Актерское мастерство. Американская школа Бартоу Артур

Все эти упражнения очень интересны, они развивают мышление актера, учат его оживлять взаимоотношения, выписанные в сценарии. Упражнение завершается кульминацией конфликта партнеров, которая сводит воедино все составляющие драматического действия.

Проработка сцены

Весь первый курс студенты работают со сценами в условиях заданных критических обстоятельств, чтобы прояснить и затем применить элементы упражнения к тексту пьесы. Эти сцены не требуют работы над ролью в обычном смысле – в них нет ни анализа сценария, ни размышлений над образом. От студентов требуется лишь выучить сцену наизусть, чтобы дать выход своим импульсам, как при повторах, однако теперь вместо собственных слов используя текст роли. На данном этапе от актера ожидается только немедленный личный отклик, причем неважно, отвечает он заданной сцене или нет. Так студенты учатся импровизировать по-настоящему, взаимодействуя с партнером, отталкиваясь от него. То, как заставить естественный импульс работать на создание образа персонажа и реализацию замысла драматурга, они будут осваивать уже на втором курсе.

Цель первого курса – дать актерам возможность правдиво и полноценно прожить воображаемые обстоятельства. Пока метод Мейснера развивает лишь основной элемент мастерства – способность воссоздавать экспрессивное и достоверное поведение человека в определенных обстоятельствах. Положенный в его основу принцип реальности действия развивает воображение и укрепляет контакт актера с самим собой и с партнерами по сцене.

Техника Мейснера. Второй курс

Изначально я собиралась начать главу с рассказа о программе второго курса, потому что именно на этом этапе обучения начинает функционировать техника. Однако, поскольку именно на первом курсе вводится терминология и отрабатывается инструментарий, я поняла, что подробного рассказа о программе второго курса не получится, если сначала не изложить программу первого. Первый год обучения посвящен исследованиям и экспериментам, студенты освобождают внутренний мир и воображение, приходят к более осознанному понимаю того, как существует актер в воображаемой действительности. Они начинают с азов, с повтора и за год усваивают элементы, укрепляющие основные грани актерского мастерства и процесса импровизации, – умение «отталкиваться» от партнера, проживать каждый момент, чувствовать собственные импульсы и реагировать так, чтобы поведение в воображаемых обстоятельствах оказывалось естественным. Постепенно актер осваивается на сцене. На втором курсе он начинает создавать образы пьесы средствами воображения, а не при помощи вызывания пережитых эмоций. Поскольку актер должен научиться выражать своей игрой авторский замысел, ему нужно освоить целый ряд новых навыков. На втором курсе актер должен «слить» персонаж с авторским и режиссерским замыслом. Процесс это непростой, и программа существенно отличается от динамики первого курса.

Сцена первая. Занятия по актерскому мастерству на втором курсе, октябрь. Запыхавшаяся Джилл прибежала прямо из метро, не успев выпить кофе по дороге, влетела в класс перед преподавателем – она очень беспокоится за свою сцену. Сцена пока получается не очень хорошо. Педагог раз за разом повторяет, что нужная эмоция Джилл в ходе домашней подготовки еще не найдена. Репетиции сцены из «Пикника» Уильяма Инджа очень вдохновляют. В роли Розмари, старой девы-учительницы, она, потеряв всякий стыд, умоляет жениться на ней Говарда, «хорошего малого», владеющего хозяйственным магазином. Однако дело не движется. Педагог уже замучила Джилл, студентка чувствует себя бездарной, тупой и, что еще хуже, виноватой.

«Нам ведь твердили, что эмоциональная подготовка нужна лишь для самого первого момента сцены, а все последующее должно идти от взаимодействия с партнером, и что если мы хорошо прочувствовали обстоятельства и взаимоотношения, мы можем прожить нашу сцену, а еще, что за первый курс мы должны были научиться отталкиваться от партнера, поэтому даже при отсутствии эмоциональной подготовки мой персонаж в процессе взаимодействия все равно оживет! Так почему же она не дает мне продолжить?!»

Джилл вызывают, и адреналин тут же зашкаливает. «Если все опять застопорится в самом начале, я не выдержу. Почему у меня не получается эта несчастная подготовка? Что со мной не так?»

Она выходит в учительскую готовиться. Прикрыв за собой дверь, удивленно смотрит на захламленную комнату, больше напоминающую кладовку, чем кабинет. Студентка в панике, ее слегка лихорадит. Присев на потертую банкетку, она делает глубокий вдох. Ей сразу же становится легче, она словно вырывается из замкнутого круга, из этой захламленной комнаты и занятий, идущих в соседнем классе. Подперев голову руками, она закрывает глаза и погружается в фантазии.

Описанное выше знакомо каждому, кто хоть раз бывал на обычном занятии по работе над сценой. Проблемы, которые приходится решать актрисе, тоже знакомы многим. Каждый актер должен осмыслить заданные события перед выходом на сцену, чтобы затем вдохнуть жизнь в историю, которую создал драматург. Однако инструменты, с помощью которых актрисе предстоит оживить обстоятельства жизни персонажа, степень проработки каждой из проблемных областей, с которыми сталкивается актер, и пути решения этих проблем будут уже специфические, мейснеровские.

Преобразование

В начале второго курса упражнение снова видоизменяется, и к работе над персонажем добавляется процесс преобразования, трансформации. Я обычно использую два варианта этого упражнения. Первый учит актера исследовать и оправдывать не характерную для него позицию, точку зрения, а затем включать ее в упражнение, принимая постепенно как свою. Это сложное, но полезное упражнение, вырабатывающее умение трансформироваться. Второй вариант упражнения знакомит студента с той составляющей сценического процесса, которая требует создать иллюзию определенного поведения. Эта составляющая называется осложнения.

Осложнения

Осложнение – это состояние актера на сцене, которые нужно искусно обозначать, а не проживать искренне и естественно. Сюда относятся болезни – от обычной простуды до смертельной болезни, физиологические проблемы – от сыпи и солнечных ожогов до родовых схваток и огнестрельных ранений, акценты и дефекты дикции, а также все измененные состояния, вызываемые алкоголем и наркотиками, иными словами – все физические недуги и неудобства. Такое поведение требует специальной психологической подготовки.

Все наоборот

Это отличное упражнение для студентов, весь первый курс делавших упор на искренность своих переживаний. Внезапно их просят показать не естественное поведение, а идеальную иллюзию, которую зритель воспримет как подлинную жизнь.

Разумеется, это лишь часть работы над персонажем. Одним лишь осложнением сцена не ограничивается. Представьте, например, ситуацию, когда двое людей ссорятся, сидя в машине. В салоне жарко, мужчина курит, а потом у женщины вдруг начинаются схватки. Создание сцены включает работу над образом и взаимоотношениями, между партнерами должен быть контакт и установка должна оставаться неизменной. Однако эти акценты, жара, сигарета и схватки не настоящие. Актеры прорабатывают эти моменты заранее, до репетиции. Они должны иметь готовые решения, полностью отрепетированные. Актриса не должна импровизировать, изображая схватки. Все это нужно проработать и аккуратно вписать в текст. Все слепленное кое-как, недостоверное, выбивающееся из ритма и такта развеет иллюзию, и зритель увидит фальшь. Поведение должно быть отработано до автоматизма, чтобы не отвлекать актеров от взаимодействия и того, на чем надлежит сосредоточить внимание, – происходящего между партнерами в каждый миг по мере развития сцены.

Работа над осложнениями выявляет у каждого актера еще одну грань его таланта, которую необходимо шлифовать – кому-то это дается легко, кому-то тяжело. Актер должен полностью владеть телом и голосом. Когда осложнения демонстрируются так, как должны, тело откликается и включает чувственную память, усиливая тем самым актерскую и зрительскую веру в реальность происходящего. Изображая иностранный акцент, страдания от язвы или гриппа, воздействие наркотиков или алкоголя, они убеждаются, насколько существенна эта составляющая в создании правдивого образа.

Первая сцена. Первый раунд

Вот теперь-то и начинается настоящая работа над ролью. Студенты учатся передавать замысел и текст драматурга, а также то переживание, которое режиссер планирует вызвать у зрителя.

Элиа Казан говорил, что режиссерская работа – это «превращение психологии в поведение». То же самое можно сказать и об актерской игре.

Сцена вторая. Учительская. Джилл уже несколько минут фантазирует на тему своего персонажа, Розмари.

«Черт, я ведь не должна плакать! Розмари не плакала, она чувствовала себя униженной, обманутой, это да, но она при этом злилась, а не рыдала. Я это знаю. Я ее проработала. Это я бы заплакала, а она превращается в ураган, требовательный и грозный. Если я разрыдаюсь, не смогу сделать то, что нужно сделать Розмари, чтобы Говард обещал жениться!»

В фантазии Джилл начинает постепенно переключаться на свою воображаемую жизнь в заданных обстоятельствах. Она думает о Говарде и его неуклюжих ухаживаниях, о запахе виски и о том, как запросто он себя с ней держал, когда они возвращались к машине. Она представляет, как он проводит вечер с приятелем, подмигивает, хлопает его по спине, и внутри нее закипает злость, превращая слезы в глухую ярость.

«Да, – думает Джилл, – так лучше, так уже ближе».

Ей нужно полностью погрузиться в предлагаемые обстоятельства и начать взаимодействие с партнером, только тогда она будет готова откликнуться, раскроется навстречу ему. Она погружается в обстоятельства, вживается в них. Мысленно она представляет, как Говард распахивает дверцу машины, а сама она сидит на сиденье, крепко сжимая сумочку, чтобы не швырнуть ее в него, и у нее начинают дрожать руки от напряжения. Когда она открывает глаза, руки сами разглаживают юбку, она гордо вскидывает голову – эти жесты не отрепетированы, они рождаются сами из бушующего внутри у Розмари урагана. Подхватив сумку, актриса открывает дверь кабинета, которая теперь ведет на воображаемый задний двор. И ее партнер шагает ей навстречу, чтобы, ухватив под локоть, увлечь за собой в жизнь Розмари и оставить там, бледную и разъяренную, какой она предстает в первый миг сцены.

Лепка персонажа. Превращение психологии в поведение

Драматург создает некую канву – слова, которые он придумал и вложил в уста своих персонажей. Эта канва – эквивалент того, что мы произносим спонтанно, проживая упражнение. Когда обстоятельство уже придумано и усвоено, то, что возникает спонтанно во время взаимодействия, слова, которые оно побуждает нас говорить друг другу, идут от того, в кого мы перевоплощаемся, – от нашего персонажа.

Теперь мы должны двигаться в направлении, противоположном тому, в котором двигались весь первый курс. Для начала мы идентифицируем себя с персонажем из сценария. Мы читаем текст и учимся задавать вопросы, которые помогут нам понять, почему персонаж произносит те слова, которые написаны в сценарии. Мы учимся расшифровывать то, что движет им. Нам предстоит разгадать психологию персонажа, чтобы воссоздать его поведение.

Сценическая партитура

Студенты учатся впитывать информацию из пьесы и создавать то, что мы называем партитурой. Осознавать, что делает персонаж, и выяснять, что ему нужно от других персонажей, когда он проживает выписанные драматургом обстоятельства, – это новая и сложная задача. Поскольку каждая сцена дробится на мелкие фрагменты, называемые обычно тактами, у нас появляется возможность исследовать эту область постепенно, шаг за шагом, применяя обретенные навыки в построении роли. Поначалу эта работа вроде бы никак не ведет к спонтанности на сцене – все упорядочивается, все происходит методично и технично, все разбирается по косточкам.

Первая читка

Сначала студенты должны прочитать пьесу как зрители, всю целиком. Они читают, чтобы получить впечатление, проникнуться материалом, образами, языком, миром пьесы. Затем они читают ее уже с точки зрения своего персонажа. Собирают как можно больше данных, чтобы уже со знанием дела обсудить сцену на занятии с преподавателем. Затем наступает момент первой отработки сцены с партнером.

Взаимодействие

Актрисе предстоит «отталкиваться» от партнера: позволить партнеру воздействовать на себя, пропускать через себя его реакцию – практически так же, как в упражнениях первого курса. Однако на первом курсе сцена выучивалась наизусть, чтобы актеры могли легко брать любую «подачу» от партнера. Теперь же начинается работа с текстом в руке, и актер должен научиться отрывать взгляд от сценария, чтобы воспринимать отклик партнера – не только слышать его, но и видеть. Студентка должна не просто механически подавать реплики, следя по тексту, а держать ухо востро, открывать новое и задаваться вопросами, ответы на которые предстоит найти в ходе дальнейших репетиций.

Репетиция – это не спектакль

В первой сцене актеры, опираясь на свой опыт, изучают партнера в новых заданных обстоятельствах. Их уводят от привычной читки по ролям, которая не раскрывает никаких человеческих особенностей персонажа, только его внешнюю оболочку. Они не замахиваются на представление. Они работают с материалом и должны оставаться восприимчивыми к нему. Они должны доверять своим инстинктам и своему таланту, присутствовать в сцене, которая разыгрывается между ними. Погружаясь в эту неизведанную пока жизнь, они пропускают все через себя, прислушиваясь, откликаясь, следя за тем, что получается, а что нет. Студенты уже накопили опыт подобной работы на первом курсе, когда усваивали, что текст рождается из взаимодействия, а не наоборот. Теперь их индикатор правды уже различает обозначение и усвоение новой действительности, и дальше им предстоит в ходе репетиций углублять эту связь.

Импровизация

По-настоящему слушать другого актера и воспринимать его, откликаясь с помощью чужого текста, кажется непривычным, поскольку актрисе нужно не торопясь нащупать свою линию в сцене, однако на самом деле это все тот же процесс оценки обстоятельств, с которым будущие актеры знакомятся на первом курсе. Сейчас, в начале репетиций, отталкиваясь от своего партнера по сцене, она может выдать реакцию, совершенно не связанную ни с персонажем, ни с замыслом драматурга. Ее искренний отклик теперь служит маяком, обозначая области, в которые нужно вдохнуть жизнь; смыслы, которые предстоит подвергнуть трансформации. На первых читках актриса должна полноценно откликаться или хотя бы просто быть внимательной. От нее требуется соблюдать принцип, гласящий: «Я делаю только то, к чему меня побуждают». Она целый год осваивала навыки, которые помогут ей уйти от поверхностного подхода к тексту. Второкурсники уже учатся задавать вопросы, с которых начнется творческий процесс оживления персонажа.

Техника служит таланту

Актрису просят следовать каждому импульсу, который она воспринимает от партнера, исследовать взаимоотношения и подтекст пьесы. Очень часто на первой читке актеры проживают пьесу так глубоко, что последующие недели они лишь пытаются воссоздать в себе это первое впечатление. По сути, именно на это техника и нацелена – на переживание событий пьесы каждый раз заново. Актер несется в «потоке импульсов», только теперь со сценарием в руках. И когда актер приступает к исследованию своего персонажа, пищу для его поисков дает работа на репетициях.

Домашняя работа

Когда отклик актера не раскрывает персонаж, актер прорабатывает сцену дома самостоятельно и проверяет результаты этой работы на последующих репетициях. Здесь он дает волю своим инстинктам и интуиции. А вот анализ гораздо полезнее проделывать дома в одиночестве.

Подтекст

Первое задание после первой читки состоит в том, чтобы определить отправную точку для персонажа – его собственные чувства по поводу событий пьесы, а также то, что сообщают нам о нем остальные герои. Для начала выделяем четко обозначенные в тексте бесспорные факты. Затем, вчитываясь в текст, раскрываем смысл, который лишь подразумевается драматургом. Актер должен глубоко прочувствовать и усвоить этот подтекст. Полезно также определить для себя, что происходило с персонажем непосредственно до описанных в пьесе событий. Это входит в первое домашнее задание, нужное для того, чтобы актер смог активно вести себя в первых сценах пьесы. Эта подготовка бесценна для создания актерской веры в новые предлагаемые обстоятельства и для эффективности его взаимодействия с другими актерами на начальном этапе репетиций.

Персонаж. Трансформация

Дальше начинается процесс преобразования нашего личного отклика в образ персонажа. Существует два способа протянуть эту ниточку между актером и персонажем. Обойтись без них практически невозможно, они составляют львиную долю работы над ролью. Шаг первый – определить действия персонажа и понять их суть: здесь он требует, здесь отказывается, здесь угрожает, здесь сдается. Второй – почувствовать то же, что чувствует персонаж. В этом нам поможет конкретизация.

Конкретизация

Конкретизация – это поиск эмоциональной метафоры, благодаря которой мы проникаем в те элементы сценария, которые плохо знаем. Погружаясь в фантазии и связывая их с какими-то личными переживаниями, с тем, в чем мы хорошо разбираемся, мы можем прочувствовать смысл каждого фрагмента пьесы. Нащупывая определенный смысл в каждом действии героя, мы стимулируем желаемый отклик. Что-то знакомое, да? Примерно так же мы поступали, когда занимались эмоциональной подготовкой на первом курсе.

