Под знаком розы и креста Кузьмин Владимир
– На заднем дворе скамеечка есть, – продолжил свой доклад Прохор уже без особой суеты, – на ней дворник любит отдыхать. Ну и другие люди, бывает, присядут. Она вроде как в углу между стеной дома и стеной сараев получается, хотя и не в самом углу, но вблизи. А угол там с трещиной. Туда кинжал по-всякому влезет. Но мы как первый раз смотрели, ничего там не было.
– А тут Прошка… Прохор то есть, уже вон там вот, – Степан показал на противоположную сторону улицы, – еще одно место нашел. И стал говорить, что туда тоже можно спрятать, и нужно его в реестр внести.
– Сказано, что это уже неважно! Мы пока там стояли, во двор мужчина вошел.
– Ага, – подтвердил Степан. – И тут же обратно ушел.
– Васька и говорит, чего он там расходился? Может, кинжал приносил?
– Мы и пошли посмотреть, – вновь не дал договорить Прохору Степан. – И нашли! Васька, раз первый догадался, остался следить, а мы пошли вам сообщать.
– Так вы и человека, что его принес, видели? – обрадовалась я.
– Видели.
– Приметы запомнили?
– Вот! – Степан протянул мне крохотный блокнотик, раскрытый на страничке с карандашными пометками. – Там на других страницах реестр.
Слово реестр, употребляемое сыщиками для своего списка, меня слегка смешило своей серьезностью, но виду я не подала.
– С теми местами, куда спрятать можно? – уточнила я. – Молодцы.
На страничке значилось: рост – высокий, но не слишком. Плечи широкие. Лоб из-под картуза не видать какой. Нос длинный. Рот большой. Глаза не разглядели. Одет в сапоги и галифе, шинель, как у железнодорожников, только никаких значков нет. И картуз, а не фуражка.
Ошибок для столь краткого текста было многовато, но уж к этому я придираться не стала.
– Я верно поняла, что шинель на нем черная?
– Верно, я ж написал, как у железнодорожных служащих, – терпеливо объяснил Степан.
– Ну что, покажете то место, если его, конечно, с улицы видать?
– Видать. Покажем.
– Очень хорошо, а то больно уж интересно хоть издалека глянуть. Кстати, а что, кинжал просто так засунули?
– Нет. Он в тряпицу завернут. Но мы по очереди подходили скрытно, пощупали, точно кинжал. И рукоятка, как вы говорили.
– Не разворачивали?
– Да ни в коем разе! Уговор же был!
– Ну и молодцы. Ведите уже.
Ворота заднего двора дома, где проживал у своей тетушки Михаил Пушкин, располагались на противоположной стороне переулка, и, чтобы оказаться напротив, нам нужно было пройти мимо двух домов по этой стороне. За углом второго дома и находился третий тайный агент по имени Васька. Место было выбрано удачно, через раскрытую наполовину створку ворот был виден нужный угол двора. Агент Васька взор устремил именно туда и даже приплясывал от возбуждения. При нашем появлении он вздрогнул и зашипел хрипло, видимо, от волнения:
– Там дворник самокрутку курит!
– И что, увидел? – Степан от нетерпения и азарта даже припрыгивал на месте.
– Не-а, ровно слепой.
– Так, может, ему подсказать? – вдруг загорелся Степан. – А то когда он еще найдет, нам тут что же, вечность вековать?
– Да как тут подскажешь? – резонно возразил Прохор. – Нам же нельзя вблизи показываться.
– А я будто мимо иду, а тут увижу дворника и чего спрошу, про жильцов или еще чего. Ну и как будто увидел случайно! Ой, дяденька, а что вон тама торчит?!
Произнес все это Степан весьма убедительно, но я слегка остудила его пыл.
– Давайте, господа, все же немного обождем. А пока станем думать, как лучше всего подсказать, и о том, как правильно разговор завязать.
Стали смотреть и думать. Дворник тем временем докурил, бросил окурок под ноги и, вооружившись метлой, стал его заметать вместе с последними опавшими листьями в тот самый угол. Отошел обратно, глянул на проделанную работу и уже собрался уходить, но заметил что-то под ногами и для полного порядку стал и ту мусорину мести в угол. Долго же он с ней возился! Я уж было решила, что без нашей помощи ничего он так и не заметит. Но заметил, заинтересовался и потянул за край торчащую в щели тряпицу. Та не поддалась, он дернул сильнее. Кинжал вывалился на землю, и мне показалось, что зазвенел он как-то особенно громко. Дворник наклонился, чтобы поднять нежданную находку, но, рассмотрев ее вблизи, отскочил задом наперед на несколько шагов. Метнулся туда-сюда, но, видимо, начал правильно соображать и, подбежав к воротам, засвистел в свой свисток.
Мы дождались прибежавшего городового, посмотрели, как он удивляется находке, и я решила, что этого нам вполне достаточно:
– Объявляю всем благодарность, господа сыщики. Здесь неподалеку есть замечательный кондитерский магазин, в который нам, гимназистам, вход не возбраняется. Предлагаю угостить всех. Кто чего там пожелает. А после каждый может вернуться домой на извозчике!
Придя домой, я не удержалась и сразу сняла телефонную трубку, назвала нужный номер и, дождавшись ответа, сразу выпалила:
– Осип Иванович, я сама этому не верю, но кинжал нашелся!
Адвокат молчал очень долго:
– Уж не знаю, либо я чего-то не смог понять, либо…
– Конечно, второе либо. Повезло мне очень и очень сильно, а все мои рассуждения и выводы стоят мало. Тут скорее предчувствие получилось, чем правильная догадка. Очень надеюсь, что для Михаила эта находка обернется везением, а не наоборот.
– И как же нам про вашу находку полиции заявлять? Ведь не поверят, что не мы подложили. Особенно после чердака.
– Ее уже дворник обнаружил, и полиция в курсе. Ну и на всякий случай имеются сразу три свидетеля, которые видели человека, ее подсунувшего. Они и приметы записали.
– Ну и молодцы же мальчишки! – душевно произнес Осип Иванович. – Особо молодцы, что не просто запомнили, а записали, это всегда производит лучшее впечатление хоть в суде, хоть на следствии. Настоящие сыщики. И везушки. У меня теперь вот у самого предчувствие появилось, что им теперь уж точно придется давать показания. Как вы думаете, справятся, не засуетятся?
– Справятся, справятся. Хоть сейчас к следователю, хоть в суд вызывайте.
– У меня к завтрашнему вечеру тоже новости ожидаются. События стали развиваться бурно.
Я согласилась, что события начинают набирать обороты. Но еще не предполагала, какими бурными и разнообразными они станут, что случатся и аресты, и похищения, и много другого.
29
У Пети никак не получалось сосредоточиться на уроке, и ему уже дважды делали замечания. Главное, что он сам не мог понять, что его беспокоит. Вернется из гимназии, поговорит по телефону с господином Вяткиным. В зависимости от результата и нужно будет строить планы. В случае чего он сам может попытаться раздобыть нужные сведения. Зайдет, к примеру, еще раз в гости в студенческое общежитие и переговорит с Михайловым Кириллом. Должен же он знать хотя бы одного из отчисленных за политическую неблагонадежность студентов? Ведь такое событие никто не скрывал, оно всем известно.
Приняв решение, гимназист Петр Макаров успокоился и стал более внимательным. Но к концу уроков вновь заерзал на скамье. А выйдя из гимназии, направился не домой, а в противоположную сторону, к общежитию.
Там его сразу признали и пропустили беспрепятственно, пообещав внести его визит в журнал по предыдущей записи.
Глянув на список жильцов комнаты, Петя вновь усмехнулся столь необычному совпадению фамилий.
Кирилл Михайлов в этот раз был не один, а в компании еще трех студентов, видимо, жильцов этой комнаты.
– Здравствуйте, здравствуйте! – обрадовался он Пете, как старому знакомому. – Вы сегодня выбрали не самое подходящее время для прихода. В том смысле, что обычно мы все находимся на занятиях.
– Стало быть, мне повезло! – отозвался Петя. – Я к вам ненадолго, просто хотел задать еще один вопрос.
– Тогда не станем мешать занятиям и выйдем в коридор, – правильно понял его Михайлов. – Ну-с, слушаю вас.
– В прошлый раз вы упоминали, что Валентина Пискарева пытались вовлечь в марксистскую группу…
– Я, пожалуй, не стал бы ее именовать именно так. Впрочем, неважно.
– Так вот, студенты, в нее входившие, были отчислены. А вопрос у меня такой: не знаете ли вы, кто из них после отчисления остался в городе или проживал в Томске и ранее?
