Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины Артемьева Галина

Август 1968-го

Очень хорошо помню этот день. 21 августа 1968 года.

Впервые за свою сознательную жизнь я ощущала удивительную свободу. Мне не надо было готовиться к экзаменам! Все — сдано. Результат — получен. До сентября — полно времени. Можно просто ничего не делать. Вот так — ничего! И — с чистой совестью! Редкое блаженное чувство.

Я сидела на кухне, пила какао с яблоком вприкуску. Я блаженствовала. Приемник на кухне что-то вещал. И вдруг я услышала: наши войска вошли в Прагу!

Я могу описать свои ощущения — не больше. И не меньше.

Несколько раз в моей жизни я потом испытывала подобное. Только несколько раз потом. А до того — ни разу.

Я испытала жгучий стыд, отвращение и боль.

Я была одна дома и не стеснялась рыдать. Я плакала и проклинала наш позор и собственное бессилие.

Я отчетливо ощущала смрад лжи: «По просьбе трудящихся Чехословакии…»

Это была — буквально — реакция организма. Никто меня не учил и не готовил воспринять подобную новость именно таким образом.

Но люди реагируют на ложь отвращением.

И на несправедливость, и на подлость — отвращением.

Моя вера в то, что все у нас идет правильно, а будет еще лучше, рухнула разом. Окончательно и бесповоротно.

А жизнь шла своим чередом.

«Мастер и Маргарита». Голгофа

В конце 1967 года случилось эпохальное событие. Говорю «эпохальное» не ради пышности, но ради правды. Именно так. Журнал «Москва» начал публикацию романа Булгакова «Мастер и Маргарита».

Мне номер журнала принесла Танюся из библиотеки Академии имени Фрунзе. Ей там для меня откладывали все новинки. Я оказалась в привилегированном положении: могла читать долго и обстоятельно. Большинству жаждущих читателей журнальный номер доставался на одну ночь. И попробуй не отдай, зажми. Больше никогда и ничего не получишь. Закон возвращения журналов был чтим свято.

Чем был этот роман для нас?

Это — книга нашего поколения. С него начиналось многое… Судьбы менялись.

…Когда-то Танечка рассказывала мне, как ходила в конце 20-х на поэтические чтения Маяковского. Как он поражал ее своей мощью, резкостью. Его спросили:

— Маяковский, почему вы употребляете мат в своих стихах? Когда вы это прекратите?

От ответил:

— Когда перестану слышать его от вас. — И обвел рукой зал.

Моя Женечка ходила на выступления Вознесенского, Рождественского, Евтушенко.

А нам достался Булгаков. Не с опозданием. В самое время.

И вырос передо мной Иерусалим. И Понтий Пилат «в белом плаще с кровавым подбоем», и Иисус.

Все ожило.

Так появлялась вера.

А параллельно — в серии «Литературные памятники» вышел двухтомник Тацита. Он каким-то чудом легко мне достался. Только вынесли на прилавок в «Доме книги», а я оказалась рядом. И случайно были деньги. Я читала и перечитывала Тацита. И то, о чем говорил Берлиоз Бездомному в романе (об упоминании Тацитом Христа), нашла у древнеримского историка в «Анналах».

Вот тут я и начала образовываться. Искать. Вычитывать.

Опять же — делала записи, помечала, думала.

Однажды, весной 1969 года, хорошо помню, что это было на Пасху (надо бы посмотреть число), позвонил мне мой знакомый, тот самый, что утешал и рассказал о Лосеве, и предложил погулять по Новодевичьему кладбищу. Мы встретились на «Спортивной». Он пришел с другом, с которым вместе учился в школе. И пошли мы бродить по кладбищу. Вышли к могиле Булгакова, случайно, как мне показалось, наткнулись. И вот этот новый знакомец, оказывается, был знаком с Еленой Сергеевной Булгаковой — Маргаритой. Ну, не так, чтобы очень близко знаком, но родители его водили его пару раз к ней. Он рассказал про камень на могиле Булгакова. Этот камень назывался «Голгофа» и лежал на могиле Гоголя. А потом Гоголя помпезно перезахоронили, поставили на могиле мраморный памятник. И Елена Сергеевна попросила отдать «бесхозный» камень с могилы Гоголя ей. И получила его. И установила на могилу мужа.

…Как все в русской литературе складывается мистически… Какие она знает передачи знамен — и судеб… Из рук в руки… От могилы — к могиле…

Этот рассказ меня очень впечатлил. И, видя это, рассказчик предложил невероятное: познакомить меня с Еленой Сергеевной.

Но этого не случилось. Как-то все откладывалось. Да я и не надеялась на такое чудо. А в 1970-м Елены Сергеевны не стало.

Таганка

А еще — у нашего поколения была Таганка. Театр на Таганке. Чтобы туда попасть, люди ночами стояли в очереди, устраивали переклички… Мне повезло: у меня была подруга Галя Антонова — с который мы познакомились на одной из олимпиад по русской литературе, — оказавшаяся настоящей и верной поклонницей Таганки. Она-то и добывала билеты.

Мне удалось по несколько раз посмотреть «Добрый человек из Сезуана» Брехта, «Антимиры» Вознесенского, «Послушайте», по стихам Маяковского, «Десять дней, которые потрясли мир» (пьеса о революции, созданная по мотивам книги американского журналиста Джона Рида) — запомнилось, что перед этим спектаклем билеты у нас проверяли не просто вахтеры: актеры в одежде революционных матросов накалывали часть каждого билета на штык — о как!

Огромной силы была постановка «Жизни Галилея» Брехта.

Самое сильное впечатление — «Гамлет».

В роли Гамлета в фильме Козинцева (1964) блестяще выступил Смоктуновский, прославившийся сразу, как вышел фильм на экраны.

«Гамлета» у нас знали все. Как сейчас бы сказали, это был культовый фильм.

Но и спектакль на Таганке стал культовым. Гамлетом был Высоцкий. И играл он сильно. Высоцкого знала и любила вся страна. В старших классах, благодаря магнитофонным записям, мы пели вслед за ним «Страшно — аж жуть» — передавали друг другу записи… Он был кумиром.

…В «Гамлете» он выходил на сцену в черном свитере с открытой шеей и в черных джинсах. С гитарой. Казалось, сейчас зазвучит его песня. Но в полной тишине раздавались стихи Пастернака из все еще запрещенного «Доктора Живаго» — «Гамлет». Высоцкий говорил:

Стихи он произносил так, что они запомнились с первого раза. О себе, обо всех нас: «Я один, все тонет в фарисействе…»

А потом начинался Шекспир…

«Гамлета» на Таганке мне удалось посмотреть два раза. И первый раз — премьерное представление в ноябре 1971 года.

…Таганка дарила дух свободы. Свобода — бесстрашна. И многие из нас не знали страха. Может быть, по наивности.

Самиздат

И раз уж речь зашла о бесстрашии…

У нас в институте вовсю продавали самиздатовские книги. Это были перепечатанные на машинке (иной раз почти слепые экземпляры), переплетенные или просто в виде пачки бумаги в картонной папке (от этого сильно менялась цена).

Ребята, которые занимались продажей, таким образом зарабатывали. Это действительно труд: перепечатать (а пишущая машинка могла сделать от силы семь экземпляров, если не на папиросной бумаге), переплести. Но и стоило это немало.

Первое, что я купила, — сборничек «Огненный столп» Гумилева. Дорого. Но самодельная книга эта подарила мне счастье знакомства c поэтом, который стал одним из самых моих любимых. «Память», «Слоненок», «Шестое чувство» — это я прочитала впервые на первом курсе, в рукодельной книжечке.

За Гумилевым последовала Цветаева, потом — Мандельштам.

То, что не получалось купить, можно было взять почитать на вечер.

Интересно — я не знала, то есть — не имела понятия, что за чтение запрещенной литературы существует уголовная статья. Мне и в голову не приходило бояться. И вот я ехала домой на метро и открыто читала запрещенные книги, не подозревая об опасности. Очень хорошо помню, как в совершенно открытом виде носила толстенный сборник произведений Абрама Терца (псевдоним осужденного у нас А. Синявского), изданный в Париже. Не по смелости — по глупости.

В метро же читала потому, что если книгу дают на один вечер, надо успеть ее прочитать. Зачем же попусту тратить время?

Притча о зерне

В институте самым большим моим удовольствием — даже счастьем — оказался курс старославянского языка. Собственно, этот курс и был тем, к чему я стремилась, когда мечтала заниматься славистикой.

Так все четко и логично выстраивалось, оказывается. Процессы разделения славянских языков оказались изученными, доказанными, как математические уравнения. И было еще нечто. Мы делали разбор текстов, отдельных слов, чтобы видеть, как менялся язык со временем. А откуда брались эти примеры и тексты? Естественно, из Евангелий того или иного времени. Ведь Евангелия переписывались монахами в монастырях. И вот повторяющаяся ошибка при переписке означала, что в каком-то языке сложилась определенная устойчивая тенденция…

Евангельские тексты…

От первой же прочитанной притчи о зерне у меня сердце зашлось. Я трепетала от силы этих слов и не могла даже себе объяснить причину этого трепета.

…В сборнике упражнений по старославянскому языку одна Евангельская притча шла за другой…

Невыразимое счастье — сродни счастью первой любви.

Шестидесятые

Наверное, для каждого человека определяющее десятилетие жизни — от десяти до двадцати. Все решается именно в это время: и представления о жизни, и мечты, и возможности их осуществления, любовь, роковые ошибки, разочарования, преодоление трудностей, экзамены, понимание своего места в мире и своих возможностей…

Человек готовится к пути, а потом и дорога обозначается.

В какое же бурное время мы взрослели!

В 1960-м году появляется на карте мира 17 новых государств — результат борьбы за независимость Африки.

А в СССР сбивают над Уралом самолет-разведчик США, пилотируемый Пауэрсом.

Ухудшаются отношения нашей страны с Китаем.

Летом 1960-го — возникает угроза войны из-за действий США против Кубы.

Осенью 1960-го — на 15-й сессии Ассамблеи ООН происходит знаменитое хрущевское «стучание туфлей». Сейчас достоверные источники указывают, что он не стучал, а лишь поставил туфлю на свой стол. Однако народ запомнил это действо как стучание, сопровождаемое угрозами показать западному миру «кузькину мать».

В январе 1961-го в СССР происходит денежная реформа.

12 апреля 1961-го — в космос полетел первый человек — Ю. А. Гагарин.

17 апреля 1961-го — на Кубу вторглись противники режима Фиделя Кастро. Вторжение произошло на Плайя Хирон, и было отбито защитниками острова.

6 августа 1961-го — в космос полетел наш второй космонавт — Герман Степанович Титов.

Август 1961-го — воздвигнута Берлинская стена.

В октябре 1961-го на ХХII съезде КПСС Хрущев выступает с новыми разоблачениями сталинизма. На том же съезде принимается программа построения коммунизма к 1980 году.

31 октября 1961 года — тело Сталина вынесено из Мавзолея.

В октябре 1962 года — Карибский кризис, США и СССР на пороге ядерной войны.

1962 год — кровавое подавление рабочих волнений в Новочеркасске.

В ноябре 1962 года в «Новом мире» выходит «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына.

22 ноября 1963 года — во время поездки по Техасу в Далласе убит президент США Дж. Ф. Кеннеди.

Постоянным фоном в новостях 60-х годов проходят сообщения о войне во Вьетнаме, которая велась еще в 50-х годах. Полномасштабное вмешательство США в эту войну с 1964 года и дальнейшие военные преступления (использование напалма, сожжение деревень) вызвали протесты во всем мире и в самих США. Война длилась до 1973–75 гг. (когда вступила в завершающую фазу) и закончилась победой Вьетнама и его воссоединением.

14 октября 1964 года — на ночном заседании Пленума ЦК КПСС Хрущев отстранен от управления страной.

С 5 по 10 июня 1967 года происходит «шестидневная война» — Израиль против Египта, Сирии, Иордании, Ирака и Алжира. Израиль одерживает победу.

4 апреля 1968 года — убит Мартин-Лютер Кинг.

Май 1968 года — студенческие волнения в Париже.

6 июня 1968 года — убит Роберт Кеннеди.

21 августа 1968 года — ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию.

Март 1969-го — конфликт на острове Даманский.

Для нас шестидесятые — это время больших надежд и их окончательных крушений.

СЕМИДЕСЯТЫЕ

Я уверена, что мозги человека поддаются постороннему влиянию только до определенной степени. Потом эффект воздействия пропадает, и даже происходит некое антивоздействие. Это простой и понятный закон, но его почему-то не любят учитывать те, кто занимается влиянием на массы. Манипуляторы вообще в какой-то момент склонны почить на лаврах. И действуют в результате довольно незамысловато и грубо.

Такая нехорошая история произошла с главной советской святыней: Лениным.

Поскольку Бога у большевиков не было, его обязательно надо было выдумать. А и далеко ходить не надо было: в Мавзолее лежал «живее всех живых» вождь мирового пролетариата. Самый человечный человек.

Эх, был бы жив Ленин! — сколько раз все мы слышали этот беспомощный вздох.

Ленин с нами, он с нами навеки… Что говорить…

Естественно, образ вождя воспринимался как нечто сверхчеловеческое, чистое, непорочное, сияющее…

Но произошло чудо: образ этот оказался разрушен. И сделали это коммунисты-ленинцы своими собственными руками.

Дело в том, что в 1970 году 22 апреля Ленину исполнялось 100 лет. Юбилей! И началось! За год до юбилея отовсюду только и слышалось: Ленин, Ленин, Ленин… Самые талантливые поэты слагали стихи в честь юбилея. И светочи оттепели: Евтушенко, Вознесенский очень живо и убедительно внушали внимающему им народу, что Ленин — это свято, это незыблемо…

Мы готовы были верить! Чесслово! Но — сколько можно?

У нашей сокурсницы, например, муж-художник, работавший на комбинате, где создавались плакаты с изображением Ленина, сошел с ума. В самом прямом смысле. Дело в том, что не всегда повторение — мать учения. Порой повторение — мать безумия. И несчастный художник в какой-то момент почувствовал себя Лениным. Отрастил бородку, стал говорить с ленинской картавинкой. Представлялся Владимиром Ильичем.

Это был не стеб. Всё по-настоящему. Тронулся умом человек.

А те, кто оказался покрепче, не тронулся, уже находились на грани нервного срыва: спасу не было от Ленина никакого. На улицах повсюду Ленин. В кино Ленин. В театре Ленин. В опере Ленин…

Пощадите!

Пощада явилась.

Человек терпит-терпит, а потом… Потом начинает смеяться.

…Я прихожу в институт, усаживаюсь в аудитории, жду начала лекции. Подсаживается однокурсник.

— Хочешь свежий анекдот?

— Давай!

— Приходит к Ленину ходок. «Вот, пришел, Владимир Ильич, уж подсобите, живем мы на селе трудно, трудно…» — «А гаскажите-ка, батенька, как вы живете?» — «Ой, трудно, Владимир Ильич!» — «Так вы, батенька, беднячок? Ну, а поконкгетнее? Вот, к пгимегу, лошаденка у вас есть?» — «Ну — как не быть лошаденке? Есть лошаденка…» — «Так-с, так-с… Есть лошаденка… Так вы у нас сегеднячок, оказывается… А коговенка есть у вас?» — «Есть и коровенка, Владимир Ильич! Как не быть! Деткам молочко…» — «Так у вас и коговенка имеется? Оооо! Так вы, батенька, кулачок! Феликс Эдмундович, дгужочек, гастгеляйте товагища!»

Сокурсник умеет рассказывать.

Изображает в лицах.

Это безумно, невероятно смешно.

Но в первые секунды меня охватывает оторопь.

Ленин — святое, святое… Нельзя смеяться!

Но… Нет… Не могу… И я начинаю хохотать — свободно, легко, неудержимо. Гранитный монумент рассыпается в прах.

Анекдоты пошли валом: тут и реклама продукции, выпущенной к юбилею: духи «Запах Ильича», водка «Ленин в Разливе», тут и Наденька Крупская, и Бонч-Бруевич…

— Товагищ Бонч-Бгуевич! А что это там за ггохот на лестнице?

— А это, Владимир Ильич, Феликс Эдмундович упал.

— Ах, пгаво, железный человек, железный!

Мы спасаемся смехом. И теперь портреты повсюду вызывают смех, а не возмущение. Увидишь портрет:

— А кстати, хочешь новый анекдот?

— Про Ленина?

— Про Ленина!

— Давай!

Никто уже не пугается… Смеется с первых же слов.

Убеждена, что именно 1970-й год и стал началом конца марксизма-ленинизма. И начало это вместе с концом умудрились организовать рьяные члены КПСС, не отдающие никакого отчета в последствиях того, что, как и зачем делают.

Свидетельствую: гранитные монументы разрушаются смехом.

Мода и стиль

Мои югославские друзья по переписке часто присылали мне выходящие у них журналы. У меня до сих пор хранятся номера журнала ELLE на сербском начала 70-х.

Мое воображение поразила коллекция пальто до пят. Под таким макси-пальто полагалось носить мини-платье или мини-юбку. Все вместе это выглядело забавно, элегантно и задорно. Я решила сшить именно такое пальто, как на картинке. Купила серую крапчатую ткань, отнесла портнихе. Ту мой замысел напугал.

— Давай сделаем короче, побьют ведь тебя, — сулила она.

— За что побьют? За длинное? Ведь я не мини прошу, а макси.

Портниха явно за меня боялась. Она еще не знала, что под пальто я планирую носить мини. Юбку я сшила сама.

Вот с этого комплекта и началась история моего личного стиля. Я никогда не носила что-то среднестатистическое. Я очень неуютно чувствовала себя в чем-то стандартном, безликом.

Должна сказать, что закалку я прошла суровую. По необъяснимым причинам мое длинное пальто вызывало дичайшее раздражение прохожих. Казалось бы, что такого? Идет стройная девушка в сером облегающем пальто до пят. Откуда такая сила негодования? Почему?

А потому что не как все. И только. Какие выражения приходилось выслушивать — не передать. Большинство — непечатные. Но некоторые, относительно мягкие, все же приведу: проститутка, шалава, чучело огородное, б-дь, шлюха… Это, повторяю, самое щадящее…

Да, еще — Феликс Эдмундович. Видимо, по аналогии с памятником на тогдашней площади Дзержинского (ныне Лубянке). Ну, Феликс Эдмундович — это просто ласкательное обращение, не больше.

Несмотря на все эти реакции людей нездоровых и лютых в своем неприятии чьей-то инакости, я с удовольствием и без страха носила свое пальто. Осталась жива.

Ничего… Времена меняются…

И если говорить о внешнем облике, очень я была недовольна своими кудрями. Распрямляла их как могла. Расчесывала часами щеткой, приглаживала. Держалась моя красота до первого дождя. Стоило воде попасть на мою голову, волосы закручивались в штопор.

Тот, кто хвалил мои кудри, становился моим врагом — я не верила, что хвалы эти произносятся искренне.

Я мечтала о стрижке «под пажа» — так тогда называли модную прическу из прямых волос. Танюся противилась всеми фибрами души. Умоляла оставить «золотые волосики».

Подстриглась я только после рождения дочки. И не просто подстриглась. Появилась популярная стрижка, называемая «сэссон». Видаль Сассун, автор этой прически, чьим именем она у нас и называлась, вряд ли подозревал о собственной огромной популярности в СССР.

Волосы, подстриженные способом «сэссон», не нуждались в укладке. Достаточно встряхнуть головой, и они ложились — легко и непринужденно… Но происходило это с прямыми волосами. Мои кудри после стрижки требовали выпрямления с помощью фена. В случае сухой погоды я могла гордо наслаждаться прямыми волосами два-три дня. Так продолжалось долгие годы, пока мне не надоело бороться с природой. И я решила — пусть вьются…

Так теперь и хожу.

Тема закрыта.

Стелла

В конце 1970-го тяжело заболела Стеллочка — третий инфаркт. Ее положили в тот самый МОНИКИ, где она столько лет работала. Несколько дней я провела рядом с ней. В палате было человек восемь больных. Это считалась не самая большая палата. Топили очень сильно, Стеллочка задыхалась от духоты. Когда она просила меня открыть окно, вся палата восставала:

— Вы тут не барыня! Нам дует!

Сорокалетние разморделые хамские бабы, как обычно, диктовали свои условия и устанавливали свои правила.

Стелла махала рукой — пусть. Все равно.

Она должна была лежать неподвижно — вот и все лечение инфаркта в те времена. Я кормила ее с ложечки — она почти ничего не ела.

К ней постоянно заходили коллеги — советоваться по поводу диагнозов. Она советовала — еле слышно, слабым голосом.

Меня сменяла или Танюся, или Женечкин муж.

Стелла не знала, что Женя беременна, что у нее тяжелый токсикоз, поэтому очень горевала, что дочка не приходит к ней.

Жалко, что они ей не сказали: ей стало бы гораздо легче — я до сих пор уверена. Но она так и не узнала.

Этот инфаркт она не пережила.

Ей было 68 лет.

Стелла — моя путеводная звезда. Она долгие годы была для меня примером — силы, мужества, достоинства…

Редкий и особенный человек.

Остались мы с Танюсей совсем одни.

Продажные

Жизнь показывает: большинство людей можно купить. Весь вопрос в цене. Хочу рассказать о тенденциях и расценках 70-х годов прошлого века.

Примеры из жизни.

У молодых людей нашего поколения имелись, естественно, свои специфические особенности.

Их произвели на свет матери, чья ранняя юность или расцвет молодости пришлись на войну. Женихов наших матерей равнодушно выкашивала безносая соперница — смерть. Всеобщая беда, лишения — где уж тут наслаждаться беззаботным счастьем юности.

Сколько их ровесниц осталось без мужей! Сколько их, одиноких, так и не решилось родить, опасаясь жестокого осуждения окружающих!

Замужние — счастливицы! Им повезло!

А уж те, кто родили сыновей, — счастливицы вдвойне. Муж — кто его знает, как сложится… Сын — навсегда твой. Вырастет маме защитник. И — кавалер. Она научит его танцевать танго и вальс. Она дотанцует с сыном то, что в юности не станцевалось. Юный сын и молодая еще мать… Он поведет ее в танце, надежно, бережно. И уж с ним-то попробуй разлучи.

Материнская любовь и гордость изливались на мальчиков золотым дождем. Их баловали. Ну — почему бы и нет, пока маленький?

Их отцы, если таковые имелись, знали цену крепкому мужскому застолью. Болтать за столом — занятие опасное. Лучше пить, закусывать, петь «Я люблю тебя, жизнь» и «Хотят ли русские войны».

По большей части отцы наших парней ценили семейный уют и, как могли, старались обеспечить жизнь своих детей так, чтобы они наверстали за них отнятую войной юность.

…И вдруг — мальчик вырос… Усики пробились, голос мужской, плечи развернулись. В ванную не пускает спинку потереть. Не ласкается с мамой, как раньше. Шепчется с кем-то по телефону, таится.

Вот она — разлучница! Появилась!

— Сынок, ты только не женись! Они ведь все только об одном мечтают — замуж им надо. А у тебя будущее впереди. Ты жизнь свою устроить должен. Жениться всегда успеешь. Дурацкое дело — не хитрое. Их вон сколько вокруг. Выбирай любую. Ты на дочери генерала можешь жениться. Сразу с дачей генеральской, машиной. Ты посмотри на себя, какого я тебя вырастила, сокол ты мой! Ты под стать себе ищи, чтоб все при ней: и сама, и родители. И спешить тебе некуда. Вся жизнь впереди. Успеешь!

И если заноза любви еще не вонзилась в мальчишеское сердце, любящий маму сын внимательно вслушивается, хоть и виду особо не показывает.

— Да не собираюсь я, мам, жениться…

И действительно — зачем? Куда спешить? Не одна, так другая…

Некоторые родители, я знаю это, брали с сыновей торжественное обещание: не жениться до определенного возраста.

Несколько раз при первом же знакомстве с парнем приходилось слышать совершенно дурацкие речи насчет того, что он ни в коем случае не сможет жениться, так как дал папе и маме слово не жениться до тридцати.

— А мне-то это зачем сейчас говоришь? Я тебя в первый раз вижу!

— Как, — удивлялся молодой человек. — Ну, девушки же все замуж хотят… Вот я и веду себя по-честному… Чтобы ты не надеялась…

Парни нашего поколения были непоколебимо уверены в собственной ценности только вследствие принадлежности к мужскому полу. Этого, считалось, было вполне достаточно, чтобы женщины влюблялись, мечтали о нем, вожделели…

Вот они и становились продажными, наши мужчины.

Продавались, кто за что мог. Особенно за столичную прописку, возможность заграничной поездки, машину…

Помню, как один знакомый хвастался:

— Я женился на Арбате.

Не в том смысле, что свадьба на Арбате происходила, а в том, что он теперь прописан у жены, на Арбате.