Все к лучшему Барановская Юлия
Когда я спускаюсь на кухню, Норм в трусах и майке-алкоголичке жарит омлет.
— Доброе утро, — радостно произносит он. — Я приготовил тебе завтрак.
— Ты что, ночевал здесь? — недоверчиво спрашиваю я.
— С помидорами и луком, как ты любил в детстве, — с гордостью произносит он, сноровисто перекладывая омлет со сковородки на тарелку. — Ты до сих пор его любишь?
— Ты можешь ответить на мой вопрос?
Норм смотрит на меня.
— Я прикорнул на диване. Джед разрешил. Я хотел спросить у тебя, но ты уже спал.
— Ты что же, решил сюда переехать? — спрашиваю я.
— Всего на несколько дней, — примирительно отвечает Норм, ставя передо мной тарелку.
— Я думал, ты живешь у друзей.
Он пожимает плечами.
— Я и так уже злоупотребил их гостеприимством.
— Еще бы.
Мой сарказм Норм встречает привычной обезоруживающей улыбкой, как будто язвительное замечание адресовано не ему и можно смеяться вместе со всеми.
— Когда тебе выходить на работу?
— Я сегодня туда не пойду, — отвечаю я. Норм удивленно приподнимает брови, и я поднимаю руку, чтобы заставить его замолчать, решись он прокомментировать мои слова. — И на твоем месте я бы хорошенько подумал, прежде чем что-то говорить. От этого зависит, останешься ты здесь или нет.
Он пристально смотрит на меня, кивает и чуть ухмыляется.
— Я только хотел спросить, не нужна ли тебе соль, а то омлет, по-моему, недосолен.
Я подхватываю вилкой кусок омлета, засовываю в рот и задумчиво жую.
— Да, не мешало бы, — соглашаюсь я. — Спасибо. Норм подталкивает ко мне солонку, и она скользит по столу.
— Пожалуйста.
— Тебе вчера удалось догнать Мэтта? — интересуюсь я.
— Да.
— И?
— Сказал ему, что был плохим отцом.
— Надеюсь, он сидел, когда ты сообщил ему эту ошеломляющую новость.
— Он меня и слушать не стал, — пожимает плечами Норм, ставит сковородку в раковину и оборачивается.
Тут его напрягшийся член выскакивает в прорезь ширинки на трусах, и передо мной во всей красе предстает орудие, благодаря которому ваш покорный слуга появился на свет, — багровый детородный орган Норма.
— Спасибо, я наелся, — я с отвращением отодвигаю тарелку.
— Извини, — застенчиво, но не без гордости улыбается Норм, пряча член в трусы.
— Ладно, — говорю я. — Но я все-таки тебя спрошу. Что за фигня у тебя с виагрой?
Норм садится напротив меня.
— Я стараюсь держать себя в форме.
— В форме?
Норм кивает и откидывается на спинку стула.
— В твоем возрасте я возбуждался моментально. Только увижу девушку с красивой грудью или крепкой задницей — и у меня уже стояло так, что хоть пиши членом или полотенце на него вешай. Но мне уже шестьдесят, этот поганец стал меня подводить, и чем дальше, тем чаще. Доживи до моих лет, сам увидишь. Не так-то это просто. Поэтому я пытаюсь запрограммировать свой организм так, чтобы он снова привыкал к тому, что эрекция — нормальная повседневная функция. Чтобы, когда в один прекрасный день встанет такая необходимость, член тоже встал.
— Понятно, — тяну я так, будто разговариваю с разумным человеком. — Тебе это врач прописал?
— Нет, я сам придумал, — с гордостью признается Норм.
— И тебя не смущает, что ты весь день разгуливаешь с эрекцией?
— Наоборот, я снова чувствую себя молодым. Полным жизни.
— Я молод, — возражаю я, — но я же не расхаживаю целыми днями со стоящим членом.
Норм расплывается в своей фирменной улыбке.
— Ты сам не знаешь, что теряешь.
Звонит Хоуп. По голосу слышно: она до сих пор сердится на меня за то, что я разбудил ее вчера ночью. Я еще не на работе, и это заботит ее куда больше.
— Почему ты до сих пор дома? — допытывается она.
— Отец зашел в гости, — объясняю я.
— Но ты ведь пойдешь на работу?
— Не знаю. Пока неохота.
На том конце провода повисает многозначительное молчание: Хоуп явно думает, что мне сказать.
— Зак, — мягко говорит она, — что происходит? Может, мне прилететь пораньше?
— Не надо, — отвечаю я. — Все в порядке. Просто я неважно себя чувствую.
— Какие у тебя симптомы?
— Общее недомогание.
— Что это значит?
— Не знаю. Наверно, я немного переутомился.
— Это из-за той процедуры?
— Нет.
— Ты меня пугаешь.
В трубке воцаряется тишина: Хоуп перестает стучать по клавиатуре.
— Почему?
— Не знаю. Ты странно себя ведешь. Вчера не звонил целый день, а потом разбудил, и голос у тебя был, как будто ты напился, или обкурился, или еще что-то такое. Сегодня второй день подряд пропускаешь работу и уверяешь, что у тебя все в порядке. Это совершенно на тебя не похоже. Может, ты сомневаешься из-за помолвки? Если так, скажи честно.
— Ничего подобного, — отвечаю я. — О боже, неужели нельзя устроить себе выходной, чтобы на тебя не ополчились все кому не лень?
— Я не все кому не лень. Я твоя невеста, — ледяным голосом отрезает Хоуп, и непонятно, то ли она сейчас расплачется, то ли набросится на меня с упреками.
— Ты права. Прости.
Наше угрюмое молчание нарушает лишь треск помех — двенадцать центов за минуту международного разговора.
— Ты встречался с Тамарой? — наконец интересуется Хоуп.
— Что?
— С Тамарой. Я спросила, не виделся ли ты с ней и Софи.
Это ловушка, каверзный вопрос, и я не знаю правильного ответа на него. Но если долго молчать, Хоуп решит, будто я в чем-то виноват, поэтому я говорю наобум:
— Виделся. В понедельник.
— Ты раньше ушел с работы?
— Ага.
— Ты мне не говорил.
— Потому что в этом не было ничего такого. Тамару все достало, и я отвел Софи погулять в парк.
Хоуп знает, что я время от времени навещаю Тамару и Софи. Разумеется, моя невеста совсем не в восторге от того, что я поддерживаю отношения с вдовой лучшего друга, но никогда ничего не говорит: считает ниже своего достоинства выступать в неблаговидной роли ревнивой подружки, в то время как мы с Тамарой пытаемся преодолеть скорбь и рассуждаем о смерти. Несмотря на то что такие благородные побуждения дают мне право видеться с Тамарой, я не рассказываю Хоуп, как часто мы встречаемся и созваниваемся и сколько времени проводим вместе, потому что, если бы она узнала об этом, инстинкт самосохранения победил бы гордость, и Хоуп в гневе предъявила бы мне ультиматум: или я, или она. Поэтому я общаюсь с Тамарой, соблюдая неписаное правило: рассказывать как можно меньше, чтобы в случае чего можно было оправдаться, и тихой сапой гнуть свою линию. Хоуп видна лишь верхушка гигантского айсберга, а основная его масса коварно притаилась под водой.
— Я же ничего не говорю, — отвечает Хоуп, — я рада, что ты ей помогаешь. Просто странно, что ты об этом словом не обмолвился.
— Сам не знаю, как так вышло, — каюсь я, — в тот вечер был концерт Мэтта, мы с Джедом напились, потом пришел отец. Наверно, в суматохе я просто об этом забыл.
— Ну хорошо, — соглашается Хоуп, но в голосе ее сквозит недоверие. — Ладно, мне пора бежать на встречу. Я тебя люблю и не хочу тебя доставать, поэтому спрошу в последний раз: ты уверен, что все в порядке? С тобой, с нами, с работой? Со всем?
Я аккуратно подбираю слова.
— Все в порядке. Правда. Я просто немного устал. Знаешь, как кинозвезда, которая ложится в клинику, а ее агент всем сообщает, что она переутомилась. Вот так и я переутомился. Жаль только, у меня нет агента, поэтому я решил поваляться пару дней на диване, чтобы к нашей помолвке отдохнуть и набраться сил. Вот и все. Понимаешь?
— Понимаю, — от упоминания о помолвке Хоуп смягчается. — Я тебя люблю. Позвони мне попозже.
— Хорошо.
Я вешаю трубку с тяжелым сердцем, словно упустил какую-то важную возможность, сам не знаю, почему так.
Спустя несколько минут раздается звонок, и я беру трубку, думая, что это Хоуп.
— Где тебя носит? — бьется в истерике Билл.
Черт…
— Я как раз собирался позвонить и сказать, что заболел, — отвечаю я.
— Нельзя вот так пропасть на целый день, а потом позвонить и сказать, что заболел! — кричит Билл. — Ходжес рвет и мечет!
— Передай ему, что я работаю над этим, — прошу я. — Как только что-то узнаю, я ему позвоню.
— Я тебе не секретарша, черт возьми! — верещит Билл. — Ты позвонишь ему прямо сейчас. Я не шучу, Зак. Не знаю, какая муха тебя укусила, но если ты сорвешь проект, тебе конец! Можешь считать, что ты здесь больше не работаешь. Ты меня слышал?
— Мне и так конец, — говорю я.
— Что ты сказал?
— Ладно, — отвечаю я и кладу трубку. Пожалуй, сегодня лучше оставить мобильник дома.
Глава 22
Для октября тепло не по сезону. В самый разгар рабочего дня я качу по Хьюстон-стрит в «лексусе»-кабриолете, из мощных колонок грохочет Элвис Костелло, и в целом все выглядит так, будто у меня все в порядке. Поймав собственное отражение в витрине магазина электроники, я сам почти в это верю.
Мэтт ждет меня возле подъезда своего дома в Нижнем Ист-Сайде. На брате джинсы и рваная водолазка — то есть приличная одежда, по мнению Мэтта. Он курит сигарету и просматривает плейлист в айподе.
— Привет, — здоровается он, подходя к машине.
— А где Элтон?
— Черт…
Мэтт взбегает вверх по лестнице и спустя минуту возвращается с коричневым пакетом.
— Вот он, — брат подмигивает мне и бросает пакет на заднее сиденье.
Когда мама впервые увидела бритую голову Мэтта, она несколько дней плакала навзрыд и повторяла, что ничего хуже с ней приключиться не могло.
— А если тебе изменил муж, а твоя сестра умерла от рака груди? — возражал Мэтт.
— Это хуже, — сквозь слезы повторяла мать.
Мэтт побрился, потому что начал лысеть. Залысины никак не вписываются в образ солиста панк-рок-команды, решил он и с тех пор регулярно бреет голову. Но Лила каждый раз, как видит его, заливается слезами. Девушка, с которой Мэтт тогда встречался, работала костюмером в передаче «Субботним вечером в прямом эфире». В порыве вдохновения она принесла домой парик, изготовленный для пародии на Элтона Джона, которую в последнюю минуту сняли с эфира. Мэтту парик подошел практически идеально, и с тех пор без Элтона он к Лиле не ездит. Они никогда это не обсуждали, но, видимо, мать сочла парик достойной заменой, и вопрос решился сам собой.
Мы на полной скорости мчимся по шоссе. Как здорово вот так посреди дня ехать куда-то вдвоем с братом. Ветер бьет в ветровое стекло, обдувает наши головы, испещренная бликами Ист-Ривер переливается на солнце, и так просто представить нас в иной — благополучной — жизни, где у нас все хорошо, мы ладим с окружающими и друг с другом, знаем, чего хотим, и добиваемся своего, не мучаясь вечным глухим недовольством, преследующим нас с рождения.
Мэтт еле слышно произносит названия мостов. Бруклинский, Квинсборо, Трайборо и маячащие вдалеке Уайтстоун и Трогс-Нек. Питер всегда считал мосты, устроившись на заднем сиденье отцовского «бьюика», когда мы в детстве возвращались в субботу вечером из Бруклина от бабушки. Машина чуть подпрыгивала на дорожных швах, убаюкивая нас, и мы дремали, положив голову на плечо; по радио передавали Саймона и Гарфанкела или Фрэнка Синатру, а Норм и Лила им подпевали. Это одно из немногих оставшихся у меня воспоминаний о том времени, когда мы были одной семьей и чувствовали себя в безопасности.
Мы едем по дороге, параллельной шоссе в Ривердейле, как вдруг Мэтт привстает на сиденье.
— Глазам своим не верю, — говорит он.
— Что там такое?
— Смотри, — он указывает пальцем.
Вдоль дороги шагает раскрасневшийся и запыхавшийся Норм с мешком на плече. Я сбрасываю скорость, и мы медленно катим за ним.
— Что-то он зачастил к нам для бросившего семью отца, — замечает Мэтт.
— В каждой бочке затычка, — соглашаюсь я.
— Похоже, он воображает, что если будет всюду совать свой нос, мы его простим, — говорит Мэтт.
— Это как с эрекцией, — поддакиваю я. — Норм воображает, будто может нас перепрограммировать.
Мэтт смотрит на меня так, словно у меня в носу распустился прекрасный цветок.
— Так, — медленно произносит он, — я не понимаю, о чем ты, но не мог бы ты подобрать аналогию получше, и желательно не упоминая папино причинное место?
— Ты назвал его «папой».
— Неправда.
— Правда. Ты сказал «папино причинное место». Вот видишь, его дьявольский план работает.
— Просто к слову пришлось.
— Ну конечно, — ухмыляюсь я.
— Иди к черту. Подумаешь, обмолвился.
Я нагоняю Норма, который устало шагает по тротуару, и еду рядом с ним. Он меня не видит и продолжает упрямо идти вперед, и лишь спустя минуту замечает наше присутствие.
— Привет, ребята, — отдуваясь, улыбается он. — Рад вас видеть.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.
— Я подумал, вдруг вам понадобится поддержка.
— Ты о чем?
Он делает шаг к машине и наклоняется к двери Мэтта. Норм потный, в видавшей виды старомодной ветровке родом из восьмидесятых, под которой я замечаю ту же красную рубашку, в которой он был вчера.
— Я пришел помочь вам вернуть деньги Питера.
— Откуда ты вообще об этом узнал? — недоумеваю я.
— Только не волнуйся, — произносит Норм. — Я слышал, как ты говорил по телефону с мамой.
— Я разговаривал с ней в своей комнате, как ты мог нас слышать?
— Так он теперь живет у тебя? — поражается Мэтт.
— Не начинай, — перебиваю я.
— Я взял трубку в гостиной, — отвечает Норм.
— Ты у меня в гостях, и ты же еще подслушиваешь мои разговоры? — рявкаю я.
— Значит, он все-таки живет у тебя, — ворчит Мэтт.
— Я просто хотел услышать ее голос.
— Тогда надо было ей позвонить, — отрезаю я. — Черт побери, Норм, у тебя совсем нет?
— Давайте не будем отвлекаться от главного, — просит Норм.
— Это от чего же?
— Кто-то обманул Питера.
— Пошел ты к черту, Норм. Питера вечно кто-то обманывает, — вмешивается Мэтт. — И мы с этим разберемся, как всегда. Без тебя.
Норм выпрямляется и смотрит на нас сверху вниз.
— Ребята, — говорит он, — если вы не заметили, я не спрашивал вашего позволения. А знаете, почему? Потому что оно мне не нужно. Еще раз поясняю: это не ваше дело. Я добирался сюда на метро и на двух автобусах. — Норм наклоняется вперед, опираясь руками о дверь машины. На лице Норма написана непреклонная решимость. — Я не уйду, — заявляет он. — Подчеркиваю: вы не несете никакой ответственности за мои действия. Что касается меня, от вас зависит одно-единственное решение.
Мэтт возмущенно таращится на меня. «Ни за что», — одними губами произносит он. Я смотрю на усталого, угрюмого, раскрасневшегося от ходьбы Норма, упрямо поджавшего губы.
— Залезай, — вздыхаю я.
Норм не помещается на заднем сиденье «лексуса», поэтому забирается на спинку, точно вернувшийся на родину герой на параде, и с наслаждением щурится на полуденном солнце, как собака. Обиженный Мэтт сползает по сиденью. В таком вот неприглядном виде мы съезжаем с шоссе и неуклюже катим по деловому району родного городка к дому, где прошло наше детство.
Глава 23
По четвергам Пит заканчивает работу в два, так что план таков: заехать поздороваться с мамой, забрать «мустанг» и отогнать его к магазину хозтоваров «Даймонд», которым управляет Сатч. Там я поговорю с Сатчем. Надеюсь, он способен рассуждать трезво и не так горяч на руку, как в школе. Мэтт с грозным видом будет стоять в сторонке, демонстрируя устрашающие татуировки. Для Норма, который присоединился к нашей скромной труппе в последний момент, роли не нашлось, но никаких экспромтов с его стороны я не потерплю. Больше ничего конкретного я не придумал, да и этот незамысловатый план по дороге в Ривердейл казался куда удачнее.
Однако сперва Норму предстоит встретиться с Лилой и Питом. Дорого я бы дал, чтобы не присутствовать при этом, но, как ни стараюсь, не могу придумать, как отвертеться от этой семейной сцены. Я бы с радостью подождал в машине, но не можем же мы бросить Лилу один на один с Нормом, хотя он-то наверняка предпочел бы именно это.
— Это еще что такое? — спрашивает Норм, увидев, как Мэтт надевает парик Элтона Джона.
Мэтт бросает на меня взгляд, в котором ясно читается, что никаких замечаний от Норма на эту тему он не потерпит.
— Не задавай вопросов, ладно? — отвечаю я Норму. — Сиди и помалкивай.
— Ты выглядишь смешно, — не унимается он, и я в который раз изумляюсь, как Норму удалось дожить до такого почтенного возраста — шестьдесят лет, — не получая каждый божий день по шее. Он совершенно без тормозов.
— Чья бы корова мычала, — ядовито произносит Мэтт, — а твоя бы заткнулась к чертовой матери.
Норм смущенно приглаживает жидкие пряди, оставшиеся после неудачной пересадки волос, но ничего не отвечает.
— Посиди в машине, — говорю я. — Нам с Мэттом нужно предупредить маму, что ты здесь.
— Договорились, — отвечает Норм, разглядывая в зеркале заднего вида свои зубы и похлопывая себя по макушке.
Когда Лила открывает дверь, мы с Мэттом встаем так, чтобы загородить собой проем. Мама в спортивных брюках, линялой белой блузке в цветочек и фартуке. Я инстинктивно догадываюсь, что она сочтет этот наряд наихудшим для встречи с бывшим мужем, но поделать уже ничего нельзя.
— Привет, мам, — говорю я. — Нам надо тебе кое-что сказать.
— Господи, — шепчет она, глядя мимо нас на машину, — неужели это Норман?
— Да.
У Лилы перехватило дыхание, и она прислонилась к дверному косяку.
— Что он тут делает?
— Сам пришел, — поясняю я.
— Нам не удалось от него избавиться, — добавляет Мэтт.
Лила машинально приглаживает волосы, убирает выбившиеся пряди за уши и расправляет блузку под фартуком.
— Как же он постарел, — неловко замечает она и проводит рукой по собственным морщинкам.
За нашей спиной хлопает дверца машины. Видимо, Норм высидел, сколько смог, и теперь с преувеличенно торжественным видом медленно шагает к нам, подчеркивая важность момента. Лила кривит тонкие губы в странной полуулыбке, приподнимает брови и слегка прикрывает глаза. Эта непривычная гримаса совершенно меняет ее черты, и я осознаю, что до сих пор не видел в ней женщину, не знал ее с этой стороны — то, какой мама была до того, как они с Нормом завели детей и в конце концов уничтожили друг друга.
— Здравствуй, Лила, — серьезно говорит Норм. — Ты замечательно выглядишь.
— Привет, Норм, — отвечает она, и голос ее звучит тверже и увереннее, чем я мог себе представить. — Давно не виделись.
Норм кивает, но не успевает ничего ответить: раздается громкий вопль, и на крыльцо в одних трусах выбегает Пит с выпученными глазами и высунутым языком. Преодолев ступеньки одним прыжком, он бросается Норму на грудь.
— Папа! — кричит он, крепко сжимая его в объятиях. — Я знал, что ты вернешься! Я по тебе соскучился. Мама, смотри, это папа. Он вернулся.
— Здравствуй, сынок, — сдавленным голосом отвечает Норм, обнимает Пита и похлопывает по спине. — Я тоже по тебе соскучился.
Он отстраняется, чтобы взглянуть на Пита, качает головой, в глазах у него слезы. Он опускает голову, глухо всхлипывает, внезапно слабеет и оседает на Пита, который оказывается не готов к такой тяжести; обнявшись, они падают на колени. Норм рыдает, а встревоженный Пит поглаживает его по плечам, приговаривая: «Папа, не плачь. Все хорошо. Не плачь».
— Я принесу кофе, — говорит мама и ревет в голос.
Спустя некоторое время мы с Мэттом и Питом перебрасываемся мячом на лужайке перед домом, а Норм с Лилой в гостиной тихонько беседуют бог знает о чем. Не думаю, что мама счастлива его видеть, но во взгляде ее, вопреки моим ожиданиям, нет ни горечи, ни злости. Я же, вместо того чтобы радоваться, что все неожиданно так хорошо обернулось, досадую на Лилу за то, что она так легко его встретила, тогда как я ради ее же блага старался оградить ее от Норма. Все эти годы она исподволь подпитывала мое раздражение и теперь словно предала мою обиду, без лишних слов позабыв о своей. Всю свою сознательную жизнь я цеплялся за ее гнев, и сейчас вдруг я брошен на произвол судьбы и понятия не имею, что делать с собственным застарелым возмущением. Я отдаю себе отчет, до чего это мелочно и эгоистично с моей стороны, поэтому вдобавок ко всему чувствую себя законченной скотиной.
— Что ты обо всем этом думаешь? — спрашиваю я Мэтта, кидая ему мяч.
— Полное дерьмо, — отвечает он таким тоном, что становится ясно: большего от него не добьешься.
Мэтт бросает мяч Питу.
— Джетер следит за мячом, — комментирует Пит, сгибаясь, чтобы поймать мяч. — Ловит и уступает место на подаче следующему игроку.
Пит мгновенно освоился с возвращением Норма, как будто не видел его всего несколько дней, а не лет.
Пока Норм в туалете, Лила выходит на крыльцо.
— Я ему не верю, — заявляет она.
— Похоже, вы поладили.
— Это простая вежливость, Зак, — устало говорит она. — Когда у вас общие дети, ничего другого не остается.
— Как скажешь.
— Он выглядит ужасно, — замечает мать.
— Ему не мешало бы сбросить пару килограмм, — соглашаюсь я. — А почему ты ему не веришь?
— Какой-то он потрепанный. В глазах отчаяние. Явно что-то задумал.
Я пожимаю плечами.
— Он хочет, чтобы мы его простили.
Она качает головой, глядя, как Мэтт в шутку прижимает Пита к земле, а тот заливается смехом на весь двор.
— Наверняка не все так просто. Что-то у него на уме. Ему нужно совсем другое.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что Норм всегда держит камень за пазухой, — отвечает она. — Питер!
— Чего, мам?