Путь хеджера. Заработай или умри Бартон Биггс

Глава 16. Смутные времена

Профессионально заниматься инвестициями – дело крайне утомительное и требующее чрезмерного напряжения от любого, кто не склонен к азарту; кто же ему подвержен, должен платить соответствующую дань.

Джон Кейнс

Через две недели после разговора со Спокейном раздался звонок от Перо.

– В следующую среду я устраиваю в Lone Tree ужин для потерпевших крах. Все мы очень нуждаемся в психологической разрядке, так что я подумал: нужно собраться, выпить хорошего вина и открыть друг другу души. Возможно, это будет трудно, но в благотворном терапевтическом эффекте я уверен. Ты согласен?

Джо очень понравилась эта идея.

– Да, я целиком и полностью за.

– Мне пригласить Микки?

– Попробуй. Для него поучаствовать в таком мероприятии было бы очень полезно, но я сомневаюсь, что он придет. Из-за больного самолюбия он сейчас отказывается признавать очевидное.

– Да, я слышал, что он совсем пал духом. На днях я видел его: он выпил бокал мартини и два стакана вина за обедом. А между вами ничего не произошло? – спросил Перо.

– Нет, – ответил Джо. – А почему ты спрашиваешь?

– Потому что я слышу просто невероятные истории о менеджерах хедж-фондов, которые после долгих лет партнерства ссорятся и даже обвиняют друг друга на публике. Если раньше они были друзьями и партнерами, то теперь разрывают отношения, поливая друг друга грязью.

– Я не удивлен. Дружеские отношения поддерживать гораздо проще, когда ты на коне.

– Ты знаешь Сола Линовица и Джеффа Корзона, управляющих и владельцев Madison? На прошлой неделе во время ежегодного собрания инвесторов Сол, рассказывая о позициях в портфеле фонда, намекнул на то, что большинство проигрышных позиций сформировал Джефф. Разумеется, Джефф вышел из себя и в присутствии пятидесяти человек набросился на него, назвав Сола высокомерным упрямым ослом. Страшное дело! По всей вероятности, их фонду пришел конец. Вот так и разрушается богатство!

– Я знаю, – сказал Джо. – Знаю. Микки предположил однажды, что серьезный финансовый кризис в итоге приведет к смутным временам. Смутным – для отдельных людей, для общества в целом, для страны. Ты слышал, чтобы когда-нибудь происходило что-нибудь подобное?

– Да, – ответил Перо. – Темные века[41]! Они продлились триста лет! Возможно, уместнее провести аналогию с Икаром. Подобно ему, мы взлетели слишком высоко, слишком приблизились к Солнцу, и теперь, как и он, «на неверных крыльях стремглав несемся вниз». Его крылья были сделаны из перьев и воска; наши – столь же «неверные».

Джо был в полном замешательстве.

Ужин действительно произвел терапевтический эффект, хотя и испугал многих. В то время всеобщий интерес к деталям аферы Мейдоффа со схемой Понци достиг апогея. Во время коктейля гости активно обсуждали Мейдоффа; согласно общему мнению, поскольку в аферу, скорее всего, были вовлечены и члены его семьи, сильные мира сего, потерявшие в этом деле очень много денег, могли бы получше разобраться в ситуации. Присутствующие обменивались слухами об изъятии капитала из фондов и о тех, кто потерпел полный крах. Один несчастный использовал лондонское отделение Lehman Brothers как первичного брокера, а когда Lehman обанкротилась, британские власти заморозили его счет. По мнению властей, пройдет, возможно, целых полтора года, прежде чем владелец получит доступ к своему счету. Все единодушно сошлись во мнении, что творится полный беспредел. Весь ужин напоминал собрание общества анонимных алкоголиков, на котором несчастные делятся своими тревогами и проблемами.

Теперь для участников ужина – топ-менеджеров хедж-фондов, звездных детей «золотого финансового века», изумительного бычьего рынка, восставшего из пепла 1970-х, – лирические танцы прекратились, и веселая вечеринка окончилась. В прошлом оркестр уже прекращал игру несколько раз – в 1987-м, затем в 1990-х и еще раз после 2000 года. Однако все знали: на этот раз все по-другому, – на этот раз музыкантов разбросало по всему свету, их инструменты разбиты. Забрызганные грязью, жестоко избитые танцоры чувствовали, что, прежде чем для них снова зазвучит приятная, чарующая музыка, так волновавшая их в прошлом, пройдут годы, может быть, даже десятилетия.

Слишком много развелось инвестиционных банкиров, проп-трейдеров, специалистов по структурированным продуктам и, если уж на то пошло, менеджеров хедж-фондов. Теперь же пузыри – все до единого – лопнули, и наступило время большой ломки, охоты на ведьм и творческого разрушения.

Все эти события навевали тоску и угнетали. Каждый день Джо слышал новые ужасающие истории, и у него появилось ощущение, что он сам и все вокруг обречены. Если раньше какой-либо незначительный недостаток, «ахиллесову пяту», можно было защитить сверкающей броней и великолепным остроконечным шлемом, то теперь сокрушительный бычий рынок не только вскрывал даже самые мелкие слабости, но и усиливал их, цеплялся за них и в конце концов уничтожал несчастного.

Хеджевые фонды массово выходили из бизнеса, и не только из-за низкой доходности. Многие из них закрывались, потому что из-за сокращения объема активов больше не могли оплачивать накладные расходы, а многие опустились ниже порогового уровня, и теперь им еще долго не суждено было заработать поощрительное вознаграждение. Расчеты делались довольно просто: если фонд упал на 30 процентов, значит, он должен вырасти на 50 процентов, прежде чем вы снова что-то заработаете.

Джо был знаком с одним управляющим макрофондом и членом клуба Lone Tree Сэмом Спенсером. Так вот, Сэм, разговорчивый и обаятельный человек, учился в лучших учебных заведениях и унаследовал достаточно много денег. Он любил хорошо поесть, поэтому страдал избыточным весом, но его самым большим недостатком была не полнота, а невнимательное отношение к управлению рисками. Сэм весьма неосторожно использовал леверидж и в 1998 году, во время российского долгового кризиса, уже довел до банкротства один макрофонд. Эти ошибки стоили ему работы. Казалось бы, Сэм должен был извлечь урок, но он со свойственной ему энергией взялся за новое дело и воскресил свою карьеру. В 2006 году Сэм основал макро-хедж-фонд, получив от одного богатого инвестора 60 миллионов долларов с выплатой вознаграждения в полном объеме при условии, что его просадка никогда не превысит 20 процентов. Инвестор неоднократно предупреждал Сэма (и даже внес это условие в договор), что при допущении большей просадки он отзовет из фонда весь свой капитал.

Работать новый фонд начал весьма многообещающе. Когда он вырос до 130 миллионов долларов, Сэм увеличил накладные расходы и нанял дополнительных аналитиков. К 10 октября фонд продемонстрировал еще 10 процентов роста. Затем совершенно неожиданно произошла смена всех возможных трендов и рынки стали «чахнуть». Как и многие другие, Сэм не поверил очевидному, поэтому не стал хеджировать свои позиции и не уделил достаточного внимания управлению рисками. Так как он предоставил своим аналитикам возможность принимать инвестиционные решения, в его фонде отсутствовало централизованное управление инвестиционными портфелями. Такое беспечное, ориентированное на ценовой импульс управление инвестициями, было типично для бычьего рынка.

К концу января 2008 года Сэм и оглянуться не успел, как чистая стоимость активов фонда понизилась на 22 процента по сравнению с достигнутым максимумом. А его богатый благодетель уже был достаточно напуган, зол и, вероятно, считал, что его предали, поэтому искал способ забрать капитал из фонда, и оговоренное условие давало ему такую возможность. В итоге он воспользовался своим правом и забрал деньги. Узнав о крупном изъятии, другие инвесторы побежали из фонда как крысы с тонущего корабля. К середине лета 2008 года объем активов фонда Сэма сократился до 10 миллионов, а через два месяца он закрыл фонд и вышел из бизнеса.

Сэм всегда вел слишком расточительный образ жизни и беспечно сорил деньгами. Помимо красивой, амбициозной жены, содержание которой обходилось очень дорого, у него было трое детей, учившихся в частных школах, в том числе в Deerfield. К тому же совсем недавно он купил большой особняк (с двумя комнатами, обставленными антикварной мебелью), заплатив за его оформление огромные деньги. А во время бума Сэм вызвался занять пост председателя совета попечителей двух благотворительных организаций, а также должность руководителя финансового комитета в школе своего сына – разумеется, все это требовало солидных благотворительных взносов.

Однако больше всего Сэм задолжал за апартаменты в отеле Fields, которые он купил, можно сказать, не глядя. В начале 2007 года, в самое тревожное время, он выложил 15 миллионов долларов за якобы прекрасную квартиру с двумя спальнями, гостиной, столовой и библиотекой на семнадцатом этаже роскошного старого отеля, на углу Сентрал-парк-вест. Поскольку в здании проводилась полная реконструкция, покупатели принимали решение о покупке, разглядывая планы архитектора и трехмерную видеопрезентацию.

Сэм купил эту недвижимость исходя из предположения, что квартира в таком замечательном месте – отличный объект для капиталовложений. В здании было всего 182 квартиры, а расположение, вид из окон и окрестности казались просто непревзойденными. Сэм считал, что русские, арабы и топ-менеджеры других хедж-фондов бросятся покупать эти квартиры, едва только увидят их.

Теперь же строительство завершилось: снаружи роскошное старое здание выглядело прекрасно, но внутри вызывало полное разочарование; а финансовые дела обстояли еще хуже. Разумеется, агент не раскрывал данных о том, сколько квартир продано в действительности, но ходили слухи, что только половина. Когда в конце концов Сэм увидел свое приобретение, он пришел в ужас. Крыша нависала над окнами, полностью закрывая панораму, а прямо в центре гостиной торчала весьма «живописная» огромная металлическая колонна. Следует признать, на чертежах в этом месте действительно был нарисован какой-то кружок, но Сэм не обратил на него внимания, а ему, конечно, никто не сообщил, что так обозначалась колонна. Довершала композицию показная и безвкусная отделка зон общего пользования, конструктивные детали апартаментов оставляли желать лучшего, а качество работы, мягко говоря, можно было назвать посредственным.

Сэм пришел в ярость, но что ему было делать? Он сказал торговому агенту, что хочет отказаться от квартиры и получить свои деньги назад. Проигнорировав вспышку гнева Сэма, она объяснила ему то, что и так все знали: нью-йоркский рынок недвижимости рухнул. «Думаю, я могу попытаться продать эту квартиру за шесть миллионов», – обнадежила агент.

Сэма едва не хватил удар, но затем у его бухгалтера появилась одна идея – передать в дар три равные доли в собственности на квартиру трем организациям, перед которыми у него есть благотворительные обязательства.

– Вот посмотрите, – сказал бухгалтер. – Через какое-то время они, собравшись вместе, продадут квартиру за шесть миллионов. Предположим, эти организации получат по два миллиона каждая, но в декларации вы укажете налоговый вычет в размере 15 миллионов. Конечно, это несколько рискованно. Но так поступают многие, хотя и не в столь крупных масштабах. В худшем случае налоговое управление проведет аудит и обнаружит нарушение в этой операции. В таком случае оно просто аннулирует продажу и потребует выплатить задолженность по налогам на сумму, равную разности между пятнадцатью и шестью миллионами.

– Договорились! – обрадовался Сэм. – Это навсегда освободит меня от благотворительных обязательств.

Джо слышал только отрывки истории от самого Сэма. Об этом судачили в раздевалке гольф-клуба, но Джо был уверен, что это правда. Он случайно встретился с Сэмом в Lone Tree, и они поговорили, сидя в обшитом дубовыми панелями баре, под шум обычных бесед о гольфе. Сэм всегда был довольно полным, почти толстым, теперь же он стал просто тучным.

– Моя спина меня убивает, – пожаловался он Джо. – Я сильно прибавил в весе, а недавно потянул спину, выходя из машины. Мне прописали мышечные релаксанты и сильные болеутоляющие. А теперь какой-то осел еще и пытается подать на меня судебный иск. Только этого мне и не хватало!

Джо посочувствовал ему. Сэм пытался держаться мужественно, но его губы дрожали. Он сказал, что уходит в отставку и собирается торговать на бирже за свой счет. Джо удивился: «В отставку в 50 лет? Торговать за свой счет с какими-нибудь четырьмя-пятью миллионами долларов? Притом что надо платить за учебу детей в частных школах? Похоже, смерть наступает ему на пятки».

Две недели спустя Джо узнал, что Сэм вышел из членов клуба Lone Tree, выставил свой дом на продажу и забрал детей из частных школ. К несчастью, за дом в Дариене Сэм заплатил шесть миллионов долларов, взяв столько же в кредит, а единственное предложение о покупке составляло 4,5 миллиона долларов. Цифры ну никак не сходились.

Еще одной жертвой кризиса был сам Перо. Его фонд показывал не такие уж плохие результаты, но все равно просел на 25 процентов, притом что 2007 год прошел для него довольно посредственно. После очередного снижения индексов инвесторы фонда Перо перешли от обычного недовольства к открытому бунту. В третьем и четвертом кварталах 2008 года Перо получил очень много уведомлений об изъятии капитала, поэтому в начале 2009-го стоимость активов его фонда сократилась с 2,5 миллиарда до 800 миллионов долларов. Перо придерживался стратегии выбора подходящих акций, так как был помешан на информации, хотя и не был трейдером. Кроме того, аналитический отдел, состоящий из десяти сотрудников, обходился ему очень дорого.

Фиксированное вознаграждение за управление активами в размере 800 миллионов долларов обеспечивало 12 миллионов дохода. Учитывая, что компания платила зарплату сотрудникам бэк-офиса, юридического отдела, отдела нормативно-правового соответствия, десяти аналитикам и еще троим партнерам, ее текущий дефицит составлял 2 миллиона. Кроме того, аналитики фонда, подсчитав все цифры в связи с пороговым уровнем стоимости активов, как истинные солдаты удачи уже начали искать другие места, где можно заработать деньги.

Джо сказал Перо, что нужно попытаться пережить этот трудный период.

– К черту этих драгоценных аналитиков. Да кто они такие? Не более чем зазнавшиеся чрезмерно высоко оплачиваемые составители отчетов. Если сможешь пережить это цунами, показав при этом хорошую доходность, у тебя будет еще один шанс встать на ноги.

Однако Перо преследовало прошлое: в кризис его собственный капитал значительно сократился, а тратил он так много, что теперь начал паниковать.

– Зачем я построил этот дурацкий особняк в Гринвиче, роскошный до безобразия?! О чем я только думал? Лишь на один обогрев домика у бассейна уходит 14 тысяч долларов в год, поэтому я отключил отопление – но из-за этого трубы замерзли и лопнули. У меня слишком много автомобилей, горничных, дворецких, личных ассистентов и других игрушек. Нэнси в ярости, но придется от всего этого отказаться!

Затем Перо сказал Джо, что приостановил строительство пляжного домика в Саутгемптоне, отменил заказ на покупку самолета (потеряв при этом авансовый взнос) и просто не выполнил своих благотворительных обязательств. Он подписал письменное обязательство в пользу одной школы, и теперь она угрожала подать на него в суд. Джо посоветовал ему не принимать все это слишком близко к сердцу и не сжигать все мосты, но Перо и слушать ничего не хотел.

– Я затягиваю поясок. Теперь каждый за себя.

Джо не мог не согласиться. В такие времена все свои силы необходимо было бросить на выживание. Однако судьба уготовила Перо еще один, последний, удар. Однажды он отвозил детей в музыкальную школу в Нью-Йорке. Когда они шли по Бродвею, на него налетел какой-то парень, а другой в это время толкнул его сзади и, схватив за руку, сорвал золотые часы Rolex и тут же бросился бежать. Перо, на которого в тот момент во все глаза смотрели его сыновья, кинулся вслед за вором, но, сделав несколько больших прыжков, вдруг вскрикнул от боли и упал на тротуар, схватившись за левую ногу. Он порвал подколенное сухожилие.

И не было истории печальнее, чем история Лорда Рэндольфа из Лондона (такое благожелательное прозвище он получил из-за своих аристократических манер). Джо познакомился с ним пять лет назад в Саутгемптоне во время организованной для инвесторов игры в гольф. Этот человек был неотразимо обаятелен. Джо вспоминал, какое большое впечатление на него произвели его аристократический акцент, безупречные манеры и своеобразные британские выражения. Во время матча они играли в паре. В тот день Джо играл исключительно хорошо, и они выиграли свой флайт. В конце раунда Лорд Рэндольф обнял Джо со словами: «Отличная игра, сэр! Поздравляю! Ваши превосходные инвестиционные идеи тоже произвели на меня неизгладимое впечатление. Хотелось бы поддерживать с вами связь и время от времени иметь возможность перекинуться словечком!»

Джо был польщен. Этот утонченный, рафинированный европейский аристократ хочет «перекинуться с ним словечком»!

В то время Лорду Рэндольфу было немногим более тридцати лет. Казалось, этот красивый шатен с удивительными карими глазами просто создан для того, чтобы излучать заинтересованность и обаяние. Одевался он в высшей степени изысканно, с безупречным вкусом – сшитая на заказ одежда, подтяжки и яркие галстуки Hermes. Рэндольф состоял членом лучших частных клубов, курил превосходные сигары, а осенью охотился на птиц в Шотландии. С самого начала Джо понял, что этот человек очень амбициозен.

Отец Лорда Рэндольфа, француз якобы из старинного рода, прошел безупречную службу в Иностранном легионе. Он взял в жены итальянскую графиню, на несколько лет его моложе, а после ее смерти женился на дочери своей жены от первого брака. Работая брокером, он знал всех нужных людей в Цюрихе, Лондоне и Париже и со временем возглавил отделение Lehman Brothers в Цюрихе.

Отец учил Рэндольфа, что ключ к финансовому успеху – в умении поддерживать контакты с богатыми людьми, а также в savoir faire – знании своего дела. Сильные мира сего больше склонны доверять консультантам с изысканными манерами. Поэтому Рэндольфа отправили в престижную частную школу-пансион в Швейцарии Le Rosey. Ее известность отчасти объяснялась не столько превосходной академической программой, сколько репутацией «школы для королей», так как среди ее выпускников значились шах Ирана, князь Монако Ренье III и Ага-хан. Для подтверждения своей репутации школа Le Rosey на лыжный сезон переводит свой кампус на горнолыжный курорт Гштаад.

Однако молодой Рэндольф не был просто типичным честолюбивым выскочкой, он был амбициозен, но вовсе не глуп. В то время деньги сосредоточивались главным образом в хедж-фондах; смекнув это и проработав какое-то время в частном банке Pictet and Cie, в 1995 году Лорд Рэндольф открыл собственный фонд. Он превосходно собирал информацию (иногда инсайдерскую), знал нужных людей и как весьма осмотрительный трейдер следовал за рыночным импульсом и трендом. Благодаря всем этим талантам фонд процветал, а сам Рэндольф очень разбогател. Он отрастил длинные волосы и носил бусы и золотые браслеты. Всегда безупречная одежда искусно скрывала его оплывавшую талию.

Много лет Рэндольф жил со шведской супермоделью Гертрудой Галлинго, но они так и не поженились. «Никаких жен, приятель», – сказал он однажды Джо. Он ко всем обращался именно так, «приятель». «Никогда не умел запоминать имена, – признался как-то Рэндольф. – Поэтому обращаюсь ко всем “приятель”, и это действует безотказно. В итоге мне не приходится мучительно вспоминать имена, и ни у кого нет на меня никаких обид».

В 2003 году на приеме в честь пятидесятилетнего юбилея Лайзы Минелли с участием множества знаменитостей Рэндольф познакомился с прекрасной богатой наследницей Фелисити Пиолин, и их встреча положила конец его отношениям с Гертрудой, красота которой с годами стала увядать. Гертруда воспитывала детей, а Рэндольф выплачивал ежемесячное пособие на их содержание и время от времени, на выходных, изображал из себя любящего отца.

Лорд Рэндольф всегда тратил деньги с большим размахом, и на протяжении следующих двух лет они с Фелисити принимали активное участие в светской жизни Лондона и Нью-Йорка. Рэндольф купил лыжный домик в Церматте и квартиру в Сен-Тропе площадью 650 квадратных метров с прекрасным видом на море и использовал эти роскошные апартаменты для встреч со своими женщинами (кстати, он вел счет), а также развлекал там потенциальных клиентов. Со временем он все меньше говорил об акциях и все больше о гольфе, клубах, членом которых был, и о яхте, строившейся для него в Норвегии.

В 2004 и 2005 годах он добился заметных инвестиционных успехов в России и, чтобы разрекламировать космополитичный характер своих инвестиционных навыков, обыграл русскую тему в своей квартире в Сен-Тропе. На стенах жилища висели превосходные копии картин из Эрмитажа, а в одной из комнат была выставлена коллекция яиц и шкатулок Фаберже. В другой комнате под стеклянными витринами хранились бесценные личные письма членов семьи Романовых. Рэндольф часто намекал, что несколько олигархов отчаянно старались выкупить у него эти реликвии. В двух спальнях, декорированных в стиле Романовых, стояли искусно выполненные, украшенные сложным орнаментом кровати, на которых якобы спал сам царь Николай. Хозяйская спальня, расположенная уровнем выше, выходила на пляж, а на просторной террасе стояли две скульптуры Родена.

«Ахиллесовой пятой» Лорда Рэндольфа оказалась большая вольность (граничившая с коварством), которую он всегда допускал при оценке своих позиций, отчитываясь перед клиентами. Его фонд был зарегистрирован на Антильских островах, где местные власти часто закрывали глаза на кое-какие детали бухгалтерской отчетности, давая ему возможность оценивать свои активы с более низкой ликвидностью по собственному усмотрению. Когда в фонде Рэндольфа наступал период высокой доходности, он оценивал некоторые позиции ниже рыночных показателей, а в период спада завышал доходность, чтобы смягчить удар от плохих новостей. Подобные манипуляции с доходностью можно совершать только в таких экзотических местах, как Антильские острова.

Когда Джо спросил Рэндольфа, что же за чиновник помогает ему, тот легкомысленно взмахнул рукой в ответ и сказал: «Этот парень делает то, что я ему говорю. У него нет выбора. Он работает в офисе, который похож на общественный туалет».

Нельзя сказать, что Лорд Рэндольф не знал об опасностях фальсификации оценок до того, как разразился скандал. В 1990-х во время азиатского кризиса его едва не повесили на рее за то, что он перевел неликвидные, в высшей степени спекулятивные мусорные акции в так называемый запасной карман – фонд прямых инвестиций. В «запасной карман», то есть в отдельный новый фонд, переводятся без какого бы то ни было предупреждения упавшие в цене, неликвидные акции, ставшие для фонда камнем на шее. Затем клиентам сообщают о создании нового фонда для «прямых инвестиций в недооцененные акции с большим потенциалом, которые со временем принесут огромную прибыль». Тем временем с клиентов взимают обычную плату за управление и мягко сообщают, что они не смогут вывести свои деньги из нового фонда до дальнейшего уведомления. Создание такого «запасного кармана» неизбежно и не без оснований вызывает у инвесторов серьезную обеспокоенность.

Тем не менее Рэндольфу удалось выйти сухим из воды после того случая и понести при этом минимальный ущерб. Затем он восстановил свой весьма прибыльный бизнес, открыв новый хедж-фонд, который сделал его очень богатым. Их с Фелисити можно было видеть повсюду: на благотворительных балах, Уимблдонском турнире, конференциях в Hotel du Cap. На пике своего богатства он даже говорил о покупке дома на Джин-лейн в Хэмптонсе. Рэндольф любил рассказывать о своих связях в высшем обществе, беззастенчиво намекая на тесное знакомство с очень богатыми людьми и знаменитостями, в том числе с королем Испании, который будто бы вложил деньги в его фонд.

Однако убийственный медвежий рынок раздал плохие карты. На протяжении года Лорд Рэндольф неоднократно нес двойные убытки. Его буквально растоптали в давке, образовавшейся из-за погони за ликвидностью. К концу года фонд Рэндольфа упал на 55 процентов, тут же полился целый поток уведомлений об изъятии капитала. Усугубляло ситуацию то, что в портфеле фонда скопились еще более неликвидные акции, чем обычно – в частности огромная позиция по акциям Газпрома, а также приличное количество акций небольшого тайского банка, который с гигантской надбавкой собирался выкупить Bangkok Bank. К сожалению, в самую последнюю минуту сделку отменили. Рэндольф понимал, что при возникшей на рынке панике он сможет продать эти позиции только с катастрофической скидкой, сократив тем самым чистую стоимость активов своего фонда еще на 15 процентных пунктов.

Примерно в то же время он неожиданно появился в Нью-Йорке, и Джо встретился с ним за ланчем в San Pietros. Джо не видел Рэндольфа с января, и ему было интересно узнать, как у него обстоят дела. Джо беспокоился о нем. По слухам, фонд Рэндольфа понес большие убытки, и инвесторы массово выводят из него капитал. И самое плохое, некоторые утверждали, будто бы Рэндольф водил за нос и даже обманывал своих клиентов. Джо был шокирован, но не очень удивлен. Он вспомнил, что, проиграв в гольф, Рэндольф почти всегда «забывал» расплатиться.

Увидев Рэндольфа, Джо поразился тем, как тот выглядит. Когда-то красивое загорелое лицо этого человека вытянулось и осунулось, плечи были низко опущены, прежнее бьющее через край дружелюбие исчезло без следа, а в правом глазу от нервного тика билась прожилка.

– Вот и мистер Джозеф, здоровый и бодрый, сохранивший все свои перья. А вот мои перья сейчас забрызганы грязью и истрепаны.

– Но это не так, на самом деле я почти все потерял, – возразил ему Джо. – У тебя все в порядке?

– Нет, у меня не все в порядке, – ответил Рэндольф. – Все очень плохо. Год оказался хуже некуда, да еще и проблемы со здоровьем. Этот постоянный нервный тик, головокружение и ужасные приступы бессонницы, часто бывает диарея. Пять дней подряд я просто пролежал в постели! В моем портфеле полно неликвидных активов, а клиенты массово изымают капитал из фонда. И в довершение всего от меня ушла Фелисити.

Джо пробормотал слова сочувствия. Новость о Фелисити совсем не удивила его. Эта женщина казалась ему избалованной и претенциозной, да еще и любила сквернословить. Джо никогда не испытывал к ней симпатии, он просто не мог привыкнуть к тому, что представительница высшего общества с изысканным британским акцентом вставляет в свою речь нецензурные слова.

– Мы уже давно стали отдаляться друг от друга, – сказал ему Рэндольф, – но она очень разозлилась из-за денег. Теперь она рассказывает на каждом углу, что предупреждала меня о приближающемся кризисе, а я не прислушался к ее словам. И в ее словах есть доля правды.

Рэндольф покачал головой.

– Фелисити вложила в мой фонд большую часть своего наследства, которое, кстати, оказалось не таким огромным, как она говорила. Должен признать, как раз в это время фонд демонстрировал очень плохие результаты. По своей глупости, из чистого великодушия я предоставил некоторым молодым «звездам» возможность управлять инвестиционными портфелями, но, поскольку в их действиях не было здравого смысла, они потерпели полный крах. Они просто покупали идиотские акции частных компаний и играли на понижение с «голубыми фишками». А теперь Фелисити подает на алименты.

«Почему же ты не присматривал за ними?» – подумал Джо, но вместо этого спросил:

– Разве ты не можешь удовлетворить требования об изъятии капитала, продав ликвидные активы?

– Нет, потому что я самый крупный инвестор фонда. Я всегда сам съедал изысканные блюда. Все, что осталось от моего состояния, вложено в мой пораженный опухолью, парализованный фонд. После удовлетворения требований об изъятии, приятель, у меня на руках будет немногим более половины активов фонда, а большинство из них – переоцененные, совершенно неликвидные акции.

«Рэндольфа преследуют грехи прошлого, – подумал Джо. – При всем его воспитании и манерах он, по сути, просто мошенник, поэтому и вылетел из бизнеса. Теперь ему конец! Может быть, многих из нас ждет то же самое. А ведь его расходы по-прежнему огромны».

– Так что ты намерен делать? – спросил Джо.

– Я пытаюсь продать все ликвидные активы. Кроме того, на неопределенное время ввел ограничения на изъятие капитала из фонда и не намерен снимать их до тех пор, пока не выведу оттуда свои деньги. Я перевел все неликвиды в «запасной карман», а поскольку мне нужен хоть какой-нибудь доход, продолжаю взимать плату за управление ими. Разумеется, инвесторы пришли в ярость и намерены выдвинуть против меня судебный иск. К счастью, на Антильских островах такой иск не имеет силы. Как я уже говорил, местные чиновники пляшут под мою дудку. Но у меня совсем не осталось клиентов.

Мне конец!

Рэндольф покачал головой, его глаз снова задергался.

– А что будет с теми, кто на тебя работал? – спросил Джо, почти с ужасом ожидая ответа.

– Я всех уволил. У меня не было денег заплатить служащим даже за последние два месяца работы, не говоря уже о выходном пособии. Я просто закрыл фонд и сменил замок на двери офиса. Люди очень обиделись. Не хочу сказать, что виню их в чем-то, но должны же они были понимать, в какое рискованное путешествие отправляются. В общем, бывшие сотрудники наняли адвоката и добились наложения ареста на мои банковские счета и дом в Лондоне. Каким же будет их удивление, когда они узнают, что ипотечный кредит за него не выплачен.

– Но ведь у тебя все в порядке в финансовом отношении? У тебя лично?

– Вовсе нет. У меня есть немного денег в Швейцарии, но они быстро уходят. Я пытаюсь сократить расходы, но это не так просто. На днях я подсчитал, что у меня четыре дома и семь домработниц на полную ставку. Нельзя же просто отказаться от поддержания порядка в доме. Помимо всего прочего, я еще состою в абсурдно большом количестве клубов, которые просто высасывают из меня деньги! Я подал заявление о прекращении членства в Old Oaks недалеко от Лондона. Однако даже не представлял себе, что мне придется платить членские взносы (24 тысячи фунтов в год) до тех пор, пока кто-то не выкупит мои облигации. В очереди передо мной уже пятнадцать желающих, но ни одного покупателя.

Рэндольф вздохнул и долго смотрел на Джо, и тот почти физически ощущал на себе тяжесть его взгляда.

– И знаешь что, приятель? У меня в толстой кишке обнаружили злокачественную опухоль. Я приехал в Нью-Йорк лечиться, на процедуры.

– Боже мой! – воскликнул Джо. – Кажется, боги тобой недовольны.

– Они не просто недовольны, а метают громы и молнии. Они меня презирают! Помнишь, после разрыва с Гертрудой, но еще до того как ко мне переехала Фелисити, у меня был роман с графиней в Париже? Так вот, когда мы расстались, она сообщила мне, что беременна и хочет родить ребенка. Я попытался уговорить ее сделать аборт, но ей очень хотелось оставить ребенка.

Рэндольф печально посмотрел на Джо и вздохнул.

– Это произошло пять лет назад, приятель. В то время она была богата, и вопрос о деньгах просто не возникал. Ее первый муж вынужден был отдать ей после развода большую часть своих акций в банке Socit Gnrale. Но с тех пор они упали в цене на 85 процентов. Теперь у меня в Париже есть пятилетний сын, но я его никогда не видел. Она присылает мне фотографии мальчика. Симпатичный малыш, похож на меня в этом возрасте. Три недели назад я получил от ее адвокатов письмо с требованием о выплате ежемесячного пособия на ребенка, а также всей суммы за предыдущие годы. Это немалые деньги. Я уже выплачиваю алименты Гертруде. Вчерашняя супермодель постарела и подурнела и теперь не может заработать ни гроша.

– Послушай, Рэндольф, – прервал его Джо, пытаясь подбодрить. – Это же медвежий рынок. Сейчас всем плохо.

Однако в глубине души он был потрясен тем, что этот человек безразличен к своему сыну, своей плоти и крови, которого он даже не знал.

– Не так плохо, как мне.

Взгляд Рэндольфа стал холодным и отстраненным.

– А знаешь что, приятель? Я подлечу свою толстую кишку, а затем просто уеду. Возьму немного денег и исчезну – возможно, навсегда. Больше никаких алчных бывших любовниц, разъяренных клиентов, адвокатов и никакого проклятого иррационального фондового рынка.

– Как же так? Куда же ты намерен уехать?

– Не спрашивай. Лучше тебе об этом не знать, приятель. Я просто уеду, и все. Как-нибудь вечером выйду на улицу и уйду в сумерках туда, где никто меня не знает, ничего от меня не требует и где все, все оставят меня в покое.

Джо стало не по себе.

– Мы все сейчас в состоянии стресса, но тебе особенно плохо. Может, стоит обратиться за помощью к психиатру?

– К черту! Как сказал однажды Сэм Голдвин, «тот, кто собирается к психиатру, прежде всего должен проверить, все ли у него в порядке с головой!» У меня проблема не с головой, а с расходами на дом. На офис. С чистыми активами.

Сердитая реакция Рэндольфа немного успокоила Джо. Они тепло обнялись, но Джо подумал о том, что им вряд ли суждено еще когда-нибудь встретиться.

Разумеется, плохие времена настали не только для великих и могущественных инвестиционных управляющих. Обычные служащие – аналитики, ассистенты, вице-президенты, секретари и сотрудники бэк-офисов – тоже столкнулись с большими трудностями, поскольку крупные и малые компании на Уолл-стрит повально увольняли персонал. Люди отчаянно нуждались в средствах к существованию, и ради пятиминутного собеседования часами простаивали в очередях на ярмарках вакансий в Нью-Йорке, Чикаго и ондоне. Не менее унизительным было посещение так называемых вечеринок розовых листков, проходивших под лозунгом «Если дела идут плохо, не идите вместе с ними». На этих собраниях огромные толпы народу бесцельно бродили в надежде, что им удастся встретить тут агента по найму и прекратить общаться с другими такими же несчастными людьми и плакаться друг другу в жилетку.

Люди страдали везде.

Однажды после ужина, когда дети уже ушли спать, Хиллы сидели в библиотеке. Джо просматривал смартфон, а Эмили читала одну из бесчисленных умных книг. Чтобы завязать разговор, Джо начал рассказывать жене одну из многочисленных печальных историй, происходивших в то время со многими их знакомыми. Он хотел поделиться с ней своей болью. Ему казалось, что Эмили заинтересуется, потому что она была знакома с Рэндольфом, Сэмом и четой Перо, не говоря уже о Микки, его-то она знала много лет. Но она и слышать ничего не желала.

– Я не хочу слушать все эти непристойные сплетни, – произнесла она почти сердито.

– Эмили, это не непристойность. Это трагедия.

– Ты прав, – сказала она. – Жалкое хныканье кучки брюзгливых ничтожеств, наконец-то получивших по заслугам.

Джо только печально покачал головой в ответ на ее злые слова.

– Мне никогда не нравилась Фелисити и все эти эффектные подружки Микки. Он вел себя как эгоист, не считаясь с другими, и теперь получает по заслугам. Что касается Нэнси Перо – я видела ее пару дней назад – это еще одна избалованная женщина. Она могла говорить только о том, что на Гринвич-авеню закрылись модные магазины, а ее муж уволил дворецкого и одну из двух горничных. Этим бедняжкам, с их огромным домом и фальшивой претенциозностью, приходится довольствоваться одним поваром и одной служанкой. И я должна им сочувствовать? Они сами во всем виноваты. Надеюсь, Перо потеряет все, а Нэнси придется самой мыть посуду и чистить туалеты.

– Ты жестока, – мягко сказал Джо. – Подумай, что люди говорят о нас. Должно быть, вся старая аристократия Гринвича сейчас злорадствует.

– Разумеется, именно поэтому я и не хочу подливать масла в огонь. Они в восторге от того, что мы понесли заслуженное наказание. В их мире восстановлен порядок.

Джо внутренне содрогнулся.

– Разумеется, эти люди злорадствуют, но ведь они тоже, должно быть, зализывают раны. Они потеряли половину своего капитала – при условии отстутствия кредитов, – с иронией заметил он. – И теперь им придется продать свои дома во Флориде. А не дай Бог есть кредиты (ипотечные или любые другие), тогда их капитал сократится на 70–80 процентов. Такое случилось со многими.

– Ошибка этих людей, – произнесла Эмили все еще сердито, – в том, что излишняя доверчивость заставила их клюнуть на весь тот вздор, который внушали им такие, как Мейдофф, Сэм и твой дружок Рэндольф. Но легковерие – намного меньший грех, чем алчность, гордыня и мошенничество.

– Думаю, это камень в мой огород.

– Нет, Джо, ты был просто наивным. Нам повезло, что все внимание обитателей Гринвича обращено к Мейдоффу и беднягам, потерявшим работу. Но кто знает, может, они считают, что меня, дурочку, следует держать в неведении?

Джо знал, что все иллюзии Эмили относительно того, что он талантливый инвестор, рассеялись. Она уже несколько лет твердила о том, что их интеллектуальное общение теряет прежнюю привлекательность из-за его одержимости рынками и портфелем. Раньше она находила возможным терпеть, но не более того, его привычки, потому что он был успешен и силен в этой сумасшедшей, безумной профессии. Но теперь, с ее точки зрения, оказалось, что Джо поклонялся фальшивым, низвергнутым богам.

Разумеется, Эмили беспокоили не только проблемы, связанные с бизнесом. Она очень критично относилась к мужу и во многих других вопросах, придираясь буквально ко всему, начиная с одежды, слишком «хедж-фондовской», по ее мнению, и заканчивая тем, что он выдавливает пасту из тюбика посредине, а не с конца. Такая реакция Эмили говорила об изменених в их отношениях. В самом начале ей очень нравилось, что Джо отличается от других, что он круче знакомых ей незрелых юнцов из Гринвича и Принстона. Но теперь все изменилось; возможно, причина заключалась в их сыновьях: ради них Эмили хотела, чтобы Джо одевался более консервативно и, так сказать, стал «членом клуба».

Эмили разочаровалась в муже. В мире рухнувших иллюзий его грехопадение еще больше усложнило их отношения. Раньше Эмили была неутомимой и изобретательной любовницей, но теперь их интимная жизнь протекала случайно и механически. У Джо вдруг возникло ощущение, что Эмили вместе со всем своим миром медленно и незаметно вытянула из него нечто очень ценное – его душу, его любовь – и выбросила за ненадобностью.

Теперь, когда жена постоянно критиковала его, она напоминала Джо ее мать. Была ли это игра воображения или с возрастом Эмили действительно становилась все более похожей на свою мать? Порой он даже не был уверен, любит ли ее по-прежнему.

Размышляя об этом, Джо понял, что во многом ему стала гораздо ближе Джоан, чем Эмили. В прошлом Эмили казалась ему родственной душой, но это было так давно, давным-давно, когда Джо был всего лишь неопытным новичком. С момента их первой встречи многое изменилось, и они неосознанно отдалились друг от друга. А причина заключалась в инвестировании, ВА, мире хедж-фондов, гольфе и даже в Джоан. В итоге его отношения с Эмили – драгоценная связь с родственной душой, избавившаяя его от юношеского одиночества, – с годами ослабела. И сейчас им даже не о чем поговорить друг с другом.

Теперь Джоан была его родственной душой, и он чувствовал – нет, знал, – что она любит его и не стала бы возражать против близких отношений. И он тоже желал этого. Каждый рабочий день он с нетерпением ждал встречи с ней, а на выходных, когда они не виделись, в его душе возникала какая-то тупая боль, пустота. Он не представлял своей жизни без разговоров с Джоан о рынках, о мире, о будущем. У них было так много общего. Ему импонировало ее четкое, выразительное мышление, и на многое они реагировали одинаково.

При этом отношения с Джоан давали еще один повод для конфликтов с Эмили. Ей никогда не нравилось, что муж проводит так много времени в обществе своей коллеги. Теперь же Джо стали не на шутку раздражать ее намеки на то, что они с Джоан «спят вместе в опустевшем офисе». Неделю назад Эмили зло бросила ему: «Я не в восторге от того, что вы целыми днями вместе». Джо сдержался и промолчал.

Несмотря на ссоры и непонимание, Джо считал, что им с Эмили нужно вместе растить и воспитывать сыновей. Он проводил с детьми все больше времени. Каменную стену они уже построили, и теперь мальчики часто просили его поиграть с ними в мяч. Они подрастали и становились достойными людьми. Джо нежно любил своих сыновей и заботился о них. Он не мог себе представить жизни в разлуке с детьми. Может быть, у них с Эмили получится наладить отношения ради мальчиков? Нужно хотя бы попытаться сделать это! Однако мысль о том, что он может потерять Джоан, глубоко ранила его.

Впоследствии, размышляя о хаосе, наступившем в его жизни и жизни многих людей, Джо пришел к выводу, что причина всех бед – смутные времена большого медвежьего рынка. Ни один фактор сам по себе не повлек бы за собой таких разрушительных последствий, если бы не рухнул весь мир. Кредитный кризис, этот финансовый апокалипсис, представлял настоящую угрозу для жизни. Джо подумал о своих знакомых, когда-то успешных, уважаемых менеджерах хедж-фондов или инвестиционных банкирах: уверенные в себе, богатые, влиятельные, они были хозяевами жизни. А теперь превратились в съежившиеся, трясущиеся тени своего прошлого я. Их личная жизнь разбилась вдребезги, и, одинокие и несчастные, они пытались сдерживать слезы. В прессе только и говорили что о массовом изъятии капитала из хедж-фондов и внутренних распрях между их управляющими, а также об инвестиционных банкирах и трейдерах, которых безо всяких формальностей увольняли с работы. СМИ злорадствовали: золотые дети волшебных времен потеряли большую часть своего богатства и уже не могут вести расточительный образ жизни, к которому успели привыкнуть. Но разве их н должны поддерживать внутренние резервы, например любовь семьи? Однако многих ожидали разводы и разлука с детьми. Неужели фундамент роскошной жизни был так непрочен?

По мнению Джо, роковой ошибкой всех этих людей стали леверидж и высокомерие. Леверидж, порожденный алчностью, многократно увеличил финансовые потери, а самонадеянность заставила их вести расточительный образ жизни. Вкупе эти два монстра довели их до банкротства финансового и душевного, обнажив все внутренние конфликты и прервав комфортное течение жизни. В довершение всех бед у многих из них, как и у самого Джо, в Гринвиче была жена, а в офисе – инвестиционная родственная душа. Джо вдруг осознал, как сильно ему хочется простоты!

Глава 17. Конец романа

Если бы люди могли учиться у истории, какие уроки она могла бы преподать! Но страсть и компания слепят наши очи, и свет, даваемый опытом, – как кормовой огонь, освещает только волны позади нас.

Сэмюель Кольридж

В конце 2008 года ВА столкнулся с последней волной изъятия средств; смыв почти весь оставшийся капитал, она, по сути, уничтожила фонд. Все позиции ВА были закрыты, а наличные вложены в казначейские векселя, не приносившие никакого дохода. Компания Bridgestone уволила оставшихся сотрудников, выплатив каждому единоразовый платеж в размере месячной заработной платы, умноженной на количество проработанных лет, – жалкие гроши! Никаких теплых прощаний, никаких объятий. Все были напуганы и недовольны.

После того как утрясли все формальности и фонд ВА прекратил свое существование, Джо поначалу почувствовал себя так, будто исчез большой ком, застрявший в его груди, в самом центре естества. На протяжении следующих нескольких недель ему хотелось плакать от давно забытого чувства освобождения в сочетании с почти безысходным ощущением потери и опасности. Казалось, что ему отрезали руку или ногу. На праздники Джо проводил много времени на улице, под бледным зимним солнцем, строя вместе с детьми деревянную крепость, – и боль постепенно утихала. Рождество в деморализованном, несчастливом Гринвиче проходило уныло, а на приемах, куда ходили они с Эмили, царила натянутая гнетущая атмосфера.

В первые рабочие дни нового года Джо и Джоан оказались совершенно одни в своих старых кабинетах в офисе Bridgestone. Жуткое было время. Даже такой большой город, как Нью-Йорк, где всегда бурлила жизнь, выглядел мрачным и подавленным, будто его жизнерадостность и энергичность кто-то стер. Движение на улицах стало менее оживленным, а шум города понизился как минимум на несколько децибелов. В центре района офисных зданий теперь парковалось гораздо меньше черных автомобилей, а магазины на Пятой авеню непривычно обезлюдели. В ресторанах тоже никто не сидел. Джо уволил своего водителя и теперь ездил на работу и обратно поездом.

После закрытия компании и увольнения работников вспомогательных служб когда-то роскошный, полный жизни, а теперь совершенно пустой офис Bridgestone производил впечатление таинственности. Больше никто, кроме одного охранника, не появлялся в нем регулярно. Кафе, разумеется, тоже закрылось; все оборудование тренажерного зала продали, так что негде было перекусить или позаниматься. Из владений Спокейна и Рэвина вывезли абсолютно все, а изготовленные на заказ стулья, письменные столы и кресла из кабинетов Джо и Джоан были выставлены на аукцион. Они выпросили пару оставшихся в кафе стульев и столов, чтобы установить на них терминалы Bloomberg. Конечно, все это очень угнетало.

Тем не менее в конце декабря и первые дни января на рынке началось оживление. У Джо и Джоан вдруг поднялось настроение; солнце заиграло на снегу в Центральном парке, а зубчатые своды величественных окрестных зданий снова засверкали. Все (в том числе Джо и Джоан), кто голосовал за Барака Обаму, были в восторге от харизмы нового президента, его элегантности и умения говорить.

Все считали, что после инаугурации в конце января для новой администрации наступят сто дней «медового месяца». «Команда мечты» блестящих советников нового президента разработает эффективную программу стимулирования экономики и придумает гениальный план избавления банков от проблемных активов. Сидя в своем опустевшем кабинете, в окна которого заглядывало зимнее нью-йоркское небо, Джо и Джоан поверили в то, что все эти меры вызовут на рынке хоть небольшое оживление.

Джо страстно желал вернуть себе капитал.

– Я должен довести свои позиции до тридцати миллионов, – заявил он Джоан. – Вместе с твоими пятнадцатью будет достаточно денег для открытия нового фонда. Не исключено, что прямо сейчас наступает время огромных возможностей. Рынки крайне перепроданы. Хедж-фонды испытывают огромный недостаток инвестиций. Плохие новости известны всем. Я намерен провернуть серьезную операцию с фьючерсами S&P, купив их по 900 долларов.

– Ты ведь знаешь, что это скорее трейдинг, чем инвестирование, – с нажимом в голосе предостерегла его Джоан. – То есть не совсем то, чем занимаемся мы.

– Я это понимаю, но мы вдвоем не сможем воссоздать нашу старую модель. К тому же она не прошла испытаний, и я потерял веру в нее. Но я чувствую, что могу заработать немного денег.

– Мне кажется, на рынке как раз началось оживление. Акции очень долго теряли в цене, и, должно быть, вот-вот произойдет скачок. Пожалуй, я сделаю то же самое. Но на случай, если мы неправы, введу стоп-приказ на прекращение торгов при снижении цены на 5 процентов, то есть до 855 долларов.

– Я сделаю то же самое. Сейчас никак нельзя себе позволить понести большие убытки.

На следующий день оба купили фьючерсы S&P за 900 долларов. Через неделю их цена повысилась до 935 – не очень много, но уже кое-что. Джо и Джоан наслаждались опьяняющей переменой настроения. Для них не было ничего лучше, чем снова делать деньги. И они увеличили свои позиции.

Но эйфория длилась недолго. Вопреки всеобщим ожиданиям, оживление на рынке улеглось уже через несколько дней; и снова все пошло не так, как надо. Спад экономики рос с каждым днем; кандидаты на важные посты в новом кабинете министров были вынуждены отказаться от получения этих должностей из-за глупых, неосмотрительных поступков. Конгресс политизировал программу стимулирования экономики, а когда ее наконец приняли, министерство финансов США произвело на свет огромный, аморфный плод – план финансового спасения. За неуверенную, нерешительную манеру поведения инвесторы дали новому американскому министру финансов прозвище Крошка Тим. Таким образом «медовый месяц» президента окончился, так и не начавшись.

На второй неделе января индекс S&P 500 снова упал, и через три дня вступили в действие приказы стоп-лосс, введенные Джо и Джоан. Они потеряли в целом два миллиона долларов. «Ну почему, – мучительно размышлял Джо, – рынок всегда движется против моих позиций?» Вечером после работы, когда Джо шел по оживленным улицам в сторону Центрального вокзала, его разум и душу переполняли отвращение и безысходность.

В ту ночь после нескольких часов неспокойного сна Джо проснулся. Как будто под действием какой-то непостижимой силы притяжения он тихо вышел из спальни, где спала Эмили, и, не включая свет, осторожно пробрался в библиотеку. Шторы были задернуты, и царивший там мрак, вдруг набросившись на Джо, как живое существо, стиснул его в своих объятиях. В полной темноте Джо ощущал только движения своего тела, гул в голове, пульсацию крови и стук в висках. Он стоял на месте неподвижно, вглядываясь в темноту, и ему казалось, что он попал в бесконечное царство своего разума – там, в глубинах своего я, он видел только смятение и темноту. Ему стало трудно дышать, а барабанная дробь в голове била все сильнее и быстрее, пока не превратилась во всепроникающий пульсирующий рев. Он медленно осел на пол.

Джо понятия не имел, сколько времени провел в таком состоянии. Пульсация в голове постепенно стихла, в глазах прояснилось, и он вернулся из тьмы. Весь покрытый холодным потом, он совершенно не знал, что с ним происходит, но понимал, что только что пережил что-то вроде удара, сердечного приступа. Медленно поднявшись наверх, по-прежнему не желая будить Эмили, он зашел в спальню для гостей и лег там на кровать. На прикроватной тумбочке лежала повязка для глаз; Джо надел ее и уснул. Там и нашла его Эмили утром. Когда он проснулся, солнечный свет заливал комнату, а над ним стояла Эмили.

– Что с тобой происходит? – спросила она.

Джо лежал, пытаясь прийти в себя. Почему-то он не мог объяснить Эмили, что произошло. Она бы не поняла. Он и сам не понимал. Все было слишком странно. В конце концов сдавленным голосом он произнес:

– Я проснулся посреди ночи. Похоже, мне приснился кошмарный сон.

– Да, – сказала она в ответ. – Это действительно кошмарный сон. Вся наша жизнь превратилась в кошмар. Так не может продолжаться!

– Я знаю, – тихо ответил он. – Знаю…

Эмили ушла, а он пролежал еще несколько минут, пытаясь понять смысл своей ночной агонии и утреннего визита жены.

После ужасного 2008 года январь 2009-го стал самым худшим из январей в истории фондового рынка: индекс S&P 500 упал на 8,4 процента. Февраль оказался еще хуже: S&P 500 просел еще на 10,7 процента. Надежды на то, что администрация Обамы предложит новые, эффективные программы экономического развития, не оправдались. В конце февраля Обама обнародовал популистскую социальную программу, направленную, по мнению многих, исключительно на перераспределение богатства. Предложенное в ней повышение налога на прирост капитала, дивиденды и обычный доход вызвало гнев у консерваторов и тревогу у тех, кто, придерживаясь умеренных взглядов, считал, что сейчас не самое подходящее время для подобных мер. Все говорили, что страну ожидает либо очередная Великая депрессия, либо длительный период застоя и затяжной дефляции вроде той, с которой столкнулась Япония в период с 1990 по 2003 год. Два зловещих сценария подразумевали формирование губительного медвежьего рынка, масштабное разрушение богатства и конец современного финансового капитализма. Половина из двухсот инвесторов, присутствовавших на одной конференции в Нью-Йорке, на которой побывал и Джо, были убеждены, что индекс S&P 500, балансировавший в текущий момент на уровне 800 плюс-минус 100 пунктов, со временем скатится гораздо ниже – до 500 пунктов.

Многие опытные и знаменитые инвесторы были настроены весьма пессимистично и высмеивали всех, кто с ними не соглашался. Даже Уоррен Баффет попал под их прицел. В феврале, после общемирового обвала на рынках, специалисты по техническому анализу и инвестиционным стратегиям предупреждали о важности стабилизации фондовых индексов и недопущении прорыва предыдущих минимумов. Согласно их прогнозам, после двойного дна возникает тенденция к повышению и, напротив, прорыв ноябрьских минимумов предвещал дальнейшее падение S&P до уровня 500–600 пунктов.

Однажды утром в начале февраля Джо и Джоан смотрели интервью с Уорреном Баффетом по CNBC. Знаменитый инвестор мягко, но настойчиво утверждал, что акции очень дешевы, на рынке царят негативные настроения и он настолько перепродан, что пришла пора покупать. «Покупайте, когда вы напуганы», – решительно заявил он.

Это интервью произвело глубокое впечатление на Джо и Джоан. Баффет был прав, предупреждая об опасности, которая исходит от «умников, формулы приносящих». И вероятно, окажется прав снова.

– Ноябрьские минимумы будут держаться и дальше, – заявил Джо.

– Что ж, мы, несомненно, напуганы, – сказала Джоан.

Они опять купили индексные фьючерсы, установив стоп-лосс в размере 5 процентов ниже цены покупки. Когда рынки начали возвращаться к предыдущим минимумам и приближался решающий момент, волнение достигло апогея. 23 февраля рынок как будто стабилизировался, а затем произошел отскок от ноябрьского дна. Джо и Джоан воспряли духом и снова увеличили свои позиции.

Затем, на следующий же день, жалкое оживление на рынке прекратилось, и, к ужасу Джо и Джоан, индекс S&P 500 прорвал ноябрьский минимум в 754 пункта. В начале марта весь мир поглотили страх и отчаяние: рынки приблизились к минимуму ноября 2008 года в 754 пункта, а S&P упал до 500 пунктов. Последняя линия обороны, «линия Мажино», была прорвана. У Джо возникли тошнота и головная боль. Они с Джоан прекратили операции по своим позициям. Итак, рынок снова нанес им серьезный ущерб. Все надежды Джо рухнули.

В конечном счете во вторую неделю марта индекс S&P 500 опустился до ужасающего значения – 666 пунктов. На этой зловещей отметке, посреди всеобщего пессимизма и безысходности, рыночный зверь, поглощенный причинением боли, наконец-то насытился, глубоко вздохнул и – начался мощный рост. С ходом времени его подпитывали более оптимистичные или хотя бы не очень плохие экономические новости со всего мира. На рис. 17.1 показано, как трудно совершать операции на медвежьем рынке, занимая длинные позиции (как это пытались делать Джо и Джоан), и как легко понести двойной убыток. Следует помнить, что, когда они начали свои попытки, индекс S&P 500 уже понизился достаточно сильно – на 44 процента по сравнению с максимумом октября 2007 года.

^{Рис. 17.1. Душераздирающее дно: индекс S&P 500}

К моменту разворота рынка и началу периода значительного, просто чудовищного роста курсов Джо и Джоан были настолько деморализованы и напуганы, что упустили благоприятный момент – окончательно и бесповоротно. Они, как парализованные, сидели в своем кабинете, дрожали мелкой дрожью и, как выразился Джо, «сосали пальцы», не в силах поверить в то, что все это происходит на самом деле. Три предыдущие попытки трейдинга так сократили их капитал и готовность снова сделать смелый шаг, что они пребывали в оцепенении и не хотели рисковать оставшимися деньгами. И главное, оба партнера полностью потеряли профессиональную уверенность в себе. Происшедшее уничтожило их так же быстро, как в огне тает снег. Оба впали в глубокую депрессию, причем Джо было даже хуже, чем Джоан. В его понимании рынок из сильной скаковой лошади, повадки которой он знал и которую мог оседлать, превратился в злобного, непредсказуемого дикого скакуна, изо всех сил стремящегося непременно сбросить его с себя, растоптать и уничтожить.

– Мы просто неудачники! – сказал он грустно Джоан в апреле, когда курс акций взлетел. – Неудачники! Ни с того ни с сего решили снова рискнуть (только потому, что Баффет говорил красивые слова по ТВ), а затем испугались так сильно, что больше ни на что не способны. Я уже не доверяю своей интуиции и суждениям.

– Мы пошли не с той ноги в начале года, – ответила она, – и теперь нам трудно взять нужный темп.

– Упустить оживление, или новый циклический бычий рынок, или что бы там это ни было – просто ужасно, – жаловался он. – Баффет был прав. Он-то придерживался своей позиции. А мы вышли из игры как пара любителей.

– Не будь так строг к себе. У Баффета есть все деньги мира, так что он может позволить себе проявлять дальновидность. Мы же были прижаты к стенке.

Джо и Джоан овладели глубокая апатия и безысходность. Они понимали, что не смогут привлечь капитал в новый хедж-фонд. На рынке осталось очень мало активов для хедж-фондов, практически отсутствовали и средства для стартапов и не было совершенно ничего для двух инвесторов, которые снискали дурную славу людей, погубивших огромный фонд. Никто даже слушать не желал о том, что они отказались от старой модели и хотели работать по-новому. Те, кто когда-то заискивал перед Джо, теперь держались с ним сдержанно и отчужденно. Большинство даже не отвечали на его звонки. Они злились на Джо и уже не верили в него ни как в инвестора, ни как в человека. К тому же сплетни о Микки усугубляли ситуацию.

Джо и Джоан были унижены, разбиты и обессилены. Когда Джо задумывался о своем профессиональном будущем, его сковывал паралич и охватывали оцепенение и всепроникающая тупая боль. Джоан воспринимала положение вещей по-философски. Она чувствовала, что еще способна сделать карьеру.

– Сами того не понимая, мы слишком полагались на свой алгоритм, а ведь, по сути, применяли те же методы анализа, что и другие. Чрезмерная увлеченность относительными показателями приводит в итоге к потере понимания, интуиции – словом, всего того, что так важно в инвестировании, – философствовала она.

– О да, конечно! – огрызнулся Джо. – Все мы такие умные теперь, задним умом. Кейнс[42] сказал: «Человеку свойственно привыкать к окружающей среде». Иными словами, на свою погибель мы считали, что наша дурацкая модель будет работать всегда.

Хотя Джо и разыгрывал из себя крутого парня, Джоан знала, как ему больно. На следующее утро, когда он сидел за письменным столом, она подошла к нему и, положив руку ему на плечо, протянула лист бумаги, на котором собственноручно написала строки из стихотворения Лонгфелло:

Джо прочитал стихи, и его глубоко тронули и они, и рука Джоан, все еще лежавшая на его плече. Он пожал ее и сказал:

– Ну, по крайней мере здесь звучит рифма.

– Так же как и между нами, – сказала она.

– Я знаю, – произнес он и положил лист в карман.

Оба почувствовали, что в этот момент стали еще ближе друг к другу. Вечером в поезде Джо вынул из кармана лист бумаги и еще раз прочитал стихи. Затем он спросил себя, как отреагирует Эмили, если найдет их, – и порвал листок на мелкие клочки.

В один сумрачный дождливый день Джо позвонили с поста охраны в вестибюле здания.

– Пришел Микки Коэн. Говорит, что работал здесь раньше. Он хочет повидаться с вами. Пропустить его?

Джо, конечно же, разрешил, и через несколько минут охранник позвонил снова. Этот армянин от скуки всегда проявлял интерес к известным арендаторам и неизменно называл их по имени каждый раз, когда они входили или выходили из здания.

– Он направляется к вам, Джо. Микки сейчас не очень хорошо выглядит, старина.

«Я тоже», – подумал Джо, но только хмыкнул в ответ на подобную фамильярность.

– Рад видеть тебя, дружище, – громко произнес Микки, обнимая Джо за плечи.

На секунду Джо обрадовался. «Это все тот же старый Микки, бурно выражающий свои чувства», – подумал он. Но затем почувствовал запах алкоголя.

Когда они вошли во временный кабинет Джо и Джоан, Микки крепко обнял ее, а она поцеловала его в щеку. Они заметили глубокие круги у Микки под глазами и одутловатые щеки. Впрочем, в последнее время он всегда выглядел немного опустившимся.

– Так как вы поживаете, ребята, и чем занимаетесь? – весело спросил Микки.

– Пытаемся во всем разобраться, – ответила Джоан. – Как ни странно, сейчас есть скрытый спрос на наши навыки управления инвестициями.

– Мне ли не знать, – ответил Микки и посмотрел прямо на Джо. – А как насчет денег? Вы все еще неприлично богаты?

– Ты шутишь? Я совершенно на мели! Только что умудрился снова потерять деньги, пытаясь заниматься трейдингом на этом ужасном рынке.

– Так сколько вы двое стоите сейчас? После стольких лет партнерства у нас не должно быть секретов друг от друга.

Джо замялся.

– У меня около семи миллионов, – хмуро сказал он Микки. – И не выплачен ипотечный кредит на дом, но я еще не влез в долги. Кроме того, у меня большие расходы на выплату процентов по кредиту, на жизнь и оплату обучения детей.