Русские (сборник) Дивов Олег
– Чтоб через полчаса он был у коменданта!
– А если?.. – начал было тот.
Но полковник оборвал:
– Никаких «если». Если что-то серьезное, сделай так, чтоб продержался часа два-три, потом продолжишь. И не дай бог он загнется! Сам в патруль пойдешь. В Амур, сука, отправлю!
При последних словах Айболит побелел, рявкнул в рацию: «Носилки в ангар», велел Глебу раздеваться и дрожащими руками принялся расстегивать ремни разгрузки. Когда очередь дошла до штанов, в зал рысью влетели два санитара с носилками. Споро завалив на них Глеба, так же рысью понеслись обратно в госпиталь. Айболит прыжками бежал за ними и, подрагивая дряблыми щеками, расспрашивал о ранении.
Через полчаса, согласно приказу, Глеб сидел в кабинете коменданта. Айболит постарался на совесть. Нога почти не болела.
Комендант, генерал Чеканов, рыхлый, с вечно брезгливо перекошенным лицом, развалился за обширным столом. Его жирные пальцы крутили корявую загогулину, похожую на окаменевший кусок дерьма.
Глава контрразведки Грабер, рослый, белобрысый, со здоровенным «арийским» шнобелем, наблюдал за ним с едва заметной ухмылкой.
Третьим был полковник Сомов. Присев в сторонке, он всем видом показывал, что человек маленький и очень польщен оказаться в компании высоких чинов.
Наконец генералу надоело, он матюкнулся и швырнул загогулину на стол. Ткнул в нее пальцем:
– Вот, красные прислали. Поделились, значит, информацией. Михалыч, – повернулся он к гэбисту, – ты ж знаешь, как с ихними причиндалами обращаться. Включи, а то мы так до ночи просидим.
Грабер взял устройство, крутнул половинки в разные стороны, вдавил одну во вторую, переломил. Торопливо положил на стол и отодвинулся подальше. Неприятный вибрирующий звук, похожий на жужжание бормашины, заставил всех кисло скривиться.
Наконец, не переставая гудеть, устройство выпустило из себя полутораметровый бордовый луч. Развернувшись полусферой, он начал показывать объемное голографическое изображение участка дороги, по которому шел патруль Глеба перед тем, как попасть в засаду.
Глеб расслабился, маска равнодушия легла на лицо. Он знал, что увидит. Вопрос: будет ли продолжение? Ведь не так просто сорвались красные. Да и звуки боя говорили – у кого-то хватило смелости огрызаться пришельцам. Очень хотелось знать, чем там закончилось. И еще… Но об этом и подумать было страшно. Чувства могли пробиться наружу. А гэбисту, хорьку поганому, и намека хватит, чтобы заняться им вплотную. Вон как, сволочь, пялится.
А тем временем броневик на картинке на полном ходу летел на распластанную на дороге фигуру. Стало заметно, что скорость движения постепенно замедляется, а внимание наблюдателя все более фокусируется на «старухе». Ее фигура стала расти, а остальные детали отодвинулись за поле полусферы.
Наконец на голограмме осталась только голова партизанки. Дерзкий взгляд синих глаз. Русая прядь, выбившаяся из-под камуфлированной банданы. Пухлые девичьи губы, искривленные презрением.
Глеба трясло.
Катюшка! Доченька! Ведь просил же! Ну, зачем тебе эти рейды?! Что ты хочешь доказать?!
Внутри все дрожало от любви, нежности и холодного озноба – предчувствия непоправимой беды.
Черт! Умел бы молиться – все бы ему пообещал. Господи! Ну, сделай так, чтобы обошлось! Никогда не просил – так хоть раз… Помоги и спаси!
Картинка дрогнула, заметалась, с треском погасла.
Все напряженно молчали: будет ли продолжение или это все?
Внезапно устройство снова зажужжало и выбросило новый луч.
