Испытание правдой Кеннеди Дуглас
За окном сгущались сумерки.
— Скажем, через полчаса.
Затем я позвонила в городскую гостиницу «Хилтон Гарден Инн» и забронировала два номера — один на свое имя, другой — на имя Джеффа. Потом перезвонила секретарю Дэна и попросила ее передать, что буду ждать мужа в отеле «Хилтон Гарден Инн» и все объясню позже, когда доберусь туда.
Теперь настала очередь самого трудного разговора. Сделав глубокий вдох, я набрала номер сотового телефона сына.
Джефф разговаривал со мной сдержанно и холодно.
— Я в арендованной машине, сейчас проезжаю Уэллс, — сказал он, упоминая городок на границе Мэна и Нью-Гемпшира — Буду у вас минут через сорок пять.
— Знаешь, я хочу, чтобы ты встретился со мной и отцом в городе, — сказала я, назвав отель и объяснив, что домой сейчас ехать нельзя.
— Почему вся эта история вылилась в такой балаган? — раздраженно произнес он.
— Скажи спасибо «Бостон геральд», Джефф.
— Твой комментарий насчет аборта тоже подлил масла в огонь.
Я уже готова была вспылить, но сдержалась:
— Поговорим об этом позже, в отеле.
И нажала отбой.
Поднявшись наверх, я сложила в сумку одежду на несколько дней. Потом зашла в свой кабинет и засунула в дорожную сумку лэптоп. Марджи позвонила как раз в тот момент, когда я закончила сборы.
— Ты не представляешь, что здесь творится, — сказала я, выглядывая в окно. За это время успел подтянуться и грузовик с канала Эй-би-си. — Прямо-таки медийный ажиотаж…
— Я в курсе — минут пять назад тебя показывали по «Фокс ньюс».
— Но я же отказалась дать им интервью, — в ужасе воскликнула я.
— Да, они как раз это и показали.
О боже!
— Неужели показали и то, как я…
— Послала их репортера? Конечно показали. Это же «Фокс ньюс» — они обожают портить людям жизнь… хотя, воспевая семейные ценности, все-таки пропустили твое нецензурное ругательство.
— Я выглядела психопаткой, да? Наверняка представили меня чокнутой.
— Не смей так говорить.
— Это означает, что и ты считаешь мое выступление полным провалом.
— Ты выглядела измученной, расстроенной и рассерженной из-за столь наглого вторжения прессы, но кому какое дело? Твой ребенок пропал — у тебя есть полное право выглядеть и чувствовать себя взбудораженной.
Я посвятила ее в план своего побега.
— Здорово придумано. Я позвоню тебе через пару часов, надо кое-что обсудить. У нас в офисе телефон раскалился.
— Меня уже тошнит от этих звонков.
— Сейчас самый трудный этап. Через пару дней вас с Дэном оставят в покое. Удачи тебе с побегом.
Я посмотрела на часы. Половина шестого. Я погасила свет везде, кроме спальни, подхватила две дорожные сумки и спустилась в подвал. За стенкой игровой комнаты Дэна находился проход, который вел в сад, в старый погреб для хранения яблок. В свое время мы переоборудовали его — построили этот соединительный туннель к дому, провели электричество, — так что он стал вполне современной кладовой. Сейчас погреб был забит коробками и старыми велосипедами, но двери по-прежнему открывались в сад. Ключ от замка я нашла на полке над электрощитком. Створки дверей находились прямо над головой, и рядом всегда стояла маленькая лесенка, на всякий случай. Я забралась на лестницу, отперла замок и, навалившись всей массой, толкнула одну из створок. Она с глухим стуком легла на землю. Холодный ветер ударил мне в лицо. Я выждала мгновение, проверяя, не привлекла ли открытая дверь внимания журналистов, которые могли догадаться выставить пост в саду. Но для них я по-прежнему находилась наверху, в спальне. Я снова спустилась в погреб, выключила свет, схватила свои сумки, взобралась с ними по ступенькам, выставила сумки на землю и вылезла сама. Закрыв дверцы, нервно оглянулась по сторонам. Все чисто… Подхватив сумки, я проскользнула за деревья, в дальний угол нашего сада. Затем вышла на задний двор соседей, супругов Бауэров, с которыми мы совсем не общались, разве что раз в год обменивались рождественскими открытками. Было облегчением увидеть, что на их подъездной аллее нет ни одной машины и в доме погашен свет. Я благополучно миновала площадку у открытого бассейна, обогнула лужайку и вышла в тупик, которым заканчивалась соседняя улица. Чуть впереди стояло такси. Я постучала в стекло. Таксист вышел, взял мои сумки и положил их в багажник. Я тем временем забралась на заднее сиденье. Он сел за руль, посмотрел на меня в зеркало заднего вида и спросил:
— Вы разве не на Чемберлен-драйв живете?
— Я в бегах.
— От этих телевизионщиков, что дежурят перед вашим домом?
— О да…
— Вы что же, убили кого-нибудь?
— К сожалению, не удалось, — сказала я, думая о Марке Маккуине.
Спустя двадцать минут мне уже показывали мой номер в «Хилтон Гарден Инн». Он был — как я и просила — достаточно просторный, поскольку я не знала, как долго нам придется здесь жить. Как только я распаковала вещи, в дверь постучали. Это был Джефф. Я не виделась с ним вот уже несколько месяцев и сейчас попыталась не выказать того ужаса, в который повергла меня его внешность. Еще в Рождество он показался мне чересчур упитанным, но с тех пор он заметно прибавил в весе, и я не могла избавиться от ощущения, будто он выглядит лет на десять старше. Как всегда, он был напряжен. Впрочем, это было его естественное состояние. Даже если мы бы встретились не при таких трагических обстоятельствах, Джефф все равно не смог бы расслабиться.
— Мама, — тихо произнес он, целуя меня в щеку.
— Ты уже зарегистрировался? — спросила я.
— Да, — ответил он и прошел в гостиную. — А где отец?
— Скоро будет.
— Мне только что звонила Шэннон. Сказала, что видела тебя на «Фокс ньюс». Она очень расстроенна.
— Из-за того, что ее свекровь нецензурно обругала репортера?
— Она сказала, что ты выглядела сумасшедшей.
— Именно так я себя и чувствую.
— Не знаю, как ты могла позволить довести все это до такого абсурда. И еще этот твой комментарий про аборт…
И снова я попыталась сдержаться. На этот раз безуспешно.
— Эти репортеры толпятся у дверей моего дома только потому, что твоя бедная сестра пропала без вести, а этот негодяй, он же звездный доктор, находится под подозрением. И говорить о том, что все это из-за моей реплики про аборт…
— Хорошо-хорошо, — сказал он. — Просто я немного взвинчен.
— Не ты один…
— Шэннон закатила скандал, когда прочитала сегодня статью в «Геральд». Она очень сердита на тебя, мам.
— Это ее право.
— Да, но она злится и на меня тоже.
— Что, и в этом я виновата?
— Послушай, ты знаешь, как мы относимся к праву на жизнь нерожденного ребенка…
— Какой-то нечистоплотный журналист задал мне коварный вопрос о том, поддерживаю ли я решение Лиззи о прерывании беременности. И вот дословно то, что я сказала «Если она сочла это решение правильным на тот момент и если она приняла его без всякого давления со стороны… тогда да, я одобряю». И что в этом такого злодейского? Мы оба знаем, как Лиззи любит детей. Я абсолютно убеждена в том, что Маккуин уговорил ее сделать аборт, пообещав, что у них будет общий ребенок после его развода. Лиззи говорила об этом твоему деду…
— Зачем она ему это рассказывала?
— Потому что они были близкими друзьями… и что в этом плохого?
— Он не тот человек, с кем я бы стал советоваться в вопросах морали.
— Знаешь, что я тебе скажу, сыночек? Я бы к тебе тоже не стала обращаться за советом. Как и твоя сестра, потому что и ей, и мне известно, каким жестким, догматичным и безжалостным ты стал…
— Не сваливай на меня свои родительские огрехи…
Его слова хлестнули меня, как пощечина, хотя в глубине души я догадывалась, что когда-нибудь услышу их.
— Я не принимаю от тебя таких упреков, — сказала я.
— Очень плохо.
— Что с тобой произошло, Джефф? Когда ты превратился в такого озлобленного субъекта? И почему?
Он поморщился, не ожидая, что получит сдачи. Но ответить не успел, потому что в дверь снова постучали.
Джефф открыл. Вошел Дэн. Он протянул руку сыну, который в ответ сжал его плечо и сочувственно кивнул. Потом Дэн повернулся ко мне.
— Я не понимаю, почему мы должны скрываться здесь, — произнес он.
— Потому что дома я оказалась в осаде. И потому что Марджи предложила…
— С каких это пор всем распоряжается Марджи? — спросил Дэн.
— С тех пор, как она предложила свои услуги…
— Ты могла бы посоветоваться со мной, — сказал он.
— Ты все равно был занят в операционной, и, поскольку мы внезапно оказались в центре внимания ведущих средств массовой информации, я с радостью пригласила ее на роль нашего пресс-секретаря… все-таки она одна из ведущих нью-йоркских пиарщиц…
— Возможно, она не совсем подходящая кандидатура, — сказал Джефф.
— Почему это вдруг?
— Потому что сейчас, как я думаю, нам нужен тот, кому по зубам такие акулы, как «Фокс ньюс»…
— Марджи — профессионал высшей пробы…
— И что, она способна выпустить заявление, опровергающее твои комментарии об аборте?
Я отвернулась на мгновение, непроизвольно сжимая кулаки. Потом снова обратилась к сыну:
— Если бы я хотела отказаться от своих слов, Марджи подготовила бы соответствующее заявление. Но она не станет делать его исключительно по политическим мотивам, как бы тебе этого ни хотелось.
— Конечно, ведь Марджи — известная нью-йоркская либералка.
— К тому же она еврейка.
— Это не имеет никакого отношения…
— Да, ты прав. Как бы то ни было, я не стану отказываться от своего заявления, потому что а) это было бы нечестно по отношению к моей дочери, и б) я всегда верна своему слову… даже если…
— Я знаю, знаю, — сказал Джефф, — твои слова попросту исказили. Что ж, заявление от твоего имени могло бы снять недопонимание.
— Ты не услышал меня: я не стану отказываться от своих слов.
— Что ты об этом думаешь, отец? — спросил Джефф.
— Что об этом думает твой отец, — со злостью произнесла я, — не имеет значения, потому что это мое заявление, моя дочь…
— Лиззи и моя дочь тоже, — сказал Дэн, — и я согласен с Джеффом, хотя и по другим причинам. Комментарий, подобный тому, что ты дала, играет на руку моралистам от массмедиа, которые с удовольствием втопчут в грязь либералку, считающую нормой то, что ее дочь…
— Да плевать мне на них. Я не откажусь от своих слов.
— Может, ты все-таки подумаешь сейчас о Лиззи? — сказал Дэн.
— А о ком, по-твоему, я думаю каждую минуту каждого дня и ночи? В любом случае, мое мнение об аборте никоим образом не повлияет на усилия полиции по поискам Лиззи. Но если вдруг она увидит, что я отказалась от своего заявления, это может оттолкнуть ее от нас еще дальше… и я уверена, что детектив Лиари согласился бы сейчас со мной. Ты виделся с ним сегодня?
Джефф кивнул.
— Он хороший парень, как мне кажется, — сказала я.
— Да, только результатов пока ноль, — заметил Джефф.
— Он делает все возможное, — возразила я.
— Я хочу нанять частного детектива, — сообщил Джефф.
— В этом нет необходимости, тем более что это может помешать расследованию Лиари.
— У нас на фирме есть несколько частных сыщиков, они суперпрофи и никогда не путаются под ногами у копов.
— Лиари на нашей стороне, — сказала я.
— Вот и хорошо.
— Позволь спросить: если бы Лиари был «преданным христианином», ты бы иначе к нему относился?
— Ханна, сейчас не время для подобных дискуссий, — вмешался Дэн.
— Да нет, отчего же, все это предсказуемо, — сказал Джефф. — Ты всегда должна внести свою ложку дегтя, ввернуть атеистическую шпильку…
— Я это делаю исключительно потому, что ты прикрываешься своей христианской верой, как щитом, и ведешь себя так, будто знаешь ответы на все вопросы… что, увы, не так.
— Хорошо, Ханна, — сказал Дэн, — достаточно…
— Нет, не достаточно, потому что снова, вместо того чтобы объединиться как одна семья, мы готовы вцепиться друг другу в глотки. И все твоя абсурдная набожность…
— Я даже слушать это не хочу, — сказал Джефф. — Ты запутала ситуацию своими неуместными комментариями до такой степени, что Шэннон поставила ультиматум: если ты не откажешься от своих слов, внуков ты в ближайшем будущем не увидишь.
Я в шоке уставилась на него:
— Ты не посмеешь это сделать.
— Еще как посмею.
— Ты разлучишь своих родителей с их внуками только потому, что не согласен с моими высказываниями об аборте?
— На отца этот запрет не распространяется, — сказал Джефф.
В моем взгляде смешались удивление и презрение, когда я спросила:
— Ты сам-то слышал, что сказал, Джефф?
— Шэннон считает, что ты оказываешь на детей плохое влияние.
— На двухлетнего и четырехлетнего? И чтобы я могла сказать такое своим внукам…
— Это твой выбор, — отрезал Джефф.
— Нет, Джефф, выбор на самом деле твой.
Зазвонил мой сотовый. Это была Марджи.
— Я не вовремя?
— Боюсь, что да.
— Ты сейчас с Дэном и…
— Джеффом.
— Кто это? — спросил Джефф.
— Марджи.
— Скажи ей, что я хочу посмотреть заявление от имени семьи, которое она, надеюсь, подготовила, — сказал он.
— Ты слышала? — спросила я Марджи.
— Еще бы. И можешь передать своему очаровательному сынишке, что заявление отправлено на твой электронный адрес. Но послушай… мне необходимо коротко переговорить с тобой тет-а-тет. Можешь придумать какой-нибудь предлог и перезвонить мне, но только чтобы их рядом не было?
— Хорошо, — сказала я и нажала отбой. — Мне надо спуститься вниз и забрать факс.
— Что, консьерж не может принести?
— Я хочу покурить, — придумала я.
— Не могу поверить, что ты до сих пор сидишь на этой наркоте, — фыркнул Джефф.
— Это бывает крайне редко, — сказала я, — и сигарета — очень хороший друг.
Я схватила пальто и сказала, что вернусь через десять минут.
Спустившись в лобби, я остановилась у стойки администратора и спросила номер факса отеля. Выйдя на улицу, я закурила, жадно затягиваясь, и позвонила Марджи. Она ответила сразу же.
— Ты дома? — спросила я.
— Да, моя спальня отныне — командный пункт.
— У тебя, случайно, нет факса?
— Конечно есть. А почему ты спрашиваешь?
— Мне нужно, чтобы ты прислала по факсу семейное заявление, которое я сегодня одобрила. Это был предлог, чтобы спуститься вниз.
— Не вопрос. Но послушай, дорогая, семейное заявление — это теперь сущий пустяк.
— Что случилось?
— Тебе о чем-нибудь говорит имя Чак Канн?
— Это не тот ли парень из правых, у которого свой новостной сайт?
— В точку. «Новости от Канна». Великий распространитель консервативной пропаганды, мастер по обливанию грязью, и поверь мне, в наши дни у него полно соперников в этом деле. Помнишь, как он охотился на Клинтона? В общем, этот парень еще один переродившийся революционер, который теперь ненавидит всё и вся, что так или иначе связано с шестидесятыми. И завтра на своем сайте он выкладывает в качестве темы дня материал о книге Тобиаса Джадсона, которую наверняка некий пронырливый пиарщик вроде меня вложил в его мерзкие ультрареспубликанские ручки. Дорогая, мне нелегко говорить об этом, но боюсь, что Канн или кто-то из его прихвостней провел свое расследование и докопался…
Я отняла трубку от уха. Потому что уже знала, что последует дальше.
Глава седьмая
Странное это ощущение — сидеть на бомбе с часовым механизмом. Мне всегда было интересно, что испытывает камикадзе, когда грузится в автобус в Тель-Авиве или Багдаде, обмотанный взрывчаткой и проводами, за минуту до взрыва. Смотрит ли он на своих ничего не подозревающих соседей-пассажиров с холодной и безжалостной одержимостью фанатика, настолько убежденного в справедливости своего дела и священной миссии, что даже не задумывается о тех жизнях, которые собирается уничтожить? Или все-таки наступает то страшное мгновение психического ужаса, когда он осознает безумие своего злодейства? И тогда утешает себя лишь тем, что уже не увидит кровавого месива, которое оставит после себя?
В тот вечер, за ужином в ресторане рядом с отелем, я поймала себя на мысли: вас тоже накроет взрывом. И в этом виновата только я. Мой давний и единственный грех вдруг эксгумировали и собирались явить публике. И поскольку жизнь нашей семьи после исчезновения Лиззи и так уже стала новостью номер один, можно было не сомневаться в том, что интерес к этому грязному эпизоду из прошлого (как объяснила мне Марджи) взметнется до небес.
— Единственное, что может утешить в делах такого рода, — сказала Марджи после того, как выложила мне новость по телефону, — так это то, что общественное внимание имеет очень короткий век. Да, будет вспышка, ажиотаж — мы постараемся это контролировать, — но потом все сойдет на нет. И я это говорю тебе сейчас, дорогая, чтобы ты изначально помнила о том, что это не навсегда… это как ночной кошмар, после которого обязательно наступит пробуждение.
— Другими словами, — сказала я, — для меня начинается кошмар.
Пауза. Потом Марджи продолжила:
— Я не собираюсь тебе лгать. Как я вижу ситуацию, пока она дерьмовая. Я много чего могу сделать, чтобы снизить потери, но самая большая проблема в том…
Вот передо мной за столом сидит мужчина. Мой муж на протяжении последних тридцати лет. Человек, с которым я в свое время решила связать жизнь. И у меня в сумке сейчас спрятана распечатанная копия информационного материала, который завтра утром будет выложен в Сеть и потребует, как минимум, серьезных объяснений. Но это был «самый мягкий» сценарий. Другой проблемой был другой мужчина, тоже сидевший напротив: мой твердолобый сын, который давно уже видел мир только в черно-белых тонах. Это страшно, когда осознаешь, что ты и твой ребенок, для которого ты всегда хотела только лучшего, больше не одно целое. Как возможно, чтобы такие близкие, родственные отношения распались… тем более что за всю жизнь между нами не было ни одного серьезного конфликта, который мог бы вызвать такое отчуждение? Вот что особенно удивляло меня в наших нынешних отношениях с Джеффом. Уже после получаса общения друг с другом мы срывались на споры и крик.
Я украдкой посмотрела на сына, который увлеченно беседовал с отцом. Они обсуждали цены на недвижимость в Портленде, стоит ли Джеффу инвестировать в земельный участок к северу от Дамрискотта. Джефф на мгновение перехватил мой взгляд и тут же отвернулся, брезгливо поджав губы. Я еле сдерживала слезы. Для меня сейчас не только дочь пропала, но и сын, который угрожал отнять у меня внуков из-за досадной реплики, вырванной из контекста. Но даже если бы мне каким-то образом удалось примириться с ним, установить хотя бы видимость доверительных отношений, все это пойдет прахом, узнай он про книгу Тобиаса Джадсона. Я и представить не могла, как он отреагирует на свою мать в роли мадам Бовари и Эммы Гольдман, верной подруги бывшего радикала… не говоря уже о том, что она с «малышом Джеффом» на руках перебрасывала «любовь всей своей жизни» в политическую ссылку в Канаду, нарушая при этом сразу пять федеральных законов.
А ведь был еще Дэн. Как он воспримет новость о том, что я предала его тогда — переспала с другим мужчиной, пока он уезжал к своему умирающему отцу? И если этого предательства недостаточно, тогда как он отнесется к выдумкам Джадсона о том, что я потеряла голову от любви к ослепительному молодому якобинцу и жаловалась ему на заточение в браке с нелюбимым мужем?
Не было ни единого шанса, что Дэн и Джефф не узнают об этом. В этом Марджи успела меня убедить.
— Самое поганое в этом деле то, что тебя вычислил этот ублюдок, Чак Канн. Как только повесишь трубку, зайди на его сайт и прочти статью. И хотя мы, конечно, можем выступить с ответным ударом, заявив, что твои слова исказили и Джадсон сфабриковал всю эту историю, правовых последствий мы, боюсь, не добьемся. Если бы это была Англия, где законы об ответственности за распространение клеветы чаще всего трактуются в пользу жертвы, мы могли бы в два счета наложить судебный запрет на деятельность Канна… а Джадсона вообще бы кастрировали за то, что он тебя опорочил, хотя и использовал псевдоним. Но мы живем в старой доброй Америке, где — хорошо это или плохо — считается, что грязью можно обливать бесплатно… даже если твои откровения — сплошь выдумка. Так что нам придется как-то держать удар.
— Но что, черт возьми, я скажу Дэну?
— Скажи ему, что по большей части это ложь…
— Я действительно спала с этим парнем, Марджи. Это не ложь.
— Хорошо, но это случилось тридцать лет назад. За сроком давности…
— Я просто не представляю, как он на это отреагирует…
— Он не захочет тебя терять, дорогая. Вы уже приросли друг к другу. Вам столько лет хорошо вместе. Ты не даешь никаких поводов для ревности. Тем более после того, как — осмелюсь сказать — вам обоим уже стукнуло по пятьдесят. В любом случае, тот флирт был всего лишь эпизодом. Никаких повторов ведь не было, правда?
— Ты знаешь, что с тех пор я была верна мужу. Если что, я бы тебе сказала.
— Тогда я склоняюсь к тому, что Дэн, будучи по натуре флегматиком, философски отнесется к этому…
— Марджи, хватит играть в Полианну[62]…
— Ну, хорошо, его, возможно, огорчат откровения Джадсона о том, что ты без памяти в него влюбилась, но как только мы выступим с опровержением и вдобавок атакуем Канна за вторжение в частную жизнь…
— Дэн все равно возненавидит меня.
— Не драматизируй раньше времени. Кто знает, может, он удивит тебя? Ему ведь в этой истории тоже есть что терять, и ему придется подставить тебе плечо. Более того, он захочет подставить тебе плечо, чтобы показать миру семью, выступающую единым фронтом.
— Но как мне ему все рассказать?
— Вот это, конечно, вопрос, подруга, и тут я тебе не завидую. Но в любом случае, ты должна покончить с этим сегодня вечером… потому что к завтрашнему утру об этой истории будут трубить все. Он должен услышать ее от тебя. Он должен принять твою сторону, прежде чем прочтет вранье Канна и уж тем более прежде чем прикоснется к этой чертовой книге.
Закончив разговор с Марджи, я снова закурила. Страх — все-таки странное чувство. Он замешан на боязни разоблачения, явления миру тебя, настоящего. Большую часть своей жизни я прожила по законам страха. Это он помешал мне поехать во Францию (страх потерять Дэна). Он держал меня в браке (страх одиночества). Он не давал мне говорить то, что я думаю, на работе или в обществе (страх подвергнуться остракизму). Страх мешал мне разрушить устойчивое равновесие моего маленького мирка. И вот теперь…
Теперь я знала, что все полетит в тартарары. И это был самый тяжелый страх — страх потери… и вступления в terra incognita, где все, что тебе дорого, вдруг оказывается под угрозой.
Я докурила сигарету, отмахнувшись от осуждающего взгляда женщины, которая покачала головой, проходя мимо, словно я по-прежнему была глупой тринадцатилетней девчонкой, не соображающей, что курить на публике неприлично. Я вернулась в отель и спросила у консьержа, есть ли у них помещение, где гости могут почитать свою электронную почту. Он направил меня в бизнес-центр на втором этаже. Женщина за стойкой включила для меня компьютер в маленькой кабинке и предложила мне чай, кофе или воду. Неразбавленная водка сейчас была бы в самый раз.
Как только она ушла, я села за компьютер и набрала в поисковике: www.canned-news.com.
В считаные секунды меня соединили с сайтом Новости от Канна: Правда за ширмой лжи. Под этим лозунгом шла цитата из газеты «Нью-Йорк таймс»: «Нравится вам или нет его экстремизм, но факт остается фактом: сайт Чака Канна выдает больше сенсаций, чем любая другая новостная служба нашей страны, и он давно уже стал источником информации для каждого из нас». Великолепно.
Я перешла от саморекламы к указателю. Пробежав глазами анонс самых громких историй дня, остановилась на заголовке:
ЧИКАГСКИЙ ТОК-ЖОКЕЙ
РАССКАЗЫВАЕТ ИСТОРИЮ МАДАМ БОВАРИ ИЗ СВОЕГО
РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОШЛОГО
Я кликнула статью. Зажмурилась. С трудом заставила себя открыть глаза. И начала читать:
«Ставлю этому парню высший балл за амбиции. Тобиас Джадсон стремится стать Рашем Лимбо Среднего Запада.
Джадсон — который уже произвел впечатление на слушателей канала WBDT в Мичигане — в свое время был, по собственному признанию, «лево-умеренным радикалом» и даже удостоился чести находиться в списке разыскиваемых ФБР за укрывательство двух товарищей-«метеорологов», устроивших взрыв в здании оборонного ведомства в Чикаго. Ныне убежденный республиканец и евангелист-христианин, Джадсон представил миру свою откровенную книгу «Я больше не марширую», в которой подробно описал сумасшедшие годы в подполье «метеорологов». Хотя это, конечно, не Хемингуэй — а уже история перерождения в богобоязненного отца семейства и вовсе приторно-слащавая, — но в книге немало и натуралистичных подробностей опасных революционных игр, которыми баловались «метеорологи» и другие антиамериканисты шестидесятых, так что есть о чем поразмышлять.
Но, несомненно, самая захватывающая глава — «Любовь в бегах», в которой описан короткий, но страстный роман Джадсона с женой доктора маленького новоанглийского городка; эта молодая женщина была раздражена ролью домохозяйки и горела желанием заняться все той же леворадикальной политикой, которой был так увлечен ее знаменитый отец-профессор, известный деятель антивоенного движения.
Джадсон тактично прибегает к псевдонимам, когда рассказывает о женщине и ее отце. Они появляются в книге как Джеймс Виндзор Лонгли и Элисон. Точно так же он переименовывает настоящее место действия, и для читателя это город Кройдон, штат Мэн. Но, как уверяет Джадсон в предисловии, все события, описанные в книге, реальные, включая клятвы «Элисон» в любви к Джадсону, когда после их двухдневного сексуального марафона она везет его в Канаду, спасая от преследования федеральных властей.
Сегодня, после небольшого расследования, проведенного своими силами, мы можем раскрыть настоящие имена главных действующих лиц этой маленькой драмы. Профессор-радикал — не кто иной, как историк Вермонтского университета Джон Уинтроп Лэтам, ныне на пенсии, но в золотые деньки своего революционного прошлого — убежденный антивоенный активист, хотя кто мог ожидать такого от потомственного американского аристократа. Не составило труда разузнать, что дочь Уинтропа, Ханна, действительно проживала со своим мужем-доктором, Дэниелом Бакэном, в маленьком городке штата Мэн — Пелхэме — в том самом 1973 году, когда судьба занесла туда Джадсона.
Ныне Ханна Бакэн учительствует в школе Портленда, а ее муж возглавляет ортопедическое отделение Медицинского центра штата Мэн. Могут ли сегодня привлечь миссис Бакэн к уголовной ответственности за укрывательство и пособничество преступнику, находившемуся в розыске? Будем следить за развитием событий».
Самое удивительное, что, прочитав все это, я не забилась в истерике и не впала в ярость. Я просто онемела.
Распечатав статью, я сложила лист пополам и убрала в сумку. Отключив компьютер, снова спустилась вниз, вышла на улицу, закурила уже седьмую за день сигарету, позвонила Марджи и рассказала ей свою версию истории, от начала до конца, по пунктам опровергая измышления Джадсона. Она обещала в течение часа набросать пресс-релиз и прислать мне, чтобы я могла показать его Дэну после того, как между нами состоится разговор.
Я поднялась наверх и застала Дэна и Джеффа за оживленной беседой. Когда я вошла в номер, Дэн бросил на меня чуть виноватый взгляд, и я догадалась, что они говорили обо мне.
— Где ты была? — спросил он.
— Прогулялась, — ответила я. — Хотелось подышать свежим воздухом.
Джефф шумно принюхался:
— Сколько сигарет, мам?
Спустя десять минут мы уже были в соседнем ресторане — я как раз примерялась к роли камикадзе, и Джефф, перехватив мой взгляд, отвернулся, презрительно поморщившись. Дэн и Джефф беседовали между собой, в то время как я ковыряла салат из креветок, накачиваясь вином «Совиньон Блан». Джефф заговорил со мной, когда я заказала третий бокал:
— Ты сегодня злоупотребляешь, мам.
— Три бокала вина — еще не повод записывать меня в алкоголики, Джефф.
Он поднял руки:
Читать бесплатно другие книги:
