Испытание правдой Кеннеди Дуглас

— Послушай, есть идея. Я сейчас в гостях у дедушки…

— Здорово, а могу я с ним поболтать? Я тебе не говорила, но мы с дедом общались, я ему рассказывала про Марка и все такое, так что он будет очень рад услышать, что у меня все получилось.

— Дед еще в постели. Но вот что я хочу тебе предложить: как ты смотришь на то, чтобы я подъехала к тебе сегодня вечером… и мы сходим куда-нибудь отметить это событие?

— Мам, я ведь тебе сказала, что мне надо выспаться…

— Я уверена, ты сможешь вздремнуть после работы. И в конце концов, часто ли мне выпадает шанс поднять бокал за своего первого внука?

— Ты права, но ты ведь понимаешь, что я не смогу выпить, в моем-то положении.

— Значит, я буду пить за нас двоих. Так что, договорились?

— Ты действительно хочешь ехать в такую даль, только чтобы выпить за моего ребенка?

— Ты же моя дочь, Лиззи… — У меня сдавило горло. Глаза наполнились слезами. Мне пришлось отодвинуть трубку, чтобы Лиззи не услышала, как я сглатываю подступившие рыдания. Моя бедная маленькая девочка… — И ради тебя я готова на все. Так что давай поужинаем сегодня вместе.

— Ну… я не знаю… я вроде бы… — Она запнулась. А потом поспешно произнесла: — Нет, лучше не надо, мам.

— Я могу приехать и завтра.

Снова пауза… и я знала, что она не выдержит встречи со мной, что этот треп о чудесном примирении с доктором — всего лишь хрупкая облицовка, которая треснет и рассыплется, когда я увижу ее лицо.

— Завтра у меня куча дел, мам.

— Может, я перезвоню тебе сегодня, попозже?

Молчание.

— Хорошо, — поколебавшись, сказала она. — Я должна быть дома после семи.

— Дорогая, у тебя действительно усталый голос. Почему бы тебе не взять выходной, побыть дома и…

— Мам, у меня сегодня три важных клиента в первой половине дня. Хорошо, позвони вечером. А сейчас мне надо бежать.

И она повесила трубку.

Я закрыла лицо руками. Голова шла кругом. Я пыталась собраться с мыслями. Взглянула на часы: семь двадцать восемь. Я позвонила Дэну домой. Никто не ответил Я перезвонила ему на сотовый. Долгие гудки. Должно быть, он на утренней операции. Я оставила сообщение, попросив срочно перезвонить. Потом выбралась из постели и вышла в коридор. Дверь отцовской спальни была закрыта. Бессмысленно было будить его столь тревожной новостью, которую лучше обсуждать на свежую голову. Поэтому я пошла на кухню, засыпала кофе в старомодную кофеварку и поставила ее на плиту. Пока варился кофе, я боролась с паникой — убеждая себя в том, что сейчас мне необходимо выработать четкий план действий, чтобы остановить Лиззи…

Нет, ехать к ней сейчас было бессмысленно. Во всяком случае, пока я не убедилась в том, что весь ее рассказ — сплошь выдумка. Во мне все-таки еще теплилась надежда, что она сказала правду.

Был единственный способ выяснить это, и я поднялась наверх, достала из бумажника визитную карточку и позвонила доктору Марку Маккуину на сотовый.

Он ответил после второго гудка, и по его тону можно было догадаться, что человек явно не в духе. Услышав мой голос, он произнес:

— Еще и восьми утра нет, а вы уже названиваете.

Я пропустила это мимо ушей и сказала:

— Я только что говорила по телефону с Лиззи, и…

— Вы пытаетесь выступить в ее защиту, и это после того, что она вытворила вчера ночью?

— Что она вытворила?

— Она что же, вам не сказала?

— Нет, ничего не говорила.

— Ну, хорошо, а что тогда она вам рассказала?

— Просто, что вы встретились и…

— Да?

Я осторожно подбирала слова.

— Что вы, кажется, помирились.

— Она так сказала?

— Да.

— Что-нибудь еще?

— Мне показалось, что она очень счастлива, вот и все.

— Счастлива? Счастлива? — Он повысил голос. — Это невероятно, черт возьми. Полнейшая клиника. И вот что я вам скажу: я не знаю, что вы или ваш муж делали с этой девочкой в детстве, но она выросла сумасшедшей сукой…

Я была готова наброситься на него, но сдержалась — мне нужно было выудить из него информацию.

— Что она сделала, доктор?

— Вам это действительно интересно? Так я вам скажу. Мы договорились встретиться в баре отеля «Фор Сизенс». Когда она вошла, у нее на лице сияла эта блаженная улыбка психически ненормальной, и на глазах у всех она впилась в меня долгим поцелуем, а потом стала говорить, что все у нас сложится, потому что я у нее один и единственный, что она хочет забеременеть от меня, и предложила сейчас же снять номер в гостинице и идти делать детей. Можете себе представить… а скорее не можете, потому что считаете меня виноватым в этой истории… как же, взрослый женатый мужчина трахнул вашу драгоценную маленькую доченьку…

— Я просто хочу знать, что произошло, доктор.

— Я пытался — очень терпеливо — объяснить Лиззи, что я связан обязательствами по отношению к своей жене и детям. И да, я знаю, все это звучит пошло и банально, обычные отговорки женатых мужчин, но это правда. Да, признаю, однажды я сказал, что вижу свое будущее рядом с ней, и, возможно, это заставило ее думать, будто я брошу свою семью ради нее. Но сейчас, к сожалению, я понял, что должен сделать правильный выбор… Поверьте мне, все это я высказал ей в самой мягкой форме. Я даже репетировал со своим…

Он не договорил, но я догадывалась, что он хотел сказать: «Со своим психиатром».

Он продолжил:

— Лиззи восприняла эту новость, мягко говоря, без энтузиазма. Да что там говорить, она совершенно обезумела, расплакалась, умоляла меня еще раз подумать. Я опять попытался убедить ее в том, что мое решение окончательное: я остаюсь со своей семьей. И вот тогда она совсем слетела с катушек. Она визжала, кричала, угрожала мне. Я пытался ее успокоить, но это ее лишь раззадоривало. Она плеснула мне в лицо вином, опрокинула стол — в общем, была невменяема. Дело зашло так далеко, что пришлось вызвать охранников. Но как только они появились, она снова успокоилась и согласилась на то, чтобы я вывел ее из зала. При этом она шипела, что я заплачу за все по полной…

Он сделал паузу, уже и сам еле сдерживаясь.

— Знаете, что сделала потом ваша полоумная дочь? Она помчалась прямиком в мой дом в Бруклине, вломилась в дверь, оттолкнув мою жену, рванула в гостиную, где мои дети смотрели телевизор, и объявила им, что теперь она будет их мамой… что их отец любит ее, а не их мать, и что они переезжают вместе с нами в какой-то новый дом…

У него дрогнул голос, и он снова замолчал. Я не знала, что сказать, настолько была шокирована услышанным.

— Рут… моя жена… постаралась уладить конфликт, сказала Лиззи, чтобы та немедленно покинула наш дом, иначе она вызовет полицию. Когда Лиззи отказалась…

— Она отказалась?..

— Да, эта психическая отказалась. Поэтому Рут была вынуждена вызвать полицию. Пока они не приехали, Лиззи пыталась забрать с собой детей. Понятное дело, они забились в истерике, и Рут пришлось применить к вашей дочери физическую силу и увести детей в другую часть дома, подальше от нее. Перед самым приездом копов она все-таки сбежала и…

— Вы догадываетесь, где она сейчас может находиться?

— Вы, должно быть, шутите…

— Ей нужна помощь!

— Конечно нужна, черт возьми! Потому что теперь ее разыскивает полиция. И пока мы с вами разговариваем, мой адвокат готовит исковое заявление. Моя жена поклялась, что если Лиззи когда-нибудь посмеет приблизиться к нашим детям…

— Этого не будет. Даю вам слово…

— К черту ваше слово. Я больше никогда не хочу видеть вашу сумасшедшую дочь. И вас я тоже больше никогда не хочу слышать. Понятно?

Связь прервалась. Я встала. Бросилась по коридору к спальне отца. Постучала в дверь.

— Папочка… — закричала я.

Папочка. В детстве я кричала «папочка», когда мне было страшно.

— Ханна, что стряслось?

Дверь открылась. Он смотрел на меня. Я выпалила ему всю историю. Он никак не мог поверить в то, что это правда. Когда я замолчала, он сказал:

— Звони Лиззи.

Я вернулась в свою спальню, схватила телефон, набрала ее номер, но услышала автоответчик. Я позвонила в офис. Ответил кто-то из ее коллег.

— Ее нет, — произнес мужской голос. — На самом деле никто не знает, где она. А кто ее спрашивает?

— Это ее мать.

— Ммм… не хочу вас пугать, миссис Бакэн, но сегодня утром нам дважды звонили из бруклинской полиции. Они тоже ее разыскивают.

Я оставила парню номер своего сотового и попросила позвонить мне, если она объявится или он узнает, что ее нашла полиция. Оставалась последняя возможность: квартира Лиззи. Я позвонила туда. Никто не ответил. Я повернулась к отцу и сказала:

— Я еду в Бостон.

— Я с тобой.

Через двадцать минут мы уже были в машине и двигались по шоссе номер 93. Мы как раз пересекли границу Нью-Гемпшира, когда позвонил Дэн. Я представила ему всю цепочку событий — от сказок Лиззи до леденящих душу откровений Маккуина.

Дэн, как всегда очень выдержанный в кризисных ситуациях, спокойно выслушал меня. Когда я закончила свой рассказ, он сказал:

— Я сажусь в машину и выезжаю, встретимся в Бостоне.

— Хорошо, — ответила я.

— Перед выездом я позвоню в бруклинскую полицию и объясню им, что мы оба уже в пути и хотим помочь им в поисках Лиззи. Заодно узнаю, нет ли у них свежих новостей о том, где она может находиться. Твой отец не звонил своему другу-психиатру, Торнтону, у которого наблюдалась Лиззи?

— Мы связались с ним минут десять назад. Лиззи ему пока не звонила, но мы ввели его в курс дела, и у него есть мой сотовый, на случай, если она даст о себе знать.

— Отлично. Я позвоню тебе с дороги.

— Дэн, как ты думаешь, она не…

— Не знаю.

И в этом тоже был весь Дэн. Он никогда не пытался подсластить пилюлю, никогда не делал вид, что все хорошо, если это было не так. Но именно сейчас мне хотелось слышать сладкую ложь и заверения в том, что все обойдется. Хотя я знала, что ситуация хуже некуда.

Через полтора часа, когда до Бостона оставалось миль пятьдесят, зазвонил мой телефон. Это был Дэн. Он уже побеседовал с бруклинской полицией. О местонахождении Лиззи по-прежнему не было известно. Ее квартиру уже проверили. Были и в офисе. У дома Маккуина был выставлен пост. Фотография Лиззи, которую полиция получила от ее работодателей, была разослана во все полицейские участки Бостона и Кембриджа Копы знали свое дело и работали профессионально.

— Детектив, с которым я общался, сказал, что они расследуют это как дело о пропаже человека, поскольку доктор доверительно сообщил ему о любовном романе и признался, что не хочет шумихи. Мол, нельзя, чтобы все вокруг узнали, что он прибег к полицейской защите от своей бывшей любовницы…

— Сукин сын, — выругалась я. — Ему собственная карьера дороже, чем судьба бедной Лиззи.

— Мне также удалось поговорить с ее психиатром.

— В самом деле?

— Ну, ты же вчера назвала мне его имя, и после твоего звонка я связался со справочной Кембриджа, где мне дали его телефон. Мне повезло. Он был дома. Знаешь, парень произвел на меня хорошее впечатление, и он искренне обеспокоен случившимся. Но он вселил в меня некоторый оптимизм. После нескольких сеансов, что он успел провести с ней, у него сложилось мнение, что она не склонна к крайним мерам вроде суицида… ее состояние он оценивает как галлюцинаторное, но без ярко выраженной депрессии или ненависти к себе, которые заставляют видеть в самоубийстве единственный выход из положения. В то же время он опасается, что ее отчаянный крик о помощи может вылиться в попытку…

— Чего, например?

— Скажем… в попытку самоубийства, в надежде на то, что мужчина, отвергнувший ее, проникнется чувством вины…

— Сценарий мне понятен, — сказала я.

— Доктор очень надеется, что Лиззи позвонит ему, — добавил Дэн. — Он говорит, что в последнее время, когда у нее случались срывы, она всегда первым делом звонила ему. Так что…

— Будем надеяться.

— Да. Что еще нам остается?

Я пересказала отцу свежие (хотя и не слишком обнадеживающие) новости. Он выслушал молча. Потом произнес:

— Думаю, во многом это моя вина.

— Но почему?

— Я должен был позвонить тебе, как только она начала откровенничать со мной о своем романе. По крайней мере, мы могли обмениваться своими наблюдениями о ее душевном состоянии, и кто знает…

— Прекрати сейчас же!

— Знаешь, Ханна, мне было приятно, что она доверяет мне свои тайны…

— Так и должно быть. Ты же ее дедушка.

— Я должен был почувствовать, что у нее начинает ломаться психика…

— Но ты же не сидел сложа руки. Ты нашел ей психиатра. Ты все сделал правильно.

— Но недостаточно.

— Отец…

— Я недоглядел.

В Бостоне мы первым делом поехали на квартиру Лиззи в Лэзер-дистрикт. Отец с интересом разглядывал новые лофты, магазины дизайнерской мебели, латте-бары, молоденьких клерков в костюмах, а потом заметил:

— В шестидесятых перестройка городов подразумевала качественное улучшение бедных кварталов. А сейчас все подчинено тому, чтобы молодые профессионалы с деньгами скупали недвижимость и взвинчивали цены на нее.

Консьерж в доме Лиззи был на посту. В последний раз он видел ее вчера утром, когда она уходила на работу. С тех пор…

— Вы знаете, приходили копы с ордером и попросили меня открыть ее квартиру. Они просто осмотрели все, ничего не трогали и не нарушали порядок. Сказали, что расследуют дело об исчезновении человека — наверное, поэтому не стали переворачивать все вверх дном. Они нашли ее машину в подземном гараже, где она арендует стоянку… и у нас там круглосуточно работает камера видеонаблюдения, так что мы непременно увидим, если она вернется за машиной.

— А нам можно подняться к ней? — спросила я.

— Боюсь, я не имею права пускать кого-либо в квартиру без разрешения хозяина. И поскольку мисс Бакэн нет…

— Я ее мать, а это ее дедушка…

— Очень приятно познакомиться. И я бы рад помочь вам, но порядок есть порядок…

— Пожалуйста, разрешите нам войти, — сказал отец. — Мы можем увидеть там что-то, что подскажет, где ее искать…

— Будь моя воля, вы бы уже были там. Но мой босс очень строгий, и меня просто вышвырнут с работы, если узнают, что я впустил вас без разрешения владельца.

— Мы всего на пять — десять минут, не больше, — взмолилась я.

— Я бы с радостью помог вам, мэм. Потому что, между нами, ваша дочь единственная вежливая и милая в этом доме. Остальные — наглые яппи.

Мы пошли в соседнее кафе «Старбакс». И как раз допивали кофе с молоком, когда позвонил Дэн. Он только что въехал в Бостон и направлялся в полицию Бруклина. Я рассказала ему, что нас не пустили в квартиру Лиззи, и он посоветовал позвонить в управляющую компанию и объяснить ситуацию.

— Ты не могла бы заодно связаться с ее боссом? — попросил он. — Узнай, сможет ли он принять нас завтра утром.

— Я рассчитываю найти ее к тому времени.

— Я уверен, что так и будет, — произнес он таким небрежным и сухим тоном, что было совершенно очевидно, что сам он в это не верит, а говорит исключительно для моего спокойствия. — Я, пока ехал, связался с нашим турагентом в Портленде, и она подыскала нам два номера в новом отеле возле Северного вокзала, называется «Оникс». Район, конечно, не ахти, но…

— Нам подходит, — сказала я, подумав: сколько раз я наблюдала за Дэном в сложных ситуациях, и он всегда справлялся с ними, потому что не терял хладнокровия, оставался деловым, сосредоточенным, ответственным. Вот и сейчас я целиком положилась на мужа и внимательно слушала его рассуждения о выгодной цене на отель, бесплатной парковке и о том, что нам следует рассредоточиться по всему Бостону, чтобы расширить круг поисков.

До вечера мы успели многое. У Дэна состоялся долгий разговор с детективом Лиари из бруклинской полиции, который вел дело и впечатлил Дэна своей решимостью раскрыть его по горячим следам. Он уже поставил «маячок» на все ее кредитки и банковские счета, и это дало первый результат: вчера она сняла с карточки сто долларов, а сегодня пользовалась двумя банкоматами в районе Бостона один находился на Центральной площади в Кембридже, а второй… в Бруклине, в пяти минутах ходьбы от дома доктора.

— Лиари полагает, что она продолжает охотиться за доктором или ведет тайную слежку за детьми, — сказал Дэн. — Его это радует… ну, разумеется, только с точки зрения расследования… потому что это означает, что вскоре она может появиться возле его дома или офиса. И благодаря сведениям о снятии наличных в банкоматах, мы теперь знаем, что она по-прежнему в Бостоне.

Дэн поделился со мной этой информацией в баре отеля «Оникс». Было восемь вечера. Мы только что зарегистрировались в гостинице. Отец сразу поднялся к себе в номер. Он был настолько измотан, что я настояла на том, чтобы он шел спать. Видит Бог, с каким рвением он исполнял сегодня роль детектива: своим ходом отправился в Кембридж, на встречу с психиатром Лиззи. У того не было никаких новостей, но отец остался доволен, услышав, что у Лиззи нет склонности к суициду, а еще больше порадовал прогноз психиатра, который заверил в том, что ее галлюцинаторное состояние лечится, и очень успешно. Отец позвонил и в управляющую компанию дома, в котором она жила, и после недолгих уговоров с мягким выкручиванием рук добился разрешения зайти в ее квартиру завтра утром.

Пока отец был в Кембридже, я съездила в финансовый квартал города, где встретилась с Питером Керби. Он руководил департаментом, где работала Лиззи. На вид ему было не больше тридцати — подтянутый, ухоженный, высокообразованный, он искренне переживал за Лиззи, но при этом (я почувствовала) ему очень хотелось завершить разговор, чтобы поскорее вернуться к своей работе и делать деньги.

Впрочем, все пятнадцать минут, что мы провели вместе, он был исключительно внимателен, отзывался о Лиззи как об одном из лучших игроков их команды: «Она всегда приносила по двести процентов и работала на результат».

— Здесь все, — он обвел рукой офис за стеклянной перегородкой своего кабинета, — серьезно мотивированные сотрудники. В таком окружении нелегко выжить. Но Лиззи даст сто очков любому, потому что она всегда стремится быть победителем. Для нее недостаточно просто закрыть сделку или выбить для клиента привычные семь процентов на инвестициях. Она должна добиться девяти процентов или закрыть сразу три сделки. У нее феноменальная работоспособность. Охранники частенько докладывали мне, что пару раз в месяц она просиживала в офисе весь уик-энд. Любой управляющий может только мечтать о таком сотруднике. Но если позволите быть с вами откровенным…

— Прошу вас, — сказала я.

— Меня всегда беспокоило, что Лиззи в какой-то момент может сломаться. Понимаете, нельзя выдержать такой темп. Я постоянно подталкивал ее к тому, чтобы она искала какие-то другие выходы для своей энергии… скажем, тот же велосипедный клуб, куда она, я знаю, записалась, поскольку именно там познакомилась с доктором Маккуином…

— Вы о нем знаете?

— Полиция посвятила меня в подробности. Но, честно говоря, до меня доходили слухи, циркулирующие по офису, о ее романе с женатым мужчиной. Не то чтобы это мое дело… или, лучше сказать, дело компании… вмешиваться, пока это не становится достоянием гласности…

— А если все-таки становится?

— Чтобы быть до конца честным с вами, миссис Бакэн… если в газеты просочится информация о том, что ваша дочь пропала после того, как угрожала доктору Маккуину и его семье, думаю, ее положение в нашей компании станет уязвимым. Что весьма печально, поскольку она исключительно одаренный сотрудник.

— Другими словами, обратно вы ее не возьмете.

— Я этого не говорил, миссис Бакэн. Если ее найдут в ближайшее время и если, после необходимого медицинского вмешательства, ее психическое состояние будет оценено врачами как стабильное, я буду бороться за то, чтобы ее восстановили в должности. Но если вся эта история вылезет наружу… откровенно говоря, ее пребывание в нашей компании станет невозможным. На самом деле мы всегда очень человечно относимся к своим сотрудникам… особенно к таким ценным кадрам, как ваша дочь. Но совет директоров придерживается консервативных взглядов, когда речь идет об имидже компании. А поскольку мы живем во времена консерватизма, мне пришлось бы биться насмерть со своими боссами за то, чтобы оставить вашу дочь в компании. Мне очень жаль, что приходится заканчивать на столь пессимистичной ноте, но я предпочитаю не скрывать правду о том, что будет нелегко восстановить вашу дочь на работе.

Пересказывая этот разговор Дэну за бокалом вина в баре «Оникса», я поймала себя на мысли: Лиззи — лучший игрок в команде… Мисс Двести процентов? Это так не сочеталось с образом молодой женщины, которая еще в колледже частенько высмеивала чересчур усердных студентов, день и ночь корпевших над учебниками и мечтающих только о карьере. И вот теперь…

— Я никогда не знал, что она так много вкалывала, — сказал Дэн. — Похоже, ее и впрямь высоко ценили на работе.

— Прекрати говорить о ней в прошедшем времени.

— Я говорю о ее бывших работодателях. Ты же сама сказала, что обратно они ее не возьмут.

— Что, в общем-то, не так уж плохо.

— Это ты так думаешь. А для Лиззи…

— Работа помогла довести ее до такого состояния. Между прочим, Лиззи всегда ненавидела то, чем она занимается.

— Мне она этого не говорила.

— Потому что ты никогда не спрашивал.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказала. Она не обсуждала с тобой свою работу.

— Потому что…

— Потому что не обсуждала.

— Ты к чему-то клонишь, я угадал?

— Прекрати, Дэн…

— Прекрати что?

— Я не хочу из-за этого ссориться.

— Из-за чего «из-за этого», Ханна? Ты упрекаешь меня в том, что я не был рядом с дочерью, когда она нуждалась во мне?

Я напряглась. Вот уже много лет мы не ссорились из-за детей. И я знала, что в тех редких случаях, когда Дэн выходит из себя, его невозможно остановить.

— Дэн, мы оба очень устали, и нам страшно… — начала я.

— Но ты по-прежнему думаешь, что я уделял дочери мало внимания и в этом причина ее нынешнего нервного срыва…

— Не обвиняй меня в том, чего я не говорила…

— А тебе и не надо было ничего говорить. И без того понятно, о чем ты думаешь…

— Нет, понятно только одно: ты винишь себя за то, что редко бывал дома, когда Лиззи была маленькой, и вот во что это вылилось…

— Вот! Наконец-то ты произнесла это. Я редко бывал дома. А почему? Я строил свою практику, зарабатывал деньги, обеспечивал нашу жизнь, чтобы…

— Дэн, что это тебя так понесло?

— И вот потому, что меня вечно не было дома, она не могла мне довериться…

Я накрыла его руку ладонью. Он тут же отдернул ее:

— Я не нуждаюсь в твоих утешениях. Мне нужна…

Он отвернулся, закусил губу. В его глазах стояли слезы.

— Мне нужна Лиззи, — прошептал он.

Я тронула его за плечо. Он поморщился.

— Дэнни, не казни себя…

— Тебе легко говорить. Вы с ней были подружками…

Он встал.

— Пойду пройдусь, — сказал он.

— На улице холодно.

— Плевать.

Он схватил свое пальто и стремительно вышел из дверей отеля.

Я не бросилась следом за ним, поскольку знала, что, когда с Дэном случаются такие приступы злости и самобичевания, его нужно оставить в покое. Но — и опять это многозначительное но — я не могла оставаться спокойной после его откровений; мне было больно от его раскаяний в том, что он не уследил за Лиззи, будучи занятым своей карьерой.

Но действительно ли он был виноват? Лиззи всегда обожала своего отца — даже в мятежные подростковые годы, когда я в ее глазах была сущей безбожницей. У них никогда не было конфликтов. Так почему же сейчас он винит себя в том, что был плохим отцом, и считает, что в этом причина ее нервного срыва?

Наверное, потому, что это свойственно всем родителям. В глубине души живет страх, что где-то мы совершили ошибку, что именно мы виноваты… во всем. Дети — это великое счастье, и мы благодарны за них судьбе. И все-таки втайне готовы признаться, что без них жизнь могла бы быть пусть не такой яркой и насыщенной, но куда более легкой и спокойной. И это, в свою очередь, порождает вопрос: почему мы связываем себя пожизненными обязательствами, причиняющими столько боли?

Я допила вино. Оплатила счет. Потом поднялась в номер, разделась, забралась в постель и уже, наверное, в десятый раз за сегодняшний день позвонила Лиззи на сотовый и домой. Никакого ответа. К ранее оставленным пяти сообщениям я добавила еще одно — номер нашего телефона в отеле «Оникс» — и попросила звонить в любое время дня и ночи.

Я рассеянно щелкала пультом телевизора, переключаясь с канала на канал. Телевизор я смотрю так редко — новости, иногда старые фильмы или сериалы, — что уже и забыла, какое это пустое времяпрепровождение. Вскоре мне порядком надоел ящик. Выключив его, я пошла в ванную, приняла таблетку травяного снотворного, которое всегда при мне, и вернулась в постель. Пока пролистывала свежий номер «Бостон глоб», который прихватила в лобби, снотворное подействовало, и я провалилась в сон.

В глаза ударил свет ночника, рядом улегся Дэн. Я покосилась на будильник: час восемнадцать.

— Ты так долго гулял?

— Хотелось подышать воздухом.

— Но четыре часа…

— В итоге оказался в баре на Бэк-Бэй.

— Ты что, пешком дошел до Бэк-Бэй?

— Я искал…

Он замолчал и отвернулся.

— Искал Лиззи?

Он кивнул.

— Где же?

— В районе парка Коммон, там всегда много бездомных. Заходил в каждый отель, спрашивал, не регистрировалась ли там Лиззи Бакэн. Потом прочесал все бары и рестораны до Ньюбери-стрит. Когда дошел уже до Симфонического зала, понял, что мне необходимо выпить…

Я потянулась к нему и крепко обняла.

Он отстранился и сказал:

— Мне сейчас совсем не до этого.

Дэн взбил подушку, зарылся в нее и уснул. Я долго смотрела на спящего мужа, думая о том, что иногда он кажется таким открытым, а иногда — чертовски непробиваемым, и что в его жизни до сих пор остаются уголки, полностью закрытые для меня.

Звонок портье, который я заказала, разбудил нас в половине восьмого. Несмотря на похмелье, Дэн первым вскочил с постели и поплелся в ванную. Когда он вышел оттуда, в клубах пара от горячего душа — мой муж всегда мылся чуть ли не кипятком, — он посмотрел на меня виновато и произнес лишь одно слово:

— Прости.