Все вечеринки завтрашнего дня Гибсон Уильям

– То есть на мосту они не торгуют?

– Ну, — сказала Шеветта, — торгуют, конечно, но не то чтобы очень. И если торгуют, то ведут себя тихо. На мосту тебе ничего не предлагают, разживается тот, кто просит так вот прямо и в лоб — если не знают, кто ты такой.

– Ну и что получается? — спросила Тесса. — Откуда им знать, предлагать или нет? Какое здесь правило? Шеветта задумалась.

– Правила нет, — сказала она, — просто им не положено так делать. — Она засмеялась. — Ну, я не знаю, на самом-то деле, просто так получается. Получается точно как с драками: драки бывают нечасто, но зато серьезно, люди калечат друг друга.

– И сколько же народу здесь живет? — спросила Тесса, когда они миновали Брайент и направились к лестнице.

– Не знаю, — сказала Шеветта, — и не уверена, что кто-нибудь знает. Раньше как было? Если ты что-то делаешь на мосту, если держишь какое-нибудь заведение, то в нем и живешь. Потому что вынужден. Вынужден быть собственником. Никакой тебе арендной платы, вообще ничего. Однако теперь здесь есть заведения, которые ничем не отличаются от обычных, понимаешь? Как тот "Сбойный сектор", в котором мы были. Кто-то владеет всем этим барахлом — они же оформили фасад магазина, и наверняка они платят тому парню, сумо, чтобы он спал на складе, охранял их лавочку.

– Но ты сама не работала здесь, когда здесь жила?

– Нет — сказала Шеветта, — я гоняла быстро, как только могла. Отыскала себе велик и объездила весь город, вдоль и поперек.

Они протолклись на нижний уровень и шли мимо ящиков с рыбой, разложенной на льду, пока не наткнулись на забегаловку, которую Шеветта запомнила со времени одной из поездок на южный конец моста. Порой там бывала еда, порой — только музыка; названия у забегаловки не было.

– Здесь бывают отличные копченые крылышки, — сказала Шеветта. — Ты любишь копченые крылышки?

– Я дам тебе знать, когда выпью пива. — Тесса разглядывала забегаловку, будто пытаясь определить, насколько та "маргинальная".

Оказалось, что можно купить австралийского пива, которое Тесса очень любила, — называлось оно "Красный паук", — его принесли в коричневой бутылке с наклейкой в виде красного паука, и Тесса объяснила, что такие пауки считаются австралийским аналогом "черной вдовы", а может, и хуже. Впрочем, пиво было действительно недурно, Шеветте пришлось согласиться с этим, и после того как они выпили по одной и заказали по новой, Тесса решила съесть чизбургер, а Шеветта — тарелку копченых крылышек с гарниром из жареной картошки.

В забегаловке и вправду пахло как в настоящем баре: прокисшим пивом, табачным дымом, подгоревшим жиром и потом. Шеветта вспомнила первые бары, в которые осмелилась зайти, — забегаловки вдоль сельских дорог в родном Орегоне — там пахло в точности так же. В барах, куда ее водил Карсон в Эл-Эй, почти что ничем не пахло. Пахло свечами для ароматерапии или вроде того.

У дальней стены заведения была построена сцена — попросту низкий черный помост, всего на фут выше уровня пола, — и на ней маячили музыканты, возились с проводами и аппаратурой: клавишными, барабанами, микрофонной стойкой. Шеветта никогда особенно не увлекалась музыкой, хотя в бытность курьером и любила потанцевать в каком-нибудь сан-францисском клубе. Вот Карсон, он был очень разборчив и пытался научить Шеветту ценить его музыкальные пристрастия, но ее это просто-напросто не увлекало. Он обожал разнообразное старье из двадцатого века, по большей части французское, особенно этого Сержа Как-его-там — действительно, редкостное дерьмо, будто парень онанировал, когда пел, но и это его не сильно вставляло. Шеветта купила тогда последний "Хромированный Коран" — "Моя война — это моя война", — вроде как из самозащиты, но даже ей самой не очень понравилось, а когда она в первый и единственный раз поставила запись при Карсоне, он так на нее посмотрел, будто она нагадила ему на ковер или еще хуже.

Парни, которые сейчас настраивались на маленькой сцене, были не с моста, но Шеветта знала, что есть музыканты, и при том знаменитые, кому не лень выступать и записываться на мосту — просто чтобы потом всем об этом рассказывать.

Больше всех на сцене суетится здоровяк, заросший белокурой щетиной, в какой-то дурацкой мятой ковбойской шляпе, сдвинутой на затылок. Он возился со своей не подключенной к усилителю гитаре и слушал другого парня, поменьше ростом, который был в джинсах с пряжкой на поясе, похожей на гравированный серебряный поднос.

– Эй, знаешь анекдот? — спросила Шеветта, показывая на бледного, как бутылочное стекло, блондина с пряжкой-подносом. — Одну девку насилуют в темноте, а она потом копам говорит: это сделал какой-то сетчатый. Ну, они отвечают: откуда ты знаешь, что это был сетчатый, раз было темно? А она: да у него же был такой крохотный член и такая здоровая пряжка на поясе!

– Кто такой "сетчатый"? — Тесса опрокинула в рот остатки пива.

– Скиннер их называл "красными шеями", — сказала Шеветта. — А сетчатый — это из-за нейлоновых бейсбольных кепок, которые они носили в то время, у них еще сзади такая сеточка, для вентиляции. Моя мать называла такие кепки "подайте-мне-кепочки".

– Это еще почему?

– Песня была такая: "Дайте мне кепочку". Их раздавали бесплатно, на них всякую рекламу тискали.

– Это что, музыка в стиле кантри или как там ее?

– Ну, нет, это больше похоже на "Герцогов Атомной Бомбы". Не думаю, что это кантри.

– Это музыка тех, кто лишен избирательных прав, в основном представителей белого пролетариата, — сказала Тесса, — которые влачат свое жалкое существование в пост-постиндустриальной Америке. Это если верить тому, что вещает "Реальность". А у нас в Австралии тоже есть анекдот про большие пряжки, только там пилот и наручные часы.

Шеветте почудилось, что блондин с большой пряжкой тоже пялится на нее, так что она отвела глаза и уставилась на толпу вокруг стола для игры в пул; там тусовалась парочка самых настоящих "сетчатых кепочек", и она показала их Тессе в качестве иллюстрации.

– Дамы, прошу меня извинить, — сказал кто-то. Женщина. Повернувшись, Шеветта оказалась прямо на линии огня двух очень серьезных сисек, зашнурованных в черный блестящий топ. Огромная копна нечесаных белых волос а-ля Эшли Модин Картер, певица, которую, должно быть, любят слушать "сетчатые", как считала Шеветта, — если они вообще слушают женщин, в чем она сомневалась. Женщина поставила две только что открытых бутылки "Красного паука" на их с Тессой столик.

– С комплиментами от мистера Кридмора, — сказала она, лучезарно улыбаясь.

– Какого мистера Кридмора? — спросила Тесса.

– Бьюэлла Кридмора, дорогуша, — ответила женщина. — Вон он, на сцене, готовится к проверке звука вместе с легендарным Рэнди Шоутсом.

– Он что, музыкант?

– Он певец, дорогуша, — сказала женщина и как-то внимательно посмотрела на Тессу. — Вы из отдела контрактов?

– Нет, — сказала Шеветта.

– Черт побери, — сказала женщина, и на мгновение Шеветте почудилось, что она сейчас заберет принесенное пиво, — я думала, вы представители альтернативного лейбла.

– Альтернативного чему? — спросила Тесса. На женщину будто снизошло просветление.

– Бьюэлл поет, дорогуша. И это совсем не похоже на то, что ты, наверное, называешь "кантри". Ну, на самом-то деле, это больше к корням относится. Бьюэлл хочет вернуть стилю кантри былое величие, обратить время вспять, мимо Уэйлона и Уилли 24, вернуться на забытую и, типа, "первобытную" родину. Так вот. Вещь. — Женщина просияла, глаза ее немного косили. У Шеветты возникло такое чувство, что эту тираду женщина заучила наизусть, и, судя по всему, не очень, но что ей, Шеветте, надо, дескать, самой разбираться, что тут к чему.

– Рэнди недавно научил Бьюэлла петь одну старую песню под названием "Виски и кровь потекли по дороге, но я не слыхал, чтобы кто-то молился". Это гимн, дорогуша. Очень традиционный. У меня от него мурашки по коже. Во всяком случае, называется он именно так. Но сегодня концерт будет более жизнерадостным, электрическим.

– Ваше здоровье, — сказала Тесса, — спасибо за пиво. Казалось, женщина озадачилась.

– О… на здоровье, дорогуша. Пожалуйста, не уходите, потусуйтесь. Это дебют Бьюэлла в Северной Калифорнии, он в первый раз будет петь со своими "Меньшими братьями".

– С кем? — переспросила Шеветта.

– "Бьюэлл Кридмор и его Братья меньшие". Думаю, это что-то из Библии, хотя не могу назвать вам главу и стих. — Женщина пошевелила в сторону сцены своей рвущейся на свободу грудью и решительно двинула в указанном направлении.

Шеветте, собственно, больше не хотелось пива.

– Она купила нам выпивку, потому что приняла нас за агентов из отдела контрактов. — Шеветта знала, что это такое, от Карсона. Отделом контрактов назывались те люди из музыкального бизнеса, которые искали и раскручивали новые таланты.

Тесса от души отхлебнула из своей бутылки и проводила глазами женщину — та остановилась у стола для игры в пул, чтобы перекинуться парой слов с одним из парней, красовавшихся в сетчатых кепочках.

– Здесь что, все вроде нее?

– Нет, — сказала Шеветта, — в городе, впрочем, есть особые клубы, где играют что-то в этом духе, но такой толпы на мосту я еще никогда не видала.

Проверка звука заключалась в том, что мужик в расплющенной ковбойской шляпе заиграл на гитаре, а блондин с большой пряжкой на поясе — запел. Они несколько раз начинали и прекращали исполнять какую-то песню, одну и ту же, каждый раз по-другому накручивая ручки на пульте, но сразу стало понятно, что гитарист действительно умеет играть (у Шеветты возникло чувство, что он пока не показывает, на что на самом деле способен), а певец действительно поет. Песня была про то, что ему так тоскливо, и про то, что ему надоело, что ему так тоскливо.

Бар тем временем начал заполняться народом, судя по виду, как местным — завсегдатаями, так и не местным; последние явно пришли специально, чтобы послушать группу. Местные отличались обилием татуировок, пирсингов на лице и асимметричных причесок, гости — головными уборами (по большей части сетчатыми кепочками и ковбойским шляпами), джинсами и свисающими (у мужиков, во всяком случае) брюшками. Брюшки выглядели так, будто переехали к своим обладателям как-то незаметно для последних и прописались на их, в общем и целом, обезжиренных телах. Подобное брюшко свисает над джинсами с достаточно узкой талией и распирает фланелевую рубашку, но ниже талии загоняется в штаны при помощи здоровенной пряжки.

Она уже пригубила, от скуки, присланное Кридмором пиво, когда увидела, что певец двинул в их сторону. Он одолжил у кого-то сетчатую кепочку и натянул ее задом наперед на свои противные, мокрые с виду, явно выбеленные волосы. Он был одет в ковбойскую рубашку цвета "электрик", на которой все еще виднелись горизонтальные, поперек грудной клетки, магазинные складки; белые, в виде жемчужин, пуговицы рубашки были расстегнуты на бледной впалой груди, совсем не похожей цветом на лицо, которое, как решила Шеветта, было загримировано. В каждой руке у певца было что-то вроде томатного сока в высоком бокале со льдом.

– Как оно? — сказал он. — Я тут только что видел эту… Мэри-Элис. Думал, вот принесу старушке чего-нибудь выпить. Я Бьюэлл Кридмор. Вам нравится пиво, дамы?

– Да, спасибо, — сказала Тесса и уставилась в противоположную сторону.

Кридмор, видимо, быстро, так, во всяком случае, показалось Шеветте, пораскинул мозгами и решил, что есть шанс получить благосклонность Шеветты.

– Слышали про нас в городе или там, в Окленде?

– Мы зашли сюда исключительно за копчеными крылышками, — сказала Шеветта, показывая на стоящую перед ней тарелку с куриными костями.

– И как они?

– Нормально, — сказала Шеветта, — мы как раз уходим.

– Уходите? — Кридмор сделал добрый глоток томатного сока. — Дьявол, мы же в десять начнем. Вам надо остаться и послушать. — Шеветта заметила странный налет на краях бокалов, похожий на зеленый песок, и теперь часть "песка" прилипла к верхней губе певца.

– Что ты там делаешь с этими "цезарями" 25, Бьюэлл? — это был верзила-гитарист. — Ты же мне обещал перед концертом не пить.

– Это для Мэри-Элис, — ответил Кридмор, жестикулируя одним из бокалов, — а это — для прелестной дамы. — Он поставил бокал, из которого отхлебнул, прямо перед Шеветтой.

– Тогда почему у тебя на губах эта чертова чесночная соль? — спросил верзила.

Кридмор оскалился и вытер губы тыльной стороной ладони.

– Нервы, Рэнди. Важная ночь. Все будет тип-топ…

– Да, Бьюэлл, должно быть. Если я вдруг увижу хотя бы намек на то, что тебя тошнит, для тебя это будет последний со мной концерт. — Гитарист отобрал у Кридмора бокал, осторожно хлебнул, с отвращением сморщился и куда-то пошел, унося с собой выпивку.

– Сукин сын, — констатировал Кридмор.

Именно в этот момент Шеветта увидела Карсона, входящего в бар.

Узнавание — с ее стороны — было мгновенным и стопроцентным. Это не был Карсон, одетый для посещения светских лож, пахнущих ароматерапией, — это был Карсон, экипированный для экспедиции в адские угодья.

Шеветта была вместе с ним, когда он покупал эту "экипировку", из-за чего ей пришлось выслушивать, что куртка сшита из аляскской воловьей шкуры (у аляскских волов, дескать, шкура толще, потому что зимы там холоднее) и является музейного качества воспроизводством оригинала, сшитого в тысяча девятьсот сороковых годах. Джинсы были чуть ли не дороже, и история их была более сложная. Деним для них ткали в Японии — древние американские станки бережно ремонтировались, — а уже, собственно, шили их не где-нибудь, а в Тунисе, по выкройкам группы голландских дизайнеров и историков моды. С подобной чушью Карсон носился как с писаной торбой — со всей этой "абсолютно аутентичной" поддельной чушью, так что, когда Шеветта увидела, как он переступил порог забегаловки, у нее не возникло и тени сомнения, что это он.

А еще, хотя и сама не знала, как, она поняла, что попала в беду. Возможно, подумалось позже, так вышло из-за того, что Карсон не знал, что она здесь, и поэтому был не сильно озабочен выглядеть рубахой-парнем, каким всегда притворялся рядом с ней, когда знал, что она смотрит.

Она смотрела и видела другого человека — очень страшного, очень холодного, озлобленного человека, — смотрела и знала, что это Карсон. Карсон медленно повернулся, чтобы просканировать бар…

Номер, который она исполнила, сильно удивил ее саму. А еще сильнее, наверно, этот номер удивил Кридмора. Верхушка огромной серебряной пряжки вдруг показалась ей удобным поручнем. Она схватилась за нее, потянула вниз, и Кридмор от неожиданности упал на колени, а она обняла его руками за шею и поцеловала взасос, полагаясь на то, что его затылок в перевернутой сетчатой кепочке закроет ее от Карсона.

Радостный энтузиазм Кридмора, к сожалению, примерно соответствовал тому, что она вполне могла ожидать, если бы было время подумать.

33. ДАРИУС

Райделл был на полпути назад, пробираясь через хруст и скрежет нижнего уровня, когда зазвонили очки. Он прислонился спиной к ближайшей стене, достал очки из кармана, раскрыл и надел.

– Райделл?

– Я.

– Приятель, это Дариус. Как ты?

– Сносно, — ответил Райделл. Очки почему-то чудили; странно растянутые фрагменты карт Рио неслись сверху вниз в поле его зрения. — Сам-то ты как? — он слышал визг электродрели, а может, электроотвертки — там, где-то в Эл-Эй. — Ты в "Драконе"?

– Да, — сказал Дариус, — у нас тут, похоже, большое строительство.

– Строительство чего?

– Не знаю, — ответил Дариус, — они тут монтируют новый узел, сразу за банкоматом. Где раньше у них продавалось детское питание и всякие там подгузники, помнишь? Парк не желает говорить, что за спешка; наверное, сам не знает. Но чем бы их чертов узел не был, ставят его во всех филиалах… Да, как добрался? И как там этот, как его, Кридмор?

– Думаю, он алкоголик, Дариус.

– Базара нет, — сказал Дариус. — Как новая работа?

– Ну, — сказал Райделл, — кажется, я пока в ней мало что понимаю, но становится все интересней.

– Что ж, это здорово, — сказал Дариус. — Я, кстати, просто так позвонил, узнать, как твои дела. Вот Хвалагосподу тут, привет тебе от нее… Хочет знать, по душе ли тебе очки.

Карты Рио задергались, съежились, вновь понеслись сверху вниз.

– Скажи ей, очки великолепны, — ответил Райделл. — Скажи ей "спасибо".

– Скажу, — сказал Дариус. — Давай там, смотри в оба.

– И ты не зевай, — сказал Райделл.

Дариус дал отбой, и карты потухли.

Райделл снял очки и убрал их подальше.

Кусок говядины. Может, зайти по пути и съесть немного говядины у "Шеф-повара гетто"?

Но тут он подумал про Клауса с Петухом и тут же решил, что сперва проведает "термос".

34. РАЗРЫВЫ В РЫНОЧНОМ КОНТИНУУМЕ

– На что это, по-твоему, похоже, Маршалл? — спросил Фонтейн своего адвоката, Маршалла Матитсе из фирмы "Матитсе, Рапелего и Ньембо", чья собственность состояла из трех ноутбуков и антикварного китайского велосипеда.

Маршалл на другом конце линии поцокал языком, и Фонтейн догадался, что адвокат как раз смотрит на списки, которые где-то нарыл мальчишка.

– Кажется, это описи содержимого депозитных сейфов, согласно требованиям государственного закона во всех штатах. Антитеррористическое законодательство. Не дает кому попало скапливать сырье для производства наркотиков, ядерные боеголовки и все в таком духе. Еще предполагалось, что оно поможет борьбе с отмыванием денег, но это было давно, когда деньги еще были большими пачками зеленой бумаги. Но на твоем месте, Фонтейн, я задал бы своему адвокату другой вопрос. Например: не нарушаю ли я закон, храня у себя подобные документы?

– А я нарушаю? — спросил Фонтейн. Маршалл несколько секунд хранил в телефоне молчание.

– Да, — наконец сказал он, — нарушаешь. Но это зависит от того, каким образом ты их получил. И я только что выяснил, что действительных владельцев собственности, указанной в каждой описи, уже нет в живых.

– Нет в живых?

– Абсолютно. Эти документы прилагались к завещаниям. Они все еще охраняются законом, но я вижу, что некоторые предметы являются собственностью, которая автоматически пошла с молотка, когда завещания вступили в силу.

Фонтейн оглянулся через плечо и увидел мальчика, по-прежнему сидящего на полу и сосущего через соломинку третий по счету стакан гуавы со льдом.

– Как ты это добыл? — спросил Маршалл.

– Не уверен, что знаю, — ответил Фонтейн.

– По умолчанию предполагается, что эти файлы нельзя взломать, — сказал Маршалл, — если ты, конечно, не федерал, Фонтейн. Если взлом произведен не тобой, то ты всего лишь нарушаешь закон о частной информации, не более того. Но если это сделал ты или если ты являешься сообщником взломщика, то ты виновен во владении запрещенной технологией, за каковое преступление ты можешь сесть в одну из тех на редкость эффективных тюрем, которые так заботливо обустроены.

– Не виновен, — сказал Фонтейн.

– Пусть будет по-твоему, — сказал Маршалл, — но если ты все-таки виновен, ты можешь, разумно все спланировав и обеспечив должную секретность, использовать такую технологию для выявления особых, крайне выгодных разрывов в рыночном континууме. Ты понимаешь, о чем я, Фонтейн?

– Нет, — ответил Фонтейн.

– Скажем так: если ты нашел способ завладеть документами, которые больше никому не по зубам, ты можешь поговорить об этом с человеком, знающим, какие именно документы нужно раздобыть, чтобы рассчитывать на максимальную отдачу.

– Слушай, Маршалл! Я вовсе не интересуюсь…

– Фонтейн, успокойся. Я понимаю, что торговать подержанными ножами и старыми, обглоданными крысами игрушками — твое любимое дело. Твое призвание. Ты занимаешься этим не ради денег, я знаю. Однако же если у тебя появился "черный ход" для доступа сам знаешь куда, я советую тебе тайно проконсультироваться со своим адвокатом, то есть со мной, и чем раньше — тем лучше. Слышишь?

– Маршалл, я вовсе…

– Кларисса наводит справки у одного из моих партнеров по фирме, Фонтейн. Я говорю тебе об этом строго конфиденциально.

Фонтейн не обрадовался.

– Она говорит о разводе, мой друг.

– Мне пора, Маршалл. Покупатели…

Фонтейн дал отбой. Новости Маршалла о Клариссе были не так уж новы для него, но до сих пор он старался избегать даже мыслей об этом.

Он понял, что слышит тихое, ритмичное щелканье, и, обернувшись, увидел, что мальчишка опять надел на себя шлем.

35. НА АВТОПИЛОТЕ

Шеветта не закрыла глаза, когда притянула к себе и поцеловала Кридмора, но, крепко обхватив его руками за шею, чтобы он не вырвался и спрятал ее от Карсона, она все равно ничего не могла разглядеть из-за рукава Скиннеровой куртки. Она могла лишь разглядеть — за расплывшимися на переднем плане скулой и левым ухом Кридмора — резкое, как выброс адреналина, продвижение Карсона сквозь толпу. Этот кадр был настолько шокирующим, что она не заметила ответной реакции Кридмора, язык которого ловко и напористо стремился сплестись с ее языком, а руки, забравшиеся под скиннеровскую куртку, страстно пытались поймать хоть один сосок.

Четкий кадр идущего Карсона тут же затмил крупный план лица Тессы, выпучившей от изумления глаза и готовой расхохотаться. Кридмор коснулся, наконец, вожделенной груди, и Шеветта, повинуясь рефлексу, сняла с его шеи левую руку и дала ему под дых, как сумела, жестко и точно, вложив в удар всю силу, которая у нее была.

Кридмор открыл голубые, налитые кровью глаза, и Шеветта оттолкнула его, отпихнула свой стул и скатилась под столик, теперь уже действуя целиком на автопилоте. Ей показалось, что она слышит, как Кридмор ударился головой о столешницу, пытаясь поймать ее, но теперь, когда он больше не впивался ей в губы, она почувствовала вкус его губ, и в этом было что-то до боли знакомое, и, в то время как разум еще механически воспринимал происходящее, тело решило уберечь ее от опасности простым способом. А именно бегом, на четвереньках — под столиком; на открытом пространстве — все так же на четвереньках, но набирая скорость; на спринтерской скорости — низко нагнувшись и выбросив руки вверх, чтобы сбить с ног любого, кто решит ее остановить; наружу — в дверь.

Туда, где инстинкт, шестое чувство, какое-то смутное воспоминание заставили ее повернуть направо, в сторону Окленда.

Она не снижала скорости, пока не почувствовала себя в безопасности и к тому времени уже поняла, каков был вкус поцелуя у Кридмора: вкус "плясуна". Ей стало любопытно, сколько же этой дряни досталось ей. Не много, наверное, но она ощущала наркотик в грохоте своего сердца, видела его в призрачных ореолах каждого фонаря и узнавала в том факте, что ничто из произошедшего на самом деле ее не так уж сильно волнует.

Под "плясуном" беда могла казаться незначительной.

Беда — это Карсон, подумала она, и именно выражение его лица, взгляд, который она всегда ловила, но никак не могла увидеть по-настоящему, заставили ее сильно испугаться. Она боялась его с тех пор, как он ударил ее, но не понимала этого так отчетливо. Он не сильно покалечил ее тогда, по крайней мере, в физическом смысле. Она жила там, где люди калечили друг друга, ранили по-настоящему, а этот симпатяга, мальчик из мира медиа, который даже не знал, как правильно бить, — разве он был опасен?

Но теперь под действием остатков наркотика из слюны Кридмора она испугалась вовсе не того, что Карсон ее когда-то ударил или что он может сделать это опять, а того, что как-то инстинктивно догадалась: с ним что-то не то, что-то решительно не в порядке. Что Карсон — значит "плохие новости", и Карсон умело скрывает это — всегда, постоянно и более тщательно, чем выбирает свои чертовы шмотки.

Тесса, после знакомства с Шеветтой, в результате которого Шеветта переехала в Малибу, сказала ей, что завидует мужскому бессилию как сигналу бедствия. Даже если они сами не отдают себе отчета в этом, сказала Тесса, все равно от них ничего не дождешься. Но нам, женщинам, этого не дано: мы остаемся с ними, если даже помочь уже ничему нельзя, — но ты не можешь с ним оставаться, если он ударил тебя, потому что он сделает это снова.

Теперь Шеветта просто шла в сторону Острова Сокровищ; мост казался призрачным, однотонным, может быть и под действием "плясуна", но ей было все равно.

– Беспредел, — сказала она. Такова была ее реакция на события. Она остановилась. Может быть, всего лишь реакция на Карсона.

– Эй, Шеветта.

Обернувшись, она увидела знакомое лицо, вот только не помнила имени. Растрепанные бледные волосы, узкое жесткое лицо, по левой щеке змеится страшный шрам. Когда-то он был тоже курьером, в бытность ее службы в "Объединенной", — не из Шеветтиной бригады, а так, знакомый по вечеринкам.

– Цапля, — она вспомнила имя.

– Я думал, тебя здесь нет, — сказал Цапля, было заметно, что несколько зубов у него сломаны.

Может, у него и в голове что-то сломано, испугалась она. А может, просто случился какой-то выброс в атмосферу сегодня вечером.

– Меня не было, — сказала Шеветта.

– А где ты была?

– В Южной Калифорнии.

– Ты там гоняешь? Курьеришь?

– Нет, — отвечала она.

– Я теперь не могу гонять, — проговорил Цапля, переступая с ноги на ногу, левая нога не сгибалась: с его коленом было что-то не то. — Я врезался в "воронок".

– Точно, авария! — и Шеветта на миг задумалась, сколько воды утекло, раз она не помнит. — Страховку дали?

– Мать их так, не дали — тачка-то оказалась из городского ДЮ. — Ну да, Департамент юстиции! Напустил на них адвокатов… — калека пожал плечами. — Один из моих адвокатов, Ньембо… Знаешь этих трех типов? Беженцы из Африканского Союза, помнишь? Ньембо — он знает этого, как его, Фонтейна. Фонтейн, помнишь?

– Да, — сказала Шеветта и оглянулась на всякий случай. — Он все еще в Окленде, дети, жены и все такое?

– Нет, — сказал Цапля, — нет, у него магазин, прямо тут, наверху, — он махнул рукой. — Там и спит. Продает всякий хлам туристам. Ньембо сказал, что женушки решили с ним покончить. — Он искоса взглянул на нее, шрам на щеке стал заметнее. — Хорошо выглядишь. Прическу сменила.

Вид шрама вызвал новую реакцию "плясуна"; она содрогнулась: в голове возник прежний расклад карт — Карсон со злобным лицом, засунув руки в карманы кожаной куртки, идущий ей навстречу по мосту.

– Хорошо, что увиделись, Цапля.

– Да, — сказал он с печалью и безнадежностью в голосе. Он зябко повел плечами, будто хотел немного освободиться от боли, потупил глаза и двинулся прочь, в ту сторону, откуда пришел. Шеветта посмотрела вслед его хромающей походке, изуродованная нога прямая, словно палка.

Она застегнула молнию своей кожаной куртки и пошла искать лавку Фонтейна, гадая, узнает ли он ее, если она вообще найдет его.

36. ОТЛИЧНЫЙ ВИД

Райделл купил в "Шеф-поваре гетто" "тарелку мяса" в одноразовой миске из белой пены, после чего ему пришлось думать, как забраться по лестнице, ничего не пролив.

Взбираться по лестнице с горячей тарелкой в руке была из тех еще затей, которые обычно не приходят нормальным людям в голову, и Райделлу было нелегко. Карабкаться, цепляясь одной рукой за долбаные ступеньки, а другой стараясь удержать горячее варево, надо было иметь сноровку.

Однако он добрался до верха, не расплескав ни капли, потом поставил еду и стал отпирать решетку (сечением два на четыре дюйма с ячейками в виде сот). Решетку держали хромированные непальские замочки по обоим краям на скобах; ключи, висевшие на гвозде, он обнаружил, когда уходил. В смысле защиты это была абсолютно бессмысленная конструкция, так как любой мог забраться внутрь, открыв отмычкой замочки, выломав ломиком скобы или просто дергая сетку, пока не вылезут гвозди. С другой стороны, подумалось Райделлу, если уйдешь и не запрешь эту доску и кто-то попросту вынесет твое барахло, даже не приложив к этому усилий, будешь чувствовать себя еще большим придурком.

Управившись, он присел на край кровати с миской и пластмассовой ложкой, которую ему дали бесплатно. Едва он начал вдыхать пар, поднимающийся от горячей еды, ему пришло в голову, что стоит сначала проверить "термос". Проектор — так назвал его Лэйни. Райделл вздохнул, поставил тарелку на пол и встал (правда, в три погибели).

Посылка "ГлобЭкс" была по-прежнему в шкафчике, за вещмешком, и обтекаемый металлический цилиндр по-прежнему был на месте.

Он сел обратно, поставив посылку рядом с собой на кровать, и принялся уплетать остывающее мясо, которое и вправду стоило того. Странное дело — и почему такое, как попало настроганное, в сущности, напрочь разваренное мясо неясного происхождения — возможно, и вправду говядина — при определенных обстоятельствах бывает вкуснее, чем настоящий сочный бифштекс? Он слопал все, до последнего зернышка риса, до последней капли бульона, и решил, что зазывалы поставили три с половиной звезды на карте для туристов в нужное место.

Потом он открыл посылку "ГлобЭкс" и вынул оттуда "термос". Снова увидел стикер "Отличный вид" и понял не больше, чем в прошлый раз. Поставил предмет на пестренький коврик и достал спрятанный в изголовье кровати кнопарь. С его помощью он открыл пластиковые конверты, в которых хранились кабели, и уселся их рассмотреть.

Вот этим, подумал он, стандартным сетевым, подключается любой ноутбук к обычной стенной розетке, хотя конец, который втыкается в "термос", выглядит несколько иначе. А вот второй, однако, серьезная вещь, одни разъемы на концах чего стоят. Райделл нашел гнездо, в которое, очевидно, втыкался один конец этого кабеля, — только куда, скажите на милость, втыкать второй? Если малыш сумо сказал ему правду, то это был специальный кабель, которым "термос" подключался туда, куда его редко кто подключает. Оптический кабель, судя по виду.

Сеть — это просто. Над чем пришлось ломать голову, так это над тем, где в этой каморке стенная розетка, но, в конце концов, он ее нашел (на самом деле это была отводка обычной желтой промышленной жилы) там же, в вещевом шкафчике.

На цилиндре не видно ни ручек, ни выключателей. Он подключил сетевой кабель к розетке, снова уселся на кровать, держа свободный конец в руке и разглядывая серебристый цилиндр.

– Черт знает что, — сказал Райделл и воткнул в цилиндр кабель. В момент подключения его посетило ясное, почти реальное видение, в котором "термос" — ни малейших сомнений — был нашпигован пластиковой взрывчаткой, снабжен детонатором и только ждал, что…

Но нет, если бы "термос" был бомбой, Райделл был бы уже мертвым. Мертвым он не был.

Но и "термос" не подавал признаков жизни. Райделлу показалось, что он слышит тихое гудение — вот, собственно, и все.

– Ни хрена не понятно, — констатировал Райделл.

Какое-то мерцание. Неоновая бабочка. Порванные крылья.

И тогда ниоткуда возникла эта странная девушка, стоящая на коленях, — так близко, что его сердце перевернулось и замерло.

Что это — вот ее не было и вот она есть. Закололо в груди, и тогда он вспомнил, что нужно дышать.

Если бы Райделла попросили описать ее, он сказал бы: красивая, и встал бы в тупик, не сумев объяснить, почему. Ему показалось, что она прекрасный пример той "гибридной страсти", о которой говорил Дариус, но он понятия не имел, какие расы скрестили здесь свою кровь.

– Где мы? — спросила она.

Он заморгал от растерянности, не понимая, кого она видит и к кому обращается — к нему или к кому-то другому в другой реальности.

– Ночлежка с кормежкой, — сказал он в порядке эксперимента. — Бухта Сан-Франциско и Окленда.

– Вы друг Лэйни?

– Я… Ну да.

Теперь она осматривалась — с явным интересом, и Райделл почувствовал, что мурашки побежали по его спине; он увидел, что на ней одеяние, повторяющее, как в зеркальном отражении, его собственное, хотя на девушке все сидело прекрасно и, разумеется, смотрелось совсем по-другому. Свободные штаны цвета "хаки", синяя джинсовая рубашка, черная нейлоновая куртка, на груди прямоугольник на "липучке" — в него вставляется логотип компании. И так далее, вплоть до черных носков (с дырками на пальцах? — вдруг подумал он) и меньших по размеру черных рабочих ботинок, которые он купил, чтобы ходить в "Счастливый дракон". Но он оторопел потому, что знал, видел, действительно видел, что в момент своего появления она стояла перед ним на коленях голой.

– Я Рэи Тоэи, — сказала она. Волосы у нее были жесткие и блестящие, стрижка небрежная, но безупречная, губы полные, но неулыбчивые. Райделл протянул руку, и рука прошла прямо сквозь ее плечи, сквозь кольца когерентного света, которым, как он прекрасно знал, она и была. — Это голограмма, — сказала она, — но я настоящая.

– Где вы?

– Я здесь, — сказала она.

– Но где вы по-настоящему?

– Здесь. Голограмма не ретранслируется. Ее генерирует узел "Отличный вид". Я здесь, вместе с вами. Комната очень маленькая. Вы бедны? — она протиснулась рядом с Райделлом (он догадался, что она бы легко прошла сквозь него, не подвинься он вовремя) на край кровати, чтобы рассмотреть покрытую солью полусферу из пластика. Райделл заметил, что она в буквальном смысле является источником света, хотя этот свет почему-то казался ему отраженным, лунным.

– Комнату я снимаю, — ответил Райделл. — Да, я не очень богат.

Услышав это, она оглянулась.

– Я не хотела обидеть вас.

– Все о'кей, — сказал Райделл, глядя то на проектор, то на нее. — Я просто имел в виду, что многие люди сказали бы, что я беден.

– Но еще больше людей сказали бы, что вы богаты.

– В этом я что-то не уверен…

– А я уверена, — сказала она. — Сейчас в мире большинство живущих людей гораздо менее богаты, чем вы. У вас есть ночлег, у вас есть одежда. Я вижу, что вы только что ели. Как вас зовут?

– Берри Райделл, — сказал он, вдруг застеснявшись. Но, подумал он, по крайней мере, я знаю, кто такая она или кем считается. — Слушайте, я вас узнал. Вы — японская певица, ну та, которой… В смысле, которая…

– Не существует?

– Я этого не говорил. В смысле, это ведь вы должны были выйти замуж за этого парня — ирландца, китайца, то есть неважно, в общем, из этой дурацкой группы?

– Да. — Она вытянулась на кровати, лежа на животе, подперев руками подбородок, головой всего в нескольких дюймах от затуманенного пузыря из пластика. (Райделл на миг отчетливо представил, как, словно из-под воды, тусклым глазом какого-нибудь бегемота, смотрит на нее этот пузырь.) — Но мы не поженились, Берри Райделл.

– Откуда вы знаете Лэйни? — спросил он ее, надеясь нащупать хоть какую-нибудь нить, связывающую их.

– Мы с Лэйни друзья, Берри Райделл. Вы знаете, где он сейчас?

– Точно не знаю, — ответил Райделл, что было правдой.

Она перевернулась — великолепная и в буквальном смысле светящаяся, в нелепой зеркальной копии его экипировки, которая смотрелась на ней, как образец последней высокой моды, и поразила его своим полным печали взором. В эту секунду он вполне готов был добровольно и счастливо смотреть в ее глаза, была бы она только согласна, — и просидеть так, разумеется, вечность.

– Нас разлучили с Лэйни. Я не могу понять почему, но хочется верить, что в наших интересах. Кто дал вам проектор, Берри Райделл?

– Я не знаю, — ответил Райделл. — Сюда он был доставлен из "ГлобЭкс" на имя Лэйни. Адрес отправителя — Мельбурн, компания "Парагон-Азия"…

Она подняла брови.

– Вы не знаете, почему мы оказались с вами здесь, в Сан-Франциско, Берри Райделл?

– Нет, — сказал он. — А вы?

– Лэйни считает, что мир скоро рухнет, — сказала она, и улыбка ее была лучезарна. Он не мог не улыбнуться в ответ.

– Я считаю, что мы уже пережили это, когда кончился век.

– Лэйни говорит, что миллениум был всего лишь датой. Лэйни уверен, что на этот раз все случится по-настоящему. Но я не говорила с ним очень давно, Берри Райделл. Не знаю, насколько мы стали ближе к узловой точке.

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга рассказывает об убийстве Григория Распутина. Автором представлена своя версия этого нашумевшег...
В детстве он дарил мне конфеты, рисунки и улыбки. Он обожал свою маленькую подружку и никому не позв...
Что мы знаем о царствовании императора Николая Первого? Чаще всего – лишь то, что сей монарх подавил...
Все больше и больше успех нашей жизни зависит от умения общаться. Навыки эффективной коммуникации – ...
Только начните говорить «а пошло все на…», и эти слова, как современная магическая мантра, изменят в...
В 70–80-х годах прошлого столетия одно только упоминание имени Владимира Калиниченко приводило в тре...