Лучший мир Сэйки Маркус
Человек сделал еще шаг, еще.
Раздалась короткая серия хлопков, вспышек яркого света и грома, который рикошетом отдался в желудке Итана, словно фейерверк. Только это было невозможно: фейерверки бывают в небе, а не на дороге. И в этот миг взорвалась спина охотника.
Несколько мгновений единственным звуком было эхо выстрелов, разносившееся по лесу. Потом – крик.
– Божемойбожемойбожемойбожемой, – проговорила Эйми, – божемой!
Люди вставали с колен и пускались наутек. Громкоговоритель загремел снова, приказывая всем остановиться, но истерика оказалась сильнее страха. Перед мысленным взором Итана возник ужасный образ стреляющих по толпе пулеметов, но это были не выстрелы – свет прожекторов. Солдаты с криками выпрыгивали из машин.
Итан ухватил Эйми за руку, сильно сжал. Деревья были…
Они подпрыгнули от внезапного резкого стука. Первая мысль была: «Меня застрелили», – но Итан не чувствовал боли, да и звук был слишком тихий.
Это было окно дома, за которым они прятались. Женщина, с фонариком в одной руке, другой открыла окно.
– Быстро, – сказала она, сделав приглашающий жест.
Итан посмотрел на нее – незнакомка в майке, на лице гримаса испуга. Он схватил Вайолет, сунул ее в руки женщины, а потом то ли подбросил, то ли протолкнул Эйми в окно. Затем схватился за карниз и подтащил себя наверх, хотя ему и мешал рюкзак.
На дороге снова загремел пулемет.
Женщину, как выяснилось, звали Маргарет. Она была женой человека, которого Итан видел на крыльце. Теперь тот протянул руку, представившись:
– Джереми.
Они впятером расположились в подвале дома – достроенном пространстве, имевшем назначение семейной комнаты, но в настоящий момент из мебели здесь были лишь два складных стула и письменный стол. Снаружи доносились команды из громкоговорителя. Итан представлял себе эту картину: людей окружают, надевают на них пластиковые наручники, заталкивают в машины. Солдаты проверяют у всех документы. Ищут его.
«Но зачем?»
Он не знал. Может быть, его искал ДАР; может быть, те, кто похитил Эйба. Кто бы это ни был, ему не хотелось слышать сейчас свою фамилию.
Надеясь, что жена поймет, что он делает, Итан сказал:
– Меня зовут Уилл. – (Это было его среднее имя.) – Моя жена Эйми. А это Вайолет.
– Спасибо, что впустили нас, – подхватила Эйми, не промедлив ни секунды.
– Конечно же, милочка, – отозвалась Маргарет. – Не знаю, есть ли мозги у этих иродов, которые стреляют по людям, но я не могла оставить вас там. Да еще с малышкой. Ах какая принцесса! – И она принялась агукать, глядя на Вайолет, которая теперь снова была на руках у Эйми.
– Как вы думаете, солдаты будут обыскивать дом? – спросил Итан.
– Вряд ли, – сказал Джереми. – Двери и окна заперты, так что никто и не подумает, что здесь люди.
– Мы тут вроде как сторожа, – пояснила Маргарет. – Следим, чтобы все было в порядке, чтобы подростки не устраивали тут вечеринок и драк.
– Мы ненадолго. Как только они уйдут.
– Ерунда. У нас много места, – заверила Маргарет. – Сейчас слишком поздно, чтобы бродить по дороге. В особенности когда вокруг столько солдат.
– Вы не знаете, кого они ищут? – спросил Джереми.
– Нет. Мы никого из этих людей не знали. Просто хотим выбраться из города, побыть пока с матерью Эйми в Чикаго.
Джереми перекинул зубочистку из одного уголка рта в другой. Казалось, сообщить друг другу больше нечего. В тишине раздался рев двигателя «хаммера». Они прислушались. Звук достиг пика и стал удаляться.
– У нас есть немного еды, – вспомнил Итан. – Всякая мелочь. Вы голодны?
Такого необычного Дня благодарения на его памяти еще не случалось, хотя и в этом было что-то замечательное. Маргарет и Эйми возились вместе над керогазом, разогревали консервы, а он и Джереми накрывали стол. Бумажные тарелки, пластмассовые ножи и вилки, бензиновая лампа в центре. Джереми оказался человеком неразговорчивым, но Итан узнал, что у них наверху двое детишек («Мальчишки спят, пока не кончится Судный день») и что Джереми еще подрабатывает электриком на застраиваемом участке.
Обед являл собой странную смесь: консервированный суп «Кэмпбелл»[40] из черной фасоли, джерки, сэндвичи с арахисовым маслом. Они все взялись за руки, когда Джереми читал молитву, а потом принялись есть. Маргарет несла без умолку всякую приятную бессмыслицу. Пища на вкус казалась лучше, чем имела на то основания, и иногда Итан забывал, что они сидят в подвале на окраине парализованного города, подвергшегося атаке террористов, города, над которым непрерывно летают беспилотники.
Потом, когда Эйми пошла проверить Вайолет, а Маргарет стала убирать со стола, Джереми приглашающим жестом кивнул, глядя на Итана. Они вышли на крыльцо. Улица была пуста, следов хаоса, царившего здесь всего несколько часов назад, не осталось. Почти не осталось. Итану показалось, что он видит темное пятно на асфальте.
«Эйми была права. Счастье прежних дней навсегда осталось в прошлом».
– Я хочу еще раз вас поблагодарить, – сказал Итан. – Вы нас спасли.
– У жены сострадательное сердце, – кивнул Джереми.
– И у вас тоже. Спасибо.
Джереми сошел с крыльца, пошарил за сточной трубой, вытащил бутылку виски, отвинтил колпачок и сделал несколько глотков.
– Маргарет этого не любит, – вздохнул он, – но мужику иногда нужно выпить.
– Аминь. – Итан взял протянутую ему бутылку.
– Это ваша первая?
– Вайолет? Да.
– Дети меняют жизнь, правда?
– Всё меняют.
Несколько секунд они стояли, прислушиваясь к ночным звукам – шелесту деревьев и дыханию ветра. Итан сделал еще глоток и вернул виски хозяину.
– Хорошее дело – отцовство, – сказал Джереми. – Я кровельщиком работал, заливал крыши битумом на летней жаре, от солнца не прятался. К июню кожа на шее трескалась, облезала и снова обгорала. Мне было восемнадцать, и я считал, что это круто. Потом у меня родились дети. Дурость какая-то. Ты думаешь, тебе ясно, во что ты ввязываешься. Но на самом деле ты и понятия не имеешь. Ни малейшего. Все говорят о любви, которая их переполняет, и это верно, но дело-то не совсем в этом. Это чувство вытесняет все остальное. Остается мысль, что ты возложил на себя ответственность на следующие восемнадцать лет.
Джереми сделал еще глоток, предложил Итану, но тот отказался, мотнув головой. Навинтив колпачок, Джереми отнес бутылку в ее укромное место. Вернувшись на крыльцо, он сунул руки в карманы, посмотрел на небо, на Итана и сказал:
– Странные, Уилл, настали дни. Может быть, последние дни. Берегите вашу девочку, слышите?
– Непременно. Я сделаю все, что в моих силах.
– Вот это правильно.
Они вошли в дом. Джереми оставил им лампу, и все пожелали друг другу спокойной ночи.
Как только хозяева вышли, Эйми вцепилась в Итана:
– Что, черт побери, происходит?
– Эйми, клянусь тебе, я понятия не имею.
– Им известно твое имя. Они знают, что ты доктор наук. Они сказали, что тебя выследил беспилотник.
– Да.
Он наклонился, чтобы расстелить спальный мешок. Эйми уже приготовила гнездышко для Вайолет. Дочка вытянулась на спинке, растопырила ножки и ручки, а головку повернула набок.
– Единственное, что мне приходит на ум: это может быть как-то связано с исчезновением Эйба, – сказал Итан.
– Значит, это был ДАР? – нахмурилась Эйми. – Но если они хотели с тобой поговорить, то почему просто не пришли к нам?
– Может, они вели наблюдение за нашим домом, надеясь, что тот, кто похитил Эйба, придет и за мной. – Он сел, расшнуровал ботинки. – Но мы уехали, и это застало их врасплох.
Эйми задумалась:
– Но беспилотник? Возможно, им очень надо с тобой поговорить.
– Наверное.
– Ты думаешь, их интересует твоя работа?
– Да.
Она залезла в спальный мешок.
– Я знаю, дорогой, как много это для тебя значит. И я знаю, что Эйб категорически требовал соблюдения тайны. Но мы имеем дело с правительством. С ДАР. Может быть, тебе стоит…
– Сейчас меня заботит только одно – попасть в какое-нибудь безопасное место. А после этого можно разобраться и с ДАР.
