В ожидании дождя Лихэйн Деннис
Мы с Энджи посмотрели через его плечо на карту. Бубба показывал на зеленую кляксу куста, сфотографированного с высоты двух тысяч футов.
— Это просто куст, — сказал я.
— Ясно, что куст. Присмотрись.
Мы присмотрелись.
— Ну и что? — сказала Энджи.
— Слишком правильной формы, — сказал Бубба. — Ты посмотри на верхнюю часть. Видишь, какая ровная? Почти овальная.
— И что? — внес свою лепту я.
— А то, что кусты так не растут, тупая твоя башка. Это же кусты, дубина. Они кустятся.
Я посмотрел на Энджи. Она посмотрела на меня. Мы покачали головами.
Бубба ткнул указательным пальцем в подозрительный куст:
— Видишь? Идеально ровный изгиб. Это не природа постаралась. Это человеческих рук дело. — Он отбросил лупу. — Если вас интересует мое мнение, то это спутниковая тарелка.
— Спутниковая тарелка.
Он кивнул и направился к холодильнику.
— Ага.
— И зачем она ему? Бомбардировщики наводить?
Он вытащил из морозилки бутылку «Финляндии».
— Сомневаюсь. Думаю, они хотят смотреть телевизор.
— Кто «они»?
— Те, кто живет в этом лесу, балда.
— А, — сказал я.
Он коснулся плеча Ванессы бутылкой водки:
— А ты думала, что он умнее меня.
— Не умнее, — сказала Ванесса. — У него язык лучше подвешен.
Бубба глотнул водки и рыгнул.
— Подвешенный язык — вещь бесполезная.
Ванесса улыбнулась:
— И ты меня в этом убедил, малыш.
— Она называет меня «малышом». — Бубба сделал еще глоток из бутылки и подмигнул мне.
— Ты говорил, раньше там была какая-то армейская психушка? Думаю, что подземный этаж там еще сохранился. И места там до фига.
Зазвонил телефон, стоявший рядом с холодильником. Бубба снял трубку, прижал ее плечом к уху и молча слушал. Через минуту он положил трубку обратно.
— Нельсон потерял Пирса.
— Что?
Он кивнул.
— Где? — спросил я.
— На Роуз-Уорф, — ответил он. — Знаешь там отель? Пирс зашел в него, прошел насквозь и вышел на причал у бухты. А Нельсон оставался внутри. Прикидывался ветошью и следил за ним издалека. Пирс ждал до последнего момента, а потом прыгнул на паром до аэропорта.
— Почему Нельсон не поехал в аэропорт? Мог бы поймать его на выходе.
— Он попытался. — Бубба постучал по своим часам. — Пять вечера, пятница. Ты когда-нибудь пробовал в это время суток проехать через туннель? Нельсон добрался до Восточного Бостона в пять сорок пять. Паром причалил в пять двадцать. Пирса и след простыл.
Энджи спрятала лицо в ладони и покачала головой:
— Патрик, ты был прав.
— В чем?
— Что бы он ни затевал, он уже это делает.
Четверть часа спустя, позвонив Кэрри Доу, мы стояли на пороге жилья Буббы. Он успел собрать черную спортивную сумку и опустил ее на пол рядом с нами.
Ванесса, по сравнению с Буббой казавшаяся миниатюрной, подошла и положила руки ему на грудь:
— Сейчас я вроде как должна сказать: «Будь осторожен»?
Он ткнул в нас указательным пальцем:
— Не знаю. Их спроси.
Она взглянула на нас из-под его руки.
Мы дружно закивали.
— Будь осторожен, — сказала она.
Бубба достал из кармана пистолет 38-го калибра и протянул ей:
— Он снят с предохранителя. Если кто-нибудь будет ломиться в дверь, стреляй без предупреждения. И не один раз.
Она посмотрела на его лицо в пятнах камуфляжного грима:
— Может, поцелуешь?
— При них? — Бубба покачал головой.
Энджи стукнула меня в плечо:
— Мы отвернемся.
Мы развернулись к двери и уставились на металлическую обшивку, четыре замка и стальной засов.
Я так до сих пор и не знаю, поцеловались они или нет.
Кристофера Доу мы нашли именно там, куда нас направила его жена.
Он выехал на своем «бентли» из гаража на Бриммер-стрит. Спереди мы перекрыли ему дорогу фургоном Буббы, а сзади — моим «порше».
— Какого черта, что вы себе позволяете? — крикнул он, опуская стекло машины.
Я подошел к нему.
— У вас в багажнике спортивная сумка, — сказал я. — Сколько в ней?
— Идите к дьяволу. — Нижняя губа у него дрожала.
— Доктор, — сказал я и оперся рукой о капот. — Ваша жена сказала, что вам звонил Пирс. Сколько в сумке?
— Отойдите от машины.
— Доктор, — сказал я, — он вас убьет. Вы можете думать что угодно, но, куда бы вы ни направлялись, назад вы не вернетесь.
— Вернусь, — сказал он. Его нижняя губа задрожала еще сильнее. Он сдерживался из последних сил.
— Что у него на вас есть? — спросил я. — Доктор, пожалуйста, помогите мне. Мы должны положить этому конец.
Он посмотрел на меня, собрав остатки решимости, но уже понимая, что проиграл. Он закусил губу, сморщился, и в следующий миг у него из глаз покатились слезы, а плечи задрожали.
— Я не могу… Не могу… — Он всхлипывал, сотрясаясь всем телом. Судорожно вздохнув, он сказал: — Я больше не выдержу ни секунды. — Его рот горестно сжался. Слезы уже лились у него по щекам потоком.
Я положил руку ему на плечо:
— Передайте свою ношу мне, доктор. Я готов ее нести.
Он зажмурился и замотал головой, орошая слезами костюм.
Я наклонился к нему.
— Доктор, — мягко произнес я. — Она смотрит на нас.
— Кто? — сдавленно, но громко спросил он.
— Карен, — сказал я. — Я в это верю. Взгляните мне в лицо.
Он медленно повернул голову, открыл глаза и уставился на меня мутным взглядом.
— Она смотрит. И ждет справедливости. И я намерен ее добиться.
— Вы ее почти не знали. Вы для нее чужой человек.
Я выдержал его взгляд.
— У меня вообще мало близких людей.
Он широко распахнул глаза, но тут же снова зажмурился. Его лицо было уже совершенно мокрым от слез.
— Уэсли, — сказал он.
— Что там с Уэсли? Доктор? Что с ним?
Он несколько раз хлопнул рукой по соседнему сиденью. Хлопнул по приборной доске. Хлопнул по рулю. Полез во внутренний карман пиджака и вытащил пластиковый пакет, скрученный рулоном так плотно, что формой напоминал сигару. Пакет развернулся. Я увидел, что в нем было, и по шее у меня побежали мурашки.
Это был человеческий палец.
— Это его, — сказал Кристофер Доу. — Это палец Уэсли. Он прислал его мне сегодня вечером. И сказал… сказал… сказал, что, если я не привезу деньги на придорожную автостоянку на третьем шоссе, то в следующий раз он пришлет мне его яичко.
— На какую автостоянку?
— Перед съездом на Маршфилд, на южном направлении.
Я посмотрел на сумку:
— Откуда вы знаете, что это палец вашего сына?
Он выкрикнул:
— Он мой сын!
Я на секунду опустил голову и сглотнул.
— Да, сэр, но у вас нет никакой уверенности, что это палец именно вашего сына.
Он ткнул пакетом мне в лицо:
— Видите? Видите шрам?
Я посмотрел. Шрам был бледным, но заметным. И формой напоминал звездочку.
— Видите?
— Да.
— Это след головки винта для крестовой отвертки. В детстве Уэсли упал у меня в мастерской, и этот винт впился ему в палец. До кости. — Он ударил меня по лицу пакетом. — Это палец моего сына, мистер Кензи!
Я даже не шелохнулся. Продолжал смотреть в его горевшие диким огнем глаза, приказав себе хранить полное спокойствие.
Через минуту он аккуратно завернул пакет и убрал его назад во внутренний карман пиджака. Шмыгнул носом и утер слезы. Он сидел и смотрел в лобовое стекло, на фургон Буббы.
— Я хочу умереть, — сказал он.
— Именно в этом и состоит его цель, — сказал я.
— Значит, он своего добился.
— Почему вы не обратились в полицию? — спросил я, и он яростно затряс головой. — Доктор? Что вам помешало? Вы ведь уже согласились с необходимостью признаться в том, что проделали с новорожденной Наоми. Теперь мы знаем, кто за всем этим стоит. Мы можем его прижать.
— Мой сын, — сказал он, все еще тряся головой.
— Может быть, его уже нет в живых, — сказал я.
— Он — последнее, что у меня осталось. Если я потеряю его из-за того, что позвонил в полицию, я просто умру, мистер Кензи. Мне незачем будет жить.
Я присел на корточки возле дверцы автомобиля Кристофера Доу. Мне на голову упали первые капли дождя. Теплого, как пот, и маслянистого. Свежести он не принес. Казалось, мне на голову капает жидкая грязь.
— Не мешайте мне. Я хочу его остановить. Отдайте мне сумку, и я верну вашего сына домой живым.
Он поднял руку от руля и повернул ко мне голову:
— С какой стати я доверю вам пятьсот тысяч долларов?
— Пятьсот тысяч? — переспросил я. — Это все, что он потребовал?
Он кивнул:
— Это все, что я смог собрать за такой короткий срок.
— Это вам ни о чем не говорит? — спросил я. — Такая торопливость? Готовность удовлетвориться значительно меньшей суммой по сравнению с тем, чего он хотел вначале? У него земля горит под ногами, доктор. Он уже сжег за собой все мосты. Сейчас у него одна задача — свести потери к минимуму. Если вы поедете на эту автостоянку, вы никогда больше не увидите ни своего дома, ни своего кабинета, ни даже салона этой машины. И Уэсли тогда тоже умрет.
Он запрокинул голову на спинку сиденья и уставился в потолок.
Дождь усилился. Капли слились в теплые струи и веревками хлестали меня по спине, заливаясь за воротник.
— Верьте мне, — сказал я.
— Почему? — Он все так же не отрывал взгляда от потолка.
— Потому что… — Я стряхнул с лица дождевые капли.
Он повернулся ко мне:
— Потому что что, мистер Кензи?
— Потому что вы уже заплатили за свои грехи, — ответил я.
— Простите?
Я сморгнул влагу с глаз и кивнул:
— Вы за все заплатили, доктор. Вы совершили ужасный поступок, но потом она провалилась под лед, и сначала ваш сын, а теперь и Пирс мучили вас в течение десяти лет. Не знаю, достаточно ли этой кары для Божьего правосудия, но на мой взгляд — более чем достаточно. Вы свое отсидели. Отмотали весь срок в своем персональном аду.
Он застонал. Прижался затылком к подголовнику сиденья. По лобовому стеклу струились потоки дождя.
— Эту боль нельзя избыть. Она не кончится никогда.
— Боль, может, и останется, — сказал я. — А вот Пирс — нет.
— Что — нет?
— С Пирсом будет покончено.
Он долго смотрел на меня немигающим взглядом.
Наконец он кивнул. Откинул крышку бардачка, нажал кнопку, и багажник, щелкнув замком, открылся.
— Возьмите сумку, — сказал он. — Заплатите долг. Сделайте все необходимое. Но верните моего сына домой, слышите?
— Хорошо.
Я начал подниматься, и он положил ладонь мне на руку.
Я склонился к окну.
— Я был не прав.
— Насчет чего?
— Насчет Карен, — сказал он.
— В каком смысле?
— Она не была слабой. Она была хорошим человеком.
— Да, хорошим.
— Возможно, именно поэтому она и умерла.
Я промолчал.
— Возможно, так Бог карает плохих людей, — сказал он.
— Как именно, доктор?
Он откинул голову назад и закрыл глаза:
— Он оставляет нас в живых.
35
Кристофер Доу поехал домой к жене, получив инструкцию собрать вещи и перебраться в отель «Времена года». Я пообещал, что свяжусь с ним, когда все будет закончено.
— Только ни в коем случае, — предупредил я его, — не отвечайте на звонки — ни на мобильный, ни на пейджер, ни на домашний телефон.
— Не уверен, что…
Я протянул руку:
— Давайте их сюда.
— Что?
— Мобильник и пейджер. Не спорьте.
— Я хирург. Мне…
— Сейчас это не имеет никакого значения. Речь идет о жизни вашего сына. Доктор, отдайте мне мобильный и пейджер.
Ему это было не по душе, но он повиновался. Потом завел мотор и уехал.
— Не нравится мне эта затея с автостоянкой, — сказал Бубба, когда мы забрались в его фургон. — Неизвестно, какую ловушку он там подстроил. Уж лучше в Плимуте.
— В Плимуте он мог окопаться еще основательнее, — сказала Энджи.
Он кивнул:
— Зато там понятно, чего ждать. Я знаю, где сам поставил бы растяжки, если бы мне пришлось залечь на дно. А вот на этой стоянке… — Он покачал головой. — Не люблю импровизаций, особенно от Пирса. Слишком рискованно.
— Значит, едем в Плимут, — сказал я.
— Опять на болото, — сказала Энджи.
— Опять на болото.
Едва мы свернули с автострады на Плимут, как зазвонил мобильный Кристофера Доу. Я поднес его к уху, и в ту же секунду фургон Буббы мигнул задними огнями, притормаживая под «кирпичом». Второй рукой я переключился на нейтральную передачу.
— Опаздываете, доктор.
— Скотти! — сказал я.
Молчание. Зажав телефон плечом, я переключился на первую передачу и, следуя за Буббой, повернул направо.
— Патрик, — произнес наконец Скотт Пирс.
— Тебе не кажется, Скотт, что я — как бронхит? Стоит тебе подумать, что ты от меня избавился, как вот он я, тут как тут.
— Смешно, Пат. Расскажешь это доктору, когда он получит по почте аорту своего сына. Уверен, он оценит эту шутку.
— Скотт, твои деньги у меня. Хочешь их получить?
— У тебя мои деньги.
— Ага.
С главной дороги Бубба свернул на грунтовку, тянувшуюся вдоль Национального парка Майлза Стэндиша и ведущую к болоту.
— Подозреваю, чтобы их получить, мне придется оказать тебе массу мелких услуг, Пат.
— Еще раз назовешь меня «Пат», Скотти, и я их к чертовой матери сожгу.
— Хорошо, Патрик. Что от меня требуется?
— Дай мне номер своего мобильного.
Он продиктовал номер, и я повторил его вслух для Энджи, которая записала номер в блокнот, на присоске прикрепленный к бардачку.
— Сегодня вечером ничего не будет, Скотт, поэтому езжай домой.
— Подожди.
— Если попытаешься связаться с Доу, ни цента из этих денег не увидишь. Тебе все ясно?
— Да, но…
Я нажал отбой.
Фургон Буббы свернул на узкую дорогу Энджи следила за ним, не отводя глаз.
— Откуда ты знаешь, что он не вернется на Конгресс-стрит?
— Если он и в самом деле где-то прячет Уэсли, то только здесь. Пирс чувствует, что теряет контроль над ситуацией. Он приедет сюда, потому что здесь его главный козырь. Ему необходимо убедить самого себя, что он по-прежнему дергает за все ниточки.
— Ого, — сказала она. — Можно подумать, ты сам веришь в то, что говоришь.
— Надежда умирает последней.
Мы миновали поляну, углубились в лес еще на четыреста ярдов, загнали обе машины под деревья и пешком двинулись назад, к грунтовке.
Впервые за десять, как минимум, лет я видел Буббу одетым не в плащ. Он был в черном с ног до головы. Черные джинсы, черные армейские ботинки, черная футболка с длинными рукавами, черные перчатки, черная вязаная шапка. Перед встречей с Кристофером Доу мы, повинуясь его приказу, заехали ко мне на квартиру и тоже захватили черную одежду. Покидая в лесу машину, мы переоделись.