Идеал Ахерн Сесилия

– У тебя пунктик – старикам помогать? – спросил он, но голос его был ласков, и рука, коснувшаяся моей руки, была теплой.

Старуха легла на живот, перегнулась через край пруда, пытаясь наполнить лейку. Я поспешила к ней. Взяла у нее лейку, молча наполнила водой и вернула.

Она присмотрелась ко мне – не холодно и подозрительно, а с любопытством, словно пытаясь понять, кто я.

– Он сегодня посетит меня? – спросила она нежным, детским почти голосом.

Я не ответила, не зная, о ком она.

– Господь. Он послал тебя за мной? Это хорошо. – Она выпрямилась. – Я готова. Я снова увижусь с Энди. – Она оглянулась на дом. – Только надо помириться с ней. Надеюсь, Господь будет добр и к ней. – Она глянула на меня, словно это от меня зависело. – То, что она сделала, она считала правильным. Я ее мать. Я буду просить за нее – заступлюсь перед ним. Но остальные … Они так и не простили ее. Надеюсь, они простят меня. Это из-за нее они носят Клеймо. – Она вдруг подобралась. – Конечно, я почти все забыла, но это я помню. Она все что-то ищет. Ты знаешь, что она ищет?

Я кивнула.

– Каждую ночь идет в гараж. Он знает, где это? Если найдет, наверное, она обретет мир. Это сводит ее … – В доме вспыхнул свет, и мы обе оглянулись.

– Она идет сюда, – шепнула старуха. – Сколько у меня осталось времени, прежде чем он заберет меня?

Сердце сильно забилось в груди при виде Мэри Мэй – она вышла в сад и опрометью помчалась к нам по траве.

– Мама! – сердито крикнула она.

Я приложила палец к губам, молясь, чтобы Кэррик, отчаянно махавший мне рукой, не попался на глаза Мэри Мэй. Старуха кивнула:

– Ты сама придешь за мной?

Я кивнула в ответ.

Успокоенная моим обещанием, она взялась за лейку, а я проворно ускользнула во тьму, за куст. Кэррик бросил на меня предостерегающий взгляд, но я и так замерла, мы оба не шевелились, деваться нам было некуда, разве что в пруд нырнуть. Придется, так нырнем. Кэррик обхватил меня рукой, словно защищая, он надежно держал меня.

Мать Мэри Мой стояла и смотрела на озеро, словно в последний раз – прощальным взглядом, но без грусти. Она была готова уйти – даже как будто рада. Мне было стыдно, что я подвела ее к такой мысли, но старуха, казалось, приняла ее спокойно и радостно.

– Мама! – Голос Мэри Мэй перешел в рычание. Она тоже выскочила в сад в ночном облачении и кое-как ковыляла босиком по траве.

– Я набрала воды для цветов, – отстраненно сообщила мать. – Уже сколько дней нет дождя.

– Сколько раз я тебе говорила: не перегибайся через край! Это опасно. Можно упасть. Мама, как ты … Откуда в лейке вода, мама?

– Ангел, добрый ангел. Прилетел ко мне.

– Ангел? – прошептал Кэррик, закрывая лицо руками.

Я не стала ничего ему объяснять, боясь, что Мэри Мэй услышит. У нее, опытного стража, все чувства обострены, странно, что она нас еще не почуяла. Она отобрала у матери лейку.

– Хватит чуши про ангелов, мама. Двенадцатый час, тебе давно пора в постель. Если будешь так себя вести, придется установить сигнализацию.

– Энди хочет, чтобы цветы поливали вовремя. Он просил.

– Папа умер. Мама, ты забыла?

– Элис соберет лепестки и использует в аппликациях.

Мэри Мэй резко втянула в себя воздух.

– Не смей произносить при мне ее имя! – зашипела она. Вылила воду из лейки обратно в пруд, ухватила мать за локоть и повела обратно в дом.

– Где они все? – жалобно, по-детски спросила мать. – Почему ты ничего не говоришь о них? Я хочу повидать своих детей. Хочу знать, что у них все в порядке. Хочу попрощаться.

– Нет никакой надобности прощаться. Ты тут, со мной, тебя никто не тронет. Помнишь? Только ты и я, мама, больше нам никто не нужен.

Мы с Кэрриком смотрели, как они уходят в дом.

– Она совсем чокнутая, хуже, чем я думал, – шепнул он.

И при этом она учит новичков. Я подумала об Арте, о том, как она отравляет его разум. Мало ли что она могла наговорить обо мне. Любую ложь – и он, возможно, поверил. Кажется, я снова занялась поиском оправданий для Арта? Потрясла головой, выбрасывая его из своих мыслей.

В передней части дома вспыхнул свет.

– Там спальня матери, – отметил Кэррик. – А где же искать чертов шар? Он где угодно может быть.

– В гараже. – Я указала на пристройку.

– Откуда ты знаешь?

– Ее мама сказала, она все время ходит что-то искать в гараже. Значит, там.

Мы видели, как Мэри Мэй снова прошла мимо задней двери, потом свет вспыхнул в кухне, а оттуда она перешла в примыкавший к дому гараж. Там загорелись два высоких окна. Попасть в гараж можно либо из дома, либо через въезд с другой стороны.

Слышен был грохот, перемещались коробки, рушились, потом вдруг вопль, прямо-таки безумный визг. Жуткий, словно ведьму жгут на костре, мучительный вопль разочарования и злобы.

Судя по звукам, она разносила мои вещи в пух и прах, я испугалась, не разбила бы она шар – тут-то бы и обнаружилась спрятанная внутри видеозапись. Я дрожала в тоненькой футболке, а Кэррик пытался меня согреть, прижимая к себе. Ближе, ближе, поцеловал в шею, мне тут же стало тепло от жара его тела.

Двадцать минут Мэри Мэй шуровала в гараже, потом затихла. Изнемогла от злобы. Свет в гараже погас, она переместилась в кухню, тощая, страшная, волосы дыбом, где ее безупречная укладка. Подойдя к раковине, Мэри Мэй налила себе стакан воды и уставилась в окно так, словно заметила нас. Меня снова затрясло, и Кэррик покрепче обнял меня.

Свет погас, наваждение исчезло. Она спит в передней части дома, комната ее матери – в задней половине.

– Подождем три четверти часа – и вперед, – предложил Кэррик. – После такой истерики она не сразу уснет.

– У нас нет времени, Кэррик. Как только Креван узнает, что я на свободе, кому он первым делом позвонит? Конечно же ей.

– Время есть, я же тебе сказал. – Он поглядел на часы. – Операцию отложили до утра. Твоя мама поедет туда часов через семь, не раньше. И не одна. Все под контролем. Если приедет Креван, Тина предупредит нас.

– Семь часов – это слишком долго. – Я покачала головой, перебирая все, что может за столько часов пойти не так. Потом уселась и стала следить за домом, чувствуя, как нарастает во мне тревога.

Дедушка заперт в замке, против него стряпают дело, обещание ограничиться суточным арестом, естественно, оказалось ложью. Джунипер в той псевдобольнице, куда мама должна ворваться утром, вопия об учиненной несправедливости, о преступлении. Кэррик в бегах, его разыскивают. Все мы под угрозой, это я навлекла на близких опасность. Нельзя, чтобы они пострадали. Мой план должен сработать.

Мы словно хищные птицы следили за домом Мэри Мэй. Через сорок минут полной тишины, убедившись, что никто больше в доме не движется, мы начали действовать. Кэррик, пригнувшись, быстро пошел через двор к гаражу, в надежде найти вход там, чтобы не пробираться через дом. Но у гаража не было двери, не было замка, в котором можно было бы поковыряться, оба окна располагались слишком высоко, и в них едва ли удалось бы протиснуться, настолько узкие. Другого выбора не оставалось – только пройти через дом.

Я подошла к окну той комнаты, где спала старуха, тихонько постучала по стеклу, молясь, чтобы там не оказалась настороже и сама Мэри Мэй.

Мать тут же появилась у окна, слегка меня напугав: яркая белая рубашка, седые волосы, прозрачная кожа – при таком освещении она казалась не ангелом, скорее эльфом. Я приложила палец к губам, кивнула в сторону двери, и она тихо двинулась туда. Открыла мне дверь, я вошла, оставив дверь приотворенной для Кэррика, пошла вслед за старой женщиной в ее спальню. В доме было очень тихо, я шла на цыпочках, но Кэррик крупнее и на нем тяжелые ботинки, шагал он неуклюже, и у меня сердце готово было разорваться от страха всякий раз, как он на что-то натыкался или под ним скрипела половица. Аромат выпечки смешивался в этом доме с каком-то густым, застоявшимся запахом. По ту сторону узкого коридора – спальня Мэри Кэй, дверь распахнута, должно быть, и во сне караулит мать. Я вошла вслед за старухой в ее спальню и тихонько прикрыла дверь.

– Сядь, сядь, – попросила она, протягивая руку.

Я опустилась на стул рядом с ней. Женщина сидела на кровати, подоткнув под спину подушки.

– Я готова, я жду его. – Она храбро задрала подбородок.

Я замерла, не зная, как на это ответить. Хоть бы Кэррик нашел шар прежде, чем мы слишком далеко зайдем.

– Ты знаешь, что ищет Мэри? – спросила она.

Я кивнула.

– Можешь найти это?

– Постараюсь.

– И тогда все уладится?

Я кивнула.

– Я всего лишь хочу увидеть еще раз детей, – продолжала она со слезами на глазах, голосок снова стал детским. – Она забрала их у меня.

Я взяла ее за руку, пытаясь утешить.

– Она всегда была немного … странной. В детстве, бывало, если что-то захочет, то сильно, слишком сильно. И так же она любила Генри – слишком сильно … до одержимости. А Генри полюбил ее младшую сестру Элис, и этого Мэри стерпеть не могла. Отомстила всем родным, кто скрывал это от нее. Уничтожила нашу семью. – Слезы капали, боль, даже спустя столько лет, оставалась непереносимой. – Но ведь я все-таки ее мать. И я прошу Бога пожалеть ее, – продолжала она, заклиная меня взглядом. – Она причинила очень много боли, но потому, что ей самой больно, – все время.

Я протянула ей бумажный платок, и старуха утерла глаза.

Собралась, приготовилась:

– Мне не страшно. Это, наверное, значит, что я готова.

Послышался стук в окно, мы с ней обе так и подскочили. Я подумала, все кончено, Мэри Мэй вызвала стражей. Они окружили дом, над крышей завис вертолет, включил прожектор. Будут снимать – арест Заклейменной в прямом эфире. Я дернула занавеску, но увидела Кэррика – он радостно потрясал стеклянным шаром.

– Кто это? – пугливо спросила старуха, поплотнее кутаясь в одеяло.

У меня голова шла кругом, сильный прилив адреналина. Я схватила обе ее руки, сердечно пожала.

– Вам еще рано уходить, – шепнула я.

– Рано? – удивилась она.

Я покачала головой, улыбнулась:

– Ложитесь спать. Скоро вы увидитесь с детьми. Я обо всем позабочусь.

Я уложила ее, подоткнула одеяло под ее щуплое тело. Старуха закрыла глаза, успокоилась, улыбнулась – ей уже виделась встреча с детьми.

Шесть часов спустя мы – Рафаэль Ангело и я – добрались до дома судьи Санчес. Пентхаус из мрамора и стекла в самом высоком здании города разительно отличался от горного убежища Рафаэля. Судья Трибунала зарабатывает немалые деньги – клеймит сограждан и смотрит на всех сверху вниз, с судейского кресла или с верхнего этажа небоскреба. Люди, прогуливающиеся в парке под ее окнами, кажутся малыми точками, незначительными, она может принимать решения и не думать о том, как они скажутся на живом человеке. А теперь в дом судьи Санчес проникла реальная жизнь. Санчес только что проснулась, глаза еще сонные, – мы ворвались в ее дом на рассвете.

Ее трудно узнать без красной помады и очков в оправе такого же цвета – непременный публичный образ. Сейчас на ее лице нет и следа косметики, волосы заколоты шпилькой, она кутается в черный кашемировый кардиган, словно ей холодно, хотя тут вовсе не холодно. Она провела нас в огромную кухню-столовую-гостиную, где помимо окон во всю высоту стены еще и потолок стеклянный. Заметила, как я поглядываю на потолок.

– Мой сын – звездочет, – пояснила она. – Поэтому мы поселились здесь.

– Астроном будет точнее, – поправил ее вошедший в кухню подросток, тоже заспанный, растрепанный, на ходу он завязывал пояс халата. Примерно моих лет, красивый, довольно высокий, заносчивый с виду.

– Только если тебе за это платят, – возразила она, уставившись в ноутбук, который раскрыл перед ней Рафаэль.

Парень глянул на меня, узнал и обернулся к матери, стараясь скрыть изумление. Селестина Норт в доме судьи!

– Кофе будешь, мама? – спросил он.

Трудно поверить, что она – чья-то мама. Что в ее сердце вмещается любовь и забота о другом человеке. Как говорится, у зеркала два лица. И вероятно, Санчес честно пытается мне помочь, пусть и ради собственной выгоды.

От кофе она отказалась, покачав головой.

– А мне – да, – откликнулся Рафаэль.

– Мама любит смотреть вниз, а я вверх, – сказал парень, помешивая кофе. – Хочешь подняться на крышу и посмотреть? – предложил он мне. – У меня там телескоп.

Я бы предпочла посмотреть на звезды, а не на то, что сейчас Рафаэль продемонстрирует судье Санчес, но я знала, что обязана оставаться с ними. Это было слишком важно.

– Нет, спасибо, – вежливо поблагодарила я.

Он окинул меня взглядом. На халате – герб самой престижной частной школы страны.

– Зря они тебя заклеймили, – сказал он нарочито громко, назло матери. – Я ей говорил. Возмутительный, нелепый приговор. Какая-то темная игра, я так понимаю.

Мы нашли флешку, как и обещала Тина, в основании стеклянного шара. Шар лежал в стороне от прочих моих вещей, сваленных в гараже, Кэррик сразу же на него наткнулся. Похоже, преданность Трибуналу помешала Мэри Мэй даже заподозрить, что улика против ее босса может быть спрятана в сувенире с изображением драгоценного для ее сердца замка. Флешку спрятали под двойным дном – и мы легко нашли ее, открутив основание шара. Позвонили Рафаэлю с одноразового телефона, который нам выдали в офисе Эниа, и адвокат приехал за нами к озеру. Мне не хотелось смотреть эту запись, я отошла от машины, пока Рафаэль и Кэррик проверяли флешку. По их лицам я и потом могла догадаться, что все самое важное удалось заснять. Рафаэль не мог смотреть мне в глаза, Кэррик не сводил с меня взгляда.

Я подумала, к Санчес Кэррика лучше не брать. Она такой человек – берет то, чем может воспользоваться, остальное в мусор. Кэррик ей не был нужен, и с нее сталось бы прямиком отправить его в замок. К тому же в этот час мама и Боб Тиндер уже должны были штурмовать «тренировочный центр» стражей, Креван вот-вот узнает, что я на свободе, – Кэррику безопаснее держаться подальше от меня, пусть лучше поможет маме и Джунипер.

Я проверила, нет ли в телефоне сообщений от Кэррика. Глухо.

Глянула на телевизор в кухне – может, есть новости. Санчес, само собой, смотрела News-24, канал Кревана. Но и там обычные новости не прерывались срочным репортажем о моей маме и Джунипер. Впрочем, это бы вряд ли показали на News-24. Они в любом случае постараются все скрыть. А вот Боб Тиндер скрывать не станет.

Тобиас протянул мне чашку, хотя я и не просила кофе. И Рафаэлю тоже сварил. Оказывается, мне действительно нужен был кофе, после бессонной ночи я держалась только на адреналине.

– Спасибо. – Я взяла чашку, благодарная даже за такой простой знак внимания. Понюхала. Запах кофе. Отхлебнула. Вкуса не почувствовала.

– Уходи, Тобиас! – строго велела судья, и ее сын поплелся прочь, вздернув нос, развернув плечи. Он прихватил с собой газету. Что-то он в ней вычитает? Я же зашла за спину судьи, чтобы хорошо видеть экран ноутбука. Мне важно было посмотреть эту запись вместе с ней и понять, как она ее воспринимает.

– У кого еще есть копии? – спросила Санчес прежде, чем Рафаэль включил запись.

– Это оригинал, – сказал Рафаэль. – Мы никому не показывали.

– Мистер Берри снимал на мобильник. Чтобы сохранить на флешку, он должен был сначала скопировать запись в компьютер, – настаивала судья.

– Вероятно, судья Креван нашел ноутбук и карту памяти, когда поймал мистера Берри. Это единственная запись. Та, которую он всюду ищет, – пояснил Рафаэль.

– И вы хотите, чтобы я поверила, что по дороге ко мне вы не сняли копию? – Она иронически приподняла брови.

Рафаэль обернулся ко мне:

– Отдай ей.

У меня челюсть отвисла:

– Рафаэль!

– Абсолютная честность, – настаивал он. – Только так это работает, Селестина.

Я сердито вынула из кармана запасную копию и выложила ее на стол перед судьей. Санчес тут же спрятала ее в карман. После этого Рафаэль нажал кнопку и откинулся на спинку стула. Он знал, что сейчас будет. Санчес, наоборот, подалась вперед.

Я маячила у них за спиной, обкусывая ногти.

Начало видеозаписи. Картинка неустойчивая. Сначала я увидела пол, потом он накренился, стал расплываться, послышались громкие голоса, началось движение. Вот мамины туфли, движутся прочь, папа кричит, всех выгоняют из камеры для родственников. Санчес оглянулась на Рафаэля, недовольная: зачем тратить на это время?

Видимо, мистер Берри повыше поднял мобильный. Теперь в фокусе оказалась камера Клеймения. Легко было узнать Кревана даже со спины, по его кровавой мантии. Он загораживал меня, прикованную к креслу для Клеймения. Камера вновь поехала вниз, снова крики, движение, картинка расплывается.

– Ну и что? – вырвалось у Санчес. – Так Креван находился в камере во время процедуры, что в этом особенного?

– Смотрите дальше, – спокойно ответил Рафаэль.

Мистер Берри нашел позицию поудобнее. Он оставался за дверью, вот почему я его тогда не заметила. Креван сдвинулся в сторону, я оказалась на виду, привязанная к креслу, самой смотреть жутко. Рот раскрыт с помощью распорок. Мне поплохело, я вспомнила тот ужасный момент. Тут мистера Берри, видимо, толкнули, и телефон упал. В кадре остались только его ноги, потом ботинки стража, и третья пара обуви – кеды Кэррика.

– Снимайте! – отчетливо послышался на записи голос Кэррика.

Судья Санчес дернула головой:

– Это чей голос?

Мы оба словно и не слышали вопроса. Телефон успели поднять как раз вовремя, чтобы запечатлеть, как мне ставят Клеймо на язык. И тут Креван начал орать:

– Покайся, Селестина!

Он расхаживал передо мной взад-вперед, картинка получилась на редкость отчетливая.

– Покайся!

Стражи уже отстегивали ремни, чтобы снять меня с кресла, все они были потрясены, и Барк, который прижигал меня каленым железом, и Фунар, который прежде ненавидел меня. Они усадили меня на кресло-каталку.

– Прижгите ей спину! – потребовал вдруг Креван. Громко, внятно. Я почувствовала облегчение: ему не отвертеться.

Я отошла в сторону – не потому, что не могла выдержать это зрелище, но потому, что важнее было следить за лицом судьи Санчес. Как она отреагирует на то, что со мной сделали после вынесения приговора?

Ее лицо оставалось невыразительным и непроницаемым – сдержанным. Никаких эмоций, ни жалости, ни страха – ничего. Ее глаза скользили по экрану, оценивая кадры, словно глаза робота.

Крики Кревана, сопротивление стражей, Креван хватает раскаленный прут для Клеймения, мой задушенный вопль – смотрит и не сморгнет. Рафаэль чесал то затылок, то нос, ерзал в кресле, ему было не по себе, в тот момент, когда мне прижгли поясницу без анестезии, я – там, на мониторе, – испустила такой громкий вопль смертельной муки, что на этот крик примчался испуганный Тобиас, – а она и глазом не моргнула.

Запись закончилась.

Санчес глянула на меня – хладнокровнейше. Слишком хладнокровно, слишком спокойно: я поняла, что это маска, за которой скрыты истинные чувства.

– Он скажет, что это постановочный фильм.

– Чушь, – отозвался Рафаэль.

– Это … Это … – пытался выдавить из себя вопрос Тобиас.

– Загляните на YouTube, вы таких сотни найдете. – На сына Санчес не обращала внимания.

– Запись, несомненно, аутентична, – сказал Рафаэль.

– Креван что?.. – снова попытался Тобиас, и опять ему никто не ответил.

– Она Заклейменная, в его руках власть и авторитет, он сумеет убедить население, что это подделка, – гнула свое Санчес.

– А это? – Я повернулась спиной и предъявила ей Клеймо на пояснице.

– Господи! – вскрикнул Тобиас, схватился рукой за голову, куда и подевалось наигранное равнодушие.

– Вон отсюда! – крикнула Санчес. – Это не твое дело.

Сын глянул на нее, сначала с недоумением, потом с гневом и затопал обратно в свою комнату.

Санчес обернулась к нам:

– Клеймо на спине по форме отличается от остальных.

– В этот раз она не была зафиксирована, не было обезболивающего. Судья Креван действовал сам, девочка извивалась и кричала от боли, вы все видели сами. Это Клеймо идеально соответствует той сцене, которую мы только что видели. – Рафаэль смотрел на Санчес с удивлением и старался говорить спокойно, однако в его голосе пробивался гнев. – Что происходит? Вы же хотели убрать Кревана из Трибунала. Или струсили?

– Нет, я не струшу, и я твердо намерена устранить Кревана с должности главы Трибунала.

– Вы велели принести доказательство, которое поможет свергнуть Кревана, и я принесла, – напомнила я, заводясь: она явно собиралась дать обратный ход.

Она посмотрела на меня, и впервые выражение ее лица изменилось.

– Ты принесла мне чересчур много, Селестина. Этого хватит, чтобы свергнуть весь Трибунал. Теперь я понимаю, почему Креван охотится за тобой.

Я с тревогой оглянулась на Рафаэля и увидела на его лице точно такую же гримасу. Наше преимущество только что обернулось поражением. Снова я в опасности. Санчес хотела лишь убрать Кревана, а не уничтожить Трибунал. И теперь она снова превратится в кошку, а я опять – мышь.

Рафаэль откашлялся:

– Значит, у нас есть возможность заключить сделку.

Санчес резко обернулась к нему:

– Вы пытаетесь мне угрожать?

– Вы пытаетесь угрожать моей клиентке? – спокойно парировал он.

Она слегка нахмурилась.

– Судья Санчес, условия игры остаются прежними. Мы принесли то, что вы просили, и нет никакой необходимости это обнародовать. Вы можете использовать запись приватно, чтобы испортить репутацию Кревана. Решение по-прежнему в ваших руках. Нам нужно одно: чтобы действия Кревана были признаны несоответствующими уставу Трибунала и чтобы его уволили. И чтобы приговор моей клиентке был, таким образом, отменен.

Она напряженно размышляла.

– Креван сообразит, что я не могу никому это показать. Значит, у меня нет ничего против него. Я тоже участвовала в заседании суда, который вынес этот приговор. Пусть я не знала о дальнейших действиях Кревана, ответственность ложится и на меня. На всех троих судей Трибунала – на меня, Джексона и Кревана.

– Но если вы разоблачите его, тем самым вы снимете с себя ответственность. Главное – сделать первый ход, – продолжал Рафаэль.

– Он у нас в руках! – вмешалась я и не услышала в своем голосе уверенности.

– У меня в руках ты, Селестина, – сказала она. – И ты нужна Кревану.

– Вы решили использовать меня, чтобы получить то, чего вы хотите! – сообразила я.

– Безобразие! – вскричал Рафаэль, вскакивая. – Это неэтично, аморально, беспринципно, противоречит собственным правилам Трибунала. Я буду бороться с вами до конца, – уже спокойнее добавил он. – Расследование деятельности Кревана уже начато. В итоге это приведет к роспуску Трибунала. Пора вам выбрать, на чьей вы стороне – спасшихся или затонувших вместе с судном.

– Верно. Предпочитаю быть среди спасшихся.

Рафаэля это устраивало.

– К сожалению, обреченным судном я считаю вашу затею. Едва ли у вас выйдет «бороться до конца», Рафаэль, когда Трибунал предъявит вам обвинение в помощи Заклейменной.

– Он мой адвокат. Мы заключили договор.

– Адвокат нарушительницы?

Рафаэль покачал головой, улыбаясь во весь рот, словно ловушка, в которую мы угодили, казалась ему смехотворной.

Он глянул на меня:

– Ладно, Селестина, пошли отсюда.

– Боюсь, я не вправе отпустить вас. – Она подняла трубку. – Грейс, это я. Немедленно соедините меня с Креваном.

Я кинулась за флешкой, которая все еще торчала из ноутбука, но Санчес успела схватить ее, резко меня оттолкнув. Она оказалась сильнее, чем я ожидала, и я рухнула на журнальный столик. Стекло разбилось, столик качнулся.

Рафаэль бросился ко мне:

– Цела?

– Тобиас! – позвала судья.

Ее сын вернулся, на этот раз в спортивном костюме той же частной школы. Окинул взглядом картину: я на полу среди осколков стекла, его мать кому-то звонит. Он хорошо знал свою мать.

– Что ты натворила? – спросил он ее.

– Не дай им уйти! – Она ринулась в спальню, прижимая к уху мобильный телефон. – Черт побери, Грейс, набирай его номер снова и снова. Он нужен мне сию минуту. Тобиас, запри входную дверь! – заорала она и заперлась в спальне.

Тобиас подбежал к двери, запер ее и набрал на контрольной панели код. Механический голос подтвердил, что квартира заперта. Человек на такой должности, как Санчес, должен принимать повышенные меры безопасности. На нас Тобиас поглядывал с тревогой.

Рафаэль – крепыш, но с Тобиасом ему не справиться.

– Выпусти нас! – потребовал он. – Ты не вправе удерживать нас силой. Ты видел эту запись, ты знаешь, как поступил Креван. Ты сам понимаешь, кто прав, кто виноват.

Тобиас запаниковал, он ни на что не мог решиться. На лбу у него проступил пот.

Рафаэль сердито покачал головой:

– Если все время смотреть на звезды, перестаешь видеть реальную жизнь. С виду ты парень хороший. А твоя мама – нет. То есть ее нельзя назвать хорошим человеком.

Тобиас тревожно переводил взгляд с адвоката на меня. Рафаэль помог мне подняться с разбитого стекла. Хорошо, не порезалась.

– Я не могу, – пробормотал Тобиас, пот катился у него уже и по верхней губе. – Мама! – вдруг во весь голос крикнул он, и она выбежала из спальни, полуодетая. – Разбирайся сама. Я больше не могу. Ты все время твердишь, что ты права, все время, но … – Его голос пресекся. – Слышала бы ты, как о тебе говорят в школе. Они собираются идти маршем на замок. Против Трибунала. Мне стыдно собственным друзьям признаться, кто ты, чем ты занимаешься.

– Это Креван, Тобиас, – заговорила она с интонациями, которые были для меня полной неожиданностью, заговорила, как мать. – Он портит нашу репутацию, но я все исправлю. Обещаю тебе, люди снова поверят в Трибунал. Ты будешь мной гордиться – ты должен верить мне, я все делаю для этого.

– Нет. – Он покачал головой. – Ты – такая же, как он. И я уже думаю, порочные – не те, кому вы ставите Клеймо. – Он сделал глубокий вдох, собираясь с силами: – Это вы все. – И он выскочил из квартиры, оставив дверь нараспашку.

И я и Рафаэль изумленно уставились на открытую дверь. Судья Санчес тоже замерла на миг, захваченная врасплох бегством сына, однако быстро оправилась. За мальчиком она гнаться не стала – захлопнула дверь и снова ввела код. Опять мы оказались взаперти. Она успела надеть на одну ногу туфлю с каблуком, другая все еще была в чулке. Бордовая юбка-карандаш, красная шелковая блуза. Губы подкрашены красной помадой, вернулись на место и очки в красной оправе.

В спальне зазвонил телефон. Санчес стала медленно пятиться прочь из кухни, разрываясь между желанием ответить на звонок и опасением выпустить нас из-под контроля. Потом вдруг развернулась – и бегом в свою комнату. Не добежала, звонки прекратились, мы услышали, как она бормочет проклятия.

Я заглянула в своей телефон. Сообщение от Кэррика:

Джунипер вышла. Все наши в порядки. Ты как?

Огромное облегчение. Хорошая новость вдохновила меня, и я наконец сообразила, что делать. Теперь уже не страшно, если Креван узнает, где я: Джунипер в безопасности. И мама. И Кэррик.

– Что ты делаешь? – спросил Рафаэль, когда я сняла трубку со стоявшего на столе телефона.

– Соедините меня с замком Хайленд, – торопливо произнесла я.

– Что ты делаешь? – бросился ко мне Рафаэль.

Я прикрыла аппарат рукой, чтобы он не отключил звонок. Одними губами шепнула:

– Доверьтесь мне.

Он остановился в шаге от меня.

– Добрый день, это Селестина Норт, я готова сдаться, – быстро заговорила я. Рафаэль буквально волчком завертелся от возмущения. Попытался вырвать у меня трубку, но я вскарабкалась на стул, ему не достать. – Я нахожусь в квартире судьи Санчес в башне Граймз. Пусть меня как можно скорее заберут отсюда. Спасибо.

Я положила трубку, сердце оглушительно грохотала.