Восьмой грех Ванденберг Филипп
Когда Мальберг вопросительно посмотрел на него, Джакопо пояснил:
— Я думаю, что в этом деле ключевой фигурой является маркиза. Если нам удастся узнать некоторые подробности ее жизни, мы непременно выйдем на ее убийц. А если мы будем знать ее убийц, мы нападем на след убийц Марлены Аммер.
— Звучит слишком просто! — насмешливо произнес Лукас. — Ты действительно думаешь, что маркизу и Марлену убили одни и те же люди? Это же смешно!
— Разве я это говорил? Я сказал только, что если нам удастся раскрыть убийство маркизы, то, скорее всего, мы получим сведения об убийстве Марлены.
— И как ты собираешься узнать что-нибудь о жизни маркизы? Она мертва, и это убийство тоже замнут, как и дело Марлены. Слишком все запутано.
Приподняв брови, Барбьери с высокомерием сказал:
— Тот, кто любит простые случаи, не должен идти в криминалистику.
Мальберг одобрительно кивнул.
— И как ты себе представляешь дальнейшее расследование?
— Мы начнем с очевидного.
— С чего именно?
— Мы будем круглые сутки следить за домом маркизы и увидим, что…
— А что может там произойти? — запальчиво перебил его Лукас. — Ничего!
— Возможно, ты и прав.
— Тогда зачем тратить время?
— В таких откровенно безнадежных случаях нужно хвататься за каждую ниточку. Запомни это!
Лукас поморщился:
— Ну, если ты так считаешь.
— Мне кажется, тебе просто не терпится взяться за работу!
— Прости, но я не понимаю всех твоих замыслов.
— У тебя есть идея получше?
Мальберг смолчал.
— Итак, я делаю тебе предложение. Мы установим слежку за домом на три дня. Если за это время мы ничего не обнаружим, то прекращаем наблюдение и ищем другую возможность. Думай о том, что маркиза нас интересует во вторую очередь — на первом плане у нас Марлена Аммер.
Мальберг рассеянно кивнул. У него в голове роилось множество самых разных мыслей. «Между маркизой и Марленой должна быть какая-то связь, выходящая за рамки их личных отношений», — думал он.
— Ты знаешь, — осторожно начал Лукас, откашлявшись, — что Марлена интересовала маркизу как женщина?
— Что это значит?
— Я имею в виду сексуально!
— Маркиза — лесбиянка? С чего ты взял?
— Ну, когда я был у маркизы, чтобы оценить коллекцию книг, которые, к слову, оказались крадеными, я случайно заглянул в ее спальню. Над кроватью висели откровенные фото…
— …Марлены!
— Да, именно. На этих фото Марлена в обольстительных позах, в корсаже, подвязках и черных чулках.
Барбьери тихо присвистнул сквозь зубы.
— А как же Марлена Аммер? Она тоже была лесбиянкой?
— Я с трудом представляю это. К тому же в квартире Map лены я обнаружил снимки, где она с незнакомым мужчиной!
— Это еще ни о чем не говорит, — решительно возразил Джакопо. — Да будет известно немецкому антиквару, что на свете есть женщины, которые любят в равной степени как мужчин, так и женщин.
Мальберг не понял шутки.
— В Италии, — продолжил Барбьери, — гомосексуальность вообще воспринимают с меньшей толерантностью, чем в Германии.
— Но это же не может стать мотивом убийства!
Барбьери пожал плечами.
— Ненормальных хватает везде. Я вполне допускаю, что сейчас где-нибудь поблизости по улицам бродит именно такой.
Глава 35
Кардинал Моро покачал головой и пробасил:
— Гонзага, снова Гонзага! Только лишь Бог всемогущий знает, какое он ниспослал испытание, дав нам такого государственного секретаря! — Мужчина богатырскою телосложения с рыжими кудрявыми волосами в ярости поднялся с кресла.
Несколько часов назад Моро, глава Святой Палаты, совещался по поводу дальнейших действий с Зальцманном, просекретарем по вопросам образования, префектом совета Церкви по делам с общественностью. Нужно было сохранить в абсолютной секретности факт исчезновения государственного секретаря Филиппо Гонзаги и монсеньора Соффичи, которых похитили после беседы с президентом.
Франтишек Завацки настаивал на том, чтобы подключить к этому делу полицию, но кардинал Моро и Арчибальд Зальцманн отклонили его предложение. Больше всего Моро боялся скандала: если общественность узнает, что Гонзага опять предпринимал свои одиночные вылазки, его было не избежать.
Тот факт, что Гонзага поехал вместе со своим секретарем Соффичи, а не с личным шофером, уже наводил на подозрения. Но потом выяснилось, что Альберто заболел гриппом и не смог отвезти кардинала на встречу с президентом.
Под картиной святого Борромео кардинал Моро после трехчасовых дебатов решил еще подождать — до шести часов утра. Если Гонзага и его секретарь до этого времени не дадут о себе знать, нужно будет подключать полицию и объявлять всеобщий розыск.
Когда совещание подошло к концу, в комнату вошел монсеньор Абат, секретарь Моро, и хотел что-то прошептать кардиналу на ухо.
— Вы можете спокойно сказать это при всех, монсеньор! — раздраженно воскликнул Моро. — В отличие от остальных членов курии, у меня нет тайн.
Секретарь, чуть заметно пожав плечами, сообщил:
— Ваше высокопреосвященство, в приемной ждет прокурор. Он сказал, что хотел бы поговорить с самым старшим членом курии.
Моро, Завацки и Зальцманн выглядели озадаченно. Хотя у каждого в голове были свои предположения, все они подумали об одном: ничего хорошего это не сулит.
— Пригласите прокурора войти! — обратился Моро к секретарю, при этом сделав благосклонный жест рукой.
— Меня зовут Ахилл Мезомед, я из прокуратуры Рима, — представился молодой человек.
В ответ Моро, Завацки и Зальцманн тоже представились и назвали свои должности в курии.
— Что вас к нам привело? — осведомился кардинал, хотя в глубине души догадывался, что речь пойдет об исчезновении государственного секретаря.
Мезомед молча вынул из кейса конверт и достал дюжину крупноформатных фотографий. Он разложил их на столе перед присутствующими.
— Эти снимки были сделаны на похоронах на кладбище Кампо Верано, — объяснил прокурор. — Я думаю, некоторые из присутствующих там лиц вам небезызвестны.
Зальцманн внимательно рассмотрел фотографии и сказал:
— Это государственный секретарь Филиппо Гонзага.
Моро взял фотографию у Зальцманна из рук и пробормотал:
— Я не понимаю, что все это значит.
— Вы узнаете человека на снимке? — с нажимом спросил прокурор.
— Что все это значит? — повторил свой вопрос кардинал. — Я думал, вы нам принесете новости о местонахождении государственного секретаря Филиппе Гонзаги. — Моро отдал фотографию Мезомеду и требовательно посмотрел на него.
На лице прокурора появилось недоумение.
— Я вас не понимаю, ваше высокопреосвященство, — вежливо произнес он. — Я провожу дознание для повторного возбуждения уголовного дела, которое было преждевременно закрыто. Речь идет о смерти некой Марлены Аммер, которую обнаружили мертвой в ванне. Вскрытие показало, что женщина захлебнулась, приняв барбитураты.
— Простите, — перебил прокурора кардинал, — и чтобы сообщить об этом, вы специально пришли сюда?
— Не только для этого, — возразил Мезомед. — Мне бы еще хотелось узнать, что делали государственный секретарь Филиппо Гонзага и другие члены курии на похоронах простой смертной. Кроме того, я ищу объяснение тому, каким образом на халате убитой появились следы определенных ароматических веществ.
— Молодой человек, — перебил его Моро, усмехнувшись. — Вы же не хотите призвать к ответу члена курии за парфюм некой сомнительной дамы!
— Нет, господин кардинал, о парфюме речь не идет. Я говорю о благовониях!
— О благовониях? — Моро в испуге осекся.
— Даже о конкретных благовониях! — добавил Мезомед. — Олибано № 7 используется только в Ватикане.
— Так речь идет не об исчезновении государственного секретаря?
— Государственный секретарь Гонзага пропал? — вопросом на вопрос ответил прокурор.
Монсеньор Завацки тут же подтвердил:
— Уже два дня, после визита к президенту Италии.
Кардинал Бруно Моро первым осознал свою ошибку и, сразу же поняв это, с нарочитой небрежностью пояснил:
— Понимаете ли, Гонзага — очень занятой человек и к тому же весьма своеобразный. Иногда он ездит один и как ему заблагорассудится…
Мезомед понимающе кивнул:
— Да, я припоминаю некоторые газетные статьи…
— Вы намекаете на происшествие с его преосвященством на Пьяцца дель Пополо и пакет с деньгами?