На этот раз в сфере показалась старая кирпичная двухэтажка. Она явно стояла где-то на окраине, а то, может, и вовсе в Амурском поселке. Том самом Амуре, которым так любили пугать за всякие провинности. Дом казался разрушенным, но, похоже, это была лишь видимость. Какие-то умельцы укрепили оставшиеся стены и перекрытия, превратив их в настоящую крепость. И даже сгустки плазмы, которыми плевался «носорог», хоть и щербили стены, но большого вреда им не наносили. А вот защитники цитадели отбивались вполне умело. То один, то другой наблюдатель терял ориентацию, начинал кружиться, метаться из стороны в сторону, а то и вовсе с ходу врубался в асфальт. «Паукам» везло больше. Ловко прячась за покореженными плитами, горами мусора, они хоть и гибли, но все ближе подбирались к стенам. Вот один, самый удачливый, подобрался к дому и, цепляясь за выступы в кирпичной кладке, начал карабкаться наверх. Выбравшись на подоконник, выстрелил из лазера, но и сам получил очередь в упор, загорелся и рухнул вниз. Но остальных «пауков» это не остановило. Они продолжали напирать со всех сторон.
Вскоре стало понятно, что защитникам дома приходится туго. Выстрелы звучали все реже. Вот правое крыло здания все-таки поддалось атакующим и рухнуло. Во все стороны плеснули тучи красной пыли. В пролом лавиной ринулись «пауки» и наблюдатели. Вспышки выстрелов, взрывы гранат, отсветы лазеров на стенах и в дырах бойниц.
В течение пяти минут все было кончено. Звуки боя стихли, над зрителями повисла тяжелая тишина.
Внезапно картинка резко сменилась. Видимо, пошла запись с другого наблюдателя.
Из прорехи в стене показалось несколько «пауков». Они, нисколько не церемонясь, тащили тела защитников дома. Пронзив шипом одной из лап то руку, то ногу, а то голову или грудь, они волокли их по камням, кускам битого кирпича, жестким ребрам бетонных плит. Кровавые полосы тянулись следом. Внезапно ракурс рывком приблизился к одному из тел, остановился на лице…
Игла вонзилась в сердце Глеба. Судорога свела горло. Воздух комом встал в груди.
Катенька! Доченька!
Глеб подался вперед, скулы вспухли камнем желваков.
Грабер, заметив его взгляд, удовлетворенно осклабился:
– Ага, та самая, что вас подстрелила.
Глеб, так и не сумев разжать зубы, спросил:
– Куда ее? В рудник?
И замер в ожидании ответа. Из рудника выхода нет. И никто, даже уговори он руководство на эту безумную операцию, не сможет вытащить ее оттуда. Тот же «носорог» в сравнении с монстрами, охранявшими рудник, выглядел котенком рядом с могучим разъяренным ротвейлером.
Гэбист, расслышав в голосе Глеба ненависть, ошибочно перенес ее на пленницу и похвастался:
– Нет, нам отдали. Ее и еще троих выживших. Готовим к допросу. Они должны знать о подполье. Ну, пусть не о самых верховых командирах, но хотя бы за ниточку потянем. Глядишь, клубочек и размотаем.
– Когда допрос?
– Да думаю, вот-вот начнут. А я, как только с нашими делами закончим, – сразу туда. К тому времени, глядишь, и запоют уже…
Э-э-эх! Да пропади ты все пропадом!
Штык-нож с тихим шорохом вылетел из ножен, мимоходом перечеркнул кадык гэбиста, на возвратном движении вырвался из руки и улетел к коменданту. Замер, подрагивая, в глазнице.
А Глеб уже был на полпути к Сому. Тот, еще только начиная осознавать происшедшее, растерянно хлопал глазами. Кулак жестко впечатался в брюхо полковника. Тот хыхнул выбитым воздухом и завалился назад вместе со стулом.
Глеб нагнулся, выдрал у Сома из кобуры пистолет и приставил к жирному подбородку:
– Сейчас идем в оружейку. Скажешь, чтоб выдали все, что я скажу. Потом продолжим инструктаж. И учти: дернешься – завалю! Понял – кивни.
Сом мелко затряс головой.
– Встанешь, когда скажу.
Глеб подошел к гэбисту. У того было аж два тэтэшника и по две обоймы к каждому.
На генерале оружия не было, зато нашелся «калаш», укрепленный под столешницей, а в ящике стола лежала «беретта».
Автомат остался на месте, а вот все пистолеты Глеб рассовал за пояс и по карманам.
Смена Колуна еще не закончилась. Увидев начальство, он лениво поднялся и доложил:
– Господин полковник, дежурный по оружейной комнате Климов.
Глеб встал сбоку, чтобы не терять из вида лицо Сома. Пистолет, направленный в пах полковнику, Колуну виден не был.
– Ты вот что. Кол… Э-э-э… Климов. Выдай Глебу все, что скажет.
Лицо Колуна удивленно вытянулось:
– Так ведь до выхода еще больше трех часов.
Сом злобно рявкнул:
– Тебе, сука, что, не ясно! Совсем охренели тут?! Каждый козел будет мне указывать!
Глеб легонько ткнул Сома стволом и пояснил:
– Ты, Колун, лишнего не спрашивай. Делай, что полковник говорит. И вообще, чтоб ты знал, меня в безопасность переводят. Так что давай «калаш» с подствольником, с которым я сегодня выходил. Гранат к нему штук двадцать. Десять рожков…
Колун поднял глаза от журнала выдачи:
– А куда ты это складывать будешь?
– Разгрузка нормальная есть? И сумку побольше.
Колун кивнул и продолжил писать.
– …Жилет самый лучший, патронов к тэтэ, «беретте»…
– В коробках?
– Я тебе что, в поле магазины буду снаряжать?
– Понял.
Закончив вооружаться, Глеб знаками показал Сому – отваливаем. Когда отошли подальше, продолжил инструктаж:
– Сейчас идем в допросную. Проведешь через охрану – и свободен.
– А не врешь? А если я шум подниму?
– А ты поднимешь? – прищурился Глеб.
Сомов понял, что на его месте лучше поостеречься, и отчаянно замотал головой.
– Башкой-то так не болтай, а то еще отвалится раньше времени. А чтоб ты шум не поднял, я тебя в конце свяжу и рот заклею. Успокоил?
Сом радостно кивнул. Такой выход из положения его вполне устраивал.
Через охрану прошли без проблем.
В первой комнате, кроме мальчишки, привязанного ремнями к железному столу, больше никого не было. Парень выглядел неважно. Правой ноги не было до колена. В животе кое-как заштопанная дыра. Лицо слева – сплошное месиво обгорелого мяса.
Тяжелое дыхание сопровождали мокрые хрипы.
Не жилец.
Во второй комнате стояли два стола, на них лежали пленники. Оба молодые мужики. Вид их был ненамного лучше, чем у мальчишки в первой комнате. Страшные ожоги пятнали тела и лица, мышцы зияли вырванными кусками, сиротливо торчали культи ампутированных рук и ног.
Над одним колдовал Айболит. Обернувшись на шум, раздраженно буркнул:
– Куда претесь? Ждите Грабера снаружи.
Глеб подтолкнул вперед Сомова, неторопливо подошел к Айболиту и вполсилы ткнул стволом в брюхо. Тот охнул, сложился пополам и тут получил рукоятью по основанию черепа.
Глеб бросил Сомову жгуты:
– Свяжи.
Пока тот возился, Глеб подошел к парню, у которого обе ноги были целы:
– Идти сможешь?
Тот попытался сесть, но не осилил и откинулся обратно на стол.
Глеб тяжело вздохнул:
– Прости, брат, но я вас таких не выведу! Вот ствол… Ты ж понимаешь, что из вас вытянут все. И даже то, что вы давно уже забыли. Я сейчас прикачу сюда еще одного парнишку из соседней комнаты… Ты уж не оплошай!
