Дети Силаны. Паук из Башни Крымов Илья

– Любые ваши претензии не имеют ни смысла, ни обоснованности. Как и прочие нападки на меня и на мою службу. Несмотря ни на что именно Ночная Стража ведет бой с заразой, – я сделал паузу после этого слова, – которая грызет Мескию изнутри. Поэтому именно мы и несем столь страшные потери. Мы лекарство. Если хотите, я разовью эту метафору и использую параллель с плацебо. Хотите?

– Словоблудство! Вы едва…

– Давайте взглянем правде в лицо, тан л’Зорназа, если бы я предпринял хоть какие-нибудь меры по усилению охраны здания, бомбист просто развернулся бы и ушел. Возможно, мне бы не удалось вычислить новую цель теракта, возможно, он взорвался бы в первом же большом скоплении народа. Я рискнул жизнями сородичей, потому что был уверен, среди них не найдется малодушных, я был уверен, что они бы согласились рискнуть ради империи. Я и своей жизнью рисковал наравне со всеми. И я победил. А мы, господа Голоса, победителей не судим. Никогда. Ваше высочество, я был бы благодарен, если бы впредь меня избавили от необходимости тратить время на игру в констебля и карманника с таном л’Зорназа.

Кронпринц, следящий за нами словно за ссорящимися мальчишками, хотя сам не старше нас обоих, безразлично дернул щекой:

– Дозволение на свою деятельность тан л’Зорназа получил лично от его величества. Только сам Император может отменить это решение. А как все мы знаем, его величество не любит отменять собственные решения. Он считает это несолидным жестом, умаляющим честь и достоинство нашего семейства. Посему с подобной просьбой вам лучше ко мне не обращаться. Зато я могу сказать вам, что вы свободны в выборе действий в данный момент. Ваши полномочия остаются при вас, как и возложенные на вас задачи. Найдите убийц де Моранжаков, выявите и найдите заговорщиков, плетущих интриги против империи, найдите убийцу, сдирающего с наших подданных кожу. Справитесь, и вас возвысят до небывалых высот. Оплошаете, и вас принизят. Примерно на длину одной головы. Я достаточно прозрачен?

– Кристально.

– Замечательно. А теперь выскажите вопрос, который терзает вас. Я же не слепой, тан л’Мориа.

– Боюсь, что не понимаю вас, ваше высочество.

– Вы думаете о чем-то постороннем. Говорят, в вашей голове умещаются многие мысли одновременно, так о чем же вы думаете, глядя сквозь меня?

– Я задал себе вопрос, почему при его высочестве нет ни одного серебряного часового? Это все.

– Вот как? – Он широко и открыто улыбнулся. Обманчиво открыто. Я видел эмоциональный фон его высочества, за улыбкой и ложно расслабленной жестикуляцией лежало нечто, похожее на стальную колонну, тяжелое и непробиваемое, предельно твердое, сосредоточенное, прямое. Внутренний стержень. – Я и сам могу отлично себя защитить. Неужели вы думаете, что мне нужны телохранители?

– Даже боги нуждаются в защите, что уж говорить о нас, смертных. Прошу дозволения покинуть вас, ваше высочество.

– Ступайте.

– Тан л’Зорназа.

Себастина развернула и покатила меня прочь, а я не прекращал думать о том, почему Император не послал вместе со своим наследником ни одного серебряного часового, и почему кронпринц так и не удосужился дать прямой ответ? Я вижу всплески эмоций, я могу узнать, когда мне лгут, а когда говорят правду, но если допрашиваемый уклоняется, не лжет прямо, все усложняется многократно.

Что ж, и на этот раз спонтанная и грубая, но хорошо исполненная ложь, подкрепленная центнером невероятной удачи, спасла меня. Сколько еще будет везти порченому тану, пока удача не повернется кормой?

Проклятая паровая повозка скрипит и шипит, подпрыгивая на каждом неровном булыжнике. Лошади, хоть и боятся меня до чертиков, но все же привычнее. Столичные улицы завалены снегом, освещены тускло из-за низких густых облаков. Зима постепенно теряет свое очарование в моих глазах. Прежде ее свежесть, объединенная с печальной холодной грустью Старкрара, заставляла мою душу испытывать совершенно неповторимый покой. Именно он раньше тянул меня обратно в столицу, куда бы ни перебросило наши полки высшее командование. Я потерял ощущение, что эти улицы и переулки – мои собственные охотничьи угодья. Когда-то я был самой зубастой рыбиной в пруду. Теперь с каждым днем я все больше и больше чувствую себя глупым старым карасем, за которым стремительно плывет голодная щука.

Инженеры и рабочие начали строительство стальных опор и системы каркасов, чтобы установить на верхушке Скоальт-Ярда паровые краны и приступить к реконструкции. Этот город легко умеет заращивать раны, ведь он почти вечен.

Я снова погрузился в мутный бульон фактов, улик, докладов. Картины, слова, цифры плавают где-то за глазными яблоками. Именно так я представляю себе то, что творится в моей голове. Где-то за глазами, в бурлящем резервуаре, смешивается и пенится все, что я знаю. Что-то ускользает от меня. Я слеп, я глуп, я не вижу чего-то, что лежит на поверхности. Меня пытались убить, заманить фальшивым вызовом в Башню и взорвать. Заложили ли они взрывчатку незадолго до произошедшего или же в тот самый день, когда брали Скоальт-Ярд штурмом? Это важно? Не думаю. Почему они попытались это сделать именно сейчас? Я знаю, что они следят за мной, я знаю, что это не паранойя, а значит, я оказался слишком близко… К чему? Именно в этом и проблема, мои враги думают, что угроза от тана верховного дознавателя возросла, в то время как сам я лишь бестолково тыкаюсь в непробиваемые стены. Чего же я не вижу?

«Розовый бутон» вновь гостеприимно открыл для нас… свои лепестки? Пожалуй. Инреш сразу же предупредила, что хозяйки нет, но заведение полностью к нашим услугам.

– Жаль, что нам не до услуг заведения.

Я обнаружил Инчиваля все в том же состоянии. В кресле-качалке, укрытый пледом, дремал маг-целитель.

– Разбудить его, хозяин?

– Не стоит. Мне нужно просто побыть здесь и немного отдохнуть. Нас пытались убить сегодня, второй раз за два дня, неприятно, не правда ли?

– Теракт был направлен против вас, хозяин?

– Не уверен. Все зависит от того, насколько быстро распространяются новости в Старкраре. Вчера взорвали мое агентство, на следующее же утро л’Зорназа собрал эту свою комиссию и объявил о ее первом заседании. Он всю ночь собирал тех, кто готов за ним пойти. Артель гробовщиков. Сколько времени прошло? Считаные часы. И тем не менее бомбист оказался на месте, должным образом замаскированный и готовый к свершению смертоносного замысла. Чтобы синтезировать стрецарий в таких количествах, нужно как минимум трое суток беспрерывной работы, его на коленке из пыли и воды не замешаешь.

– Это значит?

– Это значит, Себастина, что один из тех, кому он предлагал место в комиссии, связан с врагом. Заговорщики среди нас, Себастина, они занимают должности и носят титулы, возможно, заседают в Парламенте. Возможно, собирают экстренные комиссии.

– Вы думаете…

– Нет, просто не могу отметать эту возможность. Наблюдение за л’Калипса ничего не дало, л’Зорназа постоянно на виду, за ним несложно следить. Я ведь изучаю этих танов годами. Л’Зорназа высокомерный злобный засранец, умеющий долго и страстно ненавидеть, копящий силы для мести всем, кто перешел ему дорогу. Видит Силана, ему есть, за что желать моей смерти. Но вместе с тем он чистокровный тан, не трус и не предатель, фанатик идеи нашего превосходства и верный слуга правящей династии. Он не стал бы вредить государству ни за что. Такой легко ударит в спину конкурента, но закроет собой спину Императора. Древние клятвы связывают всех нас. Л’Калипса такой же.

– Благородный дом л’Дреморов.

На этот довод я могу лишь досадливо поморщиться.

– Не предатели. Дураки. Они искренне верили, что достойны занять трон, что имеют право крови. Император резко переубедил их.

И теперь члены дома л’Дреморов коротают свои жизни в уютных камерах Черепа-На-Костях или долбят скальную породу на самой ужасной каторге в Мескии в теле Кахаронского хребта. А единственный свободный носитель этой фамилии вынужден содержать бордель. Есть ли участь позорнее для тани, рожденной повелевать?

– Кстати, ты же поняла, что я лгал его высочеству и тану обвинителю?

– Все, что говорит хозяин, есть правда. Даже если он лжет.

Мне послышалась упряминка в голосе моей горничной. Она очень заботится о моем престиже в обществе и таких вещах, как церемониал. Конечно, она будет служить мне всегда, кем бы я ни был, лордом или попрошайкой, но служить лорду все же лучше. Ни за что не признается, что личный престиж ей важен, но я знаю мою дорогую горничную. По этой же причине она очень волнуется о том, что я солгал наследнику. Очень скверный поступок с точки зрения личного достоинства и этики, но мне плевать на этику, когда я зависаю над пропастью. Чудом предотвратив взрыв и невозмутимо солгав, я выиграл время. Мы еще побарахтаемся!

– Тан л’Мориа? – раздался тихий сонный голос.

Мэтр Оркрист подслеповато прищурился и попытался найти свои очки, которые блестели у него на лбу. Он рассеянно вытер ниточку слюны с подбородка и сел в кресле прямо. Наконец обнаружив очки, он без спросу начал изучать мое тело сквозь призму своих магических штучек.

– Ну, так это же совсем другое дело! – воскликнул маг, поднимаясь. – Чувствительность вернулась, не так ли?

– Вчера. Когда взорвался Скоальт-Ярд.

– Скоальт-Ярд взорвался?!

– Да. Вы не слышали?

– Я заперт здесь почти круглосуточно, за что имею большие деньги. Мне не до… И когда вы об этом узнали, произошло что?

– Страшная боль. А потом я начал чувствовать ноги.

– Понятно. Хотя я бы не предположил, что ваша проблема будет связана с психическим фоном. Шок помог вам вернуть чувствительность нервам, обычно такое случается при сильном эмоциональном напряжении, а не после физиологических травм.

– В последнее время я действительно нахожусь в напряжении.

– Что-то слышал. Ну да ладно! Вы платите мне такие деньги, что я просто обязан избавить вас от долгих и мучительных дней физиотерапии. Позволите?

– Прошу.

Старый маг положил ладонь мне на колено, и несколько долгих минут через его пальцы в меня вливался магический жар.

– Прошу вас встать и попробовать пройти.

И я поднялся, легко, непринужденно, на здоровых ногах, в которых не осталось и следа от прежней боли. Сам Оркрист устало сел обратно на свою качалку. Он громко вздохнул и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки.

– Ваш друг до сих пор не очнулся. Давайте так, тан л’Мориа, как только ваш друг откроет глаза, к вам отправят посланника.

– Мне, конечно, хочется встретить его пробуждение, но я здесь не за этим. Можете считать это место единственным моим убежищем во всем Старкраре. Что вы сделали, кстати?

– Влил в вас немного исцеляющей силы. Восстановил целостность волокон плоти, устранил всякие мелкие повреждения. Со спиной я этого сделать не мог, когда лечил вас, срастил и восстановил все, что было мне под силу, но нервные ткани получили шок, им надо было справиться с ним, чтобы снова проводить импульсы из мозга в ноги.

Я сел в свое кресло, игнорируя его удивленный взгляд. Наверное, вернув способность ходить, любой бы выпрыгивал из такого кресла, как из раскаленной духовой печи. Я по привычке нажал на подушечку указательного пальца, которую недавно прокусил, чтобы открыть чертову Инчивалеву сумку. Глупо, конечно, но ощущение этой маленькой боли помогает собраться с мыслями, и хотя я не любитель насилия, эта боль мне несколько приятна. Теперь ее нет, даже шрама не осталось. Зато больше не буду марать постельное белье следами собственной крови! Просто удивительно, как можно измарать целый комплект за одну ночь, если на пальце крошечная кровоточащая ранка! Такого и специально не сотворишь!

И на меня снизошло озарение! Я взял руку Инчиваля и осмотрел его пальцы.

– Укусы, мэтр, где они?

– Укусы? Уже зажили, тан. Не вечно же им там быть.

– Да, не вечно. Приглядите за моим креслом, хотя думаю, оно мне больше не понадобится. Идем, Себастина!

Мы спешно покинули заведение, и я назвал шоферу адрес Инчиваля. Пришлось ехать из одного конца Блакхолла в другой, а между тем начинались ранние зимние сумерки. Зима долга и сурова в Старкраре. Добравшись до места, я приказал шоферу ждать и вместе с Себастиной направился в опечатанный дом. На пороге я остановился, разглядывая сломанные печати. Неужели нас опередили какие-то мародеры? Как и в прошлый раз, я достал револьвер и отстранился, а Себастина вошла в здание первой. Не став ждать, я последовал за ней, держа оружие наготове.

– Зачем мы пришли, хозяин? – тихо спросила горничная.

– Затем, что твой хозяин узколобый муравей.

Мы обошли весь первый этаж, и когда Себастина намерилась идти на второй, я ее остановил:

– Покарауль меня.

Опустив оружие, я вошел в алхимическую лабораторию на первом этаже и стал осматриваться.

– Многие случайности не случайны, Себастина. – Я присел на корточки возле кучи валяющихся на полу книг и стал перебирать их одну за другой. След крови на корешке. Еще один след крови на корешке. И еще один. А вот на четвертой кровавый отпечаток ладони. – Инчиваль – талантливый алхимик и любознательнейший тэнкрис. Это и стало причиной того, что его пытались убить.

Я вынул карманные часы и посветил на потертую кожаную обложку. «Трактаты об искусстве живой алхимии народов Востока». Автор Апуничан Мкаханди. Я сел за ближайший стол, раскрыл книгу и начал листать ее.

– Алхимия – великая наука. Издревле она пытается соперничать с магией, всегда проигрывает, но не погибает, ибо слишком много значит, чтобы просто так угаснуть. Здесь, в странах Запада, мы подчас забываем всю силу и важность алхимии. Совершенные сплавы, химические реагенты, порох, сильнейшие кислоты, экспериментальное топливо. Мы так мало обращаем внимание на алхимию, которую затмевает наша магия, что невольно относимся тем же образом и к алхимии, развивавшейся не в нашей стране, не в нашей ментальности. Алхимики Востока считаются второсортными, им трудно создавать оружейный порох и плавить сверхпрочный металл. Они – алхимики жизни. Веками алхимики-лекари Пайшоань и Малдиза изучали свойства живых элементов, работая не над оружием, а над лекарством. Лекарством от старения, эликсиром вечной жизни. Поэтому западная медицина отстает от восточной. Пока мы чествовали смерть, народы Востока изучали жизни.

Наконец я нашел нужную страницу.

– Инчиваль любопытен, как огненный хорек, для него нет ничего интереснее нового опыта. Помнишь, когда ты спасла мне жизнь в Квартале Теней?

– Да, хозяин.

– Ты жестко обошлась с тем великаном, разорвала его напополам. Меня еще забрызгало. Впотьмах я подумал, что это кровь. Но это было не так. Пока Инчиваль метал пламя в Квартале Теней, он опалил свои собственные рукава, и пальто пришло в негодность. Я отдал ему свой испачканный плащ. Конечно, придя домой, он не смог устоять, чтобы не попытаться выяснить, что это за гадость на моем плаще. Ведь это была не кровь. Думаю, враг следил за ним, а Инч постоянно мотается между университетом Калькштейна и рынком специй, закупая реактивы и компоненты. По списку ингредиентов, закупаемых магом или алхимиком, второй маг или алхимик вполне может узнать, что у первого на уме.

– Вы нашли, что искали, хозяин?

– Ты знакома с трактатами наших алхимиков по вопросу создания искусственной жизни, Себастина?

– Нет, хозяин.

– И хорошо, потому что это сущий бред и даже читать его оскорбительно. Западные алхимики считали, что, если смешать в определенных условиях мужское семя, конский навоз, нагреть это и добавить крови, получится искусственное живое существо. Гомункул. У восточных алхимиков на этот вопрос иной взгляд. Тридцать пять литров воды, двадцать килограмм углерода, четыре литра аммиака, полтора килограмма извести, восемьсот грамм фосфора, двести пятьдесят грамм соли, сто грамм селитры и еще понемногу разной мелочи. Замешав это в определенных условиях, добавив «семя разума» и «семя плоти», можно создать искусственную жизнь. Искусственного человека, если на то пошло. Знаешь, почему мне кажется, что этот рецепт более правдив?

– Он не так сильно похож на бред, хозяин?

– Да. А еще примерно из тех же элементов состоит тело человека. Вода, углерод, аммиак и так далее. – Я закрыл книгу и встал. – Мирэж Зинкара не маг, он алхимик. И созданное им чудовище бродит по Старкрару, сдирая кожу со своих жертв. Он на виду, а гомункул в тени. С этой книгой и со старыми военными архивами я смогу вновь поболтать с ним в камере Черепа-На-Костях, и теперь никто мне не помешает. Идем…

На втором этаже скрипнула половица – видимо, мародеры, о которых я подумал прежде. Я дотронулся до Голоса, пытаясь нащупать эмоции чужака, которые не заметил прежде. Однако вместо этого я ощутил присутствие зверя, который очень быстро превратился из просто зверя в чудовище! Тому, кто не способен чувствовать чужие эмоции, невозможно объяснить это, точно так же Кименрия не может объяснить мне разницу в том, как мы видим цвета. То, что я ощутил, было в высшей степени ужасно, омерзительно и испугало меня до умопомрачения! Сгусток злобы, голода, всепожирающей ненависти вырос и набух над моей головой, словно громадный мерзкий фурункул!

– Себастина, бежим!

Рокочущий рев ударил в наши спины, практически вышвыривая прочь на улицу, и в фонтане стеклянных брызг, круша часть каменной стены, со второго этажа выметнулось нечто монструозное. Оно приземлилось посреди проезжей части, сделав в ней изрядную вмятину, вырвало из брусчатки булыжник и запустило им в нас. Камень, брошенный со скоростью пушечного ядра, расщепил входную дверь, а чудовище прыгнуло к нам. На его пути встала Себастина, моя хрупкая тонкая горничная, которая одним ударом в грудь отшвырнула громадного монстра. Он перелетел через улицу и проломил стену гостиной дома напротив.

– Вы целы, хозяин?

– Твоими стараниями…

Рев, взлетевший в небо над столицей, предупредил нас – ничто не окончено. Монстр выпрыгнул из полуразрушенного здания, и Себастина ринулась ему наперерез. Он был в пять или шесть раз крупнее, и Луна знает, насколько тяжелее моей горничной, но когда они с Себастиной начали обмениваться ударами, монстра затрясло. Ей тоже пришлось трудно, из чего я заключил, что у этого урода кулаки размером с кузнечные наковальни, а тело из стальных мышц и гранитных костей. Он заключил ее в объятия и сжал, а я закричал от ужасной боли, сдавливающей мои ребра. Себастина сложила руки и обрушила на его череп сдвоенный удар, которым могла легко прошибить дверь банковского сейфа. Чудовище подбросило мою горничную, как пушинку, схватило ее за ногу, и изо всех сил ударило об землю раз, еще раз. Как разгневанный ребенок куклу, он стал терзать мою горничную, а я скорчился и завыл, чувствуя жалкие отголоски ее боли.

Наконец он отшвырнул Себастину прочь и неспешно побрел ко мне, полностью уверенный в собственном превосходстве. Боль затуманила мой взгляд, и единственное, что я смог разглядеть, были огромные налитые кровью глаза, светящиеся внутренней злобой. А потом он засмеялся. Я был уверен, то не шутка моего воображения или простой гортанный рокот – тварь смеялась над слабым маленьким комком плоти, который вот-вот будет размазан и смешан с грязным снегом. Раздался хлопок, второй, третий. Шофер вел огонь из табельного оружия, обстреливая монстра справа. Тварь совершила прыжок и одним ударом руки-лапы разорвала несчастного. После этого, решив, видно, больше не церемониться, она в два прыжка добралась до меня и закрыла собой небо.

– Пора умирать, – отчетливо услышал я, купаясь в облаке зловонного пара, вырвавшегося из пасти.

– Рано.

Монстр вздрогнул, пошатнулся, а вокруг его толстой шеи обвились руки Себастины. Она рискнула, опираясь на его анатомическое сходство с человеком – пережала артерии, которые вполне могли располагаться иначе. Ей повезло, артерии оказались на том же месте, что и у людей. Урод начал хрипеть, замахал ручищами, пытаясь сдернуть со спины чудовищно сильную женщину, а я наконец смог вернуть контроль над собой и поднять револьвер.

– Себастина, прочь!

Первый выстрел, и свинцовая пуля вошла ему в грудь, второй стала «Улыбка Дракона». Моя горничная стремительным горностаем соскользнула со спины монстра и бросилась прочь аккурат перед тем, как его объяло огненное облако. Волной жара опалило и меня, а от протяжного крика чужой боли заломило в висках, но вместо того, чтобы превратиться в золу, монстр стряхнул с себя пламя! Опаленный, воняющий горелой плотью и озлобленный тысячекратно против прежнего! Третьим в барабане шел патрон с черной ртутью, и я успел нажать на крючок, что спасло меня. Сильнейший растворитель оказался самым действенным оружием. Издавая невероятные, леденящие кровь звуки, громадная тварь покатилась по земле, черпая горстями снег, сдирая с себя куски разжиженной дымящейся плоти. Когда она вскочила на ноги, я увидел жуткую картину – оголенные волокна мускулов и местами кости без плоти на них.

– Иди сюда, мразь, у меня есть еще!

Я снова солгал, но чудовище этого не знало, и потому оно резко присело на корточки, оттолкнулось, вызвав волну воздуха, и совершило головокружительный прыжок по широкой дуге метров на семьдесят.

– В стимер, быстрее! Он отправился на юг!

Я перескочил через останки несчастного шофера и сел за руль, дождался Себастину и повернул тумблер. К счастью, парогенератор еще не успел остыть, и его топка быстро раскалилась, питаемая жаром железного угля. Заработали поршни, закрутился вал, приводя все в движение, поднялось шипение и гудение, стимер сдвинулся с места и ринулся вдогонку за тварью.

– Он скачет по крышам, хозяин.

– Вижу.

Сжимая обтянутое кожей колесо руля, я попытался вести эту мерзкую колесницу так, чтобы никого не убить и не отстать от громадной тени, скачущей с одной крыши на другую, и если в первом я преуспел, то во втором безнадежно отстал. Стимер не смог развить такую скорость, чтобы угнаться за тварью! Какой толк от этого перехваленного детища прогресса, если оно не может догнать существо из плоти?! Пусть и настолько необычное! Он оторвался, и преследовать чудовище мы смогли лишь по периодически раздающимся истошным крикам. Монстр не счел своим долгом скрываться, он ломал крыши, приземляясь на них своей тушей и наводя на горожан дикий ужас. Пришел момент решать, куда поворачивать, ведь я не знал, куда движется тварь. Возможно, он рвался к «Розовому бутону», чтобы добить Инчиваля, но так же возможно, что он двигался в Тромбпайк, к Мирэжу Зинкара. Я ни на секунду не усомнился в том, что чудовище связано с малдизцем! Я резко свернул налево, направляясь к публичному дому. Плевать, если он опередит меня в Тромбпайке, страшнее, если он доберется до Инча раньше!

– Держись, Себастина, сейчас у нас начнут отваливаться колеса!

Я крутанул тумблер, контролирующий клапан Фонгенхоффа, заставляя его закрыться, и второй тумблер, который добавляет в топку порцию алхимического спирта. Ртутные термометры показали огромный скачок температуры в топке, уровень давления пара в бойлере увеличился соответственно, но клапан Фонгенхоффа оставался закрытым (сверхпрочная перегородка, которая держится под давлением столь сильным, что любой другой клапан сорвало бы через несколько мгновений)! Потянулись секунды процесса нагнетания пара, в течение которых стимер начал сбавлять ход. Эта процедура очень опасна и требует солидного опыта в вождении, которым я не располагал. Проблема в том, что если бойлер не выдержит давления до раскрытия клапана, он взорвется, а если я раскрою клапан слишком рано, то не получу нужного ускорения. Учитывая габариты двигателя этого стимера, второго шанса не будет, придется перезаполнять бойлер водой, а это драгоценное время! Я щелкнул тумблером, раскрывая клапан, и ударная струя пара устремилась во внутренности повозки, заставляя с бешеной силой работать поршневые цилиндры. Стимер разогнался до восьмидесяти километров в час, и на этой безумной скорости внутри дребезжащего металлического гроба я промчался по ночным улицам Блакхолла, с трудом попадая в повороты! Когда бойлер выдохся, мы оказались в двух улицах от «Розового бутона».

– Останься здесь, ты и так пострадала выше всякой меры!

– Я не отпущу вас, хозяин, – твердо ответила горничная, покидая салон.

Ее левая рука болталась плетью, из ран сочилась черная, как нефть, кровь. Я скинул с себя плащ и накинул на нее, скрывая повреждения, и мы ринулись по зимнему городу от одного островка фонарного света к другому. Ночь началась, поэтому, когда мы добрались до публичного дома, его уже открыли. Мы прошли через ворота по освещенному саду и, испугав Роба Хешли, огромного ночного привратника, вошли в палаццо.

Свет, приглушенная музыка, смесь дорогих духов, смех, голоса. На первом этаже находятся развлекательные залы, столы для покера и бриджа, уютные закутки для желающих выпить и поговорить в приватной обстановке. А еще девушки. В основном человеческие, но, если верить моему предшественнику, находились среди верхушки нашего общества любители сильных и мохнатых женщин из люпсова племени. Не знаю, кем надо быть, чтобы польститься на такие клыкастые сокровища… Хотя нет, знаю всех поименно.

– Тан л’Мориа?! – пискнула Инреш. – Наденьте маску, скорее!

– Брось, малышка, меньше меня эти таны и господа уважают только ратлингов. Страх не в счет. Вижу, у вас тут ничего необычного?

– Все как всегда, мой тан. На вас смотрят.

– Пусть. Не провожай нас.

Мы пошли в отдаленную часть палаццо, подальше от «рабочей зоны». Несмотря на то что, добравшись до «Розового бутона», я не обнаружил ни разрушений, ни их жертв, тиски тревоги не разжались. В комнате Инчиваля было темно, и хотя я неплохо вижу в темноте, спасибо отцу, перед глазами словно ползали серые муравьи. Усталость, нервное перенапряжение, вот и рука дрожала, не решался взяться за револьвер. Я приблизился к кровати и замер, готовый в любой момент вынуть из трости клинок.

– Бри? Ты чего?

– Инч? Себастина, зажги свет.

Моя горничная ловко зажгла керосиновую лампу одной рукой и поднесла ее ко мне.

– Где я? В «Розовом бутоне»?

– Ты добрался.

– Слава Силане! Думал, врежусь во что-то и подохну на полпути!

– Что-нибудь болит?

– Как ни странно… нет! Только слабость!

– Подожди, сейчас разбудим твоего врача, думаю, он сразу же…

– Хозяин. Мэтр Оркрист не спит. Он не дышит.

– К двери, никого не впускай.

Старик действительно не дышал, пульса не было, тело приобрело комнатную температуру. Вопреки распространенному мнению, трупы не становятся холодными сразу. Они, теряя жизнь, превращаются в неодушевленные предметы, которые, являясь неплохими проводниками тепла, перенимают температуру окружающей среды.

– Судя по цвету лица, температуре тела и размеру пятна слюны на лацкане пиджака, он умер примерно полчаса назад. Хотя последний параметр может оказаться не слишком точным, он мог пустить слюну и во сне.

Я заглянул в рот покойному, осмотрел его брюки, затем шею, проверил волосяной покров головы.

– Следов отравления не замечено, цвет ротовой полости бледный, но естественный, ослабления сфинктера не произошло, опять же он мертв недавно, никаких телесных повреждений на шее или голове. Предварительный осмотр показывает естественную смерть от старости либо смерть от разрыва истончившейся стенки артерии в голове. У него была аневризма, он мог умереть в любой момент.

– Знаешь, смотреть на тебя со стороны, когда ты это делаешь, довольно жутко, – поделился Инч.

– А Аноис нравится. – Я накрыл лицо мага пледом. – Возьми, я стрелял три раза.

Инч непонимающе посмотрел на протянутый револьвер.

– Некогда объяснять! Просто будь готов защитить себя! Себастина, быстрее!

По пути наружу я поймал Инреш и приказал ей немедленно отправить кого-нибудь к ближайшему посту констеблей и сообщить им адрес, продиктованный мной.

У входа остановился дорогой экипаж, из которого высаживались шумные таны в масках. На дверцах блестел герб Орст-Малдской торговой компании. Я заскочил в опустевший салон, задев плечом одного из бывших пассажиров, и втянул за собой Себастину, а когда один из них возмутился, сунул ему в позолоченную лисью морду свою инсигнию.

– В Тромбпайк! – приказал я извозчику. – И заклинаю тебя именем Императора, быстрее!

Мы пролетели через Велинктон, разрывая расползающийся по Старкрару зимний туман. Заводские кварталы и огромные промышленные комплексы остались позади угловатыми темными силуэтами. Мы пересекли одну из веток железной дороги, отходящую от основного пути и ведущую к Острову хинопсов. К счастью, я прочитал, а значит, запомнил адрес дома, в котором безупречный тан разместил Зинкара, но как бы ни гнал извозчик лошадей, наше опоздание уже вопрос решенный.

Еще на подъезде я ощутил отголоски бури, ожидавшей меня, но трепыхаться было поздно, у меня не хватало времени, чтобы провести ритуалы отрешения. Выходя из салона, я окунулся в океан чужой боли, страха, страданий. Словно каменной дубиной, шквал этих ужасных чувств огрел по темени, и я пошатнулся. Говорят, у каждого Голоса есть обратная сторона, так называемая Хрипота. Некоторые таны, способные принимать опасные обличия, испытывают боль во время процесса и тому подобное. Хрипота моего Голоса состоит в том, что если бы я не контролировал его, то любая чужая эмоция проникала бы в мою голову как болезнь, что привело бы к скорому сумасшествию. Поэтому я лишь изучаю чужие эмоции и никогда не впитываю их, ибо тогда становится невозможным абстрагирование. Но совершенно иначе все происходит на поле боя, когда тысячи живых существ корчатся в смертной агонии. Боль не эмоция, но чувство, имеющее сильнейший эмоциональный окрас, и даже если я цел, чужая боль становится моей… И вот сейчас мне было очень больно.

Дом принадлежал семье л’Калипса, и по разным данным у них по всей столице имелось от двенадцати до шестнадцати жилых зданий, не считая, собственно, семейной резиденции. Все здания находились в респектабельных районах с низким уровнем преступности. Л’Калипса могли себе это позволить с их несметным богатством и социальным статусом. Обычно дома пустовали, но если к л’Калипса приезжали дальние родичи или важные гости, им всегда было где с комфортом разместиться. Дом в Тромбпайке имел три этажа, белые колонны и выкрашенные в мягкий салатный цвет стены. Его окружал опрятный белый забор и небольшой дворик для прогулок. Железные ворота валялись на проезжей части, смятые, словно на них потоптался боевой слон. Забор и сам дом были испещрены выбоинами и оплавленными пятнами, в некоторых окнах горел свет. Тихо.

– Нам бы штурмовой отряд ош-зан-кай сюда, – подумал я вслух. На миг идея отдать Инчу револьвер показалась мне опрометчивой, но стыд быстро развеял все сомнения, и я обнажил клинок.

– Я пойду впереди, хозяин.

– Ты пойдешь рядом. Хватит самопожертвований на сегодня, эта тварь чуть не сломала тебя.

– Простите, хозяин.

– Прекрати и просто иди рядом.

Первого мертвеца мы обнаружили слева от пустого дверного проема. Ему вскрыли грудную клетку, как видно, ударом кузнечного молота и оставили тело буквально на пороге. Стараясь как можно сильнее притушить Голос, чтобы не потерять сознание, я вошел в дом по куче щепок, бывшей прежде дверьми. Теперь запах крови и внутренностей царапал горло, а остаточные чувства терзали душу. Эмоции, как дым, держались некоторое время после угасания источника. Первый этаж превращен в поле боя, разрушенные оплавленные стены, уничтоженная мебель. Как в доме Инчиваля, только страшнее во много раз. Одиннадцать мертвых магов-боевиков разной степени разобранности насчитал я, шагая по коридорам, заглядывая в комнаты.

– Теперь наверх, Себастина. Только медленно.

Со всей осторожностью мы поднялись на второй этаж, такой же разрушенный, как и первый, только мертвецов меньше. Проходя мимо распахнутых дверей домовой библиотеки, я заметил чьи-то ноги в луже крови, еще один мертвец вмят в стену, будто его вбили туда стенобитным орудием. Третий и четвертый валялись в ванной комнате, похоже, они попытались использовать небольшую комнату с голубым кафелем как прикрытую огневую позицию для обороны. Разумное решение. Правда, оно им не помогло, магов растерзали, а на стенах и полу не осталось ни одной целой плитки, все в крови и пахло содержимым кишечника. Чем бы ни являлся этот монстр, даже после попадания патрона с черной ртутью он справился с небольшой ротой боевых магов.

– Что чувствуешь, Себастина?

– Голод, хозяин.

– Потерпи, дома поешь.

Обойдя весь этаж, мы остановились перед проходом в покои, отведенные непосредственно для заключенного. Как я узнал о том, что в комнате жил Зинкара? В последние дни мои люди ходили вокруг этого дома, устраивая слежку, высматривали свет и тени за занавесями. Опять же шесть трупов, осуществлявших оборону, явственно демонстрировали, что это был последний рубеж. Л’Калипса, как и любой настоящий тэнкрис, умел обучать и даже дрессировать свое окружение, создавая верных, как боевые псы, сотрудников, вдохновленных его природной харизмой. Как верные псы они и полегли, исполняя приказ своего предводителя до последнего вздоха. В конце концов, из комнаты, которую они защищали, тянуло мерзким приторно-сладким запахом кальянного табака. Ненавижу курение и курящих, мерзкая привычка.

Комната большая и хорошо обставлена. Резко выделяется гора подушек и пуфов, которые натаскали слуги в угоду гостю. Да, в моей юрисдикции с врагами империи так не миндальничают.

– Хозяин, этот безногий еще дышит.

Я быстро вернулся в коридор, один из шести магов, защищавших заключенного, еще дышал. Я принял его за труп сначала из-за отрезанных ниже колен ног. Похоже, бедолага остался в сознании достаточно долго, чтобы попытаться перевязать себя. Бел, как бумага, и покрыт липким холодным потом, но слабый пульс прощупывался. Я положил руку ему на голову, пытаясь с помощью вливания положительных эмоций хоть как-то привести его в чувства. Мозг человека вырабатывает вещества, заставляющие испытывать эмоции, радость, например. Эти вещества помогают справиться с болью и дают дополнительный заряд энергии, подстегивают сердечный ритм. К сожалению, эмоции, которые создаю я, не имеют ничего общего с физиологией, тонизирующие вещества не вырабатываются, боль не утихает, но фальшивая радость все равно подстегивает сердечный ритм и заставляет бегать по телу кровь.

– А сейчас ты откроешь глаза и заговоришь. Я тэнкрис, а ты человек. Я приказываю тебе.

Тяжелые веки выжившего разлепились, мутный взгляд блуждал, явно меня не замечая.

– Коротко, что здесь произошло?

– Чудовище, – прошептал он. – Оно всех убило. Огромная жуткая тварь. Я не видел страшнее.

– Волосатое, с огромной пастью, клыками и огромными красными глазами?

– Да.

– Вы навредили ему?

– Почти нет. Оно плохо горело, не замерзало, мы били его молниями. Ничто не помогло. Мы погибали один за другим. Оно ломало стены и двери.

– Что было потом?

– Чудовище освободило заключенного, не тронуло его, будто верный пес. Рошальд тоже не умер сразу, у него вываливались внутренности, но он еще дышал. Перед смертью метнул заклинание. Убойное. Чудовище закрыло бородача собой. Оно выжило. Они вместе ушли.

– Закрыло собой. Вот как? Значит, они все ушли?

Он помедлил, будто не понимая, о чем я, но затем ответил:

– Да.

– Тебе больно?

– Нет. Холодно. Хочу спать.

– Я запрещаю тебе. Держись как можно дольше, это приказ. Себастина, останься рядом и не давай ему уснуть любыми способами. Если надо, тыкай пальцем в обрубки, чтобы он визжал, но только не давай ему уснуть.

– Слушаюсь, хозяин.

Я вышел на улицу, от злобы хотелось кричать! Резня, которая творилась в доме л’Калипса, не могла остаться незамеченной, но окна соседних домов были пусты, а за ними дрожали сгустки страха. Никто не посмел выйти на улицу, никто не позвал слуг закона.

– Я чувствую ваш страх! Все пахнет кровью и страхом! И пока вы притихли, как мыши в своих норах, я и мои сородичи будем искать! Вот для чего нужны тэнкрисы! Мы делаем то, на что не решаетесь вы! Мы ищем чудовищ и убиваем их, пока вы трясетесь за свои жизни, а те немногие из ваших сородичей, что находят в себе крупицу отваги, погибают за вас! Не забывайте! Никогда не забывайте, зачем вам нужны благородные таны!

Эмоциональная разрядка помогла, исчезла набиравшая силы мигрень, отступила тахикардия. Я дождался фургона с небольшой группой констеблей, предъявил им инсигнию и приказал оказать посильную помощь раненому. Лишь глубокой ночью прибыли основные силы правопорядка, место преступления было оцеплено, и начали складывать ошметки по прорезиненным мешкам. Еще позже появился безупречный тан, окруженный подчиненными. Я увидел неописуемую бурю эмоций, вращающуюся вокруг него.

– Л’Мориа.

– Л’Калипса.

– Вижу, вы снова ходите.

– И даже бегаю. Как показывает практика, мне даже увечье не может помешать исполнить мой долг. Только чужая узколобость. Войдите внутрь и посмотрите, что бывает, когда Ночной Страже препятствуют. Вдохните полными легкими. Пропитайтесь. И да, Аррен, если вы еще раз помешаете мне делать мою работу, я вас уничтожу. Неофициально, через третьих лиц, так сказать. Слово тана.

Дотронувшись пальцами до поля цилиндра, я откланялся, взял один из государственных экипажей и поехал обратно в «Розовый бутон». Следовало забрать Инча и перевезти его к себе. Слухи о произошедшем в Тромбпайке успели долететь до борделя. Ким так и не появилась.

Приехав домой под утро, я приказал слугам помочь Инчу расположиться у меня. Свернувшуюся калачиком Аноис я обнаружил в своей библиотеке. Она заснула, читая увесистый фолиант в красной обложке. «Военные парусники и галеры эпохи Третьей династии Акшарианского царства». Неужели она не могла найти ничего менее скучного? Когда появилась Мелинда, сообщившая, что тан л’Файенфас устроился, я попросил ее принести Аноис одеяло и подложить подушку. Следующий день обещал стать очень напряженным.

Газетчики буквально штурмом берут мой дом. Нет, конечно, они не смеют подходить и стучать в дверь, это было бы слишком даже для наиболее склонных к суициду. Но зато они обступили всю пешеходную часть и, видимо, ждут, что я сделаю какое-то заявление. Зря. Оказалось, что новый стимер уже стоит напротив, мерзкая огромная новенькая механическая повозка, сверкающая черной краской и с гербом Ночной Стражи на двери – полумесяц, чьи рожки направлены вверх, и между ними протянуты прутья тюремной решетки.

– Сгною любого, кто посмеет задать мне хоть один вопрос! – объявил я, выйдя на порог. – Себастина!

Моя горничная проследовала за мной, мы сели в салон, и я приказал новому шоферу править в Эддингтон.

– Слышал, что случилось с прежним крутителем руля, который возил меня вчера? – спросил я его.

– Видел, мой тан, – ответил он. – Нас с Уолтером готовили в одной службе.

– Правда? В какой же?

– Дворцовая прислуга, мой тан.

Дворцовая прислуга. Звучит гораздо более безобидно, чем есть на самом деле. Взять хотя бы Варзова, он ведь тоже всего лишь старший уборщик. Профессиональные телохранители и убийцы на службе короны, набираемые из столичных сиротских приютов, воспитываемые в условиях стальной дисциплины, вот она – дворцовая прислуга.

– Твой предшественник спас мне жизнь. Отвлек внимание на себя и погиб. Это дало мне и моей горничной время предпринять меры, необходимые для выживания. Теперь, когда всем однозначно ясно, что нахождение вблизи моей персоны может окончиться смертью, ты готов повторить путь своего предшественника?

– Да, мой тан. Мне приказано защищать вас любой ценой.

Ни намека на сомнение, холодная уверенность в собственной правоте. Бойтесь людей, страха не ведающих, ибо они способны отнимать жизнь.

Стимер въехал на огромную территорию кампуса Алхимического университета Калькштейна. Смешно, но мне пришлось предъявить инсигнию на въезде, чтобы охранники пропустили внутрь. Университет Калькштейна и Корпус Государственных Магов имеют статус независимых государств внутри нашей столицы. Конечно, армии у них нет и объявлять войну они не могут, это из области бреда, но границы этих псевдостран на замке, внутри ходит своя валюта, действуют свои маленькие уютные законы.

Мы вышли у парадного входа в центральное здание – величественный дворец алхимической науки, возвышающийся над Эстрой. По высоте это здание не может соперничать с Башней, но в нем столько помещений, что и за целую жизнь не обойти, без малого двадцать научно-исследовательских институтов, двести тридцать кафедр, тридцать два факультета. А еще тысячи дипломированных преподавателей, имеющих различные научные степени, и десятки тысяч учащихся. И все это существует лишь с той целью, чтобы развивать и продвигать имперскую алхимическую науку, самую передовую в мире.

Я направился в приемную к ректору, минуя многочисленные этажи по широким мраморным лестницам. Отовсюду за нами следили внимательные взгляды студентов и даже учителей. Возмущенные взгляды, заинтересованные. Университет Калькштейна является патриархальным заведением, существующим по законам и обычаям, которые были приняты более пятисот лет назад и остались неизменны с тех времен. Один из этих законов ясно гласит: «Никаких женщин!» КГМ, напротив, принимает и дам, и господ, ибо магия не различает полов.

Секретарь господина ректора уважаемый господин Жорже даже не попытался меня остановить. Первые несколько раз он терпел сокрушительную неудачу в своих попытках, а потом опустил руки. Однако в этот раз я остановился в приемной сам, увидев на диване для ожидающих развалившегося с видом избалованного кота тэнкриса, желтоволосого и желтоглазого, донельзя довольного собой и сытого от жизни за чужой счет.

– Тан л’Мориа! Какая радость! Рад видеть вас!

– Тан л’Ча… удивлен встречей. Что вы здесь делаете?

– Жду, пока мэтр Мозенхайм освободится. Этот замшелый пенек постоянно чем-то занят, а я по доброте душевной предпочитаю не скандалить.

– Хм. Если позволите, какое дело у вас к господину ректору?

– Сугубо деловое, – по-лисьи улыбнулся л’Ча. – Присядете рядом и тоже подождете?

– Увы, должен спешить. Придется мне обойти вас в очереди.

– Да что вы! Бросьте! Очереди это так вульгарно! – хохотнул он.

– Вперед, Себастина.

Как понять, что будущее имперской алхимической науки в надежных руках? Осмотреть кабинет главного алхимика Мескии. Не просто кабинет, заваленный наградами, грамотами и заставленный дорогой мебелью, а кабинет-лабораторию, душную, темную, пропитанную резкими запахами, с алхимической утварью на столах. Солидную часть пространства занимает булькающее чудовище атанор, на котором нет никаких опознавательных знаков, кроме клейма мастерской Острова хинопсов. Обычно на атанорах устанавливают металлические таблички с годом производства, названием мастерской, именем мастера и номером модели, но эта многокамерная махина создана в единственном экземпляре для одного-единственного неповторимого алхимика. Гвидо Мозенхайм, великий магистр алхимических наук, кавалер ордена Имперской Звезды, пожизненный ректор. Сухой старик с седыми всклокоченными волосами, плохой осанкой, бледным лицом, подслеповатыми глазами и следами кислотных ожогов на кожаном фартуке и перчатках.

Мы застали светило алхимии за одним особо сложным перегонным кубом, когда он что-то добавлял в систему циркуляции жидкостей.