Убийство под аккомпанемент Марш Найо

III

Будуар оказался небольшой, изящно обставленной комнатой на том же этаже. Когда он вошел, леди Пастерн поднялась от письменного стола, очаровательной ампирной вещицы. Она была туго затянута в утреннее платье. Волосы лежали в прическе прямо-таки несгибаемо, руки украшали кольца. Тонкий слой макияжа незаметно сглаживал складки и тени лица. Выглядела она жутковато, но в полной боевой готовности.

— Как мило с вашей стороны уделить мне минутку, — сказала она, протягивая ему руку.

Это было неожиданно. Очевидно, она полагала, что перемена в ее манере нуждается в объяснении, и без околичностей его предоставила:

— Вчера вечером я не осознала, — сказала она лаконично, — что вы, верно, младший сын старого друга моего отца. Вы ведь сын сэра Джорджа Аллейна, так?

Аллейн поклонился. Беседа, подумал он, ожидается утомительная.

— Ваш отец, — продолжила она, — был частым гостем в доме моих родителей на Фобур-Сен-Жермен. — Ее голос стих, а налицо нашло чрезвычайно престранное выражение. Аллейн не сумел его интерпретировать.

— В чем дело, леди Пастерн? — спросил он.

— Пустяки. На мгновение мне вспомнился один прошлый разговор. Итак, речь была о вашем отце. Помню, он и ваша матушка привезли с собой на один прием двух мальчиков. Вероятно, вы забыли этот визит.

— Вы очень добры, что запомнили.

— Если память мне не изменяет, вам прочили дипломатическую карьеру.

— Боюсь, я был совершенно к ней непригоден.

— Разумеется, — сказала она с оттенком скрипучей любезности, — после первой великой войны молодые люди стали находить свое призвание в нетрадиционных областях. Такие перемены нужно понимать и принимать, верно?

— Поскольку я здесь как полицейский, — вежливо ответил Аллейн, — то очень на это надеюсь.

Леди Пастерн рассматривала его без тени сдержанности, что часто характеризует лиц королевской крови. Аллейну пришло в голову, что и из нее самой вышел бы неплохой офицер полиции — особенно по части устрашения.

— Для меня большое облегчение, — объявила она, помолчав, — что мы в ваших руках. Вам будут понятны мои затруднения. Это очень многое меняет.

Аллейну была весьма знакома, но тем не менее неприятна такая точка зрения. Однако он счел за лучшее промолчать, а леди Пастерн, выпятив бюст и расправив плечи, продолжила:

— Мне незачем напоминать вам о чудачествах моего мужа. Они общеизвестны. Вы сами видите, на что он способен. Могу только заверить вас, что пусть он и бывает глуп, но совершенно не способен на преступление в том смысле этого слова, в каком оно понимается в избранной вами профессии. Одним словом, он не потенциальный убийца. Или, — добавила она, словно подумав, — фактический. В этом вы можете быть уверены. — Она посмотрела на Аллейна приветливо.

«Она явно была брюнеткой, — подумал тот. — Волосы у нее с соболиным отливом. А вот кожа желтоватая и с возрастом стала землистой. Наверное, она прибегает к какому-то средству, чтобы забелить темноту над верхней губой. Странно, что у нее такие светлые глаза».

— Не могу вас винить, — произнесла она, прерывая затянувшееся молчание, — если вы подозреваете моего мужа. Он сам сделал все, чтобы навлечь на себя подозрение. В данном случае, однако, я, к полному моему удовлетворению, убеждена в его невиновности.

— Мы были бы рады получить доказательства этой невиновности, — сказал Аллейн.

Леди Пастерн сомкнула одну ладонь на другой.

— Как правило, — сказала она, — его мотивы мне вполне очевидны. Целиком и полностью очевидны. Однако в данном случае я в некотором затруднении. Мне очевидно, что он затеял какую-то махинацию. Но какую? Да, я признаюсь, что я в затруднении. Я просто предостерегаю вас, мистер Аллейн. Подозревать моего мужа в подобном преступлении — значит призывать на свою голову множество неловкостей. Вы пойдете на поводу у его неутолимой жажды самодраматизации. Он готовит развязку.

Аллейн быстро принял решение.

— Возможно, — сказал он, — тут мы его опередили.

— Вот как? — быстро спросила она. — Приятно слышать.

— По всей очевидности, револьвер, представленный вчера вечером, не был тем, который лорд Пастерн зарядил и принес на сцену. Полагаю, ему это известно. По всей очевидности, он забавляется, это утаивая.

— О! — с бесконечным удовлетворением выдохнула она. — Так я и думала. Он забавляется. Великолепно. И его невиновность установлена без тени сомнения?

— Если представленный револьвер, — сказал, тщательно подбирая слова, Аллейн, — тот самый, из которого он стрелял, а в пользу этого свидетельствуют царапины в дуле, то очень крепкое дело можно выстроить на основе подмены.

— Боюсь, я не понимаю. Крепкое дело? На основе подмены?

— В том смысле, что револьвер лорда Пастерна был заменен другим, в который заложили снаряд, убивший Риверу. Иными словами, лорд Пастерн стрелял, не ведая о подмене.

Ее светлость имела привычку стоять или сидеть без движения, но теперь ее неподвижность проявилась со всей силой, так, словно до сего момента она беспокойно расхаживала. Морщинистые веки опустились на глаза, как ставни. Она как будто смотрела на руки.

— Естественно, — сказала она, — я не делаю попытки понять эти, без сомнения, запутанные затруднения. С меня достаточно того, что невиновность моего мужа доказана, как бы мало он ни заслуживал снисхождения.

— Тем не менее, — продолжал Аллейн, — необходимо отыскать виновного. — А про себя подумал: «Будь я проклят, если сам не начал говорить фразами из учебника французского!»

— Без сомнения, — отозвалась она.

— А виновного, как мне представляется очевидным, следует искать среди лиц, обедавших тут вчера вечером.

Теперь леди Пастерн закрыла глаза совершенно.

— Крайне прискорбная вероятность, — шепнула она.

«Руки, — подумал Аллейн. — Руки Карлайл Уэйн трогали шею. Мисс Хендерсон смахнула с каминной полки фотографию. Руки леди Пастерн сжимают друг друга как тиски. Следи за руками».

— Более того, — продолжил он вслух, — если теория подмены верна, временной промежуток значительно сокращается. Как вы помните, лорд Пастерн положил свой револьвер под сомбреро на краю сцены.

— Я подчеркнуто не обращала на него внимания, — тут же заявила его супруга. — Все происходящее я нашла делом исключительно дурного вкуса. Я не обращала внимания, а потому действительно не помню.

— Однако он поступил именно так. А подмену мог совершить только тот, кто находился рядом с сомбреро.

— Не сомневаюсь, что вы допросите официантов. Тот музыкант был как раз из тех, что отравляет жизнь слугам.

«Боже ты мой, — подумал Аллейн, — тут вы почти мне ровня, старушка!» — но вслух сказал:

— Следует помнить, что подмененное оружие было заряжено самодельным снарядом и холостыми патронами. Снаряд был изготовлен из трубки от вашего зонта, в которую вставили шильце из вашей шкатулки для рукоделия.

Он помолчал. Ее пальцы сплелись еще теснее, но она не шевельнулась и не заговорила.

— И холостые патроны, — добавил он, — скорее всего были изготовлены лордом Пастерном и оставлены в его кабинете. Полагаю, официанты исключаются.

Ее губы раздвинулись и сомкнулись снова.

— А я, полагаю, глупа? — сказала она наконец. — Мне представляется, что эта теория подмены может охватывать более широкий круг лиц. Почему подмена оружия не могла быть произведена до появления моего мужа? Он вышел на сцену позже остальных. Как, например, и мистер Морено. Так, кажется, звали дирижера.

— Лорд Пастерн утверждает, что ни Морено, ни кто-либо другой не имел шанса заполучить его револьвер, который, по его словам, он держал в кармане брюк, а после положил под сомбреро. Меня убедили, что подмена была произведена после того, как лорд Пастерн вышел на сцену из комнаты оркестрантов. И очевидно, что подмененный револьвер был заранее приготовлен кем-то, кто имел доступ к вашему зонту от солнца…

— В ресторане, — быстро прервала она. — До выступления. Зонты скорее всего были доступны всем оркестрантам.

— …а также доступ в кабинет этого дома.

— Почему?

— Чтобы получить шильце, которое туда отнесли.

Она резко втянула воздух.

— Это может быть совершенно другое шильце.

— Тогда почему именно это исчезло из кабинета? Ваша дочь вынесла его из гостиной, когда ушла для разговора в кабинете с Риверой. Вы это помните?

Он мог бы поклясться, что помнит, хотя бы по тому, что она сохранила полное спокойствие. Леди Пастерн не сумела сдержаться и не вздрогнуть от изумления или расстройства, вызванных этим заявлением, что непременно произошло бы, не будь она к нему готова.

— Ничего подобного не припоминаю.

— Тем не менее это имело место, — не отступал Аллейн, — и, судя по всему, стальное острие было извлечено в кабинете, поскольку именно там мы нашли рукоятку из слоновой кости.

Секунду она сидела неподвижно, потом вздернула подбородок и посмотрела прямо на него.

— С величайшей неохотой напоминаю вам о присутствии вчера вечером в этом доме мистера Морено. Я полагаю, после обеда он находился в кабинете с моим мужем. У него была возможность не раз туда вернуться.

— Согласно расписанию лорда Пастерна, с верностью которого вы все согласились, у него было время приблизительно с без четверти десять до половины одиннадцатого, когда, за исключением Риверы и мистера Эдварда Мэнкса, остальные готовились к выходу наверху. Насколько мне помнится, мистер Мэнкс сказал, что в этот период находился в гостиной. Кстати, незадолго до того он ударил Риверу в ухо.

— О! — вырвалось у леди Пастерн негромкое восклицание. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы усвоить эту информацию, и Аллейну подумалось, что она очень ею довольна. Вслух же она произнесла только: — Милый Эдвард так импульсивен.

— Полагаю, он был вне себя, поскольку Ривера имел наглость поцеловать мисс Уэйн.

Аллейн многое бы отдал, чтобы увидеть мысли леди Пастерн в рамочке над ее головой — подобно подписям на рисунках Трой — или услышать их через спектральные наушники. Значит, тут целых четыре составляющих? Желание, чтобы Мэнкс заботился только о Фелиситэ? Удовлетворение, что Мэнкс поколотил Риверу? Обида, что причиной была не Фелиситэ, а Карлайл? И страх… Страх перед тем, что Мэнкс замешан много серьезнее… Или какой-то еще более глубокий страх?

— К сожалению, — сказала она вслух, — он был совершенно невозможной личностью. Уверена, это пустячное происшествие. Милый Эдвард.

— Вы когда-нибудь читали журнал под названием «Гармония»? — внезапно спросил Аллейн и был ошарашен ее реакцией. Ее глаза расширились. Она посмотрела на него так, словно он произнес нечто крайне неприличное.

— Никогда! — почти выкрикнула она. — Определенно нет. Никогда.

— В доме есть один номер. Я думал, возможно…

— Пусть слуги его унесут. Полагаю, они как раз такое читают.

— Номер я видел в кабинете. Там имеется колонка ответов на письма в редакцию, которую ведет некто, называющий себя НФД.

— Я его не видела. Подобные журналы меня не интересуют.

— Тогда, наверное, нет смысла спрашивать, не подозревали ли вы, что НФД — это Эдвард Мэнкс?

Для леди Пастерн немыслимо было вскочить на ноги: один только корсет воспрепятствовал бы подобному упражнению. Но со внушительной энергией и сравнительной быстротой она приобрела стоячее положение, и старший инспектор с изумлением увидел, как ее грудь вздымается, а лицо и шея приобрели цвет вульгарного кирпича.

— Impossible![48] — задыхаясь, выкрикнула она. — Никогда! Я никогда в это не поверю. Невыносимое предположение!

— Я не вполне понимаю… — начал Аллейн, но она его перекричала:

— Возмутительно! Он решительно не способен… — Она обрушила на него град французских эпитетов. — Я не могу обсуждать подобные фантазии. Невероятно! Чудовищно! Клевета! Клевета худшего пошиба! Никогда!

— Но почему вы так говорите? Исходя из литературного стиля?

Рот леди Пастерн открылся и закрылся снова. Она уставилась на него в полной ярости.

— Можно выразиться и так, — выдавила она наконец. — Можно выразиться и так. Определенно. Исходя из стиля.

— Однако вы никогда журнал не читали?

— Очевидно, это вульгарное издание. Я видела обложку.

— Позвольте, — предложил Аллейн, — я вам расскажу, как возникла такая теория. Мне бы очень хотелось, чтобы вы поняли, что основывается она на фактах. Может быть, сядем?

Леди Пастерн резко села.

Он увидел — и был сбит с толку увиденным, — что она дрожит. Он рассказал про полученное Фелиситэ письмо и показал ей копию, которую напечатал сам. Он напомнил ей про белый цветок в петлице Мэнкса и про то, как переменилась сама Фелиситэ, его увидев. Он объяснил, что Фелиситэ считала, что НФД и Мэнкс одно и то же лицо, и сама в этом призналась. Он сказал, что они обнаружили черновики статей, которые после появлялись на странице НФД, и что эти черновики были отпечатаны на машинке в кабинете. Он напомнил, что Мэнкс три недели жил на Дьюкс-Гейт. Но протяжении всего рассказа она сидела с прямой спиной, поджав губы, и — необъяснимо — буравила взглядом верхний правый ящик письменного стола. Каким-то непостижимым образом он наносил ей один коварный удар за другим, но продолжал, пока не дошел до конца.

— Поэтому вам следует признать, что по меньшей мере такая возможность существует.

— Вы его спрашивали? — слабым голосом спросила она. — Что он говорит?

— Еще нет, но спрошу. Конечно, сам вопрос, является ли он НФД, может оказаться несущественным для нашего расследования.

— Несущественным! — воскликнула она, точно предполагать такое было чистейшим безумием. Ее взгляд снова остановился на столе. Она контролировала каждую мышцу своего лица, но на глазах у нее выступили и вдруг потекли по щекам слезы.

— Мне очень жаль, — сказал Аллейн, — что я вас расстроил.

— Это меня расстраивает, так как я нахожу, что это похоже на правду. Я в некоторой растерянности. Если нет ничего больше…

Он тут же встал.

— Ничего больше. До свидания, леди Пастерн.

Но она окликнула его, не успел он еще дойти до двери.

— Минутку.

— Да?

— Позвольте заверить вас, мистер Аллейн, — сказала она, прижимая к щеке платок, — что мое неразумное поведение не имеет решительно никакого значения. Тут затронуты личные дела. Рассказанное вами не имеет совершенно никакого отношения к вашему расследованию. По сути, оно вообще не имеет значения. — Она набрала в грудь побольше воздуху, но получился то ли вздох, то ли всхлип. — Что до личности того, кто совершил это возмутительное и противозаконное деяние, я имею в виду убийство, а не написание статей, то, уверена, это был человек одного разбора с убитым. Да, определенно, — добавила она почти твердо и с большим пылом. — Одного разбора. Будьте в этом уверены.

И, поняв, что его больше не задерживают, Аллейн ушел.

IV

Спустившись на площадку второго этажа, Аллейн с удивлением услышал звуки рояля, доносившиеся из бального зала. Играли довольно неловко, и по звучанию выходило так, будто быстрая джазовая мелодия приобрела вдруг похоронный настрой. На площадке дежурил сержант Джимсон. Аллейн дернул головой в сторону дверей в бальный зал, которые стояли приотворенные.

— Кто играет? — спросил он. — Лорд Пастерн? Кто, дьявол его побери, открыл ту комнату?

С видом смущенным и шокированным Джимсон доложил, что ему кажется, это лорд Пастерн. Вид у него был настолько странный, что Аллейн молча прошел мимо него и толкнул двойные двери.

Как выяснилось, за роялем с очками на носу сидел инспектор Фокс. Напряженно подавшись вперед, он сосредоточенно считывал рукописные ноты. Лицом к нему по другую сторону рояля стоял лорд Пастерн, который, когда Аллейн вошел, сердито, но ритмично ударял по крышке и кричал:

— Нет, нет, мой милый дуралей, совсем не так. Ней-я-йо. Бу-бу-бу. Еще раз. — Подняв глаза, он увидел Аллейна. — Эй! Вы играть умеете?

Фокс без тени смущения поднялся и снял очки.

— Вы-то тут откуда взялись? — вопросил Аллейн.

— Мне понадобилось доложить об одной мелочи, сэр, а поскольку вы в тот момент были заняты, я ждал тут. Его светлость искал кого-то, чтобы испробовать свою новую композицию, но, боюсь…

— Придется мне позвать кого-то из женщин, — нетерпеливо вмешался лорд Пастерн. — Где Фэ? От этого малого никакого проку.

— Я не сидел за пианино с тех пор, как был ребенком, — мягко отозвался Фокс.

Лорд Пастерн направился к дверям, но Аллейн его перехватил:

— Минутку, сэр.

— Без толку донимать меня новыми вопросами, — рявкнул лорд Пастерн. — Я занят.

— Если не хотите прокатиться с нами в Ярд, на один придется ответить. Когда вы впервые поняли, что револьвер, представленный нами сразу после убийства Риверы, не тот, который вы заряжали в кабинете и пронесли на сцену?

Лорд Пастерн улыбнулся.

— Все-таки пронюхали? — заметил он. — Удивительно, как работает наша полиция.

— Я все еще хочу знать, когда вы сделали это открытие.

— Часов за восемь до вас.

— Как только вам показали подмену и вы заметили, что на ней нет инициалов?

— Кто рассказал вам про инициалы? Эй! — воскликнул в некотором возбуждении лорд Пастерн. — Вы нашли мою вторую пушку?

— Где, по-вашему, ее следует поискать?

— Если бы я знал где, мой милый олух, я сам бы ее забрал. Господи, я же знаю цену своему оружию!

— То оружие, из которого вы стреляли в Риверу, вы передали Морри Морено, — внезапно вмешался Фокс. — Это не то самое, милорд? То, где имелись инициалы? То, которое вы зарядили в этом доме? То, которое пропало?

Лорд Пастерн громко выругался.

— Кто я по-вашему?! — крикнул он. — Чертов жонглер? Конечно, оно самое.

— И Морено прошел с вами прямо в офис, и я забрал его у него через несколько минут, но оружие уже было не то. Ваша версия подтекает, милорд, — сказал Фокс, — простите мне такое выраженьице. Ваша версия подтекает.

— Ну так смотрите не промокните, — грубо отрезал лорд Пастерн.

Аллейн негромко, но раздраженно хмыкнул, и лорд Пастерн тут же набросился на него:

— А вы тут что вынюхиваете? — И не успел Аллейн ответить, как он снова возобновил атаку на Фокса: — Почему не спросите об этом Морри? Я думал, даже вам придет в голову взять в оборот Морри.

— Вы полагаете, милорд, что Морри мог произвести подмену после того, как было совершено убийство?

— Ничего я не полагаю.

— В таком случае, — невозмутимо продолжал Фокс, — возможно, вы могли бы объяснить, как был убит Ривера.

Лорд Пастерн разразился коротким лающим смехом.

— Нет, это уж слишком! Трудно поверить, какие вы тупоумные.

— Могу я нажать еще немного, мистер Аллейн? — поинтересовался Фокс.

Аллейн из-за спины лорда Пастерна ответил на вопросительный взгляд Фокса своим, полным сомнения.

— Разумеется, Фокс, — согласился он.

— Мне бы хотелось спросить его светлость, готов ли он заявить под присягой, что оружие, которое он передал Морено после убийства, то самое, которое пропало.

— Ну же, лорд Пастерн, — подстегнул Аллейн. — Будете отвечать мистеру Фоксу?

— Сколько раз мне вам говорить, что я не стану отвечать на ваши дурацкие вопросы! Я дал вам расписание, больше никакой помощи вы от меня не дождетесь.

С мгновение все трое молчали: Фокс у рояля, Аллейн у двери и лорд Пастерн между ними — точь-в-точь нахальный пекинес, животное, на которое, по мнению Аллейна, он очень походил.

— Не забывайте, милорд, — не унимался Фокс, — прошлым вечером вы сами заявили, что любой мог добраться до револьвера, пока он лежал под сомбреро. Любой, указали вы, поскольку сами ничего не заметили.

— И что с того? — Он надул щеки.

— В том-то и дело, милорд. Вполне вероятно, что один из сидевших за вашим собственным столом мог положить на место вашего второй револьвер, заряженный болтом, и что вы могли выстрелить из него в Риверу, даже не подозревая о подмене.

— Этот номер у вас не пройдет, — буркнул лорд Пастерн, — и вам это прекрасно известно. Я никому не говорил, что собираюсь положить револьвер под сомбреро. Ни одной живой душе.

— Тут, милорд, — сказал Фокс, — мы можем навести справки.

— Наводите! Хоть до посинения наводите. Как будто будет прок!

— Послушайте, милорд, — взорвался Фокс, — вы действительно хотите, чтобы мы вас арестовали?

— Подумываю над этим. Такое рассмешит и кошку. — Сунув руки в карманы брюк, он обошел Фокса, внимательно его рассматривая, и остановился перед Аллейном. — Скелтон, — сказал он, — видел револьвер. Он держал его в руках перед тем, как пошел на сцену и, пока я ждал моей очереди, вертел его снова. Это было, пока Морри объявлял мой выход.

— Зачем он брал его вторично? — спросил Аллейн.

— Я был чуток на взводе. Нервное это дело — ждать своего выхода. Я хотел последний раз на него посмотреть и уронил, а Скелтон его подобрал и прищурился в дуло с презрительным видом. Профессиональная ревность.

— Почему вы не упоминали об этом раньше, милорд? — вскинулся Фокс, но был оставлен без внимания.

Лорд Пастерн свирепо ухмыльнулся Аллейну.

— Ну, — злорадно спросил он, — как насчет ареста? Я смирно пойду.

— Знаете, мне правда хотелось бы, чтобы ради разнообразия вы вели себя по-человечески.

Впервые, подумалось ему, лорд Пастерн сосредоточил на нем все свое внимание. Внезапно он притих и насторожился. На Аллейна он смотрел, как маленький мальчик, который не уверен, поможет ли ему блеф выкрутиться после очередной провинности.

— Вы взаправду заделались адской докукой, сэр, — продолжал Аллейн, — а заодно, если позволите сказать, и ужасающим олухом.

— Слушайте сюда, Аллейн, — сказал лорд Пастерн, не вполне убедительно возвращаясь к прежнему нахальству. — Будь я проклят, если такое снесу. Я знаю, что делаю.

— Тогда будьте любезны предположить, что и мы тоже знаем, что делаем. В конце концов, вы не единственный, кто помнит, что Ривера играл на аккордеоне.

С мгновение лорд Пастерн стоял совершенно неподвижно: челюсть у него отвисла, а брови взлетели до середины лба. Потом он выстрелил:

— Я опаздываю. Мне нужно в клуб, — и тут же бросился вон из комнаты.