Властелин Безмолвного Королевства Кук Глен
– Я знаю Кедлу с самого ее рождения. У нее переходный возраст, хоть и несколько затянувшийся.
– Она беременна.
– Еще как! Когда я в прошлый раз был в Каурене, она как раз вышла замуж.
– Но она младше меня.
– Верно. На несколько лет.
– Я думала, что вы, мейсаляне, презираете плотские утехи.
– «Вы, мейсаляне»? – удивился Свечка, ведь и Рольты тоже принадлежали к ищущим свет. – Кому-то это удается. В старости.
– Странно. Куда мы идем?
– Кедла еще очень молода. А идем мы к пекарю Скарре.
– Не верю я во все это, – неожиданно сменила тему Сочия. – Верю лишь в то, что может меня покусать.
– Там, за крепостными стенами, бродят Орудия с весьма острыми зубами.
За все время путешествия их маленький отряд чаще дрожал от страха перед Ночью, чем от холода. Среди полей и деревень призрачные создания чувствовали себя вольготнее и разгуливали свободно. Иногда после них на дороге оставались бледные обескровленные тела.
Тем больше причин торопиться в Каурен.
До пекарни монах с девушкой добрались уже в сумерках. Внутри стояла страшная жара, Скарре, обнаженный до пояса, будто кузнец, вытаскивал готовые буханки из печи, пот лил с него градом. Жена пекаря в толстых варежках укладывала горячий хлеб. Увидев Свечку, Скарре что-то пробурчал вместо приветствия.
– Должно быть, спрос на хлеб нынче велик, – заметил монах.
– Ищете работу? Я не справляюсь. Нужен помощник, чтобы замешивать тесто.
– Работу мы не ищем, но с удовольствием потрудимся в обмен на ночлег и еду.
– Договорились. Но почему вы не остановились у Раульта? Когда вы живете у него, он ведет себя как зазна… Простите. Не дело нам пускаться в мелкие дрязги.
– Кедла говорит, у них нет места.
– Замужество плохо сказалось на этой девочке. Ей бы подождать. И Раульту бы подождать. За один год из наивного ребенка превратилась в злобную мегеру. Раульт опасается за ее душу.
– Понимаю. Можем обсудить это на вечерней встрече. Что?
– Брат, мы больше не устраиваем встреч. Повсюду шпионы Конгрегации – записывают, кто и что делает, чтобы потом отыграться.
– А ведь когда-то ищущим свет хватало мужества отстаивать свою веру.
– Когда-то нас не сжигали за нее на кострах.
– Сейчас им редко это удается. В Коннеке гораздо чаще убивают членов Конгрегации, чем ищущих свет.
Скарре пожал плечами. По всей видимости, невзгоды пробротских чалдарян его мало трогали.
– Если у меня остановитесь, придется помогать. Можете в пекарне подсобить, а девчонка пусть кашеварит.
– Вот это вряд ли, Скарре, – усмехнулся брат Свечка. – Если ты, конечно, отравиться не хочешь. Она тоже поможет в пекарне, будет на подхвате. Только руки не распускай.
Скарре понимающе кивнул.
Сочии не нравилось слушать, когда ее обсуждают, но она уже достаточно странствовала за пределами Карон-анде-Лета и научилась сдерживаться. Хотя бы на первые несколько минут.
– Главное, чтоб отработала свое.
– Отработает. Она славная девушка. Ей просто надо показать, что делать.
По лицу госпожи Скарре было видно, что слова монаха ее не убедили.
Хозяин из Скарре получился не самый радушный: гостям пришлось трудиться не покладая рук. Понятно, почему в его доме не останавливались другие беженцы. А беженцы в Каурене жили почти в каждой мейсальской семье. Вечером измученные брат Свечка и Сочия отправились на ужин к семье Арчимбо.
За весь день Сочия пожаловалась лишь однажды.
– Могу отвести тебя в замок, – предложил монах.
– Не надо.
– Не придется больше тесто месить и терпеть госпожу Скарре, которая огрызается на тебя лишь потому, что ты молода и красива.
– Эта женщина безумна. Она сама-то на муженька своего смотрела? Потный весь и волосатый, как медведь. И толстый. Но в замок я не пойду. Они воспользуются мною, чтобы крутить Реймоном.
Сочия была права.
Вот и еще один повод для тревоги.
