Убийство под аккомпанемент Марш Найо
— А что думал об этом лорд Пастерн?
— Кто знает, — пробормотал Эдвард.
— Думаю, его не слишком беспокоила, выйдет она за него или нет, — сказала Карлайл. — Он был слишком поглощен планированием своего дебюта.
Но в памяти у нее всплыла вдруг фигура лорда Пастерна, сосредоточенно извлекающего из патронов пули, и она мысленно услышала, как он буркнул: «Гораздо лучше предоставить дело мне».
Аллейн повел их шаг за шагом по всем происшествиям, случившимся за вечер на Дьюкс-Гейт. О чем говорилось перед обедом? Как разделились собравшиеся и по каким комнатам разошлись? Что они сами делали и говорили? Карлайл обнаружила, что ей приходится описывать свой приезд. Нетрудно было сказать, что ее тетя с дядей поссорились из-за дополнительных гостей к обеду. Труднее стало, когда он наводящими вопросами снова подвел ее к вероятности помолвки между Риверой и Фелиситэ, спросив, обсуждалась ли она и кем и доверялась ли ей Фелиситэ.
— Вопросы могут показаться вам бестактными, — сказал Аллейн, предвосхищая попытки такого возражения. — Но поверьте, я вовсе не стремлюсь копаться в их личной жизни. Неважные детали будут с большой благодарностью отброшены и забыты. Мы просто сужаем область расследования, вот и все.
И Карлайл показалось, что увиливать будет глупо и неправильно, и она объяснила, что Фелиситэ тревожилась и чувствовала себя несчастной из-за Риверы.
Она уловила неловкость Эдварда и добавила, что в ситуации Фелиситэ — Ривера не было ничего, решительно ничего.
— Фелиситэ всегда делает эмоциональных слонов из сентиментальных мух, — пояснила она. — Думаю, она получает от этого удовольствие.
Но, уже произнося эти слова, она сама осознала, что вспышка Фелиситэ была серьезнее, чем она дала понять, ее голос утратил искренность, и она догадалась, что и Аллейн тоже это услышал. Ее стала подавлять его неспешная настойчивость, и одновременно собственное пристрастие к деталям доставило удовольствие от такой точности. Еще она испытывала чувство сродни отвращения художника к неаккуратности или искажению. Опять же просто было описать минуты, которые она провела в одиночестве перед обедом в бальном зале. Едва она об этом заговорила, ее на мгновение пронзила острая ностальгия, и она поймала себя на том, что рассказывает Аллейну, что там состоялся бал по случаю ее выхода в свет, и что она постояла у рояля, вспоминая его.
— Вы не заметили, зонты от дождя и солнца там были?
— Да, — быстро ответила она. — Заметила. Они лежали на рояле. Я узнала французский зонт тети Силь. Я вспомнила, как Фелиситэ играла с ним ребенком. Он развинчивается. — Она осеклась. Но вам ведь и так это известно.
— И когда вы его видели, он был целый? Ничего в трубке не отсутствовало?
— Нет, нет.
— Вы уверены?
— Да. Я взяла его и открыла. Считается, что это приносит несчастье, верно? Тогда с ним все было в порядке.
— Хорошо. А после вы пошли в гостиную. Понимаю, это кажется бесцельной дотошностью, но что произошло потом?
Не успела она опомниться, как рассказала ему про журнал «Гармония» и, как будто не было вреда повторить ее догадку, что одно из писем на странице НФД написано Фелиситэ. Аллейн никак не дал понять, что это представляет особый интерес. А вот Эдвард по неизвестной причине издал приглушенный возглас. «Я совершила оплошность?» — подумала Карлайл и поспешила перейти к рассказу о посещении кабинета дяди, где он извлекал из патронов пули. Аллейн небрежно спросил, как именно он это делал, и даже отвлекся от насущных проблем, позабавленный аккуратностью и сноровистостью лорда Пастерна.
Карлайл давно привыкла к вопросам о чудачествах дяди. Она считала его справедливой добычей и обычно развлекалась, составляя четкие, незлые скетчи о нем для своих друзей. Его дурнославность была такова, что она всегда чувствовала, что мешкать будет нелепо. И сейчас она поддалась этой привычке.
Тут перед ее мысленным взором вдруг предстал ящик, вытащенный из стола и поставленный возле его локтя. Ощутив, как у нее сжимается нутро, она резко остановилась.
Но Аллейн повернулся к Неду Мэнксу, и Нед сухо и размеренно стал отвечать на вопросы о его собственном появлении в гостиной. Какое впечатление на него произвели Морено и Ривера? Он не слишком много с ними разговаривал. Леди Пастерн отвела его в сторонку, чтобы показать ему свою вышивку.
— Крестом? — спросил Аллейн.
— И гладью. Как большинство француженок своей эпохи, она отлично вышивает. Поэтому я не обращал особого внимания на остальных.
Затем последовал сам обед. Застольная беседа, говорил Нед, была обрывочной, о всякой всячине. Он не помнит в подробностях.
— У мисс Уэйн зрение и слух истинного наблюдателя, — сказал, оборачиваясь к ней, Аллейн. — Возможно, вы вспомните? О чем вы говорили? Вы сидели… где именно?
— Справа от дяди Джорджа.
— А слева от вас?
— Мистер Ривера.
— Не вспомните ли, мисс Уэйн, о чем он говорил? — Аллейн протянул ей портсигар. Пока он давал ей прикурить, Карлайл глянула мимо него на Неда, который чуть заметно качнул головой.
— Боюсь, я нашла его ужасным, — сказала она. — Слишком уж он был неестественным, слишком напористым. Сплошь цветистые комплименты и манеры испанского гранда, такое непросто проглотить.
— Вы согласны, мистер Мэнкс?
— О да. Он был совершенно неестественным и довольно нелепым, как мне показалось.
— Почти оскорбительным, вы бы сказали?
Они не смотрели друг на друга. Эдвард сказал:
— Он просто превозносил себя до небес, если это назвать оскорбительным.
— Вы говорили о сегодняшнем выступлении?
— О да, — ответил Эдвард. — И должен признать, нисколько не удивлен, что официанты запутались, кого им следует выносить. Мне показалось, что и кузен Джордж, и Ривера хотели, чтобы все внимание и аплодисменты достались ему одному, и ни один не мог решиться отдать носилки другому. Морено явно был из-за этого на грани.
Аллейн спросил, как долго мужчины оставались в столовой. Неохотно — слишком неохотно, подумала Карлайл, ощутив все растущую опасность — Нед сообщил, что лорд Пастерн увел Морри, чтобы показать ему холостые патроны.
— И вы с Риверой остались за портвейном? — спросил Аллейн.
— Да, ненадолго.
— Можете вспомнить разговор?
— Ничего он вам не даст.
— Никогда не знаешь наперед.
— Я разговору не способствовал. Он задавал самые разные вопросы об отношениях друг к другу членов семьи, и я его окоротил.
— Как он к этому отнесся?
— Наверное, никому не нравится, когда их ставят на место, но, полагаю, шкура у него была довольно толстая.
— Собственно ссора имела место?
Эдвард встал.
— Послушайте, Аллейн, будь я хотя бы в малой степени в это замешан, то последовал бы собственному совету и отказался бы отвечать на ваши вопросы до приезда моего адвоката. Я не замешан. Я не дурачился с револьвером. Я не повинен в смерти Риверы.
«А теперь, — с отчаянием подумала Карлайл, — Нед выдаст ему понюшку семейного темперамента. О Боже, только до вспышки его не допусти!»
— Хорошо, — сказал Аллейн и подождал.
— Ну ладно, — великодушно согласился Эдвард и снова сел.
— Значит, ссора была?
— Я просто дал ему понять, — сообщил Эдвард, — что считаю его наглецом, и он вышел из комнаты.
— Вы говорили с ним после этого инцидента?
Карлайл вспомнила сцену на лестничной площадке.
Двое мужчин стояли лицом к лицу. Ривера прижимал ладонь к уху. Что именно сказал ему Нед? Что-то нелепое, как бойкий школьник… «Засунь ее в свою гармошку и радуйся!» — крикнул он с явным удовлетворением.
— Я задаю эти вопросы, — продолжал Аллейн, — только потому, что у малого ухо было разбито, и мне любопытно, кто его ему расквасил. Кожа поцарапана, а вы, как вижу, носите кольцо с печаткой.
III
В главном офисе доктор Кертис созерцал Морри Морено с настороженным удовлетворением.
— Сгодится, — вынес он наконец вердикт и, ловко отступив за спинку стула Морено, подмигнул Аллейну.
— Он, наверное, раздобыл где-то средство посильней лекарства, которое я ему вколол. Но пока сгодится.
Морри посмотрел на Аллейна и расплылся в своей знаменитой улыбке. Он был мертвенно-бледен и чуть потел. На лице у него застыло выражение облегчения, благополучия. Вымыв шприц в стакане воды на столе, доктор Кертис убрал его в саквояж.
Открыв дверь в коридор, Аллейн кивнул Фоксу, который встал и присоединился к ним. Вместе они вернулись к созерцанию Морри.
Фокс прокашлялся.
— Итак, — начал он осторожно и остановился. — Evidemment, — произнес он, — il y a un avancement, n’est ce pas?[28]
Он помедлил, чуть покраснев, и скосил глаза на Аллейна.
— Pas grand’chose[29], — пробормотал Аллейн, — но, как говорит Кертис, для наших целей сойдет. Кстати, вы, Братец Фокс, продвигаетесь семимильными шагами. Акцент все лучше.
— Но мне все равно не хватает практики, — посетовал Фокс.
Морри, в полнейшей безмятежности смотревший на противоположную стену, довольно рассмеялся.
— Я чудесно себя чувствую, — добровольно поделился он.
— Он основательно накачался, — пояснил доктор Кертис. — Не знаю, что он принимал раньше, однако его, похоже, крепко пробрало. Но он в порядке. Он может отвечать на вопросы, вы ведь можете, Морено?
— Я в порядке, — мечтательно откликнулся Морри. — Лучше не бывает.
— Ну… — с сомнением протянул Аллейн.
— Faute de mieux, — добавил погребальным тоном Фокс.
— Вот именно, — согласился Аллейн и, подтянув стул, сел напротив Морри. — Мне бы хотелось, чтобы вы мне кое-что рассказали.
Морри лениво отвел взгляд от противоположной стены, и Аллейн поймал себя на том, что смотрит в глаза, которые из-за чудовищных размеров зрачков кажутся механическими устройствами, начисто лишенными разума.
— Вы помните, что делали в доме лорда Пастерна?
Ответа ему пришлось ждать долго. Наконец голос Морри, отстраненный и незаинтересованный, произнес:
— Давайте не будем говорить. Так приятно не говорить.
— Но и говорить тоже приятно.
Доктор Кертис отошел от Морри и прошептал, обращаясь в пространство:
— Заставьте его начать, и дальше он, вероятно, сам заговорит.
— Весело, наверное, было на обеде, — подбросил Аллейн. — Карлосу там понравилось.
Рука Морри лежала, согнутая, вдоль стола. С расслабленным вздохом он сполз на стуле ниже и пристроил щеку на сгиб локтя. Через минуту-другую его голос зазвучал снова — независимо и как будто без сознательного желания самого владельца он монотонно тянул слова из-за едва шевелящихся губ:
— Я говорил ему, что это глупо, потому что решительно ничего не меняет. «Слушай, — сказал я ему, — ты сумасшедший». Конечно, я был зол, что он так меня подвел, не принес мне сигареты.
— Какие сигареты?
— Он никогда не делал ничего, о чем я просил. Я был слишком добр к нему. Добрее некуда. Я ему сказал: «Послушай, — сказал я, — она такого не потерпит. Она зла как черт». А еще я сказал: «У тебя ведь и со второй девчонкой ничего не выходит, так какой смысл?..» Я знал, что быть беде. А еще я говорил, что и старому хрену это не нравится. Он делает вид, будто ему все нипочем, но это только видимость, потому что, конечно же, ему это не нравится. Без толку. Никто меня не слушает.
— Когда это было? — спросил Аллейн.
— Раз за разом. Почти все время, можно сказать. А когда мы сидели в такси и он рассказал, как тот малый его ударил, я сказал: «Ну вот, что я тебе говорил?»
— Кто его ударил?
На сей раз молчание тянулось дольше. Морри вяло повернул голову.
— Кто ударил Карлоса, Морри?
— Я и в первый раз вас расслышал. Но что за свора! Достопочтенный Эдвард Мэнкс за серьезной беседой за ленчем в «Тармаке» с мисс Фелиситэ де Суз, с которой, разумеется, состоит в родстве по материнской линии, — так, что ли, газеты писали. Ее отчим — лорд Пастерн-и-Бэготт, но если спросите меня, это сдувшийся роман. Шерше ля фам.
Фокс поднял глаза от заметок с выражением безликого интереса.
— И женщина в данном случае… — подстегнул Аллейн.
— Смешное имя для девушки.
— Карлайл?
— На мой взгляд, самое что ни на есть дурацкое имя, ну и что? Но они сплошь и рядом такое выкидывают. Только представьте себе — иметь две фамилии. Пастерн-и-Бэготт. Но я с обоими справлюсь, уж будьте уверены. Пытался меня надуть. Ха! Бранил меня. Говорил, что напишет в чертову газетенку. Махал своим револьверишкой, и где он теперь?
— Вас надуть? — тихонько повторил Аллейн. Он понизил голос до тона Морри.
Голоса их сплетались и стихали. Они казались двумя сомнамбулами, разговаривающими с кем-то, кого видят во сне, — безмятежно и с тайным взаимопониманием.
— Он, возможно, знал, — шептал Морри, — что я на такое не пойду, да сами посудите, очень ведь неловко вышло бы. Постоянный ангажемент. Большое спасибо. Как дела у хора? — Он слабо рассмеялся, зевнул и прошептал: — Прошу прошения, — и закрыл глаза.
— Засыпает, — сказал доктор Кертис.
— Морри, — громко сказал Аллейн. — Морри!!!
— Что?
— Лорд Пастерн хотел, чтобы вы дали ему постоянный ангажемент?
— Я ж вам сказал, он и его холостопорожние патроны.
— Он хотел, чтобы вы уволили Скелтона?
— Это все Карлос виноват, — сказал Морри довольно громко и чересчур жалобно. — Он это придумал. Господи, ну и разозлился же он!
— Кто разозлился?
Слабый голос шепнул с толикой коварства:
— Вот и подумайте.
— Это был лорд Пастерн?
— Он? Не смешите меня.
— Сид Скелтон?
— Когда я ему сказал, — слабо шепнул Морри, — вид у него сделался кровожадный, просто убийственный. Честное слово, я был весь на нервах.
Повернув лицо в сгиб локтя, он провалился в глубокий сон.
— Теперь часов восемь не проснется, — констатировал доктор Кертис.
IV
В два часа полиция впустила уборщиц в ресторан. Их появление очень расстроило Цезаря Бонна, который стал жаловаться, что газетчики, отосланные со скудным заявлением, дескать, Ривера потерял сознание и умер, станут подстерегать и допрашивать этих женщин. Он отправил секретаря Дэвида Хэна догонять уборщиц.
— Их надо заставить молчать любой ценой. Любой ценой, ты понимаешь?
Из ресторана теперь доносился гул пылесосов. Двое полицейских, находившиеся там уже какое-то время, теперь вернулись в фойе и, присоединившись к дежурящему на дверях констеблю, бесстрастно смотрели на сидевших.
Большинство музыкантов спали, неловко растянувшись на маленьких стульчиках. Смокинги у них были присыпаны пеплом. Окурки сигарет они тушили в пустых пачках, о подошвы ботинок, о коробки спичек и метко или не очень бросали их в урны. В самой комнате словно бы витал запах затхлого дыма.
Леди Пастерн казалась спящей. Она чуть откинулась на спинку кресла, глаза у нее были закрыты. На лице у нее залегли серо-пурпурные тени, глубокие морщины протянулись от ноздрей к углам рта. Щеки обвисли. Она едва шевельнулась, когда ее муж, который довольно долго уже молчал, позвал вдруг:
— Эй, Нед!
— Да, кузен Джордж? — настороженно ответил Мэнкс.
— Я должен докопаться до сути.
— Вот как?
— Я знаю, кто это сделал.
— Правда? И кто же?
— Я решительно и категорически против смертной казни, — сказал лорд Пастерн, надувая щеки и глядя презрительно на группку офицеров полиции. — А потому оставлю мои мысли при себе. Пусть сами разбираются. Убийство — не для полицейских, а для психиатров. А что до судей, то они просто свора самодовольных старых садистов. Пусть сами стараются. От меня они помощи не дождутся. Ради Бога, Фэ, перестань ерзать.
Фелиситэ свернулась калачиком в кресле. Время от времени она запускала руку во внутренности кресла, точно обшаривала пространство между подлокотником и сиденьем. Делала она это тайком, бросая исподволь взгляды на остальных, как бы они не заметили.
— В чем дело, Фэ? Что ты потеряла?
— Носовой платок.
— Возьми мой, Бога ради, — сказал лорд Пастерн и бросил его ей.
Обыски велись медленно и неспешно. Карлайл, ценившая приватность, сочла испытание неприятным и унизительным. Надзирательница оказалась женщиной с волосами цвета соломы, большими вставными челюстями и крепкими ладными ладонями. Она была исключительно вежлива и бескомпромиссна.
Но теперь Сид Скелтон, последний из мужчин отправившийся на обыск, вернулся из гардеробной, и в тот же момент из офиса вышли Аллейн и Фокс. Музыканты проснулись. Леди Пастерн открыла глаза.
— В результате предварительного расследования… — громко объявил Аллейн («Предварительного!» — фыркнул лорд Пастерн), — мы, как мне кажется, собрали достаточно информации и можем позволить вам разойтись по домам. Мне крайне жаль, что мы задержали вас так надолго.
Все вскочили на ноги. Аллейн поднял руку.
— Но боюсь, есть одно условие. Надеюсь, вы все поймете и проявите уважение. Тех из вас, кто непосредственно общался с Риверой либо имел доступ к револьверу, из которого стрелял лорд Пастерн, равно как и тех, кто, как нам по веским причинам представляется, так или иначе имеет отношение к обстоятельствам, приведшим к смерти Риверы, проводят домой офицеры полиции. Мы позаботимся о получении ордеров на обыск помещений. Если подобная мера покажется необходимой, мы к ней прибегнем.
— Самая что ни на есть полнейшая чушь… — начал лорд Пастерн, но Аллейн его прервал:
— Из всех вас под это определение подпадает лорд Пастерн и его гости, мистер Морено и мистер Скелтон. Полагаю, это все. Благодарю вас, леди и джентльмены.
— Будь я проклят, если стану с таким мириться. Слушайте, Аллейн…
— Прошу прощения, сэр. Боюсь, я вынужден настоять.
— Джордж, — вмешалась леди Пастерн, — ты по множеству поводов вступал в прения с законом и всякий раз выставлял себя на посмешище. Поедем домой.
Лорд Пастерн с отстраненным видом рассматривал жену.
— У тебя сетка для волос выпросталась, — указал он, — и над талией что-то выпирает. Вот что бывает, когда носишь корсет, я всегда говорил.
— Я по крайней мере, — обратилась леди Пастерн к Аллейну, — готова принять ваше условие. И уверена, мои дочь и племянница тоже. Фелиситэ! Карлайл!
— Фокс! — сказал Аллейн.
С полным самообладанием она прошла к двери и там выжидательно остановилась. Фокс переговорил с мужчиной в штатском, который тут же куда-то вышел. Фелиситэ протянула руку Эдварду Мэнксу.
— Нед, ты поедешь, правда ведь? Ты побудешь с нами?
После минутной заминки он взял ее руку.
— Дорогой Эдвард, — сказала от двери леди Пастерн, — мы были бы очень признательны.
— Конечно, тетя Сесиль. Разумеется.
Фелиситэ все еще не выпускала его руку. Он посмотрел на Карлайл.
— Идешь? — спросил он.
— Да, конечно. Доброй ночи, мистер Аллейн, — сказала Карлайл.
— Доброй ночи, мисс Уэйн.
Они вышли, следом двинулись мужчины в штатском.
— На пару слов, мистер Скелтон, — сказал Аллейн. — Остальные, — он повернулся к «Мальчикам», официантам и светооператору, — могут идти. О дознании вас оповестят. Извините, что задержал вас так долго. Доброй ночи.
Официанты и электрик тут же удалились. Музыканты двинулись как единое целое.
— А как же Морри? — спросил Хэппи Харт.
— Он крепко спит, и его придется расталкивать. Я позабочусь, чтобы его отвезли домой.
Помявшись, Харт уставился на свои руки.
— Не знаю, что вы подумали, — сказал он, — но он в порядке. Я про Морри. С ним правда все путем. Я хочу сказать, он чересчур себя загоняет, если можно так выразиться. Он очень нервный тип, наш Морри. Страдает бессонницей. Даже принимал таблетки от нервов. Но он в порядке.
— Они с Риверой ладили?
Музыканты ответили хором:
— Да-да. Конечно. У них все было путем.
А Харт добавил, что Морри был очень добр к Карлосу и дал ему его большой шанс в Лондоне.
Все «Мальчики» пылко согласились с этим заявлением — за вычетом Скелтона. Последний стоял поодаль от коллег, а они старались на него не смотреть. Он был высоким и смугловатым малым с узкими глазами и острым носом. Рот у него был маленький и тонкогубый. Еще он малость сутулился.
— Ну, если это все, — неловко сказал Хэппи Харт, — мы прощаемся.
— Их адреса мы записали, так, Фокс? Хорошо. Спасибо. Доброй ночи.
И вереницей, с инструментами в руках они вышли. В былые дни, когда клубы при ресторанах вроде «Метронома», «Квагса» или «Унгарии» закрывались не ранее двух ночи, «Мальчики» работали ночи напролет, а после иногда отправлялись играть в частные дома. Это были лондонцы, которые разъезжались по домам с бледными лицами и проступающей щетиной в тот час, когда вода веером разлетается из гигантских шлангов по Пиккадилли и Уайтхоллу. Единственно трезвые среди ночных гуляк, они ложились в кровать, когда позвякивали первые тележки молочников. Летом они раздевались на рассвете, когда только-только чистили перья воробьи. С таксистами, гардеробщиками, официантами и комиссарами полиции их роднила утрата всяческих иллюзий.
Аллейн посмотрел им вслед, потом кивнул Фоксу, на что тот обратился к Цезарю Бонну и Дэвиду Хэну, мрачно притулившимся у двери в контору.
— Возможно, джентльмены согласятся пройти внутрь, — предложил он.
Они покорно поплелись следом за ним, а Аллейн повернулся к Скелтону.
— Так вот, мистер Скелтон.
— С чего это вам взбрело, — сразу ощетинился Скелтон, — меня задерживать? У меня дом есть, как и у всех остальных. Хотя как я туда, черт побери, попаду, никого не интересует.
— Мне очень жаль. Знаю, вам очень неприятно, но ничего не поделаешь.
— Не понимаю почему.
Дверь открылась изнутри, и вышли двое полицейских, между ними расхлябанной марионеткой повис Морри Морено. Лицо у него было мертвенно-бледное, глаза полуоткрыты. Он тяжело дышал ртом и издавал жалобные звуки, совсем как обиженный ребенок. За ними на пороге показался доктор Кертис. Из офиса всю сцену наблюдали Бонн и Хэн.
— В порядке? — спросил Аллейн.
— Сойдет. Только наденем на него пальто.
Констебли поддерживали Морри, пока доктор Кертис не без труда запихивал дирижера в приталенное пальто. В ходе этой борьбы на пол выпала дирижерская палочка Морри. Выйдя из офиса, Хэн ее подобрал.
— Видя его таким, вы ни за что бы не подумали, — сказал он, печально ее рассматривая, — какой прекрасный он был дирижер.
Доктор Кертис зевнул.
— Эти ребята уложат его в постель, — сказал он. — Я поехал, если больше вам не нужен, Рори.
— Конечно, поезжайте.
Шаркающая процессия скрылась в фойе. Фокс вернулся в офис и прикрыл за собой дверь.
— Хорошо же отправляется домой дирижер первоклассного оркестра, — сердито сказал Скелтон. — В компании двух шпиков.
— Они будут крайне тактичны, — откликнулся Аллейн. — Присядем.
Скелтон ответил, что так насиделся, что у него заднее место онемело.
— Давайте уже к делу, Бога ради. С меня хватит. Что у вас?
Аллейн достал блокнот.
— Мне нужна дополнительная информация. И думаю, вы можете ее предоставить. Но конечно, давайте сразу к делу.
— Почему я? Я знаю не больше других.
— Вот как? — неопределенно переспросил Аллейн. Он поднял глаза. — Как по-вашему, каков из лорда Пастерна барабанщик?
— Отвратительный. Ну и что?
— Остальные были того же мнения?
— Они знали. Разумеется. Это дешевая шумиха. Потрафить снобам. — Сунув руки в карманы, он начал расхаживать взад-вперед, погоняемый, по всей видимости, обидой. Аллейн ждал.
Читать бесплатно другие книги:
