Путь хеджера. Заработай или умри Бартон Биггс
– Пока еще не совсем, – сказал Джо. – Но у меня в ВА есть 40 миллионов. Как я уже говорил тебе однажды, по условиям нашей договоренности с инвесторами, управляющие партнеры ВА (а это мы с Микки) должны реинвестировать в фонд 80 процентов своей прибыли после вычета налогов. Вообще-то все наши деньги завязаны в фонде, но мы можем взять определенную сумму на покупку дома, и даже не одного, а нескольких. Кроме того, можно взять ипотечный кредит на дом, чтобы максимально капитализировать свои средства в фонде.
Эмили была поражена. Что она могла сказать? Джо прав. Они, конечно же, могли потратить 15–20 миллионов долларов на дом, даже на целое поместье.
– И кстати, дом в Гринвиче – это не просто трата денег, а инвестиции в будущее, – прибавил Джо. – Таких городов, как Гринвич, сейчас не строят, зато печатают все больше бумажных денег.
Впоследствии Джо был вынужден признаться самому себе, что неосознанно принял это важное решение после того, как Микки сообщил ему о разводе с очередной женой. Джо был в курсе, что этот третий по счету развод обойдется Микки почти в 50 миллионов долларов, поскольку его бывшая жена Сьюзен Коэн становилась новым партнером фонда с ограниченной ответственностью. Хотя Джо мало общался со Сьюзен, она ему нравилась. К тому же он заметил, что светская жизнь Микки становится все активнее, а живот – все больше.
Джо хорошо знал Микки и прекрасно понимал, что тот изменился. Став успешным и богатым, он уже не мог обходиться без того, чтобы вокруг не вилось как минимум несколько восторженных, внимательных, зависимых от него женщин. Его отношения с ними неизбежно переходили в какой-то момент в физическую близость. В представлении Микки переспать с женщиной означало овладеть ею.
Микки действительно был распутен, но у его отношений с женщинами были гораздо более глубокие корни. Он чувствовал себя намного комфортнее в обществе женщин, чем мужчин. Микки относился к числу людей, получавших удовольствие от физического контакта. Он любил обнимать мужчин, целовать женщин, притрагиваться к ним. Когда-то Джо рассказывал Эмили об отношениях Микки с противоположным полом, и они пришли к выводу, что это объясняется его трудной жизнью в школе-интернате, где его третировали и унижали, потому что он был толстым и нескладным еврейским мальчиком. Джо высказал предположение, что у Микки не было секса в школьные годы и годы учебы в колледже, поэтому теперь он пытается наверстать упущенное. Все эти раны открылись вновь, когда в самом начале карьеры, работая стоимостным инвестором в фонде, ориентированном на акции роста, под управлением кучки калифорнийских аристократов, Микки потерпел неудачу.
За прошедший год партнер Джо сделал несколько серьезных покупок. Он приобрел новый пентхаус в Нью-Йорке, великолепный дом на пляже в Саутгемптоне, обошедшийся, наверное, в 10 миллионов долларов, и вступил в клуб Legacy – престижный гольф-клуб в Хэмптонсе, вступительный взнос куда был просто огромным – 1 миллион долларов. Все это дополнял лыжный домик в Дир-Вэлли, купленный Микки еще раньше.
Помимо всего прочего, Микки приобрел новый самолет G-5 за 40 миллионов долларов. На хвосте самолета красовалась надпись «Мик». Когда Микки рассказал об этой покупке Джо и Джоан, Джо спросил его:
– А почему бы тебе не летать самолетами NetJets?
– Это не так шикарно. Любой болван может заключить контракт с NetJets. Большие люди, такие как Джулиан и Стэн, летают на собственных самолетах.
– Но содержание самолета и зарплата пилотов, наверное, обходится тебе в целое состояние!
– Два миллиона в год, мне сказали.
– Это просто безумие.
– Да, дружище, но нет ничего лучше, чем подняться с парой женщин на борт собственного самолета с твоим собственным именем на хвосте. А взлетать на таком самолете, пожалуй, даже лучше секса.
Джо не знал, что сказать. А Микки продолжал нести вздор.
– Я вот что тебе скажу, старина. Я трачу не так уж много реальных денег на все эти игрушки. Я взял ипотечные кредиты на дом и квартиру, а на покупку G-5 оформил в Citicorp кредит на 30 миллионов долларов.
– Но ведь это значит большой леверидж и немалые накладные расходы, Мик, – заметила Джоан.
– Еще никому не удалось разбогатеть или жить хорошо, экономя деньги, – отбрил их Микки.
Последней подруге Микки Ванессе было 25 лет, она работала в Sotheby’s и занималась покупкой произведений искусства для его новой квартиры. Джо заметил, что Микки стал чаще уходить из офиса слишком рано, причем, как он подозревал, не на деловые встречи.
– Не волнуйся, – весело сказал ему Микки. – Больше никакой женитьбы. Все эти разводы слишком дорого обходятся.
Когда Джо рассказал обо всем Эмили, сделав гримасу, она с сарказмом заметила:
– Кто мы такие, чтобы ставить под сомнение статус подружек крутых парней из хедж-фондов?
– Ну, мы с тобой хотя бы примерно одного возраста. Кроме того, обручены, – ответил Джо, пытаясь защититься.
– Слава Богу, – сказала Эмили. – А то создается впечатление, что все мужчины стремятся заводить романы с молодыми женщинами.
Новая квартира Коэна в Нью-Йорке была выше всяких похвал – двухуровневый пентхаус в прекрасном доме, расположенном на углу Пятой авеню и 83-й улицы. Джо и Эмили несколько раз бывали там. Микки полностью перестроил эту квартиру, и теперь в ее огромной гостиной площадью 5 8 метров с потолка высотой 3 метра, перекрытого обтесанными вручную деревянными балками, свисала люстра из венецианского стекла. В комнате был также большой камин высотой более полутора метров. А спальню хозяина с арочными окнами и прекрасным видом на парк в Vanity Fair назвали самой романтической спальней в Нью-Йорке. К квартире примыкали балконы и террасы площадью около 100 квадратных метров, с которых открывался просто потрясающий вид. Джо с тревогой подумал, что переделка квартир, покупка домов, получение членства в престижных гольф-клубах и улаживание проблем с разводами – все это входит в список табу для консультантов хедж-фондов.
Помимо всего прочего, даже у него, Джо, возникло ощущение, что Микки становится чрезмерно самовлюбленным, тратит слишком много денег и, самое неприятное, допускает чересчур большие накладные расходы, к тому же берет огромные суммы в кредит. Все эти дома и квартиры требуют постоянных издержек, и Джо было известно, что Микки снимает со своего счета в ВА почти по миллиону долларов в месяц. В глубине души Джо понимал, что ему самому нужно как-то устроить свою жизнь, иначе он станет таким же, как Микки.
В это же время, зимой и в начале весны 2003 года, фондовый рынок откатился назад, до минимума прошлого года. Медвежьему рынку исполнилось три года, цены на нем были на 40 процентов ниже максимума, достигнутого в период бычьего рынка; повсюду царили страх и уныние. «Медведи» говорили об общем спаде глобальной экономики, отсутствии экономической устойчивости и чрезмерном росте потребительского кредитования. Они жаловались на неспособность компаний диктовать цены и отсутствие неудовлетворенного спроса, который позволил бы оживить рынок. Беспокоились из-за войны в Ираке и ее так называемых «непредвиденных» последствий. По их мнению, война между Западом и мусульманским миром приведет к катастрофе, а одним из ее первых последствий станет прекращение поставок нефти с Ближнего Востока.
Рыночные аналитики и прочие экономические эксперты писали о рисках дефляции и приводили высказывания Шумпетера, Хайека, Роббинса и других ученых о бесполезности попыток оживления фондовых пузырей. По мнению экономистов, на этот раз монетарное стимулирование экономики не даст желаемых результатов. Один известный почтенный инвестор, герой частных инвестиций, написал книгу под названием «Бег на месте». Умные люди сказали, что он сам «бегает на месте». Другие «медведи» считали, что из-за гигантских размеров пузыря 1990-х последствия его взрыва ощущаются до сих пор. Им хотелось еще больше творческого разрушения, больше боли, больше домов с забитыми ставнями, более масштабное изъятие инвестиций из взаимных фондов. Они утверждали, что после скандала с Enron и другими компаниями понадобится десятилетие, чтобы вернуть потерянное доверие к топ-менеджерам.
Большинство непрофессиональных инвесторов не собирались отказываться от спекуляций ценными бумагами. После трех лет отрицательных результатов и скандалов они все еще зализывали раны. Акции технологических и интернет-компаний продавались по цене в несколько раз ниже уровня 1999–2000 года, а многие весьма перспективные акции, купленные в славные дни 1999-го и начала 2000 года, оказались теперь бесполезной макулатурой. Согласно своей «религии», Микки и Джо оставались «агностиками» по отношению к движению рынков, сосредоточившись на правильном выборе акций. Однако их модель и аналитические данные свидетельствовали, что на рынке сейчас гораздо больше дешевых акций с постепенно усиливающимся импульсом и улучшающимися фундаментальными показателями, по которым можно занимать длинные позиции, чем дорогих, переоцененных акций со слабым импульсом, по которым следовало бы занять короткие позиции. Акции технологических, телекоммуникационных и интернет-компаний по-прежнему появлялись на экранах их мониторов и в результатах исследований как лучшие короткие позиции. Чистая длинная позиция ВА увеличилась с 20 до 30, а затем и до 40 процентов.
В такой атмосфере все крупные инвесторы – пенсионные фонды, фонды целевого капитала, фонды фондов и просто богатые люди – заинтересовались хедж-фондами, придерживающимися количественных стратегий инвестирования и ориентированных на нейтрализацию рыночного риска. В ВА и другие фонды с подобной ориентацией хлынул целый поток новых инвесторов, жаждущих доверить им свои деньги. Новые клиенты говорили, что им нужны не горячие головы, пытающиеся сорвать большой куш, а традиционные стоимостные инвесторы, которые могли бы обеспечить стабильную доходность инвестиций в размере 10–12 процентов в год.
Весна 2003 года в Нью-Йорке выдалась холодной и влажной. Было очевидно, чтоАмерика одержит триумфальную победу в войне и уже есть первые признаки восстановления экономики. В апреле на фондовом рынке началось оживление, затем стали повышаться и индексы – как S&P 500, так и NASDAQ. К концу года индекс S&P 500 вырос до 28,7 процента, а NASDAQ, к сожалению, до 50,6 процента (см. рис. 12.1). Совершенно неожиданно цена акций ряда оказавшихся на грани банкротства телекоммуникационных и интернет-компаний, по которым у фонда ВА были открыты короткие позиции, увеличилась в два раза, когда другие хедж-фонды начали закрывать свои короткие позиции. Поскольку среди коротких позиций ВА было много технологических акций, это короткое сжатие привело к снижению доходности портфеля.
Впервые за все годы существования доходность ВА оказалась ниже всех индексов рынка США, а объем активов фонда за 2003 год после вычета всех вознаграждений вырос на 22 процента. Этот результат лишь немного превышал прирост сводного индекса фондов хедж-фондов HFRI Fund of Funds Composite, составлявшего 20,5 процента. Но оказалось, ни у кого не было претензий к такой эффективности работы ВА. Управляющие фонда хорошо справились с работой за все годы медвежьего рынка, а с учетом фиксированного вознаграждения и 20 процентов от прибыли фонд ВА заработал для Bridgestone 250 миллионов долларов. Микки и Джо снова получили солидную долю от этой прибыли.
Рис. 12.1. Безумие возвращается: акции роста против акций стоимости
– Просто поразительно, что мы зарабатываем так много денег, несмотря на то что доходность нашего фонда оказалась ниже индекса S&P 500 и существенно ниже индекса NASDAQ. Многие инвестиционные управляющие, которые занимали только длинные позиции, получили в прошлом году доходность от 40 до 50 процентов, – размышлял Джо.
– Мы с тобой сидим сейчас в тепленьком местечке в самом лучшем бизнесе в мире, – благосклонно улыбаясь, сказал ему Микки. – Расслабься. Вперед, воины Христовы, на войну! Что ты хочешь сделать? Уменьшить размер нашего вознаграждения?
В конце года Микки и Джо выплатили Джоан вознаграждение – на этот раз почти в три раза больше, 9 миллионов долларов, но Джо показалось, что она была неприятно удивлена, когда ей назвали цифру. По всей видимости, Джоан сама подсчитала их общую прибыль. Размышляя об этом впоследствии, Джо подумал, что они с Микки проявили не очень-то большую щедрость к Джоан, а ведь она, по сути, была их партнером. Микки по-прежнему относился к ней несколько пренебрежительно, а самому Джо следовало бы активнее защищать ее интересы. Неужели он не сделал этого потому, что Эмили порой ревновала его к Джоан?
Микки и Джо наняли еще двух аналитиков, одного – в непосредственное подчинение Джоан. По мере увеличения числа инвесторов, вложивших деньги в их фонд, Микки и Джо приходилось уделять все больше времени важным клиентам. В отделе обслуживания клиентов Bridgestone работали прекрасные специалисты, но все-таки они были недостаточно хороши для по-настоящему крупных, квалифицированных инвесторов, которых интересовали такие показатели, как коэффициент бета и стоимостная мера риска (VAR). Ведь они хотели знать, как работает модель фонда. Микки и Джо стали думать о включении в команду пары высококвалифицированных сотрудников по работе с клиентами, которые взвалили бы это бремя на свои плечи.
– Встречи с инвесторами отнимают у нас много времени, а ведь это очень важный аспект успеха фонда, – сказал Джо. – Наем высококлассного специалиста по работе с клиентами пошел бы нам на пользу.
– Да, – ответил Микки, – но все равно это не заменит общения с настоящим портфельным управляющим. Клиентам нравятся личные встречи. Все дело в их эго.
– Возможно, нам стоит привлекать Джоан к работе с клиентами и чаще приглашать ее на встречи.
Обсудив вопрос, они решили нанять хорошего специалиста по работе с клиентами и привлечь к этому Джоан.
Тем временем Джо становился все более одержим свадьбой, переездом в Гринвич и ребенком. Два первых события должны были произойти до рождения ребенка. Ему не хотелось, чтобы брак выглядел вынужденным; к тому же Джо был решительно настроен на то, чтобы малыш с самого начала жил в собственном, безопасном доме, а не в съемной квартире в Нью-Йорке. Так что время имело в их ситуации большое значение.
Думая о Гринвиче, Джо позвонил Дагу Скотту, своему старому другу и наставнику из Grant. Даг перешел в Hadron на должность проп-трейдера и занимался макротрейдингом за счет собственных средств компании. Такая стратегия трейдинга отличалась от того, что делал Джо, но они с Дагом сохранили близкие отношения и общались минимум один раз в неделю. Несколько раз Джо и Эмили ужинали вместе с Дагом и его женой. Теперь они встретились за ланчем, и Джо сразу же начал расспрашивать Дага, как обстоят дела в Hadron.
– Послушай, проп-трейдинг делает жизнь очень напряженной. Это не работа, а образ жизни, поскольку портфель сопровождает тебя повсюду: дома, в отпуске, даже в постели.
– Да, у нас то же самое. Именно поэтому мы и зарабатываем так много денег.
– Мое богатство не сравнить с твоим, старина. Я принадлежу к низшей лиге, поскольку езжу на автобусе и играю в футбол на пастбище, а не на стадионе Yankee.
– Думаю, со временем и ты попадешь в высшую лигу.
– Видишь ли, моя вера в способность заработать деньги меняется чуть ли не каждый месяц. Занимаясь проп-трейдингом, я не чувствую уверенности в будущем. В отделе продаж, например, если усердно работать, совершать больше звонков клиентам и поездок, можно быть уверенным, что чем больше сделок заключишь, тем больше денег получишь. Но в проп-трейдинге упорный труд не гарантирует больших денег.
– Понимаю. А я вот чувствую себя сейчас достаточно уверенно, – сказал Джо. – По-моему, наша модель работает при разных рыночных условиях, и, пока я тщательно прорабатываю ее, все будет хорошо. А как насчет Hadron?
– Учитывая обстоятельства, пожалуй, Hadron – неплохое место для такого трейдинга. Проп-трейдерам обычно далеко за тридцать. Тебе знаком этот тип людей: бывшие выпускники средней школы с толстыми шеями и свисающими животами, эти ребята работают трейдерами в крупных компаниях. Все они порядочные люди, но между ними жесткая конкуренция, и каждый – только за себя. Но напряженность здесь немного ниже, хотя бы в краткосрочном периоде.
– Что ты имеешь в виду под напряженностью в краткосрочном периоде?
– В Grant над нами всегда висел дамоклов меч десятипроцентной просадки, который мог начисто снести голову. Помнишь, после двух хороших лет я на протяжении полугода обеспечивал доходность 30 процентов, а затем потерял около восьми? Тогда мой руководитель – на самом деле всего лишь бухгалтер – сказал, что, если я потеряю еще два процента, он заблокирует мой счет. Это после двух-то лет отличных результатов!
Даг сверкнул глазами на Джо.
– Да, я помню эту историю. Чтобы снизить риск, ты продал почти все свои позиции. А через два дня фондовый рынок повернулся вспять, и те акции, что раньше были в твоем портфеле, резко повысились в цене. Конечно же, после продажи ты не принимал участия в торгах.
Даг кивнул.
– Так можно сойти с ума. В довершение всего мой помощник, молодой парень, так расстроился из-за этого, что ушел и нашел работу в отделе управления инвестициями.
Даг вздохнул и продолжил:
– Условия работы в Tamarax тоже гораздо лучше. В Grant проп-трейдеры работали среди потеющих, дурно пахнущих позиционных трейдеров.
– Так сколько денег сейчас у тебя в управлении?
– Сто миллионов долларов.
– А какая договоренность с Tamarax?
– Я должен оплачивать все свои побочные расходы – дорожные, работу помощника, если он мне нужен. Их вычитают из моей прибыли, а затем от оставшейся суммы платят 15 процентов. По меркам проп-трейдинга это очень щедрое вознаграждение. В большинстве случаев проп-трейдеры получают только 12–13 процентов, а иногда и меньше.
– А ты часто видишься с Томом Тамараком? Говорят, у него отличное рыночное чутье и он весьма успешный трейдер.
– Каждый день Том проводит какое-то время вместе с нами на торговой площадке, сидя за своим терминалом. Под его управлением около двух миллиардов долларов. Раз в неделю он собирает в конференц-зале нас, шестнадцатерых проп-трейдеров, а также сотрудника, который занимается текущей работой, и начинает изливать поток сознания. Это очень помогает и стимулирует нас. Кроме того, Том регулярно обходит наши рабочие места и дает ценные советы. Он всегда ждет от нас новых идей, поэтому лучше не искажать факты. Том очень жесткий руководитель. Однако он слишком увлекается всякими сверхъестественными вещами.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, например, в начале месяца он сказал, что в конце октября наступит период высокой волатильности и произойдет это примерно на двадцать седьмые сутки седьмого лунного цикла. Знаешь старую рок-песню со словами «когда Луна будет в седьмом доме, а Юпитер соединится с Марсом…»? Некоторые ребята рассмеялись, но Том сказал, что именно в такой фазе лунного цикла наблюдались аналогичные панические всплески на рынках в ходе масштабных обвалов в 1857, 1907, 1929, 1987 и 1997 годах. Он сослался на астролога, который его консультирует. Том говорит, что как охотнику ему известно: полнолуние – лучший период для охоты, поскольку звери в это время приходят в возбуждение и начинают перемещаться с места на место. По его словам, инвесторы похожи на животных: они тоже склонны проявлять более высокую активность в полнолуние. И действительно, в конце прошлого октября на рынке произошла мини-паника.
– Поразительно! А что еще он делает, чтобы поддержать вас?
– Ну, он потратил около двух миллионов долларов на создание специальной базы данных по фондовому рынку. Я могу получить доступ к ней и, введя пару ключевых слов, найти информацию о том, как реагировал рынок в прошлом на те или иные обстоятельства или события. История обычно повторяется.
– Да… – протянул Джо. – Но я отношусь к этому скептически. Если бы успешное инвестирование сводилось всего лишь к анализу исторических данных, все деньги уплыли бы в руки тех, кто придерживается такой стратегии. Однако рано или поздно на каждом рынке происходит какое-нибудь событие, и большинство трейдеров терпят неудачу.
– А по-моему, эта база данных очень полезна. Как я уже говорил, в компании довольно неплохая атмосфера, да и Тома всегда можно найти на торговой площадке, если нужно обсудить с ним какие-нибудь вопросы. Время от времени он устраивает вечеринки с живой музыкой. И все же там трудно работать. Бывает, у Тома ни с того ни с сего портится настроение, он выходит из себя и начинает менять лимит потерь. Пару месяцев назад, например, он неизвестно почему уволил шесть проп-трейдеров. Но, надо отдать ему должное, Том всех предупреждает об особенностях своего стиля руководства. На двери его кабинета висит табличка со словами Чарльза Ревсона: «Я построил этот бизнес, будучи ублюдком. Я управляю им, будучи ублюдком. Я всегда буду ублюдком, и вы никогда не измените меня».
Затем они поговорили о жизни в Гринвиче. Даг рассказал Джо о том, что купил в Гринвиче дом и теперь его дочь ходит в бесплатную среднюю школу на Норт-стрит. Он безуспешно пытался устроить девочку в Regional Day – престижную школу с девятью классами обучения. Даг объяснил, что здесь очень трудно устроить ребенка в частную школу, даже в начальную, если только ты сам не ходил в нее или не сделаешь большое пожертвование. В последнее время частные школы города тоже стали придерживаться принципа диверсификации. Однако, с горечью отметил Даг, после того как в них получат места дети тех, кто сам учился в школе, кто сделал пожертвование и соответствует принципу диверсификации, мест для детей обычных людей без связей уже не остается, особенно если это проп-трейдеры гигантских хедж-фондов. В высшем обществе Гринвича считается, что менеджеры хедж-фондов, эти нувориши, могут запятнать безупречную репутацию города.
Джо кивнул головой в знак согласия, а сам тем временем подумал о том, что он как раз и олицетворяет собой ту диверсификацию, к которой так стремится Гринвич.
Через две недели Эмили подписала контракт с гринвичским агентом по продаже недвижимости. Последовав указаниям Джо, она объяснила агенту, что они хотят купить новый дом стоимостью от 10 до 15 миллионов долларов с участком земли площадью до одного гектара, с большой спальней для хозяев, четырьмя или пятью дополнительными спальнями, библиотекой, гаражом на три автомобиля, просторной гостиной, бассейном и другими помещениями. Агент сказал, что может предложить им на выбор несколько домов, соответствующих этим критериям. В Гринвиче как раз был в разгаре строительный бум.
Три недели спустя они сообщили своим родным о том, что вступают в брак и планируют жить в Гринвиче. Понять реакцию Доузов оказалось достаточно сложно; Большой Джо был как всегда немногословен, Долорес пришла в восторг, а сводные сестры Джо очень обрадовались.
Джо и Эмили договорились, что свадьба состоится через месяц. Эмили делала все необходимые приготовления.
Был прекрасный октябрьский уик-энд. В субботу утром накануне церемонии бракосочетания, которая должна была состояться после полудня, Джо отвез Большого Джо, Джоша и Дэвида Доуза в клуб Lone Tree поиграть в гольф. Прием организовали в доме Доузов. Среди гостей присутствовали члены семьи, несколько близких друзей Доузов, игроки футбольной команды Гринвича, Джош, Даг и три университетские подруги Эмили. Пригласили также Микки с очередной пассией и Джоан, больше Джо никого из фонда ВА не позвал. Эмили вела себя с Джоан вежливо, но сдержанно, а миссис Доуз выглядела так, словно у нее несварение желудка. Как бы там ни было, свадебная церемония прошла в очень радостной, праздничной атмосфере. Дэвид Доуз вел себя особенно тактично и задушевно с Большим Джо, Джошем и Долорес. В следующий понедельник Доузы разослали всем знакомым открытки с уведомлением о бракосочетании Джо и Эмили.
Через месяц после свадьбы Эмили сообщила, что беременна. Но вопрос поиска и покупки дома нельзя было решить быстро и просто. Эмили посмотрела около двадцати домов и сократила количество возможных вариантов до трех. На выходных Джо дважды съездил в каждый из этих домов, и в воскресенье вечером они с Эмили приняли окончательное решение. Продажи на рынке недвижимости в Гринвиче велись довольно активно, и Джо удалось договориться о цене в 12 миллионов долларов. Для покупки дома он взял ипотечный кредит на 8 миллионов.
– Да, вы не теряете времени зря! – сказал их агент с искренним восхищением, подумав, что ему следовало бы показать этому богачу из хедж-фонда дом побольше и подороже. – Хотелось бы мне, чтобы все мои клиенты действовали так же решительно, как вы.
– Видите ли, в моем бизнесе приходится принимать решения о купле-продаже каждый день, так что я привык к этому, – ответил Джо.
Впоследствии он подумал, что выглядел, наверное, как высокомерный осел.
Совершенно новый дом не нуждался ни в каких переделках, так что через несколько дней Эмили наняла дизайнера. Джо выделил ей 2 миллиона долларов на обустройство жилища, подчеркнув, что очень важно сделать все как можно быстрее. Он был буквально одержим желанием, чтобы их ребенок вернулся из больницы в собственный дом. На работе Микки и Джоан приятно удивляли перемены, происходившие с Джо. Это был новый Джо из Гринвича, привязанный к своей семье и дому. Кто бы мог подумать!
Глава 13. Годы изобилия
Для инвесторов в 2003, 2004, 2005 и 2006 годах продолжался умеренный бычий рынок. Доходность хеджевых фондов в эти не самые лучшие годы была довольно хорошей. Наступил благоприятный период для увеличения объема активов. Надо сказать, на бычьем рынке 2003–2006 годов средняя доходность хедж-фондов не превышала ни рыночные индексы, ни показатели портфельных управляющих, работающих только с длинными позициями. Однако, как без устали напоминали всем представители хедж-фондов, они зарабатывали деньги даже на роковом медвежьем рынке 2000 и 2002 года, когда фонды, работавшие только с длинными позициями, потеряли по меньшей мере 40 процентов, а во многих случаях даже намного больше, а эти цифры о чем-то да говорят! Таким образом, у хедж-фондов не было периодов, когда бы они не приумножали капитал инвесторов, что привело к поразительным последствиям. Убыточные периоды расстраивали и пугали инвесторов, поэтому управляющие, работавшие только с длинными позициями, а также инвестиционные компании, придерживающиеся аналогичной стратегии, больше не пользовались у них такой популярностью, как трудные для понимания, но модные хедж-фонды. Инвестиционные советы во всем мире стремились сформировать в своих портфелях новый крупный класс активов, обозначаемых термином «альтернативные инвестиции», то есть просто новым красивым названием для хедж-фондов.
Таблица 13.1 демонстрирует счастливую историю. Индексы S&P 500 и Dow Jones Industrial Average постепенно возвращались к своим максимумам 2000 года, но даже после большого всплеска NASDAQ в конце 2006 года держался на 50 процентов ниже максимума, достигнутого во время технологического пузыря. Обратите внимание, что доходность ВА была ниже S&P 500 три года из четырех, но превышала NASDAQ все годы, за исключением 2003-го. Более спекулятивный индекс NASDAQ, понизившийся на 80 процентов, превысил S&P 500 в 2003 году, но затем снова упал, тогда как общий уровень доходности акций на протяжении следующих трех лет повышался. Доходность ВА совсем незначительно превысила индексы хедж-фондов в течение трех из четырех лет, но настроение клиентов фонда все равно граничило с эйфорией, поскольку эти результаты были достигнуты при низкой волатильности, средней чистой длинной позиции в размере 39 процентов и низком уровне риска. Другими словами, фонд обеспечил достаточно высокий коэффициент альфа – а этот показатель эффективности работы фонда очень высоко ценят консультанты по инвестициям и фонды фондов.
Таблица 13.1. Общая чистая доходность фонда Bridgestone Alpha[36]
Кроме того, в этот период крупные инвесторы – пенсионные, благотворительные фонды, фонды целевого капитала и просто богатые люди – существенно переменили свои инвестиционные суждения и установки. На протяжении прошедшего десятилетия Йель, Гарвард и Амхерст были крупными инвесторами хедж-фондов, фондов венчурного капитала и прямых инвестиций. Такое нестандартное размещение капитала оказалось в высшей степени успешным. Несмотря на то что университетам приходилось платить за управление гораздо больше, доходность их фондов целевого капитала намного превысила доходность всех остальных крупных фондов, а «Йельская модель» Дэвида Свенсена[37] стала настоящей сенсацией. Хедж-фонды начали аккумулировать огромные пулы капитала, и передовые инвесторы рассматривали их как самое подходящее место для инвестирования. Теперь быть инвестором хедж-фонда составляло предмет гордости и тему для разговоров на приемах с коктейлями, устраиваемых богатыми и знаменитыми людьми. Считалось, что настоящий инвестор непременно должен владеть акциями хедж-фонда.
В середине первого десятилетия XXI века амбициозные инвестиционные управляющие, работавшие только с длинными позициями, торговцы акциями, трейдеры и люди с самыми разными необычными «талантами», начиная с незадачливых зятьев и заканчивая вышедшими на пенсию инвестиционными банкирами, открыли сотни новых хедж-фондов. У этих учреждений был очень высокий уровень как «рождаемости», так и «смертности». Пара десятков проворных счастливчиков сказочно разбогатели, но многие другие новички потерпели поражение – порой весьма горькое – из-за неспособности обеспечить высокую доходность инвестиций и привлечь активы. Высокая доходность за первый же год работы значила очень много, поэтому процент неудач был довольно большим, так как новые фонды либо не обеспечивали высокой доходности, либо не достигали критической массы активов.
Поскольку каждый год создавались тысячи хедж-фондов, сформировалась новая отрасль, в состав которой вошли прайм-брокеры и компании по подготовке к выходу на рынок капитала, предоставлявшие этим фондам услуги по привлечению средств в обмен на процент от платы за управление. Хотя официальной статистики по этому поводу нет, считается, что за три года (последний – 2006-й) в мире было создано три тысячи новых фондов, а две тысячи прекратили существование. По данным Hedge Fund Research, в середине 2008 года насчитывалось 7 652 хедж-фонда, причем в компании признают, что эта оценка занижена.
Аналогичный процесс происходил и с фондами фондов. Они стали абсолютными лидерами в сфере управления инвестициями: начиная с 1999 года объем их активов увеличился в 10 раз, а темпы роста с 2004 по 2006 год составили в среднем 25 процентов в год. В 2000 году насчитывалось 500 фондов фондов, а на момент написания книги их было уже 2 500. На фонды фондов приходилось почти 40 процентов общего объема активов хедж-фондов, то есть гораздо больше доли состоятельных частных инвесторов, равной 22 процентам. Пять самых крупных фондов фондов контролировали треть бизнеса, взимая с инвесторов фиксированное вознаграждение в размере 80 базисных пунктов и поощрительное вознаграждение в размере 10 процентов от прибыли.
Бизнес фондов фондов процветал, поскольку многим инвесторам было не под силу анализировать всю совокупность хедж-фондов или отслеживать показатели эффективности работы тех фондов, в которые они вкладывали свои деньги. На самом деле двойное вознаграждение, взимаемое фондами фондов с инвесторов, было, пожалуй, чрезмерным, но, как видно из табл. 13.1, фонды хорошо справлялись со своей задачей. Однако столь высокой доходности они достигли еще и благодаря использованию левериджа для повышения доходности инвестиций. Собственно говоря, этот леверидж налагался на леверидж, так как базовые хедж-фонды тоже использовали его – но никому не было до этого дела, пока такой подход приносил плоды.
Крупные фонды фондов работали и сейчас работают под управлением опытных специалистов, посвящающих большую часть своего времени изучению хедж-фондов. Для определения факторов их доходности, а также уровня риска, которому подвергаются отдельные фонды, они проводят всесторонний количественный анализ. Портфели фондов фондов тщательно отслеживаются; предположительно, их формирование не подвержено влиянию многочисленных уловок, к которым часто прибегают управляющие хедж-фондами для продвижения своих продуктов.
Фонды фондов тщательно отслеживают также социологические признаки такой ужасной и во многих случаях неизлечимой болезни, как гордыня, от которой страдают многие управляющие хедж-фондами. К числу признаков того, что управляющий перестал уделять достаточно внимания своей работе, относятся, в частности, снижение гандикапа в гольфе, развод, покупка загородных домов, многочисленные заграничные няни для детей, а также повышение социального статуса и наличие собственного лица в мире благотворительности. Сюда же можно отнести гипертрофированное самолюбие управляющего, его склонность говорить с важным видом и нежелание прислушиваться к другим людям. Все эти симптомы могут стать для фондов фондов причиной для изъятия капитала. Если управляющему фонда фондов что-то не понравится, он имеет право (во многих случаях так и было) изъять из хедж-фонда 150 миллионов долларов только за несоблюдение «правил поведения за столом».
Со временем у Микки тоже появились тревожные симптомы в виде многочисленных внебрачных связей, но пока его время еще не пришло.
Специалисты, оценивавшие работу хедж-фондов, обращали внимание и на такой аспект, как чрезмерная роскошь офисов. В элементах офисной культуры одного известного хедж-фонда, развалившегося в 2006 году, инвесторы ряда фондов фондов увидели приближение больших проблем. Управляющий партнер этого фонда вел себя на внутренних совещаниях как диктатор, не допускал никакого инакомыслия. В торговом зале фонда стоял стол для игры в пинг-понг, а после закрытия рынков там подавали пиво и вино. В итоге фонд погубило то, что он занял слишком большую короткую позицию по акциям компаний газового сектора, от чего воздержались более проницательные управляющие хедж-фондами.
С 2004 года фонды фондов стали основными инвесторами ВА, но Микк и Джо видели в этом палку о двух концах. С одной стороны, имея дело с профессионалами, не задававшими много глупых вопросов, они получили возможность быстро и легко заработать деньги. С другой – фонды фондов крайне болезненно воспринимали волатильность доходности и так называемую просадку (или сокращение чистой стоимости активов за контрольный период). Допускать ее время от времени за один месяц было приемлемо, но даже малейшая просадка за квартал могла повлечь за собой быстрое изъятие капитала, большое же упущение становилось поводом для немедленного и полного разрыва всяких отношений с фондом.
– Нам повезло, – сказал однажды Микки в разговоре с Джо. – Это отслеживание краткосрочных результатов сводит с ума. Тебя вынуждают реагировать на ослабление рынка, как бы неразумно это ни было, существенным снижением риска. Иногда приходится идти на совершенно необоснованный сброс акций.
– При наших методах инвестирования трудно представить себе, как мы могли бы допустить большую просадку, – прибавил Джо. – Наша доходность может на некоторое время опуститься ниже среднерыночной, но ведь мы занимаем настолько умеренную чистую длинную позицию, что нас не сломает даже серьезный обвал рынка.
Микки продолжил:
– Жесткие требования к просадке плохо сказываются на нашей работе. Хедж-фонды, пытающиеся отслеживать колебания рынка и менять в соответствии с этим размер длинных позиций, фактически превращаются в проп-трейдеров, действующих под влиянием рыночного импульса, которых мучит страх большой просадки. При первых же признаках снижения рынка они выходят из игры, а когда этого не происходит, терпят двойной убыток (при покупке и продаже акций).
Джо смотрел через окно своего кабинета на яркое безоблачное небо: солнце заливало парк утренним светом.
– Но хуже всего, – сказал он тихо, – что деловые соображения начинают оказывать негативное влияние на процесс принятия инвестиционных решений. Необходимость сохранить бизнес заставит нас реагировать на колебания рынка. Это и есть конфликт интересов.
– И формула возможной катастрофы! Ну что же, когда ребята из фондов фондов обратятся к нам, нам останется только вежливо сообщить им, почему мы можем отказаться от их денег.
Джо скривился.
– По большому счету нам все-таки нужны их деньги. От одного крупного фонда мы можем получить около четверти миллиарда долларов. И понадобится гораздо меньше расходов на обслуживание клиентов, чем если мы соберем ту же сумму от сотни разных инвесторов, каждый из которых требует к себе особого внимания. Наш отдел продаж отчаянно хочет, чтобы мы сделали это.
Теперь в широких кругах инвесторов принято было считать, что из-за весьма привлекательной системы оплаты в хедж-фондах работают самые талантливые специалисты по инвестированию. На самом деле вознаграждение, выплачиваемое менеджерам хедж-фондов, значительно превышало их настоящую ценность. Разумеется, в крупных традиционных компаниях по управлению инвестициями тоже остались хорошие специалисты, но в целом стратегия инвестирования, ориентированная исключительно на длинные позиции, стала спасательным кругом для лишенных всяких амбиций болванов, которые рано уходят с работы, не берут домой свои инвестиционные портфели и не спят с ними.
Хедж-фонды, имеющие возможность осуществлять короткие продажи и использовать леверидж для покупки большего количества активов, обладая достаточной гибкостью, воспользовались благоприятными обстоятельствами все более усложняющегося мира инвестиций, от покупки акций развивающихся рынков до частного размещения государственных ценных бумаг. К сожалению, для новых инвесторов некоторые лучшие хедж-фонды были закрыты, поскольку их управляющие считали, что не способны столь эффективно работать с большим количеством средств. Они боялись увеличения объема активов – и были правы. Подобная политика очень разочаровывала гигантские пенсионные фонды и государственные инвестиционные фонды таких стран, как Сингапур, Корея и ОАЭ.
Но действовал еще один мощный фактор. Актуарные требования всех этих гигантских учреждений варьировались в пределах 10 процентов. И кроме того, эти фонды очень чувствительно относились к волатильности. Таким образом, инвестиции в ценные бумаги с фиксированным доходом (другими словами, в облигации) их не устраивали, поскольку доходность таких бумаг не соответствовала их актуарным требованиям. К тому же спонсорам пенсионных фондов не нравилась волатильность ни инвестиционных фондов, работающих только с длинными позициями, ни агрессивных хедж-фондов. Им нужны были инвестиционные программы, которые обеспечивали бы постоянную доходность инвестиций в диапазоне 8–11 процентов. Разумеется, было бы еще лучше, если бы средняя доходность инвестиций оказалась еще выше.
Таким образом, крупных институциональных инвесторов все больше привлекала новая категория хедж-фондов с высоким коэффициентом альфа, не подверженных высокому рыночному риску (а значит, обеспечивающих низкую волатильность) и выбиравших для своих портфелей только самые лучшие акции. Эти фонды, по убеждению их клиентов, работали под управлением умных, опытных аналитиков, применяющих в высшей степени эффективные количественные модели. Эти фонды стремились поддерживать коэффициент альфа на высоком уровне и брали на себя гораздо меньший риск, чем трейдинговые и макрофонды, которые делали большие ставки и ориентировались на коэффициент бета. Фонды последней категории непременно получали более высокую волатильность, но иногда даже самые успешные из них несли значительные убытки.
Повышение спроса на новый стиль инвестирования привело к созданию все большего количества альфа-фондов, что, в свою очередь, ужесточило конкуренцию за акции, которые можно было включить в инвестиционные портфели. Формулы инвестирования, которых придерживались эти фонды, немного отличались друг от друга, но поскольку все они были ориентированы прежде всего на акции стоимости, то в основном их интересовали одни и те же акции. На совещаниях с руководством различных компаний команда ВА все чаще сталкивалась с аналитиками из других альфа-фондов, потому что они все чаще занимали длинные и короткие позиции по тем же акциям, что и у ВА.
Выросла конкуренция и по такому показателю, как доходность инвестиций, поскольку начинающим фондам необходимо было привлечь к себе внимание и деньги инвесторов посредством обеспечения высокой доходности. С 2004 до середины 2007 года наступил период низкой волатильности и относительного спокойствия на фондовом рынке, и инвестиционные управляющие начали чаще использовать леверидж для обеспечения более высокой доходности. Они считали, что волатильность и впредь будет оставаться достаточной низкой, значит, использование левериджа не приведет к чрезмерному повышению риска. Согласно их расчетам, можно было обещать инвесторам, что риск, выраженный коэффициентом VAR, останется умеренным, несмотря на увеличение левериджа.
Рассмотрим в качестве примера инвестиционный портфель в размере 100 миллионов долларов, сформированный без левериджа и имеющий чистую длинную позицию 30 процентов (другими словами, доля длинных позиций по дешевым акциям в нем составляет 65 процентов, а доля коротких позиций по дорогим акциям – 35 процентов). Предположим, он обеспечивает годовую доходность в размере 4 процентов при низком уровне годовой волатильности. В обычных обстоятельствах его управляющий использовал бы леверидж в размере 200 миллионов долларов и теоретически мог бы заработать (после вычета расходов на выплату процентов) 10 процентов, так как вероятность потерять 2,5 процента за любой конкретный месяц низка. В таком случае почему бы не взять в долг еще 200 миллионов долларов и не получить 17–18 процентов прибыли при возможных потерях не более 4 процентов? Подобный сценарий казался вполне разумным и позволял существенно увеличить доходность инвестиций.
Однако хедж-фонды нового типа должны были быть достаточно велики, чтобы обслуживать крупных клиентов, поскольку крупным институциональным инвесторам необходимо было вкладывать минимум по паре сотен миллионов долларов, в противном случае они не смогли бы обеспечить требуемый общий уровень доходности инвестиций. Первоначально фонд ВА не предназначался для удовлетворения таких потребностей инвесторов, но теперь, по счастливой случайности, как нельзя лучше подходил для этой цели. В ВА начал поступать огромный поток капитала; фонд неизменно обеспечивал требуемую доходность инвестиций, а Микки и Джо становились все богаче и богаче. К концу 2006 года на счете Джо в фонде ВА лежало более 150 миллионов долларов.
Тем временем Джо и Эмили обосновались в Гринвиче. Они полюбили свой большой новый дом на Раунд-Хилл-роуд, расположенный на участке земли площадью почти в один гектар. Эмили с помощью дизайнера оформила весь интерьер дома, начиная с обоев и произведений современного искусства и заканчивая огромным холодильником Viking. Она даже купила тайские и камбоджийские скульптуры для прихожей. Этот замечательный, просторный и элегантный дом был слишком велик для них двоих, хотя и впору для семьи из пяти человек, няни и домработницы. В 2007 году у Джо и Эмили уже практически была такая семья. Летом 2004 года у них родился первенец – мальчик по имени Тимоти, а его брат Иэн появился на свет в 2006 году.
Джо был заботливым, любящим отцом. Держать ребенка на руках, вдыхать приятный детский запах, чувствовать, как сонный малыш доверчиво прижимается к груди, – все это вызывало в нем такие сильные, восхитительные эмоции, которых он прежде никогда не испытывал. Но пару раз, глядя на маленькое личико своего малыша, Джо вспоминал о ребенке Пэт, от которого они избавились. Ему было очень больно думать об этом.
– Тебе нравится роль большого папочки, не так ли? – спросила Эмили однажды вечером Джо через четыре недели после того, как родился Иэн. На самом деле это было утверждение, а не вопрос.
– Да, – сказал он. – Я даже не думал, что мне это так понравится.
– Тебе нравятся орущие по ночам дети, у которых пучит животик, и грязные памперсы?
– Ну, такова цена – но я не могу дождаться того времени, когда они подрастут и научатся рассуждать и ловить мяч.
Эмили засмеялась.
– Мне следовало догадаться. Но, Джо, дорогой, меня взволновало то, что ты изменил свой рабочий график, и еще больше – то, что мы снова стали так близки. Даже мама считает, что ты хороший отец и муж.
– Это прогресс, – сказал он. – Настоящий прогресс.
Джо действительно кардинальным образом изменил свой график и рабочие привычки. Каждое утро его отвозил в офис муж домработницы в собственном «Мерседесе» Джо, оборудованном изготовленными на заказ сиденьями, лампой для чтения, телефоном и терминалом Bloomberg. Они выезжали рано утром, в 6:30, и Джо прибывал на место в 7:15 или 7:30. Его помощница знала, что лучше не назначать встречи во второй половине дня, после 16:30, за исключением самых срочных случаев. И Джо почти каждый вечер садился на Центральном вокзале на поезд, отправлявшийся в 17:30, и ехал домой. По вечерам движение на улицах было слишком интенсивным, чтобы ехать на автомобиле, поэтому Джо предпочитал поезд, где чувствовал себя спокойно и умиротворенно (если ему удавалось занять хорошее место). Кроме того, он существенно сократил количество деловых ужинов, на которые ходил, живя в Нью-Йорке. Ему хотелось пораньше возвращаться домой и проводить больше времени с детьми.
Поначалу Джо и Эмили мало с кем общались в Гринвиче, но так продолжалось не очень долго. Джо считали восходящей молодой звездой мира хедж-фондов; да и его происхождение вызывало любопытство. О том, что Джо играл в свое время в серьезный университетский футбол, а также что его гандикап равен 4, слышали многие, поэтому и хотели с ним познакомиться. А если прибавить еще и то, что его женой стала девушка из аристократической гринвичской семьи, окончившая Принстон, – и вот мы имеем привлекательную молодую пару, способную привлечь интерес даже самых привилегированных слоев общества.
Перед самым переездом Джо и Эмили в Гринвич опытный Микки посоветовал Джо как новому жителю города сделать несколько крупных пожертвований в пользу местных организаций, таких как Garden Club, симфонический оркестр, библиотека Гринвича и музей Bruce Museum. Джо так и поступил. Вообще-то по совету своего бухгалтера он даже открыл благотворительный фонд на свое имя.
«Только не давай фонду красивого названия, – предостерег Микки, когда Джо рассказал ему об этом. – Пусть лучше на табличке будет написано “Джо Хилл, эсквайр” – пусть все знают, кто финансирует этот фонд».
Через несколько недель, выписывая чек на сумму 75 тысяч долларов для Bruce Museum (в этом музее, где он никогда не был, хранились главным образом разные реликвии Гринвича), Джо задумался, не поискать ли ему более достойные объекты для благотворительности. День спустя, все еще испытывая чувство вины, он отправил чек примерно на такую же сумму на адрес Ассоциации учителей Биг-Нека. Вскоре они с Эмили стали получать приглашения на благотворительные балы, которые организовывались как в Гринвиче, так и в Нью-Йорке.
«Тебе стоит посещать хотя бы на некоторые из них! – посоветовал ему Микки. – Правда, там сущий кошмар. Официальные программы по сбору средств на этих мероприятиях – настоящая пытка. Однако ты встретишься там со многими людьми. Твоя задача – убедить высшее общество города в том, что ты не алчный вампир из хедж-фонда, который разрушит культуру их драгоценных школ и клубов. На этих мероприятиях ты обязательно пересечешься с другими менеджерами хедж-фондов, которые тоже пытаются заслужить уважение местного общества. Можешь поговорить с ними об акциях, так хоть время не будет потрачено совсем уж зря. И кстати, твоя Эмили стоит миллионных благотворительных взносов в пользу гринвичской больницы, боулинг-клуба Brunswick и школы Regional Day».
Микки был прав. Вскоре Хиллы узнали, что они не единственная амбициозная пара из мира хедж-фондов, которая пытается закрепиться в Гринвиче. В лесу к северу от города было разбросано достаточно много до неприличия роскошных особняков, принадлежащих менеджерам хедж-фондов; собственная площадка для игры в сквош и крытый бассейн – непременный атрибут этих впечатляющих сооружений. Словом, высокомерие и тщеславие здесь не знали границ. В поместьях поистине больших людей о богатстве кричали еще более показные и напыщенные свидетельства. В частности, в угодьях основателя FAC Стива Брауна построили каток с собственной заливочной машиной Zamboni и крытую баскетбольную площадку. В деловой части города компания FAC арендовала верхние этажи здания на Гринвич-авеню, 600, где была оборудована звуконепроницаемая музыкальная комната с ударной установкой, микшерным пультом и тремя огромными плоскопанельными телевизорами. Кроме того, в офисе имелись столовая, кухня и, разумеется, тренажерный зал и душ. Стив со своим непомерным эго расположился в угловом кабинете (из его окон открывался вид на пролив Лонг-Айленд) за столом стоимостью 50 тысяч долларов в виде установленной на бронзовых ножках столешницы из светло-коричневого орехового дерева.
Хорошо еще и то, что рядом жили родители Эмили, пустившие глубокие корни в Гринвиче. Субботние футбольные матчи организовывались все реже, но Джо по-прежнему поддерживал отношения с некоторыми игроками старой команды. Время от времени Доузы ужинали вместе с Джо и Эмили в ресторане Green Acres, а Дэвид приглашал Джо поиграть в гольф на поле клуба Green Acres. Все вели себя весьма дружелюбно. Джо регулярно играл в гольф в клубе Lone Tree и нередко принимал участие в турнирах для членов клуба и приглашенных гостей, а также в загородных поездках брокеров. Кстати, компания Goldman Sachs даже обеспечила ему и еще шестерым топ-менеджерам хедж-фондов перелет в Огасту на уик-энд для участия в турнире, проходившем в знаменитом гольф-клубе Augusta National.
Джо нравилось все это: гольф, внимание, а также возможность пообщаться с другими инвесторами, непременно предоставлявшаяся во время поездок и путешествий. Он ни в коем случае не считал это напрасной тратой времени, хотя при общении ему часто подсовывали изрядную долю «мешков с песком». Под мешками с песком подразумевается, что представитель хедж-фонда расхваливал собственные позиции, чтобы заинтересовать ими собеседника и набить себе цену. Строго говоря, такое поведение имеет место тогда, когда человеку удается заинтересовать покупателей теми акциями, которые он сам продает.
По возвращении в Гринвич Джо одолевали более прозаические мысли.
– Не вступить ли нам в клуб Green Acres? – спросил он однажды Эмили. – Я хочу, чтобы мальчики с малых лет учились играть во все эти игры, в которые играют в загородных клубах: гольф, теннис, сквош. К тому же мне нравится это место. Я начинаю ценить эксклюзивность. Разве у тебя нет права автоматически вступить в этот клуб потому, что твой отец состоит его членом?
– По всей вероятности, такое право у меня есть, – ответила Эмили. – Но, по-моему, не стоит им пользоваться. Если ты намерен стать первым чернокожим членом клуба, а наши дети будут первыми темнокожими детьми, которые будут в нем играть, пусть лучше нас пригласят. Не нужно вступать в конфронтацию. Очень много кандидатов ожидают вступления в клуб, и весьма подходящие пары из этого списка дружат с другими членами клуба, так что автоматическое вступление неизбежно вызвало бы у кого-нибудь зависть.
– Пока еще никто не возмущался, – сказал Джо. – И мне очень хотелось бы так или иначе вступить в клуб.
– Естественно, ты не чувствуешь никакого возмущения, ведь ты первоклассный специалист по инвестированию и можешь бросить мяч для гольфа на 270 метров. Никто не станет открыто выражать свою неприязнь к тебе. Тем не менее это может стать камнем преткновения. Например, кандидат одного из членов клуба не пройдет туда потому, что возьмут тебя. И это наверняка разозлит кого-нибудь. Последуй лучше моему совету.
На том разговор закончился.
Оставалась еще и проблема дошкольного образования. Джо был решительно настроен на то, чтобы его сын Тимоти ходил в самую лучшую и самую престижную подготовительную школу, то есть только в такое уважаемое аристократическое заведение, как Regional Day. Эмили же отдавала предпочтение школе Montessori. Джо настаивал на своем. Его сыновья не будут ходить в претенциозную авангардистскую школу и заниматься рисованием вместе с кучкой не по годам развитых эксцентричных детей. В итоге Эмили сдалась, и они, заполнив все необходимые документы, подали заявление о приеме сына в подготовительный класс Regional Day School в следующем году.
В Гринвиче так же трудно устроить ребенка в элитную школу, как и в Нью-Йорке, даже в подготовительный класс. В школе Regional Day было четыре подготовительных класса, в каждый зачисляли по 13 детей. Здесь отдавали предпочтение детям, родители которых тоже учились в ней когда-то, и 30 мест из этой категории уже были заняты. Следовательно, оставалось всего 22 места, и Хиллам сказали, что на эти места уже подано 60 заявлений от прекрасных, богатых и предположительно счастливых семей. Всех родителей пригласили на день открытых дверей, во время которого директор школы и старший преподаватель подготовительных классов должны были познакомить их со школой.
Джо снова посоветовался с Микки о том, как ему следует поступить, если в этой ситуации вообще можно что-то предпринять. Микки долго смотрел через окно на заснеженный Центральный парк.
– Хорошо, я все понял, – сказал он наконец. – Тебе нужно разыграть расовую карту. Такие школы, как Regional Day, очень чувствительно относятся к своему статусу идеальных школ только для белых. Однако в последнее время некоторые школы принимают чернокожих детей из Стэмфорда, и, готов побиться об заклад, ни к чему хорошему это не привело. Мой сын учился в престижной начальной школе вместе с чернокожими детьми. На третий день учебы он затеял нечто вроде дружеской потасовки со смышленым чернокожим мальчуганом, и тот так сильно ударил его ниже пояса, что сына даже стошнило. Пригородным школам нужно брать к себе представителей национальных меньшинств, но уровень этих детей должен быть примерно таким же, как и остальных учеников, если можно так выразиться.
– То есть чтобы чернокожий ребенок из подходящей семьи не стал бить других детей ниже пояса? И как же мне донести до руководства школы мысль о том, что моему ребенку подходит это определение?
– После того как директор проведет презентацию, он предложит присутствующим задавать вопросы. Ты должен подняться первым. Он увидит, что ты афроамериканец. Затем произнеси вежливую, в высшей степени уважительную речь.
– Да? И что же я должен сказать?
Микки засмеялся и снова задумался.
– Скажи что-нибудь в таком духе: «Меня зовут Джо Хилл. Ваша школа производит яркое впечатление. Скажите, пожалуйста, каких целей обучения и создания материальной базы вы хотели бы достичь к концу срока вашего плодотворного пребывания в должности директора?» Возможно, слова о «плодотворном пребывании в должности директора» – это перебор, но, уверяю тебя, директору она понравится, потому что польстит его самолюбию. Он обратит внимание, что ты вписываешься в принцип этнического разнообразия, и запомнит твое имя. И если только Тимоти не провалит собеседование – считай, что место в школе – ваше.
– Какое собеседование? Как можно проводить собеседование с маленьким ребенком?
– Очень просто. Они приглашают пять детей-кандидатов в одну комнату и дают им кубики и игрушки, а двое учителей наблюдают за их поведением через окно. Они смотрят, что дети делают, как ведут себя, как взаимодействуют друг с другом. Мамочек туда не пускают. Ну и выводы учителей весьма субъективны. Подучи Тимоти исподтишка толкнуть пару других детей, чтобы спровоцировать их агрессивную ответную реакцию. Тимоти останется ни при чем, а наблюдающий за происходящим учитель обратит внимание на беспричинную грубость других детей. Ну, знаешь, как бывает в НФЛ.
– Ты, должно быть, шутишь, – выдохнул Джо.
– Немного, – сказал ему Микки. – Помнишь тест с зефиром? Психологи Йельского университета поставили такой эксперимент. Пятерых детей посадили в одной комнате, ведущий, дав каждому ребенку по зефирине, сказал: «Вы можете съесть эту зефирину, если хотите. Я вернусь через десять минут, и если вы не съедите ее, то получите еще по две зефирины, которые сможете забрать домой». В ходе эксперимента йельские психологи обнаружили, что дети, которые уже в раннем возрасте могут отсрочивать удовольствие, обладают гораздо большим потенциалом к учебе и общению.
– Ладно, – сказал Джо. – Поработаем и над этим.
На дне открытых дверей Джо поступил так, как советовал Микки. Директору школы явно польстили слова Джо, а во время приема он подошел к нему и спросил, как долго тот живет в Гринвиче и каким бизнесом занимается.
– Я руковожу хедж-фондом, – ответил Джо.
– Вот как! – сказал директор, представив большие благотворительные взносы в пользу школы.
Они любезно поговорили. Немного позже Джо почувствовал на себе косые взгляды других родителей, и один из них (знакомый Джо менеджер хедж-фонда) с недоброй улыбкой бросил: «Отличный спектакль, Шекспир».
Через две недели Эмили попросили привезти Тимоти в школу Regional Day для прохождения тестов. Джо не учил сына грязным трюкам, о которых говорил ему Микки, но попросил не есть конфет или зефир. В то судьбоносное утро взволнованные мамочки прохаживались в вестибюле в своих «Джимми Чу» и вели вежливые беседы. Примерно через час и пятнадцать минут к ним вышли дети и учителя. Одна маленькая девочка выглядела заплаканной, а один из мальчиков наложил в штаны. Но Тимоти казался совершенно спокойным. Три недели спустя Джо и Эмили получили извещение о том, что их сын зачислен в подготовительный класс. Впоследствии Эмили узнала, что отбор не прошли ни малышка, которая плакала, ни оконфузившийся мальчик.
Глава 14. Высокая вероятность невероятного
Было начало января 2007 года. В фонд ВА поступало все больше денег; Микки и Джо управляли уже восьмью миллиардами долларов.
– Боже мой, – сказал Микки, – эта цифра просто шокирует. От нас всего лишь требуется поддерживать доходность на нужном уровне. Да это же просто золотая жила! Что ты собираешься делать, когда твой собственный капитал достигнет миллиарда?
Джо пожал плечами.
– В такое трудно поверить. Что касается того, что я буду делать: пожалуй, начну тратить немного денег. Я очень доволен тем, как работает наша схема.
– Все будет отлично, если строго ее придерживаться и не превышать допустимого уровня риска. Нам необходимо поддерживать умеренную чистую длинную позицию, чтобы не стать уязвимыми к падению рынка, и сосредоточиться на коэффициенте альфа.
– А что, если акции стоимости упадут в цене, как в конце 1990-х? Это навредит нам.
– Да, но другие показатели, такие как ценовой импульс, положительное изменение фундаментальных показателей, сильные балансовые показатели, послужат противовесом. Возможно, мы и не добьемся столь же высоких результатов на рынке, благоприятном для акций роста, но все равно у нас все будет в порядке.
Джо улыбнулся.
– В конечном счете акции стоимости все равно возьмут верх. Именно об этом ты мне говорил, и это наше кредо. То же самое проповедовал и достопочтенный Бен Грэхем. Но почему же Баффет утверждает: «Бойтесь умников, формулы приносящих»?
– Послушай, – сказал Микки, – перестань волноваться. Баффет любит произносить броские фразы. Даже если наша доходность на протяжении года или около того окажется ниже среднерыночных значений и эталонного показателя по хедж-фондам, мы так долго обеспечивали высокую доходность, что заслужили немного времени для решения возникших проблем.
– Да, – согласился Джо. – Теоретически при умеренной чистой длинной позиции в период резкого обвала рынка в самом худшем случае наша доходность уменьшилась бы лишь незначительно. По-моему, трудно себе представить, при каких условиях мы могли бы понести большие убытки. Самое главное – не совершать безумных поступков. Мы должны сдерживать свое эго и не впадать в грех гордыни.
Они немного помолчали, а затем Микки заговорил:
– Послушай, но я хочу наслаждаться своими деньгами. Думаю, в моей жизни наступил сейчас период барокко.
– Что?..
– Барокко – это такой стиль жизни, которому свойственны роскошь, драматизм и чувственность. Жизнь вообще удивительный праздник, а стиль жизни барокко – это хорошая еда, красивые женщины, дома, произведения искусства и даже вино.
«Я не понимаю, – подумал Джо. – О чем он говорит?»
– Знаешь, – продолжал Микки, – меня начинают считать большим человеком. Сегодня позвонил Ларри Флетчер по поводу одной сделки по продаже произведений искусства на крупную сумму.
– А кто такой Ларри Флетчер? Никогда о нем не слышал.
– Флетчер, мальчик мой, знаменитый торговец произведениями искусства. Он ведет бизнес с очень богатыми людьми из хедж-фондов, летает на Hawker 800, а к самолету его доставляет собственный вертолет. Флетчер ездит на распродажи вещей из частных коллекций и на частные аукционы, скупает хорошие произведения искусства, а затем продает их с огромной надбавкой таким неотесанным чурбанам, как я. У него отличное чутье, так что то, что он продает, будет лишь повышаться в цене. Вкладывать деньги не только в ценные бумаги, но и в материальные ценности, означает разумно диверсифицировать капитал.
– Ну, я-то пока не принадлежу к этой весовой категории, – ответил Джо.
– А вот я принадлежу! – сказал Микки. – Я познакомился с Флетчером на приеме, и он показался мне толковым, умным парнем. Мы нашли общий язык. Ларри собирается вложить немного денег в наш фонд. И еще он спросил, не соглащусь ли я профинансировать один его уникальный проект, который в случае успеха станет крупнейшей за всю историю искусства сделкой по продаже произведений искусства одним владельцем. И я получу при этом половину прибыли.
– И как же это работает? – поинтересовался Джо.
– Один генерал Советской армии вывез из Берлинского музея в конце Второй мировой войны коллекцию из шести великолепных картин. Так вот, его наследники хотят конфиденциально, без лишнего шума, продать ее. В коллекции хранятся только оригиналы: полотна Рембрандта, Микеланджело, крупнейшего представителя кубизма Пикассо, а также одна знаменитая картина Фернана Леже. Все – уникальные произведения искусства. Ларри считает, что сможет купить их за 50 миллионов долларов и почти сразу же продать на текущем рынке по цене от 75 до 80 миллионов. Я вкладываю 45 миллионов, он – пять, а прибыль делим пополам.
– Но ведь ты сказал, что Ларри и сам богатый и успешный человек? – удивился Джо.
– Ларри действительно богат и успешен, но у него нет пятидесяти миллионов наличными. Кроме того, я ему понравился, и он хочет вести со мной бизнес.
– Думаю, тебе не помешает осторожность. Что ты знаешь о серьезном искусстве?
– Ванесса разбирается в искусстве. Это беспроигрышное дело. К тому же я хочу попасть в совет попечителей музея Metropolitan. Там такие интересные люди! Ванесса мечтает общаться с ними. Меня примут в совет попечителей, если я подарю музею картину одного из старых мастеров. Мы провернем отличную сделку. Я заработаю 15 миллионов, подарю музею картину на эту сумму, а в итоге получу большую налоговую скидку и место в совете попечителей – и все это в обмен на краткосрочную ссуду в размере 45 миллионов долларов.
– Кто же покупает произведения искусства по такой цене?
– А как ты думаешь? Суперзвезды из хедж-фондов с амбициозными вторыми женами, главы инвестиционных банков с корпоративными деньгами, музеи с щедрыми пожертвованиями, а теперь еще и фонды, вкладывающие деньги в произведения искусства. По словам Ларри, в мире есть минимум сотня gros acheteurs (крупных покупателей), а у нас будет одна la grande vente (большая продажа) в Париже, а затем еще одна в Нью-Йорке. Как тебе мой французский?
– Весьма впечатляюще, но, как я уже сказал, это не мой уровень.
– Подожди немного, и ты до него дорастешь. Разбогатевшие люди сначала хвастают друг перед другом размером домов, затем происхождением гувернанток своих детей, а потом и коллекциями произведения искусства. У тебя самый сильный дух соперничества, чем у кого бы то ни было из тех, кого я знаю. Очень скоро и ты захочешь купить картину Дега.
Они разговаривали непринужденно, откровенно, как, бывало, много раз в прошлом. «Мы настоящие родственные души в смысле инвестирования и бизнеса», – подумал Джо. Он знал, что других сотрудников фонда беспокоят метаморфозы, произошедшие с Микки. Он и сам в глубине души тревожился, поэтому тихо сказал:
– Кстати, Микки, мне кажется, ты слишком увлекся этой стороной жизни. Я видел в одном светском журнале вашу с Ванессой фотографию, а в Vanity Fair вышла статья о том, как ты обставил свою виллу на озере Комо. Все это может повлечь за собой неприятные последствия. Особенно разговоры о твоем богатстве. Должно быть, консультанты и фонды фондов уже бьют тревогу.
– Да, я знаю, – беспечно произнес Микки. – В той статье в Vanity Fair сказано также, что я сделал самый крупный взнос в благотворительный фонд Make-A-Wish и пожертвовал миллион долларов Kent School на футбольный стадион.
– Да, но еще говорят, что ты сделал это ради того, чтобы помочь своей дочери стать членом команды.
– Честно говоря, это одна из причин. Но разве не для этого нужны деньги?
– И все-таки, почему бы тебе не залечь на дно на какое-то время?
– Потому что меня до сих пор выводят из себя эти чертовы сторонники акций роста, которые все эти годы, когда акции стоимости, и я вместе с ними, были в опале, без устали твердили, что считают меня неудачником. А теперь они сами оказались в бедственном положении, и я хочу ткнуть в их высокомерные аристократические лица наши достижения.
– Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, – заметил Джо.
– Так и есть, можешь не сомневаться! Я действительно принимаю все это близко к сердцу, может быть, отчасти потому, что я маленький и толстый еврей. Так что пусть идут к черту!
Джо решил не развивать тему.
В январе и феврале 2007 года цены на рынке повышались, но в конце февраля и в марте произошло резкое падение, и индекс S&P 500 снизился на 7 процентов. Команда ВА пришла в сильное замешательство, когда доходность портфеля сначала опустилась ниже предыдущего максимума, а затем и ниже средних показателей.
– Кажется, приближается буря, – мрачно произнесла Джоан однажды утром.
– Три месяца еще ничего не значат, – сказал Микки. – Успокойся. Мы заставим деньги работать.
Читать бесплатно другие книги:
