Все к лучшему Барановская Юлия

Глава 33

Для помолвки Сикорды выделили и украсили главный зал своего пентхауса. С люстры к углам комнаты спускаются дугой малиновые, золотистые, коричневые и рыжеватые длинные полосы ткани, создавая эффект шатра. У дальней стены за лестницей располагаются резные стойки со всевозможными мясными деликатесами; по периметру комнаты расставлены полукруглые столики с более легкими блюдами вроде пасты и суши. В центре зала между двух кадок с высокими деревьями с разноцветными листьями — круглая стойка, за которой два бармена. Официанты в смокингах готовятся разносить горячие закуски на серебряных подносах. На первой лестничной площадке собрались члены квартета, они уже расставили и настроили инструменты и теперь непринужденно болтают, застегивая галстуки-бабочки и поправляя потертые широкие пояса. Высокие двери по обоим концам передней, ведущие в гостиную и столовую, распахнуты настежь. Как и в случае с дочерью-лесбиянкой, Сикорды скрывают осуждение за преувеличенной показной любезностью. Я окунаюсь в этот хаос, у меня нестерпимо ломит виски.

— Здравствуй, Зак, — говорит Вивиан и целует меня сухими, точно папиросная бумага, губами. — Что скажешь? — Она уже накрашена и причесана, но пока в халате: следит за последними приготовлениями.

— Потрясающе, — отвечаю я.

— Ткань висит криво, но теперь уже ничего не поделаешь. Леса уже разобрали.

— По-моему, здорово, — замечаю я. — Деревья оригинальные.

— Правда? Их доставили из питомника в Вермонте.

— Где Хоуп?

— У себя в комнате. Красится. Попросила, чтобы ты, как придешь, шел к ней.

Хоуп я застаю перед зеркалом за туалетным столиком: она красит губы. Заплетенные во французскую косу волосы открывают изящную шею.

— Привет, — говорит она моему отражению. — Шикарно выглядишь.

— Спасибо, — отвечаю я, глядя на себя в зеркало и поправляя галстук, подхожу к Хоуп, кладу руки ей на плечи и разглядываю наше отражение.

Вот они мы, счастливая пара, вместе навсегда, пока смерть не разлучит нас. Невеста сияет, жених краснеет — то ли от волнения, то ли от случайно принятой виагры, от которой до сих пор покалывает щеки, будто я обгорел на солнце. Каким-то чудом мне удалось завоевать эту красивую, полную жизни девушку, и впереди у нас целая жизнь, в которой будут путешествия, дети и в конце концов собственный дом. Мы устроим комнату для Пита, который станет любимым дядюшкой и, вероятно, станет подолгу гостить у нас, когда Лила постареет. Мы подружимся с соседями, будем активно участвовать в школьной жизни, целиком посвятим себя нашей чудесной растущей семье, и все это время я каждое утро буду просыпаться и видеть прекрасное, точеное лицо Хоуп, а ночью засыпать в ее теплых объятиях. Надо лишь отказаться от иллюзии высшей любви с Тамарой, эфемерной фантазии, возникшей из неуместного влечения и сублимированных страхов.

Хоуп перехватывает мой взгляд в зеркале и вопросительно смотрит на меня.

— Ты готов?

Я киваю и вру:

— Еще бы.

Через час в доме уже царит оживление. Меня представляют все новым и новым гостям, друзьям родителей Хоуп, которые после третьего коктейля сливаются у меня в одну-единственную супружескую чету — седую, загорелую, богатую и моложавую, и я уже не беспокоюсь о том, чтобы произвести на них благоприятное впечатление. Норм и Лила прибывают вместе, что само по себе очень странно. Лила разоделась в пух и прах: на ней длинное черное вечернее платье и драгоценности, которые она взяла напрокат. Норм в темном костюме и галстуке с отливом выглядит неожиданно элегантно. За ними шагает чистенький нарядный Пит в новом черном костюме и галстуке, кудрявые волосы приглажены гелем.

Норм заключает Хоуп в медвежьи объятия и дважды целует в щеку — первый раз, когда притягивает ее к себе, и второй, когда отпускает.

— Наконец-то мы с вами встретились, — он отстраняется и, расплывшись в улыбке, любуется Хоуп, сжав ее руки чуть выше локтей.

— Я так рада, что вы пришли, — чуть взволнованно, но весело отвечает она.

— Дорогая моя, вы потрясающе красивы, — Норм изумленно качает головой, все еще не выпуская Хоуп.

— Спасибо, — смущается она.

— Вы очаровательны. Просто очаровательны, — подмигивает он. — Помните, если не заладится с Заком, я всегда к вашим услугам. — Норм наклоняется, чтобы еще раз поцеловать ее в щеку. — Это я его научил всему, что он знает.

— Я это учту, — смеется Хоуп.

— Ты не говорил, что он такой галантный, — зардевшись, шепчет мне Хоуп, когда Норм отпускает ее, чтобы познакомиться с Джеком и Вивиан.

— Теперь это так называется? Мне показалось, он к тебе приставал.

— Да ладно тебе, — Хоуп легонько толкает меня локтем. — Он по-своему очень мил.

— Мне никогда не понять женщин, — отвечаю я. Хоуп сжимает мою руку.

— У вас прекрасная квартира, — Норм пожимает руку Джеку и, оглядываясь, кивает с видом знатока. — Сколько здесь, тысяч двенадцать квадратных метров?

— Я точно не помню, — отвечает Джек, глядя куда-то поверх плеча Норма.

— Теперь я понимаю, в кого Хоуп такая красавица, — замечает Норм, обеими руками сжимая ладонь Вивиан.

— Спасибо, — любезно благодарит та.

— Это вам спасибо, — игриво продолжает Норм и подносит ее руку к губам.

Вивиан издает нервный смешок и вздыхает с облегчением, когда Норм ее отпускает.

Лила держится куда более скромно и приветствует Сикордов с тщательно отрепетированным холодным изяществом.

— У вас чудесный дом, — произносит она.

Я знакомлю Пита с Сикордами, которые с показным радушием жмут ему руку, но, когда Пит бросается обнимать Хоуп, Джек напрягается, словно раздумывает, не позвать ли охрану. Пит принес с собой блокнот, он спрашивает у Хоуп номер ее телефона и записывает его.

— Увидимся, — говорит он мне и смешивается с толпой гостей.

Мы наблюдаем, как он ходит от женщины к женщине, спрашивая номер телефона и адрес электронной почты.

— Что он делает? — недоумевает Хоуп.

— Все в порядке, — успокаиваю ее я. — Когда много народу, он так общается. Узнает номера телефонов всех присутствующих дам.

— Он им звонит? — спрашивает Вивиан, готовясь к худшему.

— Нет. Пит не может разобрать собственный почерк.

— Ох, слава богу.

Освоившись, Пит обычно просит женщин поцеловать его, но об этом я пока решаю умолчать, чтобы не расстраивать Вивиан.

Разговор прерывает прибытие стайки подружек Хоуп, которые, визжа, набрасываются на нас с поцелуями. В суматохе Лила ускользает, чтобы присмотреть за Питом, а Норм опустошает буфет. Он не накладывает закуски на тарелку, а, к ужасу других гостей, берет их руками прямо с общего блюда и одну за другой засовывает в рот. Хоуп следит за ним, нахмурясь, но, заметив, что я на нее смотрю, пожимает плечами и вымученно улыбается.

— Очень мил, — замечаю я.

— По-своему, — добавляет Хоуп.

— Я бы с удовольствием выпил еще коктейль.

— Нам обоим это не помешает.

Я иду к бару, заглянув по дороге в туалет для гостей, чтобы ополоснуть лицо: оно до сих пор горит. Тут до меня доходит, что я не спросил Норма, можно ли пить алкоголь, приняв виагру. Но теперь уже, пожалуй, поздно. Облокотившись на стойку бара, я заказываю абрикосовый сауэр для Хоуп, а себе ром с колой. Барменша, девушка лет двадцати пяти с умными глазами и бриллиантовой сережкой-гвоздиком в носу, с улыбкой протягивает мне бокалы:

— Это ваша помолвка, да?

— Если хочу, могу даже разрыдаться, — шучу я. Девушка смеется, и я тут же завидую тому, до чего, должно быть, проста ее жизнь. После работы вернется домой, в квартирку в центре — может, к бойфренду, может, к коту и D VD, — уляжется на диван с чашкой чая, позвонит подружке поболтать и договорится с ней завтра днем встретиться в кафе. Мне хочется смыться отсюда вместе с ней, зайти в ближайший бар и рассказать ей свою печальную историю — вдруг подскажет что-то дельное. Уверен, она все поймет.

— Поздравляю, — говорит барменша, подавая мне коктейли.

— Спасибо.

Я оборачиваюсь и вижу, как в зал нерешительно заходит Тамара в маленьком черном платье, которое мы купили во время нашей вылазки в «Блумингдейл». Волосы она уложила в прямую прическу, накрасила губы и щеки. Она стоит чуть косолапо в туфлях на высоких каблуках, нервно оглядывается в поисках знакомого лица и выглядит такой слабой и беззащитной, что я с трудом удерживаюсь, чтобы не броситься к ней и не обнять. Вместо этого я четырьмя быстрыми глотками осушаю бокал — четвертый или пятый за вечер — и прошу барменшу сделать еще. Я смотрю, как Хоуп здоровается с Тамарой, они улыбаются друг другу и о чем-то оживленно разговаривают. Внезапно меня охватывает такая острая тоска по Раэлю, что я застываю на месте, на мгновение отчетливо представив себе, как сложилась бы наша жизнь, если бы не авария. Раэль с Тамарой пришли на помолвку вместе; он поздравляет Хоуп, целует в щеку и отправляется искать нас с Джедом, чтобы вместе пропустить по стаканчику. Тамара — жена моего лучшего друга и только, а мои чувства к Хоуп просты и чисты. Я праздную помолвку в компании двух своих лучших друзей и чувствую, что все идет как надо, что я наконец-то поймал удачу за хвост. Но Раэль погиб, Джед так зол на меня, что, скорее всего, вообще не придет, а я разглядываю Тамару с такой неистовой страстью и страхом, что жжет глаза.

Заметив меня, она тепло и понимающе улыбается и устремляется через весь зал ко мне. Тамара нежно и невинно целует меня в щеку, и знакомый запах ее шампуня наполняет мои ноздри и все мое существо.

— Привет, — говорит она.

— Привет.

— Какой ты румяный.

Я поднимаю бокал.

— Это все коктейли.

Она смотрит на меня.

— Лучше не торопись. Вечер только начинается.

Я киваю и таращу на нее глаза, не зная, что ответить.

— Спасибо, что пришла.

— Софи нарисовала тебе открытку, — Тамара лезет в сумочку и достает розовый лист бумаги, изрисованный карандашом. Внизу написано «Я люблю тебя, Зак».

— Не знал, что Софи умеет писать.

— Это я написала.

Я киваю. Тамара отворачивается.

— Я тебя тоже люблю, — говорю я.

Тамара смеется, как будто я пошутил, и складывает листок.

— У тебя и так руки заняты, — поясняет она. — Пусть пока у меня полежит.

— Ну уж нет, — я ставлю бокалы на стойку. — Отдай.

Я забираю рисунок, складываю еще раз пополам и прячу во внутренний карман пиджака. Поверх Тамариного плеча я замечаю, что Хоуп смотрит на меня.

— Мне нужно отойти, — сообщаю я Тамаре. — Ты пока угощайся, а я тебя найду через несколько минут, ладно?

— Не беспокойся за меня, — отвечает она. — Тебе же надо встречать гостей. Общаться с народом. Я подожду. Джед здесь?

— Я его еще не видел.

— Ну что ж, значит, пока побуду одна.

Тамара идет к столу, а я возвращаюсь к Хоуп, которая забирает у меня коктейль и целует меня в щеку.

— Так мило, что она пришла, — замечает Хоуп, провожая Тамару взглядом. — А ребенок с кем?

— Наверно, с родителями Раэля.

— Она отлично выглядит, правда?

Женский инстинкт самосохранения Хоуп, обострившийся из-за откровенной сексуальности Тамариного платья, спорит с ее привычным великодушием, и из-за этого ее комплимент звучит неестественно и напряженно: за показной доброжелательностью сквозит пренебрежение.

Мой ответ должен прозвучать невинно, иначе она заподозрит неладное.

— Да, она выглядит хорошо, — соглашаюсь я.

— Надеюсь, я тоже смогу надеть такое платье, когда рожу ребенка.

Замечание с двойным дном: на первый взгляд, похвала, на деле же — искусное унижение.

— Давай потанцуем, — просит Хоуп.

Мы выходим на середину зала и присоединяемся к парам, кружащимся перед самым оркестром, который играет незамысловатую медленную версию «The long and winding road»*. Я чувствую, что на нас все смотрят. Хоуп величественно улыбается, оглядываясь, а я прижимаюсь к ней; у меня кружится голова, горят щеки, и больше всего на свете мне хочется провалиться вместе с ней сквозь землю. Когда мы поворачиваемся, я замечаю Тамару, которая с коктейлем в руках стоит в дверях гостиной и наблюдает за нами. Наши взгляды встречаются, она вымученно улыбается и поднимает бокал. Между нами снуют гости, загораживая обзор, и когда я снова вижу место, где стояла Тамара, ее уже там нет.

— Ты весь горишь, — шепчет Хоуп, прижимаясь щекой к моей щеке.

— Все в порядке.

— Ты вспотел.

Группа начинает играть Гершвина, под которого никто моложе шестидесяти танцевать не способен, поэтому мы неловко стоим, пока к нам не подходит Джек с вопросом:

— Можно пригласить вашу даму?

— Пожалуйста, — отвечаю я, но они уже ушли, и я разговариваю сам с собой.

Мэтт заявляется в кожаных штанах, полосатом пиджаке от костюма и парике Элтона Джона. Расположившись возле столика с овощами, методично, как заведенный, макает дольки моркови и сельдерея в хумус и, оглядываясь по сторонам, притопывает ногой в такт музыке.

— Мэтт!

— Он самый, — брат делает шаг вперед и обнимает меня. От его пиджака отчетливо тянет марихуаной.

— Извини, что опоздал.

— Ты ничего не пропустил.

— Мама тут?

— Да не одна, а с отцом.

— Он прилично себя ведет?

— Пока что его не попросили уйти.

— Что ж, и на том спасибо, — отвечает Мэтт, разглядывая толпу гостей. — Это там Хоуп танцует?

— Ага.

— А что это за мужик лапает ее за задницу?

— Это ее отец.

— Ни фига себе, — фыркает Мэтт.

— Значит, это не только мне кажется?

Он пожимает плечами.

— Что мы знаем об отцах?

Наконец музыка смолкает, и солист произносит в микрофон:

— Дамы и господа, минуточку внимания. Отец невесты хотел бы поднять тост за Хоуп и Зака.

Все дружно хлопают, и на сцену поднимается Джек с бокалом в руке. Гости из прилегающих комнат стекаются в большой зал, чтобы послушать, что он скажет.

— Где Вив? — спрашивает Джек в микрофон.

В зале поднимается легкая суета, и к Джеку присоединяется Вивиан.

— Добрый вечер всем. Я хочу от себя и от Вив поблагодарить вас за то, что пришли. Мы очень рады, что вы вместе с нами празднуете это счастливое событие.

Джек говорит спокойно и уверенно, как человек, который привык быть в центре внимания большой аудитории.

— Хоуп, — продолжает он, оборачивается и смотрит на нас. — Еще вчера ты была пухлой малышкой и ползала по дому со своим любимым старым медвежонком, которого повсюду таскала за собой. Ты всегда была умна не по годам и росла целеустремленной девочкой. Помню, как впервые взял тебя с собой на работу…

Джек рассказывает не спеша, очень подробно, гости слушают, затаив дыхание, и смеются в нужных местах. Стоящая возле меня Хоуп светится от удовольствия. Поглощенный тостом Джека, я не вижу, как Норм медленно пробирается сквозь толпу к ступенькам, ведущим на сцену, и что-то шепчет на ухо солисту, а когда я наконец замечаю его, вмешиваться уже поздно. Джек заканчивает тост и поднимает бокал:

— Живите долго и счастливо, в любви и радости, и пусть удача сопутствует вам во всех начинаниях.

Толпа аплодирует, Джек торжественно отпивает глоток, и тут на сцену выходит Норм, хлопает и улыбается собравшимся. Джек удивляется, но пожимает протянутую руку Норма и уступает ему место у микрофона.

— Спасибо, Джек, — глядя в зал, произносит отец. — За прекрасные слова и замечательный праздник. И вам тоже, Вивиан. Вы знаете толк в вечеринках.

Он аплодирует и кивает зрителям, чтобы поддержали его, и в конце концов раздается несколько хлопков.

— Ничего себе, — изумленно выдыхает Мэтт.

— Что он вытворяет? — не переставая улыбаться, шиплю я Лиле.

— Все как обычно. Норм есть Норм, — еле слышно отвечает она, и на ее бледном лице читается покорность судьбе.

— Ты можешь его остановить?

— Когда мне это удавалось?

— В чем дело? — тревожится Хоуп. — Что он задумал?

— Бог его знает.

— Но добром это не кончится, — добавляет Мэтт.

— Главное, не спускайте глаз с ближайшего выхода, — сквозь сжатые зубы советует Лила.

— Большинство собравшихся здесь — друзья Сикордов, — говорит Норм. — Поэтому мне хотелось бы поблагодарить вас от имени семейства Кинг за то, что приняли нашего Зака. — Он умолкает, чтобы салфеткой отереть пот, и ко лбу его пристают мельчайшие частички бумаги. — Зак и Хоуп любят друг друга, и это прекрасно. Это настоящее чудо. Любовь — это Бог в твоей крови, ангел в душе. Но любовь — только начало. Чтобы брак получился удачным, нужно немало потрудиться. Спросите хоть у моих бывших жен, дай им бог здоровья, — тут он громко фыркает над своей собственной шуткой, и в абсолютной тишине его хохот гулко отражается от стен. Лила от стыда готова провалиться сквозь землю. — Жениться может любой дурак. Посмотрите на меня. Я был женат несколько раз.

В толпе раздаются неуверенные смешки, а я раздумываю над тем, что значат его слова про «несколько раз». Получается, у Норма была другая семья, о которой мы никогда не слышали?

— Ни фига себе, — ахает Мэтт. — У него стоит.

— Черт! И правда.

— Но если серьезно, — продолжает Норм. — Зак, Хоуп, я говорю это специально для вас. Запомните мои слова: любовь — не конец, а лишь начало долгого, подчас опасного пути. Никогда, ни на минуту, не переставайте заботиться друг о друге и работать над своими отношениями. Разумеется, будут и радости, но и трудности тоже, поэтому никогда не относитесь друг к другу и своему браку как к чему-то само собой разумеющемуся. Стоит вам только начать воспринимать друг друга как должное, — тут Норм для пущего эффекта хватается за стойку микрофона, — наступит самоуспокоенность. Она как вирус. Растет, мутирует, пока не поглотит все. Оглянуться не успеешь, как уже живешь не своей жизнью с абсолютно чужим тебе человеком и сам себя не узнаешь, глядя в зеркало…

На мгновение Норм осекается, в зале повисает гнетущее молчание, которое давит на нас, точно сила тяжести, пригвождая к месту, и мы, будто свидетели катастрофы, следим за его слетевшей с рельсов, покореженной и обугленной мыслью. Тут Норм замечает, что его брюки предательски оттопыриваются, и пытается поправить их через карман, но только привлекает к себе всеобщее внимание. Стоящая перед ним на лестнице Вивиан невольно ахает, поглядев на Норма сбоку. Шум в зале, похоже, выводит Норма из оцепенения; он самодовольно улыбается Вивиан и наклоняется к микрофону:

— В общем, что я хочу сказать: заботьтесь друг о друге. Относитесь к вашей любви как к удивительному, хрупкому дару. Берегите его. Будьте всегда начеку. Почаще занимайтесь любовью — всегда, когда хочется, где бы вы ни находились. Но не забывайте и о сексе. Это разные вещи, и в хорошем браке должно быть и то, и другое. Это удвоит наши шансы увидеть внуков, а, Джек? — шутит Норм, обернувшись к отцу Хоуп, который таращится в свой пустой бокал с таким видом, будто пытается наполнить его силой воли. — Ты отличный парень, Зак, — продолжает Норм. — Мы с мамой очень тобой гордимся, и я счастлив, что ты снова появился в моей жизни. — Норм замолкает. В его глазах стоят слезы. Кивнув, чтобы подчеркнуть важность произнесенной им речи, он добавляет: — Всем спасибо. Хорошего вечера.

Под неловкие аплодисменты мы с мамой и Мэттом пулей бросаемся к бару.

Глава 34

Я иду в ванную умыться и добрых пять минут таращусь в зеркало на свою потную физиономию, пытаясь прочесть в собственных пустых глазах ответ, которого там нет.

— Сделай что-нибудь, — говорю я и чувствую, что сам себе противен.

Я прислоняюсь к стене, сползаю на пол, сажусь, зажмурившись и, опустив голову между колен, жду, пока комната перестанет кружиться.

Спустя несколько минут в поисках укрытия я прохожу через кухню в кабинет Джека и застаю там Тамару, которая сидит на столе, положив ногу на ногу, прихлебывает мартини и смотрит в окно на Центральный парк. Когда на нее падает свет из открытой двери, она испуганно поднимает глаза и успокаивается, увидев, что это всего лишь я.

— Привет, — говорит она.

— Привет.

— Как дела?

— По-моему, я перебрал, — признаюсь я, закрывая за собой дверь.

— Я знаю, почему я пью, — говорит она. — Потому что впервые за два года выбралась на люди и всех боюсь. А у тебя какой повод?

— Слышала тост Норма?

— Можешь не продолжать.

— Я собирался тебе звонить. Выяснилось, что у меня нет рака.

— Ты получил результаты биопсии?

— Ага. Забавная история…

Но я не успеваю ничего рассказать: Тамара так порывисто и крепко меня обнимает, что у меня перехватывает дыхание.

— Я знала, что все будет хорошо, — шепчет она, прижимаясь к моей шее мокрой от слез щекой.

Как-то в летнем лагере мы после отбоя забрались с Бет Уоллен в лодочный сарай, чтобы пообниматься в тишине и темноте деревенской ночи, и шепотом болтали обо всем, что тогда казалось нам важным. Лагерь спал, но факт того, что мы встречаемся тайком, и явный риск быть обнаруженными лишь подстегивали наше желание. При виде Тамары в темном кабинете я испытал похожие чувства. Я обнимаю ее, касаясь губами ее волос, и не хочу отпускать. Спустя некоторое время она отстраняется и прижимается лбом к моему лбу.

— Прости, — всхлипывает она, — что-то я разволновалась.

Я беру ее голову в ладони и большими пальцами нежно вытираю ее слезы, чувствуя, что у самого глаза на мокром месте, а Тамара точно так же вытирает мои. Некоторое время мы стоим в темноте, гладя друг друга по щекам, — замкнутая цепь печальной ласки.

— Что ты здесь делаешь? — наконец спрашиваю я.

— Думаю.

— О чем?

— Обо всем, о чем мы никогда не говорили.

— О чем же это?

Даже в темноте я замечаю раздражение, с которым Тамара смотрит на меня. Она отходит на шаг и прислоняется к столу. Я подхожу и сажусь рядом с ней.

— Я понял, о чем ты, — признаюсь я.

Она бросает на меня беглый взгляд поверх бокала с мартини.

— Думаю, ты не очень удивишься, если я скажу, что не хотела сюда идти.

— Могу себе представить.

Она кивает.

— Но ты мне дороже всех на свете, я тебя люблю, и что бы между нами ни происходило, все равно эти два года ты был моей единственной поддержкой, поэтому я просто не могла не прийти. Ты спас мне жизнь. Правда, Зак. Не знаю, что бы я без тебя делала. И я хочу, чтобы ты знал: что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя за это.

Я наклоняюсь и целую ее в щеку.

— Спасибо, — благодарю я. — Для меня это очень важно.

— И раз уж я все-таки нашла в себе силы прийти, — с глубоким вздохом говорит Тамара, — то должна сказать: тебе не стоит жениться на Хоуп.

— Что?

Тамара отворачивается.

— Если бы ты только знал, до чего мне трудно было это произнести, то не заставлял бы повторять.

— Прости, — говорю я. — Я лишь хотел спросить, почему ты так думаешь.

Она поворачивается и, нахмурясь, бросает на меня неуверенный взгляд.

— Я несколько месяцев не могла решить, стоит ли тебе об этом говорить. Никогда не знаешь, что нужно сказать, а что нет, а я ведь желаю тебе добра. И если ты считаешь, что я не права, то не обращай внимания на мои слова, но только не злись на меня, ладно? Потому что я этого просто не вынесу.

Я накрываю ее ладонь своею, и непонятно, чья рука дрожит — моя или Тамарина.