Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание Берия Лаврентий

О руководстве РККА и вообще о руководстве

Как-то перед войной товарищ Сталин мне сказал: «Наломали мы дров, Лаврентий, много невинных голов полетело, обыграл нас враг. Твоей вины тут нет, это мы здесь в Москве Ягоду и Ежова просмотрели и вообще вопрос ЧК запустили. А там главное. Если в ЧК враги, это по всей стране врагам потачка будет».

А потом началась война, и мы быстро увидели, что и в том правда, что правильно головы рубили, и в том правда, что невинные тоже попали в оборот. Когда война началась, тут быстро проявилось, кто был честный человек, а кто враг. Потом война кончилась, и оказалось, что все равно не все враги выявлены. Я сказал товарищу Сталину, он согласился и сказал так: «Дурак бывает хуже врага, но все-таки это только дурак. Он не скрывается, а если считает себя умным, то это все равно его умным не делает. Его дурость видна любому толковому работнику. А враг всегда стремится скрыться за обликом честного человека и если он маскируется умело, мы его воспринимаем как своего. Вот что страшно. От дурака средство найти можно, а от предательства не найдешь. Поэтому так важна бдительность. Надо стараться разоблачить врага, пока он еще не предал. Пока он не предал, он вынужден работать на нас, на наше дело, а если он хочет занимать видное положение, ему приходится работать на нас хорошо. Важно разоблачить врага тогда, когда он еще на нас работает больше, чем против нас».

Я много над этими словами думал. Когда я стал Наркомом (внутренних дел СССР. – С.К.), самые крупные заговоры были уже вскрыты и ликвидированы, кроме заговора Ежова и Фриновского и еще по мелочам, это уже я размотал. А по старым заговорам я только материалы читал и удивлялся, какими мы слепыми были. Туполев почти десять лет морочил нам голову рекордами, и Серго его поддерживал, и Михаил Каганович, а потом спохватились, у всех авиация современная, а у нас загробное рыданье. Еле-еле выправили до войны, и то не все. Старые конструкторы не дали ни одного боевого самолета, все дали молодые ребята перед войной. Если бы мы Туполева на три года раньше посадили, он бы и Мясищева с Петляковым с собой не потянул, и сам бы начал правильно работать раньше.

Самая страшная ошибка для большого руководителя, это не видеть того, что есть, и видеть то, чего нет. Мы не видели молодых генералов, думали, что Тухачевский голова, и Якир голова, и Уборевичу верили. А потом я сразу после войны попросил ребят из Экономического Управления составить справку, когда начались разработки того оружия, которым мы выиграли войну. И оказалось, что почти все было сделано почти перед самой войной. До этого все перспективные идеи военная оппозиция задерживала. И самолеты с рациями, и новые танки, и новые самолеты.

Тухачевский мог всю ствольную артиллерию погубить. Минометы – какое великое дело, а внедрили уже когда война началась. Началась война, целый наркомат образовали по минометам, а можно было сделать до войны, как легче могли войну начать.

Армейские генералы очень виноваты перед страной и народом, армию готовили плохо, технику осваивали плохо, больше блестящими сапогами любовались, чем делом. Даже когда РККА почистили, гнили осталось много, как показала война.

И воевали в начале войны плохо. Не все, но чем выше был командир, тем хуже командовали. Тимошенко и Жуков и весь их аппарат фактически провалились. Плохо к войне подготовились. Кричали: «Ворошиловский стрелок, ворошиловский стрелок», а надо было учить стрелять боевыми патронами. Сколько на учебу патронов не потратишь в мирное время, все равно во время войны окупится.

Когда я пришел в наркомат, сразу спросил, как у нас стреляет средний боец. Толком не знают. Показывают сводки, на бумаге тревоги нет. Провели стрельбы по внутренним войскам, по пограничной охране. Низкие результаты. Я говорю, что же это за конвойная служба? Если у вас заключенный побежит, вам на подводе боезапас не подвезут, что на себе будет, с тем и в погоню уйдете. Расстреляете носимый боезапас без толку, а потом что? Нет, чекист должен стрелять пуля в пулю.

Начали стрелять. Подготовили снайперов в наркомате больше, чем было снайперских винтовок. Когда война началась, я говорю Новикову (заместитель наркома вооружения. – С.К.), ты мне дай хорошие винтовки и договорись с оптиками насчет прицелов. Один снайпер стоит десятка обычных бойцов, а отличный снайпер может и сотни стоить. И то же самое я говорил генералам всю войну, а толку было мало.

Кажется Еременко мне как-то сказал: «Товарищ Берия, когда боец в атаку идет, ему не до снайперского прицела, он очередь дал из автомата, немец испугался, и бойцу веселее».

Я академии имени Фрунзе не кончал, но всегда считал так. Если тебя научили стрелять по снайперски, то ты и в атаку будешь идти как снайпер. Поднялся, бежишь, пока артиллерия стреляет, враг не очень будет стрелять в ответ. Автоматчики пусть стреляют не прицельно, но если в отделении все снайперы и хотя бы у трети снайперские винтовки, как только немцы побежали, их можно быстро выбивать. Даже рукопашную можно по другому вести. Я это говорил Жукову, Василевскому, Коневу. А они махнут рукой – мол, нет, в бою так не получится. А у меня пограничники с самых первых дней так воевали, не числом, а умением. Воевали не на плакате, а в бою.

Комментарий Сергея Кремлёва

Упрёки Л.П. Берии в адрес руководства РККА относительно пренебрежения к снайперским методам ведения войны более чем обоснованны. В армии до войны больше заботились о посыпанных песком дорожках, чем о снайперах. Как сообщает нам Советская военная энциклопедия 1979 г., «снайперское движение родилось» лишь в боях за Ленинград и «развернулось в 1941–1942 гг. в стрелковых частях и соединениях Красной Армии, а также и в войсках НКВД».

Однако в войсках НКВД уже в довоенное время, особенно после прихода в наркомат Л.П. Берии, снайперское дело стояло на высоте. Берия (он, к слову, и сам отлично стрелял) считал снайперскую подготовку важнейшим элементом боевой подготовки. Поэтому с мая 1942 г., когда во всех войсках НКВД снайперская подготовка усилилась после инициативы войск НКВД охраны тыла Ленинградского фронта, за год в НКВД было подготовлено снайперов больше, чем во всей Красной Армии. В войсках НКВД были сформированы целые снайперские подразделения.

По состоянию на 30 июня 1943 г. в войсках НКВД (погранвойска, конвойные войска, охрана промышленных объектов, оперативные войска) имелось по штату 25 410 снайперов при наличии 18 421 снайперской винтовки (то есть – с оптическим прицелом). Как докладывал Л.П. Берии заместитель наркома по войскам генерал-лейтенант А.Н. Аполлонов (1907–1978), «этим количеством снайперских винтовок в войсках подготовлено 27 604 снайпера, из которых 19 932 человека прошли боевую стажировку в частях действующей Красной Армии».

Генерал Аполлонов также сообщал, что «за время стажировки снайперами войск НКВД уничтожено 216 640 солдат и офицеров противника».

Наши потери составили 1158 человек, из них 375 человек убитыми, 770 ранеными и 13 человек без вести пропавшими.

Лично меня цифра боевых успехов снайперов НКВД просто-таки ошеломляет. Уничтожить силами двадцати тысяч снайперов за два года войны более двухсот тысяч военнослужащих врага – это не просто подвиг. Это – качественно иной уровень организации всех военных действий. Если бы относительная насыщенность частей РККА снайперами составляла хотя бы пятую часть от показателей войск наркома Берии, то война была бы к лету 1943 г. закончена самым эффективным образом – бойцы РККА просто перестреляли бы весь вермахт – от рядовых до гауптманов и майоров. А с одними оберстами, генералами и фельдмаршалами фюрер много не навоевал бы.

Конечно, в окопе всё не так просто, как на бумаге, но массовая подготовка снайперов в войсках НКВД доказывает, что подготовка масс снайперов в Красной Армии могла бы стать мощным средством ускорения конца войны.

216 тысяч уничтоженных немцев – это ещё один замолчанный стратегический успех в Великой Отечественной войне, достигнутый войсками НКВД, высокая подготовка которых стала результатом и трудов наркома Берии. Какой образ бойца НКВД дают сегодня? «Вертухай»… А подлинный боец НКВД – это снайпер.

В цифру «216 640» верится с трудом, однако она, судя по всему, соответствует действительному положению дел. Ведь работа снайперов – штучная, тут учёт идёт точный. К тому же снайперы НКВД не могли не быть в ходе стажировки в Красной Армии объектом особо ревнивого внимания со стороны армейского командования, так что приписок армейцы не допустили бы. А НКВД со второй половины войны направляло на фронты одновременно до 1000 снайперов с их заменой через каждые 15–20 дней.

Командование Красной Армии, «распробовав», что и к чему, пыталось решить проблему просто – начальник Главного управления формирования и укомплектования войск РККА генерал-полковник Щаденко составил проект постановления ГКО о развитии снайперского дела в Красной Армии, где предусматривалось выделение из войск НКВД 15 000 снайперов для укомплектования снайперских подразделений, формируемых в частях и соединениях действующей Красной Армии.

Иными словами, Наркомат обороны вместо резкого усиления снайперской подготовки в войсках просто вознамерился заполучить в своё распоряжение готовых снайперов Берии. Однако этот номер у армейских маршалов и генералов не прошёл. Войска НКВД и так с начала войны отдали в армию очень много отличных бойцов – смелых и умелых. Одни 15 дивизий НКВД, которые были срочно сформированы для защиты дальних подступов к Москве, чего стоили! В результате такой «донорской» работы некомплект личного состава войск НКВД до штатного составлял к середине 1943 г. ни много ни мало – 106 тысяч человек.

Тем не менее войска НКВД и во второй половине войны были для действующей армии надёжным резервом – как боевым, так и кадровым.

У меня отношения с генералами всегда плохо получались. Они любят сами приказывать, а когда им приказывают, не любят. Если товарищ Сталин дает указание, еще тянутся, а если ниже – когда как. Каста. И как ее ни чисть, все равно каста.

С армией то плохо, что ее уровень в мирное время и без противника не узнаешь. С заводом все ясно. Сделал 10 тыс. тракторов – хорошо. Смог сделать 15 тыс. – еще лучше. Ломаются твои 10 тыс. – плохо. Не ломаются твои 15 тыс. – получи орден Ленина. А тут учения провели, красные синих побили, условные потери, условные рубежи. А потом война началась, и до Москвы отошли.

И если бы сил в 1941 г. не было, так нет, были силы. К сентябрю 1941 г. мы их могли остановить на рубежах Резервного фронта, но снова подвели генералы. Об этом тяжело сказать открыто, но все равно завтра мои записки в печать не пойдут. Может придет время, когда мы полную историю войны напишем.

О Лазаре Моисеевиче Кагановиче

Из всех близких соратников товарища Сталина Лазарь Моисеевич Каганович самый, как я считаю, энергичный. Мы с ним плотно познакомились еще когда я работал в ГПУ, и сразу нашли общий язык. Потом, когда меня провели первым секретарем в Грузии и немного позднее во всем Закавказье, я часто имел с ним дело в Москве по разным линиям. Часто по политической, а больше по хозяйственной. Я попрошайничал, а он давал. Бывало давал и все, что просили. Он мне тогда говорил: «Ты, товарищ Берия, умеешь просить. Другие только что не христарадничают, а то бывает пристанут, как репях, а ты просишь много, а всегда обоснуешь. Все бы так».

Я ему говорю: «А все бы так просили, ты, Лазарь Моисеевич, мне бы так много не давал». Он засмеялся, говорит: «А твоя правда, черт».

Он мне помогал и по политической закалке. Когда меня перевели на партийную работу, он со мной хорошо поговорил и помог. Сказал тогда, что у него на Украине и у меня на Кавказе гнилое место – это национализм. Он сказал, что самый большой национализм и кадры националистов, это на Украине и в Грузии, так что болячки сходные. И советовал, как лечить. Я думал тогда, что он насчет Украины преувеличивает, какая разница, русский, украинец, а полностью понял уже перед войной, когда столкнулся с националистами в Западной Украине и потом, во время войны, когда вычищали бандеровцев.

Тогда мне запомнилось, что Лазарь Моисеевич мне говорил, что национализм надо беспощадно корчевать, а национальное чувство наоборот надо развивать. Но надо развивать его так, чтобы грузин или украинец видели, что они живут не только в Грузии, но и в Союзе ССР, что грузинский народ, это часть советского народа. Тогда он и свою нацию будет уважать, и другие нации тоже будет уважать. Хороший был совет. Это правило можно считать на все времена, тут нам еще работать и работать.

Что мне нравится в Кагановиче, это его въедливость. Образование у него, как он сам говорит, одна дратва, два жернова да конфеты вприглядку (в юности Л.М. Каганович работал во многих местах, в том числе в обувной мастерской, на мельнице и на кондитерской фабрике. – С.К.), но знаний у него побольше, чем у иного профессора. Библиотека у него огромная, и он сам признавался, что нет для него лучшего дела, чем новую книгу в руки взять и что-то новое узнать. Другое дело, что это удовольствие у нас не часто бывает. Но видно, что учится он много. Технического образования у него нет, а в технических вопросах он разбирается с толком. Я это хорошо помню по нефти. И в перевозках он хорошо разбирается, знает железнодорожное хозяйство. Не раз хвалился, что тут ему очки не вотрешь, халтуру сразу чует.

После моего переезда в Москву я с Кагановичем пересекался часто, особенно после того, как в феврале 1941 г. я тоже стал Заместителем ПредСовнаркома. Лазарь других не жалел, но и себя не жалеет. А чаще он подходил объективно, умел подойти к вопросу и к человеку с пониманием. Но отдыхать не умеет, работал всегда как вол. Я его плавать звал, отнекивается, говорит, что не пловец. Зато на лыжах я его видел, но тут я сам не лыжник.

Когда Серго (Орджоникидзе. – С.К.) умер, Лазарь не сразу стал Наркомом, вначале был Межлаук, но Межлаук не потянул, а потом его арестовали, еще Ежов. Но до этого было ясно, что человек не туда тянет. Когда Лазарь был назначен вместо Межлаука, я сразу сказал, что это хорошая смена Серго. И даже лучше. Серго брал общим размахом. А тут уже надо было брать конкретнее, и кадры подбирать. У нас тогда с нефтью неважно шли дела, и тогда нам Каганович крепко помог, собрал совещание, сам приезжал, вместе дело выправили.

Много пришлось вместе поработать в войну, когда шла эвакуация и потом. Считаю, что мы вместе с ним тогда железную дорогу расшили, очень гиблое место было. Я ему и кадрами помог, но вообще тянули вместе.

Лазарь Моисеевич человек неровный, но я ценю в нем его искреннюю черту. Если рубанет, так рубанет. Мне за ним приходилось часто подчищать, но часто он и помогал, не отказывался.

Уже после войны он похвалился: «Мы в 1941 г. на восток полторы тысячи предприятий эвакуировали. Кто еще такое смог бы?». Я ему тогда сказал: «А без моих чекистов ты все это эвакуировал бы?» Он поморщился, а потом говорит: «Да, Лаврентий, ты всегда помогал по первому сорту».

О Георгии Максимилиановиче Маленкове

Если бы я был писателем, я бы написал о Георгии Максимилиановиче Маленкове книгу. Он известный в стране человек, особенно за войну выдвинулся в самые близкие соратники товарища Сталина вместе с Вячеславом Михайловичем Молотовым. Но настоящего Георгия мало кто знает. Может, его только два человека и знают, я и товарищ Сталин. Георгия Максимилиановича считают человеком даже нерешительным, а на самом деле из него получился бы хороший чекист. И человек он смелый, мне многие рассказывали, как он вел себя на фронте. Под Сталинградом он чуть не погиб, но под бомбами держался так же спокойно, как на заседании в Кремле. Это не я придумал. Это мне говорил человек, который стоял рядом с ним в траншее и тоже был под бомбежкой.

Я с Георгием часто контактировал еще по работе на Кавказе, а когда перешел в Москву, то вместе с Георгием чистили авгиевы конюшни в Наркомвнуделе, и потом он очень помог с кадрами (в 1934–1939 гг. Г.М. Маленков был заведующим отделом руководящих кадров ЦК, с марта 1939 г. стал начальником Управления кадров и секретарём ЦК ВКП(б). – С.К.).

Георгий Максимилианович много сделал для страны, во время войны товарищ Сталин чаще всего вызывал к себе после товарища Молотова Георгия и меня. Товарищ Молотов много работал, но мы тоже не отставали. Мы тогда хорошо с Маленковым сработались, по всем линиям, и хорошо понимали друг друга. И сейчас хорошо понимаем. Но надо сказать честно, что Георгий не тянет на первую скрипку, он должен к кому-то приклониться. Сейчас товарищ Сталин нас в одну упряжку впряг, и мы ее тянем.

Маленков уступает Жданову. Жданов был человеком сильной воли и широкого взгляда. Товарищ Сталин очень его ценил за все, а особенно за самостоятельность. По жизни Жданов был мягким человеком, а финны его боялись больше товарища Сталина. Вроде оснований и не было, Жданов к финнам относился спокойно и всегда говорил, что на финнов жать не надо, с ними добром больше получишь. А все равно они его боялись. А Георгий другой, но твердость в нем есть. Плохо то, что, бывает, не сразу эта твердость проявляется.

Я его знаю лучше кого другого, кроме товарища Сталина. Товарищ Сталин всех нас знает лучше, чем мы сами себя знаем. Мы с Георгием как начали с подготовки акта сдачи-приемки Наркомвнудел, так все время вместе и работаем в контакте, по всем линиям. Не обо всем можно сегодня сказать, но надо будет позже вспомнить все то, что мы вместе делали после войны и сейчас делаем. А делаем мы много.

Комментарий Сергея Кремлёва

Слова Л.П. Берии о том, что Маленков «не тянет на первую скрипку» и должен «к кому-то приклониться», оказались пророческими для судьбы как Берии, так и Маленкова. После смерти Сталина лишь «тандем» «Берия-Маленков» мог бы везти Россию к умному и стабильному будущему. Маленков мог сидеть впереди, но основную «работу педалями» проводил бы Берия.

Маленков же поддался Хрущёву, вначале предав Берию, а позднее проиграв и себя, и, как сейчас ясно, будущее СССР.

Маленков мог взять на себя много и брал на себя много, но – лишь при наличии над ним сильного лидера, конкретно – Сталина. Оказавшись после смерти Сталина Председателем Совета министров СССР, Маленков пошел на поводу у Хрущёва, которого тогда уже вовсю «пасли» агенты влияния Запада.

В результате, как я уже сказал, Маленков отдал на заклание Хрущёву и возникающей «пятой колонне» не только Берию, но и себя. Разница была в том, что Берию тогда же, летом 1953 г., убили, а Маленкову была суждена через четыре года, в 1957 г., лишь политическая смерть в составе «антипартийной группы Кагановича, Молотова, Маленкова и примкнувшему к ним Шепилова», подвергнутой политическому растерзанию через год после ХХ съезда, на Июньском 1957 г. Пленуме ЦК.

После этого Маленков лишь долго и бесславно доживал, скончавшись в 1988 г., на 86-м году жизни.

О Науме Марковиче Анцеловиче

Сегодня мы все размышляем о том, каким должен быть советский руководитель, особенно министр. Товарищ Сталин нам уже не раз говорил, что министр у нас, это работа мужицкая, надо семь жил иметь. Так оно и есть. Вахрушев был рабочей закалки, а в 45 лет умер (бывший нарком угольной промышленности СССР Василий Васильевич Вахрушев, с 1943 г. Герой Социалистического Труда, родился в семье тульского рабочего в 1902 г., а в 1947 г. скончался. – С.К.), работал на износ. И все, кто честно работает, работают на износ, а там как получится.

А бывает так, что человек вроде и сознательный, а работать на износ не может. Не то что не хочет, а не может, нет у него вкуса к работе. Вот недавно умер Анцелович, и товарищ Сталин сказал, что Наум был примером того, каким советский министр не должен быть.

Я Анцеловича знал до Москвы плохо, а когда стал работать в Наркомате, столкнулся с ним по вопросам лесной промышленности и сразу понял, что с ним работать деловым образом невозможно. Вроде старый большевик, политически чистый, и не то чтобы для блезира, а на самом деле камня за пазухой не держал. А работать с толком не мог, и хоть ты убей! Я когда размышляю, как надо людей подбирать и воспитывать, то сразу Анцеловича вспоминаю. Как только его на прямое дело поставили, почти сразу завалил.

Сейчас таких уже почти не осталось, кого вычистили, кто сам помер, а до войны и особенно до 1937 г. таких хватало. Только Анцелович просто болтал, а в политику и в заговоры не играл, а другие были, что не лучше Анцеловича, только еще и против линии шли, считали, что умнее товарища Сталина.

Это самый страшный человек – когда политически к нему претензий нет, а толка по делу с него тоже не возьмешь.

Комментарий Сергея Кремлёва

Недатированная запись Л.П. Берии об Анцеловиче весьма просто поддаётся довольно точной датировке. Наум Маркович Анцелович скончался 15 сентября 1952 г. В октябре 1952 г. проходил XIX съезд партии, когда Берия вряд ли вёл какие-либо записи, кроме чисто деловых и оперативных. А вот сразу после съезда и последовавшего за ним Пленума нового ЦК КПСС, где Сталин говорил о подходах к проблеме высших государственных кадров, у Л.П. Берии вполне имелись повод и даже необходимость задуматься над мыслями Сталина и т. д.

Судьба Анцеловича в этом смысле была вполне поучительна и представительна.

Анцелович Наум Маркович (1888–1952) родился в Петербурге в семье рабочего-столяра. Образование получил в электротехнической школе, с 1905 г. член РСДРП(б), вёл партийную работу в Петербурге, Одессе и в Крыму, неоднократно арестовывался. В 1917 г. член Исполнительного комитета Петроградского совета профсоюзов, в октябре 1917 г. член Петроградского военно-революционного комитета, в 1918 г. член бюро Петроградского горкома партии и председатель городского совета профсоюзов. В сентябре-декабре 1919 г. заместитель начальника Политотдела Южного фронта (членом РВС Южного фронта в октябре 1919 – январе 1920 г. был Сталин).

С 1920 г. – председатель Петроградского губернского профсовета, в 1923–1931 гг. председатель ЦК профсоюзов работников земли и леса. Кандидат в члены ЦК ВКП(б) в 1927–1934 гг., член ЦК с 1939 г., в феврале 1941 г. на XVII партийной конференции выведен из состава ЦК. Член ВЦИК и ЦИК СССР, с 1937 по 1946 г. депутат Верховного Совета СССР, в мае 1937 – марте 1939 гг. член бюро Комитета советского контроля.

29 октября 1938 г. Анцелович был назначен наркомом лесной промышленности СССР, но уже 27 апреля 1940 г. он был снят с должности наркома и назначен заведующим культурно-массовым отделом ВЦСПС, затем – зам. зав. отделом охраны труда ВЦСПС.

Во время войны Анцелович был заместителем начальника политотдела дивизии. В 1945–1949 гг. зам. наркома (министра) торговли СССР, в 1949 г. переведён на Московский мебельный завод директором.

Наум Анцелович никогда не участвовал ни в каких оппозициях, всегда поддерживал линию Сталина, однако, став в 50 лет народным комиссаром СССР и получив ответственное назначение уже не на просто руководящий пост, а на пост, требующий принятия ответственных и конкретных хозяйственных решений, провалился почти мгновенно.

Анцелович не входил в наиболее близкий круг соратников Ленина, но после 1917 г. занимал такое положение в государстве, которое вполне позволяет оценивать Анцеловича как достаточно близкого сотрудника Ленина. Вполне подходил Анцелович и под определение «старый большевик». В томе 3 первого издания Большой Советской энциклопедии, вышедшем в свет в 1926 г., Анцеловичу была посвящена статья в четверть страницы, где он был представлен как старый революционер, деятель профдвижения, член ВЦИК и ЦИК СССР.

Однако всё это не гарантировало, как видим, от деловой бледной немочи. Только в отличие от многих других «старых большевиков» из «ленинской гвардии» Анцелович не винил в этом Сталина. Что ж, спасибо Науму Марковичу и на этом, жизнь он прожил хотя и без блеска, но – достаточно честно.

Он провалился не политически, а как хозяйственный организатор, и поэтому просто выпал из команды Сталина – по, так сказать, профнепригодности. Во втором издании Большой Советской Энциклопедии, начатом ещё при жизни Анцеловича, он уже не упоминался.

Управляющий делами Совнаркома СССР Яков Ермолаевич Чадаев (1904–1985), вспоминая в 1982 г. одну из неприятных коллизий, случившихся с Анцеловичем на посту наркома, сказал о нём так, что эта оценка стала, фактически, характеристикой целого слоя «старых большевиков», политически вполне чистых, но в деловом отношении мало пригодных.

Вот эта оценка:

«Хотя он продолжительное время до назначения наркомом работал в органах государственного контроля, он в моём представлении был каким-то взбалмошным, неуравновешенным человеком. Любил рисоваться на людях, показать себя. В разговорах с людьми старался переговорить их. Вступать с ним в разговор – значило впустую терять время. Он слушал только себя. Анцелович начинал философствовать, задавал вопросы и сам же на них отвечал. На первый взгляд казалось, что он обладает большим дарованием, но у него совершенно отсутствовало то, что можно назвать логикой…»

Познакомившись с этой оценкой, уже по ней можно понять, что Берия был практически во всём, кроме лояльности к Сталину, полным деловым антиподом Анцеловича.

Скорее всего поэтому, а ещё и с учётом того, что смерть Анцеловича совпала по времени с кануном замышляемых Сталиным серьёзных кадровых и системных перемен в советском обществе, пример Анцеловича и всплыл в голове Берии, размышляющего о прошлом и будущем.

О Михаиле Георгиевиче Первухине

Что там греха таить, с образованием у нашего брата дела даже сейчас обстоят неважно. Я ВУЗ так и не кончил, жизнь не дала, и разве я один такой. Маленков не кончил, Меркулов не кончил, много… Но кто у нас хорошо образован, это Михаил Георгиевич Первухин.

Он уже крепко вырос, выше уже, можно сказать, не поднимешься (см. комментарий. – С.К.). Но даже если ты уже поднялся высоко, расти все равно надо, чем больше работаешь, тем больше надо знать. Ленин верно сказал: «Учиться и учиться».

Первухин спокойный товарищ и много поработал со мной во время войны и после. В том, что у нас есть атомное оружие и его большая заслуга. Человек он скромный, вперед не лезет, его сами способности выдвинули. Хорошо с ним было работать по эвакуации, он никогда горячку не порол, а тогда легко было сорваться. Сегодня он тоже много работает и по очень важным государственным направлениям. Товарищ Сталин держит его на примете, и я тоже считаю, что он у нас еще может расти как руководитель.

Комментарий Сергея Кремлёва

Запись о Первухине позволяет, кроме прочего, провести её примерную датировку. Берия пишет о Первухине: «Он уже крепко вырос, выше уже, можно сказать, не поднимешься». Скорее всего, здесь имеется в виду то обстоятельство, что Первухин с 17 января 1950 г. по 15 марта 1953 г. занимал пост заместителя Председателя Совета министров СССР (с 17.4.1940 по 15.5.1944 г. он был заместителем Председателя Совета народных комиссаров СССР). Следовательно, эта запись Берии о Первухине сделана, скорее всего, не позднее зимы 1953 г.

Михаил Георгиевич Первухин (1904–1978) был государственным деятелем уже чисто советской формации, практически без какой-либо, как говорится, политической биографии. Он начинал как комсомольский работник, однако образование получил техническое, в Московском институте народного хозяйства имени Г.В.Плеханова (1929 г.) и работал на электростанциях, став к 1939 г. наркомом электростанций и электропромышленности СССР и членом ЦК ВКП(б).

С апреля 1940 г. он – заместитель Предсовнаркома СССР, с февраля 1942 г. по январь 1950 г. – также нарком (министр) химической промышленности СССР. Во время войны руководил эвакуацией промышленности на восток, после войны – восстановлением разрушенного народного хозяйства.

Во всех этих ипостасях Первухин очень тесно сотрудничал с Берией, в том числе – в советском Атомном проекте. Недаром Первухин получил за эту работу в 1949 г. звание Героя Социалистического Труда. И получил именно по представлению Берии, как куратора Атомного проекта.

Будучи с 1952 г. членом Президиума ЦК КПСС, Первухин хотя и отрёкся от Берии (от него тогда почти все отреклись), с хрущёвцами ладил не очень, после ХХ съезда сблизился с Маленковым, Молотовым и Кагановичем, был бит на Июньском 1957 г. Пленуме ЦК вместе с членами этой якобы «антипартийной» группы, покаялся, но полностью прощён не был и быстро сошёл «на нет».

В 1961 г. его даже вывели из ЦК, и затем он просто доживал. Но фигура это была значительная, с хорошим государственным умом.

О Всеволоде Меркулове и Богдане Кобулове

Меркулова и Кобулова вырастил я, могу сказать это без скромности. Всеволод Меркулов стал моей надежной опорой и помощником сразу как я стал 1-м секретарем Заккрайкома. С тех пор прошло много времени и поработали мы с ним много и по линии Наркомвнудела, и по линии чека и разведки. Меркулов имеет светлую голову и она всегда помогала и ему, и всем. Когда мы работали в Тбилиси, он был готов работать столько, сколько надо и в любую минуту был готов меня сопровождать в любую поездку. И всегда держал в голове всю сводку. Однажды в 1936 г. мы были в Поти, проводили совещание по портовой работе. Он меня и всех удивил тем, что знал данные по грузообороту и по вывозу марганца лучше чем сам начальник порта, не помню уже, как его фамилия. Я тогда сказал: «Ну что, товарищ, может назначить вам товарища Меркулова в помощники?» У этого начальника такой вид был, что все начали смеяться. Хоть не до смеха было, он и сам засмеялся. Работник был неплохой, но с памятью было неважно, а у Всеволода наоборот.

Богдан Кобулов мне тоже всегда был крепкий помощник и товарищ. С Всеволодом Меркуловым он хорошо срабатывался и в Тбилиси, и потом в Москве. Богдан смог быстро создать фактически новое Главное Экономическое Управление и поставил его так, как мы с товарищем Сталиным и задумывали. Брат (Амаяк Кобулов (1906–1955). – С.К.) у Богдана тоже способный работник, но Богдан берет шире.

Для меня оба эти товарища служат примером нового руководителя, воспитанного Советской властью. Мы все ей воспитаны и все быстро росли. Думаю, в Америке таких руководителей нет. Там умеют руководить, но интерес исключительно личный, а у нас хороший руководитель имеет государственный интерес как личный.

Комментарий Сергея Кремлёва

Вполне показательно, что в мыслях Берии занимали, как видим, определённое место и фигуры двух крупных его подчинённых и соратников. Оба, и Меркулов, и Кобулов, были в конце 1953 г. расстреляны именно за то, что были соратниками Берии. Но – в том числе и потому, что имели хороший потенциал роста как государственные деятели, особенно если бы в жизни СССР после гибели Сталина получила бы развитие линия Берии.

Всеволод Николаевич Меркулов (1895–1953), с июля 1945 г. генерал армии, был одним из немногих соратников Берии, имевших более солидный, чем шеф, возраст – Меркулов был старше Берии на четыре года. Однако в политическом отношении он от Берии отставал, что было вполне объяснимо – Меркулов был сыном офицера, капитана царской армии, в сентябре 1913 г. поступил на физико-математический факультет Петербургского университета и осенью 1916 г. ушёл уже из Петроградского университета в школу прапорщиков.

С осени 1917 г. служил в запасном полку в Орске, а с января 1918 г., уволенный по болезни, оказался в Тифлисе – вначале на положении безработного.

Путь Берии к большевизму был достаточно чётко определён его социальным происхождением «из низов», в то время как путь Меркулова был более трудным и извилистым.

В Грузинской ЧК Меркулов стал работать с сентября 1921 г., то есть – раньше Берии, который работал тогда в Баку. Однако Меркулов достаточно быстро вошёл в орбиту Берии, когда тот стал одним из руководителей ГрузЧК. Меркулов был развитым и не чуждым литературного дарования человеком, порой – увлекающимся. Берия и был одним из увлечений Меркулова, он не просто уважал его, но был душевно предан ему (хотя после ареста в сентябре 1953 г., когда Берии уже не было в живых, сломленный Меркулов и оговорил Берию в своих показаниях).

С 1931 г. Берия забрал Меркулова на партийную работу в Закавказский краевой комитет ВКП(б), а после перехода шефа в НКВД СССР Меркулов был возвращён в «органы» и вскоре стал 1-м заместителем наркома. 3 февраля 1941 г. НКВД был разделён на два наркомата – НКВД под руководством Л.П. Берии и НКГБ под руководством В.Н. Меркулова. После начала войны, 20 июля 1941 г. наркоматы были слиты вновь, и Меркулов вновь стал заместителем Берии, но 14 апреля 1943 г., после нового разделения НКВД, Меркулов до мая 1946 г. занимал пост наркома государственной безопасности СССР. С 1950 г. был министром государственного контроля СССР.

Богдан Захарович Кобулов (1904–1953), с июля 1945 г. генерал-полковник, начал работать в Грузинской ЧК с мая 1922 г., то есть, как и Меркулов, ещё до прихода туда Берии, однако вся очень успешная служебная судьба Кобулова прошла под знаком доверия к нему Лаврентия Павловича.

Кобулов работал в секретно-политическом отделе ГПУ Грузии, в 1935 г. вёл разведывательную работу в Персии, возглавлял экономический отдел УГБ НКВД ЗСФСР, а вскоре после отъезда Берии в Москву был вызван последним для работы уже в НКВД СССР и 4 сентября 1939 г. назначен начальником Главного экономического управления (ГЭУ) НКВД СССР.

ГЭУ было создано накануне назначения Берии полноправным наркомом внутренних дел СССР, и вся эта реорганизация была проведена по инициативе, естественно, самого нового наркома. Во главе ГЭУ был поставлен, как уже сказано, Богдан Кобулов.

1-й отдел ГЭУ отвечал за оборонную промышленность, 2-й отдел – за тяжёлую промышленность и машиностроение; 3-й отдел курировал лёгкую, лесную и местную промышленность (позднее – сельское хозяйство, финансы и торговлю); 4-й отдел курировал предприятия Гознака и аффинажные заводы; 5-й отдел – авиационную промышленность, 6-й – топливную промышленность.

Кроме того, в составе ГЭУ имелась Следственная часть.

Есть такое историческое понятие – «петровские сержанты». Это были доверенные лица царя-реформатора из числа гвардейцев Семёновского и Преображенского полков, которые были «царёвым оком» на местах, осуществляли жесткий и эффективный контроль деятельности в самых важных сферах государственной жизни, в том числе и в экономической сфере.

Вот таким «государственным оком» и мыслил Берия новое ГЭУ НКВД СССР. Изучение документов показывает и доказывает, что с этой задачей люди Кобулова справлялись неплохо. В составе ГЭУ были подобраны умные и технически компетентные специалисты, которые были способны в силу высокой квалификации не только вскрывать факты вредительства, халатности и т. п., но и давать технические рекомендации по исправлению положения.

Думаю, для читателя будет интересен и следующий момент. В сборнике материалов о П.Л. Капице, изданном в издательстве «Наука» в 1994 г., приводится следующий рассказ от лица самого Капицы, который хлопотал у Берии за Льва Ландау, арестованного ещё при Ежове:

«…Вызвали меня к часу ночи. Провели в большой кабинет, где сидели два человека. Оказалось, что это заместители Берии – Кобулов и Меркулов. Оба они потом были расстреляны… Проговорили до четырёх утра. Особенно с Меркуловым, который оказался очень начитанным… Жаль. Оба эти человека обладали, по-видимому, большими организаторскими способностями, но были совершенно беспринципны (оставим это утверждение на совести Капицы, а, возможно, на «совести» публикаторов сборника. – С.К.). Перед концом нашей беседы один из них говорит: «Хорошо, Капица, если вы согласны поручиться за Ландау – пишите письменное поручительство, в случае чего будете отвечать». Я написал, и через два дня в институте появился Ландау…»

Надо сказать, что очень вдумчивый и кропотливый исследователь той эпохи, московский профессор и доктор наук Б.С. Горобец, отмечает, что хотя рассказ идёт от первого лица, мы, скорее всего, имеем дело с пересказом слов Капицы, а не с его личными записями. Имеются и другие варианты пересказов этой истории, однако приведённый выше явно наиболее точен и достоверен, в том числе – в части оценки Петром Леонидовичем обоих доверенных заместителей Берии.

О Сергее Круглове

За время работы на Кавказе и в Москве я вырастил немало толковых работников. Тут я горжусь, потому что руководитель, который не готовит смену и не думает о ней, это негодный руководитель. Даже если он сам работает хорошо, все равно его надо гнать железной метлой, хотя не всегда это получается.

Сергей Круглов, можно сказать, мой кадр. Заметил его товарищ Маленков и порекомендовал мне, когда мы вместе подбирали кадры для центрального аппарата Наркомата. Но оформился он как крупный работник уже под моим руководством, и все время работает хорошо, куда мы его ни ставили. Умеет думать, умеет подойти к людям и чувство ответственности высокое. Положительно и то, что любит учиться, это важно. Ему не было сорока лет, когда он стал моим первым заместителем, и даже когда заменил меня в Наркомате, ему еще не было сорока лет.

Министром он показал себя на высоте, и я его ценю и уважаю. Молодец он и тем, что всегда ведет себя спокойно. Я его сколько раз ругал, и часто перехватывал. Можно было и мягче, но он всегда отвечает спокойно, так что даже злость на него пропадает.

Думаю, Круглов своего потолка не достиг, он смог бы работать хорошим заместителем по Совету Министров, но это уже дело будущего.

[Далее в материалах «Павла Лаврентьевича» помечено: «За этим текстом следует несколько густо зачёркнутых строк, восстановить которые не удалось»]

Комментарий Сергея Кремлёва

Судьба Сергея Никифоровича Круглова (1907–1977), бывшего пастуха Сережи Яковлева (это его настоящая фамилия), сына рабочего-молотобойца, а к 1945 г. – генерал-полковника, сложилась в конце концов, как шекспировский сюжет. Он начинал не на паркете, работал в сельсовете в Тверской области, ремонтным рабочим, трактористом, в 1929–1930 гг. служил в РККА автомехаником, работал в совхозе в Казахстане, а в 1934 г. окончил Московский индустриально-педагогический институт им. К. Либкнехта. Кроме того, он получал образование на японском секторе Московского института востоковедения (1935) и в Историческом институте красной профессуры (1937). С 1937 г. работал в отделе руководящих партийных органов ЦК ВКП(б), которым заведовал Маленков.

С 20 декабря 1938 г. Круглов – особо уполномоченный НКВД СССР, а уже с 28 февраля 1939 г. – заместитель наркома по кадрам и начальник отдела кадров НКВД СССР. Круглов имел широкий круг обязанностей и широкий кругозор, и в конце 1945 г. был назначен наркомом внутренних дел СССР, сменив на этом посту Л.П. Берию, сосредоточившегося на работе в «атомном» и «ракетном» Специальном комитете, а также на хозяйственной деятельности в Совете министров СССР.

Объективно Сергей Круглов был фигурой, безусловно, крупного государственного масштаба. В сборнике документов «Сталинские стройки ГУЛАГа. 1930–1953», изданном Международным фондом «Демократия» в 2005 г. (к слову, приводимые в нём самими же составителями данные опрокидывают «концепции» составителей), имеется личное письмо от 20 января 1949 г. министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова новому начальнику Дальстроя МВД СССР И.Г. Петренко (я писал о нём в комментариях к третьему тому дневников Л.П. Берии). Из этого письма деловая личность министра ВД СССР видна вполне определённо, а знакомство с письмом показывает – каких серьёзных руководителей дала стране эпоха Сталина и Берии.

Жаль только, что ученики после смерти учителей не сумели «выдержать марку». Но тут уж отрицательно сработал целый комплекс мощных факторов, о чём я говорил, в частности, в своих недавних книгах «Берии на вас нет», и «Как проср…ли СССР».

Круглов был главой МВД до смерти Сталина, а потом был назначен вновь 1-м заместителем Берии в объединённом (МВД + МГБ) МВД СССР.

После ареста Берии Круглов был немедленно назначен министром и, явно желая выжить, выступил на июльском Пленуме ЦК с очень нехорошими «обличениями» Берии. Видно, Круглов рассчитывал при этом на поддержку своего первого патрона Маленкова, тоже поддавшегося на провокацию Хрущёва и тоже предавшего Берию.

Уже в начале своей речи Круглов назвал Берию «врагом нашего государства, буржуазным проходимцем и авантюристом, матёрым, хитрым и искусным врагом, пробравшимся в сердце нашей партии, прохвостом»…

Набор выражений в адрес Берии был, впрочем, для того Пленума стандартным.

Круглов заявил тогда:

«Часто поведение Берия заставляло задумываться, особенно в последние три месяца. Принятие безапелляционных решений, полное игнорирование всех других мнений, кроме его, наглое и хамское суждение по всем вопросам находились в огромном противоречии с учением партии о методах руководства, об отношении к людям, о коллективизме. Здесь много присутствует товарищей, в жизни которых этот прохвост много принёс вреда и много унёс здоровья. Хамство, наглость, грубость, унижение всякого человеческого достоинства – вот удел людей, которых судьба сводила для разговора с этим паразитом Берия…»

и т. д.

Круглов «топил» Богдана Кобулова как сообщника Берии, «клеймил» генералов МВД Этингофа, Судоплатова, Мешика и отделял от бывшего шефа себя и ещё двух заместителей Берии по объединённому МВД – Серова и Масленникова. Однако Серов был давней креатурой Хрущёва, а герой войны и Герой Советского Союза генерал армии Масленников (1900–1954) ненадолго пережил Берию. В 1954 г. Масленников был вынужден застрелиться, не желая стать объектом хрущёвской клеветы.

Круглов остался-таки министром, но доверием у хрущёвцев не пользовался. В январе 1956 г., в преддверии ХХ съезда, его сняли и перевели вначале заместителем министра строительства электростанций СССР, а затем – председателем Кировского совнархоза, в 1958 г. вообще уволив на пенсию по инвалидности.

А потом начался надолго затянувшийся драматический финал по типу трагедии Шекспира. В 1959 г. Круглова лишают генеральской пенсии и квартиры, в 1960 г. исключают из партии. Бывший кадр Берии, отрёкшийся от него, впадает в нужду и бедствует.

В 1977 г. он погиб под колёсами подмосковной электрички, и сегодня никто не скажет – был ли это несчастный случай, произошедший по оплошности спившегося человека, или сознательный расчёт с опостылевшей карикатурой на жизнь.

Ирония судьбы: давно выведенного «в тираж» и растоптанного человека похоронили на элитном Новодевичьем кладбище.

Как-никак – генерал-полковник.

О роли ядерного оружия и о советском Атомном проекте

От составителя и комментатора

Сегодня даже самые злостные недоброжелатели Л.П. Берии не отрицают его выдающихся заслуг в реализации советского Атомного проекта. Это – действительно так, однако здесь этой темы я подробно касаться не буду, отсылая читателя к своей собственной книге «Берия: лучший менеджер ХХ в.», а также к моим комментариям ко второму и третьему тому дневников Л.П. Берии.

Тем не менее недатированные записи Л.П. Берии, касающиеся непосредственно атомной проблематики, будет, пожалуй, небесполезно сопроводить некоторыми дополнительными пояснениями.

С юности (и, скорее всего, даже с детства и отрочества) Берия был тщателен и точен. В последний период своей жизни он даже официально должен был отдавать атомным и ракетным проблемам половину своего времени. На этот счёт 15 марта 1951 г. было принято особое постановление Политбюро ЦК ВКП(б) № 81, гласившее:

«Тов. Берия обязать половину своего рабочего времени отдавать делу № 1,2 и 3».

Дела № 1,2 и 3 – это вопросы Первого, Второго и Третьего главных управлений при СМ СССР. Первое и Второе ГУ были чисто «атомными» (2-е ГУ занималось вопросами уранового сырья), а Третье ГУ – ракетным.

История умалчивает, чем было вызвано подобное, весьма нетривиальное по форме (если вообще не уникальное), решение Политбюро. В лентяях, пренебрегающих своими обязанностями, Берия никогда не числился. Скорее, он сам попросил официально закрепить за ним такое распределение своего рабочего времени как раз потому, что ему по многим государственным делам, включая «дела № 1,2 и 3», приходилось работать за других.

Лаврентий Павлович обязательнейшим образом прорабатывал как всю существенную входящую, так и исходящую документацию «атомного» Специального комитета. Тысячи важных документов хранят следы его работы – отчерки, подчёркивания, пометки и т. п.

При этом Берия никогда не крохоборствовал, умея видеть и за деревьями лес, и каждое отдельное дерево в лесу. Он брал проблему в её цельности, подвергал анализу – с привлечением компетентных экспертов, а затем намечал – прежде всего сам для себя, пути решения проблемы.

Но для Берии решать крупную проблему означало верно подобрать кадры. Принцип «Кадры решают всё» был для него – даже больше, чем для Сталина – не красивой фразой, а руководством к собственной практической деятельности. Например, Берия не был физиком, но он был выдающимся управленцем, и в подборе кадров разбирался не хуже, чем академик Капица – в квантовой механике. Разница была в том, что Берия сознавал своё невежество в вопросах физической науки, а Капица мнил себя не только физиком, но и организатором, и чуть ли не политиком. Капица пытался указывать Берии, как организовывать атомные работы в СССР.

А уж это Берия знал и сам. Любой вопрос он старался рассмотреть и обдумать всесторонне, привлекая к обсуждению тех, кто занимался конкретными задачами и был компетентен как специалист.

Важны размышления Берии о необходимости разумного снятия завесы тотальной секретности с советских атомных работ, о необходимости признания заслуг немецких специалистов в этих работах и т. д.

Если бы подходы Л.П. Берии реализовались, то вся история прежде всего ядерной оружейной работы в СССР могла бы пойти иначе. Тема национального ядерного оружия не была бы табу для открытого общественного освещения. А это помогло бы оптимизации нашей оборонной политики и всей оборонной работы – чего мы не имели уже с середины 50-х гг. и не имеем по сей день.

Советские оружейники-ядерщики были бы на виду у общества если не пофамильно (хотя Берия намеревался рассекретить основные фигуры Атомного проекта), то хотя бы своими делами. И это создавало бы оружейникам вполне заслуженный ими общественный авторитет. На деле вышло иначе, и это позволило «прорабам катастройки» во главе с Горбачёвым фактически очернить оружейников и вызвать у советского «перестроечного» общества лишь отрицательные эмоции по отношению к своим главным защитникам.

Разработчиков ядерного оружия, создателей Русского ядерного щита, публично называли «слепыми орлами», «слепыми ястребами» и представляли их публике чуть ли не как людоедов, якобы готовых сжечь мир в атомном пламени. Сегодня, окидывая взглядом те, уже давние, годы, можно лишь удивляться, как у тогдашних «перестройщиков» не хватило ума назвать советских разработчиков ядерного оружия ещё и «выкормышами монстра Берии», «бериевскими убийцами с реакторами в руках» и т. п.

Скорее всего этого не произошло потому, что после такой аттестации у кого-то мог возникнуть естественный вопрос: «А что, Берия не только протыкал раскалённым прутом уши подследственным, но ещё и имел отношение к созданию атомной бомбы?»

Ведь о Главном кураторе советского Атомного проекта, о его огромных заслугах перед Россией в этой сфере до начала 90-х гг. мало кто знал. В перестроечном антибериевском сборнике «воспоминаний» «Берия: конец карьеры», изданном Политиздатом в 1990 г., о Берии – руководителе советских атомщиков и организаторе атомной отрасли – не было сказано ни слова!

Даже хулительного.

За последовавшие двадцать ельцинских и ельциноидных лет на Лаврентия Павловича Берию были вылиты новые уже не ушаты, а цистерны грязи, однако возник и обратный мощный процесс его полной исторической, в том числе – моральной, реабилитации. Этот процесс ещё не смыл все наслоения грязи с мощной фигуры Берии, однако он идёт и набирает силу. Во всяком случае, «атомные» заслуги Берии перед Россией уже не рискует отрицать и замалчивать никто.

А «атомные» недатированные записи Л.П. Берии представляют несомненный исторический и человеческий интерес.

Атомное оружие нам досталось высокой ценой, а медлить здесь мы не имели права. США вели себя нагло, нам приходилось выкручиваться. Теперь другое дело, теперь у нас есть арсенал и они это знают. Сколько есть, не знают, но знают точно, что арсенал есть, потому что мы знаем об их испытаниях, а они знают о наших. А сразу после войны пришлось применять разные методы. Мы заявили, что секрет атомного оружия не существует для СССР с 1947 г., и товарищ Молотов это подтвердил в 1949 г., когда в США поднялся шум после нашего первого испытания. Приходилось, скажем прямо, блефовать, потому что блеф – это тоже иногда оружие. Мы тогда ломали голову, как лучше использовать этот шум, и товарищ Сталин сказал: «Мы уже заявляли, что секрета атомной бомбы для нас не существует, вот пусть Вячеслав и повторит. А они пусть считают, сколько у нас уже есть бомб. Как ни считай, все равно просчитаются».

Тогда так и сделали, а сегодня у нас на самом деле есть налаженное производство и теперь можно сказать открыто о том, что мы сделали меньше чем за десять лет. Надо будет сказать, что атомные работы в СССР велись еще до войны, что русские ученые давно заложили научную базу для овладения ядром, а Советская власть создала материальную базу. И мы действительно к 1947 г. уже разработали схему Атомной Бомбы, а два года еще потребовалось для наладки выпуска плутония. Мы его вначале получали микрограммами, а микрограмм – это миллионная часть грамма. А теперь мы его сможем получать в любых нужных нам количествах.

К лету 1949 г. мы получили первое нужное количество плутония и потом смогли провести испытание первой атомной бомбы. Теперь надо будет прямо уточнить, что мы провели его в 1949 г., хотя секретом атомной бомбы мы овладели в 1947 г.

Надо все это описать прямо и широко издать. Американцы издали свой отчет (имеется в виду, несомненно, книга Смита, о которой было сказано в предисловии. – С.К.), потому что им надо оправдать свои расходы. А нам надо издать книгу по нашим атомным работам, чтобы наши люди могли увидеть широкую картину успехов советской науки и техники. Надо будет показать, что мы получили свою советскую базу для таких успехов.

Мы проделали очень напряженную и нервную работу, по напряжению это было почти как во время войны, только спать теперь можно было каждый день.

Любое дело получается с успехом тогда, когда есть крепкая база. Вот мы хорошо двигаемся по ракетной технике, и много берем у немцев, они во время войны продвинулись дальше всех, и нас, и американцев.

Но у нас тоже база не вчера образовалась. Циолковский будоражил людей, увлекал, а мечта ученого и инженера – это великое дело. Это тебе не мечты на скамейке под белой акацией, а смелый замысел. Но если нет базы, замысел тоже улетит, как с белых яблонь дым. А у нас база была, мы ракетным делом занимались давно, когда был Тухачевский, даже чересчур. Тогда было больше на бумаге и в прожектах Тухачевского, большие ракеты войну не выиграли, это мы видим на примере немцев. Но база была.

Так и с атомной техникой. Тут у нас тоже была база. Так что нечего стесняться, что и тут нам помогали, особенно немцы. В США собрали ученых со всего света, хотя там возможности были огромные.

Комментарий Сергея Кремлёва

Да, национальная база для развития атомной физики в СССР действительно была, и это стало одним из огромных достижений советской власти. Если бы в России в той или иной форме сохранился царизм, то даже при самом успешном буржуазном развитии Россия и в 30-е гг. плелась бы здесь в хвосте. А в СССР, в Москве, в сентябре 1936 г. состоялась Вторая Всесоюзная конференция по ядерной физике и космическим лучам, в которой приняли участие такие выдающиеся физики ХХ века, как Паули (Цюрих), Оже (Париж), Вильямс (Манчестер), Пайерлс (Кембридж). В 1937 г. в Париже, в лаборатории Марии Склодовской-Кюри, работала советская исследовательница З.Н. Ершова (впоследствии начальник лаборатории в атомном НИИ-9).

В 1938 г. Ф. Жолио-Кюри сообщал А.Ф. Иоффе о том, что под действием нейтронов ядро урана распалось на два радиоактивных осколка, и в СССР хорошо понимали, о чём идёт речь – с 1938 г. под председательством Сергея Вавилова уже работала академическая Комиссия по атомному ядру, в которую входили А.И. Алиханов, В.И. Векслер, А.Ф. Иоффе, И.В. Курчатов и И.М. Франк.

В 1940 и 1941 гг. в журнале «Успехи физических наук» были опубликованы две статьи Я.Б. Зельдовича и Ю.Б. Харитона о теории цепного распада урана. При этом третья их подготовленная к печати тогда же статья «Механизм деления ядер. Часть II» увидела свет в том же журнале лишь через… сорок три года после написания, в 1983 г.

Тем не менее атомные темы стали запрещёнными в СССР для широкого обсуждения позже, чем в остальном мире. В США уже вводился режим тотального «атомного» молчания, а в СССР 31 декабря 1940 г. в газете «Известия» была опубликована статья со знаменательным названием: «Уран-235», в которой предсказывалось, что человечество скоро откроет новый источник энергии.

Да, уже тогда значение проблемы было осознано на достаточно высоком уровне. В 1940 г. была создана Урановая комиссия при Президиуме АН СССР. 12 июля 1940 г. в докладной записке академика В.И. Вернадского на имя заместителя Председателя Совнаркома СССР Н.А. Булганина говорилось: «Работы по физике атомного ядра привели в самое последнее время к открытию деления атомов элемента урана под действием нейтронов, при котором освобождается огромное количество внутриатомной энергии».

В документе подчёркивалась возможность именно технического (а не военного) использования атомной энергии: «Если вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решен в положительном смысле, то это должно в корне изменить всю прикладную энергетику».

Как видим, советский Атомный проект возникал не на голом месте.

Недавно у меня спросили, а кто имеет самые главные заслуги в овладении атомной энергией в СССР? Я прямо сказал, что товарищ Сталин. Особенно первое время ничего существенного мимо него не проходило, все читал сам и во все старался вникнуть. Все решения проходили быстро, потому что он сказал: «Этому делу зеленую улицу». Для меня работа по урану была самой приятной работой после работы в Грузии, даже приятнее. В Закавказье мы много строили, новый Тбилиси построили, дома отдыха, санатории, заводы, но в Грузии мы так склоку и не изжили, и кумовства на Кавказе много. А в работах по Урану я познакомился с огромным числом очень хороших и умных людей. Тяжело работать с дураками, дурак часто хуже врага, а работать все равно приходится, на все умных людей не найдешь. А в работах по Урану мы собрали самых толковых, сами люди все понимали. Есть дураки и растяпы, но тут их меньше. В ракетном деле тоже дураков меньше, там тоже собрались увлеченные люди, любят свое дело. С такими работать легко и можно много сделать.

Я подбирал людей, которых знал по войне, и в работах по урану не подвел никто. И очень удачно подобрали Курчатова, это очень хороший работник, сильный и умеет организовать.

Ванников был министром и сейчас готовый министр, но сильно вырос, ворочает большими возможностями.

(Ванников Борис Львович (1897–1962), в 1937–1939 гг. замнаркома оборонной промышленности СССР, в 1939–1941 гг. нарком вооружения СССР, затем арестован, в августе 1941 г. освобождён, в 1942–1946 гг. работал наркомом (министром) боеприпасов СССР, с 1945 г. – также заместитель Берии по Специальному комитету при СМ СССР и начальник «атомного» Первого Главного управления при СМ СССР. – С.К.)

Сейчас мы уже подбираемся к мирной атомной энергии, тут есть хорошие перспективы. Интересное дело двигать науку. Из меня ученого не получилось, но помогать ученым тоже приятно.

У нас есть люди, мечтают человека в космос запускать. Хорошая мысль, и уже запустили бы, если бы не война и если бы люди не воевали. Немцы крепко продвинулись тут и нас обогнали и США. А если бы эти ракеты делать не для войны, а для исследований, уже бы и человека запустили.

Американцы боятся, что если будут атомные станции, то обанкротятся все угольные компании и так далее, поэтому они боятся развивать мирную энергию, а мы будем и уже развиваем.

Комментарий Сергея Кремлёва

Это было действительно так. В СССР была пущена первая в мире атомная электрическая станция в Обнинске, был создан первый в мире атомный ледокол «Ленин».

В Америке и в Европе много пишут о будущей атомной войне. Пока США имели атомную монополию, больше писали, как нас надо забросать атомными бомбами и подсчитывали, сколько надо бомб, чтобы уничтожить четверть, треть или половину СССР. После нашего первого атомного взрыва началась паника, а сейчас себя успокаивают, что США работает над новой водородной бомбой и атомным оружием воевать можно.

Товарищ Сталин, когда я вернулся с первого атомного взрыва, спросил: «Ну, можно воевать атомным оружием?» Я сразу сказал: «Нет, товарищ Сталин. Это оружие Центрального Комитета. Давать его в армию нельзя, это что-то совсем новое. Атомным оружием должно распоряжаться только руководство. Нам надо думать, как все это организовать».

Товарищ Сталин согласился, наше атомное оружие мы в армию не передаем, военные руководители его в своем распоряжении не имеют. Тут надо отдельное подчинение, а на бумаге пусть воюют.

Я помню по войне, тогда самое сильное оружие считалось катюши, так все командующие надоедали: «Дайте катюши, дайте катюши, без катюш наступать тяжело». Чуть что, сразу катюши, так что дай военным в руки атомную бомбу, они сразу решат ей ударить, а это уже не катюша, тут начинается новая эпоха.

Военные сначала проводят войну, потом начинают разбираться, как они воевали и потом решают на основании старого опыта. А тут опыта нет ни у военных, ни у нас. Это вопрос очень важный.

Комментарий Сергея Кремлёва

Размышления Л.П. Берии о характере и смысле нового средства ведения войны (и, как он сразу задумывался – ведения ли!?) очень интересны, потому что именно в СССР Сталина начинал впервые формироваться на высшем уровне взвешенный подход к новой проблеме. Далее об этом ещё будет сказано.

В начале 1953 г. в Европе находилось 16 американских атомных бомб по 20 килотонн каждая. Англия только что стала третьей ядерной державой, но ядерным оружием как системой, находящейся на вооружении, ещё не обладала. Франции обрести ядерный статус лишь предстояло. Следовательно, собственно европейские ядерные возможности были в первой половине 50-х гг. практически нулевыми и все реальные ядерные удары по любому противнику могли нанести только США.

Однако публичных размышлений на ядерные темы в Европе хватало, не говоря уже о широком интересе к этой теме в самих США, возникшем сразу же после атомных бомбардировок Японии. Причём о ядерном оружии размышляли не только в ядерных державах. Так, в 1955 г. выходец из бывшей Австро-Венгрии, генерал Штабной академии португальской (!) армии Ф.О. Микше опубликовал одновременно в Лондоне и в Нью-Йорке книгу «Atomic Weapons and Armies» («Атомное оружие и армии»).

Вскоре она вышла также в Париже под названием «Тактика атомной войны», и в предисловии к французскому изданию генерал инженерных войск тогда ещё неядерной Франции Комбо рекомендовал её не только коллегам, но и государственным и политическим деятелям Запада.

Так что, несмотря на мало серьёзный, казалось бы, статус автора книги, внимание ей в НАТО и в США было уделено серьёзное. В 1956 г. её издали и в Советском Союзе. И, знакомясь с ней, убеждаешься, что дымкой десятилетий подёргиваются иногда очень любопытные приметы прошлого, которое не стало, увы, прошлым по настоящий момент…