— Именно!
— Это недоразумение. Главное, что Бог всемогущий уберег его преосвященство от увечий и сохранил ему жизнь.
Моро снова взял снимок у прокурора и еще раз внимательно посмотрел. Потом вернул и сказал:
— Вообще-то, я практически уверен, что на этой фотографии не государственный секретарь.
— А это? — Мезомед указал на другого человека на том же снимке.
Моро наморщил лоб, делая вид, будто пытается получше приглядеться. Наконец он покачал головой.
— Странно, — заметил Мезомед. — Когда я зашел в комнату и увидел вас, ваше высокопреосвященство, я мог бы поклясться, что второй человек на этой фотографии — именно вы.
— Не смешите меня! — Кардинал вынул из сутаны носовой платок и громко высморкался, хотя явно не нуждался в этом. Тем не менее благодаря наступившей паузе, столь необходимой ему в этот момент, глава Святой Палаты успел обдумать ситуацию. Когда Моро окончил процедуру и сунул платок обратно, он заговорил совсем другим тоном: — Это допрос? Я не слышал, чтобы прокуратура Рима просила курию о помощи. Вы выглядите таким неопытным для вашей должности. В любом случае на земле Ватикана у вас нет ни малейших прав. Поэтому забирайте свои сомнительные фотографии и убирайтесь, синьор…
— Мезомед! — невозмутимо напомнил молодой прокурор, которого, судя по всему, не так-то просто было запугать. — Что касается вашего замечания по поводу моей неопытности, ваше высокопреосвященство, может, вы и правы. Но это не допрос. Скорее дача свидетельских показаний. Я надеялся, что вы прольете свет на это дело.
— И этот свет вы решили искать именно в Ватикане? Кто вам вообще разрешил заново возбуждать это уголовное дело?
— Теперь, ваше высокопреосвященство, я укажу вам на вашу юридическую неопытность. Дело, о котором идет речь, расследуется по итальянским законам и подлежит юрисдикции Италии. Что касается меня, то я, будучи членом прокуратуры Рима, не нуждаюсь в дополнительных разрешениях, дабы вести расследование. Особенно если речь идет об убийстве.
— Убийстве? — Монсеньор Завацки сложил руки в молитвенном жесте и, театрально закинув голову, уставился в потолок — Пятая заповедь'
— Пятая заповедь, — глухо повторил прокурор.
На столе кардинала зазвонил телефон.
Абат, личный секретарь Моро, наблюдавший за происходящим со стороны, снял трубку.
— Это господин государственный секретарь! — возбужденно закричал он.
Моро бросился к аппарату и вырвал трубку у Абата.
— Брат во Христе! Мы все очень взволнованы вашим отсутствием! Конечно, вы не должны передо мной отчитываться… Что значит «лицемерно»? Мы все сидим в одной лодке — в лодке святого Петра… До свидания, брат во Христе.
Он положил трубку и сказал:
— Гонзага снова объявился. Господь к нам милостив.
Мезомед вежливо поклонился и молча вышел из кабинета.
Он достаточно услышал.
«Здесь нечисто и воняет до небес, — подумал он. — Именно в этом месте».
Глава 36
Два дня наблюдения за домом маркизы не принесло никаких результатов. После смерти Лоренцы Фальконьери в старом доме почти никто не жил.
Мальберга и Барбьери, которые менялись каждые три часа, одолевала скука. В первый день Мальберг ходил по улице взад-вперед, думая о загадочной смерти обеих женщин. На второй день он начал считать шаги от начала улицы и до ее конца, у Виа деи Коронари. У него так и не вышло точного количества, потому что, как оказалось, длина его шага менялась в зависимости от времени дня. Утром шаг был длиннее, а в обед становился заметно короче.
В конце концов Лукас пришел к выводу, что наблюдение за домом ничего не дает. К тому же становилось все труднее ходить мимо дома маркизы и не попадаться никому на глаза.
Вечером второго дня на улицу завернул какой-то мужчина. Он целенаправленно шел к дому маркизы. Нажав на кнопку звонка, незнакомец немного подождал, потом отошел в сторону и посмотрел на верхние этажи.
Мальберг подумал было, не заговорить ли ему с незнакомцем, но потом отбросил эту мысль и последовал за ним.
У мужчины, лицо которого представляло собой сплошной ожог, не оставивший ни бровей, ни ресниц, был ужасный вид. Люди, шедшие навстречу, шарахались от него или переходили на другую сторону улицы. Мальберг уныло брел за ним и видел это.
Поглощенный преследованием, Лукас не обращал внимания на проезжую часть и, перебегая через улицу, чуть не попал под колеса. Аварии не случилось лишь благодаря реакции водителя. Но пока Лукас извинялся перед водителем, краснолицый, за которым он шел буквально по пятам, затерялся в толпе.
— Мои наблюдения за домом ни к чему не привели, но я видел, как человек с обожженным лицом звонил в дом маркизы, — сказал Мальберг, вернувшись в квартиру Барбьери. — К сожалению, я упустил его из виду.
— Человек с обожженным лицом, говоришь? Среднего возраста, высокий лоб, проплешина, рост метр девяносто, худой? — Когда Джакопо описывал людей, в нем явно чувствовался криминалист.
— Ты его знаешь? — взволнованно спросил Мальберг.
— Сказать, что знаю, было бы неправильно. Но этого человека я видел после обеда в первый день. Если честно, мне показалось, что он тоже наблюдал за мной. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. Он около часа бродил по Виа деи Коронари и со скучающим видом постоянно смотрел на меня. Перед ним на тротуаре лежало минимум десять окурков.
— Я просто вне себя, оттого что упустил его. В противном случае мы бы уже знали, действительно ли ему нужна маркиза.
— Ты говорил, что он позвонил в дверь.
— Да, именно так и было.
— Значит, он не знает, что Лоренца Фальконьери убита!
— Откуда ему знать? Ведь ни одна газета не сообщила об убийстве.
— Тогда он наверняка придет еще раз.
Мальберг сделал глубокий вдох и с шумом выдохнул через сжатые губы.
— Я предчувствую самое страшное. Ты считаешь, нам нужно продолжить наблюдение за домом?
— Лукас… — Барбьери взял Мальберга за плечо, — это наша единственная надежда. Поверь, человек с обожженным лицом придет и в третий раз. Тот, кто часами может стоять, наблюдая за домом, просто так не сдается.
— Звучит убедительно, — ответил Мальберг.
В течение двух следующих дней ничего необычного не проис ходило. Даже Барбьери поддался унынию. У мужчин появились разногласия, потому что Мальберг со своей стороны настаивал, что незнакомец, которого он упустил, был единственным, кто мог ему помочь.
После этого они уже хотели прекратить наблюдение. Но когда начало смеркаться, Мальберг вышел из дому, чтобы в очередной раз отправиться на улицу, где жила маркиза. Он и сам не знал, почему его туда тянуло.
Некоторые жители этой улицы уже узнавали его в лицо. Под покровом темноты Мальберг затаился в парадном, как раз напротив дома маркизы, и стал ждать. Прошло минуты две, прежде чем за его спиной распахнулась дверь. Лукас даже не успел обернуться, как почувствовал, что ему в спину уперлось холодное дуло. Не в силах произнести и слова, Мальберг поднял руки.
— Что вам нужно? Почему вы меня преследуете? — услышал он сдавленный, высокий, как у кастрата, голос.
— Я не знаю, что вы имеете в виду, — ответил Лукас, запинаясь. Его будто парализовало от страха, и он не чувствовал ни рук, ни ног. Мальберг вдруг вспомнил о маркизе, которую хладнокровно застрелили в нескольких метрах отсюда, на противоположной стороне улицы.
Скрытый темнотой, мужчина не отступал.
— Я уже несколько дней наблюдаю за вами, — услышал Лукас. Пистолет еще сильнее уперся ему в спину. — Итак, чего вы хотите?
— Ничего, — тихо произнес Мальберг, — правда ничего.
Как только Мальберг ответил, мужчина сильно ударил его по затылку. «Он в меня выстрелил!» — подумал Лукас и запаниковал. Почувствовав ужасную боль, он протянул руку, пытаясь нащупать рану от пули. По шее стекала кровь, но он сразу понял, что незнакомец только нанес удар пистолетом.
— Ну же! — снова прозвучал требовательный голос незнакомца.
Тело Мальберга содрогалось, как будто сквозь него пропустили ток. У Лукаса не было никакого желания геройствовать.
— Речь идет о маркизе Фальконьери…
— Я так и думал. Зачем еще наблюдать за этим чертовым домом? Вы знаете маркизу?
— Не совсем. Мы встречались всего один раз. Я хотел купить коллекцию книг ее мужа.
— Ах вот оно что. И какую цену она вам назначила?
— Четверть миллиона.
— И вы бы заплатили?
— Да, конечно. Коллекция стоит во много раз больше. Но, к сожалению, выяснилось, что эти драгоценные книги краденые. Наверное, вы и сами об этом знаете.
— Я ничего не знаю! — закричал незнакомец. Затем он схватил Мальберга за плечи и развернул лицом к себе.
Сначала Лукас взглянул на глушитель — десятисантиметровую трубку с синеватым отливом и толщиной с большой палец, — который был привинчен к дулу пистолета. Потом он увидел обожженное лицо без бровей и ресниц. Мальберг так и предполагал. Он видел это лицо издали. Но теперь, когда мужчина стоял почти вплотную к нему, его лицо показалось Лукасу еще ужаснее.
Обожженный как будто наслаждался реакцией Мальберга. Прошло несколько бесконечных секунд, однако незнакомец так и не сказал ни слова.
«Почему он молчит? — подумал Мальберг. — Может, он хочет нагнать на меня еще больше страху? Что ж, тогда ему это, бесспорно, удалось. Такое неожиданное нападение!» Зло и в то же время растерянно Мальберг произнес дрожащим голосом:
— Уберите наконец свою дурацкую пушку. Можно ведь и испугаться!
Слова возымели действие. Мальберг и предположить не мог, что обожженный выполнит его требование и уберет оружие. Но это все же произошло. С каждым мгновением Лукас стало вился все смелее. Он пристально смотрел на мужчину, будто своим взглядом мог держать его за горло.
«Должно быть, именно он, — решил Лукас, — застрелил маркизу». Эта мысль совсем не ободрила его.
— Мне кажется, — сказал он, — мы встретились, имея разные намерения. Меня зовут Мальберг, Лукас Мальберг, антиквар из Мюнхена.
Он ждал, что обожженный назовет свое имя, но тот по-прежнему молчал.
— Вы, конечно, можете не называть мне свое имя, — провоцируя, произнес Лукас.
— Имя — пустой звук, — ответил наконец мужчина. — Зовите меня просто Обожженный. Так зовут меня друзья. — Он нахально осклабился.
Слово «друзья» из уст этого человека прозвучало странно. Лукас даже не представлял, как у такого типа могут быть друзья. Он скорее походил на одиночку, идущего по трупам.
В следующее мгновение в голове Лукаса промелькнула ужасная мысль. Украдкой посмотрев на Обожженного, он отметил, что в его чертах было что-то беспощадное, свидетельствующее о том, что такой человек способен на все. И на убийство Марлены тоже?..
— Откуда вы знаете Марлену Аммер? — неожиданно спросил Мальберг, и сам удивился, откуда у него взялась смелость задать этот вопрос. Он напряженно наблюдал за реакцией незнакомца.
— Марлена Аммер? Кто это? — На долю секунды в поведении Обожженного появилась нерешительность. Такой реакции Мальберг совсем от него не ожидал. — Я должен знать эту даму?
— Она была подругой маркизы Фальконьери.
— Почему вы говорите «была»?
— Потому что маркиза мертва.
— Я в курсе. Я только хотел проверить, знаете ли это вы. Для антиквара из Мюнхена, который занимается толстыми книжками, вы отнюдь не дурак. Вы хотите принять участие в нашей с маркизой сделке?
— Мое решение зависит от того, о чем пойдет речь. Если о старинных книгах, то я уже потерял интерес.
— Вы говорите, что были готовы отдать двести пятьдесят тысяч евро за книги?
— Не раздумывая. Если бы книги из коллекции маркизы не оказались ворованными.
Лицо Обожженного стало непроницаемым.
— Я хочу предложить вам сделку с меньшими для вас затратами, но с большей прибылью. Вам это интересно?
— Почему нет? — ответил Мальберг, по только для виду. В действительности же к сомнительному предложению незнакомца у него не было ни малейшего интереса. Лукасу было ясно, что этот человек — профессиональный мошенник, какие сотнями рыскали на окраинах Рима. Но он должен был продолжать разговор. По меньшей мере до тех пор, пока не выяснит все о его взаимоотношениях с маркизой или даже с Марленой.
— У вас есть свободные сто тысяч долларов? — поинтересовался Обожженный.
— Что вы имеете в виду? Я, вообще-то, не ношу с собой такие суммы.
— Я на это и не рассчитывал. Просто хотелось бы знать, когда вы сможете достать такую сумму? При условии, если наша сделка состоится.
— Послушайте, Обожженный, вы сейчас говорите о каких-то подозрительных переводах средств. Забудьте об этом. Я не дам согласия на сделку, пока не узнаю о том, что покупаю. Все это кажется мне в высшей степени несерьезным. Вы не хотите сказать, о чем идет речь?
Обожженный говорил уклончиво и вел себя подобно змее, извивающейся во время линьки. Казалось, человек, до смерти напугавший Лукаса, был загнан в угол.
— Я не могу объяснить суть своего предложения в двух словах, — заявил он. — В этом деле замешан Ватикан. Речь идет о предмете, за который курия, при соответствующем ведении дела, может заплатить во много раз большую сумму, чем я хочу от вас.
— Ерунда! — возмутился Мальберг. — Вы же не думаете, что я пойду у вас на поводу. Если так и есть, тогда возникает вопрос: почему вы не провернете это дело самостоятельно?
Обожженный неторопливо спрятал пистолет под пиджак. У Мальберга появилось ощущение, будто этим движением незнакомец хочет выиграть время на размышление.
— Я пытался, — наконец ответил он. — Но попытка не удалась. Понимаете, я человек для грубых и решительных дел. Конкретный заказ — один выстрел, максимум два — и дело сделано. Или взлом, то есть конкретная цель, требующая три дня наблюдений и планирование, — и через пятнадцать-двадцать минут все готово. Но сделка на сто тысяч долларов с кардиналом курии — это нелегкая для меня задача. Вы меня понимаете?
Пока Обожженный говорил, Мальберг начал догадываться, что этот тип как-то связан с аварией, в которую попал государственный секретарь Филиппо Гонзага. «Предназначались ли те сто тысяч долларов в пакете, которые вез Гонзага, для этого человека?» — подумал он.
Мальберг интуитивно чувствовал, что доверять Обожженному нельзя. К тому же у Лукаса не было ни малейшего желания участвовать в темных делишках. Однако он все еще помнил холодное дуло пистолета, приставленное к его спине, и боялся.
Тем не менее Мальберг сделал вид, что заинтересовался предложением.
— Понимаете, — продолжал Обожженный, — для такого человека, как я, с которым судьба обошлась жестоко, на свете есть только одно святое слово — деньги. Для меня не имеет значения, как вы выглядите, если ваш кошелек полон. Весь мир можно купить. А поговорка «Деньги не главное» — просто ерунда. Тогда бы все бедняки были счастливы.
Мальберг отсутствующе кивнул.
— Так вы мне, наконец, скажете, о чем идет речь? — спросил Лукас.
Обожженный покачал головой и твердо заявил:
— Не здесь и не сегодня!
— Конечно нет, — согласился Мальберг и выдвинул встречное предложение: — Вы должны меня понять: я бы беспокоился только о деньгах, если бы мы играли в открытую.
— Я ничего другого и не ожидал, — ответил Обожженный. — Нельзя быть чрезмерно осторожным. Хотя в мире много мошенников. Я предлагаю встретиться завтра в десять.
— Договорились. Где?
— У «Пьеты» Микеланджело в соборе Святого Петра, справа от входа.
— Где, простите?
— Вы меня правильно поняли.
Еще до того как Мальберг успел выразить удивление, Обожженный вышел из парадного и направился в сторону Виа деи Коронари.
Глава 37
Когда Мальберг вернулся в квартиру Барбьери, его ожидал сюрприз. Джакопо принимал гостей.
На Катерине была белая блузка и до неприличия короткая юбка. С распущенными волосами и скромно накрашенными губами девушка выглядела так же, как во время их второй встречи в Коллине Эмилианце на Виа дельи Авиньонези. Однажды она этим видом его уже сразила.
— Все не так, как ты думаешь, — сказала она, заметив укоризненный взгляд Мальберга.
Барбьери тут же поспешил вставить:
— Она ждала меня под дверью, когда я пришел домой.
— Ладно. Не буду вам мешать, — прорычал Лукас и развернулся на каблуках.