Эйми задумчиво кивнула, но его слова, похоже, не убедили ее полностью. Он не мог ее в этом винить. Он и сам не был до конца убежден.
Выключив лампу, Итан скрестил руки под затылком и уставился в потолок. Он думал о горящих машинах и цепочке беженцев. Думал о фейерверке и брызгах крови. Думал о том, как близки они были с Эйбом и не собирается ли правительство похитить у них плоды их трудов.
Револьвер у него за поясом был тяжел, но странным образом придавал спокойствия.
«За счастье прежних дней».
Глава 20
Охранник был молод и вел себя с присущим молодости бахвальством: имел я вас тут всех. И это производило впечатление, поскольку он стоял на коленях и к его голове было приставлено оружие.
– Вы обе покойницы, – говорил он с тягучим западновиргинским акцентом. – Это объект ДАР. Мы узнаем, кто вы, где живете. Лучше вам сдаться прямо сейчас.
– Птенчик, – сказала Шеннон, – уверяю тебя, ДАР уже и так знает, кто мы.
Она кивнула Кэти Баскофф, и террористка глубже вдавила ствол автомата в шею охранника. От его бахвальства не осталось и следа. Он ведь видел, как Кэти без малейших колебаний убила его напарника.
«И ты понятия не имеешь, собирается ли она то же самое сделать с тобой».
Шеннон вытащила из сумки с инструментами серебристую клейкую ленту, отковыряла кончик. Десятком петель связала запястья парня и сделала еще столько же петель вокруг его груди, привязывая к стулу.
– Мы пошли, – сообщила она, шагнув через мертвое тело второго охранника в прохладное раннее утро.
Они слышали шум работающих двигателей, видели свет фар четырех машин, поднимающихся по склону холма. Свет выхватил из темноты тяжелый знак с высеченной в граните надписью: «Академия Дэвиса». Гранитный блок стоял там так, словно на нем должно было быть начертано: «Йель».
– Я училась в этой академии с одиннадцати до восемнадцати лет, – сказала Кэти.
– Знаю, – ответила Шеннон, – поэтому я тебя и выбрала.
В темноте улыбка на тонких губах террористки казалась хищной.
Подъехали джип и три тяжелых пикапа с тарахтящими двигателями. Шеннон дождалась, когда они выстроятся в ряд.
– Слушайте меня все! – У нее было желание вскричать, как Уильям Уоллес[41], призывающий шотландцев к сражению, но она знала, что гарнитура прекрасно донесет ее голос до каждого. – Вы все знаете, почему мы здесь. Как бы они ни называли это место, как бы они ни выворачивались наизнанку, чтобы спокойно спать по ночам, любая академия – это тюрьма. И некоторые из вас, как, например, Кэти, отбыли в ней свой срок. Некоторые – нет. Но сегодня это не имеет значения. Сегодня важно то, что первая из этих тюрем падет. Хватит нам быть паиньками.
Она услышала радостные крики из автомобилей.
– Все взрослые здесь – соучастники преступления. Охранник или привратник – все они спокойно взирали, как детям промывают мозги, как их мучают. Если они сдадутся – хорошо. Если нет, – она развела руками, – тем лучше.
Теперь до нее доносились уже не крики – смех.
– Но помните: наша первостепенная задача – освободить всех детей. Так что не спешите. Не нажимайте на спусковой крючок, пока не будете полностью уверены.
Она подошла к пассажирскому сиденью джипа, села и скомандовала:
– Поехали.
– Куда?
– В администрацию. Мне там нужно поговорить кое с кем.
Шеннон вот уже два месяца планировала нападение на академию Дэвиса. Это было ее покаяние, способ замолить грехи. Она долго сидела над спутниковыми фотографиями, запоминала сообщения, написанные бывшими «учащимися», анализировала список слушателей. Она даже провела неделю в палатке в лесу рядом с академией, смотрела, как приезжают и уезжают машины, – а ведь была не ахти какой любительницей туристской жизни. В итоге пришла к категорическому выводу, что захватить академию невозможно, не подвергая свою команду (и детей, которых они собирались спасти) серьезной опасности.
Некоторое время она даже думала, не привлечь ли ей к этому делу Купера. Его знание системы ДАР было бы бесценным, а объединившись, они становились совершенно неудержимыми. И потом, ему ведь тоже нужно было искупить грех.
В то время это не казалось проблемой. Три месяца назад, когда она привезла Ника к Джону Смиту, они были в бегах, их преследовал ДАР. Они тогда находились в Чикаго, им негде было провести ночь, и Шеннон предложила квартиру друга.