– Хороший вопрос! Вроде бы простой, но что-то никак не могу припомнить. А, нет! Вспомнил! Есть такой человек! Томич! Зовут его Алексей, фамилия Васильев… Или Васильков? Нет, точно Васильев. Я его и встречал не столь давно. Жаловался, что находится под гласным надзором полиции[65], и это портит ему жизнь. А так всем доволен, служит в какой-то конторе, получает неплохое жалованье. Но приходится по два раза в неделю являться в полицию с докладом о собственном житье-бытье. И выезжать ему запрещено, так что он точно в Томске и нигде более. Но вот адрес не подскажу. Зато Андрей может подсказать. Спросим?
– Ну конечно. Да, вот еще… простите мне такое бессмысленное любопытство, но нельзя ли узнать, кто из ваших товарищей какую фамилию имеет?
– А-а! И вас проняло! – рассмеялся Кирилл Михайлов. – Они к этакому любопытству привыкли. А Андрей Сосна еще и сам в нашу комнату напросился, чтобы чувствовать себя в своей компании. Так что заходите смелее, сейчас узнаете кто из них кто.
Они вернулись в комнату, и Михайлов громогласно изрек:
– Вот, господа хорошие! Извольте сознаваться, кто из вас дерево, и какое именно.
Сидящие за столом с книгами жильцы переглянулись и дружно расхохотались.
– Я буду Ель. Михаил Ель. Так что извольте любить и жаловать, – сказал, приподнявшись, молодой человек в очках.
– А меня зовут Андрей Сосна. Будущий хирург, затесавшийся в чуждую среду юристов по фамильному признаку.
– Придется и мне сознаваться, – вступил в разговор третий студент. – Владимир Дуб. Им-то с их фамилиями ничего, вполне сносные фамилии, а уж каково мне с моей приходится, сказывать не стану, все равно не поверите.
– Да ты за двадцать лет привыкнуть должен к дразнилкам, – подбодрил принявшего донельзя скорбный вид товарища Андрей Сосна.
– Сейчас-то привык. А как в детстве мне пришлось? Уж не знаю, как и выжил.
– Я, – сказал Пете Михаил Ель, – раз уж вас этакое совпадение заинтересовало, скажу, что, проживая в Канске, соседствовал с семейством по фамилии Тополь и знавал одного человека по фамилии Березка.
– А еще у нас в университете есть Семен Ясень.
– Про него я слышал, – кивнул Петя на Михайлова.
– Да, я упоминал при знакомстве, – согласился тот. – А сейчас Петра Александровича интересует другой человек с фамилией самой заурядной. Андрей, ты адрес Васильева не скажешь? Он ведь медик, и ты его лучше нашего мог знать.
– Скажу, отчего не сказать. Он на Еланской улице проживает, дом номер восемь. Совсем рядом отсюда. Кстати, Ясень, не к ночи будь помянут, квартирует в доме напротив.
– А отчего вы про этого Ясеня так отозвались? – спросил Петя просто так.
– Очень уж высокомерен, – ответил за товарища Кирилл Михайлов. – В отличие от Пискарева, с нами дружбы не водил, что нас не особо и печалило. Но поглядывал свысока, хотя в университете был далеко не лучшим.
– Да уж. Живет в двух шагах, а на учебу на извозчике всегда подкатывает. И обратно тем же манером, да еще демонстративно, – подхватил его слова Михаил. – Одно слово – москвич.
– Ну, москвичи тоже разные бывают, – вступился за москвичей Петя, – у меня есть чудесные знакомые.
– Знаем, знаем! – рассмеялся Андрей Сосна. – После вашего предыдущего визита Кирилл нам сказал, что вы заглядывали, хоть и не сказал, зачем. Ну и пришлось ему нам напомнить, что это вы вместе с госпожой Кузнецовой так ловко распутали два загадочных преступления, что газеты об этом взахлеб писали.
Петя чуть не сказал, что загадочных преступлений на их счету уже четыре, но хвастать было неловко.
– А еще мы припомнили, что госпожа Кузнецова оказалась на деле графиней, но исполняла при театре простую должность и держала себя как самая простая девушка из народа. Так что неудивительно, что у нас с вами о москвичах разное мнение сложилось. Или вы как раз москвичек в первую голову в виду имели?
Петя почувствовал, что начинает краснеть, но его выручил Кирилл:
– Будет вам человека в смущение приводить. Ясень, кстати говоря, с Пискаревым общался, его-то он за ровню считал. Случайно припомнил, – просто при мне разговор случился, – как Валентин собрался в Москву ехать, Ясень его просил что-то домой передать. Мол, сам он там не скоро окажется.
– А отчего он сам в Москву не поехал? – удивился Петя.
– Да кто его знает. Мы его, кстати сказать, давненько уже не видели, не появляется он на занятиях.
– Он вроде болен, – подсказал Михаил Ель.
– Может, и болен.
– Спасибо вам за сведения, – поблагодарил всех Петя.
– Э, милостивый государь, – вновь рассмеялся Кирилл Михайлов, – простым спасибо вы от нас не отделаетесь. Как закончите ваше новое расследование, не забудьте рассказать нам о нем. И была ли от нас тому польза, тоже скажете.
Петя сразу и отправился на Еланскую улицу, отчего-то он испытывал большое нетерпение узнать хоть что-то возможно быстрее. Но господина Алексея Васильева, бывшего студента, дома не застал. Что и следовало заранее предполагать – коли он служит в конторе, то время у него сейчас служебное, и нет ему возможности дома рассиживать.
Отчего Петя постучал в двери дома напротив, он и сам не знал. Понятно, что можно было расспросить приболевшего Семена Ясеня о Валентине Пискареве, но ведь заранее известно, ничего нового сказано не будет. И о данном Пискареву поручении смысла расспрашивать нет, оно, наверное, самое безобидное, раз о нем открыто и прилюдно разговаривали.
Ему открыла женщина средних лет.
– Чего изволите? – спросила она, вытирая руки о фартук, видимо, была занята готовкой на кухне.
– Господин Семен Ясень не здесь ли проживает?
– Да как вам сказать? Снимает он у меня второй этаж.
– Простите, но как-то непонятно вы ответили.
– Я сама уж ничего не понимаю. Нету его. Уж третья неделя пошла, хотя говорил, что через десять дней вернется.
– Разве он не болен?
– Не болен он. Хоть и просил, если вдруг станут его спрашивать, именно это и сказать, что болен и что просил не беспокоить. В самом же деле он куда-то уехал. Может, к барышне какой, может, еще чего приспичило. Только я на него озлилась крепко.
– Да за что? – удивился Петя.
– А за то, что тут ему телеграмма пришла. Матушка его в Москве скончалась! – Слова эти женщина произнесла одновременно скорбно и злорадно, видно, сильно ее задело отсутствие постояльца при таких печальных обстоятельствах. – А его носит неведомо где, кто ж, как не он, должен о похоронах позаботиться?
У Пети внутри все похолодело, но он постарался виду не подать.
– Я вас, наверное, отвлекаю от дел? – вежливо спросил он.
– Да ничего не отвлекаете. Я с делами как раз управилась, так что мне поговорить с вами даже приятно. Только холодно на улице. Так вы, ежели еще что спросить желаете, проходите без стеснения. Может, чаю вместе попьем? А то я все одна да одна, даже из дома не всякий день выхожу, оттого и скучаю по людям.
Петя не мог отказаться от такого предложения и вошел в дом. За чаем вновь завел разговор о постояльце:
– Вы вот сказали, что господин Ясень мог к барышне поехать. Не свататься ли?
– Да кто его знает? – поджала губы хозяйка дома. – Вы вот со мной не чураетесь беседовать, а он кроме «здравствуйте» и «до свидания», похоже, других слов для меня припомнить не мог. Хотя порой и их забывал. Неприятный молодой человек.
– А в чем же эта неприятность заключалась?
– Смотрел всегда свысока, если о чем спросишь, так не каждый раз и ответит. И знакомства его мне не нравились. Нет чтобы, как все молодые люди, со своими сверстниками или сверстницами компанию водить, так у него, если кто в гостях и бывал, все старше его. Чем уж они там занимались, не знаю, хорошо хоть тихо и без шума. И по ночам невесть куда ездил. Переоденется, как на праздник, сядет на извозчика и уедет. И возвертается за полночь. Порой довольный, порой злой, словно собака, прости господи.
– Да уж, должен признать, что это необычно и малоприятно. А извозчика он как брал? На стоянку шел или за ним заезжали по договоренности? – продолжал свои расспросы Петя.
– Ох и догадливы вы, – очень искренне похвалила его женщина. – Сюда заезжали, почти всегда одни и те же. Одного я даже знаю, Поликарпом зовут, и лошадка у него знатная, черная-черная. Вы никак и извозчиков расспрашивать станете?
Петя не стал врать, а сказал, что ему очень уж любопытно стало и он, скорее всего, расспросит и извозчика Поликарпа, которого сыскать будет нетрудно. Но приврать ему все равно пришлось, потому что домовладелица поинтересовалась все же целью его прихода к Семену Ясеню. Петя в который раз рассказал про нужную ему книгу, которую Ясень якобы взял в Народной библиотеке и уже давно должен был вернуть. Зайти в квартиру Ясеня, чтобы поискать книгу, он отказался.
– Может, он все же на похороны уехал, – сказал Петя, завершая разговор, – а мы о нем плохо думаем.
– Да откуда ему узнать? Мне он адреса не оставлял, полагаю, что никому другому и вовсе не известно о его отъезде. Нет, шастает он где-то по своим глупым делишкам, и что матушка его в Москве убита, вряд ли знает.
Женщина перекрестилась на икону в углу.
Петя, который поначалу еще сомневался, что узнал нечто важное, после слов об убийстве уверился – тут должна быть некая связь. Убийство – это вам не просто смерть! Убитый в Москве Пискарев был знаком с Ясенем. Тот даже ему поручение давал, просил что-то там матушке передать, хотя предстояли каникулы и он вскоре сам мог бы поехать домой. Но не поехал, что весьма необычно. А тут еще его странное исчезновение и известие об убийстве его матери. Должно быть, одно с другим связано, пусть пока и непонятно как.
Еще толком не сообразив, насколько все эти новости важны, Петя дошел до стоянки извозчиков и издалека увидел черную лошадь, запряженную в нарядные сани с откидным верхом. Бородатого извозчика, конечно же, звали Поликарпом. Петя не стал придумывать подходов, просто показал Поликарпу серебряный рубль, и тот счел такую плату достаточной, чтобы рассказать, куда возил постоянного седока с соседней улицы.
– Почти всегда в старую «Европейскую»? – переспросил Петя.
– Туда, – закивал Поликарп. – И обратно. Платил хорошо, пьян бывал редко, и, стало быть, не куражился и не буянил. Чего еще надобно? А что в карты поигрывал, то меня не касается.
– Это вы верно догадались, скорее всего, он ездил в карты играть, – задумчиво произнес Петя.
– А зачем туда еще ездить? – кивнул извозчик. – Все приличные игроки как раз там собираются. Коли ужинать, скажем, так мог и в иные места время от времени заезжать. Да и возвращался он то весел, то мрачен. Тут уж грешно не сообразить, что с выигрышем был или с проигрышем.
– А отвезите-ка, любезный, и меня по тому же адресу, – вдруг решился Петя.
– Э-э-э…
– Не беспокойтесь, я в карты играть не стану, а за поездку заплачу отдельно. А рубль держите, заслужили.
С управляющим отеля «Метрополь», который ранее назывался гостиница «Европейская» и который многие в городе, не привыкнув к переименованию, называли «Старая Европейская», чтобы не путать с новой гостиницей под тем же названием, Петя был хорошо знаком. Поэтому на расспросы понадобилось совсем немного времени. В игорном клубе господин Ясень был завсегдатаем. Известен был под своим именем и фамилией, но назвался не студентом, а коммерсантом. Членом карточного клуба стал не по рекомендациям, а в связи с тем, что некоторое время был постояльцем. Играл осторожно и по этой причине много не выигрывал и не проигрывал. За исключением недавнего случая. Сумма им была проиграна значительная, но не чересчур. Порядка пятисот рублей. Павел Павлович высказал мнение, что это были все его деньги на тот момент, а то с чего бы господин Ясень перестал здесь появляться.
– Полагаю, что стреляться он уж точно не стал бы, – подвел итог управляющий.
– А отыграться не стал бы пробовать?
– Вы же, Петр Александрович, знаете, что у нас играют только на наличные. Которых у него не осталось.
– У вас, да. Но есть и другие места, где не столь щепетильны.
– Увы, есть, – развел руками Павел Павлович. – Но и там так вот сразу без денег за стол не сядешь. Нужно показать, что ты платежеспособен, чтобы тебе позволили в долги залезать.
– Видимо, вы правы. Но вы мне все-таки подскажите, где у нас еще в карты играют.
Управляющий назвал три места, Петя поблагодарил и попрощался.
Извозчик Поликарп все еще стоял возле отеля, и Петя решил вернуться домой на его удобных санях.
– Господин хороший, я вот тут, покуда поджидал седока, еще кое-что припомнил. Будет ли мне за это вознаграждение?
– А вы расскажите, и там видно будет, – не стал сразу обещать Петя.
– Ну что ж, не верить мне вам не с руки. Опять же, ежели не вам, так никому другому слушать меня неинтересно. Припомнил я вот что. Предпоследний раз я возил того господина сюда недели с четыре тому назад. И увозил обратно тоже я. Но то был предпоследний раз. А самый последний раз был через день после. Ездили мы тогда в трактир Николаевского, а ведь там тоже есть кабинет с карточными играми. Ну что, стоит это вознаграждения?
– Пожалуй, что и нет. Я все это еще в отеле узнал.
– Жаль, да это не все, на закуску вот еще чего. Бывало как доедем, тот господин расплатится, достанет часы, музыку послушает и говорит, а заедь-ка ты за мной к часу ночи. Ну или к полуночи, разное время бывало. А тут он расплатился, по карману пошарил, но часов не достал. Махнул рукой, мол, езжай. Но я спросил, не заехать ли за ним? Хорошо, отвечает, заезжай к часу. Только напрасно я заезжал. Заведение уж закрывалось, а он так и не вышел. Я так думаю, что попытался он отыграться, часы для этого заложил, но опять-снова проиграл.
– А вот это уже стоит награды. Только у меня при себе всего рубль остался, так что и везти меня придется в счет этого рубля.
– Это ничего, это нам в радость! А ну, Чернавка, поднажми!
30
Иннокентий Петрович, видимо, смирился с моей манерой слушать его, глядя в окно. А может, даже поверил в мою выдуманную глухоту на одно ухо. Как бы то ни было, в этот раз он мне замечаний не делал и попыток поймать на невнимательности не предпринимал. Хотя как раз мог бы, оттого что я была рассеяна больше обычного и слушала очень невнимательно. Я все искала, что же мне могло показаться странным в биографии Людмилы Станиславовны Ясень, изложенной на тех страничках, что передал мне адвокат. Прочитала, показалось, что все ясно. А потом вдруг возникло ощущение, что есть там нечто… Вот даже объяснить не умею, что меня там задело? Вот я и перебирала в голове написанное.
Обычные сведения о человеке, по большей части всякие факты, что присущи любой биографии.
Родилась тогда-то и там-то, в такой-то семье. Я все это знала еще со слов Михаила. И про характер вздорный его тетушки тоже знала. Семнадцати лет от роду Людмила Станиславовна объявила, что собирается замуж. Родители воспротивились, и она, по сути, сбежала из родительского дома со своим женихом. Что и явилось причиной размолвки с семьей, затянувшейся на долгие годы. Родители и старший брат оказались правы, брак получился неудачным. Но и после развода Людмила Станиславовна домой возвращаться не стала и вновь, без благословления, да и вовсе не сообщая о том, вышла замуж. В этот раз за человека положительного, к тому же богатого, но много старше ее. В связи с чем вскоре овдовела. А некоторое время спустя стала женой Бориса Петровича Ясеня, с которым прожила уже долго, несмотря на нередкие размолвки. Умер Борис Петрович менее пяти лет назад. Детей от первых браков у Людмилы Станиславовны не было, и Семен Борисович был их единственным с мужем наследником. Но и с сыном у покойной отношения были негладкими. Случались даже скандалы.
Семен Ясень поступил в университет изучать философию, но проявил себя плохо, оказался на грани отчисления. Предпочел уйти сам. И уехал поступать на юридический факультет в Томск, так как полагал, что в Московский или Петербургский университеты экзаменов не выдержит, да к тому же уже заработал в Москве дурную репутацию. А в Сибири о нем никто знать не мог, да и требования, по его мнению, там не столь высокие. Как бы то ни было, в число студентов в Томске он был зачислен.
Интересно, как эти сведения получил Осип Иванович? Про всякие биографические данные не трудно догадаться – сделал запрос, уж юристы прекрасно знают, кому такие запросы посылать. Получил ответы. А вот все, что касается характеров и взаимоотношений в семьях, откуда он узнал? Наверное, опрашивал знакомых, скорее всего из числа тех, кто был гостями в тот роковой вечер. Ну а про сведения, что шли в его резюме далее, мог узнать, пойдя обоими этими путями сразу. А касались они финансов Людмилы Станиславовны и ее сына.
От второго мужа она унаследовала приличное состояние, отнеслась к нему разумно, и пусть не преувеличила, но сохранила. Был у нее в банке счет на большую сумму, с которой она получала хорошие проценты, на них и жила. Пару раз выезжала за границу, но ей там не понравилось, и после она долгое время проводила лето в Крыму. В последние же годы снимала для этой цели дачу в Подмосковье. Других значительных трат у нее не было.
Помимо банковского счета имелись у нее ценные бумаги на сумму около двухсот тысяч рублей ассигнациями[66]. Очень и очень немалые деньги!
В резюме по этому поводу есть любопытная и не до конца мне понятная пометка: переданы на хранение в казначейство. Но уж точно не эта пометка меня смущала. И не финансы ее сына.
Отец большую часть своих капиталов завещал напрямую сыну, но с целым рядом условий. Первое – опека над этими капиталами поручалась супруге. Семену Борисовичу же полагались лишь ежемесячные выплаты. До окончания гимназии по десять рублей ежемесячно. В случае поступления на учебу в университет эти выплаты возрастали троекратно, плюс к этому ему трижды в год – на Рождество, на Пасху и на именины – выдавалось по сто рублей и еще такую же сумму он мог снять раз в год в случае необходимости. При вступлении в брак все выплаты удваивались, а при рождении ребенка он вступал в полноправное владение своим капиталом.
По мне, очень разумно. Вот и мой папенька поступил сходным образом, разве что условий в его завещании было меньше.
Я представила себе, что на те деньги, которые имелись в распоряжении Семена Ясеня на сегодняшний день, вполне возможна приличная жизнь в столицах и просто-таки замечательная в Томске. Мы вот вдвоем с дедушкой некоторое время проживали в Томске на его жалованье театрального суфлера, составлявшее всего-то четырнадцать рублей, и то благодаря очень успешному выступлению труппы. Безбедно проживали, были сыты, обуты и одеты. А как только жалованье в театре стали платить и мне, посчитали себя едва ли не богачами. Тут же студент Ясень получал полные тридцать рублей ежемесячно на себя одного. И от трехсот до четырехсот рублей за год дополнительно. Это и для Москвы немалые деньги.
Но урок завершился, а я так ничего толком и не сообразила. Вышла в коридор, ко мне тут же подошли Эрисман и Огнева, и мы принялись обсуждать предстоящее наше выступление, а точнее, гадать, что же за сюрприз задумала по этому поводу моя маменька. И тут за моей спиной в коридоре раздался топот грубых сапог. Я не особо на это обратила внимание, даже не стала бы оборачиваться, но подруги как-то разом умолкли, а Огнева сделалась бледнее бумаги. Пришлось посмотреть, что же их так напугало.
По коридору в сопровождении швейцара двигались двое мужчин. Один был облачен в синий жандармский мундир, и это его сапоги производили такой не подходящий для женской гимназии звук. Второй был в цивильном, пальто распахнуто, на голове котелок серого цвета, в руках трость. Двигались все трое в нашем направлении.
– Вот это и есть госпожа Бестужева, – указал на меня швейцар, отводя взгляд в сторону.
– Госпожа Бестужева Дарья Владимировна? – счел нужным уточнить котелок.
– Точно так, – ответила я.
– Извольте проследовать с нами! – пророкатал синий мундир.
– Да в чем дело, господа! – не совладав с дрожью в голосе, спросила Огнева. – Извольте объясниться!
Мужчина в штатском сдвинул тростью котелок на затылок, улыбнулся вполне миролюбиво и вкрадчиво ответил:
– Не можем знать, сударыня, в чем тут дело.
– Так зачем же вы хотите арестовать госпожу Бестужеву? – не унялась Огнева.
– Да кто тут сказал про арест? – удивился котелок.
– Да уж! – вступил в разговор человек в мундире. – Про арест сказано не было. А объясняться нам не в чем. У нас приказ, мы его исполняем.
Я сразу решила, что мои попытки вести расследования не остались без внимания. Так что сейчас мне устроят выговор и потребуют не совать нос не в свои дела. Для пущей острастки сделают это непосредственно в охранном отделении. Или, что тоже не стоит исключать, потребуют разъяснений в связи с находкой вчера орудия убийства. Мы с мальчиками, как ни старались остаться незамеченными и ни привлечь внимания, могли и не достичь этой цели. В общем, я ничуть не испугалась, напротив, улыбнулась представителям жандармского корпуса и сказала:
– Господа проводят меня в гардеробную?
– Это всенепременно! – воскликнул тип в котелке, отправляя его тростью, закинутой за спину, в нормальное положение.
А то, что Зинаида с Александрой сейчас бледны, меня только радовало. Пусть побоятся как следует, буду наперед знать, что тайные общества не игрушка.
Возле гимназии нас поджидал кабриолет с поднятым верхом и жандармом на козлах. Мужчина в котелке подал мне руку, помогая сесть, и я на нее оперлась и даже поблагодарила. И мы покатили в Гнездниковский переулок.
– Так ни о чем и не спросите, барышня? – ухмыльнулся котелок, когда мы в полном молчании проехали пару кварталов.
– Так вы же, сударь, сказали, что о причинах не знаете, а лишь исполняете приказ.
– Вот видишь, Тарас Степанович, барышни нынче пошли с крепкими нервами и тебя совсем не боятся!
– С чего бы им меня пужаться? Я человек тихий… – пророкотал синий мундир.
– Не считая громогласности и жуткого топота, тобой производимого, – рассмеялся котелок.
– А это ничего. При моем росте не топать никак не выходит. И голосом не обижен. Ты, Фролов, пострашнее меня человек будешь.
Я мысленно с ним согласилась. Тарас Степанович, невзирая на могучее телосложение и высокий рост, страшным не выглядел. Да и лицом простоват, бесхитростен. А вот господин Фролов точно хитер как лис. И взгляд у него до жути цепкий. Хорошо хоть сейчас он смотрит дружелюбно, так и то кажется, что видит тебя насквозь. И руки у него очень сильные. Дойди дело до схватки, как раз его я стала бы опасаться в первую очередь.
– Уговорил, – согласился Фролов. – И все же, сударыня, неужто вас совсем ничто не беспокоит?
– Что же меня может беспокоить?
– Да хоть бы место, куда мы едем! Чай, не всякий день там бываете.
– У вас ни разу не была. Но уверена, что ваше отделение мало чем отличается от всех прочих полицейских учреждений.
– Вот те номер! – Фролов вновь сдвинул тростью свой головной убор на затылок. – Так вам доводилось бывать в полиции?
– Доводилось и не раз. Я вот даже в Скотланд-Ярде бывала этим летом, – уж не знаю отчего, но мне захотелось этим похвастаться.
– Брешете! – воскликнул, а по правде сказать, рявкнул на всю улицу Тарас Степанович, напугав и возницу, и лошадей, и прохожих поблизости.
– Степаныч хотел сказать «Не может быть!», – сделав серьезное лицо, поправил сослуживца господин Фролов.
– Отчего не может? – очень спокойно отозвалась я. – Очень может быть.
– А в каком же качестве вы там были?
– В качестве свидетеля.
– Расскажите, если не секрет.
– Был убит наш соотечественник, и у него похитили дорогое ожерелье. Вот когда преступника арестовали, нас и приглашали опознать эту вещь.
– Ну и как там у них все обустроено?
– Я же говорю, почти в точности как у нас. Само здание, правда, огромно. Говорят, что там даже полицейские первое время могут заблудиться. А так все как обычно.
Так за ничего не значащим разговором с двумя жандармами мы и доехали до Охранного отделения в Малом Гнездниковском переулке. Там и в самом деле все оказалось мне непривычным: двери, коридоры, лестницы, скамьи для посетителей.
Мы остановились возле одной из дверей, и тут случилась первая неожиданность. Тарас Степанович извлек из кармана наручники:
– Вы уж нас простите великодушно, но приказано надеть!
– Да уж, приказано доставить вас в кандалах, кои надеть велено было еще в гимназии, – подтвердил и уточнил Фролов.
– Ну, раз приказано, – согласилась я. – И спасибо, что не сделали этого в гимназии. А то не ровен час многие гимназистки попадали бы в обмороки.
Оба жандарма хохотнули вполголоса. Я вытянула руки вперед, щелкнули замки. Фролов постучал, приоткрыл дверь и спросил:
– Прикажете ввести, господин штабс-ротмистр?
– Кого? – послышалось из кабинета.
– Да гимназистку, госпожу Бестужеву.
Читать бесплатно другие книги:
