Холодные близнецы Тремейн С.
А Кирсти было бы здесь чудесно. Она росла коммуникабельной девочкой. Она бы повсюду бегала, прыгала, пела бы свои песенки, и другие дети смеялись бы. Но то Кирсти, а не Лидия.
Звенит звонок, и дети буквально вываливаются из дверей. Мальчики бегут прямо к матерям, девочки степенно шагают, взявшись за руки, неторопливо подходят к родителям, те обнимают их. Народ постепенно рассасывается, и вскоре на игровой площадке остаюсь только я – единственная мать в сгущающейся зимней мгле.
Спустя некоторое время в дверях появляется моя худенькая дочь и с ней молодая светловолосая учительница – вероятно, мисс Раулендсон, – которая ведет ее ко мне.
– Лидия! – восклицаю я. – Как прошел день? Хорошо? Что сегодня было интересного? Как пираты?
Я хочу спросить ее: «Играл ли с тобой кто-нибудь? Делала ли ты вид, что Кирсти жива?»
Лидия берет меня за руку, я смотрю на учительницу, она слабо улыбается, заливается краской смущения и возвращается обратно в школьное здание.
В машине и в лодке Лидия не проронит ни слова. Она поблагодарит за еду, но больше ничего не произнесет и отправится к себе в комнату читать. Потом спустится на залитый лунным светом пляж: будет разглядывать приливные лужицы, в которых отражается серебряная луна. Я наблюдаю за ней из кухни. Моя дочь. Лидия Муркрофт. Маленькая девочка на острове во тьме. Квинтэссенция одиночества.
И так проходят дни – одинаково пасмурные, промозглые и безветренные. Мы планируем похороны. Энгус согласился взять на себя телефонные звонки и бумажную волокиту, поскольку он покидает остров чаще, чем я.
Я чувствую, с какой неохотой он это делает. Я отвожу Лидию в школу: она молчит и по пути в «Кайлердейл», и когда я забираю ее оттуда.
После уроков она всегда показывается на крыльце последней.
На четвертое утро мы приезжаем пораньше. Я хочу кое-что испробовать. Чувство вины сдавливает мне горло, но я подталкиваю Лидию к стайке ровесниц из ее класса – они сгрудились возле ворот. Я притворяюсь, что звоню по сотовому.
У Лидии нет выбора – либо она начнет общаться, либо будет тосковать в мучительном одиночестве.
Я имитировала разговор по мобильнику, а сама смотрела на дочь. Похоже, Лидия сделала отчаянную попытку. Она подошла к группе девочек, но те не обратили на нее внимания. В отчаянии она уставилась на меня в поисках поддержки или утешения, но я притворилась, будто целиком поглощена разговором, и лишь рассеянно взглянула на нее. Но стала прислушиваться.
Моя надежда росла. Наверняка Лидия заговорит с одноклассниками. Она робко приблизилась к темноволосой стройной девочке, явно уверенной в себе и хихикающей с подружками.
До меня донесся боязливый голос моей дочери:
– Грейс, хочешь я покажу тебе своего леопарда?
Грейс скользнула по Лидии оценивающим взглядом и дернула плечом. Ничего не сказав, она снова повернулась к подругам, и девочки, радостно щебеча, пошли прочь. Лидию опять бросили. Ей грубо отказали в общении, и она принялась сверлить взглядом свои ботинки.
Это невыносимо. Я пытаюсь скрыть слезы, но получается очень плохо, и я тру глаза, когда веду ее к школе, когда иду обратно к машине и завожу мотор. Я надеюсь, что слезы кончатся, а они льются до самого Бродфорда, где я сажусь за свою удаленную работу, отвечаю на электронные письма с помощью wi-fi. К полудню я не могу усидеть на месте.
Я должна видеть, что там происходит.
Я бегу к машине и, превышая скорость, мчусь в сторону Слейта. Школа «Кайлердейл» возвышается на зеленом пригорке. Берег омывают какие-то взъерошенные волны. Тусклое солнце показывается из-за облаков, и Нойдарт над серо-стальным морем окрашивается в золотисто-бронзовый оттенок.
Большая перемена почти закончилась. Дети, должно быть, уже поели и сейчас играют на площадке. Мне не терпится найти Лидию. Мне необходимо проверить, не улучшилось ли ее положение. Мне надо узнать, общается ли она с кем-нибудь, или же ее дразнят и гонят от себя прочь.
Но я хочу быть незаметной, поэтому крадусь вдоль площадки по тропинке, по которой редко кто ходит, – она ведет на галечный берег как раз пониже школьного забора. Я прячусь в колючих зарослях облетевшего кустарника, скрываюсь от счастливых детей за металлической сеткой.
Девочки играют в классики, мальчики просто носятся. Я вглядываюсь в румяные личики, белые носки и синие штаны, стараясь увидеть светлые волосы дочери. Но ее нигде нет.
Где же Лидия?
Может, она в пустом классе? Читает книгу? Надеюсь, что нет. Она должна быть на улице. Пожалуйста, пусть она будет на улице и с кем-нибудь играет!
Лидия на улице.
Я на миг зажмуриваюсь, чтобы успокоиться, а затем напрягаю зрение.
Лидия стоит в дальнем углу площадки. Совсем одна. Ближайший ребенок, мальчик, находится в десяти ярдах от нее, повернувшись к ней спиной.
Однако, несмотря на свое одиночество, Лидия кажется оживленной. Она машет руками. Она что-то делает.
Но что?
Я осторожно приближаюсь к ней, стараясь не покидать свое укрытие.
Нас разделяют несколько футов.
Лидия отвернулась от школьного здания, от одноклассников, от всего мира.
Она что-то говорит вслух. Она сильно жестикулирует, ее губы шевелятся. Она разговаривает с воздухом, с деревьями, с сеткой забора. Она улыбается, смеется.
И я слышу ее голос.
– Нне-неее, не-не-не-ня, да, три шмуки, дри штуки, фа-фа-ффа… Эй, вставай, не-да-да, вставака-вака-пака. Сафи саффи, няня. Мммм, нана-нана-нана.
Внезапно Лидия резко замолкает и вслушивается – как будто ловит реплику невидимого собеседника. Ей никто не отвечает, она кивает, смеется, и до меня опять доносится ее голосок.
Она использует тарабарский близнецовый язык – язык Кирсти и Лидии. Когда в живых было двое, сестры постоянно общались на нем между собой, а мы никогда не понимали ни единого слова.
Лидия разговаривает с умершей сестрой.
15
– Т’Эйлен Скайтенах, крылатый остров – Скай, – Джош повернул баранку, и они понеслись по тряской дороге на юг. – Вот и все, что я знаю по-гэльски.
Энгус хмыкнул. Утро выдалось солнечным и дико холодным – наверное, первое по-настоящему зимнее утро.
– Молли знает немного больше, она кельтами увлекается. Но у них все настолько мрачно! К примеру, ты же видел бухточку возле Ардвасара – Порт-на-Фаганайх? Красиво звучит, да? А теперь слушай, как оно переводится. – Джош фыркнул от смеха. – Гавань покинутых! Честно, приятель, я не вру! Очаровательно!
Дорога шла в гору. Джош прибавил газу, и море сразу осталось позади, но ненадолго – это Скай, и вода здесь со всех сторон. Его попутчик нажал на кнопку, опустил окно и вдохнул свежий воздух.
– Наконец-то, зима настала. Здорово. Настоящий холод… О чем я? Да, и еще есть одно озеро – Лаган… Лаган чего-то там, короче.
– Лаган-ииш-на-кээм.
– Точно. Я забыл, что ты местный. Лаган-ииш. И означает это, как мне вчера сказала Молли, Яма на костяном лугу. Что за название? И как оно будет влиять на стоимость участка? Хочешь купить симпатичное бунгало в яме на костяном лугу? Нет? Ладно, тогда мы будем строить многоквартирный дом – прямо возле Хребта Кошмаров.
Джош засмеялся собственной шутке. Энгус помалкивал. Он был знаком с местным фольклором, причудливым и жутковатым, и мог дословно вспомнить все сказания, которые ему часто рассказывала бабушка. Он бережно хранил все в памяти. Беззаботные каникулы и страшные легенды. Они с братом жгли костры на Торране, отца с ними не было, и они были счастливы. Они с интересом слушали старинные сказания.
В заросших папоротником холмах вьется узенькая тропка – о, она ведет к смерти, ведет в рай, ведет туда, где издавна жили фейри…
Энгус уставился в окно автомобиля. Торран скрылся за мысом. Он думал о Лидии – и о Саре, которые остались вдвоем в доме. Сара и… Лидия. Чтобы всем было хорошо, пришлось согласиться, что это Лидия. Он сделал сознательный выбор. Как же досталось его дочери с разбитой душой и изрезанными руками! И от жизни, и от смерти, и от Энгуса.
И от собственной матери.
Машина прогрохотала по «техасским воротам», они пересекали полуостров Слейт с востока на запад, направляясь в Токавейг. Узкая дорога вилась сквозь однообразные вересковые пустоши. Там и сям виднелись озерца, гладь которых нарушали только чайки-моевки. Но это еще не красота, скоро покажется Лох-Эйсорт…
– Уже недалеко, за широколиственным лесом. Там дубы, орешник, ильм…
– Моей бабушке здесь нравилось, – буркнул Энгус. – Она утверждала, что там находилась священная роща, и она называлась Доре-ан-Друиден – Роща Раздора.
– Ого! Правда? Как мрачно! Бесценные сведения. Нет, приятель, я серьезно, обязательно расскажи это Молли.
Почему это Джош прямо светится от радости? Энгус решил, что его друг специально так себя ведет – из-за того званого ужина. Кстати, Джош и Молли старались не напоминать о происшествии с его дочерью.
Однако сейчас придется говорить об этом.
Машина виляла между старыми корявыми деревьями и базальтовыми скалами, затем начался трудный спуск к западным берегам Слейта и к деревушке Орд.
Все осталось таким, как помнил Энгус. Прекрасный вид: бескрайние вересковые зеленые склоны, поросшие дубом и ольхой, спускались к стальной безмятежной глади Лох-Эйсорта. В водах озера отражалось великолепие Блэк-Куллинз и Ред-Куллинз.
К югу виднелся остров Соэй, а на западном горизонте – знаменитый Сгурр-Аласдер со своими каменными братьями. Их высокие снежные шапки вздымались над широким морским заливом.
У Энгуса от восхищения выступили слезы на глазах, и ему вдруг захотелось заплакать – по Лидии, по Кирсти, даже по Саре. По ним всем.
Потом они вышли из машины и спустились к промерзшему берегу. На дальнем острове кричала морская птица. Одинокая цапля, плавно взмахивая крыльями, пролетела над ними в сторону Лох-а-Глинна.
– Парень, ты вообще в порядке? – прямо спросил Джош.
– В полном.
– Просто ты словно в рот воды набрал. Ощущение такое, что ты… хочешь поговорить… ты понял, о чем я.
Энгус беспомощно пожал плечами. Если честно, то он хотел признаться другу во всем. Ему нужно избавиться от тяжкой ноши, разделив ее хоть с кем-нибудь.
Но кошмар, который вовсю развернулся на Торране и затронул его жену, дочерей и прошлое, наверное, никогда не удастся прояснить до конца.
Цапля превратилась в точку на синем небе, а затем скрылась из глаз. Энгус принял решение – в следующую минуту он начнет говорить с Джошем по душам.
Он покачал головой, поднял гальку и запустил «блином» по воде. Раз, два, три, плюх!
Энгус повернулся к Джошу и спросил:
– Так зачем ты привез меня сюда?
– Нам пригодится твой талант архитектора, – усмехнулся Джош.
– Что?
– Ты сможешь здесь что-нибудь построить?
Энгус изумленно заморгал.
– Я? Но земля принадлежит Макдональдам, Джош. Весь Токавейг и Орд, не так ли?
– Мы с Молли несколько лет назад купили участок, – улыбнулся Джош, – видишь, за колючей проволокой – поле и живая изгородь из терна?
Энгус кивнул.
– Тут где-то пол-акра или чуть больше, – уточнил Джош.
– Пол-акра крапивы и орешника. Горихвостки любят жить в орешнике, но это – обычное поле.
– Мы достали разрешение на строительство. На той неделе.
– Серьезно? – удивился Энгус.
– Да, дружище. Мы с Молли мечтаем о новеньком коттедже с пятью спальнями, и мы будем по-настоящему рады, если чертежами и стройкой займешься именно ты. Местный совет хочет, чтобы здесь возвели нечто стильное и красивое – дом, который впишется в пейзаж и потянет на архитектурную премию.
Энгус взглянул на поле, спускавшееся к покрытому ракушечным песком берегу. Его мысли сразу же заработали в нужном направлении. Во-первых, надо выровнять часть поля, приблизительно половину. Во-вторых, надо выбрать натуральные материалы: камень, дерево. Сталь и шифер тоже подойдут. Коттедж должен быть светлым, значит, окна будут от пола до потолка. Застекленная анфилада создаст особый эффект, и дом как будто зависнет в этом бескрайнем пространстве, не до конца растворившись в воздухе, в море и в небе. А по ночам он станет светиться.
– Гас?
– Конфетку можно сделать.
– Ха! – ухмыльнулся Джош. – То есть ты в деле? Молоток! Мы с Молли придумали – будем его сдавать, зимой – художникам, а летом – отпускникам.
– Деньги-то у вас имеются?
– Все у нас есть! Молли досталась в наследство от бабушки кругленькая сумма. Здорово, что я женился! – Джош хохотнул. – Ладно, поехали ко мне, я покажу тебе бумаги.
Ошеломленный Энгус сел в машину. Он раздумывал – может, Джош и Молли решили таким образом помочь им с Сарой бороться с невзгодами. Если так, то он согласен, и его благодарность невозможно выразить словами. Шанс построить что-то интересное и сногсшибательное!
Наконец Джош припарковался у своего просторного особняка.
На огромной сияющей кухне колдовала Молли. На плите варилась голубика.
Молли угостила Энгуса свежим вареньем.
Затем они прошли в гостиную, где было панорамное – уже застекленное – окно.
Энгус старался не думать про ту ночь и принялся наблюдать за Джошем, который конфисковал у жены стол и разложил на нем документы. Разрешение на строительство. Требует вложений капитала. Мечта, которую можно воплотить в жизнь. Дом Фридлендов в Токавейге, удостоенный Шотландской архитектурной премии, построенный Энгусом Муркрофтом.
В воображении Энгуса это был даже не коттедж, а шикарный особняк.
Может, он использует камень из Кейтнесса, и отделку лиственницей, и, разумеется, солнечные батареи, а если по северному фасаду сделать все двери стеклянными и раздвижными, то дом будет открываться на залив…
Энгус практически опьянел от эйфории, чая «Ройбуш» и мечтаний. Вдруг он достиг поворотного пункта? Может, вскоре ситуация изменится и все пойдет по-другому? Когда дневной свет сменился зимним сумраком, Энгус принял решение.
Он выложит Джошу всю правду.
Или хотя бы половину.
Бумаги были убраны. Энгус надел пальто и многозначительно посмотрел на Джоша.
– Я собираюсь заглянуть в «Селки», выпить чуть-чуть. Не составишь мне компанию? Посидим, поболтаем.
Приятный запах томящейся на огне голубики заполнял все комнаты. Джош молча кивнул. Они попрощались с Молли и побрели к пабу сквозь сырые сумерки. На ходу Энгус глубоко вдохнул орнсейский воздух, насыщенный береговыми ароматами – запах корзин для ловли омаров, свежесрубленного дерева, сладковатый душок гниющей ламинарии.
– Давай сядем на улице, – сказал он. – Меньше любопытных.
Джош покосился на друга и согласился. Энгус заказал два напитка и вернулся наружу. Он водрузил стаканы на деревянный стол и уставился на маяк на Торране – его луч был ясно виден в безветренном полумраке.
Энгус глотнул виски, пытаясь набраться храбрости. Короткое молчание нарушил Джош:
– Как Лидия? Ей лучше?
Энгус дернул плечом, глотнул еще обжигающего, отдающего дымом виски и ответил:
– Вроде бы. Иногда. Но… она пока ведет себя странно.
– В смысле?
– Разговаривает с мертвой сестрой. Она думает, что Кирсти… с ней рядом.
Джош пристально взглянул на него:
– И часто?
– Да. Почти постоянно. Она это делает в школе, дома, в машине. Порой говорит нормально, но чаще общается на их близнецовом языке, и это пугает. Бывает, что она движется и жестикулирует так, словно с ней физически входит в контакт вторая близняшка. Зрелище, Джош, жутковатое…
– Господи!
– Именно поэтому я считаю, она и сорвалась тогда, в твоей гостиной. Увидела свое отражение в окне и подумала, что перед ней – призрак умершей сестры.
– Да, приятель, от такого любой бы сорвался. Мне очень жаль, – тихо произнес Джош и умолк.
Он глотнул сока и слегка наклонился вперед.
– Гас, ты и впрямь в это веришь? Что твоя дочь, в смысле, она…
– Свихнулась или действительно видит привидение? Или притворяется?
– Ну…
– Полагаю, призраками на Торране и не пахнет, – Энгус посмотрел Джошу в лицо. – Но и с ума она не сошла.
Джош задумчиво нахмурился.
– То есть, получается, делает вид, да? Но с какой стати? Зачем? Ты, конечно, если не хочешь, то и продолжать не надо. Давай сменим тему…
Энгус прикусил губу. Ему было горько и безумно хотелось выговориться. Он устал от лжи, устал обманывать близких людей. Но хватит ли ему духа сказать правду? Он не мог этого сделать и унес бы ее с собой в могилу, но сейчас он хотел избавиться от невыносимого груза.
Только он хорошенько накатит сперва.
Энгус поднял пустой стакан.
– Еще? – спросил Джош.
– Ардбег. Двойной. Но я сам заплачу. Нечего тебе на мой функциональный алкоголизм раскошеливаться, Джош. – Он сунул руку в карман джинсов за купюрой.
– Сегодня я спонсирую твою зависимость, – улыбнулся Джош.
Забрав стакан Энгуса, Джош исчез внутри паба, из-за открывшейся и тотчас же захлопнувшейся двери донеслись слабые отзвуки фолк-музыки.
С улицы паб «Селки» казался очень уютным заведением. Сейчас там собрались все местные завсегдатаи. Мужчины пьют виски и пиво «МакИвенс», радуются предстоящим выходным и тому, что можно отдохнуть, обсуждают футбол, скачки и семейку придурков – новых жителей Торрана.
Энгус опустил подбородок на скрещенные на столе руки и уставился в беспросветную мглу. Последние события его подкосили.
На пороге бара появился Джош.
– Эй! – окликнул его Джош. – Гас, очнись! Ты не в спальне.
– Да, точно, – выдавил Энгус.
Джош сел напротив, поставил на стол сок и выпивку и открыл пачку сигарет.
Энгус вскинул брови.
Джош Фридленд курит?
– Ага. Тайный порок, – заявил Джош. – Ты моей Молли не рассказывай! Раз в неделю позволяю сигаретку, в честь уикенда. Будешь?
– Нет, спасибо.
Между ними воцарилась тишина. Рядом вздыхало холодное море, ветерок посвистывал в ветках берез.
Энгус взглянул налево – на Торран с его скромным маяком и припавшим к земле белым домиком. В сгущающемся тумане он едва различил свет в окошке кухни. Что у них сейчас творится?
Он зажмурился. Говори, Энгус.
Пора.
– Джош, ты спрашивал про Лидию?
– Да.
– Хочешь знать правду?
– Да. Но только если ты сам захочешь ее сказать.
– Ладно. Ты мне сам говорил, что делиться переживаниями всегда помогает, верно? И это помогло тебе слезть с иглы. Тебе такой способ в «Анонимных наркоманах» советовали, помнишь?
– Ага.
– Только то, что ты сейчас услышишь – моя страшная тайна, и ты не должен о ней распространяться. Никому. Вообще никому. И никогда.
Джош помрачнел.
– Заметано, дружище.
– Вот и отлично, – Энгус сделал вдох и провел рукой по щетине на подбородке.
Стол отсырел от водяных испарений с пролива. Когда Энгус начал говорить, то слова вылетали из его рта вместе с клочками пара и рассеивались в свежем вечернем воздухе.
– Сперва краткая предыстория.
– Хорошо.
– Вспомни, что Сара души не чаяла в Лидии. Лидия стала ее любимицей с первого дня жизни.
– У родителей всегда бывают любимцы, – произнес Джош. – По крайней мере, так принято считать.
– Да, но у нас особый случай. Сара действительно предпочитала Лидию – тихую, задумчивую, такую же, как и она. Лидия тоже любила читать книжки. А поскольку Сара выделяла Лидию, то Кирсти очень из-за этого нервничала. Я пытался все исправить, проводя с Кирсти больше времени, но без толку – отцовская любовь не так важна, как материнская. И никакой отец не заменит детям мать, пока они совсем маленькие.
Энгус сделал паузу. В надвигающейся тьме он не мог толком разобрать выражение лица друга, оно и к лучшему – он теперь и сам превратился в анонимного персонажа. Он как будто по-настоящему исповедуется в церкви и не видит священника.
Энгус продолжил:
– За два дня до трагедии Кирсти вполне серьезно заявила, что ненавидит свою мать. А я поступил с ней очень плохо, я ее чуть не отшлепал. Раньше у меня и мыслей подобных никогда не возникало, Джош. Но я тогда был пьян и рассвирепел. – Он покачал головой. – А Кирсти жутко расстроилась. Представь – сначала мать вечно нянчится с твоей родной сестрой, а потом еще и отец орет.
Джош затянулся сигаретой – огонек вспыхнул ярче.
– А потом был тот случай. На балконе. Сара совершенно сломалась, да и наша жизнь рассыпалась на куски, и с тех пор все хуже и хуже… А полгода назад… – Энгус для храбрости отхлебнул виски. – Полгода назад моя выжившая дочь явилась ко мне и сказала: «Папа, это сделала я. Я убила сестру, я ее толкнула. Потому что мама всегда любила сестру больше, чем меня, и теперь ее нет».
– Господи! – прошептал Джош.
– Да.
– Да… – повторил за ним Джош и затушил окурок каблуком.
На какое-то время повисло напряженное молчание, в конце концов Джош заговорил:
– Но, Гас, неужели… она ее убила? И ты смог ей поверить? Гас?..
– Вероятно, – ответил Энгус. – Но ей тогда исполнилось всего шесть, Джош… И понимала ли она сама, что говорит? В шесть-то лет? Но, Джош, беда в том, что ее объяснения не лишены смысла. У нее был четкий мотив: ее мать постоянно выделяла Лидию. И все факты сходились. Я имею в виду, почему Лидия разбилась насмерть, свалившись с двадцати футов? Обычно дети выживают, упав с такой высоты, а она – погибла. Почему?
– И…?
– Лидия свалилась с самого верхнего этажа. Кирсти так мне и сказала: они были… на самом верху, побежали на балкон, и Кирсти спихнула Лидию…
– Не могу себе представить.
Энгус глотнул воздуху и добавил:
– Но похоже, что она столкнула сестру с верхнего балкона. Затем, насколько я понял, она спустилась на второй этаж, чтобы посмотреть с другого балкона вниз… а тут пришла Сара, и Кирсти начала кричать: «Лютик упала!» Думаю, я восстановил все события. Кирсти убила свою сестру. И она не одна такая, прецеденты были. Я читал всякие научные книги, вот что пишут: между однояйцевыми близнецами возможно интенсивное соперничество. Вплоть до убийства.
– Но, Гас, – спросил Джош, – отчего же у нее изменилась идентичность?
Энгус едва разглядел лицо друга в слабом свете, льющемся из окон паба.
– Когда Кирсти сделала свое признание, я испугался. Реально. Кирсти собиралась сказать все матери, и друзьям, и учителям, и соседям… А состояние ее мамочки тогда отличалось крайней нестабильностью, и ей нельзя было такое слышать. А еще Кирсти собиралась идти сдаваться в полицию – настолько ей было горько и стыдно. Моя дочь сломалась. А я запаниковал.
– Почему?
– А что будет, если на шестилетнего ребенка повесят обвинение в убийстве? Что тогда предпринимает полиция? Будут ли они что-нибудь делать с ребенком? Или сразу – все по-взрослому? Начнут ли расследование? Полагаю, что да. А против нее – неопровержимые улики. Поэтому я был вынужден проявить хитрость, чтобы она молчала. Я постарался успокоить Кирсти, постараться разуверить ее в содеянном.
– И…?
– Короче, я сделал все, что мог. Велел ей перестать винить себя. Сказал, что не надо мне ничего говорить, и я не хочу об этом слышать. Дескать, никому даже не стоит об этом знать. И еще я говорил ей, что Лидия на самом деле не умерла.
– Чего?
– Я ей объяснил, что когда люди умирают, они попадают в рай, но какая-то их частичка навсегда остается с нами. Мол, Лидия в больнице очнулась, а значит, она тогда возвратилась ненадолго. Я дал ей любимую игрушку Лидии – будешь смотреть, играть и вспоминать сестренку, и она все время будет жить! Я ей сказал, что близнецы – уникальны, и они не умирают, потому что они – как один человек… И если кто-то из пары жив, то, конечно, живы оба. Я размыл ее самоидентификацию – внушал ей, что с ней, с Кирсти, всегда останется Лидия – ведь они близняшки, и теперь-то она сможет запросто жить за двоих. И еще я просил ее хранить все в секрете, поскольку это – наша общая тайна, и она должна помалкивать. – Энгус откинулся на стуле. – Джош, я дико испугался, что она выложит первому встречному правду, и наша семья распадется – раз и навсегда.
Энгус взглянул в темноту – туда, где вырисовывался силуэт друга, и произнес:
– Вообрази такую картину: моя дочь идет к маме, к деду, к бабушке, к учителям, друзьям… и говорит: «Помогите мне, я убийца, я убила родную сестру». И нам всем крышка. Беду с Лидией мы пережили, но этого явно не сможем. Никак. Клянусь.
Дверь паба внезапно распахнулась, кто-то подвыпивший спустился с крыльца и растворился в ночи.
Джош подождал немного и уточнил:
– То есть, ты ее запутал, сказав ей, что она – и Кирсти, и Лидия. И теперь она думает, что она Лидия.
– Да. Тогда мне нужно было ее отвлечь. Мой план сработал, но потом путаница в ее голове снова проявилась, и самым чудовищным образом – она решила, что она Лидия.
– Но она – Кирсти?
– Да.
– А крик?
– Да просто крик. Он ничего не доказывает.
– А собака? Бини?
– Если один из близнецов погиб, то животные начинают общаться с другим близнецом уже не так, как раньше. Они хотят их защитить, словно чувствуют опасность. Когда это случилось, пес был с близнецами. И с тех пор его поведение напрочь изменилось. Все, конечно, похоже на бред сумасшедшего, но это не так.
– То есть, на самом деле Лидия – вовсе не Лидия, а Кирсти.
– Да.