Сопоставление

При конкретизации мы пытаемся сопоставить собственный опыт с действиями героя. Например, в жизни я обожаю детей, однако мой персонаж их терпеть не может, как я терпеть не могу тараканов. Поэтому мне необходимо трансформировать свой личный отклик. Это первый шаг. Актриса понимает, какое поведение от нее требуется, если по сценарию она попадает в компанию детей, и правильная конкретизация (например, образ тараканов) поможет ей в этом.

Активация сопоставления

Далее актер прибегает к фантазии, чтобы оживить для себя конкретизацию. Питер Брук сравнивает этот процесс с окраской ткани: с каждым погружением материи в краситель цвет становится ярче и насыщенней. Этот прием в конечном итоге позволяет актеру найти в себе нужную реакцию на события пьесы. Ощущения, чувства при этом, заметьте, самые подлинные, просто они переносятся с одной естественной реакции на другую.

Действия. Игра – это действие

Основная задача второго курса – научить актера работать с действием, понимать, что это такое, как его идентифицировать, как добиваться его реальности.

Чувства придают поведению достоверность, однако ясность игре обеспечивает действие, то, к чему меня побуждают эти самые чувства. Актеру эта связь дается очень нелегко. Глубокие чувства так захватывают его, что загнать их внутрь становится трудно. А ведь эмоции, как мы уже усвоили, – это всегда побочный продукт действия.

Действие формирует эмоцию

Действие выступает проводником. Как соломинка в стакане с напитком, оно вытягивает эмоцию на поверхность. От сцены к сцене, вместе с актерским откликом через действия передаются его чувства. Мы создаем целую партитуру таких действий, вроде нотной записи, на которую мы опираемся на репетициях. Еще ее можно сравнить с хореографическим рисунком, который мы держим в голове. Он никак не определяет, насколько глубоко наша игра тронет зрителя, однако помогает прояснить путь персонажа.

Идентификация действия, поиски того, как лучше его выразить, чтобы оно вызвало нужное поведение в реальности пьесы, – это очень трудоемкий процесс. В итоге именно к этому сводится актерская игра. Почти весь второй курс мы посвящаем освоению разных граней этого умения.

Что такое действие?

Первым делом мы учимся распознавать, что такое действие. Действие – это то, что мы проигрываем. Например, я могу смутить кого-то (цель) шуткой (действие). Шутка – это проигрываемое действие, смущение партнера – нет. Я не могу смутить кого-то, не сделав того, что послужит достижению этой цели. Установление разницы между смыслом, целью и действием поначалу может показаться сухим теоретизированием, однако на самом деле это разграничение дает свободу, которая даже на этой ранней стадии способствует более глубокой и вдумчивой работе. Актерская интуиция получает подкрепление в виде нового инструмента – конкретных шагов, которые следует предпринять, чтобы решить поставленную задачу.

Действия персонажа

От занятия к занятию актеры учатся воспроизводить действия пьесы. Например, ища способ описать действие своего персонажа его языком и его образами, вы тем самым подстегиваете воображение и добиваетесь более органичного для своего персонажа поведения. В частности, вместо того чтобы пошутить, я могу приколоться, но для Меркуцио из шекспировской «Ромео и Джульетты» этот глагол не пойдет – Меркуцио, скорее, подтрунивает. Характеризуя действие подобным образом, я не отгораживаюсь от персонажа, не смотрю на него критическим взглядом со стороны – напротив, мой выбор описания для действия стимулирует дальнейшую игру воображения.

Цели персонажа

У каждого персонажа имеется главная психологическая потребность, определяющая его жизненные цели, – так называемая сверхзадача. В игре, как и в жизни, цель влияет на поведение. Чтобы органично слиться с персонажем, я должна понять, почему моя героиня делает то, что заставляет ее делать автор. Например, желая угодить своему начальнику, героиня готовит ему изысканный ужин, допоздна засиживается в офисе и гуляет с его собакой. Выяснить, что ею движет при этом, – одна из составляющих работы над персонажем.

На первом курсе студенты узнавали, что такое действие, вызванное естественным откликом, в отличие от обозначения или притворства. От актера требовалось придумать по-настоящему значимое для него обоснование действия. Сначала он придумывал причины, побуждающие его постучать в дверь, а потом готовил почву для более глубоких эмоциональных переживаний. Все, что происходило в процессе взаимодействия, все, что он говорил и делал в силу придуманных обстоятельств, было естественным. Теперь актеру предстоит сознательно вызывать эмоции и устанавливать цели, диктующие действия его персонажа. Цель определяет действия, служит их мотивацией, толчком. Действие можно и обозначить, но лишь действия, вызванные достоверными причинами, по-настоящему трогают душу зрителя.

Цель в актерской игре должна присутствовать всегда, в каждый момент. Без нее актер лишается необходимости взаимодействия с партнерами. Именно благодаря цели возможно проживание каждого момента действия. Если действие ни на кого не направлено (будь то человек, место или предмет), это не действие. И это не игра, а просто декламация.

Освоение пространства

Читка пьесы. Актеры, работающие над сценой, уже не единожды прошли ее. Они знают, что должны ощущать в каждый момент. Они конкретизировали все мотивы, погрузились в образ и обстоятельства. Все взаимоотношения сведены к простому, емкому слову или фразе и продуманы в процессе домашней подготовки. Пока идет читка, преподаватель продолжает прощупывать поверхностные, обозначаемые (но не проигрываемые) моменты.

Когда сцена оживает, актеры выходят из-за стола и начинают осваивать пространство. Во время домашней подготовки они уже досконально проработали свои взаимоотношения. Теперь им предстоит обжить пространство. Вживание, проходящее за столом, во время читки, очень увлекательно, но несколько беспорядочно, особенно без режиссера. Педагог просит студентов продвигаться не спеша, добавлять в свою партитуру новые элементы постепенно, осваивая не больше одного-двух тактов за раз.

Монологи из «Спун-Ривер»

Сцена третья. Актер Джо в книжном магазине.

  • Хотел бы я запустить бренные руки из плоти и крови
  • В сердцевину цветка, где роятся пчелы,
  • В зеркальную гладь, полыхающую пожаром, —
  • Пламя жизни, свет упоения.

«Ну дела… О чем это вообще?!»

Задание было предельно простым: прочитать стихотворения из антологии и выбрать несколько рождающих отклик, а потом принести список в класс. Джо не нужно их декламировать – только выбрать. Задание казалось пустяковым, Джо был спокоен и расслаблен, а еще его радовала возможность впервые поработать одному. «Не надо париться с согласованием времени для репетиций и с истеричными партнершами, я один на один с заданием. Супер!»

Необычный материал антологии – идеальная ступень для перехода на следующий этап актерской подготовки. Студент уже предпринял первые попытки осознанного применения действий и мотивации, постарался встать на точку зрения другого человека. Однако до сих пор у него не возникало необходимости слишком далеко удаляться от собственной личности, характер персонажа легко вписывался в его собственные психологические установки. Теперь же перед ним материал, написанный возвышенным поэтическим языком, требующий от актера несколько иного применения техники и способности создавать яркие, живые характеры.

В качестве учебного материала поэтические портреты из антологии, несомненно, ценны возможностью поработать с монологом, однако главная цель не в этом. Главной целью и учебной задачей пока остается действие. Но теперь актер работает с более коротким и емким отрывком. А поскольку это поэзия, то смысл текста еще предстоит расшифровать и конкретизировать. Студент будет работать с ним, как с эпизодами в сцене, откликаясь на воображаемые события, предшествующие описанным в тексте. Он проанализирует каждую мысль, каждую фразу, каждое «если», «и», «но», чтобы понять, как Мастерс создает поэтический образ. Он будет учиться лепить из этих данных живой, полномерный портрет персонажа, действующего в Спун-Ривер.

Класс возбужден. Каждый студент выбрал то, что ему по душе, и им не терпится приступить. Преподаватель вызывает добровольцев, Джо неуверенно поднимает руку. Преподаватель перехватывает его взгляд и вызывает.

Джо выходит, усаживается лицом к классу, как велит ему преподаватель, и зачитывает свой список названий. Преподаватель просит его выбрать одно стихотворение и просто прочитать, проникаясь текстом по мере прочтения, но ничего не проигрывая, не пытаясь раскрывать замысел. Просто прочитать. Джо начинает с «Эдмунда Полларда», и текст действительно затрагивает что-то в его душе.

  • Хотел бы я запустить бренные руки из плоти и крови
  • В сердцевину цветка, где роятся пчелы,
  • В зеркальную гладь, полыхающую пожаром, —
  • Пламя жизни, свет упоения.
  • Иначе зачем эти тычинки, лепестки, радужные отсветы?
  • Дразнящие, манящие тени в сердце цветка и огонь внутри?
  • Все это твое, о юный прохожий!
  • Смело входи в зал, не мнись на пороге,
  • Не сомневайся – ты желанный гость на этом пиру!
  • Не скромничай, не отщипывай с самого края
  • С робким «благодарю, я сыт», когда мучает голод.
  • Твоя душа жива? Так пусть пирует!
  • Не пропускай балкон, на который можно забраться,
  • Молочно-белой груди, к которой можно прильнуть,
  • Златых кудрей, разметавшихся по соседней подушке,
  • Бокала с вином, пока оно еще сладко —
  • Дай насытиться душе и телу.
  • Да, будет день, когда и тебя не станет,
  • Зато ты умрешь, купаясь в пронизанной солнцем лазури,
  • В блаженстве и неге, целуя свою королеву пчел – Жизнь.
  • Одно действие, одна цель.

Преподаватель прорабатывает со студентом выбранный текст, строку за строкой, анализируя смысл. Студент должен простым, доступным языком сформулировать, что пытается сказать персонаж, о чем выбранный отрывок. Например, одно стихотворение о мести, другое – об упущенной возможности, третье – о торжестве жизни, четвертое – о сожалении или одиночестве, о том, что могло бы быть, должно было быть или есть на самом деле.

Как и в процессе работы над сценой, актер начинает с содержащихся в тексте фактов, с обстоятельств, в которых существуют эти давно почившие люди. В каждом случае они делятся какими-то значимыми событиями жизни, но смотрят на них через призму этой чудесным образом выпавшей им возможности высказаться.

Прежде во время работы над сценой у студента имелась в распоряжении вся пьеса, другие сцены, другие персонажи, и он мог в своем воображении прожить то, что привело его к обстоятельствам конкретной сцены. Теперь же перед студентом лишь несколько строф, в которых заключена вся жизнь персонажа! Это условие нужно соблюсти.

Подготовка

Первым делом необходимо определить точку зрения персонажа, то, как он видит (согласно эпитафии) прожитую им жизнь: радуется ли он, досадует, стыдится, сожалеет и т. д. В предложенных обстоятельствах вся жизнь персонажа сведена к квинтэссенции. Актер должен вычленить смысл, лежащий в основе текста, который направит его в процессе слияния с персонажем.

Актерский перифраз

Первое задание для студента – освоить текст с помощью приема, который мы называем актерским перифразом. Это еще один способ конкретизации – вслух с листа. Актеру не требуется ничего записывать и заучивать. Он импровизирует, проговаривая вслух события, обстоятельства жизни персонажа – выстраивая, по сути, цепь ассоциаций, воспоминаний, фантазий, которые помогут ему вжиться в образ. Он следует канве, проложенной Мастерсом, шаг за шагом, взаимодействуя посредством импровизации с персонажем и погружаясь в его жизнь.

Вот он берет первые слова персонажа и передает их собственными словами. Цель не в том, чтобы поупражняться в стилистике и ораторстве. Это попытка понять смысл, заложенный в образах, оттолкнуться от языка стихотворения, раскрыть свой талант навстречу этому смыслу. Перефразируя стихотворение, студент увидит, что ему требуется гораздо больше слов, чем Мастерсу. Стиль изложения сейчас не важен, главное – проникнуться текстом.

Студент выступает с перифразом перед классом, чтобы преподаватель помог ему исследовать текст на более глубоком уровне, чем прежде. Когда становится ясно, что актер пробился через художественный язык к смыслу, он начинает понемногу восстанавливать исходный текст Мастерса, перефразируя везде, где чувствует, что подошел к тексту поверхностно.

Сцена четвертая. Аудитория, преподаватель, Джо, Джилл и остальные студенты. Джо недоволен.

– Дались ей эти восклицательные знаки, боже ты мой! И тире. Какое нам должно быть дело до пунктуации? Пунктуация, по идее, нужна писателю, чтобы взаимодействовать с читателем, а не с актером. Мы ведь никогда не обращали на это внимания. «Актерская пунктуация – это импульсы, возникающие по мере проживания им текста», – мне так нравилась эта мысль! А теперь что за новости? – Джо делает глубокий вдох и оглядывается на текст, лежащий на сиденье рядом с его бывшей партнершей по упражнениям. Джилл подает ему листок, студенты обмениваются понимающими взглядами, в них читается знакомая досада, без которой, видимо, не обходится освоение этой чертовой методики!

Преподаватель говорит Джо, что подготовился он вполне прилично, однако несколько очень важных моментов все же упустил. Это ведь поэзия, и актер должен превратить это стихотворение в диалог, к этому тексту нужен такой же подход, как к Шекспиру. Восклицательный знак здесь неспроста, он передает непосредственность и воодушевление, тире подкрепляет это воодушевление. Их тоже нужно учитывать в перифразе.

– Придется делать работу над ошибками. Разберитесь, почему вы не включаете эти смыслы в перифраз. Строка о том, что нужно вкусить сполна на жизненном пиру, провисла. Вы ее просто пересказали. Пересказ – это далеко не проигрывание. Заменить кое-какие слова не значит перефразировать смысл с пользой для актерской игры. Как, спрашивается, вы собираетесь подойти к фразе: «Твоя душа жива? Так пусть пирует!», если вы не прочувствовали метафору пира, на которой строится образ? У вас этого вообще нет. Вы так рветесь к «молочно-белой груди», что все это в спешке пропускаете. Но без этого у вас разваливается весь образ, неужели вы не видите? Вам нужно отыскать в самом себе ощущение жизни как пира, на котором вы имеете полное право ни в чем себе не отказывать. Наслаждайтесь! Ваш герой чувствует, что многое упустил в жизни. Он читал книги по пчеловодству и цветоводству вместо того, чтобы спать с женщинами. Вы начинаете за здравие, а заканчиваете за упокой, потому что не делаете того, что декларируете. Подготовка была и остается только для первого момента взаимодействия. Нельзя на протяжении всего отрывка гоняться за эмоцией или цепляться за нее. Это противоречит всему, чему вас учили. Если «Эдмунд» напоминает вам себя в его возрасте, почему он вас не трогает? Он для вас по-прежнему просто идея, отвлеченное понятие. И пока вы не найдете способ породниться с этой идеей через конкретизацию, у вас все так и будет провисать.

– Отлично. Просто супер. Я не понимаю, что я делаю. Она считает меня бездарем и собирается махнуть на меня рукой, – Джо садится и с отчаянием ждет перемены, чтобы спуститься вниз и глотнуть свежего воздуха.

– Да, «Спун-Ривер» – это не для слабонервных, – шутит Джилл, и они с Джо, взявшись за руки, бегут на улицу. – Но ты круто отработал!

Они смеются, и неприятный момент на занятии меркнет перед общей сверхзадачей – стать профессиональными актерами, бесстрашными, готовыми к бурной жизни, которая в скором времени их ждет. Сидеть и жалеть себя некогда. Вперед и выше! А пока назад, к классной доске. Из сегодняшнего дня Джо урок уже вынес, судя по тому, как он невольно бормочет себе под нос: «Спасибо, Эдмунд!»

Поиски действия

Работая с перифразом, по мере конкретизации смысла и появления естественных реакций актер должен идентифицировать действия персонажа. Уже прочувствовав все, что он произносит, и выработав внутренний отклик, он должен применить отклик к действию. Другими словами, он должен спросить себя: «К какому действию побуждают меня испытываемые чувства?» Под руководством преподавателя он делает выбор. Конкретизировав смысл текста, актер нащупывает характер своего героя через реальность действия.

Объект и цель действия

Идентифицировав действие, мы должны определить его адресата и то, чего мы этим действием пытаемся добиться – справедливости, одобрения, освобождения, мести и т. д. Помните, что у каждого действия есть цель, и если в актерской партитуре это не отражено, актер не сможет достичь подлинного контакта с партнером. В каждый момент актер должен перекидывать мостик к партнеру, пробуждать в нас интерес к тому, как партнер откликнется на его слова и действия. Именно так актер проникается действием, именно этот навык вырабатывают у него повторы.

Воображаемый зритель

Когда актер произносит монолог, партнершу он видит мысленным взором. Он должен обдумать свои взаимоотношения с ней так же досконально, как если бы она стояла перед ним во плоти. Конкретизированный образ начинает жить своей жизнью, и актер ощущает отклик так же отчетливо, как если бы представлял себе предстоящую встречу с близким другом или заклятым врагом.

Зная, как чувствует себя его персонаж в каждый момент и чего ждать от воображаемого партнера, актер ощущает его отклик так же, как ощущал бы отклик других персонажей на сцене. Он знает свои ощущения, но каждый раз исследует их заново. Тем самым он получает стимулы, рождающие действие в каждый отдельный момент. Таким образом актер поддерживает взаимодействие, и его игра сохраняет импровизационный характер и живость.

Обстоятельство действия

По мере того как актер изучает своего персонажа и вживается в образ, раскрываются заложенные в тексте действия. Актер должен делать выбор, наиболее, как ему кажется, соответствующий заданному отрывку. Молодая кокетка будет воспевать жизнь совсем не так, как старый пьяница, но старый пьяница вполне может воспеть ее в духе молодого франта. В подобном выборе и заключена вся прелесть работы над персонажем. То, как именно вы совершаете действие, говорит о вас очень многое и нередко выступает определяющим фактором, делая конкретный спектакль по-настоящему запоминающимся.

Идеи для персонажа

Проживая события жизненного пути персонажа, держа в уме все то, о чем мы говорили выше, актер с подачи педагога теперь должен добавить к образу своего героя какую-то изюминку, которая сделает образ еще более ярким и интересным. Такую изюминку можно найти среди «осложнений» – акцент, заикание, хромота неплохо оживляют портрет, создаваемый актером. Он может попробовать проиграть свой отрывок от лица пьяного, может изменить осанку, походку, воплотить образ, навеянный портретом, книгой, каким-то предметом. Это очень важная и многогранная часть актерской работы, когда актер воплощает в персонаже свое видение, – она может подсказать какое-то уникальное сценическое решение.

Инструментарий

Как и в упражнениях первого курса, каждый элемент – идентификация обстоятельств и взаимоотношений, эмоциональная подготовка, конкретизация, перифраз, определение действий и целей и, наконец, роль, персонаж – прорабатывается так, чтобы одно не подменялось другим. У каждой составляющей своя функция и суть, каждый элемент работает на общую картину. И всякий раз в ходе работы над материалом актер должен либо осмысленно, либо интуитивно творить для себя эти «ингредиенты». В итоге вся эта «кухня» останется «за кадром», но без нее хорошей актерской игры не получится.

Работая над стихотворениями из «Спун-Ривер», выстраивая партитуру по крупицам информации, извлеченным из «концентрированного» текста, актер по-прежнему основное внимание уделяет действию и конкретизации смысла. Студенты не откликаются на ситуацию напрямую, а трансформируют свои естественные реакции в материал для создания образа. Чем дальше студентов просят отойти от своей естественной реакции на воображаемые обстоятельства, тем труднее и напряженнее становится актерская работа.

Потешки

В качестве нового задания студенты получают «Потешки Матушки Гусыни». Им предстоит выбрать стишок и придумать три разных обстоятельства в обоснование текста. Подходить к потешке требуется как к одному из тактов сцены. Для каждой строчки нужно найти прием из уже имеющихся в арсенале, чтобы воссоздать достоверную историю, из которой четко понятно, кто, что, зачем, когда и где. Для этого актерам придется всесторонне продумать образ, место и время, чтобы текст не расходился с придуманными обстоятельствами. Можно разбивать фразы как захочется, но менять их порядок или порядок слов нельзя, как и вкладывать в них не предусмотренный контекстом смысл. Однако не возбраняется использовать омофоны типа «глаз / глас», позволяющие взглянуть на материал под другим углом. Текст предстоит преобразовать в естественный диалог с логичными (как и в любой сцене) причинно-следственными связями. Можно попросить подыграть на репетиции однокурсника, использовать любые костюмы и реквизит, необходимый для превращения этого «такта» в законченный этюд.

Это задание – замечательная возможность набросать сценические идеи, попробовать себя в ролях, которые студенты всегда мечтали сыграть, но не выпадало случая. Придворные интриги, страсти, криминальные приключения; старики, юнцы, жадные, похотливые, умственно отсталые, элегантные, героические, соблазнители… Задание развивает воображение, поскольку придумать три версии одного стихотворения не так-то просто. Актеры идут на риск, примеряя роли и обстоятельства и творчески подходя к языку.

Актерские идеи

При овладении мастерством мы много внимания уделяем тому, как «ухватить за хвост» актерскую идею – сценическое решение, рождающееся, наверное, на интуитивном, подсознательном уровне. Благодаря упражнению мы усваиваем, что за каждым действием должна стоять идея, характер действия, раскрывающий образ персонажа через призму восприятия актера.

Например, пытаясь проговорить действие, актер часто добавляет уточняющие наречия: «Я смиренно молю» – в результате получается довольно общее, поверхностное обозначение. Но если актер действительно представит, что молить он должен так смиренно, будто на самом деле обращается к Господу, действие сослужит персонажу лучшую службу, продиктовав актеру более органичное поведение.

Характерная сцена. Второй раунд

Второй раунд работы над сценами использует все описанные выше приемы, однако теперь студентам предстоит осваивать более многоплановые роли и обстоятельства. Они будут работать с материалом, который выходит за рамки их личного опыта, а работа над ролью не ограничится идентификацией подходящих действий и конкретизацией эмоциональной палитры героев и их взаимоотношений.

Здесь начинается самая интересная и «благодарная» часть учебы – применение освоенной техники к более сложному материалу. Теперь все, что студенты успели усвоить и в чем успели поупражняться, будет работать на решение более сложных актерских задач. Студенты медленно и тщательно собирают все свои навыки, тратя на вторую сцену около двух месяцев.

Стили на сцене. Третий раунд

Наконец студенты получают сцены, написанные незнакомым для них стилем или языком, – из Уайльда, Пинтера, Мольера, Шепарда и Шекспира. Они показывают, как освоенный ими базовый инструментарий позволяет справиться с любыми задачами, с которыми они столкнутся, покинув учебную аудиторию. В Нью-Йоркском университете основная часть работы третьего раунда направлена на отчетную постановку, которая репетируется весь семестр во внеклассное время, и студенты учатся применять полученные навыки в репетиционном процессе и в спектакле. Готовя итоговую сцену третьего раунда, студенты уже умеют более или менее уверенно работать самостоятельно. Теперь осмысление процесса подкрепляется репетициями и опытом выступлений. И для актеров, и для преподавателя это достойная награда за двухлетний труд.

В актерском опыте есть настолько тонкая, личная составляющая – тот самый путь к мастерству и навыкам, – что актер даже не воспринимает ее осознанно. Покинув стены учебного заведения, выпускник сперва прилежно пытается применять все выученное и накопленное. По мере удаления от ученической скамьи и приобщения к профессии студенческие навыки сливаются у него с актерским инстинктом и становятся частью сценического процесса.

Отношения актера с актерской техникой строятся примерно так же, как взаимоотношения между людьми: вы испытываете романтические чувства к кому-то, понимаете, что это ваш человек, и постепенно влюбляетесь. Затем вы все больше погружаетесь в эти отношения, кроме них вам, кажется, больше ничего на свете не нужно. Вы замыкаетесь на них, в подробностях исследуя, постигая вашу «вторую половину». У вас возникает ощущение целостности, вам не нужно больше ничего искать, вы обрели свою мечту. И только потом, достаточно освоившись в этих отношениях, обретя уверенность, снова начинаете воспринимать окружающий мир и обнаруживаете, что у вас имеются потребности, которые партнер удовлетворить не может.

Актеру в профессиональной жизни придется постоянно обращаться к мастерству. В каждой новой роли всплывают примерно одни и те же проблемы и задачи, однако к каждой новой роли актер приходит уже другим человеком. В каждую роль он привносит себя, развиваясь, обрастая багажом впечатлений, отношений и идей. Новый материал может выявить в его технике области, требующие шлифовки или иного понимания. Ему могут потребоваться дополнительные уроки, работа над голосом, над физической формой.

Педагог по актерскому мастерству по мере углубления в разные аспекты своего предмета тоже начинает испытывать потребности, выходящие за рамки преподаваемой им техники. По счастью, в искусстве нет – и не должно быть – границ. Любая техника – это просто трамплин, способ развития таланта (не поддающегося определению дара, который мы получаем свыше) и путь к его применению.

Примечания и источники цитат

Эпиграфы

Meisner, Sanford, and Dennis Longwell, Sanford Meisner on Acting, New York: Vintage, 1987, p. 52.

Ibid., p. 4.

Рекомендуемая литература

Theatre, formerly Yale / Theatre, vol. 8, nos. 2–3, Spring 1977, «The American Actor». (Великолепная подборка статей и интервью с Мейснером, Адлер, Страсбергом и др.)

Clurman, Harold, The Fervent Years: The Group Theatre & the ’30s, New York: Knopf, 1945; Da Capo Press, 1983. (История театра Group в увлекательном изложении Клермана.)

Cole, Toby, ed., Acting: A Handbook of the Stanislavski Method, Three Rivers Press, 1947. (Книга содержит две статьи – «Актерская работа» И. Раппопорта и «Творческий процесс» И. Судакова, авторитет которых признавал Мейснер.)

Doob, Nick, dir., Sanford Meisner: The American Theatre’s Best-Kept Secret, Princeton: Films for the Humanities & Sciences, 1985. (Этот замечательный фильм демонстрирует Мейснера в аудитории, в процессе работы над некоторыми проблемами, обсуждавшимися в данной главе. Принимающие участие в фильме известные актеры и режиссеры делятся впечатлениями от Мейснера и его техники.)

Gray, Paul, The Reality of Doing, Tulane Drama Review, Fall 1964.

Meisner, Sanford and Dennis Longwell, Sanford Meisner on Acting, New York: Vintage, 1987. (Без сомнения, самая авторитетная работа Мейснера. Из этой книги вы получите представление не только о его методике, но о нем как о преподавателе.)

Smith, Wendy, Real Life Drama: The Group Theatre and America, 1931–1940, New York: Knopf, 1990; Grove / Atlantic, 1992. (Превосходное подробное изложение истории театра Group.)

Сэнфорд Мейснер родился в нью-йоркском Бруклине 31 августа 1905 г. Учился в Музыкальном институте Дамроша, готовясь стать пианистом. Однако его всегда тянуло к театру, он даже писал пьесы со своими кузенами в юности, поэтому, когда представилась возможность поступить в театр Guild, он бросил музыку. В театре он сыграл в пьесе «Они знали, чего хотят» Сидни Говарда, и понял, что это именно то, чего он ищет – «игру, которая перевернет меня целиком» (Real Life Drama: The Group Theatre and America, 1931–1940, New York: Knopf, 1962, p. 11). В статье, опубликованной в журнале The American Actor, Мейснер вспоминал: «Мне нравились все актеры, в которых чувствовалась эмоциональная жизнь». Мейснер подружился с Гарольдом Клерманом, и они часами увлеченно обсуждали состояние театра как искусства. Получив свою первую крупную роль в Guild в пьесе «Это так, если вам так кажется» Пиранделло, он пригласил друга на спектакль. В той же труппе выступал человек, с которым Мейснер и Клерман будут связаны до конца жизни, – Ли Страсберг.

Приехавший в 1923 г. в Нью-Йорк Московский Художественный театр наглядно продемонстрировал, что благодаря системе актерского мастерства артист может играть на сцене естественнее и достовернее. В 1928 г. Страсберг с Клерманом в числе первых попытались создать труппу нового образца, и Мейснер, по словам Венди Смит, был «их первым адептом». Он занимался у Страсберга и, несмотря на последующие кардинальные расхождения с основами страсберговского подхода, в интервью Сьюзан Шеперд для журнала Theater он признавал, что «самое сильное влияние в жизни на меня оказал Страсберг». В 1930 г. Мейснер влился в театр Group – сначала как актер, а затем и как режиссер. За время работы в Group он сыграл во многих пьесах Клиффорда Одетса, включая легендарную первую постановку «В ожидании Лефти», которую ставил сам Одетс. Однако подлинное свое призвание Мейснер нашел в педагогике: «Когда я преподаю, во мне оживает все самое лучшее» (Theater, p. 39).

Долгие годы педагогической площадкой Мейснеру служила театральная школа Neighborhood Playhouse. В 1935 г. он возглавил ее драматический факультет и именно там разрабатывал свои упражнения. В интервью он признавался: «Я знал, чего добиваюсь, и всячески нащупывал пути к цели, все мои упражнения были направлены на укрепление основополагающего принципа, который я усвоил в театре Group, – искусство отражает человеческий опыт. От него я никогда не отказывался и не откажусь». Мейснер уходил из Neighborhood Playhouse на пять лет – руководил в это время отделением молодых талантов на студии 20th Century Fox одновременно снявшись в нескольких фильмах, среди которых «Ночь нежна» и «Статья на первой странице» по Клиффорду Одетсу. В 1962 г. он возглавил актерский факультет Академии американского музыкального театра. Затем он вернулся в Playhouse и с 1964 по 1990 г. руководил драматическим факультетом. В 1985 г. Мейснер вместе с Джеймсом Карвиллом основал Актерскую школу МейснераКарвилла в Голливуде, где она существует до сих пор. В 1995 г. при школе появился собственный театр, и она стала называться Центром искусств Сэнфорда Мейснера.

Сэнфорд Мейснер скончался 2 февраля 1997 г.

Виктория Харт родилась в Нью-Йорке и выросла на Лонг-Айленде. Она училась танцу у Анны Соколовой в Концертном зале на Генри-стрит и там же в подростковом возрасте стала посещать занятия по актерскому мастерству. В Университете Western Reserve она получила диплом бакалавра театрального искусства, а затем магистерскую степень педагога театрального искусства в Нью-Йоркском университете. Во время учебы она преподавала драму в начальной школе в Южном Бронксе по собственноручно разработанной программе. Кроме того, она посещала занятия в Студии Герберта Бергхофа – сперва у Уильяма Хики и Стивена Стримпелла, затем у Уты Хаген; 22 года преподавала актерское мастерство в Университете Рутгерса. За это время руководителем созданной при университете Школы искусств Мейсона Гросса стал Уильям Эспер, бывший ученик Сэнфорда Мейснера. Отучившись у Эспера, Виктория Харт стала преподавать мейснеровскую методику под его руководством. Параллельно с магистерским курсом у Эспера она заведовала бакалавриатом по актерскому мастерству в Университете Рутгерса, разрабатывая вводную программу для подготовки бакалавров к двухлетнему курсу по мейснеровской методике. В рамках этой программы она начала ставить спектакли, чтобы вывести занятия на новую ступень. В это же время она вела двухлетний мейснеровский курс для повышения квалификации профессиональных актеров в студии Уильяма Эспера на Манхэттене. В 1995 г. Викторию Харт пригласил преподавать и режиссировать в Школу искусств Северной Каролины ее декан и режиссер Джеральд Фридман. Там она проработала четыре года, продолжая одновременно преподавать в нью-йоркской студии Эспера. В 1998 г. она перешла на драматический факультет Школы искусств Тиша при Нью-Йоркском университете, где сейчас заведует мейснеровским отделением.

Эту главу Виктория посвящает

двум своим дочерям – Ребекке и Меган.

Работа с маской как дальнейшее развитие метода Михаила Чехова

Пер Браге

Вавгусте 1932 г. Михаил Чехов со своей второй женой Ксенией приехал в Литву. Впервые после вынужденного отъезда из России пятью годами ранее он смог наконец преподавать, играть и ставить пьесы на своем родном языке. К этому времени он уже открыл волшебное состояние, которое назвал «что-то», – высшую степень актерского вдохновения и сверхсознание – во время одного спектакля в Берлине. Стремлению к этому состоянию он и посвятил свою первую лекцию в Литовском государственном театре (ныне Каунасский государственный драматический театр):

Всегда, когда мне приходится заниматься театральным преподаванием, вести беседу с моими коллегами-актерами, я задаю себе вопрос: что это? Событие? Произойдет ли что-то в этих стенах? Найдут ли здесь «что-то», чего я ожидал всегда, смотря на многих своих коллег и хороших мастеров, когда они играли, и этого «чего-то» не случилось? Найдут ли здесь это таинственное «что-то»? Откроются ли здесь те сокровенные достоинства актеров? [1]

Этот вопрос Чехов вынес на литовскую сцену, где ставил такие великие пьесы, как «Гамлет» и «Двенадцатая ночь», «Ревизор» и вагнеровскую оперу «Парсифаль». Все постановки имели бешеный успех, укрепляя Чехова во мнении, что он старается не зря. К сожалению, коммунистических руководителей обеспокоило влияние Чехова на советский театр, и его жизнь в Литве очень скоро превратилась в кошмар.

Записные книжки Михаила Чехова за этот период отражают переосмысление им всего, что связано с театром. Литовский опыт помог ему наметить новый путь в поисках «чего-то». Как воплотить «что-то» на сцене? Как не упустить его? Поискам ответов на эти вопросы Чехов посвятит следующие 23 года своей жизни.

Несмотря на внушительный актерский опыт и блестящее понимание того, как создаются выразительные характеры на сцене, ему еще многое предстояло постичь благодаря преподавательской и режиссерской работе. На склоне лет Чехов начал трудиться над книгой для драматургов и режиссеров, которой предшествовала вышедшая в Америке публикация «К актеру». И хотя Чехов умер, не успев завершить рукопись, книгу доделал, собрав материалы и черновики, Чарльз Леонард. Эта книга, «Режиссеру и драматургу», служит памятником актерской и преподавательской карьере Михаила Чехова и его заветом новому поколению актеров, режиссеров и драматургов. Самый пронзительный отрывок из этой книги представляет собой запись лекции 1955 г. – своеобразный итог долгих поисков понимания актерского мастерства:

Настоящий профессионал, разумеется, любит в нем [театре] все. Почему? В первую очередь потому, что любит тот восхитительный мир, который открывает в нем это волшебство фантазии, актерская игра. Ключевое слово здесь «игра». Драматург, создавая пьесу, мысленно проигрывает все роли; режиссер во время репетиций представляет себя во всех ролях пьесы; актер наслаждается перевоплощением в каждого из своих персонажей и выражением себя через их маски и характеры [2].

К этой последней лекции он уже инстинктивно нащупал скрытый ресурс, который есть у каждого истинного актера, однако объяснить его пока не мог, поэтому упомянул лишь ключевое понятие – «маска».

В послднем телефонном разговоре со своим давним секретарем, Дейрдре Херст Дюпре, из голливудской больницы Чехов сказал: «Я лежу здесь и обдумываю все снова и снова. Если получится выйти из больницы, то больше буду работать с масками, потому что мне еще многое у них нужно узнать» [3]. Несколько месяцев спустя Михаил Чехов умер дома от сердечного приступа, так и не успев проверить свою гипотезу. Если бы, как он и намеревался, ему удалось поработать с масками, возможно, он наконец ухватил бы то самое неуловимое «что-то».

Станиславский опирался на психологию, Мейерхольд – на физиологию. Чехов объединил оба подхода. Однако он пришел к выводу, что материала, к которому он прибегал всю жизнь, недостаточно, чтобы раскрыть весь потенциал и суть актерской игры. И мне кажется, что недостающим звеном, которое искали все великие, является именно маска.

Моя первая встреча с Михаилом Чеховым

Под конец своего пребывания на посту генерального секретаря ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев стал постепенно приподнимать «железный занавес». В частности, поддержал инициативу Скандинавских стран по обмену идеями в области исполнительского искусства в рамках культурно-просветительского движения под названием Next Stop – Soviet («Следующая остановка – Советы»). Меня пригласили поучаствовать в фестивале, который устраивал в связи с этим событием ГИТИС, старейший и крупнейший театральный институт Москвы.

Участвовать в культурном обмене должны были девять датских и девять российских студентов театральных вузов. Готовясь к поездке, мои датские студенты решили не везти для показа никаких спектаклей из репертуара традиционного датского театра. У меня возникла идея съездить в Индонезию, на Бали, и заказать знаменитому резчику масок Иде Багусу Аному 18 масок специально для этого события. В те времена работа с маской в учебную программу актерской подготовки в ГИТИСе не входила – мало того, запрещалась, но нам удалось получить у декана особое разрешение на использование масок ввиду уникальности проекта.

С Аномом я до этого встречался лишь раз и радовался возможности заказать у него маски. Я написал ему, несколько раз пытался позвонить, но в то время связь с Бали еще была крайне ненадежной, поэтому мое письмо он так и не получил. Мой приезд оказался для него полной неожиданностью, но он не спасовал. Узнав, что хочу заказать 18 масок, он уточнил после некоторой заминки: «Почему восемнадцать?» Я, еще не отойдя после перелета, спросил, в чем странность. Аном ответил, что странного ничего, просто, если сложить цифры числа 18, получится 9, а эта цифра на Бали считается особенной. Она сулила проекту большой успех, поэтому Аном решил сразу взяться за дело. С тех пор мы еще не раз работали вместе.

9 сентября 1989 г. я вылетел из Дании в Москву, везя 18 деревянных масок ручной работы в старый, обшарпанный зал в центре советской столицы, так не похожей на яркий тропический остров Бали. С их помощью я попытаюсь сломать языковой барьер между студентами, дать датчанам и русским возможность импровизировать и играть на одной сцене. Последующие три недели, в течение которых я буду приобщать российских студентов к работе с маской, перевернут всю мою жизнь.

Всю первую фестивальную неделю о моих масках ходили самые разные слухи, большей частью неприятные. Когда разрешение начать мастер-классы было получено, я сгорал от нетерпения. До тех пор мне не доводилось преподавать за пределами Дании, поэтому я немного волновался перед первым занятием с российскими студентами, которые до этого обучались совсем в иной манере.

К моему удивлению, других преподавателей на первом занятии с масками не обнаружилось. Выждав, как мне казалось, целую вечность, я решил пожалеть свои нервы и начал занятие без гостей-коллег. Студенты с обеих сторон не возражали, а к концу 30-минутной разминки подтянулись и преподаватели. Студенты только начали проникаться энергией масок, раскрепощаясь и повышая экспрессию в движениях и голосе. Увидев это, преподаватели вытащили блокноты и принялись конспектировать, никак не комментируя работу студентов. Видавший виды репетиционный зал сотрясался от веселья и свободы. Работа с масками завораживала. Преподавателей потрясло, насколько может раскрепостить студентов маска за такой короткий срок. После занятия российские преподаватели Наталья Зверева и Олег Хурашов, посовещавшись между собой, спросили у меня: «Вы знаете, что в этих масках они сейчас играли, как лучшие ученики Михаила Чехова?»

До этого момента я не знал о Михаиле Чехове ничего. Я уже успел записать это имя себе в блокнот, услышав его несколько раз на занятиях в первую неделю, однако моя работа никакого отношения к его трудам не имела. Российских преподавателей поразило и огорчило, что я не знаю о том, что сделал Чехов для русского театра. Они познакомили меня с его приемами и терминологией – стаккато, легато, центры, расслабление, воображение, восприимчивость, вдох, выдох, творческая индивидуальность, форма, красота, атмосфера.

Именно в этот момент моя работа с балийскими масками сплелась с методикой Михаила Чехова. Шел процесс познания. По забавному совпадению, занятия, на которых я познакомился с его методикой, проходили в здании, расположенном между домом Чехова на Арбатской площади и Московским Художественным театром. Российские преподаватели пригласили меня приехать на следующий год и поучаствовать в постановке пьес Августа Стриндберга, обещая постепенно посвятить меня в метод Чехова.

Опыт преподавания в ГИТИСе невероятно окрылил меня и послужил толчком к огромным переменам в моей жизни и творческой деятельности. Он позволил мне глубже погрузиться в освоение чеховской методики посредством работы с маской.

В следующем году я проработал в Москве два месяца, а когда вернулся в Данию, осознал, что обретенные знания слишком прогрессивны для традиционной датской театральной школы. В 1991 г., в столетие со дня рождения Чехова, открылась моя собственная Студия имени Михаила Чехова. Это было первое знакомство датского театра с чеховской методикой и первая датская театральная школа, положившая эту методику в основу программы обучения. Мне удалось создать идеальную рабочую и учебную среду, свободную от давящей необходимости добиваться коммерческого успеха, – студию, где учатся молодые и увлеченные, готовые экспериментировать и расти. Соответственно, мы могли беспрепятственно развивать и культивировать свои наработки, превращая их в полноценные художественные постановки.

Работа с маской в сочетании с чеховскими упражнениями подняла подготовку на новый уровень. Это как два пересекающихся круга, общая область которых рождает вдохновение и заряжает энергией. Мы собрали большую библиотеку из английской, русской и немецкой литературы, содержащей чеховские упражнения. Мы ездили на международные конференции, сравнивая наши переводы, адаптации и постановки с работами других преподавателей чеховской методики.

За первые два года существования моей Студии имени Михаила Чехова я добился достаточного международного признания, чтобы проводить больше времени за пределами Дании. В 1998 г. я получил приглашение поработать в Театральном центре Юджина О’Нила в Коннектикуте в рамках международной конференции, посвященной Михаилу Чехову.

Уже на первой встрече с американскими актерами стало понятно, какие глубины открывает работа с маской в сочетании с методикой Чехова. Впервые в жизни я работал с актерами, горевшими энтузиазмом и искренним желанием погрузиться в материал, работавшими с отдачей, удовольствием и любовью. Через шесть дней на меня посыпались приглашения преподавать в Соединенных Штатах, и я решил переехать в Америку, где живу до сих пор и останусь до последнего своего выхода на бис.

Актерский натюрморт и балийский танец

Чтобы соответствовать требованиям к физической форме и творческим возможностям, актеру необходимы специальные упражнения, помогающие заложить соответствующую базу, фундамент, от которых актер будет отталкиваться в своем профессиональном развитии. Упражнения Михаила Чехова как нельзя лучше подходят для закладки этой базы. За годы подготовки профессиональных актеров я не встречал материала, который давал бы актеру лучший базовый инструментарий.

Подобно художнику, который сперва пишет натюрморты, осваивая передачу света, тени, формы, композицию, цвет, пространство и перспективу, актер тоже должен начинать с упражнений, составляющих его актерскую «палитру».

В эту палитру входят девять навыков, перечисленных в книге «К актеру»:

1) открытые, широкие, простые движения;

2) ощущение воображаемого центра в груди;

3) движения, создающие некую форму;

4) плавные движения;

5) «реющие» движения;

6) «излучающие» движения;

7) легкость;

8) красота;

9) чувство целого.

В первую очередь необходимо осознать, что книга «К актеру» по большей части посвящена упражнениям, направленным на достижение баланса между физическими возможностями актера и его воображением. Михаил Чехов разрабатывал эти упражнения, уже добившись огромного профессионального успеха, но в силу злоупотребления алкоголем утратив искомое равновесие. Успех может обернуться против человека, если тело и разум оказываются не в ладу. Чехов, как и многие его современники-актеры, имел несчастье совмещать работу с алкоголем.

Однажды, играя на сцене при полном зале, Чехов вышел из роли и залился истерическим смехом. На глазах друзей он стремительно катился по наклонной, теряя вдохновение и успех. В попытке взять себя в руки Чехов сначала обратился к индуизму, а потом к антропософским трудам австрийского философа Рудольфа Штайнера. Индуизм и Штайнер стали для него спасением. После скоропостижной кончины Евгения Вахтангова в 1922 г. Чехов взял на себя руководство Второй студией МХТ и, находясь под большим впечатлением от трудов Штайнера, стал вводить их в учебную программу. Это привело к серьезным разногласиям среди актеров Второй студии, и под давлением своих коллег и большевистских властей Чехов был вынужден покинуть Россию навсегда.

Во время спектакля самая большая сложность для актера – миг за мигом достоверно проживать жизнь конкретной пьесы, выполнять задачи, поставленные драматургом, режиссером и ролью, не механизируя движения и мимику. Актер должен быть постоянно начеку. Кроме того, он должен без напряжения переходить от радости к надежде, печали, гневу, создавая уникальное произведение искусства. Актер должен оттачивать воображение и подпитывать вдохновение. И за всем этим стоит обычный человек, который нуждается в еде и отдыхе.

Начав работать по Михаилу Чехову, актер замечает, насколько богаче и глубже становится его игра, и как меняется его повседневное взаимодействие с окружающим миром. Происходит это потому, что упражнения Чехова – как и движения в балийском танце – носят универсальный характер и заложены в человеке изначально. Рудольф Штайнер считал человека свободной личностью с огромным потенциалом. Эти упражнения находятся в родстве с восточными единоборствами и танцами.

Каждое упражнение Михаила Чехова нужно осваивать шаг за шагом. К чеховскому материалу нужно подходить обстоятельно, понимая, что это долгий процесс. У актера будет много достижений на этом пути, но это лишь крошечные шаги к вершине.

В утешение молодым актерам, нуждающимся в похвале в процессе учебы, привожу философскую цитату, которая поможет им не разувериться в себе, осваивая материал шаг за шагом:

Все изначально совершенно, поэтому исцелившись от стремления чего-то достигать, остаешься в состоянии совершенства. Таково созерцание.

– Чогьял Намкай Норбу

Насколько мне позволяет судить режиссерский и преподавательский опыт, оптимальное упражнение для знакомства с методикой Михаила Чехова – это упражнение на ощущение легкости. Оно напрямую ассоциируется у меня с плавными движениями традиционного балийского танца, в котором танцор исполняет роль веселого и любящего слуги духов. Чеховская идея актерской игры состоит в том же. На сцене не должно чувствоваться напряжение. Даже если персонаж «тяжелый», актерская игра не имеет права быть натужной. Натужность ведет к потере творческого духа, а в худшем случае может даже угнетать или отталкивать зрителя.

Многие актеры путают легкость с расслабленностью. Ощущение легкости – это отнюдь не способ расслабления, оно делает движения энергичными. Даже в роли Гамлета актер должен ощущать легкость и красоту. Как только актер постигнет ощущение легкости, следом придет и красота. Это ощущение окрыляет не только самого актера в роли, оно воздействует и на зрителя, и на актера как на человека.

Наполнившись ощущением легкости и красоты, тело актера готовится воспринять остальные пять свойств движения – формирующее, плавное, реющее, огненное и излучающее. Они раскрывают актерский потенциал, обогащают актерский инструментарий. Студентов-скептиков такого рода упражнения обычно приводят в панику – они начинают считать Чехова каким-то мистиком. Но ничего шаманского в его подходе нет, пять свойств актерское тело постигает естественно.

Образы

Начинайте двигаться плавно, словно вы лепите из глины. Следите за своими ощущениями, контролируйте движения. Это первый шаг к пониманию «земных» движений. За «землей» следует «воздух» – вы переходите к ощущению полета, ваши ноги словно отрываются от земли, либо вы плавно скользите в толще воды. И наконец, ускорившись, представьте, что вы излучаете пламя, искритесь.

Эфирное тело

Пять свойств приводят нас в ту область, где маски раскрепощают воображение. В основе работы с маской, вне всякого сомнения, лежит развитие пяти перечисленных свойств. При этом мои маски (так совпало) раскрашены в цвета, символизирующие те же пять свойств.

У вас, наверное, возникает вопрос, сколько же все-таки этих свойств – пять или четыре? В природе традиционно выделяют четыре стихии – землю, ветер (воздух), воду и огонь. Однако есть и пятая составляющая, которую греки называли эфирным телом. Это энергия, спонтанно пробуждаемая масками и рождающаяся в ходе соответствующей театральной подготовки. Эфирное тело пробуждается после высвобождения в теле первых четырех свойств. Одни люди представляют его как зрительный образ, другие скорее ощущают, очень немногие используют его на сцене. Однако, как только из абстракции оно станет желаемым качеством, актер почувствует, как оно развивается самостоятельно, преобразуясь в экспрессивную энергию, которой можно управлять и которую можно излучать на сцене.

В моей работе с маской пятая составляющая появляется сразу же вслед за пробуждением в теле огненной энергии. Как только актер воспримет маску, последуют физические изменения, а затем начнет формироваться эфирное тело. Даже после снятия маски эфирное тело сохраняет ее черты, а актеру требуется несколько мгновений, чтобы «переварить» свои ощущения и свыкнуться со своим эфирным телом. Это шаг к настоящей трансформации.

Движение в слиянии с эфирным телом помогает актеру проникнуться ощущением легкости. Выступая в качестве режиссера, я обычно прошу актеров представить, что их эфирное тело опережает их движения – то есть мгновением раньше них встает, перескакивает через препятствие, запрыгивает на стол и т. д.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Никто из нас не застрахован от смертельно опасных ситуаций, но немногие знают, как нужно правильно д...
Прогнозная аналитика ? новое оружие в арсенале ведущих мировых компаний и органов государственного у...
Эта книга включает в себя сразу четыре издания автора Алексея Номейна, чтобы вы сразу получили всю т...
Это издание включило в себя работу с трафиком ВКонтакте. Каким бы не было ваше занятие: залив трафик...
Нея Зоркая (1924–2006) – крупнейший специалист по истории культуры, киновед с мировым именем, лауреа...
Южный Китай в 1840–1841 годах. Европейские торговцы и авантюристы впервые начали проникать в Китай, ...