Новый рассвет Браун Сандра
– По-моему, да. Она умная девчушка. Упрямая, как одна моя знакомая, не будем говорить кто. – Он слегка шлепнул ее. – Чтобы с ней справиться, нужен мужик с яйцами покрепче, чем у Грейди Шелдона.
Лидия хмыкнула и дернула Росса за волосы на груди.
– Но ты разве о ней не беспокоился? Хоть чуть-чуть?
– Конечно, беспокоился. Ты ведь все знаешь, разве нет? – Лидия кивнула, потершись гладкой щекой о его сосок. – Никак не мог привыкнуть к мысли, что наша принцесса уже не ребенок. Бэннер стала самостоятельной и должна стоять на своих ногах. Теперь ей придется самой отвечать за принятые решения, и это меня пугает. Она такая порывистая. Наверное, легче предоставить Ли самому себе, потому что он мальчишка. Мне хочется и дальше оберегать Бэннер. – Росс потерся подбородком о макушку Лидии. – Я так люблю обоих наших детей, но иногда я за них боюсь.
Лидия зажмурилась. Ей знаком был родительский страх, о котором говорил муж. Когда Ли или Бэннер исчезали у нее из виду, ее сердце сжималось от отчаянной безысходности. Она боялась, что, может быть, видит их в последний раз. Такие мысли глупы, но они возникают у всех родителей.
Слегка приподнявшись на локте, она взглянула на Росса сверху вниз и пробормотала:
– Может быть, мы не чувствовали бы себя так, если бы мы… если бы у меня были еще дети.
Опять, подумал Росс.
Он повернул голову и посмотрел на жену. Он до сих пор считал, что не встречал лица прекраснее. Оно не было традиционно хорошеньким, как лицо Виктории Джентри. Но в нем были жизнь, характер, одухотворенность. В глазах цвета хереса светилась личность. Росс вглядывался в каждую черточку Лидии, любовался водопадом вьющихся волос, припухшими от поцелуев губами.
– Дорогая, за последние двадцать лет ты сделала меня счастливее, чем я мог представить. Я тебе уже говорил, что мне неважно, сколько у нас детей.
Лидия застенчиво опустила глаза.
– Знаю, ты это всегда говоришь. Надеюсь, ты так же и думаешь.
– Да, я так думаю. Я ничего бы не изменил в нашей жизни с того дня, как мы с Мозесом и ребенком покинули Джефферсон.
– Все-таки как славно, что у тебя уже был Ли. Я всю жизнь буду благодарить Бога за то, что он дал нам Бэннер. Только мне хотелось бы родить тебе еще детей. Я всегда буду жалеть об этом, Росс.
Это была их традиционная тема. Лидия не могла смириться с тем, что после рождения Бэннер ни разу не забеременела. Росс тысячу раз уверял ее, что она не должна чувствовать себя обделенной. Он любил Ли. Пусть его сын рожден другой женщиной, но Лидия вскормила его. Его и Бэннер. Бэннер – дитя, которое он сотворил с Лидией, – была ему особенно дорога.
Как же ему хотелось навсегда стереть грусть с ее лица. Но он знал, что грусть все равно вернется. В его силах только успокаивать жену. Его рука коснулась ее груди, полной и теплой. Он ласково обхватил ее и большим пальцем погладил сосок – тот набух.
– Не о чем жалеть, Лидия, – нежно прошептал Росс. – Ты всегда приносила мне только радость. Всегда. – Он поднял голову и прижался губами к ее груди. Она видела, как сосок, захваченный губами, утонул в его усах. Потом Росс пощекотал его языком.
Глаза Лидии закрылись. Она несколько раз прошептала его имя и спросила себя, накажет ли ее Господь за то, что она любит мужа больше, чем Его. Росс перевернул ее на спину и накрыл своим телом. Он снова стал твердым, и лоно увлажнилось от желания. Он откинулся назад и долгим, медленным толчком наполнил ее своей любовью.
Мысли Лидии, и радостные и печальные, рассеялись под вновь повеявшим ветром страсти.
Бэннер вытаскивала шпильки из волос и швыряла их в темноту. С каждой приходилось сражаться не на шутку. Они вцепились в волосы с цепкостью рыболовных крючков. Высвободив очередную шпильку, она поскорее, чтобы не закричать, щелчком пальца отправляла ее за борт повозки. Она злилась.
– Какого черта ты это делаешь?
– Я распускаю волосы.
– Зачем?
– Потому что мне надоело, что они заколоты вверх.
– А какая разница?
Бэннер встряхнула головой, и волосы разлетелись во все стороны. Шелковый завиток коснулся щеки Джейка. Тот смахнул его.
– Прекрати!
– У меня болит голова, я хочу почувствовать, как ветер шевелит мне волосы. И вообще, это не твое дело.
Джейк что-то проворчал, не сводя глаз с крупа лошади, тащившей повозку.
– Ладно, умолкни. Вот свалишься на землю и сломаешь шею.
Бэннер не сиделось на месте. Она бурлила от еле сдерживаемого гнева, как закипевший чайник. В детстве, бывало, разозлившись на Ли, она бодала его головой в живот и первой начинала потасовку. Именно этого ей хотелось и сейчас. Ей не терпелось полезть в драку. Она готова была зацепиться за любой повод.
Но Джейк не давал повода, просто вел повозку и курил свою проклятую сигару. Несомненно, его мыслями владела эта паршивка Дора Ли. У Бэннер не шло из головы зрелище их возвращения из-за сарая в разгар вечеринки.
Дора Ли бросила на нее злорадный многозначительный взгляд. Джейк шепнул что-то Ли и Мике, и те расхохотались. Наверняка он ляпнул что-нибудь мерзкое. С каким удовольствием Бэннер отвесила бы им всем по крепкой пощечине!
Но вместо того она танцевала и смеялась, притворяясь, что веселится от души, хотя на самом деле давно не была такой злой и несчастной. Каждый раз, когда в ее воображении вставал Джейк, целующий Дору Ли так же, как он целовал ее, ее пронзали стрелы, отравленные ядом ревности. Яд растекался по всему телу, и душа от него становилась черной и липкой.
Еще до того, как Джейк приехал к ней на свадьбу, она ревновала его к долгим дням, что он проводит с другими людьми. Теперь ее собственническое чувство стало вдвое сильнее. Ревность была ни на чем не основанной, но Бэннер не могла с ней справиться.
– Тебе понравился прием? – решительно спросила она из страха, что если не нарушит напряженного молчания, то расколется надвое, как ореховая скорлупка.
– Ага, – коротко ответил Джейк, не сводя глаз с дороги.
– Еще бы. Надо думать, ты неплохо провел время – вон как красовался перед дамами. – Бэннер откинула голову назад и, изогнув шею, принялась смотреть на звезды над головой, всем своим видом изображая беспечность. – А я повеселилась замечательно. Обожаю танцевать. Завтра наверняка ноги заболят, так я натанцевалась. – Она хотела напомнить Джейку, что не испытывала недостатка в партнерах.
– Если заболят, можешь их попарить.
– Так и сделаю. – Будь проклят его ледяной тон! – Наверное, Доре Ли тоже придется парить ноги.
– Ты так считаешь?
Бэннер невесело рассмеялась, скорее просто произнесла короткое раздраженное «ха!», полное внутренней силы.
– Ей все равно, с кем танцевать, был бы мужик, – добавила она.
– Ой ли? – Джейк перекатил сигару из одного уголка рта в другой. У Бэннер руки чесались выхватить ее у него и отправить вслед за шпильками, но она не посмела.
– Ее репутация насчет мужчин известна всему городу.
– Гм, – задумчиво произнес Джейк. – А мне она показалась довольно милой.
– Милой! Тебе бы да не показалась!
– Конечно.
– Ты не жалеешь, что должен везти меня домой? Ты бы, наверное, охотнее проводил Дору Ли.
Джейк ничего не ответил, только пожал плечами, подлив масла в огонь ее гнева.
– Я видела, как вы улизнули. Ну что, верно говорят, что она потаскушка? – спросила язвительно Бэннер и, не дав Джейку ответить, выпалила: – По-моему, верно. Я видела, как она по-идиотски улыбалась, когда ты вернулся. Позор! – Она покачала головой. – Наверное, ты ее целовал. Я не могу сказать что еще. Ты ее трогал? Я слышала, она позволяет… у меня язык не поворачивается сказать что. – Бэннер снова откинула голову назад. – Она толстогрудая до неприличия. И ужасно этим гордится. Хм! Вся ее грудь – это младенческий жир, который так и не сошел. Наверное, тебе ее фигура понравилась. Уж для тебя-то она наверняка оголилась.
Джейк затянулся и медленно выпустил дым изо рта. Переезжая через мост, швырнул сигару в реку.
– Я, когда целуюсь, не болтаю о чепухе, чтоб ты знала. – Он повернул голову и пронзил Бэннер взглядом светло-голубых глаз. – И ты этому должна особенно радоваться.
Если бы он дал ей пощечину, он не смог бы сильнее ее ошеломить. Или обидеть. Или ранить. Она уставилась на него невидящим взглядом. Раздраженная брань оборвалась на полуслове. Она не могла даже вздохнуть. Из нее словно выпустили воздух. А вместе с ним ушел и боевой дух. Она быстро отвернулась.
Джейк выругался про себя. Его тоже обуяла яростная ревность. Но он давно почувствовал, как распалилась Бэннер. А если они оба не сдержатся, повозка наверняка загорится. Поэтому он усмирил свой гнев и дал Бэннер отвести душу. Он ненавидел себя за те слова, что ему приходилось говорить. Но ради ее же блага он вынужден был быть жестоким.
Но, может быть, он чересчур жесток. Может, надо положить Бэннер руку на плечо и извиниться. Может, если бы он ее обнял…
Нет, Джейк , сказал он себе. Если ты ее обнимешь, все твои благие намерения полетят к чертям .
Слишком темны и обольстительны ее волосы в ночной мгле. Слишком уж ему нравится, как они касаются его лица. Когда ее нет рядом, он скучает по их запаху. Слишком прелестна она в этом платье. Слишком соблазнительна ее грудь, вздымающаяся над корсетом, залитая мягким серебристым светом луны.
Джейк попытался убедить себя, что нежность к Бэннер, нараставшая в его сердце, была лишь чувством дяди к племяннице. Но этот довод никуда не годился. Такие чувства к племяннице мог испытывать лишь самый развратный дядя. Не хватало ему только кровосмешения.
Нет, Джейк. Не смей ее касаться. Ты уже не раз валял дурака, и расплачиваетесь теперь вы оба. Хватит глупостей.
Повозка въехала во двор. Бэннер едва не вывалилась на землю, так торопилась поскорей из нее выбраться. У Джейка сердце разрывалось, когда он смотрел, как она гордо шествует к парадной двери, откинув голову, выпрямив спину, а ведь он знал, что она страдает от невыносимого унижения. Он не мог допустить, чтобы она ушла, не обменявшись с ним хоть словечком.
– Подожди!
Бэннер остановилась. На мгновение ее голова качнулась к груди, потом снова вскинулась. Бэннер обернулась и вызывающе взглянула ему в лицо:
– Что?
– Не стоило мне этого говорить.
– Но ведь это правда?
Его взгляд метался из стороны в сторону, словно боясь приковаться к лицу Бэннер. Он не хотел ощущать ее страданий, ведь он не мог ничем их облегчить. Но в его силах оттянуть прощание.
– Росс рассказал мне о торговце скотом в Форт-Уэрте. Он думает, этот торговец может подобрать нам небольшое стадо по справедливой цене. Как считаешь?
Бэннер не хотелось говорить о скоте. Хотелось спросить, почему Джейк так ее ненавидит. Ненавидит? Или презирает за то, как она с ним поступила? А может, смеется над ее неуклюжими попытками соблазнить его, вернуть, заставить жениться?
– Делай как хочешь. Ты мой управляющий.
– Да, конечно, – неловко ответил Джейк, перебирая пальцами кожаные поводья. – Думаю, мне в скором времени надо будет съездить в Форт-Уэрт и встретиться с ним.
– Если считаешь, что так надо, езжай.
Он кивнул.
– Ну, спокойной ночи.
Пожалуйста, Бэннер, не смотри на меня так. Я хочу обнять тебя, но не могу.
– Спокойной ночи.
Джейк, почему ты наказываешь меня за грех, который совершили мы оба? Не презирай меня.
– Запри дверь покрепче, слышишь?
Я помню, какой чудной ты была, и я снова хочу тебя. Но не могу, не могу…
– Ладно. Спокойной ночи.
Той ночью ты был таким чудным, таким нежным и ласковым. Почему теперь ты ко мне так жесток?
Бэннер в одиночестве вошла в темный дом и закрыла за собой дверь. Джейк не заводил повозку в конюшню, пока не увидел в окне ее спальни свет лампы.
– О господи!
Три полена дров скатились с рук Бэннер и шлепнулись на землю. Она поднесла руку к губам, чтобы сдержать вскрик. Сердце екнуло.
– Что ты здесь делаешь?
Появившийся из тени на веранде Грейди Шелдон нерешительно шагнул к ней.
– Как поживаешь, Бэннер? – робко спросил он.
Испуг прошел, но появление Грейди не могло не настораживать. Джейк с ковбоями работали далеко от дома, расчищали пастбище от дубовых пней и кустарника. Бэннер осталась в доме одна и только что вышла за дровами, сложенными штабелем у дальней стены конюшни. Она бы испугалась любого мужчины, не только Грейди.
На смену испугу пришла злость от его наглости. Бэннер нагнулась, чтобы собрать поленья, а когда выпрямилась, ее глаза прошили его насквозь ненавидящим взглядом.
– Я тебе расскажу, как я поживаю, Грейди. Удивляюсь только, как у тебя хватило нахальства появиться передо мной. Если ты через десять секунд не исчезнешь, я тебя пристрелю.
Она гордо прошествовала мимо него к парадной двери. Но он схватил ее за руку, заставив остановиться.
– Бэннер, пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить.
– А мне с тобой говорить совсем незачем. Пусти-ка лучше и убирайся. И никогда больше не приходи.
– Ты слышала о моей… моей жене?
Бэннер сбросила дрова на веранду и повернулась к Грейди. О пожаре, в котором погибли Ванда и Догги Бернс, много говорили в городе на следующий день после праздника. Джейк рассказал ей о нем, когда вернулся из поездки в Ларсен. Это было две недели назад.
– Мне было очень жаль, когда я узнала о ней. Она погибла трагически, но ко мне это не имеет никакого отношения.
– Имеет, Бэннер! – с жаром воскликнул Грейди. – Я хочу с тобой поговорить, объясниться. Но никак не подворачивался случай. Это несправедливо, правда?
– То, что ты сделал, тоже несправедливо. А теперь извини. Мне пора готовить ужин. – Бэннер вошла в дверь и обернулась, чтобы ее закрыть. Но прежде сказала: – Я не хочу тебя видеть. Больше не приходи.
Грейди привязал лошадь с другой стороны кораля. Поэтому-то Бэннер, проходя через двор, не заметила ее. Теперь же из окна гостиной она видела, как он отъехал и скрылся из виду. По телу пробежала дрожь. Вытерев мокрые руки о штанины, она пошла в кухню готовить ужин.
Бэннер решила не рассказывать Джейку о визите Грейди. Это его только разозлит. После барбекю они держались друг с другом вежливо, но скованно. Она не сдержала свой обет оставлять Джейку поднос с едой на веранде, но каждый вечер, едва закончив ужин, он ехал в город. Ей не хотелось думать о том, куда он направлялся. В салун? К Доре Ли? Но она не засыпала до его возвращения.
По крайней мере, между ними воцарилось мирное сосуществование. Появление Грейди не стоило того, чтобы распалять гнев Джейка. Почему-то она была уверена, что у Грейди не хватит пороху вернуться.
Но он вернулся. И уже на следующий день. Примерно в то же самое время. Позже Бэннер спрашивала себя: может быть, он нарочно рассчитал свои визиты так, чтобы застать ее одну, потому что знал, что мужчины в это время работают далеко от дома? На этот раз он постучал в заднюю дверь. Она открыла. В руках он держал букет цветов.
Она взглянула на цветы, но не протянула за ними руку.
– Я тебе велела больше не приходить.
– Можно войти?
– Нельзя. Уходи, Грейди. По-моему, я ясно сказала…
– Пожалуйста, Бэннер. Прошу тебя.
Она внимательно вгляделась в него. Он изменился. Его лицо уже не было по-мальчишески смазливым, безмятежно ясным, открытым и честным. В уголках рта и в глазах сквозила усталость, которой она раньше не замечала. Он осунулся. Перемены были еле уловимыми, но несомненными.
Жалость тронула сердце Бэннер. Может быть, Грейди страдал так же, как она? Вряд ли. Мужчины после таких скандалов выходят сухими из воды. Так сказала Лидия.
Что заставило ее впустить его? Может, жалость, а может, решимость доказать, что она его не боится. Грейди широко перешагнул через порог. Бэннер не предложила ему сесть. Он неуклюже вертел в руках букет, потом положил его на стол и произнес:
– Я понимаю, ты меня ненавидишь.
– Ничуть. У меня нет к тебе никаких чувств, ни хороших, ни плохих. Все чувства умерли в тот миг, когда я узнала, что ты мне неверен.
Грейди разглядывал свои ботинки. Черт бы ее побрал. Ему осточертело изображать жалкого подхалима и приползать к ней, как кающийся грешник. Он не моргнув глазом отправил бы всех Коулмэнов прямой дорогой в преисподнюю. Но они могут ему пригодиться позже. Последние две недели были худшими в его жизни.
Прежде всего ему пришлось притвориться, что пожар, разрушивший жилище Бернсов и погубивший его жену и тестя, потряс его и вверг в тоску. Потом навалился кошмар следствия. Все обернулось так, как он и рассчитывал. Пожар был признан несчастным случаем, но Грейди не нравились косые взгляды, которые бросали на него шериф и жители городка.
Ему нужен был союз с могущественными Коулмэнами. Если он восстановит отношения с ними, в городе его снова примут. Его предприятие продолжает процветать, у него единственные в округе лесопилка и лесной склад, но люди с недавних пор перестали его уважать. В их глазах читалось презрение.
И, черт возьми, ему были нужны обширные леса, которыми теперь владела Бэннер Коулмэн. Чтобы заполучить их, придется перешагнуть через унижение. Он должен ей показать, что совсем пал духом. Женщины любят прощать. Они не могут устоять, если появляется случай показать превосходство над мужчиной. Грейди мог поспорить, что Бэннер не исключение.
– То, что случилось в церкви, было ужасно. Мне за тебя было даже тяжелее, чем за себя, потому что я понимал, что тебе приходится переживать, знал, что ты обо мне думаешь.
– Ты опозорил меня и мою семью перед всем округом.
– Знаю.
– Такие вещи я не прощаю!
– Надеюсь, простишь, – прочувствованно сказал Грейди. – Когда я наконец смогу тебе все объяснить о Ванде.
– Мне не нужны твои объяснения. Давай простимся, и уходи.
– Пожалуйста, Бэннер. Выслушай меня. – Грейди облизал губы и шагнул вперед, умоляюще раскинув руки. – Мне ужасно тяжело думать о том, как они погибли, ребенок и остальные. Но… но я чувствую себя как человек, которого приговорили к пожизненному заключению и вдруг выпустили на свободу. Ты ведь понимаешь, что такая девица, как Ванда, ничего для меня не значит.
– Но ты занимался с ней любовью! – крикнула Бэннер.
Грейди опустил голову.
– Знаю, знаю. Поверь мне, с тех пор я каждую секунду об этом сожалею. Но я был с ней всего один раз, клянусь! Только один раз, – солгал он. – И то, чем я с ней занимался… гм, с такой девкой это ничуть не похоже на любовь. Это совсем по-другому. Не думаю, что я был отцом ее ребенка, – молю Бога, чтобы это был не я, – но доказать никак нельзя.
– Все это чушь. Суть в том, что ты предал меня и любовь ко мне, в которой ты клялся.
– Конечно, тебе, как женщине, как леди, трудно понять такую страсть. – Грейди по-прежнему не поднимал глаз и поэтому не заметил, что Бэннер внезапно побледнела. – Но так иногда случается. Не успеешь понять, что происходит, как наломаешь дров, а потом жалеешь.
Он поднял голову, чтобы посмотреть, какой эффект возымела его исповедь. Но Бэннер уже отвернулась и смотрела поверх его головы в окно.
– Все случилось так быстро, – торопливо оправдывался Грейди, приняв ее молчание за раздумье. – Я зашел купить виски. Она была одна. Она… она… ну, ты знаешь, какая она бесстыдница. Я только что расстался с тобой. Я так тебя хотел. А когда Ванда… ну… я на минуту представил себе, что целую тебя. Но, Бэннер, она не остановилась. Она все теребила и теребила меня. Не стоило бы говорить тебе о таких вещах. Но она трогала самые укромные места, ну, ты понимаешь, и говорила такое…
– Пожалуйста, – прошептала Бэннер, вцепившись в край сушилки так, что пальцы заболели, – прекрати.
Ей слышались насмешливым перепевом собственные слова – как она умоляла Джейка овладеть ею. Как молила, льстила, расстилалась перед ним, пускала в ход все доводы, какие приходили на ум, и дошла даже до того, что напомнила ему о любви к матери. Жгучие слезы слепили ее. Господи, неудивительно, что Джейк ее презирает. Как Грейди свою шлюху.
– Нужно быть мужчиной, чтобы это понять, Бэннер. Но, когда проходишь определенную точку, возврата нет. Мужчина теряет контроль над собой. Я потом ненавидел себя, не мог поверить, что оказался способен на такое. Клянусь, я после этого не тронул ни ее, ни какую другую женщину. Я хотел только тебя. Я люблю тебя.
Бэннер вытерла слезы, и Грейди воспрял духом, подумав, что она плачет из-за него. Повернувшись, она спросила:
– Чего ты хочешь, зачем ты пришел?
– Чтобы ты вернулась. Чтобы мы поженились.
– Это невозможно.
Грейди упрямо покачал головой.
– Нет, возможно. Возможно, если ты простишь меня. Бэннер, я взываю к тебе. Я совершил ошибку. И она случилась в самое неподходящее время. Прошу тебя, не вынуждай меня расплачиваться за нее всю жизнь. Скажи, что позволишь мне вернуться. Я не могу жить без тебя. Я тебя так люблю.
Бэннер удивилась: слова Грейди казались ей пустым звуком. Всего несколько недель назад она думала, что влюблена в него. Он уверял, что любит ее. Но было ли это любовью? И что она чувствует к нему сейчас? Только печаль. Но любовь? Все чаще и чаще ей думалось, что это слово лишено смысла. Им называют разные чувства, потому что не могут найти другого столь же емкого слова.
Кто она такая, чтобы судить Грейди за падение, когда сама пала не менее низко? Да, он предал ее любовь, но разве она не предала тех, кто ее любит? Родителей? Ма, Ли и Мику? Самого Джейка?
Джейк. Вот его она любит. Теперь она это признает.
И любила всю жизнь. Это радостное чувство бурлило в ней и, переполняя душу, изливалось наружу, когда он приезжал. Любовь к нему была всеобъемлющей, и она могла открыто проявлять ее.
Но теперешняя любовь была не такой. Она не приносила ничего, кроме горя. Ее нужно скрывать. Ей нельзя радоваться. Ее не должно быть.
Грейди предлагал безопасный выход. Если выйти замуж за него, она могла бы жить если не счастливо, то по крайней мере в довольстве. Она избавилась бы от разлада с собой, из-за которого так хочется вынуть сердце из груди, чтобы оно не разбилось. Но существовали и оговорки. Грейди уже не был прежним молодым щеголем. Клеймо позора будет еще долго тяготить его. Кажется, он раскаивается искренне, но сможет ли она когда-нибудь ему доверять?
Словно прочитав мысли Бэннер, Грейди сказал:
– Понимаю, ты можешь мне не верить. Но я говорю только правду. Я тебя обожаю. И всю жизнь мечтал только о тебе.
Бэннер спросила себя: а захотел бы он так же охотно объявить ее невестой, если бы знал, что она не девственница? Грейди изменился, но она изменилась еще сильнее. Веселой и здоровой Бэннер Коулмэн больше не существовало.
– Вряд ли мы сможем начать с начала…
Грейди поднял руку.
– Не надо отвечать сегодня. Подумай еще.
Бэннер вдруг почувствовала, что устала, вот-вот упадет от изнеможения. Ей хотелось одного – чтобы он поскорее ушел.
– Я подумаю. Мне нужно время.
– Понимаю. – Грейди набрался храбрости, взял ее руку и поднес к губам. Нежно поцеловал, потом выпустил. Рука безвольно упала и повисла как неживая. – Я не отступлю, пока ты не скажешь «да».
Он повернулся на каблуках и прошел к двери.
Бэннер рухнула в кресло, закрыла лицо руками и заплакала. Несколько недель, после того вечера и предшествующего ему ужасного дня, она усилием воли сдерживала слезы. Теперь они струились по щекам горячими солеными ручьями.
Как было бы легко, если бы свадьба прошла как положено. Как она была бы счастлива, если бы не знала о шашнях Грейди хоть с Вандой Бернс, хоть с кем угодно еще. Она и Джейк остались бы друзьями. Между ними не было бы нынешней враждебности. И как только ей могло прийти в голову, что, придя к нему в конюшню ночью, она разом покончит со всеми незадачами? Как?
Бэннер встряхнула головой, услышав у задней калитки топот сапог Джейка. Коротко постучав, он распахнул дверь и окликнул ее. Она отвернулась, но он все-таки успел заметить слезы у нее на щеках.
– В чем дело? Что случилось?
– Ничего.
– Ты плакала? – Джейк подошел, позвякивая шпорами, и присел около кресла.
– Нет.
– Плакала. Не ври.
Он сдвинул шляпу на затылок, и прядь белокурых волос упала на лоб. Сердце Бэннер сжалось от любви, но лицо исказилось.
– Ох, Джейк…
Внезапно он обвил ее руками, она уткнулась лицом в ямку между его шеей и плечом. Слезы оросили его воротник. Ее руки то с силой сжимали его спину, то ослабевали.
Он погрузил лицо в ее волосы. Обнял узкую спину, крепче прижал к себе, стараясь слиться с ней воедино. И не отпускал, пока она не выплакалась, пока рыдания не перешли в тихие всхлипы, тонувшие в его шейном платке.
Только тогда он взял ее за плечи и приподнял, чтобы заглянуть ей в лицо.
– Может, расскажешь, что случилось?
– А ты поверишь, что у меня сенная лихорадка?
Джейк взглянул на цветы.
– В детстве ты ею не страдала.
– Откуда ты знаешь? Тебя здесь не было. Ты все время уезжал, бросал меня.
Джейк перевел взгляд на недовольно сложенные губы Бэннер. Не отводя от них глаз, поднял руку ко рту и крепкими белыми зубами стянул кожаную перчатку. Прижал большой палец к ее губам. Медленно провел им к уголку рта, вернулся назад, тронул другой уголок.
– Прости меня. За то, что я уходил, за все мои обиды прости меня, Бэннер.
Он погладил ее щеку. Другой рукой обвил талию и притянул к себе, так что ее груди коснулись его тела. Потом опустил голову и прижался губами к ее губам.
От нахлынувших чувств по телу Бэннер прошла дрожь – отголосок бурных рыданий. Она обняла Джейка. Ее руки встретились у него за спиной, пальцы сплелись.
– Кто тебя учил целоваться? – через несколько мгновений спросил он.
– Ты.
– Я тебя не так учил. Открой рот.
– Не хочу, чтобы ты подумал, что я шлюха, как Уоткинс, или вертихвостка, как Дора Ли Дэнни.
– Ох, ради бога, – выдохнул Джейк. – Поцелуй же меня как следует.
Собственно говоря, он не оставил ей выбора. Его язык касался ее губ с такой нежной настойчивостью, что они раздвинулись. Еле уловимо подтолкнув рукой ее щеку, он наклонил ей голову вбок. Его язык проник глубже и заметался в поисках. Изогнулся, коснувшись нёба, внутренней стороны зубов, шелковистой подкладки губ. Он ласкал, напоминая о том, что было, с каждым волшебным толчком проникая все глубже.
Потом Джейк выпустил ее губы, но вовсе не для того, чтобы закончить любовную игру. Бэннер прильнула к нему, обессиленно, доверчиво. Он слизнул с ее ресниц замешкавшиеся слезинки, тронул языком кончик носа, осыпал поцелуями щеки со следами слез. Они потерлись носами. Было так покойно. И тревожно. И чудесно.
– Так почему ты плакала?
Бэннер улыбнулась в крепкую гладкую скулу Джейка.
– Я ведь тебе сказала. Сенная лихорадка.
Джейк запустил пальцы ей в волосы, взъерошил их и прикусил мочку уха. Она ойкнула, он улыбнулся.
– Зачем же ты собираешь цветы, когда у тебя сенная лихорадка?
– Я их не собирала.
– Тогда откуда они?
– Их принес Грейди.
Голова Джейка отдернулась. Секунды ползли одна за другой, а он все смотрел на нее. Потом медленно выпрямил колени и поднялся во весь рост. Снял шляпу, которая во время их объятий чудом удержалась на макушке, и выколотил ее о затянутое в кожаные штаны бедро, подняв тучу пыли.
– Надеюсь, я ослышался.
– Их принес Грейди, – повторила Бэннер. Ее разозлило, что его лицо осталось непроницаемым.
– Грейди Шелдон? – Беззаботный дружелюбный тон противоречил исходившему от Джейка напряжению.
Бэннер встала с кресла.
– Да. Грейди Шелдон.
Джейк взорвался. Он швырнул шляпу на вешалку у двери. К счастью, она с первой попытки зацепилась за один из крючков. Он резко повернулся и уперся кулаками в бедра.
– И ты его впустила?