Она просто тогда не додумала это до конца, вот и все. Не понимала, какие силы им противостоят. Насколько далеко пойдет правительство, чтобы поймать их, и как оно поступит с любым, кто встанет на его пути.
«Сегодня ты смоешь эти грехи».
По иронии судьбы, именно Джон и его безумное поручение сделали это возможным. Шеннон согласилась ограбить для него ДАР, но взамен программист Смита должен был подготовить все так, чтобы она скачала информацию, которая требовалась и ей.
Например, код, позволяющий обходить систему сигнализации.
Например, график дежурств и расположение постов охраны.
Например, подробная карта административного здания, включая жилую часть.
«Информация обычно опаснее пуль».
Самым опасным пунктом плана было подавление охраны на входе. Подойти нужно было незаметно, а потому, одетые в неразличимую в темноте черную одежду, в очках ночного видения, она и Кэти брали будку охраны вдвоем. Они не спешили, выжидали. Ветки цеплялись за их одежду, а голоса и возня лесных зверей звучали громче обычного.
Когда они подошли к будке, Шеннон подкралась к двери и постучала. Дальше события развивались быстро: Кэти действовала решительно, а Шеннон, проникнув в будку, блокировала тревожную кнопку.
Один из охранников попытался выхватить оружие, но автомат Кэти с глушителем издал мягкий хлопок, и охранник упал с дыркой во лбу, но крови натекло на удивление мало.
Другой решил ограничиться крутым разговором. Шеннон надеялась, что он получил удовольствие от шоу на мониторах.
И вот теперь, когда они ехали на джипе с открытым верхом по холодному воздуху, она ощущала кристальную ясность. По большей части во время акций она существовала на адреналине, получала удовольствие от того опасного предприятия, которое задумала. Но теперь все было иначе. Прежде всего, она сегодня не солировала. Она была не шпионом, не разведчиком – сегодня она была солдатом и знала: кто-то из ее подчиненных может погибнуть.
Но в большей степени ее беспокоило то, чем все закончится. Страх, что все это не даст ей отпущения грехов, которого она искала. Не принесет искупления ее тяжелой ошибки.
«Ты не могла знать. Никто не мог предположить, что ночь, проведенная в доме друга, станет причиной отправки его дочери в академию.
А главное, то, что ты задумала, получится. Через пятнадцать минут ты выведешь из тюрьмы триста пятьдесят четыре ребенка.
Включая и ее».
Где-то рядом раздались слабые хлопки – звук выстрелов из оружия с глушителями, которые в реальности работали вовсе не так хорошо, как в кино. Пули вылетали вследствие взрыва, и заглушить его полностью не было возможности.
Теперь уже служба безопасности академии знала, что их атакуют. Теперь охранники, в соответствии с инструкцией, будут отходить на блокпосты и включать тревожную сигнализацию, а это означало, что на непрошеных гостей обрушится вся мощь американской армии. В обычной ситуации отряды спецподразделений могли высадиться здесь через семь минут с начала тревоги.
«Но не сегодня. Сегодня вы, ребятки, беззащитны».
Что-то разбудило его.
Взрослея, он с грустью начал понимать, что крепкий ночной сон – это достояние детей. Редко выдавалась ночь, когда он не вставал по три раза, чтобы облегчиться.
Но сегодня Чарльза Норриджа, директора академии Дэвиса, разбудил не переполненный мочевой пузырь, а звук – громкий треск, разрушивший его сон. Фейерверк? Может быть, выскользнул кто-то из старших ребят и снова играют в доморощенных террористов. Если так, то к девяти часам утра мальчики будут в карцере. Жестокое устройство, но действенное. Стыд гораздо полезнее, чем физическое неудобство. В таком возрасте нет более эффективного способа воспитания, чем унижение.
– Привет, Чак.
Раздался щелчок, и на прикроватной тумбочке загорелся светильник. Чак увидел стройную темноволосую женщину. За ней – еще одну, крупнее, она смотрела на него с нескрываемой ненавистью, а в руках держала внушительных размеров оружие.
– Вы кто? – Голос прозвучал слабее, чем директору хотелось бы, и он закашлялся, попытался заговорить высокомерным тоном. – Мне это не кажется смешным.
– Неужели? – улыбнулась стройная женщина. – А мне это кажется уморительным.
Издалека донеслись новые щелчки. Он понял, что это выстрелы, а не фейерверк.
– Что все это значит?
– Что все это значит? – Она убрала волосы за уши. – Это непростой вопрос. В каком смысле: в политическом, в идеологическом, в нравственном?
«Да как она смеет!»
– Это школа. Я учитель, – заявил Чак.
– Это тюрьма, а ты – надзиратель.
– Я никому не причинил вреда. Я люблю своих учеников.
– Интересно, скажут ли они то же самое о тебе?
Он начал сползать с кровати, но замер, когда она произнесла:
– Не-а. – И села на постель. – Чак, я хочу подарить тебе кое-что.
– Я вас знаю?
– Меня зовут Шеннон. Ты знал многих из моих друзей. Вот, например, Кэти. – Она показала на свою спутницу у двери с автоматом в руках.
Норридж посмотрел. Эта женщина, казалось, не могла совладать с переполнявшей ее энергией. Даже стоя спокойно, она как будто дергалась.
– Я вас прежде не видел. Кто вы?
– Меня зовут Кэти Баскофф.
– Я не знаю никакой Кэти Баскофф.
– Да знаешь, знаешь. Ты меня называл Линдой. – Женщина холодно улыбнулась. – Линда Джоунс.
До этого момента он, хотя и был испуган, полагал, что к нему это не имеет отношения. Последствия дурного сна, ничего такого, что стоит воспринимать серьезно. А теперь его мочевой пузырь дал о себе знать, охваченный ледяным холодом.
– Я никогда не делал вам ничего плохого.
– Вы меня даже не помните. Сколько девочек по имени Линда Джоунс обучались в этой школе? Сто? Тысяча?
– Кэти, что было худшее из того, что здесь творилось? – спросила Шеннон.
Девица зловещего вида задумалась.
– Дело было даже не в том, что вы забирали нас из семей и давали нам другие имена, что вы нас науськивали друг на друга и отравляли наши мозги. – Она направила автомат на Норриджа. – Дело было в том, что мы жили в страхе. Каждую минуту в страхе, зная, что мы в ловушке и ничего не можем изменить.
Вдруг та, которую звали Шеннон, схватила его за предплечье. Чарльз попытался вырваться, но девушка была удивительно сильной. Она с металлическим звоном защелкнула на его запястье что-то холодное, потащила его за руку и пристегнула второе кольцо к столбику кровати. Норридж дернулся, и наручник впился ему в кожу.
– Слушай, – сказала Шеннон.
Он ждал, что она заговорит с ним, пока не понял, что она имеет в виду другое.
– Я ничего не слышу.
– Все верно. Никакой стрельбы. – Пауза. – Все охранники мертвы. Никто не придет спасать тебя.
Что-то влажное окропило его промежность, и Норридж понял, что потерял контроль над мочевым пузырем. Стыд, обуявший его, был горячее мочи.
– В этот момент наши люди закладывают взрывчатку. В классы, в спальни… жилые помещения администрации. – Она улыбнулась. – Через пять минут это здание превратится в дымящуюся дыру в земле.
– Боже мой! Вы этого не сделаете.
– Это уже сделано. Но для тебя есть хорошая новость – шанс остаться живым.
Он нервно сглотнул и натянул наручник, почувствовав себя слабым и старым.
– Вы этого не сделаете, – повторил он.
– Чак, – сказала она, – ты меня не слышишь. У тебя есть один шанс остаться в живых. Всего один. Тебе нужно только ответить на мой вопрос.
Он попытался собраться с мыслями, разбежавшимися, как испуганные кролики.
– Какой?
– У тебя здесь ученица по имени Элис Чен. – Шеннон близко наклонилась к нему, их лица разделяли считаные дюймы. – Сколько ей лет?
Норридж уставился на нее. Ноги у него были мокрыми, глаза он еще не успел толком продрать от сна, рука была прикована к кровати, на которой он спал вот уже два десятилетия.
– Я… – Он напрягся, пытаясь вспомнить.
Эта женщина ошибалась. Он знал своих учеников. Знал их всех. Он мог посмотреть на ребенка и назвать номер его радиомаячка, вспомнить мельчайшие подробности его жизни, все его тайны. Он только…
…не знал их имен.
Женщина, словно прочитав его мысли, пожала плечами:
– Плохо.
Она встала, и они обе направились к двери.
– Стойте! – Голос его прозвучал испуганно и жалобно, как у ребенка. – Вы этого не сделаете.
Кэти Баскофф остановилась у входа.
– Через пять минут ты умрешь. Ты уже ничего не можешь изменить, – она улыбнулась, – так что живи с этим.
Дверь спальни со щелчком захлопнулась.
Глава 21
Сорен улыбнулся.
Книги-то он любил. А вот фильмы, трехмерные экраны, театр, танцы, комедии, спорт и музыка были для него настоящей пыткой. Какой бы глубокой ни была телепостановка, какой бы изящной ни была шутка, в его масштабе времени они занимали вечность. Каждая нота концерта Баха тянулась так долго, что из нее выхолащивался весь смысл и эмоции.
Но книги – дело другое. Он давно научился расширять глаза так, чтобы впитывать всю страницу целиком, сосредотачиваться на отдельных словах умом, а не глазами. Хорошая книга была близка к личному «ничто» – месту, где могло потеряться его «я». С утра до вечера ему иногда удавалось прочесть пять-шесть книг.
Джон Смит с умом обставил для него квартиру в Новой Земле Обетованной. Она была неназойливо, со вкусом освещена и от пола до потолка заполнена книгами. Сорену показалось трогательным это напоминание о том, что его друг знал его как никто другой.
– Тымнескоропонадобишься, – сказал Джон.
– Чтобы?
– Убить. Тыубьешьдляменя?
– Да.
– Планясоставил. Носитуацияпеременчива.
«Ситуация переменчива». Да, это было верно.
– И?
– Тыладья. Незамеченнаявпоследнемряду.
Напоминание о его детстве в Хоксдаунской академии, когда он играл в шахматы в кафетерии. Сорен всегда проигрывал, но это не имело значения. Эти игры были временем простого удовольствия, проведенного в обществе друга. Может быть, впервые в его жизни время тогда шло слишком быстро.
Теперь его роль была для него ясна. Смит мог годами готовиться к такой минуте, но стратегии приведения плана в жизнь неизменно менялись, неизменно. А потому Сорен был агентом, о котором враги его друга ничего не знали. Решение проблем еще оставалось ненайденным.
– Понимаю.
– Уменядлятебясюрприз.
Сорен двинулся за другом по квартире к двери кладовки. Джон показал на нее, улыбнулся и ушел.
Открыв дверь, Сорен увидел, что его ждет она.
Единственная женщина в мире. Миниатюрная, светловолосая, идеальная. Женщина, которая понимала, что ему нужно. Не только понимала – она становилась тем, что ему нужно. Такова была ее природа, ее дар, ее проклятие. Она могла преображаться в то, что было нужно другим. Могла воспринимать и воплощать в жизнь желания, о которых люди не осмеливались говорить.
Саманта стояла перед ним обнаженная, розовые тюльпаны и свежий крем, руки ее были распростерты для объятия.
– Моя любовь, – сказала она, – я тосковала без тебя.
Блаженство. Не секундный пик наслаждения, как это воспринимают обычные люди, а блаженство совершенное и длительное. Как теплая вода, в которой он неторопливо плывет.
Его проклятие могло быть и даром небес. С ней.
Они нашли друг друга в Хоксдауне, он – свою идеальную Саманту. Когда им было по четырнадцать, она пришла к нему, прикоснулась к его щеке и, не сказав ни слова, начала, и каждое прикосновение длилось минуты. Ласка ее языка, мягкость ее волос, скользнувших вниз по его телу, хватка сжатых пальцев, все это грозило затопить его своей полнотой. И когда оргазм наконец наступил, он был длительным – медленным свободным падением по небесной дуге.
Потом она исчезла из академии – ее похитил наставник, – и Сорен больше не видел ее.
Он пробовал с другими, но каждый раз его ждало постыдное фиаско. Женщины хотели потрепаться, поделиться своими заботами, хотели, чтобы их очаровывали, чтобы их понимали и они чувствовали себя понятыми. Он шел на это, но ритуал брачной игры был ему невыносим. Шутки теряли остроту, пустые разговоры длились целыми днями.
Один раз у него была проститутка. Дорогая девочка по вызову, которой он заплатил вперед. В письме, отправленном по электронке, он четко написал: она не должна болтать, не должна задерживаться. Ему нужно было только одно: почувствовать страстные судороги ее надушенного тела на своем.
Девушка сделала все, как он просил. Но когда она легла на него, по ее лицу скользнуло это выражение, упала маска. Для нее это длилось всего лишь мгновение, но он, уже находясь в ней, был вынужден долгие секунды терпеть эту гримасу скуки, ненависти и презрения. Не в состоянии ни отвернуться, ни закрыть глаза. Когда он вспоминал это мгновение, его до сих пор сжигало чувство стыда.
Читать бесплатно другие книги:
