Театр смерти Робертс Нора
– Это хорошо. – Рорк попытался по голосу определить ее состояние. – Однако было бы лучше, если бы ты лежала в постели дома, а не на полу в своем кабинете.
– Ты что, знаешь все на свете?
– Я знаю тебя. Именно поэтому я и решил позвонить. Вчера вечером я не сообщил тебе об одной вещи. Я обнаружил в файле Карли Лэндсдоун имя женщины, которая ее родила.
– Черт возьми, Рорк! Я же велела тебе не лезть в это дело!
– Я не подчинился. Ты накажешь меня потом. Так вот, имя матери – Анна Карвелл. Она родила ее в частном родильном доме в Швейцарии. Свидетельство о рождении и документы об отказе от ребенка были абсолютно законными и выполнены по всем правилам. Ей предоставили полагающиеся двадцать четыре часа на то, чтобы изменить свое решение, но она этим не воспользовалась и сразу подписала необходимые бумаги. В качестве отца она записала Ричарда Драко и представила, как требует закон, необходимый документ, что он был проинформирован о ее беременности и решении рожать, а также ознакомлен со свидетельством о рождении и отказе от ребенка.
– Он был проинформирован о рождении нормального здорового ребенка?
– Да. Все документы оформлены надлежащим образом. Драко знал, что у него появился ребенок, девочка. Генетический тест подтвердил, что ребенок его. У него это не вызвало никаких возражений.
Ева прилегла на свою импровизированную аскетическую постель, чтобы как-то переварить полученную информацию, а Рорк между тем продолжал:
– Приемные родители указаны в этих документах, но без имен и фамилий. Можно ознакомиться с их медицинскими, культурными и этническими данными, а также с интеллектуальными, сенсорными и моторными способностями. Из всего этого складывается очень четкая и ясная картина. Кстати, приемные родители также могли получить всю запрошенную информацию, включая имена настоящих родителей ребенка. Правда, я не нашел в файлах никаких данных, что они делали такие запросы.
– Очень интересно… Значит, что же мы имеем? Карли могла все знать с самого начала, а могла просто сопоставить все факты и догадаться, что Драко является ее отцом. Впрочем, не исключено, что она вообще ничего не знает… Мне нужно как можно скорее поговорить с ней!
– Ты выяснишь все потом. А сейчас ложись спать.
– Ладно. Напомни мне надрать тебе задницу за нарушение закона о закрытой электронной информации.
– Я с нетерпением жду этого.
Ева постаралась заснуть, думая об отцах и дочерях, об обманах и убийствах.
Она проснулась от старого кошмара, с криком ужаса, вся покрытая липким потом. В голове стучало. Сев на своем импровизированном ложе, она прижала колени к подбородку, пытаясь побороть подступившую тошноту. Ей понадобилось несколько мучительных секунд, чтобы осознать, что стук раздается не только в ее голове. Стучали в дверь кабинета.
– Да. Подождите… Черт побери!
Ева встала на колени, пытаясь восстановить дыхание, потом поднялась на ноги и, выждав секунду, распахнула дверь.
– Ну, что надо?
– Вы не отвечаете на телефонные звонки, – быстро сказала Пибоди; ее лицо все еще светилось утренним румянцем. – Я пыталась… С вами все в порядке? Вы выглядите нездоровой.
– Я спала.
– Ой, извините! – Пибоди расстегнула пальто. Ее последняя попытка сбросить вес сводилась к тому, что она выходила на станции метро за пять кварталов до работы и шла пешком. А в это утро зима решила напомнить о себе резким похолоданием. – Я пришла в управление и столкнулась в дверях с Уитни. Он поехал в больницу.
– Трухарт? – Ева схватила Пибоди за руку. – Он умер?!
– Нет. Он пришел в сознание. Уитни сказал, что узнал об этом двадцать минут назад, и это самая приятная новость за последнее время. Слава богу, у него нет паралича, и он находится сейчас в удовлетворительном состоянии.
Напряжение последних часов слегка отпустило Еву, и она почувствовала нервную дрожь.
– Я места себе не находила… Мы обязательно зайдем к нему, когда поедем снимать допрос со Стайлса.
– В управлении все так обрадовались! К Трухарту очень хорошо относятся.
– Ладно. Помоги мне, пожалуйста. – Ева села за стол. – Сделай кофе, я чувствую себя абсолютно разбитой.
– Вы так и не уходили? Когда вы отсылали меня, вы сказали, что тоже собираетесь домой.
– Я соврала. Так что с кофе? Кстати, я получила информацию от одного анонимного источника… Нам теперь надо побеседовать с Карли Лэндсдоун.
– Полагаю, что вашей помощнице не следует интересоваться, как зовут этот анонимный источник?
– Моей помощнице поручено сделать мне кофе!
– Уже делаю, – пробормотала Пибоди. – Но почему вдруг сейчас возникла необходимость допрашивать Карли?
– Я только что узнала, что Ричард Драко – ее отец.
– Но они же были… – На лице Пибоди отразилась целая гамма самых противоречивых чувств. – Вот черт!
– Ты умеешь иногда быть очень красноречивой, – сказала Ева, принимая из ее рук кофе. – Мне надо положить на стол судье Левинскому официальный запрос на разрешение проникнуть в закрытые файлы. Надо получить официальное разрешение, иначе… – Телефонный звонок не дал ей договорить.
– Лейтенант Даллас?
Голос был незнакомый, в нем чувствовался легкий французский акцент.
– Именно так.
– Лейтенант Даллас, меня зовут Анна Карвелл. Я бы хотела поговорить с вами по очень важному делу. И как можно скорее.
– Я искала вас, миссис Карвелл.
– Я предполагала это. Вы смогли бы встретиться со мной в моем отеле? Я остановилась в «Паласе».
– Популярное местечко. Я буду у вас через двадцать минут.
– Спасибо. Я полагаю, что смогу прояснить вам множество разных вопросов.
– Дева Мария! – Пибоди чуть не пролила свой кофе, когда Ева положила трубку. – Мы ищем ее по всему свету, а она сама идет к нам в руки!
– Да, миленькое совпадение. – Ева решительно поднялась из-за стола. – А я не люблю совпадений.
Да, это замкнутый круг, из которого существует только один выход. Никто не хочет потерять вкус к жизни, даже вынужденно. Особенно вынужденно. Таблетки могут дать легкий выход из этого порочного круга. На крайний случай, конечно, но быстро и безболезненно. Если дело идет к тюрьме, смерть предпочтительнее.
Жизнь – это постоянный выбор. Дорога никогда не бывает прямой, пока не подведет к моменту, когда жизнь уже не приносит ни радости, ни печали. Мне всегда удавалось делать выбор, который был, по-моему, правильным, хотя многих он удивлял. Однако – лучше или хуже – это был мой собственный выбор. Я несу полную ответственность за свои поступки.
Даже за Ричарда Драко. Нет, особенно за Ричарда Драко! Его жизнь состояла не из серии выборов, а из смеси жестокости и подлости, большей или меньшей. Все, к чему он прикасался, подвергалось разрушению. Его смерть не вызывает у меня сожаления. Все, что он делал в своей жизни – сознательно, бездушно и жестоко, – требует возмездия. Если бы мне представилась возможность все повторить, у меня не было бы колебаний и сомнений. Я не буду притворяться, будто испытываю угрызения совести, освободив от него этот мир. И то, что он испытывал боль и осознанный страх в тот момент, когда нож вошел в его сердце, доставляет мне радость.
Я сожалею, что имею отношение к смерти Лайнуса Квима. Но это было необходимо, видит бог. Можно было бы, конечно, согласиться на шантаж и платить ему, но шантаж – это как болезнь, не так ли? Если уж она поразила тело, то поедает его, проявляясь в самые неподходящие моменты. Зачем же рисковать? Мне удалось сделать все, чтобы Квим не чувствовал боли и страха, чтобы он умер в иллюзии удовольствия.
Но я отдаю себе отчет, что это не снимает с меня ответственности за лишение жизни другого человека.
Мне казалось, что все придумано безупречно и с выдумкой: спектакль смерти Ричарда был поставлен при стечении огромного количества зрителей. Мне удалось учесть, что все окружавшие его люди имели основание желать ему зла. Это была очень удачная идея: Кристина Воул вонзает нож в черное и подлое сердце Леонарда Воула. Это был великолепный ход!
Я сожалею и прошу прощения у моих друзей и товарищей за то, что они испытали неудобства, оказавшись, хотя и на короткое время, под подозрением. С моей стороны было глупостью, большой глупостью, надеяться, что дело не зайдет так далеко. Однако мне казалось, что, поскольку никто не пожалеет о Ричарде Драко, его смерть никого не заинтересует – кроме тех, кто прольет крокодиловы слезы на его загримированное лицо на похоронах.
Но мне не удалось избежать ошибок. Эта смерть заинтересовала лейтенанта Даллас. Не из-за самого Ричарда, конечно: без сомнения, она уже разобралась в этой мерзкой личности. Но она служит закону. Мне кажется, это своего рода религия – каждое преступление, особенно убийство, должно быть наказано.
Понимание этого пришло ко мне слишком поздно, когда впервые удалось заглянуть ей в глаза. Недаром же вся моя жизнь прошла в изучении людей, попытках понять их суть и суметь это отобразить.
В конце замечу: мне было предначертано сделать это, этого желали мое сердце и душа. Мой долг выполнен. Мир избавлен от огромного зла.
Это и называется справедливостью!
18
Анна Карвелл оказалась красивой женщиной с прекрасной фигурой – из породы тех, в которых влюбляются сразу и навсегда и за которых так или иначе платят мужчины. У нее был чувственный рот с полными губами, покрытыми блестящей нежной помадой, а кожа отливала бледным золотом, которое приятно оттеняло светло-рыжие волосы и карие глаза. Эта женщина наводила на мысли о медленном огне, который, однако, сильно обжигает.
Некоторое время она смотрела прямо в глаза Еве, затем бросила быстрый взгляд на Пибоди и открыла дверь, жестом приглашая войти в номер.
– Спасибо, что приехали так быстро. Уже после звонка я поняла, что это мне надо было приехать к вам.
– Никаких проблем.
– Надеюсь, вы простите меня за то, что я незнакома с вашими порядками. Мой опыт общения с людьми вашей профессии весьма небогат. Я заказала шоколад… – Она пригласила их в гостиную, где на столике стоял белый кувшинчик и две маленькие чашечки. – Вы составите мне компанию? На улице сегодня так холодно и промозгло… Я сейчас достану еще одну чашку для вашей помощницы.
– Не беспокойтесь, – услышала Ева из-за спины голос Пибоди, который сопровождался тихим вздохом. – Не обращайте на меня внимания.
– Ну что ж, присядем?
Анна села на диван, аккуратно подобрав свою бронзового цвета юбку, и начала разливать шоколад. В номере звучала тихая приятная музыка – очень знакомая фортепьянная пьеса. Рядом с лампой стояла большая ваза с роскошными розами. Их аромат, смешиваясь с нежными духами хозяйки, наполнял комнату.
«Какая милая благодушная сценка», – подумала Ева.
– Я приехала в Нью-Йорк только вчера вечером, – начала Анна. – И поняла, что успела позабыть, как мне нравился этот город. Его тепло, даже в такую нескончаемую зиму. Вы, американцы, умудряетесь заполнить собой все пространство, но вам и этого мало.
– Откуда вы приехали?
– Из Монреаля. – Она отпила шоколад, держа чашку с истинно женским изяществом, которым Ева так восхищалась в Мире. – Лейтенант, я боюсь, что Кеннет не был до конца откровенен с вами во время вашей беседы. Надеюсь, вы не осудите его за это. Он беспокоился обо мне.
– Миссис Карвелл, мне нужно ваше разрешение, чтобы включить магнитофон для записи нашего разговора.
– Ну конечно же, – кивнула она после легкого замешательства. – Пожалуйста. Я понимаю, что все должно быть оформлено официально.
– Включай запись, Пибоди.
Пока Ева зачитывала стандартный текст о правах и ответственности, глаза Анны сначала расширились от удивления, затем вновь потеплели. Похоже, ее это забавляло.
– Итак, я – подозреваемая?
– Это обычная процедура. Вы поняли права и обязанности, которые я вам зачитала?
– Да, все очень понятно.
– Миссис Карвелл, зачем вы приехали в Нью-Йорк из Монреаля вчера вечером?
– Кеннет… Кеннет Стайлс позвонил мне. Ему было необходимо увидеть меня. Он был в отчаянии и растерянности. Он полагал, что вы подозреваете его в убийстве Ричарда Драко. Но поверьте мне, лейтенант Даллас, это просто невозможно.
– Почему?
– Кеннет – добрый и порядочный человек.
– Этот добрый и порядочный человек так сильно избил двадцать четыре года назад Ричарда Драко, что тот слег в больницу, – заметила Ева.
Анна вздрогнула, и ее чашка стукнула о блюдце.
– Импульсивность молодости. Неужели человека можно преследовать за единственную глупость, которую он совершил столько лет назад? Глупость, продиктованную любовью и заботой о другом человеке?
– Все, что мы когда-либо совершаем, преследует нас всю жизнь, миссис Карвелл.
– Я так не считаю. Мне известно по собственному опыту, что при определенной воле свою жизнь можно изменить. – На мгновение ее рука сжалась в кулачок, как будто обозначая эту волю. – Лейтенант Даллас, когда я вчера вечером увидела Кеннета, он был напуган и подавлен. Я могу вам поклясться, что он никогда бы мне не позвонил, если бы совершил то, в чем вы его подозреваете.
– Когда вы с ним встретились?
– Около восьми часов вечера. Мы встретились в маленьком клубе. Кажется, он назывался «Бездомная кошка».
– Я знаю его.
– Мы разговаривали, пили вино… И он рассказал мне тогда, что назвал вам мое имя и вы будете искать меня из-за моих давних кратковременных отношений с Ричардом. – Ее улыбка была такой же прекрасной, как и розы позади нее. – Он хотел меня предостеречь, чтобы я могла скрыться, избавив себя от неудобств подобной встречи. Я постаралась, как могла, успокоить его и сказала, что сама поговорю с вами.
– Он больше не звонил вам?
– Нет. Я собиралась сама позвонить ему после нашего с вами разговора. Надеялась убедить Кеннета, что вы больше не подозреваете его в этом страшном преступлении.
– Прошлой ночью Кеннет Стайлс намеревался покинуть город. – При этих словах Ева внимательно посмотрела на Анну. – Когда его попытались задержать, он бросился бежать, в результате чего получил ранения.
– Нет! – Анна непроизвольно схватила Еву за руку. – Он ранен? Как тяжело? Где он сейчас?
– Он в больнице. Его состояние стабильно, и лечащий врач надеется на полное выздоровление. Как вы думаете, миссис Карвелл, почему невиновный человек попытался сбежать?
Анна отпустила Евину руку, встала и подошла к зашторенному окну. Некоторое время она молчала, вглядываясь куда-то в даль, а когда вновь смогла говорить, ее голос уже не был таким спокойным и ровным.
– Ах, Кеннет… Возможно, вы правы, лейтенант: все наши поступки остаются с нами на всю жизнь и продолжают влиять на нее. Он сделал это ради меня, понимаете? – Она повернулась спиной к окну, серое зимнее небо обрамляло ее силуэт. В глазах у нее стояли слезы. – Мне позволят увидеть его?
– Возможно. Скажите, Кеннет Стайлс знал, что вы забеременели, а потом родили ребенка от Ричарда Драко?
Голова Анны откинулась назад, как будто Ева ударила ее кулаком в лицо. Она нервно рассмеялась, но затем взяла себя в руки и снова села на диван.
– Я вижу, что вам очень многое известно. Да, Кеннет знал. Он помог мне в очень тяжелой ситуации.
– Он знал, что Карли Лэндсдоун является этим ребенком?
– Он не мог знать имени, которое дали ей новые родители. Все файлы по этому делу были засекречены. Я не рассказывала никому, кроме юриста, который оформлял документы, куда и кто увез ребенка. Это находилось только в засекреченных файлах, лейтенант! Какое отношение этот ребенок – ах нет, уже взрослая женщина – может иметь к этому делу?
– Вы не поддерживали отношений с Карли Лэндсдоун?
– Это не было нужно ни мне, ни ей. Понятно – вы считаете, что я бессердечная лгунья…
Анна машинально взяла свою чашку шоколада, но пить не стала. Единственным признаком ее волнения была эта чашка, подрагивающая в руке.
– Я сама так не считаю, – сказала она через минуту. – Когда я обнаружила, что беременна, я была очень молода и сильно влюблена. Я все отдала Ричарду Драко. Он был моим первым мужчиной. Ему нравилось быть первым мужчиной… А я тогда практически ничего не знала о противозачаточных средствах.
Слегка пожав плечами, Анна наконец посмотрела на Еву.
– Когда я узнала, что ношу ребенка Ричарда, я вся трепетала от романтических надежд на счастливый брак с ним. Но очень скоро он превратил этот трепет в отчаяние. Когда я ему все рассказала, он не разозлился на меня, не пришел в ярость – хотя, конечно, не было тех нежных слов и обещаний, которые я так радостно себе навоображала. Вместо всего этого он просто посмотрел на меня без всякого интереса, как на надоевшую игрушку. – Глаза Анны потемнели. – О, я никогда не забуду, как он смотрел на меня! Он сказал мне, что это моя проблема и если я жду от него, что он поможет мне в прерывании беременности, то я глубоко ошибаюсь. Я заплакала, конечно, и стала умолять его. Он был груб со мной, оскорблял меня, заявил, что я ему надоела, и оставил всю в слезах.
Она сделала глоток шоколада с абсолютно спокойным, даже бесстрастным выражением лица.
– Вы поймете, надеюсь, почему я не оплакиваю его смерть. Он был самым отвратительным, самым страшным человеком, которого я когда-либо встречала. К несчастью, в тот момент своей жизни я не видела этого так хорошо, как сейчас. Я, конечно, сознавала, что он порочный человек, но с прекрасным слепым оптимизмом молодости верила, что смогу его переделать, – до того момента, когда он отвернулся от меня.
– Потом вы перестали верить в это.
– Конечно. Я перестала верить, что смогу изменить Ричарда Драко. Но мне казалось, что я просто не могу жить без него. К тому же я была очень напугана. Тогда мне едва исполнилось восемнадцать лет; я мечтала стать великой актрисой, и вдруг в одночасье все мечты были разбиты. Беременная, одинокая… Как мне было жить? – Анна снова помолчала, будто всматриваясь в свое прошлое. – В восемнадцать лет все воспринимается острее. Вы помните себя в восемнадцать лет, лейтенант Даллас? Вам, наверное, тоже казалось, что все в жизни прекрасно, а весь мир вращается вокруг вас? Не правда ли?
Ева не стала отвечать, сочтя этот вопрос риторическим, а Анна между тем продолжала:
– Я попыталась покончить жизнь самоубийством. Слава богу, мне это не удалось, хотя, если бы не Кеннет, который вовремя пришел, все повернулось бы иначе.
– Но ведь вы не прервали беременность, – заметила Ева.
– Нет. У меня было время успокоиться и все обдумать. Когда я взяла в руки бритву, я не думала о ребенке. Только о себе. Но потом мне стало казаться, что судьба дает мне еще один шанс и единственным способом выжить будет дать жизнь существу, которое созревало внутри меня. Ничего этого не было бы без помощи Кеннета. – Она выразительно посмотрела на Еву. – Он спас жизнь мне и ребенку. Он помог мне найти клинику в Швейцарии и юриста, который занимался усыновлением детей. Он дал мне денег и протянул руку помощи.
– Он любил и любит вас.
– Да, – согласилась Анна просто и с грустью. – Самое большое сожаление моей жизни – я не могла и не могу в ответ полюбить его так, как он того заслуживает. Его драка с Ричардом много лет назад была просто приступом бессильной ярости. И это ему очень дорого стоило.
– А что вы делали после того, как отдали ребенка на усыновление?
– Я вновь занялась устройством своей жизни. Я уже не жила мечтой стать великой актрисой. Мне больше никогда этого не хотелось.
– Насколько мне известно, вы имели право регулярно получать информацию о ребенке…
– Я никогда не пользовалась этим правом. Я сделала то, что считала лучшим выходом для нее и для меня. Она больше не была моей дочерью.
– А вы знаете, что Карли Лэндсдоун находилась на сцене в тот вечер, когда Ричард Драко был убит?
– Неужели? – На лице Анны отразилось удивление и озабоченность. – Она актриса? Здесь, в Нью-Йорке? Ну что ж, видимо, это ей на роду написано… И она играла в одной пьесе с Ричардом и Кеннетом? Как изощренно играет людьми судьба!
Ева ждала, внимательно глядя на собеседницу.
– Вы ничего о ней не спрашиваете! – заметила она наконец.
– Лейтенант, вы хотите, чтобы я притворилась, что у меня с ней сохранилась какая-то внутренняя связь? Духовная близость? Ваша Карли Лэндсдоун для меня чужой человек. Конечно, я от всей души желаю ей добра. Но ниточка, связывавшая нас много лет назад, давно порвана. Единственное, что связывает меня с теми днями, – это Кеннет.
– Вы знакомы с Айрин Мэнсфилд?
– Немного. Она была очень многообещающей актрисой уже тогда. Она весьма процветает, не так ли? Мне кажется, что Ричард поигрался в те годы и с ней… А почему вы спрашиваете?
– Она тоже среди действующих лиц нашей пьесы. А имя Натали Брукс говорит вам что-нибудь?
– Натали Брукс? – По губам Анны пробежала мимолетная улыбка. – Это имя я не слышала много лет. Да, я помню, у нее была небольшая роль в пьесе, когда мы с Ричардом были любовниками. Она тоже была очень молода. Хорошенькая, свеженькая девушка деревенского типа. И, конечно же, очень податливая. Он соблазнил ее, когда оставил меня. Может быть, даже раньше. Трудно сказать с уверенностью. Она что, тоже играла в этой пьесе?
– Нет, но ее сын был дублером Драко.
– Потрясающе! – Ее глаза широко раскрылись от удивления. – Пожалуйста, скажите мне, кто еще играл там?
– Элиза Ротчайлд.
– Не может быть! Великолепная женщина. Очень достойная, умная и острая на язык. Она терпеть не могла Ричарда. Впрочем, она была не в его вкусе, так что он легко переживал ее презрение. Да, это потрясающе! Столько призраков прошлого двигаются по сцене, как тени… И, разумеется, Ричард Драко в главной роли! Я давно не имею ничего общего с театром, но, если бы знала все это, наверное, купила бы билет на эту пьесу. Да, я бы дорого заплатила, чтобы увидеть эту последнюю постановку.
– У вас не было контактов с кем-либо из этих людей за последние двадцать четыре года?
– Как я уже сказала, ни с кем, кроме Кеннета. Я понимаю – Кеннет говорил вам, что не видел меня ни разу за все эти годы и даже не знает, где я живу. Но эта ложь была нужна не ему, он старался ради меня. А теперь, когда вы рассказали, кто был занят в этой пьесе, мне стало еще более понятно, почему он так поступил. Он, вероятно, беспокоился, что все эти призраки ранят меня. Но я могу заверить вас и его, что это не так. В сущности, мне нет дела ни до кого из этих людей.
– Он рассказывал вам, что Ричард Драко и Карли Лэндсдоун были любовниками?
Рука с чашкой замерла в воздухе. Не отрывая взгляда от Евы, Анна поставила ее на стол.
– Что вы сказали?
– Я сказала, что ваш бывший любовник и ваша с ним общая дочь находились в интимных отношениях незадолго до его смерти.
– Матерь Божья! – воскликнула Анна, закрыв глаза. – Неужели это плата за маленький грех, совершенный много лет назад?.. Вы потрясли меня, лейтенант. – Она открыла глаза, которые теперь были абсолютно холодными и стеклянными. – Если в этом состояла ваша цель, вы ее добились. Однако я не сомневаюсь, что каждый из них ничего не знал о родстве.
Анна поднялась и прошлась по комнате, бросив из-за плеча мгновенный взгляд на Еву.
– Она молода… И красива?
– Да. Очень красива.
– Она вряд ли долго сопротивлялась ему. Очевидно, просто не видела причин, почему надо было сопротивляться. А он всегда умел заманить женщину в постель.
– Она могла и сама заманить его в постель, зная всю подноготную, – заметила Ева.
– Какая же женщина согласится лечь в постель с собственным отцом?! – Анна отшатнулась от Евы и обхватила плечи руками, словно стараясь согреться. – Да и откуда она могла узнать? Файлы были засекречены.
– Эту секретность несложно снять, – спокойно сказала Ева. – Каждый из действующих лиц нашей трагедии мог получить разрешение на просмотр этих файлов. Возможно, Карли было интересно узнать, кто ее настоящие родители.
– Если бы запрос был сделан, мне бы сообщили об этом. Таков закон.
– Законы иногда нарушаются. Это дает мне работу. Драко, например, мог открыть файл и сам.
В ответ Анна рассмеялась холодным резким голосом.
– Зачем ему это? Вряд ли он вообще помнил все эти годы, что у него где-то есть ребенок.
– Они очень похожи, миссис Карвелл. У нее его волосы, цвет глаз, подбородок…
– Так. – Анна с трудом вдохнула воздух и снова прикрыла глаза. – Он мог посмотреть на нее и увидеть себя. Мог? Мог… А потом затащить ее в постель ради забавы самовлюбленного стареющего фавна. Но это невозможно утверждать с уверенностью. Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Ричард за эти годы стал для меня абсолютно чужим – так же как и женщина, о которой вы говорите. Я их не знаю.
– Зато Кеннет Стайлс знает.
Ева наблюдала, как ужас преобразил лицо Анны. Пунцовая краска залила его и так же быстро сменилась смертельной бледностью.
– Нет. Даже если бы он узнал или заподозрил что-то, он бы не стал прибегать к убийству. Я уже сказала вам, что любое насилие ему чуждо. То, что произошло двадцать четыре года назад, было импульсивной вспышкой гнева. Нет-нет, Кеннет не смог бы применить силу!
– Но он мог прибегнуть к чьей-то помощи, – негромко сказала Ева. – А где вы были вечером двадцать пятого марта?
– А, понимаю, понимаю… – Анна сложила руки на коленях. – Я была дома. И совершенно одна.
– Вы ни с кем не виделись, ни с кем не говорили в тот вечер?
– Насколько помню – нет. У меня нет доказательств – по крайней мере, ничего не приходит в голову, чтобы подтвердить, что я была там, где говорю.
– А ваша семья, миссис Карвелл?
– У меня никого нет. Я только могу поклясться, что не приезжала в Нью-Йорк и не организовывала убийство Драко. – Она встала. – Лейтенант, думаю, что с этого момента нашей беседы мне необходимо проконсультироваться с адвокатом. Я ничего больше не смогу сообщить по интересующим вас вопросам, пока не сделаю этого.
– Это ваше право. Спасибо за сотрудничество. Выключай запись, Пибоди.
– Не будете ли вы так добры сообщить мне, в какую больницу поместили Кеннета? Мне бы хотелось навестить его и узнать, в каком он состоянии.
– Он в больнице имени Рузвельта. – Ева тоже поднялась. – Ваш адвокат сможет найти меня в Управлении полиции.
– Очень хорошо. – Анна подошла к двери и открыла ее. – Всего доброго, лейтенант, – сказала она спокойным голосом и закрыла дверь, щелкнув замком.
Затем, закрыв лицо руками, она упала на диван и разрыдалась.
– Твои впечатления, Пибоди?
– Очень спокойная, сдержанная, уверенная в себе. Она или в самом деле убеждена, что Стайлс невиновен, или намерена защищать его до конца. Ее озабоченность его состоянием и положением мне показалась вполне искренней. А вот судьбой Карли она, кажется, не слишком озабочена.
Ева, подойдя к машине, раздраженно посмотрела на помощницу.
– А почему она должна быть озабочена ее судьбой?
– Ну, мне кажется, между ними должна быть какая-то эмоциональная связь…
– Почему? Она забеременела, выносила, родила. Эти девять месяцев она выбросила из своей жизни. Откуда же взяться эмоциональной связи?
– Но ведь ребенок зрел внутри ее. Она чувствовала, как он ворочается в утробе, бьет ножками и… я не знаю, что еще делает. Даллас, я высказываю вам свое мнение. И все.
Пибоди тоже была раздражена и чувствовала себя не в своей тарелке. Ева стояла у машины, окруженная темнотой, словно не могла понять, что делать дальше, и это было очень непривычно.
– Анна рассказала нам обо всем очень пунктирно, – рискнула Пибоди прервать размышления начальницы. – Она пристроила ребенка и ушла. Я не могу себе представить, что это можно сделать так просто и спокойно. Она чего-то недоговаривает. Вы, кажется, рассматриваете ее как возможную соучастницу убийства?
– Я этого не исключаю. – Больше Ева не хотела говорить на эту тему, опасаясь, что ее собственные чувства выплеснутся наружу. – Возвращайся в гостиницу и посмотри, какого числа Карвелл прибыла туда и зарегистрировалась, делала ли она заказ заранее и на какое число запланировала отъезд.
– Хорошо. – Вздохнув с облегчением, Пибоди выскочила на свежий воздух.
«Какая же женщина согласится лечь в постель с собственным отцом?»
В голове у Евы стучали молоточки с того самого момента, как она услышала этот вопрос. А если выбора нет? Что тогда? Есть еще один вопрос: «Какой отец может лечь в постель с собственной дочерью?» Но на этот вопрос у нее был ответ. Она знала этот тип мужчин. У нее в ушах до сих пор звучал его горячий сладкий шепот, его мерзкое дыхание разрывало ей легкие… Ева резко выдохнула, чтобы освободиться от воспоминаний. «А как же мать?» – спросила она себя и вытерла мокрые от пота ладони о брюки. Что делала ее мать? Наверняка она тогда не считала, что лучшее в ее жизни шевелится у нее в животе! Ева посмотрела на окна Анны Карвелл, за которыми та сидела со своим шоколадом и призраками. Очевидно, Пибоди права. Трудно поверить, что все было так просто. Там определенно было много больше всего. Особенно чувств и переживаний. Там должно было быть много больше человеческой трагедии.
Большинство нормальных разумных живых существ инстинктивно защищают свое дитя, беззащитного ребенка. А необходимость защищать другого взрослого человека вытекает из чувства долга. Или из любви…
Ева забралась в машину, и почти сразу вернулась Пибоди.
– Она платит чеками. Позвонила вчера после шести и зарезервировала номер. Приехала в отель вскоре после восьми. Планировала отъезд на завтра, но обратилась за продлением пребывания в гостинице.
– Мать, отец, преданный друг… – бормотала Ева. – Давай вернемся к ребенку.
– К Карли? Нам придется ехать через весь город. Может быть, мы остановимся где-нибудь выпить чашечку шоколада?
– То, что они продают в городских барах под видом шоколада, – просто помои.
– Да, но это шоколадные помои! – Пибоди смотрела на начальницу просящим жалобным взглядом. – Мы не позволим подать нам какую-нибудь гадость.
– А может быть, ты еще хочешь печенье или маленькие пирожные?
– Было бы неплохо. Спасибо, что напомнили.
– Это был сарказм, Пибоди.
– Да, сэр. Я поняла. Ответ – тоже.
Смех, как всегда, разрядил ситуацию, и Ева остановилась и подождала около одного из баров, ожидая, пока ее помощница воплотит в реальность свои сладкие мечты.
– Вы знаете, я изо всех сил стараюсь ограничить себя в этих сладостях. Но… – Пибоди вернулась, заняла свое место в машине и сунула руку в пакетик с печеньем. – Непонятно, но Макнаб не считает меня толстушкой. А ведь когда парень видит тебя голой, он сразу обнаруживает, где у тебя излишки.
– Пибоди, с чего ты взяла, что я хочу выслушивать рассказ о том, какой Макнаб тебя находит в голом виде?
Пибоди уткнулась в пакет с печеньем.
– Я сказала просто так. Вы ведь и так знаете, что мы занимаемся сексом, и можете легко прийти к заключению, что мы делаем это в голом виде. Вы ведь наш лучший детектив, а это проявляется во всем.
– Пибоди, согласно званию и должности ты можешь отвечать на сарказм сарказмом – в редких случаях и благодаря моему исключительно покладистому характеру. Но тебе никто не позволял делать это первой. Дай мне это чертово печенье!
– Это кокосовый хворост. А вы ненавидите кокосы.
– А почему же ты тогда купила кокосовое печенье?
Читать бесплатно другие книги:
