Путешествие в рай Картленд Барбара
Девушка, затаив дыхание, прислушалась.
— Ах, это вы, мистер Ван Вик! — донесся до ее слуха голос Конрада. — Я как раз искал вас. Моя сестра сильно напугана, она утверждает, что в ее каюту забралась крыса.
— Крыса?! — воскликнул голландец. — Тогда нужно что-то с ней сделать!
— Разумеется, — согласился с ним Конрад, и Камале почудилась насмешка в его голосе. — Ох уж эти женщины! Они не страшатся тайфуна или землетрясения, но крыса или мышь способна ввергнуть их в ужас.
— Мы просто обязаны избавить вашу сестру от ужаса, — ответил Ван Вик. — Утром я прикажу обыскать все уголки ее каюты. Скажите, вы сможете успокоить ее и приглядеть за ней этой ночью?
— Надеюсь, что смогу, — произнес Конрад слегка усталым тоном.
— Тогда я вверяю ее вашим заботам, — отозвался Ван Вик. — Спокойной ночи!
— Спокойной ночи! — ответил ему Конрад.
С этими словами он вернулся в каюту. Камала поспешила отойти от двери.
Только сейчас до нее дошло, что на ней надета лишь прозрачная ночная рубашка. Она поспешила смущенно опустить глаза, но в то же мгновение инстинктивно шагнула к нему.
Конрад обнял ее, и их губы встретились.
Камала от удивления сначала ничего не могла понять, но в следующее мгновение испытала огромную радость и ответила на его поцелуй.
Нет, она даже не подозревала, каким восхитительным может быть поцелуй! Какое наслаждение он способен доставить, какие изысканные чувства вызвать, наполнив окружающий мир удивительным светом счастья.
Затем, столь же внезапно, как и обнял, Конрад выпустил ее и, быстро отойдя, встал на другом краю каюты спиной к ней.
— Простите меня! — отрывисто произнес он изменившимся голосом. — Все дело в том, что я долго не был с женщиной!
Возникла пауза. Но затем, видимо не удержавшись, он вновь повернулся и увидел изумленное лицо Камалы.
Казалось, ей нанесли смертельную рану, которой она никак не ожидала.
Конрад бросился к ней и снова заключил в объятия:
— Нет, дорогая! Нет! Ради всего святого, не надо смотреть на меня так! Я не хотел вас обидеть! О, моя дорогая, я этого не хотел!
Он снова принялся целовать ее, жадно и горячо, и Камале показалось, будто она взлетела из глубин мрачного отчаяния к небесным высотам, к яркому солнцу, где были только они вдвоем, даря друг другу неописуемое блаженство.
Он целовал не только ее губы, но и глаза, и щеки, наслаждаясь нежностью ее восхитительной кожи, а Камала трепетала от счастья.
Внезапно до него дошло, что на ней почти ничего нет, кроме легкой ночной сорочки.
Тогда он подхватил ее на руки и отнес к кровати, где, уложив ее на подушки, накрыл шелковым покрывалом.
— О, Конрад!
Это было первое слово, которое Камала смогла наконец произнести.
Широко открытыми, лучащимися счастьем глазами она смотрела на него, и он понимал, что никогда еще не видел столь искреннего выражения радости на лице у женщины.
— Моя дорогая, моя бесценная, моя нежная любовь!
Он вновь стал осыпать ее поцелуями, и Камала обняла его за шею, притянула к себе…
Казалось, время замерло на месте, но Конрад сверхчеловеческим усилием воли все же заставил себя оторваться от ее пьянящих губ и сел рядом, не сводя с нее взгляда.
— Вы подвергаете меня слишком большому искушению, — неуверенно произнес он.
— Вы… вы любите меня?
— Я полюбил вас с той минуты, когда впервые увидел! — признался Конрад.
— И я… полюбила вас, — прошептала Камала. — Но только я… я не понимала, что это любовь.
— Когда же вы осознали это?
— Я узнала… узнала… я поняла это несколько дней назад.
Она вновь протянула к нему руки, чтобы он привлек ее к себе, но Конрад нежно взял ее ладони в свои.
— Это безумие!..
— Что?
— Конечно, это безумие, — повторил он. — Мне нечего предложить вам, абсолютно нечего.
— Я ничего не прошу от вас, — тихо проговорила Камала.
— Я сказал вам, что моя семья обеднела. Но дело обстоит намного хуже. Мы оказались в нищете. Мои близкие стоят на грани голодной смерти. Когда я вернулся домой, имея достаточно средств, на которые они могли бы прожить несколько месяцев, я понял, что отныне несу за них ответственность и вся моя жизнь без остатка должна быть посвящена им, моим родным.
Конрад издал глубокий горестный вздох, как будто вспомнил о тяготах жизни своих близких.
— Даже если моя матушка отойдет в мир иной, а это весьма вероятно, — продолжил он, — останутся слуги, живущие в нашем доме, которые всю свою жизнь посвятили моим родителям. Разве я могу допустить, чтобы они лишились крова и умерли под забором? У них нет никаких сбережений, они целиком и полностью зависели от нас. Когда я вернулся, то узнал, что они существовали за счет милости местных торговцев и денег, взятых в долг у одного из лондонских друзей. Но долги нужно возвращать.
— А ваш дом? — спросила Камала.
— Я не могу продать его, даже если бы пожелал, — ответил Конрад, — ведь наша семья владеет им вот уже пятьсот лет. По закону он принадлежит моему сыну, которого я не могу позволить себе произвести на свет.
Конрад посмотрел на нее, и Камала увидела застывшую в его глазах муку.
— Надеюсь, вы понимаете, к чему я вам это рассказываю? — спросил он. — Я люблю вас, но не могу играть с огнем. Не имею права.
— Вы хотите сказать, что это неправильно… любить меня? Что это ошибка?
— Это не ошибка, моя дорогая. Я говорю лишь о невозможности нашего счастья, потому что я не могу жениться на вас.
— Я не прошу вас жениться на мне, — ответила Камала. — Я довольна уже тем, что имею возможность находиться рядом с вами и знать, что вы меня любите.
— Неужели вы считаете, что я посмею оставаться с вами и не добиться вас, не сделать моею? — спросил Конрад. — Мне и без того мучительно тяжело!
В его чуть охрипшем голосе Камала уловила боль.
— Мучительно? — переспросила она.
— Моя дорогая, вы так молоды и невинны! — сказал он. — Вы не знаете, что это такое — любить женщину так, как я люблю вас, и знать, что не можешь, не имеешь права прикоснуться к ней.
— Почему… почему вы не должны прикасаться ко мне? — искренне удивилась Камала.
— Потому, моя любимая, что, если я не стану сдерживать свой любовный пыл, я легко могу сделать вам больно, могу загубить вашу жизнь.
— Я не понимаю вас, — отозвалась Камала. — Я просто хочу быть с вами.
Конрад склонился над ней и очень нежно поцеловал.
— Я люблю вас, — произнес он, — и поскольку люблю, то должен оберегать. Сегодня ночью я потерял голову, потому что вы так неожиданно появились здесь. Я испугался, точно так же как вы испугались этого человека.
— У меня, кроме вас, больше никого не будет, — сказала она. — Я люблю вас, вас одного, только вас, и не смогу полюбить никакого другого мужчину.
Конрад издал звук, больше похожий на всхлип, и прикоснулся рукой к ее губам.
— Вы не должны говорить мне такие слова, — сказал он. — Разве вы не понимаете, дорогая, что из-за моей безумной любви к вам больше всего на свете я хочу, чтобы вы любили меня? Я готов признаться в этом не один, а миллион раз! Но это опасно для нас обоих.
— Опасно? — спросила Камала и тут же подумала про Ван Вика.
— Да, опасно, моя дорогая, потому что я мужчина и я очень люблю вас. Все мое существо жаждет вас, и если я от страсти потеряю голову, то нечаянно могу сделать вам ребенка.
— Теперь, — тихо произнесла Камала, — я понимаю правоту маминых слов, когда она сказала мне, что я должна связать свою жизнь лишь с тем человеком, которого полюблю всем сердцем. Я тоже люблю вас и была бы рада стать матерью вашего ребенка!
— О, Камала, Камала! — радостно воскликнул Конрад.
Он снова прильнул к ее губам и целовал до тех пор, пока не почувствовал, что больше не может дышать.
Спустя какое-то время, показавшееся ей бесконечностью, Конрад поднялся с кровати и прошел через всю каюту.
— Я хочу, чтобы вы поняли, — произнес он, — что мы с вами в опасной ситуации. Не только потому, что я люблю вас. В конце концов, свои чувства я смогу держать в узде, хотя, признаюсь честно, это будет нелегко. Но есть и другая опасность.
Последние слова он произнес изменившимся голосом, и Камала сразу поняла, что он хочет сказать.
— Ван Вик, — прошептала она.
— Именно.
Конрад снова сел на кровать и взял ее за руку.
— Я не хотел говорить вам об этом, дорогая, однако вынужден сказать: он увлечен вами, и я не знаю, что с этим делать.
— Он признался вам в своих чувствах ко мне?
— Намекал, причем весьма недвусмысленно, так что никаких сомнений быть не может, — ответил Конрад. — Говорил, что если я хочу стать его компаньоном — пока лишь младшим в этом плавании, — то вы должны стать частью этой сделки, своего рода залогом.
— Он и мне тоже высказывал… нечто подобное, — призналась Камала.
— Разрази его гром! Почему мы должны ему верить? — сердито спросил Конрад. — Я слышал, что человек он тяжелый, но неглупый и умеющий рисковать. Откуда мне было знать, что при этом он еще и жесток и не умеет находить общий язык с матросами? Это несчастливый корабль!
Камала промолчала, и тогда Конрад продолжил:
— Из разговоров с ним мне стало понятно, что он ловелас, причем самого низкого пошиба. По слухам, у него есть в Амстердаме жена, которая очень богата, но он с ней совершенно не ладит.
— Так он женат! — удивленно воскликнула Камала. — Но я думала…
— Я уже сказал, что он увлечен вами, — тихо ответил Конрад. — Но не собирается жениться на вас.
— Я бы ни за что не вышла за него замуж. Но то, чего он желает, — это…
Она не договорила. До нее наконец дошло, как Ван Вик намеревался повести себя, войдя к ней в каюту.
Боже, какой опасности она, оказывается, подвергалась! Камала даже вскрикнула и потянулась к Конраду.
— Вы же не позволите ему… не позволите прикоснуться ко мне, правда? — взмолилась она. — Я так боюсь его! Я видела это выражение в его глазах, и я… я боюсь!
— О, моя дорогая! Моя бесценная! Мне не следовало брать тебя с собой! — воскликнул Конрад. — Боже, какой я глупец! Мне нужно было предположить, что на корабле окажутся мужчины, которые захотят тебя! Мужчины, которые будут вожделеть тебя, и ты будешь постоянно подвергаться опасности.
— Каким образом? — спросила Камала.
— Я уверен, — ответил Конрад, — что Ван Вик не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего, и только я могу стать между ним и вами.
— Вы хотите сказать, что он способен причинить вам зло?
— В море очень просто упасть за борт и исчезнуть навсегда, — многозначительно ответил Конрад.
Говоря эти слова, он пристально посмотрел Камале в глаза, и та не удержалась от испуганного возгласа.
— Нет! Нет! Нет! Этого не должно случиться! Лучше я сделаю то, чего он от меня хочет.
Конрад притянул ее к себе и прижал так крепко, что Камале стало трудно дышать.
— А вот этому не бывать, — решительно заявил он. — Но нам нужно быть благоразумными, моя дорогая. Я втянул вас в этот кошмар и во что бы то ни стало обязан вас от него избавить.
— Но как? — спросила Камала.
— Это только одному богу известно, — ответил Конрад.
Глава седьмая
— Это восхитительно! Я даже не представляла, что существует такая красота! — воскликнула Камала.
Она слегка запыхалась, как, впрочем, и Конрад. Они только что забрались на высокий утес позади порта и теперь любовались открывшейся их взглядам изумительной панорамой.
Лазурь моря напоминала одежды Мадонны на картинах великих мастеров и простиралась до подернутого легкой дымкой горизонта. Величественные горы вздымались ввысь. К чаше гавани прилепились прелестные португальские домики, выделявшиеся своими красными черепичными крышами и похожие на бесчисленные цветы, в обилии произраставшие повсюду.
Ярко-красные, желтые, белые, они покрывали склоны гор, скрываясь в глубоких ущельях, и теснились вокруг манговых рощ. Их великолепие, усиленное ярким солнечным светом, ослепляло богатством оттенков, а благоухание наполняло собой воздух.
— Скажите, что это прекрасно! — взмолилась Камала.
— Да-да, весьма красиво, — согласился Конрад, глядя лишь на Камалу и не замечая красоты природы.
Она опустилась на мягкую землю и откинулась на спину. Ее огромные глаза сияли счастьем, а волосы струились живым золотом. Огромная скала, вздымавшаяся над ними, отбрасывала тень на ее лицо, милосердно спасая от жгучих лучей.
— Наконец-то мы одни, — произнес Конрад и лег рядом с ней.
— Боюсь, нам никогда не скрыться от людей, — ответила Камала, и ее голос слегка дрогнул.
Затем, как будто опасаясь, что даже здесь, далеко от "Афродиты", они все еще остаются в опасности, она спросила:
— Где сейчас… мистер Ван Вик?
— Если верить тому, что он сказал мне перед завтраком, — ответил Конрад, — то сейчас он находится в борделе.
— Что это такое? — удивилась Камала.
— Место, о котором вам лучше не знать.
— Там есть… красивые женщины?
— Непременно!
— Тогда… зачем ему я?
— Вы знаете ответ на ваш вопрос.
На мгновение повисла тишина. Первой ее нарушила Камала:
— Я не хочу, чтобы… чтобы вы беспокоились из-за меня.
Говоря эти слова, она устремила взгляд ввысь, и Конрад, опираясь на локоть, повернулся, чтобы заглянуть ей в лицо.
Ее голова была окружена цветами, а белое легкое платье напоминало летучее облако.
Конрад долго смотрел на нее, и, смутившись под его пристально-нежным взглядом, она спросила:
— Почему вы так на меня смотрите?
— Пытаюсь найти хотя бы один изъян в вашей внешности, — ответил он, — но не нахожу. Поверить не могу, что в мире может существовать столь совершенное создание, как вы.
— Пожалуйста, не надо! — взмолилась Камала.
— Я люблю вас не только за красоту, — медленно произнес Конрад. — Я люблю вас потому, что вы — это все, что только может мужчина найти в женщине. Вы милы, добры, умны, смелы, но прежде и превыше всего — вы невероятно желанны.
Камалу тронул неожиданный порыв страсти, прозвучавший в его голосе.
— Прошлой ночью, — продолжил Конрад, — я дал себе слово больше не целовать вас. Но сейчас во всем мире для меня нет ничего важнее, нежели прикоснуться к вашим губам.
Их взгляды встретились, и между ними пробежало нечто волшебное, экстатическое, как будто они уже стали единым целым, мужчиной и женщиной, неразрывно спаянными любовью.
Конрад заметил, что Камала дрожит. Поняв, что она взволнованна, он медленно наклонился к ней. Их губы встретились.
В этом поцелуе не было того страстного и настойчивого желания, как накануне ночью. Это был почти священный, едва ли не божественный поцелуй.
— Я люблю тебя, моя дорогая, — прошептал Конрад. — Люблю, о господи, как я тебя люблю!
Он снова поцеловал ее. Однако переполнявший его восторг был настолько силен, что он поспешил отвернуться и устремил взгляд в небо. Конрад часто дышал, сердце стучало как бешеное.
— Я люблю тебя, — наконец произнес он, — но, моя дорогая, хочу тебя предупредить. Я говорю это тебе в последний раз до нашего прибытия в Мексику.
— Знаю, — отозвалась Камала. — Я буду осторожна. Обещаю, что не сделаю ничего такого, что поставит под угрозу твой шанс стать компаньоном мистера Ван Вика.
— У меня нет желания становиться его компаньоном, — признался Конрад. — Будь у меня в кармане хотя бы несколько фунтов, я бы не раздумывая покинул "Афродиту" и пересел на другой корабль. — Немного помолчав, он вздохнул и продолжил: — Этим утром я внимательно осмотрел порт в надежде увидеть какую-нибудь знакомую шхуну или капитана, с которым я когда-то ходил в море, но заметил на якорной стоянке лишь несколько португальских кораблей. Мы же с тобой не можем жить святым духом. — Сделав небольшую паузу, Конрад заговорил снова: — Будь у меня хотя бы капля разума, я бы зашил несколько банкнот в одежду, чтобы сохранить эти деньги на крайний случай, как, например, сейчас.
— Спайдер мог бы легко их обнаружить, — в утешение ему сказала Камала. — И непременно рассказал бы Ван Вику о своей находке, что наверняка вызвало бы подозрения. К тому же все имевшиеся у нас деньги нужно было переслать вам домой.
— Я боюсь за вас, — признался Конрад.
— Не волнуйтесь, со мной все будет хорошо, — заверила его Камала. — Главное — добраться до Мексики, а там мы придумаем способ убежать.
— Надеюсь, — вздохнул Конрад.
— У меня такое чувство, — ответила Камала, — будто мы немного малодушничаем. Ведь все, что бы мы ни предпринимали до сих пор, нам удавалось, и если мы будем верить в собственные силы, то непременно разбогатеем и тогда сможем свободно, ничего не опасаясь, радоваться нашей любви!
— Как хотелось бы в это верить! — снова вздохнул Конрад.
— Я уверена: такая любовь, как наша, выдержит все испытания, — прошептала Камала, — и никуда не пропадет.
Конрад снова приподнялся и посмотрел на нее.
— Я никогда не пропаду, — отозвался он. — Потому что я никого никогда не буду любить, кроме тебя.
Для Камалы часы, которые они провели вместе на склоне горы над городом, были подобны волшебной сказке.
Они были одни в мире, в котором нет опасности и страха, а есть только любовь, такая прекрасная, такая совершенная, что девушке казалось, будто она очутилась в золотом сердце солнца и стала его частью.
Наконец тени стали длиннее, и они поняли, что пора возвращаться.
Спустившись с горы, влюбленные молча зашагали по рощам фруктовых деревьев. С веток свисали абрикосы и лимоны, а розовые цветки граната удивительно красиво смотрелись на фоне зеленой листвы.
Пока они шли, Камала набрала букет цветов.
Конрад же подумал, что вряд ли на свете нашелся бы такой художник, который сумел бы запечатлеть его возлюбленную в эти минуты.
— Настал час прощания, моя любимая, — сказал он на входе в город. — Спасибо тебе за те волшебные часы блаженства, которые я провел с тобой.
— Они и мне показались волшебными, — призналась Камала. — Теперь мне будет о чем вспоминать и думать, когда мы вернемся на "Афродиту".
— Старайся как можно реже смотреть на меня, — велел ей Конрад. — Я тоже не должен смотреть на тебя, иначе глаза выдадут наш секрет.
Камала на мгновение остановилась, и их красноречивые взгляды, выдававшие их взаимное чувство, встретились.
— Поверь мне, Конрад, все будет хорошо, — сказала она. — Мы обязательно будем счастливы. Я буду истово молиться об этом, и Господь не оставит нас милостью.
Он взял ее руку в свою и, поднеся к губам, поцеловал долгим и страстным поцелуем, от которого ее бросило в дрожь.
Ван Вик появился на клипере лишь через час после их прихода. Конрад встретил его на палубе и сразу понял, что капитан изрядно пьян.
— А, это вы, сэр Конрад! — воскликнул голландец. — Я думал, что вы составите мне компанию.
Вы пропустили много интересного, в частности не увидели множества очаровательных цыпочек, каких я давно уже не имел счастья наблюдать. Что с вами? Отчего вы не пошли со мной? Вам не хватило мужества?
— Моя сестра хотела полюбоваться местными цветами, — холодно ответил ему Конрад. — Мы отправились на прогулку за город.
— Нам с вами следовало поменяться местами, вот что нам надо было сделать! — пьяно рассмеялся Ван Вик.
Конрад поспешил отвернуться: не дай бог, голландец заметит презрительное выражение его лица.
— И все-таки я скажу вам одну вещь, — продолжил капитан клипера. — Не думайте, что я посвятил день исключительно поиску удовольствий. Не все они, разумеется, оказались в равной степени приятными, но все же я нашел нового матроса.
— Вы действительно намерены списать на берег того бедолагу, что сломал руку? — поспешил уйти от скользкой темы Конрад.
— Да, черт побери! Неужели вы считаете меня филантропом? Этот парень целых три недели будет ни на что не годен. Зачем он мне? Тем более что я заплатил ему.
Конрад подумал, что на месте капитана он никогда бы не принял столь безжалостного решения, однако спорить с Ван Виком не стал.
— Признаюсь честно, — продолжил капитан, — в этой дыре было чертовски трудно найти кого-либо. Я разузнал, что где-то в нижней части города живет англичанин, помощник капитана шхуны. Его компаньон ушел в море без него, и я разыскал этого человека. Он, разумеется, был пьян. С ним было бесполезно разговаривать, но я познакомился с его документами и решил, что он мне подойдет.
— Значит, вы заключили с ним договор, — подвел итог Конрад.
— Не только. Я сделал и кое-что другое, — ответил голландец со смешком. — Подержал его голову под насосом, чтобы малость протрезвить, а потом велел двум моим молодцам отвести его на "Афродиту". Сейчас он отсыпается в одной из кают и в плавании больше не получит ни капли спиртного.
— Надеюсь, он окажется годным моряком, — холодно ответил Конрад и оставил Ван Вика, который принялся раздавать матросам приказы, связанные с отплытием.
На следующее утро Камала вышла к завтраку, исполненная решимости сделать все, чтобы облегчить своему возлюбленному оставшуюся часть путешествия.
Вчера вечером они не встретились за ужином, потому что Конрад помогал готовить корабль к вечернему отливу, и она ужинала в обществе сеньора Квинтеро.
Море немного успокоилось, и Камала после ужина отправилась спать, решив немного почитать перед сном, но вместо этого лежала в постели, вспоминая те мгновения счастья, которые пережила сегодня днем. Если даже она и любила Конрада раньше, то теперь ее любовь возросла в сто крат.
— Я люблю тебя! Люблю тебя! — долго шептала она в темноте, пока не уснула с улыбкой на губах, думая о тех словах, которые сегодня сказал ей Конрад.
Утром она проснулась поздно, и когда вошла в кают-компанию, то увидела, что сеньор Квинтеро уже закончил завтрак и сидел, углубившись в чтение какой-то книги. При ее появлении он встал.
— Я нашел для вас несколько отрывков, посвященных лечебным травам, которые наверняка покажутся вам интересными, мисс Вериан, — сказал он.
— Вы непременно должны их мне зачитать, — ответила Камала. — Мое произношение только улучшится, если я буду повторять за вами.
— У вас прелестный голос, мисс Вериан, — галантно ответил Квинтеро, — все то, что вы говорите, сеньорита, звучит как музыка и необычайно приятно уху.
— Ну а теперь скажите мне, сеньор Квинтеро, что мне ответить на ваш комплимент? — улыбнулась она. — Вы ведь знаете, что я англичанка, и мне трудно подобрать нужные слова.
Они рассмеялись и продолжили перебрасываться шутками, когда дверь неожиданно распахнулась и в кают-компанию шагнул Конрад. Камале было достаточно одного взгляда, чтобы почувствовать опасность.
Еще ни разу она не видела его таким озабоченным и хмурым. Увы, причина столько резкой перемены его настроения была ей неведома.
Конрад прошел через всю кают-компанию и, сев рядом с ней на диван, взял за руку.
— Скажите мне, Камала, — спросил он, — вы когда-нибудь делали прививки?
В его голосе звучала нотка тревоги.
— Да, конечно, — ответила Камала. — После встречи с мистером Дженнером отец стал горячим сторонником вакцинации. Родителям сделали прививки перед поездкой в Италию. Отец также настоял, чтобы и меня подвергли этой процедуре.
Конрад облегченно вздохнул и сжал пальцы Камалы так крепко, что ей стало больно.
— Слава богу!
— Но почему вы спрашиваете? Что-то случилось?
Не ответив ей, Конрад повернулся к испанцу:
— А вы, сеньор Квинтеро? Вы делали прививки?
— Разумеется, делал, — ответил тот. — Разве я путешествовал бы так часто, если бы не принял меры предосторожности?
— Что-то случилось? — повторила вопрос Камала.
— Человек, которого мистер Ван Вик вчера нанял матросом, заболел оспой, — ответил Конрад. — Мне сказали, что ночью ему было плохо, трясло в лихорадке, он бредил, и его все время рвало. Как только я увидел красные нарывы у него на лице, то сразу понял, что это такое.
— Но как же мистер Ван Вик нанял его? Почему он решил, что матрос здоров и пригоден для плавания? — сердито спросил Квинтеро.
— Мистер Ван Вик сказал мне, что этот человек был пьян, — ответил Конрад. — Видите ли, сеньор Квинтеро, лихорадка, предшествующая появлению нарывов, головная боль и рвота у страдающего этой страшной болезнью часто бывают похожи на признаки сильного опьянения.
Конрад не стал добавлять, что, по его мнению, это была своего рода кара Ван Вику за его бессердечие по отношению к матросу, которого капитан списал на берег из-за сломанной руки.
— Как только я увидел больного, мне стало страшно за вас, — сказал он, обращаясь к Камале.
— Я могу чем-то помочь ему? — спросила она.
— Нет, конечно же нет! — резко произнес Конрад. — Вы должны оставаться здесь и не заходить в жилые помещения экипажа, это мой вам приказ!
— А остальные матросы точно были привиты? — встревожился испанец. — В ряде стран вакцинация является обязательной.
Читать бесплатно другие книги:
