На полпути к себе Иванова Вероника

— Хорошо.

— Насколько хорошо? — Бирюзовые глаза смотрят очень внимательно и строго.

— В пляс, конечно, бросаться не буду… Ничего не болит, и вроде бы даже усталости нет. А по какому поводу на моей голове столько всего намотано? Чтобы было теплее? — Подношу руку к повязкам, но Кё запрещающе качает головой:

— Не трогай, пожалуйста…

— Почему?

— Видишь ли… Как тебе сказать… — Она мнётся по совершенно непонятной мне причине.

— Скажи как есть!

— Новость тебя не обрадует.

— Ничего, рано или поздно всё равно узнаю… Итак?

— Когда ты подошёл к этой… ящерице… она чем-то плюнула в тебя.

— Припоминаю что-то в этом роде… А дальше?

— Дальше ничего не было. Ты упал лицом вниз, а она… исчезла.

— И всё?

— Да, — обескураженно подтвердила эльфийка. — Ты рассчитывал ещё на что-то?

— Нет, просто…

Хорошо, если так. Значит, нити существовали преимущественно в моём воображении, но тем не менее оставили след на теле. Любопытно… Продолжим задавать вопросы:

— Я был без сознания?

— Скорее в бреду, — нехотя ответила Кё. — Бормотал, совершенно неразборчиво… Вздрагивал… Тебя лихорадило.

— Могу себе представить!

Лихорадило? Мягко сказано, милая! Впрочем, даже если бы ты разобрала мои слова, вряд ли поняла бы, о чём идёт речь…

— Мы постарались добраться до города как можно скорее, чтобы показать тебя лекарям… — продолжала эльфийка.

— И? Лекари установили причину моей… болезни?

— Нет. Они сказали, что ты… вовсе и не болеешь.

— А что же я делаю?

— Умираешь.

Ай-вэй! Ну и вывод… Не спорю, внешне всё могло выглядеть более чем грустно, но вот так прямо заявить о приближении смерти! То ли доктора нынче пошли недоученные, то ли дела обстояли серьёзнее, чем мне представляется.

— И почему же было решено, что я одной ногой в могиле?

— Ты… ни на что не реагировал. Вообще ничего не чувствовал.

— Совсем-совсем?

— К тому моменту, когда тебя осматривали, да. Доктор сказал, что чувствительность отсутствует, даже демонстрировал нам…

— Как?

— Несколько раз уколол… — Кё отчего-то застеснялась: судя по всему, места уколов были выбраны не случайно.

— И что?

— Ты ничего не почувствовал.

— Ну вам-то всем откуда это было знать, если я был без сознания? — Ехидно ухмыляюсь.

— Но доктор сказал…

— Мало ли что он сказал! Ты когда-нибудь была в обмороке?

— Несколько раз… — смущённо призналась эльфийка.

— Что-нибудь помнишь из тех моментов?

— Нет, ничего…

— Так какого фрэлла вы слушали учёного чудака, протыкавшего бесчувственное тело?

— Но… Кровь же не текла! — выпаливает Кё, и только теперь становится ясна причина её настороженности.

— Кровь не текла… Вообще-то если кровь не течёт, значит, перед вами труп не первой свежести, — съязвил я.

— А ты и был похож на труп, — заявляет Мин. — Только дышащий.

Замолкаю, обдумывая услышанное.

Кровь, говорите, не текла? Разумеется! Она уходила из меня другими путями в неизвестных направлениях — можно было даже резать, и всё равно вы бы ни капельки не увидели… То, что я дышал и сердце билось, — понятно: а как бы ещё кровь двигалась по телу? Кровь… Надеюсь, это странное действо посреди ничего не обидело сию алую жидкость? А то обвинит меня в очередном «разбрасывании»…

Но они так и не ответили.

— Так что с моей головой?

— С лицом, — мягко поправила Кё.

— С лицом!

— Может, потом поговорим? — предложила Мин. — Отдохнёшь, успокоишься…

— Наотдыхался! Сколько времени я «отсутствовал»?

— Около недели.

— Вполне достаточно! Так что случилось?

— Строго говоря… — Эльфийка мялась, и воительница закончила за неё:

— У тебя и лица-то не было.

— ЧТО?!

— Ну вот, просили же: потом, позже… — вздохнула Мин.

— Рассказывай!

— Когда мы тебя подняли, всё твоё лицо было покрыто какой-то гадостью, похожей на студень, только не прозрачный, а какой-то пятнистый. Отчистить не получилось — всё равно тонкий слой остался. А потом… Потом он как бы начал гноиться.

— Студень?

— Ну не знаю… — сморщилась Мин. — И он и лицо, наверное… В общем, гной тёк не переставая — мы не успевали повязки менять… И доктор сказал, что ничего сделать не может: либо само прекратится, либо нет. Не прекращалось. Пока… Пока не стали видны язвы.

— Язвы? — Я был близок к тому, чтобы опорожнить собственный желудок. Вот только вопрос: насколько этот самый желудок был наполнен? До начала разговора меня посещало чувство голода: в конце концов, неделю плотно не обедал…

— Вроде того… — Воительница замолчала окончательно, и нить беседы взяла в свои тонкие руки эльфийка:

— Они выглядели неприятно, но кое-как рубцевались, и, возможно, скоро повязки можно будет снимать…

— Зачем?

— Как это — зачем? — опешила Кё.

— Если всё так ужасно, как вы рассказали, есть ли мне смысл открывать лицо?

Я шутил, конечно. Горько и черно, но, поверьте, над бедами лучше шутить, чем рыдать. Конечно, даже от самой удачной шутки проблемы не исчезнут, но вам-то станет существенно легче, а это целое дело! Учитесь шутить, господа! Это сложное и неблагодарное занятие, но однажды наступит момент, и вы поймёте, что та жизнь, в которой вы ни разу не улыбнулись, была скучнее и серее новой, пронизанной молниями улыбок. Пусть эти молнии не могут разогнать мрачную пелену грозовых туч действительности, но они так удачно оттеняют лиловый лик беспощадной стихии… Красоту можно найти в любом предмете и любом явлении, нужно только захотеть. И когда научишься восхищаться тем, что причиняет тебе боль, задумаешься: а боль ли это? Может быть, это не наказание, а награда? Сложно для понимания? Согласен. Скажу больше: у каждого из нас оригинальное восприятие происходящего, и навязывать кому-то свою точку зрения не стоит. Бесполезно. Напрасная трата времени и сил. Но бывает и так, что совершенно разные личности в совершенно разных условиях приходят к одному и тому же решению. Оно не единственно верное, но, если сие решение верно не для одного, а как минимум для двоих, случается маленькое чудо, меняющее мир. Не замечали? Ещё заметите!

Как ни странно это прозвучит, но язвы на лице устраивают меня куда больше, чем клеймо. Думаю, понятно почему. В худшем случае решат, что я болен какой-то ужасной болезнью, но недуг не всегда повод к немедленному убийству. Да, так будет гораздо спокойнее жить. Особенно теперь, когда точно знаю, что Магрит не будет меня ругать!

Забавно, раньше я панически боялся самой крохотной царапины и из-за этого тщательно взлелеянного страха подолгу раздумывал над тем, стоит или нет что-то делать. Мудрые люди говорят: «Не ошибается тот, кто ничего не делает». Возможно. Но на личном опыте я убедился кое в чём другом. Кто ничего не делает, тоже ошибается! Невозможно стоять на месте, нужно двигаться. Хотя бы в собственных мыслях, если ноги не желают слушаться. Я слишком долго находился в «застывшем» состоянии — жил, не понимая зачем, и удивлялся: почему это жизнь так равнодушно ко мне относится, забывая о том, что сам смотрю на неё как на неизбежное до поры до времени зло. Сначала меня раздражала моя «ненужность», потом — после выяснения отношений со старым котом — я жалел, что всё закончилось. Да-да, жалел! Только признался себе в этом много позже, копаясь на огороде Гизариуса. Честно говоря, в отдельные минуты был готов просить богов, чтобы время повернулось вспять — уж во второй раз я бы не сделал такой вопиюще грубой ошибки! Мной желают пользоваться? На здоровье! Я хотя бы буду знать, что от меня что-то зависит, что моё участие необходимо каким-нибудь делам и событиям. Это так приятно — ощущение сопричастности… Пусть по мелочи, вскользь, без надежды на достойную благодарность — не важно! Я просто хочу БЫТЬ. Видеть в обращённых ко мне глазах своё отражение. Нелепое? Глупое? Жалкое? Не беда! Зато ЖИВОЕ…

Эльфийка и воительница буравили меня взглядами.

— Я пошутил, девочки! Будем надеяться на лучшее!

— Твои шутки всегда такие странные… — недоверчиво кивнула Кайа. — Но, похоже, ты в добром здравии…

— И в трезвом уме! — подсказал я. — Кстати, как насчёт того, чтобы воздать должные почести пустому желудку и соскучившемуся по влаге горлу?

Мин хмыкнула:

— Пойду распоряжусь, что ли… — и выскользнула за дверь. Она была донельзя довольна: если уж мужчина заговорил о еде, он на пути к выздоровлению.

Эльфийка задумчиво прошлась по комнате. Очень милой комнате, кстати: небольшая, зато с огромным окном, она до наступления темноты вряд ли нуждалась в искусственном освещении. Кровать, на которой я имел удовольствие располагаться, могла с лёгкостью подарить сон сразу двум людям. У окна стояли массивный стол из тёмной лакированной древесины да два кресла в схожем стиле: ножки, увитые резьбой, изображающей цветы и травы, подлокотники с мягкими подушечками и спинка — с первого взгляда видно, что удобная. Вот встану и непременно опробую… В углу справа от двери по стене шла изразцовая шкурка печи. Слева от двери — высокий, почти задевающий потолочные балки шкаф. Наверняка там я найду что-нибудь из одежды… Навощённый паркет прикрыт ковром скромной расцветки, но даже по виду — мягким и уютным. Замечательная комната! Здесь вполне можно жить…

Пальцы Кайи выбили дробь по столешнице, и эльфийка снова повернулась ко мне:

— Зачем ты это сделал?

— Что? — невинно хлопаю ресницами.

— Не притворяйся, ты прекрасно понимаешь, о чём идёт речь! — К концу фразы тон голоса опасно повысился.

— Прости, милая, но на сей раз я в недоумении. Честное слово!

— Зачем ты пошёл к этой… этому чудовищу?

— Чудовищу? Это одно из самых прекрасных существ, которых я знаю. — Качаю головой, словно учитель, делающий заслуженный, но неприятный выговор ученику.

— Для меня оно чудовище! — горячо возражает эльфийка, с которой мигом слетает маска властной уверенности, и я вижу перед собой просто испуганную женщину. Чего она боится? Ведь всё уже позади…

— Милая, не волнуйся… Подумай о ребёнке…

— Я не забываю о нём ни на минуту! — Она почти кричит. — И ты делаешь всё, чтобы помешать мне успокоиться!

— Полно, Кё, не приписывай мне большего, чем я могу вынести…

— Не смей так больше делать!

— Как?

— Не смей безрассудно идти навстречу опасности!

Ну и заявление! Кем она себя считает — наседкой, заботящейся о сохранности яиц? Никто и никогда не приказывал мне избегать рискованных ситуаций. Да и не исполнил бы я такой приказ… Из чистого упрямства. И вот теперь та, которая однажды уже признала мою власть над своей жизнью, пытается мной командовать? Самое смешное, что эльфийка имеет на это право: сделав её частью своей судьбы, я в свою очередь занял определённое место в судьбе беременной женщины. Может быть, незначительное. Может быть, одно из главных. В любом случае она знает, о чём просит, и знает почему. Я тоже… Догадываюсь. И раздражение протягивает руку гордости. Всё же как приятно, когда тебя опекают!

— Я не иду.

— Ты мог погибнуть! Ты почти умер…

— Почти, но не совсем, Кё. Я жив. Я здесь, с тобой. Чем ещё ты недовольна?

Она отворачивается, но я успеваю заметить подозрительный блеск в бирюзовых глазах.

— Ничем… — Её голос садится до шёпота.

Ох… Пора принимать меры, иначе эльфийка совсем расстроится, а это может плохо отразиться на малыше, который готовится к появлению на свет. Я сполз с кровати (хорошо хоть, мои заботливые девочки оставили на мне штаны) и подошёл к Кайе, по ходу дела велев Мантии соорудить Вуаль.

— Не плачь, милая… Не надо. Всё хорошо. И всё будет хорошо. Я обещаю…

Эльфийка повернулась ко мне. Так и есть, почти зарёванная мордашка. Ласково провожу пальцами по мокрой дорожке на щеке:

— Помнишь? Ты же запретила мне умирать… Как я могу ослушаться?

Она всхлипывает и утыкается лицом в мою грудь. Точнее, хочет уткнуться, но не очень-то получается: мы слишком разного роста. И я снова вздыхаю по поводу своих скромных физических качеств…

— Ты… правда не умрёшь?

— Пока не услышу первый крик твоего ребёнка, не умру.

— А потом?

— Так далеко я не могу загадывать. Да и никто не может.

— Я… я не знаю почему, но… рядом с тобой… я чувствую себя совсем маленькой. Как рядом с отцом…

— Ну, милая, не надо нас сравнивать! Отец — это отец, а я…

— Ты тоже подарил мне жизнь!

— Неосознанно и ненамеренно. — Считаю нужным напомнить обстоятельства нашей первой встречи.

— Ну и что? — Она хмурит брови. — Ты жалеешь об этом?

Выдерживаю паузу, к концу которой эльфийка начинает заметно волноваться.

— Я жалею о том, что слишком маленького роста и невеликой силы и не могу поднять тебя на руки.

Несколько вдохов Кайа смотрит мне в глаза, пытаясь понять, шучу я или говорю серьёзно.

— Ты… ты уходишь от ответа!

— Разве? А по-моему, я сказал именно то, что нужно.

— Ты всегда поступаешь по-своему! — обвиняюще замечает эльфийка.

— Как и все остальные. — Пожимаю плечами.

— Надо думать и о других! — Ну вот, только таких нравоучений мне и не хватает… Картина проясняется, но всё же, скрытая туманом, она была гораздо проще и приятнее…

— Я думаю, милая. Чаще, чем ты можешь себе представить. — На самом деле ведь думаю. Даже в тех случаях, когда это неразумно и несвоевременно.

— Тогда какого… — В последнее мгновение она осекается, чтобы не выругаться. Интересно — почему? Только не из стеснительности: уж чего-чего, а этого чувства эльфам при сотворении отсыпали очень мало! — Почему ты ТАК себя ведёшь?

— Милая, — непроизвольно суживаю глаза, как и всякий раз, когда начинаю злиться, — ты считаешь меня своей собственностью? Так вот, позволь напомнить: дела обстоят несколько иначе. Скорее я имею некоторое право влиять на твои решения, верно? Пользоваться сим правом или нет — вопрос спорный, но несрочный, поэтому пока оставлю всё как есть. Твоё заявление меня тронуло, не буду скрывать, но хотелось бы знать его истинную причину. Могу признать свои достоинства в плане защиты от нежелательных магических проявлений, но это не повод держать меня на коротком поводке и не давать сделать и шага в сторону… Поэтому прошу, либо смени тон, либо объясни, чем вызвано горячее желание ограничить свободу моих действий!

В течение моего скромного монолога Кайа сначала слегка побледнела, потом начала розоветь и опускать взгляд. Пока оный взгляд окончательно не вонзился в пол. А затем… Первый раз в жизни я удостоился невиданного зрелища. Знаете, как по-настоящему краснеют эльфы? А я теперь знаю. Ушами. Острые кончики, выглядывающие из бронзовых локонов, стали совершенно пунцовыми. И именно в этот момент ваш покорный слуга понял главное и единственное, что с лихвой объясняло поступки листоухих — и давние, и ещё не совершенные. Да они же просто дети!

Маленькие дети, запертые в совершенных, практически бессмертных и, самое обидное, взрослых телах. Отсюда и их вечные Игры, и заносчивость, и вспыльчивость, и излишняя церемонность в отношениях с другими расами. Они всего лишь пытаются КАЗАТЬСЯ ВЗРОСЛЫМИ, но ребёнок никогда не сможет понять поступки того, кто неизмеримо старше. Не скажу, умнее — не мне судить, но старше именно по уму.

Сколько ей лет? Двести? Триста? Ох, милая… Тот маг был просто счастлив заполучить тебя: истинная жестокость доступна только детям. Чем он и воспользовался, мерзавец. Любопытно, он действовал осознанно или просто угадал?

Дети, будь они прокляты! Никогда не умел себя вести с детьми. Наверное, потому что детство у меня было несколько странное и мрачноватое, хотя… Кое в чём всё-таки повезло — не каждому достаётся такой наставник, как Магрит. Наставник, твёрдо знающий, чего добивается. Умница, сестрёнка! Ты так умело не давала мне почувствовать себя ребёнком, что я не заметил, как повзрослел… Уф-ф-ф-ф-ф! Не хочу быть взрослым! Но здесь и сейчас — придётся.

Теперь я понимаю, почему ты просила «не делать им больно»… Намекала. Давала пищу для размышлений. Браво, Магрит! Никто не сумел бы так быстро и просто заставить осознать простейшую, но такую невероятную истину…

— Кё, милая… — Она несмело подняла взгляд. — Я не считаю возможным вмешиваться в твою жизнь больше чем уже успел, и, надеюсь, в моём отношении ты придёшь к схожей линии поведения… Постарайся запомнить и понять одно: если я делаю что-то непонятное, значит, это необходимо МНЕ. Пусть происходящее выглядит глупо, опасно, нелепо, безрассудно, ошибочно — не важно! Некоторые шишки просто нужно набить, и всё…

— Я попробую… понять. — Эльфийка улыбнулась. Всё ещё обиженно, но с надеждой.

— Вот и договорились!

— Но всё же… не пугай меня больше!

— Постараюсь… Но твёрдо обещать не могу!

— О, ты уже на ногах! — Из-за дверного косяка выглянул Кэл.

— Как видишь. Обед готов?

— Готовится. Я тут привёл доктора, так что…

— Поняла, поняла! — усмехнулась Кайа. — Мальчикам нужно посекретничать!

В лучших традициях моей подружки — оставив последнее слово за собой, — эльфийка величаво выплыла из комнаты, не забыв, впрочем, прикрыть за собой дверь.

Доктор, как и ожидалось, тоже оказался эльфом, но из какого-то иного клана, чем те, с представителями которых мне довелось последнее время общаться. Волосы цвета белого золота и внимательный тёмный взгляд придавали его облику большую зрелость, чем он, возможно, заслуживал. Но всем остальным… Всем остальным он ничуть не отличался от своих иноплеменных собратьев по ремеслу, потому что его первым вопросом было:

— Как вы себя чувствуете, молодой человек?

— Великолепно! Вашими стараниями, не так ли?

— Не думаю, — без тени улыбки на лице ответил эльф. — Моё искусство оказалось бессильно в данном случае.

— А не в данном?

— Что вы имеете в виду?

— Хочется верить, что вот этому господину, — кивок в сторону Кэла, — вы уделили гораздо больше внимания, чем мне.

— В некотором роде… А почему вы об этом упомянули?

— Видите ли, доктор… Физическое повреждение его тела не столь велико, как нарушение внутренних структур. Надеюсь, вы уже выправили порванное Кружево?

Листоухий стал ещё серьёзнее, хотя, казалось, дальше некуда.

— Вы говорите…

— Кружево было нарушено как минимум в трёх слоях, и больше всего пострадал, разумеется, внешний. Правда, требовалась всего лишь тщательная штопка, но следовало действовать аккуратно во избежание появления избыточных цепочек. Всего нужно было поправить не более семи штук, верно?

— На внешнем слое — семь, на внутренних — от трёх до пяти цепочек, — подхватил эльф. — Процесс занял некоторое время, но смею надеяться, что я входил в контакт с Кружевом даже реже, чем это предписывается…

Тут он спохватился и сузил глаза, настороженно глядя на вашего покорного слугу.

— Вы сведущи в строении Кружев, молодой человек?

— Отчасти.

— По крайней мере, вы совершенно правильно предположили количество и глубину повреждений… Какой техникой диагностики вы пользовались?

— Своей собственной, доктор. Если она отличается от вашей, то очень незначительно.

— Возможно… — Он задумчиво качнул головой. — Но, собственно, я пришёл затем, чтобы проверить ваше самочувствие.

— Я совершенно здоров!

— Очень похоже… Впрочем, повязку всё равно надо сменить.

Он подошёл ко мне и начал ловкими, уверенными движениями разматывать полосы ткани. На всё действо ушло не более полуминуты, по завершении которых…

Глаза Кэла стали круглыми. Совершенно круглыми, и я даже испугался, что прежний разрез к ним больше не вернётся.

Доктор остался безучастным: только склонил голову набок и вперил в меня слегка затуманенный взгляд.

Я хихикнул, до того забавно выглядели листоухие. Хихикнул, но задумался о причине их, скажем так, потрясения. Освобождённая от повязки голова казалась легче, чем раньше, но это и понятно. А вот лицо… Не знаю, на что оно было похоже, но я не чувствовал ни малейшего неудобства: если на нём и были рубцы или язвы, то они совершенно не ощущались.

А ещё спустя мгновение, потрогав пальцами щёку, я понял, что никаких язв и в помине не было.

— Как тебе это удалось? — нарушил молчание Кэл.

— Что именно?

— Избавиться от…

— От ран?

— От клейма!

Я зажмурился. Тряхнул головой. Снова открыл глаза. Эльфы с недоумением на лицах никуда не делись. Комната — тоже. Всё как всегда, и всё… не так. Что там они сказали? У меня больше нет клейма на лице? Не верю…

Кэл понял, какие сомнения меня обуревают, и потянул из набедренных ножен широкий кинжал.

— Сам посмотри!

Я и посмотрел. Посмотрел на полосу полированной стали. Зеркало клинка искажало пропорции и слегка меняло оттенки, но главные детали не упустило. Правая щека была девственно чиста.

Вернув Кэлу кинжал, я сел на постель и задумался. Наверное, призраки мыслей, сталкивающихся то друг с другом, то с реальностью, отразились на моём лице, потому что эльф удивлённо заметил:

— Кажется, ты разочарован…

Ошеломлён — было бы вернее. Произошло нечто большее, чем чудо. Всё перевернулось с ног на голову. Я считал, что никаким образом не могу исцелить своё тело, но сейчас стал свидетелем неоспоримого доказательства обратного. Как?! Кто?! Когда?! И память ехидно подсказывает: один маленький плевок из пасти инеистой ящерицы. Так просто? Нет, здесь есть какой-то подвох, я это не просто чувствую, а почти ЗНАЮ! Но в чём он состоит? Только бы не ещё один аванс, который надлежит отрабатывать…

«Можешь считать ЭТО подарком… К Празднику Середины Зимы», — тоненьким, детским голоском тянет Мантия.

Не рановато ли? Ещё больше месяца…

Осекаюсь, потому что понимаю: в её фразе важна первая половина.

Подарком от кого?

«Тебе виднее… Помнишь, я же не присутствовала при твоём разговоре с…» Умолкает.

Я не упоминал о разговоре!

«Разве?» — делано изумляется.

Ни словечка!

«А мне почему-то подумалось…»

Ты всё знаешь, стерва! Кто задавал мне вопросы?

«Твоё больное воображение!» — обиженно огрызается Мантия.

Неправда!

«Ты о чём? О том, что воображение не больное? Позволь не согласиться: ещё какое нездоровое…»

Не переиначивай!

«Научись сначала выражать свои мысли правильно!» Ну вот, теперь она зло иронизирует.

Ты всё прекрасно поняла!

«И что?»

Я хочу знать.

«А я не хочу». И что мне с ней делать?

Как меня исцелили?

«А ты болел? Ах да, на голову ты у нас слабоват… Но это, мой милый, не лечится», — мурлычет, довольно поигрывая коготками.

Ты… ты… ты…

«Дама, замечательная во всех отношениях».

Фрэлл!