Новый рассвет Браун Сандра

– Поэтому мы и устраиваем прием. Мы хотим, чтобы люди увидели, что ты такая же, как была, и прекратили распускать слухи, пока не поздно.

– Но прием… – Бэннер удрученно опустилась обратно в кресло. Мысль о том, что все будут пялить на нее глаза, внезапно привела в уныние. – Неужели это так необходимо? Я со дня свадьбы не была в городе. Разве нельзя начать с того, чтобы прогуляться по улице?

Лидия покачала головой.

– Ты знаешь, каковы люди. Никто к тебе не подойдет. Они будут шушукаться у тебя за спиной и вынесут свой приговор. А на приеме они будут вынуждены с тобой поговорить, и я не сомневаюсь, что ты будешь держаться молодцом. Ничего официального. Просто барбекю на свежем воздухе. Как ты считаешь?

– Наверное, ты права. – Бэннер перевела взгляд на Джейка. Он упорно не смотрел на нее, и это было обидно. Неужели, когда он ее обнимал, его снедала только естественная потребность в женщине? Может быть, его устроила бы любая женщина? А она просто оказалась под рукой? Может быть, он теперь возненавидел ее и себя за то, что осквернил свое чувство к Лидии?

Она хотела соблазнить его, внушить мысль жениться на ней. Ну и дура. Возможно, другие мужчины и поддались бы на эти бабьи уловки, но только не Джейк. А вдруг он ее давно раскусил и просто подыгрывал ради собственного удовольствия? Во всяком случае, судьба улыбнулась ей, а она с позором выпустила удачу из рук.

– Наверное, мне действительно пора начать снова встречаться с людьми. – Под «людьми» Бэннер имела в виду мужчин. Вечер, очевидно, задумывался именно для этого.

Лидия порывисто встала, словно ее миссия была выполнена.

– Вот и чудесно. Джейк, ты, конечно, тоже придешь. – Это был не вопрос, а утверждение. Не дожидаясь ответа, она подошла к дочери и крепко обняла ее. – Мы с Россом по тебе ужасно скучаем, но гордимся тем, что ты здесь сделала. Итак, все в порядке?

– Да, мама, все отлично. Я буду почаще тебя навещать. – Бэннер чмокнула Лидию в щеку. – Разве тебе уже пора ехать?

– Пора. Я обещала Россу, что не задержусь надолго. Спокойной ночи. – Лидия поцеловала Бэннер в висок. – Увидимся в субботу.

– Я тебя провожу. – Джейк взял с вешалки шляпу и пояс с кобурой. – Когда ты вошла, я как раз собирался уходить. Спасибо за ужин, Бэннер.

Бэннер осталась стоять в дверях, глядя, как они идут через веранду, спускаются по лестнице. Джейк заботливо держал Лидию под руку, головы их соприкасались.

– С ней в самом деле все хорошо? Мы о ней так волнуемся, – услышала она шепот матери.

– Бэннер молодчина.

– Если бы ты за ней не присматривал, мы с Россом с ума бы сошли.

– Делаю все, что в моих силах. – Джейк помог Лидии подняться в повозку. – О чем только Росс думает, позволяя тебе одной ночью разъезжать в темноте.

– Что тут такого, Джейк Лэнгстон? Благодарю, я сама могу за себя постоять, – надменно ответила Лидия, игриво похлопывая его по руке.

– У тебя есть пистолет?

– Есть, – устало сказала она. – Росс мне без него никуда не разрешает выходить. Оба вы заодно! Думаете, я такая беспомощная, что с меня глаз спускать нельзя.

– Будь осторожна, когда поедешь через мост. Он местами расшатался. Вот разделаюсь здесь с делами и починю его.

– Обо мне не беспокойся. Все будет в порядке. Спокойной ночи. Жду вас в субботу, часов в семь. Я сказала Бэннер, во сколько?

– Я ей передам. Езжай-ка поскорее, пока не очень поздно.

– Спокойной ночи, Джейк. – Лидия цокнула языком на лошадь, впряженную в повозку.

– Спокойной ночи.

Она уехала, а Джейк еще долго стоял во дворе. Бэннер наблюдала, как задумчиво смотрит он вслед матери, отсылая ее к мужу.

Слезы навернулись ей на глаза и не просыхали потом всю ночь. Какого дурака она сваляла! Как ей в голову могло прийти попытаться соблазнить Джейка? Сердце разрывалось глядеть, как он, понуро опустив голову, бредет обратно в конюшню.

Как она будет смотреть на него после того, как вешалась ему на шею? И говорила с ним о…

Господи, как ее угораздило открыть Джейку свои переживания, высказать вслух мысли, которые она таила много недель, выложить то, о чем и подумать стыдно? И соблюдала ли она меру, отвечая на его страстные поцелуи? Ничего хорошего ей это не принесло, только унизило в его глазах.

Она потерпела двойное поражение. Во-первых, бросилась на шею мужчине и была отвергнута. Когда Лидия ушла, Джейк не вернулся, чтобы продолжить с того, на чем они остановились. А во-вторых, когда она начала его расспрашивать, он не проявил особой охоты сообщить ей что-нибудь о прошлом родителей. А когда она стала допытываться, он просто захлопнулся, как моллюск.

Концы с концами не сходились. Почему это мама вдруг заговорила о ярлыках, которые навешивают на людей? Разве ее когда-нибудь считали кем-то, кроме как образцовой женой и матерью? Прошлое родителей таило загадку, о которой они не хотели рассказывать ни ей, ни Ли. И все, кто их любил, хранили эту тайну.

Помимо унижения, связанного с Джейком, и страданий из-за давних тайн, Бэннер мучил ужас перед субботним вечером. Если бы дело касалось только ее, она бы чихать хотела на весь округ Ларсен. Пусть болтают. Пусть думают что хотят.

Но это нужно для мамы с папой. Они всегда хотели, чтобы их дочь жила как можно лучше. Им было небезразлично, что весь мир думает о Коулмэнах. Папа ведет дела с мужчинами в городе. У этих мужчин есть жены, и они любят сплетничать. Мама права. Нужно всем показать, что Коулмэны и не думают страдать из-за какого-то Грейди Шелдона.

Но Бэннер понятия не имела, как проживет еще неделю до этого проклятого торжества, что висело у нее над головой.

Вода стала чуть теплой, но Бэннер продолжала в ней лежать. Она заранее вымыла голову в дождевой воде, которую собирала в бочку у задней двери. Перед тем как лечь в ванну, она высоко заколола волосы. Ванна стояла посреди кухни и наполнялась при помощи насоса, установленного в раковине, а горячую воду наливали из чайников, вскипяченных на плите.

Раньше бы Бэннер всю неделю с нетерпением ждала приема. Но сегодня она готовилась к нему без всякой радости. Джейк злился из-за каждого пустяка. Они ни разу без необходимости не обменялись лишней парой слов. Наоборот, он изо всех сил избегал ее. Заглатывал еду не жуя, словно дьявол стоял у него над душой. Ни разу не посидел с чашкой кофе или сигарой, а сразу уходил через заднюю дверь, на ходу бросив «спасибо».

Чаще всего Бэннер, покатавшись утром на лошади, оставалась дома. Она старалась держаться подальше от ковбоев, не желая навлекать на себя гнев Джейка.

В эту неделю работа на ранчо шла успешно. Пастбище огородили колючей проволокой. Бэннер побелила стены кораля – она работала там, когда мужчины уезжали на целый день.

Но напряженная атмосфера не рассеивалась. Ковбои ее чувствовали. Они думали, что это отголоски истории с гусеницей, и ходили вокруг Джейка на цыпочках. В последние дни невесело было в Сливовом Ручье.

Бэннер лежала в теплой ванне, стараясь успокоить нервы и расслабить натруженные мышцы. Но, если она хочет одеться без спешки, пора вставать. Едва она вышла из ванны, как в заднюю дверь постучали.

Джейк!

– Погоди минуту. – Бэннер накинула халат, запахнула его. Оставляя на полу мокрые следы, прошлепала к двери.

При виде ее у Джейка застыло лицо.

– Что ты делаешь?

– Принимаю ванну, – честно ответила Бэннер.

– Господи! – прошипел он сквозь зубы и оглянулся на троих ковбоев на лошадях, ожидавших его приказа. – Я зашел сказать, что не поеду сегодня на барбекю. Уезжаю с ребятами. За тобой пришлю Ли. И, ради бога, оденься.

– Нет.

– Нет? – вполголоса переспросил Джейк.

– Ты не смотаешься с сегодняшнего приема.

– В субботу вечером я могу делать все, что вздумается.

Прямо за дверью слышался лошадиный храп, поэтому Бэннер тоже заговорила вполголоса, напряженно:

– Мне плевать, что ты будешь делать во все остальные субботние вечера, но сегодня ты едешь на прием.

– С какой стати?

– Потому что, если ты там не появишься, это покажется странным, а я не хочу, чтобы кто-то подумал, что между нами происходит что-то не то, вот с какой.

Джейк долго сердито глядел на Бэннер, от раздражения его рот сжался в тонкую линию. Он бросил через плечо:

– Езжайте. Мне тут нужно обсудить кое-какие дела.

Трое мужчин попрощались. Джейк подождал, пока они отъедут подальше от дома, и повернулся к Бэннер:

– Между нами действительно происходит что-то не то.

Ее взгляд скользнул с его лица на яркий шейный платок. Джейк никогда не появлялся без платка, все ковбои их носили, но ему он особенно шел, даже сейчас, весь покрытый пылью.

– Ты говоришь о той ночи, – тихо произнесла Бэннер.

– Я говорю обо всем. И первый раз в конюшне, и в тот вечер, и каждый раз, когда мы…

Он замолчал, и она снова подняла глаза.

– Когда мы – что?

Настала очередь Джейка отвести взгляд. Много дней он клял себя за то, что завел роман с такой опасной штучкой. Это было все равно что танцевать с факелами на бочке с порохом, надеясь, что она не взлетит на воздух.

Что бы подумала Лидия, если бы застала свою дочь в его объятиях, увидела губы Бэннер возле его губ? Этот вопрос всю неделю преследовал Джейка. Она бы в ужасе вскинула руки. О, он понимал, что Лидия любит его как брата, она отдала бы ему все, что в ее власти. Она бы сделала это для любого из Лэнгстонов.

Но он бы ей совсем не понравился в роли зятя. Он их вполне устраивал как друг, как друг ее и Росса, но как жених дочери?.. Дудки, Джейк слишком хорошо все понимал, чтобы лгать самому себе. Бэннер – их принцесса, а он на принца никак не тянет.

А если бы в момент поцелуя их застукал Росс, то ярость Лидии показалась бы цветочками. Росс убил бы его на месте. Уж он-то знал, какова репутация Джейка в том, что касается женщин. Черт возьми, он сам рассказывал Россу о самых бурных своих похождениях. Они частенько до полуночи за виски и сигарой хохотали над амурными приключениями Джейка. И чем сильнее пьянели, тем непристойнее становились рассказы.

– Если твой дятел, которым ты так гордишься, не отдохнет немного, то скоро потеряет клюв, – сказал однажды Росс, вытирая выступившие от смеха слезы.

– Господь дарует мне смерть от истощения, – ответил Джейк с глупой усмешкой.

Тогда Россу это казалось очень забавным, но, если дело коснется Бэннер, его мнение о репутации Джейка в корне изменится. Захочет ли он, чтобы руки Джейка, испачканные о шлюх, дотрагивались до его дочери? Черта с два. Да он просто олух будет, если не застрелит Джейка.

Самым разумным было бы умыть руки, попрощаться, оседлать Бурана, ускакать подальше и не возвращаться до тех пор, пока не придет известие, что Бэннер благополучно вышла замуж.

Но Джейк не мог заставить себя это сделать.

Слишком уж привязался он к этим местам. Ему была дорога каждая капля пота, которую он пролил на этой земле. Он мечтал, что это ранчо станет таким же цветущим, как Излучина. Ему хотелось вложить в его благоустройство свой труд. Оставить после себя след. Он не хотел бросать дело незаконченным.

С того дня как он убил Клэнси Рассела, он только и делал, что бежал от ответственности. Но такая жизнь не для мужчины – уклоняться от обязанностей и прятаться от серьезных дел. Ему выпал случай, может быть последний, доказать себе, что его жизнь еще может пойти на лад. И он обязан не упустить свой шанс.

Но как ему держаться подальше от девчонки? Особенно если она глядит на него снизу вверх, как сейчас, а глаза ее мечут то зеленые, то золотые искры. После ванны ее кожа влажная, благоухающая. Боже всеблагой, неужели она не понимает, что ее халат прилип к мокрому телу и обрисовывает гордые крепкие груди с острыми сосками, колонны бедер и треугольник между ними, обнажает все, что нужно скрывать любой ценой? Разве не видит, как соблазнительны волосы, небрежно заколотые вверх и наполовину рассыпавшиеся по плечам? Не понимает, как зовут к поцелую губы?

– Джейк, ты где? О чем задумался? Ты сказал «каждый раз, когда мы…», а потом замолчал, а я хочу точно знать, что ты имел в виду.

Джейк встрепенулся, стряхнул оцепенение и грубо ответил:

– Мы слишком много значения придаем тому, что между нами происходит.

– Говори только за себя! – крикнула Бэннер. – Той ночью я получила, что хотела. И ни о чем не жалею.

– Что ж, отлично! – в ярости воскликнул Джейк. Неужели ей сгодился бы любой, окажись он в конюшне? Кто-нибудь помоложе? Покрасивее? Рэнди? – Тогда, наверное, ты ждешь не дождешься сегодняшнего вечера. – Он фыркнул. – Там у тебя будет возможность потанцевать и пококетничать со всеми молодыми бычками города – они с удовольствием залезут в постель Бэннер Коулмэн.

– А ты бываешь жестоким.

– По-твоему, вечеринки устраивают только для этого?

– Для чего?

– Чтобы ты могла принарядиться и покрутить задом перед избранным обществом. Похихикать и сравнить танцевальные карты с молодыми незамужними дамами.

Бэннер закрыла глаза и медленно досчитала до десяти, безуспешно пытаясь сдержать гнев.

– Ты снова принялся за старое?

– За старое?

– Снова будешь разговаривать со мной, как с ребенком?!

– По сравнению со мной ты и есть ребенок.

Бэннер уперлась руками в бока – неблагоразумный жест, потому что мокрая ткань лишь туже обтянула ее грудь. Откинула голову назад – еще неразумнее, потому что волосы упали вниз, обнажив шею. Но она в пылу спора этого не замечала.

– Ах да. Бедный старый Джейк Лэнгстон. Дряхлый старичок. Ветхая развалина. Держу пари, мама пригласила тебя на прием, чтобы ты был дуэньей для нас, молодежи.

Джейк стиснул зубы.

– Я не поеду. – Он выделял каждое слово, точно впервые учился говорить, и для большего впечатления наклонился вперед, при этом едва не уткнувшись в Бэннер носом.

– Тогда и я не поеду, – заносчиво парировала она. Развернулась и захлопнула дверь.

Дверь оставалась закрытой лишь долю секунды, а потом едва не сорвалась с петель. Джейк влетел в кухню как вихрь, схватил Бэннер за руку и рывком повернул к себе.

– Как это понимать?

– Так, как слышал. Если ты не едешь, я тоже остаюсь. – Она указательным пальцем ткнула его в грудь: – А ты принесешь извинения за нас обоих.

Джейк выпустил ее и швырнул шляпу на крюк у двери. Промахнулся – шляпа шлепнулась в лужу, натекшую с босых ног Бэннер. Джейк сочно выругался, запустил руки себе в волосы и забормотал проклятия в адрес испорченных девчонок, которые отравляют жизнь окружающим.

– Отлично, – сказал он наконец, тыча в ее сторону пальцем. – Но это будет последний раз, когда ты поступаешь по-своему. То есть сейчас. И там ты будешь держаться от меня подальше, слышишь? Если я и поеду на этот чертов вечер, то уж повеселюсь там от души, понятно?

Бэннер взмахнула ресницами.

– Ну конечно, Джейк, – слащаво протянула она. – Я тоже хочу повеселиться. Разве ты не сам сказал, что вечеринки именно для этого и устраивают?

Ему до смерти хотелось перекинуть ее через колено и выпороть так, чтобы в глазах потемнело. Но для этого пришлось бы до нее дотронуться. А он не мог себе этого позволить, даже если бы их разделяла более надежная преграда, чем хлопчатобумажный халатик. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что под ним ничего нет. Кожа Бэннер такая розовая. И наверное, теплая, а еще…

Черт! Джейк рванулся к двери.

– Я за тобой зайду…

– Ты не хочешь принять ванну?

Джейк застыл как вкопанный, медленно обернулся.

– Что?

– Ванну. Я нагрею воды.

– Я собирался искупаться в ручье.

Бэннер наморщила носик, приковав взгляд Джейка к своим веснушкам.

– Это совсем не то же самое, что теплая, расслабляющая ванна.

Не дожидаясь согласия, она начала готовить ванну. Заглянула на плиту и убедилась, что вода в чайниках еще кипит. Мурлыкая что-то себе под нос, вылила немного воды из ванны в ведро и выплеснула через заднюю дверь. Долила свежего кипятка. Поболтала в воде пальцем.

– Вот. В самый раз. – Готовя воду, Бэннер деловито расхаживала взад-вперед, не обращая на Джейка внимания, а теперь повернулась к нему лицом: – Ты ведь примешь ванну, правда?

Джейк прикусил губу. Он оказался в дураках, девчонка обвела его вокруг пальца. Но он так загляделся на ее тело в облегающем халатике, что не мог шелохнуться. Когда она наклонялась над ванной, ткань прилипала к бедрам, открывая жадным глазам мягкие изгибы. Когда Бэннер выплескивала ведро, халат распахнулся, и взгляду Джейка предстал кусочек бело-розовой груди.

Бэннер казалась очень ранимой. Пряди черных волос прилипли к ее мокрым щекам. Босые ножки выглядели слишком маленькими для взрослого человека. Их так хотелось рассмотреть поближе. Она расхаживала вокруг него, а он думал: какая же она крошечная, как нуждается в его защите. Понимая, что нужно скорее уносить ноги, Джейк услышал свой голос:

– Наверное, мне действительно стоит принять ванну, раз уж ты из-за нее столько хлопотала.

– Принеси из конюшни чистую одежду, а я пока достану полотенце.

Когда Бэннер снова зашла на кухню, Джейк еще не вернулся. Она беспокойно выглянула в окно и перевела дыхание только тогда, когда он появился из конюшни. Когда он открывал заднюю дверь, она суетливо пристраивала полотенце, мыло и мочалку на стол так, чтобы он мог дотянуться до них рукой.

– Я ненадолго оставлю тебя одного, – ласково проворковала она.

– Спасибо.

– Располагайся.

Бэннер вышла и закрыла дверь из кухни в гостиную. Прошла в спальню. Дверь за собой закрывать не стала. Озорной чертик, поселившийся в ней, не позволил сделать это. Бэннер скинула халат и повернулась в сторону кухни, надеясь, что Джейк откроет дверь и увидит ее.

Но он не открыл. Бэннер услышала плеск воды. Он был уже в ванне. Эта мысль обдала ее жаром, который обвился вокруг ее бедер, проник между ними, поднялся вверх, охватил грудь.

Она нерешительно подняла руку к набухшему соску. В памяти возникла рука Джейка, касание которой сообщило нечто такое, что сама Бэннер о себе не знала. Плоть отозвалась. Она задрожала. Между бедер просочилась горячая влага.

Она быстро отдернула руку, боясь, что гнев Господень поразит ее за порочность.

Но образ Джейка, лежащего в ванне, преследовал. Бэннер выросла рядом с братом и поэтому не была столь не сведуща в мужской анатомии, как большинство ее сверстниц. Но она никогда не видела обнаженного взрослого мужчину, а из суждений немногих замужних подруг, осмелившихся касаться запретной темы, вынесла мнение, что это зрелище пугающее и труднопереносимое.

Но она представляла Джейка прекрасным, и никаким иным. Если во всем остальном он красив, то почему это должно быть безобразным? Она не испугается. Она выросла на скотоводческой ферме и знала, что происходит с самцами, когда они возбуждаются.

Кроме того, у нее был опыт. Сначала, когда она впервые почувствовала крепкий толчок в свое тело, было страшновато, но боль оказалась терпимой. Она ощущала его , он был шелковисто-длинный, твердый, как сталь. Но она его не видела, и теперь ее снедало любопытство: каков же он на вид?

Может быть, предложить Джейку потереть спину?

Но, сделав несколько шагов к двери, Бэннер отвергла эту идею: слишком откровенно.

Она решила, что, наверное, ужасно распутна, и все-таки не переставала надеяться, что когда-нибудь они с Джейком снова займутся любовью и уж тогда будут обнаженными. Натягивая платье, она ощущала каждый сантиметр своего тела. Прохладная ткань шуршала, касаясь лихорадочно горевшей кожи.

Бэннер выбрала ярко-зеленое платье с глубоким вырезом. Оно очень плотно облегало талию. Юбка была широка ровно настолько, чтобы мягко колыхаться при ходьбе. На спине платье застегивалось на пуговицы, и в этом было все дело. Она не доставала до верхних пуговиц из-за слишком узкого корсета.

Кухонная дверь была еще закрыта, но плеска не слышалось уже несколько минут. Бэннер пересекла гостиную и постучала.

– Джейк!

– Что?

– Можно войти?

– Это твой дом.

Она распахнула дверь. Джейк тащил ванну по полу. У задней двери он ее наклонил и вылил воду на ступеньки.

Бэннер застыла на месте. Джейк успел натянуть только чистые черные брюки. Ни обуви, ни рубашки на нем не было. Он поднял пустую ванну и убрал ее в стенной шкаф, а она глаз не могла оторвать от мускулов на его груди, руках, спине. Когда он повернулся к ней, у нее перехватило дыхание.

Вблизи его тело казалось еще более великолепным, чем издали. Ее заинтриговали бронзовые кружки сосков, окруженные золотыми завитками волос. Если их потрогать и приласкать, ответят они так же, как ее собственные, или нет?

Бэннер проследила взглядом атласную полоску волос, стрелой спускавшихся по торсу и курчавившихся вокруг пупка, чуть выше пуговицы на брюках. Черная материя обтягивала чресла. Узкий покрой оставлял мало места для воображения. На Бэннер жгучей волной нахлынули недавние мысли. Голова закружилась.

Она с трудом отвела взгляд и посмотрела Джейку в глаза.

– Помоги мне с пуговицами. – Ее голос звучал капризно, с ненамеренной интимностью. Она подошла к нему и повернулась спиной. Руками приподняла волосы с шеи.

Джейк справился с пуговицами гораздо проворнее, чем желала Бэннер. Много ли пуговиц ему доводилось застегивать раньше? Или расстегивать? Эта мысль не давала покоя. Может ли она сравниться с женщинами, которых он знал? Если еще не может, то должна постараться. Ни с кем Джейку не будет так хорошо, как с ней. Об этом она позаботится. Сдаваться она не намерена.

Придерживая волосы сбоку, Бэннер обернулась.

– Мы купаемся в одной ванне, ты застегиваешь мне платье. По всем признакам можно подумать, что мы муж и жена, разве не так?

Жесткое лицо Джейка застыло. Синева глаз стала почти бесцветной.

– Вряд ли, Бэннер. Будь мы мужем и женой и встреть ты меня в дверях, одетая только в мокрый халатик, ты была бы уже у меня в постели, а я задрал бы тебе юбку выше головы и трахал, пока в ушах не зазвенит.

Бэннер застыла с открытым ртом. Воздух вышел из ее легких недоверчивым всхлипом. Лицо побледнело, кожа на щеках натянулась. Она отшатнулась и схватилась за грудь, словно Джейк ее ударил. Затем повернулась и выскочила из кухни. Раздался стук двери в спальню.

Джейк привалился к косяку. Кулаки сжались так, что костяшки пальцев побелели.

– Прости, Бэннер, прости, – шептал он в потолок.

Он понятия не имел, когда же его осенило? Может быть, понимание вползало в него всю неделю, как змея. А может быть, грянуло как гром среди ясного неба. Но где-то на полпути между домом и конюшней, куда Джейк отправился за чистой одеждой, он вдруг понял: Бэннер пытается соблазнить его, завлечь не в постель, а в брак.

Так вот для чего она устроила тот вечер! Любезности, замечательный ужин, бездна внимания, молчаливые намеки на то, что, если он хочет лечь с ней в постель, она готова. Он был слепым идиотом!

И ей это почти удалось. Если бы именно тогда Лидии не вздумалось приехать в гости, он бы подчинился зову плоти и занялся любовью с Бэннер. Один раз, да еще по ее просьбе, может быть, можно простить. Но дважды? Никогда. Ему пришлось бы жениться на ней.

Он не винил Бэннер. Она еще дитя, легковозбудимая молодая особа, чьей гордости нанесен беспощадный удар. С практической точки зрения было бы весьма разумно, если бы они поженились. Может быть, он давно вынашивал эту мысль где-то в потаенном уголке сознания?

А если нет, то почему, когда Лидия уезжала, он не испытал такой острой тоски по ней, к какой привык? Почему вместо этого ему хотелось поскорее вернуться в дом и продолжить любовную игру с Бэннер? Джейка озадачило, что при виде того, как Лидия покидает его и возвращается к Россу, у него не возникло знакомой боли в сердце. Она была красивой, такой, как всегда. Но уже не была самой красивой. С каких пор Бэннер стала эталоном, по которому он оценивал других женщин? А ведь он считал, что любит Лидию. Так что, черт возьми, происходит?

Они с Бэннер слишком хорошо узнали друг друга, вот и все. Стали слишком близки. Они были отрезаны от мира и, как все одинокие люди, тянулись к тому, кто окажется поблизости. Нет, пора кончать. Пора положить конец этим интимностям, пока Бэннер не высказала еще какого-нибудь дурацкого замечания о том, что они друг для друга являются чем-то большим, чем есть на самом деле.

Джейк решил, что ему ничего не остается, кроме как посильнее обидеть ее. Поэтому он и произнес эти страшные слова, когда вернулся, чтобы принять ванну, и увидел, какими голодными глазами она на него смотрит, почувствовал, как собственное тело предает его благие намерения.

Да, он ее обидел. И дальше будет обижать. Другого выхода нет. Надо дать понять Бэннер, что между ними ничего быть не может.

И, убеждая ее, он молил Бога дать ему сил убедиться в этом самому.

11

Грейди Шелдон услышал вопли издалека, задолго до того, как въехал на поляну и привязал лошадь к нижним веткам понурой сосны.

Первой его догадкой было то, что Догги Бернс лупит Ванду. Но, спешившись, он увидел тестя на покосившемся крыльце. У каждой его ноги сидело по собаке, еще одна растянулась на коленях. Самогонщик поднес к вялым губам кувшин собственного зелья и что-то невнятно забормотал. Грейди понял, что это не первый кувшин за сегодняшний день.

Из хижины донесся пронзительный вопль. Он мог зародиться только в темницах преисподней. Грейди не торопясь подошел к заброшенному жилищу. К нему подскочила одна из паршивых собачонок, зарычала, попыталась цапнуть за пятку. Он пнул ее в голову, она, скуля, отползла и спряталась под крыльцом.

Затуманенные глаза Догги уставились на зятя.

– Что тут происходит? – спросил Грейди.

– Твой пацаненок счас родится, вот что.

Воздух разорвал еще один вопль, за ним послышалось тяжелое хриплое пыхтение, от которого у Грейди кишки перевернулись.

– Вот, – кивнул на дверь Догги, вытирая рот после доброго глотка из кувшина. – И так целый день, меня тошнит до смерти. Визжит, вопит, не дает человеку покоя, словно она одна на свете рожает. Чертова дура.

При мысли о родах Грейди чуть не вывернуло наизнанку, он почему-то заволновался. Посмотрел на темное отверстие входной двери, откуда доносились вопли, – туда свободно могли забраться насекомые, звери, любые паразиты.

– У нее… ты не пытался позвать врача?

Глаза Догги были мутны от алкоголя.

– Мужик, ты что думаешь, я сдурел? Зачем ей врач, чтобы принести щенка? Чертовы шарлатаны. Ни на что другое не способные, кроме как отнять у человека тяжким трудом заработанные деньги. Чушь. Мать Ванды родила ее в постели не лучше этой, и все путем. Эти вопли, парень, только напоказ. Не давай себя надуть.

Следующий вопль завершился постепенно стихающим воем, от которого у Грейди кровь застыла в жилах.

– Слушай, она кричит, будто ей и вправду больно.

Догги скрипуче захихикал.

– Больно, еще бы не больно. Это наказание Божье за ее шлюшьи повадки. Он со времен Евы каждую шлюху за грехи наказывает. Заткнись ты там! – рявкнул он так громко, что собаки всполошились, приоткрыли задумчивые глаза и снова задремали. – Пойди туда! – велел он Грейди. – Она твоя жена. Ради всего святого, сделай, чтобы она заткнулась. Осточертели ее вопли.

Грейди вошел в полутемную, дымную, душную комнату. Вонь в ней стояла несусветная, бившая в ноздри. Воздух загустел от грязи и нищеты.

Ванда лежала на кровати среди запачканных простыней. Грейди постарался задержать дыхание, затем сглотнул едкий комок, вставший в горле. Грубые простыни испещряли розовые пятна околоплодных вод.

Ванда широко раздвинула согнутые колени. Лицо ее посерело и сморщилось. Губы, через которые вылетали вопли и стоны, посинели и потрескались – она прикусывала их, пытаясь сдержать крик. Волосы слиплись от пота. Глаза были закрыты. Куцая сорочка задралась выше грудей, открывая нижнюю половину тела.

Вид ее внушал Грейди отвращение. Груди, когда-то соблазнявшие его, налились молоком, соски увеличились и потемнели. Он видел, как тело Ванды корчится, собираясь с силами для следующего приступа боли, но жалости к ней не испытывал.

Оторвав плечи от матраца, Ванда застонала, ухватилась за колени и, подтянув их к груди, начала тужиться. От напряжения ее лицо покраснело, как свекла, и опухло. Она откинулась назад, открыла глаза и, увидев Грейди, произнесла, тяжело и часто дыша:

– Явился наконец. Полюбуйся, что ты со мной сделал, сукин сын. Ты меня до этого довел.

– Ты в этом уверена? – язвительно ответил Грейди.

– Ты или какой другой негодяй, который слишком много о себе мнит, чтобы заговорить со мной на улице. Как захочется покувыркаться, так сразу сюда и волокутся. – Ванда скрипнула зубами и застонала от муки. Но, не сумев сдержать боль, разразилась воплем, от которого зашатались ветхие стены домишка.

– Ты мешаешь отцу. Он послал меня сюда, чтобы заткнуть твой визг.

– Пошел он к черту. И ты тоже.

– Ты очаровательна, как всегда, Ванда. Материнство тебе к лицу. – Взгляд Грейди скользнул по раздутому телу, широко раскинутым ногам. Показалась головка ребенка.

Ванда оперлась на локти и натужилась изо всех сил. Прижала подбородок к груди. Из ее горла вылетали низкие, утробные, звериные крики, омерзительные для ушей Грейди. Потом она откинула голову назад и завопила так, что сорвала горло.

– Я велел тебе заткнуться! – раздался снаружи крик. – Чертовы бабы! – Догги, шатаясь, спустился с крыльца. Собаки разбежались в разные стороны. – Пойду налью еще кувшинчик. – Он поплелся сквозь сгущающиеся сумерки.

Грейди перевел взгляд на Ванду. Та билась в тисках очередной схватки.

– Помоги, помоги! – молила она, отбросив высокомерие. Боль превратила ее в жалкое существо. – Ребенок не может родиться. Он никак не родится. Помоги. Сделай что-нибудь! – визжала она, а Грейди стоял не шелохнувшись и в упор глядел на нее.

– Твой отец велел мне утихомирить тебя. – В его голосе, как и на лице, не было никакого выражения.

– Я не могу не кричать. Мне больно. – Ванда снова откинулась на пропитанную потом подушку. Ее тело в очередной раз содрогнулось от боли, из горла вылетел долгий громкий вопль.

На свет показались плечики ребенка. Мгновение – и он родится, а Грейди Шелдон, молодой красивый бизнесмен, посадит себе на шею еще одного Бернса. При мысли о том, что это он сделал щенка Ванде Бернс, Грейди затошнило даже сильнее, чем от безотрадного зрелища и запахов. Немыслимо, что он всю жизнь будет обязан кормить семью этих голодранцев.

Много недель Грейди обдумывал, что же ему делать. И пришел к некоему выводу, тоже немыслимому. Но он был в отчаянии. А от отчаяния люди делают то, о чем в обычном состоянии и подумать невозможно.

– Догги велел мне заставить тебя замолчать. Думаю, я сумею. – Грейди взял с постели лишнюю подушку. – Не кричи больше!

Ванда взглянула на него остекленевшими глазами, в которых теперь проглядывала не только боль, но и страх.

– Что ты делаешь? А? О господи… – Она скрипнула зубами, ее скрутил спазм. – О господи, о боже, – запричитала она, ее тело напряглось, выталкивая живое существо.

– Не вопи, – угрожающе предупредил Грейди.