В Каурене полно было членов Конгрегации. Эти фанатики не погнушаются использовать девушку в качестве оружия, а Реймон уже показал всем, что это его уязвимое место.
За ужином брат Свечка в основном молчал, разве что ответил на несколько вопросов Кедлы о своих приключениях. После еды начали собираться главы местных мейсалян. Монах устроился в темном уголке, чтобы просто послушать. За время его отсутствия здесь многое изменилось. В Каурене теперь властвовало отчаяние.
Вопросы веры на встречене обсуждали. Эта перемена бросалась в глаза сильнее прочих.
Говорили только о насущном. Уходить ли ищущим свет из города прямо сейчас, пока пути к отступлению не отрезали патриаршие войска? Решиться ли на путешествие зимой? Бежать ли в крепости Альтая, в которых неизвестно еще, хватит ли на всех еды? Остаться ли в Каурене, понадеявшись на бротские интриги и проснувшуюся в герцоге Тормонде решимость?
Судя по разговорам, надежды на то, что герцог даст отпор захватчиком, было мало. А даже если и даст – получится ли из этого что-нибудь хорошее? Да и в дружескую помощь Питера Навайского верилось с трудом.
– Чтобы продолжать свои свершения в Диреции, Питеру нужна поддержка бротской церкви, – ответил кто-то, когда еще кто-то заикнулся о том, что Питер может прислать армию и заявить свои права на Кастрересон.
– Питер не может отвлечься – на него наседают князья Аль-Халамбры, – произнес другой голос. – Да еще он в Артесипею войско послал.
– Ничего не решится, пока в Броте не изберут патриарха.
– Но главнокомандующий-то не сидит сложа руки.
– Герцог Тормонд все решит.
– Прошу прощения, – сказал брат Свечка, и в комнате тут же воцарилась тишина. – Все эти разговоры пусты, пока нам неизвестен исход сражения.
– Какого сражения, совершенный? – удивился Раульт Арчимбо.
– Сэр Эарделей Данн пытается спланировать решающую битву. И думаю, патриаршие силы хотят ее избежать: до сей поры они успешно пользовались тактикой «атаковал – отступил». Но битва непременно будет, а решимости кауренцев для победы маловато. Что я посоветовал бы? Готовьтесь пуститься в путь, но подождите исхода сражения. Если победит сэр Эарделей, мерзнуть и пережидать зиму в горах не придется. А если он проиграет, патриаршие войска возьмут город, но не сразу. Всем хватит времени, чтобы уйти.
Дюжина мейсалян заговорила разом, началось бурное обсуждение. Все соглашались с братом Свечкой, но спорили друг с другом. Некоторых по-прежнему манили твердыни Альтая.
– Я иногда проповедовал в Альтае, – сказал монах. – Раз зимовал там – не в одной из продуваемых всеми ветрами старых крепостей на вершине, а внизу, в долине, где умеют пережидать суровую погоду. И все равно мне было холодно и тоскливо.
Снова споры. Прошлым летом все присутствующие мужчины побывали в Альтае – готовили крепости на случай, если слабая коннекская власть оставит ищущих свет на милость безжалостной и ненасытной бротской церкви. Все знали о том, как суровы тамошние горы. Именно поэтому и выбрали Альтай в качестве последнего убежища.
– Так вот она – демократия в действии, – сказала Сочия брату Свечке по дороге назад в пекарню.
– Именно.
– Теперь я понимаю, почему решения чаще всего принимаются другим способом.
– Можно сказать, что это как раз сильная сторона: никто ничего не предпринимает, все спорят, и глупости им делать просто некогда.
В ответ девушка лишь презрительно фыркнула.
Каждый день люди бежали из Каурена. Постепенно улицы опустели. Те, кто остался, не выходили из дома, молились и терзались все более мрачными предчувствиям.
Брата Свечку мрачные предчувствия тоже одолевали, и даже сильнее прежнего. Герцог Тормонд наконец решился что-то предпринять. И никого не волновало, правильное ли решение он примет. Вся страна возликовала потому лишь, что он решился.
Монах не ходил туда, где рассказывали сплетни. Он и сам вполне мог представить себе, что творится на поле боя: ни на что не годные толпы плохо обученных кауренцев под предводительством таких же неопытных военачальников носятся по округе, пытаясь выловить вражеских разведчиков и фуражиров, и терпят одно поражение за другим. После крупных схваток поля на востоке от Каурена покрываются трупами павших героев. Истинный размах катастрофы никто не осознает, потому что мелкие поражения происходят не одновременно и в разных местах. В какой-то момент толпа кауренцев вынудит главнокомандующего сделать выбор – отступить или же показать им, как на самом деле нужно воевать.
Но надежда все-таки оставалась. Брат Свечка очень рассчитывал на рыцарей Изабет. Они опытные воины и могут возглавить неумелых коннектенцев, к тому же тяжелая кавалерия давала огромное преимущество. А еще Тормонд завербовал тысячи наемников и нашел рыцарей, готовых служить за деньги. Численностью коннекское войско значительно превзойдет патриаршее.
Сочия расстроилась. Ей не удавалось работать так, как хотел Скарре. К счастью, спрос на хлеб упал. Правда, пекарь очень рассчитывал, что он снова вырастет, когда в город вернутся голодные солдаты.
Брат Свечка месил тесто, а сам в это время предавался воспоминаниям и бесконечным сожалениям. Он понял, что битва состоялась, еще до того, как услышал новости. И понял, что исход ее нельзя назвать благоприятным.
– Сочия, нам пора. Собирай вещи.
Улицы заполнились народом. Все устремились на северо-восток – узнать, какая судьба постигла родных и близких. Паника распространялась, словно чума, а с ней и жалобные вопли. Если правдива хотя бы десятая доля слухов, Каурену уже не оправиться.
Но сейчас в город вернулись те, кто сбежал с поля боя еще до начала сражения. Им нужно как-то оправдать свою трусость, вот они и плетут небылицы, а их болтовней питаются слухи.
Брат Свечка предупредил только Сочию, но теперь он внезапно оказался во главе целой процессии ищущих свет, в которой шли и все участники вечерних посиделок у Арчимбо. Семья кожевника наотрез отказалась оставлять Кедлу. Всего за несколько дней они твердо уверились в том, что Каурен обречен, а Конгрегация с помощью патриарших солдат истребит в городе всех еретиков, неверных и сторонников вискесментского патриарха.
Монах убеждал себя, что волнуется он за здоровье Кедлы и будущего ребенка, а не потому, что она задержит их в пути. Убеждал и сам себе удивлялся.
Его преследовал страх. Въедливый, мучительный страх, пожирающий разум. Он боялся, что окончательно перестал быть совершенным. Но больше всего он боялся созданий Ночи.
Теперь они постоянно незримо присутствовали рядом. Казалось, стоит лишь оглянуться или свернуть за угол, как они предстанут перед тобой. Те, кто всегда жил в плену суеверий, относились к этому спокойно. Они с рождения верили, что Орудия живут поблизости. Но были и такие, кто хотел видеть вокруг себя понятный, упорядоченный мир, и нарастающее давление Ночи воспринималось ими как плесень, разъедающая раствор, который скрепляет основы всего сущего.
Мужа Кедлы среди беженцев не было. Вместе с тысячами воодушевленных кауренцев, которые твердо верили, что правое дело победит, Сомс отправился на поле боя. Воевать ему не хотелось, просто он сделал то, чего от него ожидали.
Кедла не надеялась увидеть его снова. Даже если из всей армии суждено погибнуть лишь одному кауренцу, это непременно будет ее милый Сомс.
– Ты можешь стать для нее старшей сестрой, – сказал монах Сочии. – Просто помоги ей справиться с отчаянием.
Раульт Арчимбо, в отличие от дочери, твердо верил в благополучный исход дела.
– Парень нас нагонит. С ним все будет хорошо. Он же знает, куда мы собирались бежать. Может, еще раньше нас туда поспеет.
Всех терзало глубокое уныние. Больше всего люди боялись попасть в плен. Хотя солдат патриарха теперь разгуливало по округе все меньше, но опасность натолкнуться на них все же была велика. И в отместку за сопротивление города они могли перебить любых встреченных по дороге кауренцев.
Впрочем, мейсалян было довольно много, и они вполне могли бы отбиться от небольших отрядов. Несколько раз отбиваться действительно приходилось. Треть беженцев погибла по дороге. Создания Ночи следовали за ними неотступно: и когда они добирались до Альбодижеса на берегу замерзшего озера Траун, и когда по крутой горной тропе поднимались на гряду Рейндо к крепости Корпсьор.
По пути их нагоняли мрачные вести. Всех коннектенцев охватило черное отчаяние, надежда покинула их.
Малыш Кедлы появился на свет раньше срока, прямо в дороге. Роды были трудными, и женщины опасались, что девушка умрет от кровотечения. Мужчины же боялись другого.
Орудия слетались на роды, как мухи на труп. Почему – не знали даже ученые мужи вроде брата Свечки. Хотя он подозревал, что созданий Ночи просто привлекают боль и сильные эмоции.
Мальчика назвали в честь деда – Раульт. Родился он вполне здоровым. Никаких родимых пятен, изъянов, зубов или прочих зловещих признаков у ребенка не обнаружилось, ко всеобщему облегчению.
Корпсьор представлял из себя несколько укреплений, которые выстроили на вершине крутого горного хребта. С обеих сторон в пропасть уходили почти отвесные скалы. Добраться сюда можно было лишь по тропе из Альбодижеса. Тропа эта охранялась, и ее можно было в любой момент обстрелять из специальных укреплений. С тех стародавних времен, когда люди еще не знали грамоты, Корпсьор служил им надежным убежищем. Его использовали сотни раз на протяжении долгих веков, но после развала Древней Империи и последовавшего затем хаоса оно пока никому не пригодилось. Довольно долго мейсаляне укрепляли Корпсьор: чинили защитные сооружения, пополняли запасы, а самое главное – углубляли вместилища для воды. В прошлом крепости Альтая попадали в руки врага лишь из-за предательства или нехватки воды. Предательство предотвратить трудно: крошечное зернышко алчности и страха таится в глубине человеческой души, и видно его лишь тогда, когда оно прорастет. Быть может, оно есть у каждого и только ждет своего часа.
Ищущие свет надеялись в основном на то, что пересидят своих врагов. Безупречный V умер, а если новый патриарх не разделит его манию и не станет настаивать на коннекском священном походе, страсти вокруг Коннека постепенно улягутся. Арнгенд и Сантерин заняты друг другом, и Сантерин побеждает. У Шарльва Полоумного, по слухам, с головой совсем беда. Значит, с севера Коннеку пока никто не угрожает.
Патриаршая Конгрегация по искоренению богохульства и ереси тоже постепенно зачахнет, ведь ее не поддерживает ни один из основных кандидатов.
Продрогший и отчаявшийся брат Свечка все же верил, что вместе с неизбежной весной к ним вернется и надежда.
Дежурство на крепостной стене уже стало его вторым призванием. Брат Свечка стоял на самом высоком наблюдательном посту Корпсьора и оглядывал неприветливые окрестности. На востоке долина утопала в тумане, а дальше все терялось в снеговых облаках, сливаясь в сплошную сизую дымку. На западе – не многим лучше. Повсюду лежал снег, лишь кое-где проглядывали серые скалы или изможденные зеленые ели. Воздух застыл, и поэтому дым из труб почти скрывал из виду две деревеньки внизу.
К нему подошла Сочия. Девушка казалась уставшей и выглядела старше своих лет. Постоянное уныние сломило ее.
– На что вы смотрите?
С тех пор как они пришли сюда, внизу ничего не менялось. Разве что снега становилось с каждым днем чуть больше.
– На наше будущее.
– В каком смысле?
– Так выглядит грядущее.
– Да уж, вам и правда нужно отправляться в тайное убежище совершенных и подправить себя каким-нибудь волшебством.
– Хочешь, открою тебе секрет? Нету никаких тайных убежищ. Разве только посчитать убежищем крепости вроде этой. А сказки про них выдумывают те, кто боится вступить на путь к свету.
– Там внизу какие-то люди.
На тропе темнели крошечные точки. Может, еще беженцы. А может, прибыли с новостями. Или кто-то, как происходит изо дня в день, карабкается наверх, чтобы расчистить тропу ото льда и пополнить запасы воды.
– Все равно будет весна, – сказал старик. – Новый год всегда приносит надежду.
Теперь это давалось ему труднее всего – обнадеживать других, когда сам он почти совсем отчаялся.
20
Главнокомандующий просматривал описи и отчеты о жалованьях. Рутинная работа составляла значительную часть его обязанностей.
– Каким таким чудом сто восемьдесят пять арбалетчиков умудрились за одну битву израсходовать восемь бочонков болтов?
– Поубивали кучу народу, – отозвался Титус, по голосу было слышно, что вопрос его забавляет.
Хект знал, что думает дэв: Пайпер превращается в скрягу.
– Хорошо, но ведь можно было подобрать часть болтов, когда все закончилось.
– Думаю, из каждых двадцати выстрелов в цель попал едва ли один. И эти болты вряд ли удастся вернуть, разве только отрядить тысячу человек прочесывать поле боя.
– Ну и шут с ними! Заставлю кауренцев купить мне еще пятьдесят бочонков, когда возьмем город.
Консент улыбнулся, но улыбка вышла печальной. Все уже понимали, что коннекский священный поход себя исчерпал. Новый патриарх, кем бы он ни был, прекратит войну против ереси.
Из Брота доходили вести о том, что голосование зашло в тупик. Ни один из пяти кланов не мог обеспечить нужное количество голосов, чтобы избрали их принципата. Но все они выступали против кандидата не из Брота, в этом единственном вопросе семейства пришли к согласию. Ни Братство Войны, ни Конгрегация пока никого еще не поддержали.
На первом голосовании больше всего голосов набрал Хьюго Монгоз, а сразу после него, к собственному ужасу, шел принципат Делари. Монгоз был компромиссным вариантом, поскольку все верили, что долго ему не протянуть. Во время своего краткого владычества он будет лишь номинальным главой, а тем временем коллегия выберет настоящего преемника. Год или два пять кланов Брота готовы были потерпеть Хьюго Монгоза.
– Прибыл гонец из Антье, – доложил один из Хектовых телохранителей.
– Не сомневаюсь, что Горт опять решил поклянчить денег. Позовите его.
В зал вошел усталый, вымокший и грязный с дороги гонец, а сразу следом за ним – Редферн Бехтер. Этот зал был самым теплым во всем Камден-анде-Гледсе – крепости едва ли в двадцати милях от Каурена, мимо которой проходили обе древние восточные дороги.
Бехтер принес бумагу, на которой были перечислены потери, понесенные кауренцами и их союзниками. По приблизительным оценкам, погибшие исчислялись пятнадцатью тысячами. И тысячи удалось захватить в плен. Эти глупцы отправили в бой армию без централизованного командования, и Хект умело воспользовался этим.
– Хорошо получилось с навайцами – несколько важных пленников.
Бехтер кивнул.
– Да? – повернулся Пайпер к гонцу.
Он узнал забрызганного грязью посланца – это был один из самых надежных людей Горта.
– Полковник просил передать вам, что его отозвали. Городскому полку приказано вернуться в Брот, хотя солдатам и платят жалованье. Приказ прислал городской сенат, но подписан он Бронтом Донето. Полковник Горт говорит – сенаторы боятся, что после выборов начнутся волнения.
Хект посмотрел на своих подручных. Многие казались удивленными.
– Они что, снова решили избрать иноземного патриарха?
– Полковник Горт сказал: «Если он спросит, собрались ли выбрать патриарха не из Брота, скажи, что на четвертом месте тот тип из Вискесмента, Непримиримый, или как там его? А он вообще от церкви отлучен».
– Понятно. Когда он выступает?
– Уже выступил. В приказе жесткие сроки – не рыпнешься.
Донето хорошо знал Горта.
– В Антье знают?
– Конечно.
– Есть соображения по поводу выборов – сколько они продлятся?
– Да хоть сто лет. Денег-то в Броте маловато – на взятку не насобираешь. Все дополнительные средства пошли на кальзирский священный поход.
– Поешьте и отдохните. Я напишу для вас ответ.
Бехтер увел гонца.
– Как же это скажется на нас? – спросил Хект, ни к кому не обращаясь.
– Придется высылать подкрепление Седлако, – сказал Консент. – Тогда здесь у нас оборона ослабеет.
Все верно. Потери они пока несли небольшие, да и дезертиров было, к счастью, мало, но все равно число солдат постоянно уменьшалось. А доверять местным и потерпевшим поражение вражеским наемникам Хект не спешил.
– Нужно определиться, – продолжал Консент, – чего мы хотим добиться до воцарения нового патриарха. После выборов ситуация кардинально изменится. Вряд ли новый глава церкви будет так же одержим, как Безупречный. Нам всем могут просто-напросто дать от ворот поворот, чтобы сэкономить денег на памятники новому патриарху.
Именно такой расклад Хект и предвидел, его он и опасался. Мало кто в коллегии, подобно Безупречному, жаждал во что бы то ни стало искоренить ересь и отвоевать Святые Земли.
– Наша судьба висела на волоске с самой смерти патриарха, – сказал Пайпер. – Мы разгромили противника, но мало чего добились. Кровавый триумф, конечно же, настоящий подвиг, если вспомнить о соотношении сторон. Об этой победе будут рассказывать истории еще много лет, но ее нельзя назвать решающей. Просто теперь кауренцы поняли, что нельзя и нос казать из-за своих стен. Пошлите к ним завтра кого-нибудь. Потребуйте огромный штраф, пусть пообещают искоренить ересь. Этого мы от них и требовали изначально. Скажите – времени на обсуждение не дадим. Начните стягивать дозорные отряды, фуражиров и разведчиков – пусть думают, будто мы готовимся к штурму. Распустите слух: якобы пособники Конгрегации уже в городе и готовы помочь нам.
– И чего вы этим хотите добиться?
– Быть может, они клюнут на нашу уловку и попытаются от нас откупиться. Но как только все соберутся, придется отступить к Кастрересону.
Сдаваться герцог Тормонд не пожелал и условий ультиматума не принял, несмотря на страдания своих подданных. Главнокомандующего такое решение не удивило: даже самые свирепые коннектенцы должны понимать, что излюбленная герцогская стратегия – сидеть и ждать – сейчас подходит им наилучшим образом.
Патриаршее войско уже не могло обеспечить себе нормальное снабжение. Война опустошила окрестности Каурена, да еще и зима выдалась худшей на памяти коннекских старожилов. Одержимый патриарх не поддерживал главнокомандующего, а военачальники Хектовой армии, да и сам Хект, не были фанатиками, в отличие от ищеек Конгрегации.
Каурену стоило опасаться лишь одного – предательства.
В городе постоянно разоблачали заговоры. И заговорщиками зачастую оказывались чужеземцы, бежавшие в Каурен якобы от армии патриарха.
Хект уводил войска тихо – солдаты забирали с собой все ценное, но не рушили ни домов, ни крепостей.
– Не хотите ли, чтобы с этим болваном ненароком случилась беда? – спросил Мадук.
Под «этим болваном» он имел в виду епископа, который только что вышел от главнокомандующего, меча громы и молнии из-за отказа Хекта выполнять волю Конгрегации.
– Ни в коем случае. Теперь все в его руках. Пусть делает, что пожелает и как пожелает. Вмешиваться не буду.
– Думаете, он сам вляпается в дерьмо?
– Коннектенцы отличаются долготерпением, но теперь черта уже пройдена – больше они не будут терпеть его и ему подобных.
– Прекрасно. Урок смирения этим воронам не помешает.
– А вы зачем меня искали?
– Нужно приставить к вам еще телохранителей, и пусть не отходят ни на шаг.
– Бога ради! И так уже мне в уборной штаны помогают снять. Зачем еще телохранители?
– Последний гонец привез письмо от вашего дядюшки. И в нем тот просит меня удвоить бдительность в ближайшие два месяца. Готовится серьезное покушение.
– Дядюшки?
– Письмо подписано: «Лорд Безмолвный». Или это чьи-то проделки?
– Возможно. Я никогда не знаю, как его понимать. Это скорее не дядюшка, а двоюродный прадед. Раз пишет, что нужно удвоить бдительность, значит нужно удвоить. Нравится мне это или нет.
– Я и не знал, мой господин, что у вас есть родня. – Судя по голосу, Мадук что-то заподозрил.
– А у меня ее и нет. Кровной родни. Лорд Безмолвный – дальний чудаковатый родственник принципата Делари, то есть родня моей приемной семьи.
– Невольно разбирает любопытство.
– Действительно. Я и сам многого не понимаю. Видимо, кто-то что-то не то углядел в цыплячьих кишках.
Только-только Хект погрузился в сон на своей пуховой перине в замке графов Кастрересонских, как в спальню ворвался Титус Консент в сопровождении Мадука и остальных телохранителей. Как раз днем они все вернулись в Кастрересон.
– Какого рожна? До утра это не подождет?
– Вряд ли. Вполне возможно, чернь уже знает новости. Могут начаться беспорядки.
– Ладно. В чем дело?
– У нас новый патриарх – Миролюбец Безупречный.
– Что-что?
– Не знаю, почему он выбрал себе такое имя. Раньше его звали Жосеран Кьюто и был он фидуциаром.
– Один из главных претендентов еще при жизни Безупречного, но потом о нем не было ни слуху ни духу. Что же стряслось?
– Проявился король Питер. И начал швыряться деньгами направо и налево.
– Готов поспорить, пять кланов чуть не лопнули со злости.
– Не знаю. В послании говорилось лишь о новом патриархе. Но нам, возможно, грозят неприятности. Кастрересон принадлежит королю Питеру.
Хект не стал возражать.
– Выставь патрули. Скажи, пусть первыми не начинают, но если их вынудят – действовать жестоко.
– Нужно, чтобы об этом приказе стало известно в городе, – отлично подействует.
Хект, по его собственным меркам, всегда поступал справедливо. Но не щадил тех, кто выказывал неповиновение. Кастрересонцы всё поймут.
– Теперь-то можно поспать?
Настроение в Белом Городе резко изменилось. В самом воздухе ощущалось волнение. Но это было не дурное предчувствие, а радостное предвкушение. Кастрересонцы готовы были ждать подходящей возможности.
Скрепленное печатью послание от патриарха прибыло только через девять дней. Хект как раз просматривал его, пока собирался весь штаб.
– Все вполне ожидаемо, – объявил он. – Здесь официально подтверждается, что коннекский священный поход закончен. Прилагается список коннектенцев, возвращенных в лоно церкви, в числе прочих герцог Тормонд и граф Реймон Гарит. Осаду Антье следует прекратить, Кастрересон – вернуть законным владельцам, чьи представители уже направляются сюда. А нам надлежит сплавиться по Лауру и собрать войска в Шивенале для отправки.
– Бессмыслица какая-то, – удивился Редферн Бехтер. – Почему бы просто не написать, что в наших услугах он больше не нуждается? Не бросить нас на произвол судьбы?
– По всей видимости, он все же в них нуждается. Быть может, мы нужны в Броте. Вряд ли там обрадовались дирецийскому патриарху. Вполне может повториться история с Орнисом Седелетским.
В послании говорилось еще кое о чем, но уже менее важном. Хект велел своим людям готовить войска к походу. Вернее, заканчивать последние приготовления, ведь приказ оставить Кастрересон не стал ни для кого сюрпризом.
Титус Консент выходил из комнаты последним.
– А вы обратили внимание, – спросил он на пороге, – кому больше всех помог наш священный поход?
– Навае? Королю Питеру?
– Именно. Он стал владыкой Коннека, причем малой кровью. А своими победами в предыдущем священном походе воспользовался, чтобы захватить Артесипею. Теперь у него свой патриарх. Питер делает так, что другие строят за него империю.
– Умно.
Поскольку никаких запретов от новой власти на этот счет не поступало, Пайпер оставил в кастрересонской крепости гарнизон. На тот случай, если придется возвращаться. Солдатам велено было не противиться герцогу Тормонду и королеве Изабет и поддерживать порядок в городе.
Казармы готовил Бюль Смоленс. Несмотря на множество погибших, дезертиров и отделившийся городской полк, армия все еще была довольно крупной и насчитывала больше десяти тысяч человек. Сорокадневных рекрутов среди них теперь не было: последние ушли еще до того, как погода испортилась окончательно. В захвате окрестностей Коннека приняла участие лишь треть от того состава, с которым Хект пересек Дешар и высадился на западном берегу.
Пайпер собрал старших офицеров и штабистов.
– Хочу всех вас поблагодарить. Мы отлично справились. Видимо, даже лучше, чем следовало. Новая власть боится нас. И поэтому нынешний приказ собраться здесь вызывает у меня подозрения. Что-то они замышляют.
Со своего места поднялся Седлако и произнес пылкую речь, призывая преданных вере воинов вступить в Братство Войны, однако его увечья не особенно удачно иллюстрировали этот призыв.
В какой-то момент Хект перестал слушать. Остальные бурно обсуждали, что им теперь делать. Коннекский священный поход закончился, а ничего так и не было решено. Но никто не отчаивался. Такое случалось и раньше. Сдавались побежденные орода, рушились замки. Смерть и горе странствовали по земле. В мире мало что изменилось.
Пайпер думал об Анне и детях. В последние несколько месяцев мысли о доме часто одолевали его. Когда он еще был Элсом Тейджем, подобного за ним не водилось.
Здесь, на западе, у него появились новые склонности.