Парень благодарно улыбнулся и крепко сжал рукоять поданного пистолета.
Глеб обернулся к Сому:
– Пошли дальше.
Катя была в следующей комнате.
Увидев ее, Глеб скрипнул зубами и выматерился. Сом отпрянул в сторону и, пытаясь быть как можно менее заметным, съежился в углу.
Грудь была сожжена чуть не до кости. Левое бедро зияло огромной рваной раной. Посреди правой ладони виднелась сквозная колотая дыра и не было ни одного пальца, кроме большого.
– Девочка моя! Солнышко! – У Глеба защемило сердце и выступили слезы.
Катя открыла глаза. Спекшиеся губы прошептали:
– Папочка… Родненький… Прости…
Краем глаза Глеб увидел движение в углу. Резко обернувшись, поднял пистолет. Полковник Сомов, решивший, что наступил благоприятный момент для бегства, медленно крался к двери.
– Куда, сука?! Встал так, чтоб я тебя видел!
Сомов побледнел и суетливо засеменил в дальний угол.
– Доченька, как же так? – Глеб, не скрываясь, плакал.
– Папочка, мне страшно! Спаси меня!
– Да, солнышко, уже уходим, – повернувшись к Сому, Глеб прорычал: – Раздевайся, падла!
– Совсем? – испуганно проблеял тот.
– Нет, штаны и китель. Быстро!
Кое-как укутав дочь в не по размеру большие вещи, сверху Глеб надел жилет и шлем.
– Катюша, ты подожди немножко. Я сейчас. Надо одно дело закончить.
Схватив Сомова за шиворот рубашки, Глеб толкнул его к двери:
– Пошли.
Когда третий пленник был привезен в комнату к остальным, Глеб ткнул стволом полковнику в брюхо:
– Ноги вяжи. Да хорошо вяжи! Проверю!
Сом тщательно связал себе ноги. Глеб опрокинул его на живот и связал руки. Скатал из бинта кляп, засунул в рот и примотал для надежности скотчем. Подошел к парню с пистолетом:
– Я пошел за девушкой, которую с вами привезли, дверь оставлю открытой. Увидишь, что мы прошли, считай до ста и… – Помолчал, кивнул на Сома: – Этот вот мудак – заместитель коменданта. Полковник Сомов.
Глаза парня радостно сверкнули, и он многообещающе посмотрел на заскулившего Сома.
Глеб вернулся за дочерью. Было ясно, что идти она не может. Стараясь не тревожить раны, он переложил ее на каталку, с головой накрыл простыней.
Проезжая мимо комнаты, в которой оставил раненых мальчишек, он увидел, что Сомов, извиваясь ужом, ползет к выходу. Глеб захлопнул дверь перед самым его носом и торопливо пошел к выходу.
– Что там у тебя? – потянулся охранник к простыне.
Грохнул выстрел, другой, третий. Охрана полегла на месте.
Выкатив каталку в коридор, Глеб услышал позади один за другим три глухих хлопка. Чуть погодя – четвертый.
Броневик несся по узкой дороге, петляя между завалами.
Глеб вел машину одной рукой. Правой. Левая висела плетью. Скорей всего перебита кость.
Позади страшный по своей ярости прорыв к ангару. Две пули в животе, одна в легком, дыра в ноге и кучи трупов – итог кровавой бойни, которую устроил Глеб, спасая дочь.
Уже по дороге вколол сразу два тюбика промедола.
Мутило, кружилась голова.
Лишь бы добраться до своих… Лишь бы спасти дочь, а там пусть судят за сорванное задание. Просил же! Просил, чтоб не давали ей ходить в рейды. А! Что уж теперь! Лишь бы довезти, а там пусть хоть стреляют.
Два наблюдателя, облетавшие охотничьи угодья, замерли на лету. Перемигнулись бордовыми фонариками и устремились на север, туда, где над руинами клубилась пыль.
Александр Гордиан
В РАЙ ПРИНИМАТЬ ДЕСАНТ
Старику и юноше снились разные сны, похожие до ощущения дежавю.
Сны о женщинах. Прав был древний ученый, фамилию которого старик забыл, а юноша не знал. Прав! Безумные подвиги и отвратительные преступления совершались ради великого бессознательного.
Старик выбрал подвиг, и женщина его не простила. Юноша решился на преступление, потому что девушка любила его.
К старику во сне возвращалась молодость. Юноше снилось, как он возмужал, убив первого врага.
В старческом сне летнее солнце, злое в тот год, выжигало сквер посреди огромного города, выжигало фонтан, захваченный детьми и голубями, и кафешку в несколько столиков. Они с женой заказали: она пиво, он сок, – и спрятались под цветастым тентом от жара и суеты. Она болтала (старик не помнил о чем; наверное, об отпуске или нарядах, о ребенке, которого она хотела, или карьере, которой она хотела больше), а он, тогда еще сильный и умный, мучился вопросом: как?! Как ей сказать?
– Меня призывают, – в конце концов бухнул он. – Прости меня.
Жена поперхнулась на полуслове: старику виделось, что зарыдала, что уткнулась в его грудь, но в действительности просто замерла с глупо приоткрытым ртом.
– Нет… – выдохнула жена, и старик (тогда еще вовсе не старик) остро понял, что за шумной трескотней прятался один только страх.
– Да, – хмуро подтвердил старик. – Мой год берут выборочно, но это все равно, это неважно. Со дня на день объявят всеобщую мобилизацию.
– Чепуха! – сказала жена, и это прозвучало жалобно и агрессивно. – Не может быть, зачем мобилизацию?
– Перестраховка. Чужие все-таки, не земляне. Кто знает, что у них на уме?
Старик не решился сказать правду, да и что считать правдой? Собственные догадки? Воистину, только горе от ума. Жил бы себе, жил, и будущее не предвидел, а строил. Или пристраивался, если повезет.
– Но почему именно ты?!
– Предложили, а я не стал отказываться. – Он собирался объяснить, но жена слушать не захотела.
– А я? – тихо спросила она. – Обо мне ты подумал?
Старик в последнее время только о ней и думал, но приговор выслушал молча:
– Ты меня предал!
И, как обычно, проснулся с колкой болью в груди.
Молодому человеку тоже снился город, лето и девушка.
Город казался юноше огромным. Он не знал других, и рассказы старика о мегаполисе выслушивал со снисходительной усмешкой. К его рождению мегаполисы вымерли, как вымерли динозавры, уступив планету мелким падальщикам. Кибулисам. Городкам с населением в тысячу человек и не более.
Лето запомнилось ощущением сладкого любовного кошмара. Девочку звали Марьяна, была она не по имени светлокожей, рыжеватой и веснушчатой. Парень, если честно, совсем не помнил ее, шесть пролетевших галопом лет стоили иной насыщенной жизни и уж приключенческого романа – точно. Но веснушки запомнил, они ему нравились. Марьяна была отличницей и бой-девицей, он – невыдающимся середнячком, и что их столкнуло в водовороте страстей, рок, фатум или высшие силы, – бог знает. Лето последних в своей жизни каникул они потратили на то, чтобы насытиться друг другом, выпить до последней капли. Так им казалось. Ничего более сильного юноша в жизни не испытывал, ни до того, ни после. Ему казалось, что он умирает, а Марьяна и впрямь умирала – женщины это умеют, впадала в восторженное оцепенение, но стоило расстаться на час, два или сутки, как их снова тянуло, оживших, друг к другу с неотвратимостью земного притяжения.
Это ощущение юноша запомнил накрепко. Оно снилось ему; просто приходило чувство изматывающего счастья, без подробностей, лиц или слов.
А ведь их пытались образумить.
– Макс, – уговаривал встревоженный отец. – Я все понимаю и рад за тебя. Но будь мужчиной, придержи коней! Дождись Выбора! Ты представляешь, каково вам будет расставаться?
Но они не хотели думать о Выборе, хотя готовились к нему всю сознательную жизнь. И когда это все же случилось, когда Марьяна встала в группку избранных, растерянно улыбаясь, а он остался в толпе аплодирующих, вот тогда в Максе что-то сломалось.
– Отец, – спросил он в тот вечер, – ее же убьют! Приготовят, сожрут, переварят или что они там делают, упыри?
Отец схватил его за плечо (Максу показалось, что хотел за горло), больно сжал.
– Дурак! Где ты этого нахватался?!
– Все знают! – вырвался парень.
Отец шумно выдохнул сквозь зубы.
– Марьяну избрали, – сказал он почти спокойно. – Она улетит с Земли, будет учиться, а потом работать у дримеров. Потому что умная, талантливая и… просто им подходит.
– Учиться, да?! – ощетинился Макс. – А почему они не возвращаются, избранные? Никогда! Не звонят, не пишут?
– Потому что люди меняются, – объяснил отец. – Когда их избирают, они меняются. Мы им не интересны, они нас забывают.
– А я? – спросил Макс, ощущая несправедливость всем своим влюбленным (щенячьим, сказал бы он спустя год) существом до последнего нерва. – Я тоже неинтересный?
Отец вздохнул.
– А ты останешься здесь. Навсегда. И поверь, очень скоро Марьяна… начнет забываться. Потому что… ну, потому что люди меняются, даже когда остаются. Человеческая жизнь так устроена, сын.
– Чушь!
– Может быть, и чушь, – улыбнулся отец. – Оно же не исчезнет, это лето, оно останется с тобой. Я тебе даже завидую немного… и вот еще: молчи! – Отец склонился к самому лицу: – Молчи! Про эти бредни – сожрут, переварят, молчи! Даже если все вокруг будут говорить, кричать – а ты молчи! Понял?
На свидании они не знали, о чем разговаривать. Прошлого еще не было, будущего уже не будет. Марьяна держала его за руку и смотрела непонятно. Наверное, уже меняется, с горечью подумал Макс; девушка уловила эту его мысль и легонько шлепнула по губам – перестань! Он поймал теплую ладошку поцелуем, и она тут же отняла руку – не надо!
Назавтра приземлился богатый транспорт с чужаками.
Ночью Макс пробрался к Дому Мечты (лукавое название!) сквозь полицейское оцепление – по правде, оцепление было не более чем ритуалом – и влез через вентиляцию в лабиринт, каким ему виделись причуды иноземной архитектуры. Он долго ползал по нему, задыхаясь от чужого запаха даже в респираторе. Черт, не иначе, привел его в обеденный покой… или анатомический театр?
Макс перестал дышать. Не мог даже моргнуть, веки не покрывали выкатившиеся в ужасе глаза.
Избранные лежали на фарфоровых ложах, как изысканные кушанья на богатой посуде, лежали нагие, обездвиженные каким-то наркотиком. Но не мертвые… пока не мертвые – парень увидел, как кровь бьет размеренным фонтанчиком из аккуратного разреза от груди до паха на теле любимой. А дример, инопланетянин, прилетевший за сотни световых лет, культурный, цивилизованный и гуманный, высшее существо сродни богу, окунает в фонтан голову – или что это за орган? А потом и сам втискивается в разрез, кромсая человеческое тело своей шкурой, похожей на кольчугу…
Юноша проснулся с колкой болью возле сердца, перехватил сочувствующий взгляд старика и отвел автомат.
– Старый, я ведь и выстрелить могу спросонья, – буркнул парень. – Что уставился?
– Ты говорил во сне.
– Это плохо… но уже неважно, да? – Макс улыбнулся краешком рта.
Старик пожевал губами:
– Ты звал Марьяну. Кто это?
– Старая знакомая.
Старик глянул внимательно. Ему смотрел в глаза молодой сильный волк.
– Знаешь, почему я пошел с тобой? – спросил старик.
– Знаю, – кивнул волк.
– Потому что ты страшный человек, Максим. Ты помнишь, за что мы воюем, не то что… – старик покосился на спящих. – У тебя ненависть от сердца. А значит, есть шанс.
– Последний шанс, да, Старый? – ухмыльнулся Макс. – Не дрейфь, завалим таракана и еще спляшем на твоей свадьбе.
Дримеров он больше не видел. Ни живьем, ни в записи, никак, они были нечастными гостями на поверхности. О дримерах напоминали только огромные, соперничающие с луной спутники в небе, причудливые технологии, круто поменявшие жизнь людей, и простые законы, нарушение которых каралось неотвратимо. Распустить армии. Упразднить государства. Не селиться группами более тысячи человек. Переписать географию. Учить детей единому языку. Ежегодно проводить Выбор и провожать избранных в иную, лучшую жизнь… или, как утверждали циники, в желудки дримеров.
«Кстати, дример – производное от слова «мечта» на одном из старых языков, – объяснил Максиму старик в одну из первых встреч. – Поначалу казалось, что мечты сбываются. Человеческие технологии не позволяли справиться с глобальными проблемами, а экономика и вовсе рухнула, когда на орбиту вышли инопланетные корабли. Просто не была рассчитана на «фактор чужих». По правде, мы балансировали на грани».
«Дримеры нас спасли?» – удивился Максим.
«Н-нет… – протянул старик. – Не думаю. Но люди считают, что спасли: дали нам термоядерные реакторы, эффективные биотехнологии и возможность… хм… увидеть вселенную».
«По-моему, это больше похоже на откормочную ферму, – сделал горький вывод Макс. – На скотный двор!»
Старик тогда улыбнулся: скотный двор вовсе не дримеры придумали…
Быстро темнело. Лагерь разбили в овраге, согласно диверсионной науке и просто инстинкту прятаться под землю от всевидящих чужаков. Под маскировочной сетью спали вповалку вымотанные погоней разведчики – четверо бойцов и один престарелый «пиджак» из штаба армии.
На «пиджака» старик не обижался и позывной Старый принял без возражений. Он всегда просыпался первым – если вообще спал, а за ним и юноша. Старика одолевала бессонница, почему-то вместе с силами утекало и желание их пополнить. Его обычно ставили в дневное дежурство, зато не нагружали во время ночных переходов. Парня же будило звериное чувство сродни голоду. Он не мог подолгу бездействовать.
– Опять не спал, Старый? – Макс посмотрел оценивающе.
Старик поежился. Три дня назад их было шестеро. Шестой повредил ногу и демонстративно заковылял в сторону, повел загонщиков ложным маршрутом. Без приказа, но и за приказом дело не стало бы, старик был уверен. Наверное, погиб уже, дримеры нашли способ перемещаться между звездами, но понятия «взять в плен» так и не открыли. Охранители – а разведчиков загоняли свои, хомо, так сказать, сапиенсы, подвид волкодавы из Палаты Охранителей – усердно подражали учителям.
А старику требовалось дойти.
– Я спал.
– Хорошо, – улыбнулся Макс. – Ты не думай, тебя мы будем беречь до последнего. Женщины, дети, старики… ну, ты понял. Иначе смысла нет.
Старик, по молодости заставший другие времена, смысла максимы «пусть умрут молодые, чтобы жили старые» не постигал. Хотя воевали и убивали тогда несравнимо больше, но непримиримости, вот этого «или мы, или они» – такого он не помнил.
Бойцы поднялись чуть позже, как по команде, хотя команды и не было, как не было будильников и прочих сигналов, разве что солнце пересекло невидимую черту. Людей Макс подбирал опытных, не раз и не два проверенных. Умеющих спать вполглаза и драться в две силы.
Читать бесплатно другие книги:
