Юная Венера (сборник) Мартин Джордж

Вниманию читателя предлагается драматическая история о том, как человек, потерявший все, что имел на Венере, возвращается на планету, причем это едва не стоило ему жизни, к женщине, одновременно являвшейся причиной его несчастья и давшей ему силы закончить дело…

Стивен Лей является автором серии «Новый Эдем», в которую входят рассказы «Медленное падение», «Танец ведьмы» и «Молчание камня». Он также автор серии «Миктлан», в которую входят «Объятия темной воды» и «Говорящие камни», а также он написал шесть романов, включенных в серию «Миры Рэя Брэдбери», некоторые из них в соавторстве с Джоном Милером, например «Мир динозавров», «Планета динозавров», «Боевые динозавры» и «Завоевания динозавров». Его самостоятельные романы включают в себя «Кости бога», «Кристаллическую память», «Леса» и «Цирк Абрахаса Марвела»; он также внес свой вклад в серии «Дикие карты» и «Город роботов Айзека Азимова» под псевдонимами С.Л. Фаррел и Мэтью Фаррел. Его короткие рассказы объединены в сборники «Каменный дождь» и «Гобелен из двенадцати рассказов». Последний его роман «Падение Ассасинов» включен в серию «Новый Эдем». Лей живет с семьей в Цинциннати, Огайо.

Стивен Лей

«Воздушная кость» и «каменная кость»

Возьмите небольшой камень, бросьте во вращающийся цилиндр, добавьте абразива. Беспорядочно встряхивайте в течение нескольких дней, пока песок не обтешет грубые края и не закруглит грани. В конечном итоге из сурового булыжника выйдет камень, преобразившийся, округлившийся, мерцающий и полированный, как расплавленное стекло, проявив все свои цвета и жилки…

Когда-то в детстве родители подарили мне набор для обработки камня. Я быстро справился с предлагаемыми в комплекте галечками, довольный тем, что выходило из моего громыхающего цилиндра, но утомительные, длинные часы, затрачиваемые на достижение результата, мне наскучили. Подобно большинству детей моего возраста, я предпочитал быстрые удовольствия. Я бы, конечно, поставил набор для полировки в угол, как и все другие игрушки, получаемые мной каждый месяц, если бы однажды вечером в мою комнату не зашла бабушка.

– Вот, Томио, – сказала она, протягивая мне обычный темно-серый булыжник. – Отшлифуй его для меня.

– Конечно, бабушка, – ответил я. Все мы привыкли повиноваться жестким требованиям Норкон, установившей в нашем доме матриархат и привыкшей к беспрекословному послушанию. Я подбросил камушек на ладони. В нем не было ничего особенного, мой глаз никогда бы на нем не остановился. Просто кусок гранита. – Почему бы тебе не попросить у садовника опал, бабушка? – предложил я, не желая разочаровывать ее, когда камень после шлифовки, как я был уверен, окажется посредственным. – Он выглядел бы намного лучше.

Она фыркнула, взяла у меня камушек и подняла его на ладони. Я помню ее пальцы, тонкие и морщинистые, с опухшими и скованными артритом суставами, который прогрессировал с годами.

– Видно, ты не знаешь, что это, – сказала она мне.

– Гранит, – ответил я. – Его кругом как грязи.

Она отрицательно покачала головой.

– Это Акико. Моя бабушка.

Я наморщил лоб.

– Я не понимаю, бабушка.

– Я вижу, – вздохнула бабушка Эвако и присела на кровать, вертя камушек в лучах полуденного солнца, проникающих сквозь окно. – У Акико был прекрасный сад на нашей вилле в Чинча Альта. Я там выросла и часто заходила к ней. В мое последнее посещение, как раз перед ее смертью, она взяла этот камень из сада – обычный камушек, ничем не лучше других. И все же… каждый раз, когда я смотрю на него, я вижу Акико и тот сад. Пока этот камень остается у меня, я не забуду ее. – До этого момента бабушка стояла, обернувшись к свету, теперь она оглянулась и уставилась на меня взглядом твердым, как края гранита. – Как же он может быть не самым красивым, если он хранит истину и воспоминания?

Больше она мне ничего не сказала, просто положила камень на покрывало и вышла из комнаты, зная, что я сделаю то, что она просила. И конечно же, я выполнил ее просьбу. Пришлось потратить несколько дней, чтобы камень засверкал, а все острые грани стерлись и закруглились. Когда, наконец, я вытащил его из цилиндра, завораживающий водоворот цветов прокатился по моей ладони, и я вертел его и так и сяк, удивляясь сложности игры красок и оттенков.

Бабушка Эвако слабо улыбнулась, когда я отдал камушек ей.

– Теперь он больше похож на нее, чем раньше, – сказала она. – Я вижу ее истинную красоту, скрытую в камне.

С тех пор в течение многих лет я собирал камушки из мест, которые считал для себя важными, и пытался открыть их внутреннее совершенство. Очень часто результаты были неутешительными, я зря только тратил время. Но некоторые я всегда носил с собой, где бы ни находился.

Бледно-розовый обломок кристалла с вкраплениями, найденный в саду Норкон на мысе Хиномисаки рядом с Изумо, – это часть дома, протянувшегося вдоль Ниппон, и перфектура Шимане, возвышающаяся над ним, на которые я мог смотреть бесконечно…

Толстая игла темно-серого гранита с гор Нью-Гемпшир, где я учился в университете, – мягкая атласная шероховатость ее поверхности всегда вызывала в моем воображении картину осени на Восточном побережье Америки…

Почти идеальный шар с безумно прекрасными белыми линиями с кратера Тихо на Луне – мой первый космический полет, паника от того, что, кроме скафандра, ничего не отделяет тебя от бесконечного вакуума, и эйфория от чувства легкости, движения по пыльным равнинам с притяжением в четыре раза меньшим, чем на Земле…

Красно-оранжевый мрамор с обильными коричневыми прожилками – я поднял его с вершины горы Олимп на Марсе, во время своего восхождения с Авариэль. Мне казалось тогда, что я встретил единственную настоящую любовь своей жизни…

Черная, стекловидная сфера с темно-синими крапинами – пляж в бухте порта Блэкстоун. Этот камень означал также Авариэль.

Этот камень был Венерой.

Не думал, что когда-нибудь снова вернусь на Венеру. Мне казалось, все, что осталось у меня от этой планеты и моей любви, – это кусочек полированной лавы.

Единственная улица порта Блэкстоун оказалась шумнее и многолюднее, чем я ее запомнил. Я заметил на улицах даже нескольких шрилиала, когда я был тут в прошлый раз, почти пятнадцать лет назад, это было невозможно. Тогда, если ты видел шрилиала – разумную венерианскую расу, живущую в водах Мирового океана, мелководного и бескрайнего, – это было возможно либо в Подводном порту, либо если вы оказались в море сами. Я мог почувствовать легкий запах корицы от их дыхания, когда проходил мимо. Они всасывали морскую воду, проходящую через барботер, закрепленный у них на спине между двумя рядами ребер. Здания, мимо которых я шел, возвышались, как стопки посуды, на крутом берегу вулканического острова, единственного участка суши на Венере, и казались старыми и даже усталыми. Свежая краска смотрелась на них как чересчур толстый слой косметики на старой шлюхе, подчеркивая возраст, а не уменьшая его.

Хотя запахи остались прежними. Ветры, что густым слоем размазывали облака над портом Блэкстоун, всегда несли в себе запахи моря: сернистого рассола, вонь гниющей растительности, коричный запах шрилиала. Воздух был густой, как и раньше, избыточно насыщенный влагой и кислородом. Солнца не видно; здесь его никогда не было, только рассеянный свет, пробивающийся через облака.

И дождь.

Если у эскимосов есть сто слов для определения снега, то люди, живущие на Венере, имели столько же для определения разных типов дождя, что лился на них из вечных облаков. Как и всегда, сейчас шел дождь, такой местные называют раскатчик – игольчатый, разносимый ветром спрей, наполовину дождь, наполовину поднятая с океанских волн пена. Раскатчик шипел и бился о мой дождевик, поливая здания по обе стороны от меня. Сине-белая молния сверкнула сквозь облака, на мгновение освещая длинные тени; через полсекунды раздался гром, да так, что зазвенели стекла вокруг. Я шел по залитым дождями улицам Блэкстоуна от площадки, где мы приземлялись на склоны вулкана; прямо из порта, мой багаж ехал за мной. В дальнем конце улицы, среди пирсов, причалов и вечных туч морских брызг, улица ныряла в длинный туннель: к Подводному порту, где человечество впервые встретилось с шрилиала.

Может, виновата была плохая погода, может, мои собственные ожидания или просто гнетущая жара – я еще не упоминал о ней? – но мне казалось, что Венера и Блэкстоун встречают меня не очень-то радостно спустя более чем десять лет разлуки. Группа молодых людей в тонких рабочих спецовках пробежала мимо, рабочие перекрикивались с грубым венерианским акцентом. Скорее всего это были проклятия; лавочники выглядывали из дверей, таращась на меня, словно я был виновником непогоды.

Я знал, почему они так смотрели…

Не часто встретишь человека с протезами на силовых полях, особенно в таком возрасте, когда конечности обычно могут быть выращены («обычно» – весьма утешительное слово, если это не относится к тебе). Пустота между моими бедрами и обувью обеспечивалась силовыми полями, управление которыми осуществлялось вживленными в спину элементами. Ботинки удерживались на конце силового поля, как будто были соединены костями, сухожилиями и плотью, и двигался я легко благодаря годам практики. При правильном освещении можно заметить колеблющиеся поля; человек с воображением мог представить себе изгибы ног и почти увидеть их.

Почти.

Я мог бы носить длинные брюки и делать вид, что мои ноги целы, но хоть это и несколько жестко, я не понимаю, зачем весь этот цирк? Бабушка Эвако всегда ругала нас за вранье, когда мы старались показаться лучше, чем были на самом деле. Кроме того, на Венере никто не носил много одежды; там чертовски жарко и всегда очень мокро. Поэтому я носил шорты, отчего мое тело казалось плывущим над землей на расстоянии метра. Я задавался вопросом, кто из тех, кто смотрит на меня, вспомнит, что пятнадцать лет назад видел мое лицо. Возможно, никто теперь меня не вспомнит.

Пятнадцать лет назад я потерял на Венере ноги. И даже больше. Я провел пальцами по гладкой, прохладной поверхности камней, лежащих в кармане, и, отыскав знакомый, вытащил на ладонь. Камень был полированный, размером с мой мизинец, черный, испещренный голубыми точками. Я повертел его в пальцах, ощущая знакомые изгибы поверхности, и сунул в карман.

Последняя остановка на моем пути – блэкстоунская библиотека и терминал данных. Авариэль была где-то здесь.

Когда Зеленый Совет объявил об открытии Блэкстоуна для межпланетного трафика, я понял, что она приедет сюда. Я боялся этого. Теперь же я видел разрешение Зеленого Совета и знал, что она собиралась сделать.

И это меня пугало.

Ночь была тревожной. Некоторые выглядывали наружу, будто пытаясь увидеть опасность, которая им угрожает, осматривали вечную облачность. То, что угрожало мне, я нашел, полагаю, уже давно. Я с удовольствием покинул улицы.

Когда я вошел в вестибюль хостела, владелец открыл один глаз и моргнул на меня из-за стола. По изменению цвета его глаза и тоненькому металлическому жужжанию я понял, что он тоже имеет имплантаты. Он «переселенец» – тот, кто решил остаться на Венере навсегда, и потому ему пришлось согласиться на хирургические изменения; на его шее были заметны жаберные щели.

Он прорычал что-то в мою сторону.

– Что? – спросил я.

– Протянул ноги, ублюдок…

За неимением ног я решил, что это ко мне не относится, и потому молча ждал, пока он ворчал что-то про ноги. Его грязные пальцы (с перепонками, созданными с помощью операции) водили по запачканной пластиковой доске регистрации.

– Нужна комната? – пробормотал он на этот раз громче. Он провел по листу ладонью, расставив растопыренные пальцы, так что пятнистые перепонки были на виду. – Обычно в это время мы уже закрыты. Я задержался, потому что знал, что прибудут пассажиры.

Правый глаз таращился на меня, а левый закрылся. Вокруг стонал хор насекомых.

– Благодарю вас, это очень хорошо, – наконец ответил я.

– И сейчас я пропускаю лучшую часть своего любимого телешоу. – Он постучал по столу указательным пальцем.

Я порылся в кармане, не в том, где были камни, и выудил монету. Я положил ее на стол. Рука по-паучьи поползла к монете, но я накрыл рукой его руку, благодарно ее пожав. Что-то запищало и засвиристело.

– Номер прямо по коридору, – произнес владелец хостела.

Я кивнул ему. Его обязанности были выполнены, чаевые получены, и он полностью погрузился в свои дела, даже не заметив, что у меня нет ног. Его глаза закрылись, а губы шевелились, напевая текст неизвестной мне песни.

Я двинулся по коридору к себе в комнату.

Я оставался в комнате ровно столько, сколько нужно было, чтобы распаковать вещи, и побрел из хостела к единственной блэкстоунской таверне, тревожно перебирая в кармане свои «бриллианты». Пятнадцать лет назад она называлась «Приморская», и мы с Авариэль обедали и выпивали тут перед тем, как покинуть порт. Сейчас вывеска гасила, что теперь здесь таверна «Венус Генетрикс» – «Мать Венера». Не думаю, что кого-то волновало название. Я просто рад был променять сырые скользкие улицы и подозрительные взгляды на выпивку.

– Черт, посмотрите-ка на это, – нетрезвым шепотом сказал кто-то, когда я вошел. Половина посетителей оглянулась на меня, и среди множества лиц я увидел ее лицо. В глубине зала она сидела в полутемном углу. Слишком многое сразу всплыло в моей памяти. Мне захотелось скрыться, убежать.

Но бегать я теперь не мог; мои невидимые протезы позволяли только ходить.

Так что я не убежал – я улыбнулся и, побрякивая камнями, пошел к ней.

Рядом с ней сидел шрилиала, трубки из барботера заворачивались вокруг фиолетово-зеленой шеи к жаберным щелям, он поднял руку с длинными перепончатыми пальцами, словно просил слова, и его взгляд был тоже устремлен в мою сторону. Он моргнул: прозрачные веки скользнули по глазам. На его голове – татуировка надзирателя, под ней изумрудная точка, свидетельствующая о том, что он член Совета. Был еще один знак: короткая желто-белая полоса, слегка выпуклая по краям: шрилиала обладал «воздушной костью» – это была мутация, ее носители, аборигены, имели легкие, полые кости; данный факт означал, что они никогда не смогут погрузиться в Великую Тьму, где покоится их народ, нормальные шрилиала, те, кого называют «каменной костью». Когда обладатели «воздушной кости» умирают, их хоронят здесь, на острове, на вершине горы Блэкстоун, в кальдере, которую сами шрилиала называют Ямой.

Авариэль наблюдала за мной с холодной официальной улыбкой, венерианец тоже улыбался, но я знал, что любые попытки прочесть по лицам аборигенов какие-либо человеческие эмоции было бы ошибкой.

– Авариэль, – заговорил я, подойдя к их столу, – я предполагал, что встречу тебя здесь.

Она выглядела… старше. Почему-то для меня это было неожиданно. Появились тяжелые линии вокруг глаз и в уголках рта, складки на шее, которых не было раньше. В темно-каштановых волосах блестело серебро. На руках белые шрамы, некоторые из них явно получены недавно. Но она по-прежнему была сильной и подтянутой. Все еще в хорошей спортивной форме, готовая к преодолению любой физической нагрузки, которую она себе ставила сама.

Авариэль улыбнулась. Сдержанно.

– Томио, – резко произнесла она. Огромные глаза шрилиала повернулись ко мне. В трубках барботера, присоединенного к его жабрам, заколыхались пузырьки. – Должна признать, не ожидала, что ты тут появишься.

– Правда? – ответил я с той же ничего не значащей улыбкой. – Из-за решения Зеленого Совета? А я полагал, что ты ждешь меня – хотя бы потому, что ты здесь.

– Томио… – Она вздохнула. Ее пальцы выбивали бессмысленный ритм по столешнице рядом с кружкой пива. – Прошедшему нет возврата. Мне жаль. Тебе действительно не стоило приезжать сюда.

Я отмахнулся.

– Э-э, – протянул я, – я не про наши отношения. Ты же знаешь, несмотря ни на что, я пришел бы, если бы ты попросила, если бы ты хотела после… – Я указал на пустое пространство между своими коленями и полом.

– Не перекладывай вину за это на меня, Томио, – сказала она. – Я тут ни при чем.

Шрилиала зашипел, выпуская изо рта облака тумана; он регулировал барботер. На лаковую поверхность стола упало несколько капель; мы смотрели на шрилиала.

– Люди знают друг друга?

«Лю-ути снают тру-ук тру-ука-а?» Я давно не слышал местного акцента; мне пришлось мысленно расшифровать это сипение, прежде чем я понял, что он сказал. Авариэль ответила раньше.

– Томио был здесь со мной в прошлый раз, Хасалало, – сказала она. – Мы вместе спускались в Великую Тьму.

Шрилиала кивнул.

Последний раз… Цвет воды меняется от зеленого к синему и потом к черному. Я думал, это будет проще. Просто будем плыть все ниже, ниже, пока не достигнем дна…

Ответа Авариэль было достаточно; Хасалало сразу понял, о чем она говорит, хотя для венерианцев за пятнадцать лет сменяется одно поколение. Хасалало, который сейчас был в расцвете лет, тогда еще не появился на свет или был едва проклюнувшейся икринкой.

– Оно пойдет?.. – Хасалало перепутал местоимения и снова начал брызгать водой. – То есть в этот раз он тоже пойдет с тобой?

– Нет, – ответила Авариэль. Взгляд ее остановился на мне, она больше не улыбалась. – Он не пойдет. Он вообще не должен сейчас здесь находиться.

Она начала подниматься; я наклонился и взял ее за руку.

– Авариэль, извини. Правда. Пожалуйста, не уходи. – В ее непроницаемых глазах сверкнуло сомнение, и я продолжил: – Мои ноги забрала Великая Тьма. Мне достаточно этого объяснения. Ты вернулась, как только позволил Зеленый Совет, но ты не была уверена, что вернусь я. А я не из тех, кто спешит разорвать отношения после ранения. – Я увидел след слезы на ее лице и возненавидел себя. – Прости. То, что я сказал, несправедливо.

– Нет, – мягко ответила она. – Не думаю, что это совсем уж несправедливо.

– Значит, мы спустимся вместе? – Сердце мое радостно забилось, взлетая до небес…

– Нет. – …и рухнуло на пол. – Но я понимаю, почему ты спросил.

Несколько долгих секунд мы оба молчали. Авариэль вздохнула и, нагнувшись, вытащила из-под кресла рюкзак. Она накинула лямки на плечи, подтянула левую плотнее.

– Тот спуск на дно Великой Тьмы был единственным случаем, когда мне не удалось то, чего я хотела, – наконец ответила она. – Поэтому я здесь. – Авариэль подтянула вторую лямку и поднялась на ноги. – Люди иногда так сильно нуждаются в чем-то, что готовы пожертвовать всем ради исполнения задуманного. Я не хочу иного пути.

«Я думал, что ты необходима мне, – мысленно произнес я. – А сейчас не знаю… Я полагал, что если увижу тебя снова, то выясню это».

– Понимаю, – сказал я.

– Надеюсь, что так, – сказала она, закидывая рюкзак на плечи. Затем ее лицо смягчилось. – Я никогда не хотела причинять тебе боль, Томио, надеюсь, ты веришь в это. Жаль, что я не тот человек, который мог бы разделить с тобою жизнь, и, наверно, в этом больше моя вина.

Я пожал плечами.

– Наверно, я потому и желаю тебя так сильно.

Она вздернула подбородок и повернулась к венерианцу.

– Значит, договорились, Хасалало. Завтра я приду к тебе за остатком гонорара, и мы сделаем это.

– Да, Авариэль. – «Да» прозвучало как «Та-а-а», с шипением и свистом. Над столом висел тяжелый запах корицы.

Авариэль кивнула и ушла. Я посмотрел на Хасалало, он посмотрел на меня.

– Итак, ты тот человек, который спускался с ней, – то ли спросил, то ли сказал он. – Из-за тебя она не достигла дна Великой Тьмы и не увидела кости предков или Подводные Огни.

– Да, – ответил я. – Это была моя вина. – Признаться оказалось гораздо тяжелее, чем я предполагал, и я постарался загладить сказанное улыбкой, но не был уверен, что шрилиала поймет меня.

Он кивнул.

– Я никогда не увижу ни Великую тьму, ни Подводные Огни, – произнес он, указав на татуировку на своей голове. Барботер просипел; это звучало как вздох.

Я не знал, что ему ответить. По прошлому своему пребыванию на Венере я знал, что, где бы шрилиала ни умер, как бы далеко ни находилась колония подобных ему, его тело отправляется в Великую Тьму – в глубокий каньон на горе Блэкстоун, где шрилиала, специально посвященные в это действо, совершают пышную церемонию. Может быть, тут подошло бы слово «жрецы», но, поскольку у венерианцев нет религии в нашем понимании, этот термин не используется. (Черт побери, я даже не могу сказать точно, как они размножаются, хотя ученые, живущие на Венере, могли бы ответить на этот вопрос.) Тело опускается в Великую Тьму с молитвой, или это не молитва, а ритуальная речь, и останки шрилиала, если они относятся к «каменной кости», будучи тяжелее воды, медленно опускаются вниз, в черные воды, в направлении…

…Ну, скажем, в направлении дна, которого никто из людей еще не видел. Мы можем сказать о Великой Тьме следующее: это длинная вертикальная полость в вулканической породе. Возможно, лавовая труба, уходящая в кору, глубоко вниз. Тонкий потолок этой вертикальной пещеры рухнул от тяжести воды, и так появилась Великая Тьма. Кроме прочего, шрилиала не говорят об этом вслух и не разрешают каким-либо камерам или автоматическим приборам сопровождать тела в их последнем пути: как разумные существа, мы должны уважать их традиции. Для них это святое место, и мы не можем осквернить его.

Но они позволили нам совершить путешествие в Великую Тьму. Но нам не удалось его совершить. Точнее, мне не удалось, а из-за меня не справилась и Авариэль.

Я увидел вспышку, или мне показалось, что я увидел ее, и что-то вроде подводной волны ударило меня, отнеся в сторону каньона. Скалы начали рушиться, я крикнул Авариэль и в тот же миг почувствовал невыносимую боль… Когда очнулся, был уже в Блэкстоуне, в больнице. Точнее, половина меня…

Я надолго задумался, и барботер Хасалало снова зашипел:

– Вы и Авариэль были… любовниками? Мы не понимаем человеческих отношений.

– Чаще всего мы тоже, – ответил я.

Хасалало пробормотал что-то себе под нос, его огромные глаза мигнули, он вытянул руки, и я увидел пятнистые перепонки между его пальцами. Кожа его блестела от специального геля, который шрилиала применяют, чтобы сохранить влагу, когда находятся на суше.

– Почему ты хотел увидеть Великую Тьму и Подводные Огни? – спросил он. – Раньше.

– Я, собственно, не очень-то и хотел.

Хасалало моргнул. Казалось, он подбирал английские слова.

– Это… если… как… – Он остановился. Вздохнул. – Тогда зачем?

– Авариэль это было нужно. А мне нужна была Авариэль.

Хасалало вздрогнул. Как я помнил, на Венере это эквивалент передергивания плечами.

– И это все объяснение?

Я улыбнулся.

– Мне этого достаточно. Может быть, моя бабушка сможет объяснить лучше. Если ты когда-нибудь встретишься с ней.

Воспоминания снова нахлынули на меня…

Торжество было более или менее в честь Авариэль. Я говорю «более или менее», потому что бабушка Эвако устраивала сбор всех родственников каждый месяц, независимо от того, имеется для него повод или нет. Авариэль только что вернулась с восхождения на ранее не покоренные восточные скалы Олимпа на Марсе, экспедиции под эгидой семейного предприятия Норкон – наш пиар-отдел уже раструбил об этом. Я был в команде поддержки, мое собственное восхождение ограничилось неторопливым подъемом по нижним лавовым потокам. Я перенес достаточно трудностей еще на подъеме к базовому лагерю номер один, в то время как Авариэль и поддерживающая ее команда подлинных альпинистов продолжали восхождение; они должны были добраться до второго базового лагеря, а покорить вершину Авариэль собиралась в соловосхождении, как всегда. Мы уже тогда были любовниками; у меня появилось подозрение, что основная причина того, что она оказалась в моей постели, – только я, кто мог выпросить у бабушки Эвако грант на восхождение. Тем не менее мы были хорошими любовниками, нам было комфортно друг с другом. Мы были друзьями. Я уже подумывал сделать наши отношения более постоянными.

Скользящие ткани – мода того сезона. Большинству людей не стоило носить их, хотя я считал, что на Авариэль они смотрятся хорошо. Ее блузка медленно сползала с плеч. Я разговаривал с ней, но мой взгляд не отрывался от ее декольте; это было хорошее время для вуайеристов.

Вечер становился прохладнее, и я устал улыбаться людям, которые на самом деле мне были безразличны. Я нашел Авариэль в саду и увел ее из стайки поклонников, вечно вертящихся вокруг нее. Фонарики только-только начали зажигаться, как светлячки над газоном, а гора Фудзи на горизонте покрылась закатным золотом. Взяв ее за руку, я кивнул в сторону огней, освещавших дом.

– Давай зайдем. Там есть люди, с которыми ты должна встретиться.

Она кивнула и сказала что-то вежливое ожидавшей ее стайке, но, когда мы отошли подальше, выдохнула с облегчением:

– Спасибо. Последние полчаса я пыталась от них отделаться. Иногда я очень скучаю по Олимпу, где я совсем одна. Как тебе не стыдно, Томио, оставлять меня тут на растерзание.

– Быть радушным хозяином не так уж легко.

Внутри шумела вечеринка; всюду сверкающие наряды, бессмысленный смех и полные бокалы. Когда мы появились в дверях, бабушка Эвако помахала нам, стоя возле буфета.

– Томио! – громко крикнула она. – Ты весь вечер прячешь от меня виновницу торжества. Я не собираюсь больше это терпеть. Веди ее сюда.

Команда сопровождалась повелительным жестом. Кто-то поблизости захихикал и отвернулся к своим напиткам, пряча улыбку.

Я усмехнулся. Авариэль, взглянув на бабушку, неуверенно улыбнулась мне. Бабушка кажется строгой для тех, кто ее не знает; я чувствовал, как пальцы Авариэль впиваются мне в руку. Бабушка Эвако была маленькой, щуплой женщиной; наполовину японка, наполовину европейка северного типа, с короткими седыми волосами и морщинистым лицом. Она, по привычке поджимая губы, излучала энергию и целеустремленность. Для тех, на кого она хотела произвести впечатление, общение с ней было как опасное хождение по хрупкому льду – вся семья знала об этом.

– Не волнуйся, – шепнул я Авариэль. – Она кротка, как ягненок.

Ее взгляд красноречиво говорил, что она в это не верила. Мы двинулись сквозь зал. Я подошел к бабушке, которая стояла в ожидании, постукивая одной ногой по ковру.

– Госпожа Норкон, – сказала Авариэль, используя полный бабушкин титул на азиатском наречии и кланяясь, как подобает по этикету.

Бабушка оглядела Авариэль с головы до ног, как если бы та была частью мебели. Потом посмотрела на меня. И заговорила на китайском, а не на английском или японском.

– Я удивлена, Томио. Она не твой тип. Когда ты рассказывал про свой Олимп, я ожидала увидеть одну из тех пташек, которых ты обычно притаскиваешь сюда.

– Я не пташка, госпожа, – резко ответила Авариэль скорее раздраженно, чем взволнованно. – Я умею говорить и даже понимаю, что люди говорят обо мне.

Бабушка резко повернула к ней голову. Она взглянула Авариэль прямо в глаза. Затем кивнула.

– Хорошо. Постарайся не обрасти пухом. К этому чертовски легко привыкнуть. Кстати, я полагаю, ты понимаешь, что твой наряд тебе совершенно не идет. Не гонись за модой, если она тебе не подходит. Тебе больше подходит классический стиль.

Авариэль моргнула.

– Госпожа… – начала она, но бабушка остановила ее взмахом руки.

– Зови меня Эвако. Любой, кто способен заставить Томио вести себя благоразумно, заслуживает называть меня по-родственному. Он начинает сразу уделять больше времени бизнесу, когда я напоминаю ему, что он должен отработать спонсорскую помощь за твои восхождения.

– Я хочу поблагодарить вас за это.

– Это была пустая трата денег.

Авариэль снова мигнула.

– Мне жаль, что вы так думаете.

– Позволь мне закончить, деточка. Это останется пустой тратой денег, если не научит Томио тому, что все может быть достигнуто, если сильно этого хочешь. Ему все доставалось легко, и это его испортило. Я говорила его родителям, что так будет.

Авариэль посмотрела на меня и увидела, что я все еще улыбаюсь. Она выглядела озадаченной и явно сдавала в обороне.

– Томио мне очень помог. Без него…

– Ба! – Еще один взмах руки. – Без него ты все равно бы забралась, так или иначе. Ты нашла бы другой источник финансирования. Не обманывайся в этом. Иметь поддержку Норконов удобно, но отсутствие этой поддержки не остановило бы тебя. – На этом она улыбнулась ей своей самой невинной улыбкой. – Господи, деточка, если вы не позволяете говорить старшим со всей прямотой, как убедить всех этих идиотов вокруг считаться с нами?

– Я… не думаю, что вам стоит об этом беспокоиться.

– О, ты не права. Тебе самой придется рано или поздно делать то же самое. Позволь сказать тебе еще одну истину. То, чем ты занимаешься, в конечном счете бессмысленно. Ты взошла на гору или попыталась взойти, в итоге ты первая, кто это совершил, и твое имя будет выгравировано в книге рекордов. Но это все тленно. Ты поднималась на пик Рея Сильвия на Весте четыре года назад, а два года назад была первым человеком, погрузившимся сквозь льды Европы в глубины метановых морей. Но разве после этого ты узнала Европу или Весту? Ты поднялась на Олимп, да, но лучше ли ты узнала Марс? Нет – ты просто поднялась на вершину. Ты не имеешь отношения к месту, которое ты покинула. Так же, как не имеешь настоящих отношений с моим Томио.

Теперь была моя очередь протестовать.

– Бабушка, – начал я, но она подняла руку, не отрывая взгляда от Авариэль.

– Я могу сказать, что у тебя есть все, чтобы произвести эффект, – продолжала Эвако, – ты не красива, не обворожительна, и я извиняюсь, если это обижает тебя, но тебе же не нужна дешевая лесть. Тем не менее тебе легко привлечь мужчин, а было бы еще легче, если бы ты потратила на косметику столько же времени, сколько другие присутствующие тут женщины. Но тебя это не беспокоит; у тебя минимум косметики, нет блесток, ничего лишнего, если не считать этой блузки, которую ты выбрала скорее всего потому, что это было ожидаемо. С этим все нормально. Сейчас ты выглядишь привлекательной, но, если будешь следить за собой, станешь первой. Такой, как я. Я действую разными путями, чтобы никто не мог совершить ошибку, пренебрегая мной. Если бы я ничем не отличалась от всех тех людей, которыми пренебрегают, мною пренебрегали бы тоже. Но я отличаюсь от них. Это хороший трюк. Запомни его. И научи Томио. Он научится ему только потому, что он любит тебя.