Человек книги. Записки главного редактора Мильчин Аркадий
Именно поэтому произведение или произведения, которые могут быть воплощены в миниатюрную книжную форму, должны подходить для нее, должны органично выливаться в эту форму, как наилучшую, а для этого обладать такими особенностями, как: малый объем; выдающаяся значительность содержания и литературной формы, оправдывающая затраты и высокую художественность оформления и полиграфического исполнения издания. Это во-первых. А во-вторых, за миниатюрную книгу имеет смысл браться, когда художник может выдвинуть цельный замысел художественной миниатюризации, органичного воплощения в маленькую книгу именно этого содержания (не просто уменьшенная во много раз большая книга, которую без труда можно обратить в книгу обычную, а книга, которую и помыслить нельзя в иной художественной форме, в ином размере).
Поэтому поверхностный взгляд на новые миниатюрные книги, когда радость от пополнения коллекции застилает глаза и мешает оценке издания по существу, полезно заменить глубоким анализом их по выдвинутым выше критериям и, быть может, еще некоторым. Малый размер любой вещи – не только книги – всегда заставляет учащенно биться сердце взрослого, не утратившего способности чувствовать.
В конце этой записки я выдвинул идею выпуска серии «Шедевры русского рассказа», поскольку рассказ лучше всего подходит для миниатюризации.
Эти суждения и легли в основу разработанных мною «Основных тематических направлений выпуска издательством “Книга” миниатюрных и факсимильных изданий». Машинописная копия их с надписью «Приложение 2», которую В.Ф. Кравченко, видимо, прикрепил то ли к какому-то документу, то ли к просьбе о создании новой редакции, сохранилась в моем архиве:
Приложение № 2
1. Основоположники марксизма-ленинизма, выдающиеся деятели КПСС о книге и книжном деле (издания о пропаганде и распространении книг).
2. Выдающиеся писатели и ученые о книге. Сборники материалов.
3. Художественные произведения о книге (издания отдельных произведений, сборники).
4. «Деятели книги». Миниатюрная серия. Краткие популярные очерки биографий русских издателей, типографов, книгопродавцев, библиотекарей, библиографов.
5. Миниатюрные альбомы произведений малой книжной графики (издательские марки, экслибрисы, буквицы, заставки, концовки).
6. Библиографические издания (указатели миниатюрных книг, библиофильской литературы, рекомендательные указатели к юбилейным и знаменательным датам и т. д.).
7. Библиофильская и книговедческая классика (лучшие избранные произведения библиофильской и книговедческой русской и зарубежной литературы).
8. Очерки о русской и советской миниатюрной книге и ее издателях.
9. Справочные книговедческие издания (справочники об издательствах, словари книговедческих, издательских, полиграфических терминов).
10. «Судьбы книг». Миниатюрная серия. Краткие популярные очерки об истории создания, издания и читательской судьбе выдающихся политических, научных и художественных книг.
К сожалению, вторая страница с основными тематическими направлениями факсимильных изданий у меня не сохранилась, но по приводимой ниже примерной типологии миниатюрных и факсимильных изданий о ней можно составить достаточно точное представление.
Многие из этих тематических направлений нашли впоследствии отражение в продукции нашего издательства.
А «Примерная типология миниатюрных и факсимильных книг издательства “Книга”» заняла 5 машинописных страниц. Приведу из них выдержки только о намеченных там группах книг:
Целесообразно различать следующие группы миниатюрных книг (по целевому назначению):
1) миниатюрную книгу как вид подарочного издания (будет разнообразить подарочные юбилейные издания благодаря своей необычности, особой остроте выразительности);
2) миниатюрную книгу как форму издания произведений малого объема (и подарочное издание, и функциональное);
3) миниатюрную книгу чисто функционального типа как наиболее отвечающую условиям пользования;
4) миниатюрную книгу как чисто экспериментальное издание с целью проверки пределов художественно-полиграфических возможностей («блоху подковать»).
Следует различать такие группы:
1. Издания – источники для работы специалистов (главным образом рукописные книги, а также рукописи, раскрывающие творческую историю выдающихся произведений, лабораторию писателя, ученого).
2. Памятники искусства книги, позволяющие библиофилам, книголюбам, художникам, издателям изучать шедевры художественно-полиграфического оформления, а музеям книги, клубам книголюбов устраивать выставки искусства книги с целью приобщения к художественной книжной культуре широкого читателя (рукописные и печатные книги, ставшие вехами в истории книжного искусства).
3. Памятники истории книги, уникальные по своей судьбе или социальной значимости, книги-реликвии (типа первых изданий произведений В.И. Ленина, «Звездочки», первого издания «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева и т. п.).
4. Редкие издания о библиофильстве для книголюбов.
5. Справочно-библиографические издания, выпускающиеся ограниченными тиражами, для пополнения лакун государственных и личных библиотек.
6. Книги и альбомы с факсимильными воспроизведениями книжной графики.
Примечание. Любая из этих книг может быть выпущена как юбилейное издание.
По выпущенным впоследствии миниатюрным и факсимильным изданиям можно убедиться, что издательство исходило именно из названных выше их типов.
Выпускать литературно-художественные миниатюрные книги нам было сложно по нескольким причинам: во-первых, потому, что издательство «Книга» подчинялось Главной редакции общественно-политической литературы Госкомиздата СССР, а не Главной редакции художественной литературы того же учреждения, а во-вторых и в главных, потому, что Комитет стремился к строгой типизации издательств, с тем чтобы избежать дублирования. Поэтому, чтобы не обращаться в Комитет со специальной просьбой разрешить нам выпуск миниатюрных изданий художественной литературы, я предложил, учитывая в целом их подарочный характер, положить в основу планирования юбилейный принцип, оправдывающий выпуск любого издания любого вида литературы. Это не вызывало нареканий, но несколько связывало в выборе произведений, достойных миниатюризации.
В августе 1983 года, когда мы уже накопили опыт выпуска миниатюрных книг, В.Ф. Кравченко получил приглашение принять участие в Международном совещании по миниатюрным книгам в Любляне (Словения), которое он охотно принял. Один из организаторов этого совещания, словенский коллекционер миниатюрных книг, общавшийся с Московским клубом собирателей миниатюрных книг и постоянно приезжавший на ММКВЯ, очень заинтересовался нашим опытом: посещал наш стенд на выставке, побывал и у нас в издательстве, стал пополнять свою коллекцию нашими книгами. Он-то и постарался пригласить Кравченко на совещание. Тот попросил меня подготовить проект доклада на тему «Издание миниатюрных книг в СССР на современном этапе», что я и сделал. Воспроизводить его здесь в полном виде нет смысла (хотя у меня сохранилась его копия), но положения той концепции выпуска миниатюрных книг, которую исповедовало наше издательство, стоит привести, поскольку в них выражена их отличительная особенность:
Рост популярности миниатюрных книг не означает, однако, что во взглядах на них в СССР все издатели единодушны и что практика их выпуска достаточно цельна и последовательна. Можно сказать, что здесь сталкиваются, противоборствуют и стараются утвердиться три разные точки зрения, три разные издательские концепции.
Первая, которую исповедует издательство «Книга»: миниатюрная книга – не игрушка, а хоть и особая, но книга для чтения – она должна набираться удобочитаемыми шрифтом, включать необходимый справочно-вспомогательный аппарат, требует специально создаваемого для нее полноценного художественного оформления, поскольку каждая такая книга должна быть неповторимым произведением книжного искусства, событием в издательской жизни страны. Она требует особо тщательного, образцового полиграфического исполнения, без которого ее выпуск обессмысливается.
Вторая, которую своей предшествующей практикой представляет, например, издательство «Художественная литература»: миниатюрная книга радует читателя одним своим малым размером, ею главным образом любуются, но произведения, напечатанные в ней, удобнее читать в издании обычного размера, и потому нет необходимости заботиться об удобочитаемости шрифта, об иллюстрировании и аппарате – достаточно яркой суперобложки и полиграфического изящества.
Третья: миниатюрная книга хороша и в таком полиграфическом исполнении, в каком выпускается обычная книга, с теми же допусками, поэтому нет необходимости добиваться особой тщательности полиграфического исполнения, предъявлять повышенные требования к оформлению, набору, печати, брошюровочно-переплетным работам; отсюда небрежность в исполнении, низкое качество материалов и т. п., хотя одно это должно было бы заставить отказаться от миниатюризации.
Гибель «Книги»
Я разговаривал с разными работниками АО «Книга и бизнес» о том, почему погибла «Книга» и кто ее погубил. Гибель издательства, с которым была связана большая часть моей издательской работы, не могла не мучить меня. В частности, и потому, что пока АО «Книга и бизнес» еще существовало как полноценное издательство, я мог его посещать как бывший сотрудник и не чувствовать себя отрезанным от издательской жизни. Поэтому я стал расспрашивать разных его работников, в чем причина гибели сначала прославленного, чуть ли не легендарного издательства «Книга», а затем и АО «Книга и бизнес». По мнению Ирины Аркадьевны Лепилиной, ведущего редактора издательства, работавшей в нем почти до самой продажи В.Н. Адамовым здания на Тверской, 50, которого с таким трудом добился для издательства Владимир Федорович Кравченко, главный виновник краха – М.Ф. Ненашев, последний председатель союзного Госкомиздата.
Опасаясь, что возглавляемый им комитет может испариться как дым, он задумал многоходовую комбинацию, при которой не остался бы без работы и хорошего заработка в случае, если комитет исчезнет, а сам он в новых условиях выпадет из руководящей номенклатуры. Он реорганизовал комитет, создал в нем экспортное управление, которому подчинил издательства «Прогресс», «Мир», «Радуга», «Аврора», выпускающие книги для зарубежных стран, соблазнил Кравченко перейти на место начальника этого управления, а директором в «Книгу» послал своего советника Виктора Николаевича Адамова. Издательский опыт последнего явно не тянул на руководство таким издательством: он до прихода в «Книгу» был главным редактором журнальчика о комсомольской жизни в «Молодой гвардии». Главное же, содержательная сторона издательской деятельности ему была глубоко безразлична. Зато Адамов был удобен для Ненашева как свой человек, который останется ему верен. И это предопределило выбор.
Так и получилось. Еще прежде чем Комитета не стало, Ненашев поспособствовал тому, чтобы издательство превратилось в акционерное общество (АО). Благодаря Адамову Ненашев избирается председателем совета директоров АО с солидным окладом и работой «не бей лежачего». Издательство «Книга» превращается в одно из звеньев АО «Книга и бизнес» ЛТД «Книга и бизнес». В качестве главного редактора ее возглавляет пришедшии из комитета в «Книгу» вместе с Адамовым И.А. Прохоров. Тогда проходило сокращение аппарата комитета. Прохоров, работавший до этого в Политиздате, затем в комитете в качестве заместителя главного редактора Главной редакции общественно-политической литературы и инспектора Управления руководящих кадров, подпадал под него, и поскольку место главного редактора «Книги» пустовало, его отправили туда. Для него, точно так же как и для Адамова, содержание и направление работы издательства не были чем-то близким, важным, лично нужным.
Итак, издательство оказалось во власти людей, заинтересованных главным образом в собственном благополучии.
Когда я узнал, что главным редактором Адамов берет себе Прохорова, с которым я был знаком по его работе в Главной редакции общественно-политической литературы, то, понимая, что он не в состоянии руководить редакционной службой такого издательства, решил по наивности порекомендовать Адамову в качестве главного редактора Владимира Павловича Кочетова, работавшего одно время моим заместителем, а затем вернувшегося на работу в аппарат Союза писателей. Образованный литературный критик, талантливый человек, он бы много хорошего мог сделать для издательства. Адамов внимательно меня выслушал, но не стал ничего менять: зачем ему было тогда портить отношения с Госкомиздатом, которому требовалось трудоустроить Прохорова?
Ради собственного благополучия Адамов и Прохоров пустились в коммерческие авантюры. Превратив издательство «Книга» в акционерное общество «Книга и бизнес», они в конце концов практически перестали издавать книги, а в бизнесе потерпели жесточайшее крушение.
Хотя, например, бывшая заведующая планово-экономическим отделом Ф.М. Шкловер по-иному оценивает экономические таланты Адамова. Она написала мне в ответ на вопрос, в чем причина гибели «Книги»:
Расцвет экономики пришелся на время правления Адамова. <…> Адамов – дитё комсомола – мало заботился о тематике, и поэтому пришлось идти другим путем: создавать совместно с иностранным капиталом (впервые в отрасли) акционерное общество «Книга и бизнес». <…> Виктор Николаевич, несомненно, умный и хваткий человек, но он не смог подобрать нужные кадры, очень поддавался так называемым друзьям-коллегам, которые направляли весь его незаурядный талант в сторону бизнеса, не всегда умелого и достойного. Вначале с приходом Адамова издательство достигло значительных успехов в перестройке издательского дела, в громадном потенциале новых экономических рычагов: мы первые в отрасли создали совместное советско-канадское акционерное общество «Книга Принтшоп», вышли на международный рынок не только со своей продукцией, но и по созданию международного концерна по переработке макулатуры и выпуску совместных изданий на основе полученной от переработки макулатуры бумаги, завязали связи с неотраслевыми предприятиями (кооперативами, малыми предприятиями и т. д.), выпуская совместные периодические и книжные издания. Все это работало на экономику издательства. Финансовое положение издательства было стабильным, оплата труда работников издательства на порядок превышала уровень всех других издательств. Но у Адамова началась «звездная болезнь». Он стал подумывать о разделе издательства, о создании мелких акционерных обществ, входящих в состав АО «Книга и бизнес». Вот тут он все и испортил. Каждая вновь созданная фирма стала работать только на себя, а то, что осталось у него, уже не могло заниматься книгоизданием, и он стал заниматься сомнительным бизнесом, который привел к краху, к большим долгам. И чтобы рассчитаться, пришлось продать дом на ул. Гоького, 50.
Фаина Михайловна сочиняла ответ в спешке, торопясь переслать его мне из Израиля, где она теперь живет, с гостями из Москвы. Отсюда повторы, стилистические погрешности, но приведенные ею факты в общем не противоречат тому, о чем пишу я.
Загубили издательство люди, которым все достижения Кравченко и его коллектива были глубоко безразличны.
Многие государственные издательства, руководители которых не привыкли быть самостоятельными, деятельными, разворотливыми предпринимателями, в новых экономических условиях оказались на краю гибели и в лучшем случае влачили жалкое существование. Конечно, условия оказались очень жесткими. Тому, кто не располагает оборотными средствами, трудно поддерживать издательскую деятельность. Но все же и среди государственных нашлись такие, которые сумели не только выжить, но и успешно вступить в соревнование с издательствами негосударственными. Назову, например, издательства «Финансы и статистика», «Радуга».
Что же касается «Книги», то ее увядание и гибель объясняются не столько указанными выше причинами, сколько заботой ее руководителей главным образом о себе, о своем кармане.
Адамов пустился в коммерцию, не связанную с издательским делом, не обладая для этого личными деловыми качествами. И, превратив «Книгу» в АО «Книга и бизнес», в бизнесе потерпел крах.
Конечно, как специализированному («Всё о книге, всё для книги») издательству было не выжить. Но уверен, что если бы во главе его оставался Кравченко, «Книга» бы все же не погибла. При всех неприятных чертах его характера он был деятельным, энергичным хозяйственником с коммерческой жилкой. Скорее всего, он превратил бы АО в издательство чисто художественной литературы, частично выпускаемой в виде элитных изданий. Все же он был издателем-профессионалом и в первую очередь дорожил результатами своей деятельности, успехом издаваемых книг. Хотя и среди изданий «Книги» были такие, которые в новых условиях могли пользоваться большим спросом и приносить доход. Во всяком случае, другие издательства не раз их переиздавали и неплохо на этом зарабатывали. Назову «Справочник по правописанию и литературной правке» Д.Э. Розенталя. Его издавали не менее пяти раз после того, как «Книга» выпустила его пятое издание в 1989 году. А серия «Книжное дело» издательства «Юристъ»? Конечно, она вряд ли принесла ему заметную выгоду, но и убытков не причинила. А миниатюрные книги издательства «ЯникО»? Разве они не заняли нишу, которая раньше принадлежала издательству «Книга»? Да и мой «Справочник издателя и автора» выпускался тремя изданиями. Таким образом, издательство могло продолжать выпуск книг и своего специфического профиля, если бы, конечно, этот профиль и само издательское дело были по-настоящему дороги его руководителям.
На тему причин гибели «Книги» я разговаривал со многими его работниками. В частности, 11 апреля 1999 года я побеседовал с Ларисой Семеновной Ереминой, давним редактором «Книги», ведущим редактором группы (в ту пору, когда редакции заменили редакционными группами). Она работала в издательстве «Книга и бизнес» вплоть до того времени, когда оно предпочло расстаться со всеми редакторами и сузить издательскую деятельность до нескольких книг в год, для чего, конечно, штатные редакторы, а тем более их группы не нужны.
Еремина поначалу объяснила гибель новыми экономическими условиями, к которым старые издательства не смогли приспособиться. А мой вопрос: «Почему же издательства “Радуга”, “Финансы и статистика” сумели это сделать?» – она парировала короткой фразой: «Они не создавали холдинга». А потом добавила: «Адамов оголтело бросился в коммерцию, предпочел “бизнес” развертыванию издательской деятельности, хотя она бизнесу ничуть не мешала. Заработанные от издательской деятельности деньги пошли на предприятия сомнительных фирм, возглавлявшихся сомнительными личностями: строительство коттеджей на Черноморском побережье, гостиницы в Москве. Деньги были вложены и испарились. Если бизнес что-то и дал, то руководителям АО, а не издательству, на основе которого АО возникло».
Таково мнение Ереминой. А заместитель генерального директора АО «Книга и бизнес» по производству Ким Львович Шехтмейстер, с которым меня связывали давние дружеские отношения, рассказывал мне, что в 1993–1994 годах, чтобы начать производство очередной книги, надо было дождаться выхода предыдущей, которая дала бы деньги для продолжения. Между тем издательство ввязалось в выпуск журналов «Он» и «Она» явно нереализуемым тиражом и понесло огромные убытки.
Почему же неглупый человек, генеральный директор В.Н. Адамов, пускался в гибельные авантюры? И почему коллектив издательства, его акционеры, стерпели все это, не прокатили Адамова на собрании акционеров? Особенно тогда, когда они уже никак не зависели от него, будучи уволенными за ненадобностью? Интересные вопросы, ответа на которые не знаю.
Между прочим, АО «Книга и бизнес» как издательство существует до сих пор[25], или, точнее сказать, влачит жалкое существование. Проследить за тем, какие книги оно выпускает, трудно. В списках сигнальных экземпляров «Книжного обозрения» я заметил такие две книги:
Воротников В.И. А было это так…: Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. 2-е изд., доп. М.: Книга и бизнес, 2003. 640 с. 2000 экз.
Безопасность Евразии-2003: Энцикл. слов. – ежегодник. Вып. 2 / Авт. – сост. В. Кузнецов. М.: Книга и бизнес, 2004. 624 с. (За нашу и вашу безопасность). 500 экз. Прил. к журн. «Безопасность Евразии».
В интернете список выпущенных «Книгой и бизнесом» изданий выглядит довольно бедно:
Баханькова Е.Р. Некоммерческие организации: финансовое управление. М.: Книга и бизнес, 2008.
Гамольский П.Ю. Некоммерческие организации: особенности налогообложения и бухгалтерского учета в 2008 году (с учетом последних изменений и дополнений). М.: Книга и бизнес, 2008.
То же в 2009 и 2010 годах, без хронологических уточнений.
Гамольский П.Ю. Некоммерческие организации: образцы документов. М.: Книга и бизнес, 2011.
Один раз для получения справки о моем заработке в издательстве «Книга» за последние пять лет работы, которую потребовал собес для перерасчета пенсии, мне пришлось посетить АО «Книга и бизнес». Оно занимало верхний этаж здания, принадлежащего какому-то ресторану. Бухгалтер, который подготовил для меня справку и подписывал ее у В.Н. Адамова, сообщил мне, что Виктор Николаевич меня помнит. Радости это мне не доставило.
На пенсии
Итак, я оказался вне стен издательства, отправленный на заслуженный отдых, который был мне вовсе не нужен.
Что было делать?
Просто жить в свое удовольствие для меня удовольствием быть не могло.
Правда, некоторое время ушло на то, чтобы завершить работу над книгами, начатыми или задуманными еще раньше.
Первая – технически очень сложное второе издание «Памятной книги редактора». Вышло оно в 1988 году, но работать над ним я начал, еще когда состоял в штате «Книги». В сущности, называть эту книгу вторым изданием можно только с очень большой натяжкой, так как она строилась совсем по иному принципу, чем в первом издании, и поэтому текст нескольких глав, перешедших оттуда, пришлось перестраивать. Вдобавок пришлось проделать большую расчетную работу, чтобы текст примеров отвечал нормативным требованиям – например, соответствовал по ширине установленному нормативами формату.
В обращении «К читателю», открывавшем книгу, написано:
Наглядно продемонстрировать, как нужно в соответствии с нормативными документами, издательскими правилами и условиями пользования изданием оформлять заголовки и перечни, сокращения и выделения, числа и даты, единицы физических величин и цитаты, формулы и таблицы и т. д. и т. п. – такова задача этого справочного пособия.
Я стремился выпустить книгу образцов, которым автор и редактор могут без труда следовать. Так, в книгу вошел список названий действующих издательств в форме, установленной для библиографического описания. Например:
М.: Агропромиздат
Кострома: Верх. – Волж. кн. изд-во. Костром. отд-ние.
Вторая книга – «У слова стоя на часах» О.В. Рисса (второе издание его книги «Дозорные печатного слова»). Рисс скончался в 1986 году и не успел завершить подготовку этого издания. И я как его эпистолярный друг и как человек, побуждавший его к такой подготовке, был обязан это сделать. Кроме того, я написал послесловие о жизни и творчестве автора на основе моей переписки с Олегом Вадимовичем и его архива, переданного мне вдовой. Книга вышла в свет в 1989 году.
Третьей по дате выхода стал сборник «Писатели советуются, негодуют, благодарят: О чем думали и что переживали русские писатели XIX – начала ХХ века при издании своих произведений: По страницам переписки» (М., 1990). Замысел этой книги возник лет за пятнадцать до ее выхода, когда я начал систематически читать эпистолярные тома собраний сочинений русских писателей XIX – начала ХХ века, а также книги и журналы с их письмами и перепиской и делать выписки фрагментов, связанных с изданием их произведений.
Параллельно я читал лекции по редактированию во Всесоюзном институте повышения квалификации работников печати на условиях почасовой оплаты, которая вместе с пенсией в 132 руб. не должна была превышать 190 руб., что практически означало не более шести двухчасовых лекций в месяц. Все же это было полезным и в какой-то степени творческим делом. Пригласил меня читать лекции Раис Галеевич Абдуллин, заведующий кафедрой редактирования этого института (тот самый, который много лет назад полемизировал с моей первой статьей о редактировании, о чем рассказано ниже, в главе «Мое авторство»). Ректор С.А. Чибиряев еще тогда, когда я работал в «Книге» и Кравченко не стремился меня оттуда «выжить», по телефону предложил мне перейти в его институт заведовать кафедрой редактирования. Я поблагодарил его, но сказал, что не могу оставить издательство, и порекомендовал ему Абдуллина, который прежде был секретарем ученого совета ГБЛ, но после ухода с поста ее директора Н.М. Сикорского чувствовал себя там неуютно. Поэтому Абдуллин охотно принял это предложение. Но после того как Советский Союз распался, Всесоюзный институт повышения квалификации работников печати приказал долго жить.
Вот тут-то я и оказался на распутье. Как преподаватель я стал невостребованным. В МПИ меня никто не приглашал, да и мои представления о редактировании и его преподавании расходились с представлениями заведующего кафедрой редактирования Сикорского. Когда дело касалось преподавания этой дисциплины на факультете повышения квалификации, это не было препятствием. Там разрешалось преподавать по собственной программе.
Кажется, именно в это время я принялся составлять каталог домашней библиотеки, которая разрослась до такой степени, что найти в ней нужную книгу только по памяти было уже крайне затруднительно. Трудоемкая эта работа заняла немало времени.
И тут бывший заместитель директора «Книги» Виктор Иосифович Энгель, основавший собственное издательство «Рассвет», пригласил меня занять в нем должность главного редактора. Кроме меня, в это издательство он пригласил в качестве редактора Ольгу Васильевну Сергееву (Полькину), которая в «Книге» была редактором в редакции литературы по издательскому делу и книжной торговле. Удачная находка для «Рассвета»: Ольга Васильевна – человек очень живой, не чурающийся черновой работы, а главное, толковый, схватывающий все на лету.
До нашего прихода в «Рассвет» это издательство выпустило всего одну книгу – «Библейские сказания».
Я видел свою первостепенную задачу в том, чтобы подобрать для небогатого «Рассвета» книги небольшого объема, которые бы не требовали выплаты авторского гонорара и которые можно было бы отпечатать без больших затрат на покупку бумаги и оплату полиграфических услуг.
Я перерыл массу справочных изданий в поисках достойных произведений и составил необъятный список «Библиотеки малой прозы». Но для начала, поскольку в те годы был огромный спрос на книги, в советские времена малодоступные или вовсе недоступные, выбрал для издания книгу В.О. Ключевского «Краткое пособие по русской истории». В 1992 году она была выпущена тиражом 150 тыс. экз. и принесла «Рассвету» существенный доход.
Впрочем, В.И. Энгель поддерживал финансовую устойчивость своего издательства не столько изданием собственных книг, сколько перепродажей книг других издательств на периферии (в то время, как известно, система книжной торговли в стране перестала существовать).
Что же касается книг «Рассвета», то я стал готовить сборник произведений Бабеля «Одесские рассказы» в виде малоформатного издания с не печатавшимися ранее рисунками Филипповского, а Ольга Васильевна – «Сказки» Уайльда (правда, это последнее требовало некоторых затрат – авторский гонорар переводчику, точнее его наследнице и автору вступительной статьи Е.Ц. Чуковской). Но поскольку оба издания выпускались большим тиражом, это не могло служить препятствием.
Однако когда книга Бабеля была набрана, прошла все корректуры и оригинал-макет ее был подписан в печать, выяснилось, что Энгелю не хватает средств за закупку бумаги для тиража в 100 тыс. экз., а это было обязательным условием типографии. Так подписанный к печати оригинал-макет «Одесских рассказов» лег на полку в квартире Энгеля, а вскоре и само издательство «Рассвет» закончило свой недолгий жизненный путь. Было очень обидно, что издание сборника Бабеля не состоялось. На его подготовку было затрачено много усилий. Я привлек к участию в нем Ушера Спектора, библиофила, собирателя и знатока миниатюрных книг, радиоинженера по специальности и исследователя-любителя по призванию, большого поклонника творчества Бабеля. Он раскопал материалы о прототипах героев бабелевских «Одесских рассказов», особенно знаменитого Япончика. Я знал об этом благодаря встречам со Спектором на заседаниях Московского клуба собирателей миниатюрных книг и предложил ему поучаствовать в нашем издании «Одесских рассказов». Он охотно согласился. Выяснилось, что он владеет оригиналами рисунков художника Филипповского к «Одесским рассказам», из которых печаталось лишь несколько. Их подарила ему вдова Филипповского Эрна Ракузина. Она училась в МПИ на одном курсе со мной, только на художественно-оформительском отделении. Ушер Спектор написал для сборника послесловие и справку о рисунках Филипповского. Над текстами Спектора пришлось немало потрудиться, так как писал он небрежно и слога своего не выработал. Все было завершено, вся правка с ним согласована, но, увы, он скончался, не дождавшись выхода книги. Да она и не была издана. О Спекторе и его участии в несостоявшемся издании «Одесских рассказов» я уже много позднее опубликовал заметку в четвертом выпуске альманаха «Иерусалимский библиофил» (2011). Заметку проиллюстрировали ранее напечатанными рисунками Филипповского к «Одесским рассказам» Бабеля. В том же году был издан альбом всех рисунков художника: «Филипповский иллюстрирует Бабеля» (М.: Рус. импульс, 2011. 87 с.: ил.). Составили альбом Эмиль Казанджан и Вера Калмыкова. Им же принадлежат вступительные статьи. Первый после кончины Спектора стал владельцем рисунков Филипповского. Кстати, когда М.В. Рац узнал от меня о нереализованном издании сборника «Одесские рассказы» Бабеля, он предложил Казанджану взять на себя это издание (а я в надежде на это даже позвонил Энгелю, чтобы узнать, цел ли оригинал-макет, и Энгель заверил меня, что оригинал-макет хранится у него в целости и сохранности), но Казанджан ответил, что не располагает для этого средствами.
После того как издательство «Рассвет» приказало долго жить, я снова оказался не у дел. Но продолжалось это сравнительно недолго. Вскоре меня пригласил для беседы на предмет участия в подготовке справочно-методического пособия для новых издателей и тех, кто стремится ими стать, Юрий Федорович Майсурадзе, начальник управления издательств и книжной торговли Министерства печати. Встретившийся мне там в коридоре инспектор по кадрам Неретин (им он был в Госкомиздате СССР, а какую должность занимал в тот момент, не знаю) сказал, что это он рекомендовал меня Юрию Федоровичу. Может быть, и так. Юрия Федоровича я немного знал по его работе в Главном управлении координации Госкомиздата СССР, где он был заместителем начальника управления и занимался изданиями Всесоюзной книжной палаты.
Юрий Федорович предложил мне быть составителем задуманного сборника-справочника. Мне это было не по душе. Не столько затруднял подбор авторов, сколько пугала нелюбимая организаторская работа. Я предложил Юрию Федоровичу такой вариант сотрудничества. Я составлю план-проспект сборника и предложу известных мне приемлемых авторов-исполнителей, а также с удовольствием возьмусь написать главы на темы, которыми хорошо владею: редактирование, корректура, основные сведения о книге. Не отказался я и от общего редактирования сборника. Юрий Федорович согласился с этим. Он был заинтересован в выпуске сборника не только как начальник управления, но и как один из потенциальных авторов. Редакторская моя работа над сборником была обычной, но достаточно трудоемкой.
Для выпуска этого пособия Майсурадзе выбрал издательство «Прогресс» и работавшую в нем редакцию нового журнала «Книжное дело», возглавляемую Сергеем Сергеевичем Носовым. Этот выбор был для меня в известной степени судьбоносным. Тесно сотрудничая с этой редакцией, прежде всего с самим Носовым как одним из титульных редакторов сборника (вторым был Майсурадзе), я стал желанным сотрудником для журнала.
Пособие «Как издать книгу» вышло в свет в 1994 году и получило одобрение в напечатанной в «Книжном обозрении» обширной рецензии Бориса Владимировича Ленского, где он, среди прочего, лестно упомянул о моих лекциях на курсах повышения квалификации редакторов Внешторгиздата (на которых был одним из слушателей).
Еще до выхода упомянутой книги в том же 1994 году в № 1 «Книжного дела» была опубликована организованная С.С. Носовым беседа со мной И. Рахманиной. Видимо, сделано это было в преддверии моего 70-летия. Впрочем, беседовала со мной И. Рахманина еще в 1993 году, и это меня немного удивило: я не привык к такому вниманию к моей особе.
В выпускаемом Носовым журнале я стал публиковать свои книговедческие заметки. Кроме того, Сергей Сергеевич привлекал меня в качестве внештатного редактора публикуемых в журнале переводных материалов из зарубежной периодики того же профиля, что и «Книжное дело». Так что проблема, чем заняться, передо мной не стояла. К тому же мне очень нравилось, как делался журнал «Книжное дело». И я старался помочь Носову полезными, на мой взгляд, соображениями. Поскольку Сергей Сергеевич ввел в журнал раздел всяких справочных сведений, необходимых прежде всего работникам издательств, я посоветовал ему напечатать словарь издательских терминов, который научно-исследовательский отдел Книжной палаты готовил к изданию на основе ранее выпущенного под моей редакцией «Словаря издательских терминов» (М., 1983). Но Сергей Сергеевич сказал, что не хочет связываться ради этого с научными учреждениями, и предложил составить такой словарь для журнала мне, что я и сделал, как говорится, с чистого листа, не опираясь на определения «Словаря издательских терминов» ВКП. Легко проверить, что мои определения не совпадают с определениями упомянутого издания. Приходится это подчеркивать, потому что в отчете о проделанной Книжной палатой работе недобросовестно, без всяких для этого оснований было объявлено городу и миру, что я напечатал в журнале словарь, подготовленный сотрудниками Книжной палаты (хотя я его в глаза не видел), дополнив справочными сведениями (об этой некрасивой истории и о дальнейшей судьбе моего словаря я уже рассказал более подробно в главке «“Словарь издательских терминов”»).
Мой «Издательский словарь-справочник» был напечатан сначала в журнале «Книжное дело» (1995. № 1–8/9), а затем, в 1998 году, вышел отдельным изданием в серии «Книжное дело» издательства «Юристъ».
На это издание откликнулся рецензией в журнале «Библиография» (1999. № 1) А.А. Гречихин. Одобряя книгу и не разбирая определений терминов в словаре-справочнике, он сосредоточил свои усилия на критике предметно-тематического указателя к нему, который рассматривал как терминосистему. Я не мог не откликнуться на эту рецензию и послал в журнал «Библиография» реплику, которая была напечатана в № 4 за 2000 год в отделе «Дискуссии и обсуждения» под заголовком «Камень преткновения издательской терминологии». В ней содержится критика определений основных издательских терминов в ГОСТ 7.60–90. Кроме того, я посетовал на то, что А.А. Гречихин разбирает предметный указатель – элемент книги прагматического назначения – как научную работу. Но сам факт обсуждения нельзя было расценить иначе как положительно.
Вообще, конец 1990-х годов оказался для меня очень удачным. Мне уже не нужно было задумываться, чем бы полезным заняться. Самой же большой удачей этого времени было предложение директора издательства «Олимп» М. Каминского написать для него «Справочник издателя и автора» (формулировка моя; Каминский говорил о справочнике для издателей). Вышел «Справочник издателя и автора» в 1999 году. В нем мне принадлежат все главы, кроме одной – о правилах написания названий; ее автор – Л.К. Чельцова, один из ведущих научных сотрудников Института русского языка РАН.
Впоследствии, в 2003 году, «Справочник издателя и автора» вышел вторым изданием в издательстве «ОЛМА-пресс».
Особенно удачным было третье издание «Справочника», выпущенное Студией Артемия Лебедева[26]. Оно было значительно дополнено, а главное, очень хорошо оформлено и отпечатано. Получился настоящий гроссбух, пользующийся большим успехом.
Издательство «Центрполиграф», куда перешел из «Прогресса» журнал «Книжное дело», погубило его как книговедческое издание. Он продолжал выходить, но как издание чисто книготоргово-библиографическое, ни в малейшей степени не играя той роли, которую исполнял этот журнал под руководством С.С. Носова. Поэтому свои заметки книговедческого характера я стал публиковать сначала в газете «Книжное обозрение», а затем в журнале «Полиграфист и издатель». Но после кончины главного редактора этого журнала А.И. Овсянникова в редакцию пришли новые люди, которые не проявили никакого интереса к моим заметкам. Пришлось мне вернуться к сотрудничеству с редакцией «Книжного обозрения».
Когда заметок накопилось довольно много, я задумал объединить их в небольшое пособие, поскольку полагал, что журнал и газету немалое число редакторов, издателей и авторов не видели и не читали. Но долгое время мои предложения разным издательствам успеха не имели. Затем мне повезло. Моя дочь Вера, зная о широких издательских связях хорошо знакомого ей известного переводчика Александра Яковлевича Ливерганта, спросила его, может ли он поспособствовать в устройстве моего сборника, которому я дал название «Культура издания: Как надо и как не надо делать книги». А.Я. Ливергант переговорил с гендиректором издательства «Логос» Николаем Николаевичем Пахомовым, и тот согласился принять мое предложение. В 2002 году небольшая моя книжечка, приятно оформленная и хорошо отпечатанная, вышла в свет.
Она пользовалась успехом, и Н.Н. Пахомов через несколько лет говорил мне, что подумывает о допечатке ее тиража.
Этого, правда, не случилось. Зато, к моей радости, в «Логосе» я встретил Сергея Сергеевича Носова, которого Пахомов пригласил заведовать отделом распространения. Вскоре, правда, Носов перешел в редакцию журнала «Университетская книга» и превратил его в журнал, интересный для сотрудников всех, а не только университетских издательств.
Связь с издательством «Логос» привела к тому, что оно охотно приняло мое предложение выпустить третьим изданием мое пособие «Методика редактирования текста». Поскольку со времени выхода второго издания прошло 20 лет, можно было обоснованно предположить, что новым поколениям редакторов и авторов оно малодоступно.
Николай Николаевич Пахомов решил получить на него гриф университетского учебника. Он заказал рецензии ректору МГПУ А.М. Цыганенко и Б.В. Ленскому, к тому времени уже ставшему доктором филологических наук и профессором. Положительные рецензии были получены, и книга в третьем издании получила гриф Рекомендовано Учебно-методическим объединением по образованию в области полиграфии и книжного дела в качестве учебника для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению 030900 – «Издательское дело» и специальности 030901 – «Издательское дело и редактирование».
«Методика редактирования текста» вышла в «Логосе» в 2003 году в серии «Новая университетская библиотека».
Этот же 2003 год ознаменовался для меня и выпуском издательством «ОЛМА-пресс» двух моих книг – второго издания «Справочника издателя и автора» (о чем я уже упоминал выше) и второго же издания «Издательского словаря-справочника». Я называю «Справочник издателя и автора» моим, хотя, как я уже указывал, одна глава была в нем написана Л.К. Чельцовой. Она, впрочем, сама удивлялась, что я сделал ее соавтором, но иное решение – лишь указать на обороте титульного листа, что такая-то глава написана ею, – казалось мне принижающим ее роль в создании книги. Конечно, подготовка каждого нового издания требовала от меня немалой работы, но мне это было только в радость.
Не могу не отметить, что все мои книги и в «Логосе», и в «ОЛМА-пресс» практически не редактировались, выходили, так сказать, в авторской редакции. Вся работа редакторов сводилась к корректуре. Ни замечаний, ни исправлений не было. Это меня несколько удивляло и даже огорчало, потому что я, как любой автор, небезгрешен и редакторские критические замечания могли бы в чем-то улучшить книгу. В «Логосе» редактировать мои книги поручили опытному корректору А.В. Поляковой, работавшей до «Логоса» в издательстве «Советский писатель». Впрочем, тогдашний главный редактор «Логоса» (фамилию ее позабыл) сказала мне: «Вас редактировать – только портить» (воспроизвожу смысл, а не точные ее слова).
Параллельно с работой над собственными книгами протекала моя большая и очень трудоемкая редакторская работа.
Редколлегия сборника воспоминаний бывших студентов МПИ попросила меня взять на себя его редактирование. Не зная еще, во что выльется эта работа, я согласился, посчитав выбор редколлегии лестным для себя: ведь и в редколлегии, и среди авторов воспоминаний было немало опытных и талантливых редакторов. Вероятно, причиной стал мой опыт редактирования книг по редакционно-издательскому делу.
В 2001 году исполнилось 50 лет со дня окончания МПИ наиболее многочисленной группой редакторов. Среди них оказалось несколько деятельных, которым и пришла в голову идея выпуска сборника воспоминаний об альма-матер. Сколотилась инициативная группа, которая по цепочке стала предлагать бывшим выпускникам выступить на страницах сборника с такими воспоминаниями.
Тогда же, не помню от кого, получил такое предложение и я. Меня оно увлекло. И я согласился на него и написал воспоминания, которые были одобрены бывшей студенткой Пушкиной (кажется, именно она и предложила мне написать воспоминания). Она развеяла мои сомнения в их пригодности[27].
Организаторскую работу на себя взяла выпускница художественно-оформительского отделения МПИ Ольга Кравченко. Без нее, уверен, сборник вряд ли бы состоялся. Она собирала тексты и передавала их мне. Причем она старалась связаться и с теми выпускниками, которые жили за рубежом, была на редкость дотошной. После редакционной обработки я возвращал тексты ей, и она занималась организацией перепечатки.
Большое содействие нам оказывала Светлана Владимировна Морозова, заведующая Музеем МПИ.
Книга 1 сборника «Мы из МПИ» вышла в 2005 году, книга 2 – в 2006 году. Участие мое в подготовке сборника в целом доставило мне большое удовольствие. Было приятно общаться с бывшими выпускниками, такими как Анатолий Сафонов, Саида Сахарова, Светлана Мартемьянова, Женя Смирнов (с ним мы вдобавок когда-то вместе работали в «Искусстве» и он, как я уже рассказывал выше, прекрасно оформил книгу О.В. Рисса «Дозорные печатного слова»).
После работы над сборником «Мы из МПИ» я вернулся к своей авторской работе. Возможно даже, что ее я выполнял и параллельно с работой над сборником.
После 2006 года редактировать книги мне не приходилось, я был занят только авторской и составительской работой, которую описал в главе записок «Мое авторство».
Мое авторство
Вступление
За свою уже долгую жизнь я написал и опубликовал довольно много текстов: книг, глав в книгах, статей, рецензий, обзоров, заметок.
Количественно это выглядит на конец 2012 года, пожалуй, даже солидно:
• более 30 книг (написанных мною целиком или в качестве одного из соавторов);
• 185 статей и заметок по проблемам редактирования, издательского дела, книговедения, библиографии;
• более 30 статей-обзоров, пропагандирующих книги редакции литературы по книгоиздательскому делу, полиграфии и книжной торговле, а также издательства «Книга»;
• около 10 рецензий на книги и заметок об авторах;
• около 20 предисловий, послесловий, вступительных статей и т. п.
Подавляющее большинство этих текстов носит специальный, отраслевой характер, относится к той области деятельности, которой я занимался профессионально, – редактированию, издательскому делу, книговедению, библиографии. В этой области я – могу сказать это без ложной скромности – составил себе имя; в нее я внес нечто новое, то, чего до меня никто не говорил. Это отнюдь не значит, что я оцениваю свое авторство и свои печатные работы как нечто настолько важное, что о нем не забудут еще долгое время хотя бы специалисты. Вовсе нет. Я не настолько самонадеян, чтобы считать даже лучшее из мною напечатанного классикой в профессиональной литературе по книгоиздательскому делу, хотя некоторые оценивают это именно так – как классику. Я не раз на опыте предшественников видел, как быстро забываются их достижения и заслуги, как постепенно вытесняются их произведения из круга чтения молодых специалистов произведениями новых авторов, хотя далеко не всегда это новое – лучшее и более достойное.
Конечно, вполне отвечающие действительности слова обо мне: «издательский работник, автор книг и многих статей по издательскому делу и книговедению» – звучат вроде бы значительно, даже многозначительно. Но я прекрасно отдаю себе отчет в том, что так можно охарактеризовать не одного меня. Таких немало. Это не более холмика на ровном месте. Пройдет немного времени, и все это забудется, прежде всего потому, что сама отрасль меняется все быстрее и быстрее. И это потребует новых авторов, новых идей, новых книг и статей ради подготовки новых кадров и совершенствования действующих. Единственное, что может как-то утешить, – это относительная уверенность в том, что есть в мною написанном нечто, что используют, вберут в свои труды авторы, которые придут на смену мне и современным мне авторам на том же поприще. А главное значение многие мои работы имеют потому, что помогали тем, для кого они писались, прежде всего издательским работникам и авторам, лучше выполнять свои обязанности, облегчали их труд. Это оценили студенты Тюменского университета, изучающие издательское дело и редактирование; они прислали мне заключенную в рамку «почетную грамоту» с таким текстом:
Аркадий Эммануилович, спасибо Вам за наше счастливое редакторское детство!
Несмотря на все сказанное выше, я считаю полезным написать и проанализировать то, что я назвал «моим авторством», т. е. что и почему я написал, какой резонанс мои писания имели.
Зачем?
Во-первых, мне это интересно. Как ни дорожил я редакторской работой, как ни любил ее за возможность созидания книг, все же еще дороже была для меня работа литературная – так сказать, прямое творчество, созидательная деятельность в полном объеме.
Во-вторых, рассказ о моей литературной работе полезен и потому, что позволяет осмыслить развитие литературы по редактированию и издательскому делу, понять ее сильные и слабые стороны.
Редактируя книги по редакционно-издательскому делу, я был обречен на то, чтобы и самому стать автором таких книг, поскольку видел, чего в редактируемых мною книгах не хватает с точки зрения интересов и потребностей читателя.
Первые неудачи
Думаю, что одна из причин, объясняющая, почему я стал литератором, – рано проснувшиеся графоманские склонности.
Отчетливо помню, как в классе четвертом захотел я написать рассказ. Но о чем?
Как раз в это время мама рассказала мне, как во время Первой мировой войны родители папы получили на него похоронку. В суматохе при окружении и разгроме армии Самсонова, в рядах которой оказался вольноопределяющийся Мильчин, папину шинель случайно надел другой солдат, а папа, естественно, надел его шинель. Солдат этот погиб, а так как он был в шинели папы, то посчитали убитым не его, а папу. Об этом послали извещение папиным родителям. На самом же деле папа попал в плен, долгое время, до 1918 года, находился в немецком концлагере и освободился только благодаря поражению немцев.
На меня этот факт папиной биографии произвел очень сильное впечатление. Он казался взятым из какого-то романа.
Поэтому, когда желание написать что-то художественное стало особенно сильным, я, как уже упоминал выше, в главе о папе, решил, что случай с папиной «гибелью» можно положить в основу новеллы.
Но ничего хоть в малой степени путного из этой попытки не получилось и получиться, как я теперь понимаю, не могло. Не исписав и половины тетрадной страницы, я пришел к выводу, что написанное иначе как неудачей назвать нельзя. И выбросил страничку в печку.
Вторая попытка сочинять связана с большим впечатлением от рассказа К.И. Чуковского о писателе Слепцове, жизнь которого была, несомненно, подобна роману. Вот я и решил воссоздать своим пером художественную биографию Слепцова.
Помню только, что начинаться это повествование должно было со сцены в церкви – какой именно сцены, память не сохранила. Но чтобы такую сцену написать, нужно было хоть приблизительно знать церковную обстановку и церковную службу, а я понятия о них не имел. В церкви никогда не был, службы никакой не видел. А между тем все в моем повествовании должно было быть подлинным. Такой человек, как я, не мог не быть реалистом. Я стал искать описание церковной обстановки и службы в книгах, но ничего найти не сумел: слишком мал был мой книжный и библиографический опыт. Тем дело и кончилось. Я даже нескольких строк не написал.
Третью попытку я бы не стал называть такой же неудачной, как первые две. Хотя и удачной ее тоже бы не назвал.
Это был беллетризованный рассказ о малозначимых событиях моей ученической жизни, о встречах с соученицами и соучениками за пределами школы, воссоздание их внешнего вида (словесный портрет), наших разговоров. Тетрадка с этим опусом путешествовала со мной по дорогам войны, и лишь в конце 40-х годов, когда я случайно уронил ее в коридоре коммунальной квартиры, где мы жили, и жена, найдя ее, вернула мне, выразив неудовольствие моей рассеянностью, я впопыхах из стеснительности ее уничтожил.
Институтские письменные работы
В институте моя тяга к сочинительству находила удовлетворение в курсовых работах, которые я писал с большим воодушевлением, и они получались у меня лучше, чем художественные опыты.
Первой такой работой, которую я писал для Дитмара Эльяшевича Розенталя (он вел у нас курс синтаксиса русского языка), было сочинение на тему о роде определения при существительном, зависящем от числительного два, три, четыре, или, иначе, о согласовании определения со счетным оборотом с числительными два, три, четыре.
Розенталь был сторонником точки зрения, согласно которой нормы литературного языка создаются не произвольно, а формируются писателями в ходе творчества. Мне это казалось правильным. Смысл и цель работы была в том, чтобы установить, как согласовывали эпитеты с названным выше счетным оборотом в своих произведениях русские классики, и на этой основе определить преимущественную форму согласования. Речевая практика должна была помочь сформулировать языковую стилистическую норму.
Я стал читать классику и выписывать примеры. Собрал огромное их число. Систематизировал их и сделал выводы о тенденциях, так как практика единообразной не была. Пытался определить причины отклонений от складывавшейся нормы.
Дитмар Эльяшевич оценил работу как отличную. Больше того, что-то в ней его, видимо, зацепило. Во всяком случае, как я упомянул выше в рассказе о годах учебы в МПИ, лет через пять после того, как я писал эту курсовую, он вспомнил ее тему.
Полагаю, что работа эта все же чем-то выделялась на фоне других. Во всяком случае, я работал над нею истово. Меня и в дальнейшем всегда воодушевляла возможность собирать материал, проявляя терпение и выдержку. Мне казалось, что уж тут меня трудно будет опередить и что если не талантом, то трудолюбием я достигну того, на что другим терпения не хватит. Это было своеобразным преодолением комплекса неполноценности. Вероятно, Дитмар Эльяшевич посчитал мои наблюдения серьезным материалом для подкрепления той нормы, которая формулировалась в пособиях по грамматической стилистике, а именно: с существительными мужского и среднего рода определения, как правило, надо ставить в родительном падеже (два вместительных шкафа, три широких окна), а с существительными женского рода – как правило, в именительном падеже (две милые девушки). Это подтверждалось практикой большинства русских писателей.
Вторую курсовую «Некрасов – издатель» я писал для Константина Иакинфовича Былинского (о ней я уже рассказал в главке, посвященной учебе в МПИ).
Нужно сказать, что, много позднее просматривая печатные работы на тему «Некрасов – издатель», я видел серьезные пробелы в раскрытии этой темы. Во всяком случае, серия народных изданий «Красные книжки» либо вовсе выпала из поля зрения авторов этих работ, либо освещалась ими явно не так полно, как она того заслуживала, поскольку была одной из первых попыток подлинной демократизации русского книгоиздательства. Справедливым было замечание К.И. Былинского о том, что надо было показать Некрасова не только как издателя, но и как редактора. Тогда я просто ограниченно понял свою задачу, хотя редакторская деятельность издателя Некрасова очень поучительна во многих отношениях.[28]
В главе об учебе в МПИ я рассказал и о третьей моей курсовой, посвященной изображению исторических событий в трилогии А.Н. Толстого «Хождение по мукам». Преподавательница И.В. Мыльцина, как я уже говорил, оценила мою работу очень высоко, но сейчас, бегло перечитывая сохранившийся у меня черновик этой работы, я невольно покрываюсь краской стыда, когда дохожу до славословий социалистическому реализму и порицаний за отходы от его принципов. От этого коробит. Зачем я это делал? Конечно, во многом подчиняясь условиям игры («так нужно»), но, признаться честно, во многом и потому, что по наивности и глупости принимал все это всерьез.
Сужу об этом не только по курсовой, но и по учебной рецензии на повесть Э. Казакевича «Двое в степи» (об этой рецензии я тоже упоминал в начале записок). Чтобы защитить повесть от нападок критиков, я доказывал, что писатель следует принципам социалистического реализма, а не изменяет им. Это не помешало И.В. Мыльциной оценить мою рецензию так:
Вы выступаете адвокатом Казакевича – и порой чересчур восторженно о нем говорите. Вы прошли мимо серьезных недостатков повести.
Оценку за рецензию я получил 4=. Черточки, вероятно, означали два минуса. Понимаю, что иначе Мыльцина тогда поступить не могла. Понимаю также, почему Казакевича не могли в то время не поносить. Ведь у нас безусловный приоритет отдавался обществу перед личностью. Личность ценилась только в той степени, в какой она была полезна обществу. Ошибки личности, граничащие с преступлением, даже если эта личность может их искупить, в этих условиях прощены быть не могли. И попытка спасти жизнь оступившегося человека от уничтожения, дать ему шанс искупить свою вину расценивалась как гнилой либерализм, как проявление буржуазного гуманизма. Я с таким подходом согласиться не мог. Герой, совершивший ошибку, за которую его должны были расстрелять, но по случайности этого не сделали, потом храбро воевал, заслужил много наград. Отсюда следовал вывод, что нельзя распоряжаться жизнью человека бездумно, исходя из каких-то постулатов, которые жизнь опровергает, как опроверг их случай с героем Казакевича.
Мой литературный наставник во время учебы в институте, известный переводчик и литератор Нора Яковлевна Галь, чувствуя мое стремление писать, попросила своего друга и однокашницу по пединституту писательницу Фриду Абрамовну Вигдорову поспособствовать, чтобы мне дали какое-нибудь задание в редакции журнала «Пионер». Задание оказалось таким – написать для журнала очерк о ежедневной стенгазете, которую выпускали пионеры младшего класса одной московской школы. Явление, несомненно, незаурядное. Во многих классах и раз в месяц не удавалось регулярно выпускать газеты, а тут – каждый день. Поехал я в эту школу, встретился с редактором газеты, с председателем совета пионерского отряда, с пионервожатой, поговорил с ними, но ничего особо интересного из беседы не извлек. Они очень скупо говорили о своей газете. А я не умел направить разговор так, чтобы открылось что-то важное и интересное для очерка. Мешала собственная стеснительность, умноженная на стеснительность ребят, делавших газету. Просмотр же самих номеров газет (мне предоставили для изучения несколько выпусков) тоже не открыл мне чего-то заслуживающего внимания читателей «Пионера». Короче говоря, я провалил задание, написать очерк не сумел. Это было закономерно: я не обладал талантом журналиста вообще и очеркиста тем более. Естественно, что другого задания я не получил и приобщиться к литературной работе для редакции «Пионера» мне не удалось.
Во время работы корректором в издательстве «Искусство» неудовлетворенность этим занятием усиливала желание писать и публиковаться. Читая книги, я особенно остро замечал то, чего не сделал редактор, и, следуя тогдашней моде на разоблачительство, которой особенно отдавала дань газета «Культура и жизнь», решил написать отклик на грубые промахи издательств. Когда на зубок попалась «Молодая гвардия» (а именно в этом издательстве мы с женой в институтские годы очень успешно проходили практику, но на работу туда нас не взяли), я с мстительным удовольствием, хотя и не отдавая себе в этом отчета, написал письмо в «Культуру и жизнь», но побоялся подписать его сам и уговорил сделать это своего школьного товарища, тогда студента МЭИ, Шуру Цидулко. Речь шла о фактических неточностях и несообразностях в книге научно-фантастических повестей Вл. Немцова «Три желания». В одной из них героиня, посещая с экскурсией Ленинград, осматривает в Петропавловской крепости знаменитый Алексеевский равелин, от которого, как указывали справочные издания, осталась лишь полуразрушенная стена. В другой профессор радуется тому, что сгорел лес на площади 100 кв. км, так как это позволит ему провести некоторые исследования.
Отдел писем газеты переслал письмо в издательство, а оно 21 декабря 1949 года послало Шуре ответ на «его» замечания на четырех машинописных страницах. Подписал письмо старший редактор художественной литературы Л. Стержин (если я правильно разобрал рукописную подпись). Согласился старший редактор только с одним замечанием – по поводу Алексеевского равелина. Все остальные он отверг, доказывая не без основания их несостоятельность и расценивая как придирки.
Привел я этот случай с письмом только потому, что у меня и мысли бы не возникло писать такого рода письмо, если бы не тяга к редактированию и авторству.
Первые печатные работы
Во время работы в корректорской «Искусства» возникла еще одна возможность заняться собственно литературной работой. Наша (моей и жены) однокурсница Рита Гуревич попала по распределению в редакцию калининской областной газеты «Пролетарская правда», где трудилась в отделе культуры. Отдел нуждался в рецензиях на свежие произведения современной литературы. Вот она и предложила мне попытать свои силы в написании таких рецензий. Объектом были выбраны произведения, удостоенные Сталинской премии по литературе или получившие одобрение в центральной прессе, т. е. такие, которые надлежало хвалить и рекомендовать читателям.
И такие рецензии стали моими первыми публикациями хоть и в провинциальной, но уже большой печати.
В том же году, когда мы окончили МПИ, в «Пролетарской правде» была напечатана моя рецензия на роман В. Попова «Сталь и шлак» (1949. 17 сент.), удостоенный, кажется, Сталинской премии. Сейчас мне стыдно читать то, что я накропал в этой рецензии. Это пересказ содержания по литературным шаблонам того времени. Но именно это, видимо, и требовалось тогда калининской областной газете.
Настоящий литературный разбор с выявлением художественных особенностей романа и не был мне по силам. Я не знал, какой вообще должна быть рецензия на художественное произведение. Поэтому рецензия свелась к пересказу сюжета романа, с плоским комментарием советского образца. Слабая была рецензия, и тогда я понимал это, а сейчас, когда перечитывал ее, чувствовал только стыд.
Хотя графоманская тяга моя к сочинительству и публикациям была велика, я трезво оценивал свои возможности, очень скептически относился к своим литературным способностям, был уверен, что настоящим литературным талантом не обладаю и вообще творческой жилки лишен. Оценивая свой творческий потенциал, скорее испытывал комплексы, чем проявлял самоуверенность, но был убежден, что могу восполнить эту мою слабость старательностью и систематичностью. Все это не было отчетливо сформулированными выводами, какими они выглядят здесь, скорее – ощущениями. Отсюда тяга к составлению справочников, к тщательному изучению книжного организма и книжных элементов. Это и определило мой выбор профиля литературной работы – я начал вынашивать идею создания справочника для редакторов. Потребность в нем не подлежала сомнению. В нем нуждался я сам и видел, что в том же нуждаются коллеги. А тут, думал я, моя усидчивость и мой педантизм могут оказаться очень кстати. Я твердо знал, что не пожалею времени на такую работу, за которую никто другой не возьмется из-за внешней ее невыгодности. Меня вдохновляла необходимость этого дела, полезность его, и я готов был сидеть за сбором нужного материала сколько угодно. Мне казалось, что пишу я натужно, стертым языком. То же чувствую и сейчас, когда сочиняю эти записки.
Укреплял мою уверенность в том, что я не совсем безнадежен в литературной работе, случайный графологический анализ, который признал наличие во мне таланта, что было для меня приятной неожиданностью.
Желание напечататься было большим, и тогда я не относился так критически к напечатанной в газете рецензии. В глубине души я, конечно, невысоко ее ставил. Но важнее было, что чудо состоялось: под моей фамилией был напечатан написанный мною текст.
Сотрудничество с «Пролетарской правдой» в лице Риты Гуревич продолжалось еще примерно полгода.
Вскоре я написал по ее просьбе рецензию на повесть Ю. Лаптева «Заря». Рецензия такого же качества, как и первая, была опубликована под двумя именами: моим и М. Семеновой (псевдоним Риты Гуревич) 27 ноября 1950 года. По каким-то редакционным условиям это нужно было для Риты. Точно так же была напечатана и следующая рецензия – на опубликованную в «Знамени» повесть А. Чаковского «У нас уже утро» из дальневосточной жизни (Пролетарская правда. 1950. 6 мая). Мне этот автор тогда нравился, особенно первой своей вещью о ленинградской жизни, видимо автобиографического характера. Сейчас уже не помню, как она называлась. Что-то романтическое.
На этом сотрудничество закончилось. Причины его прекращения не помню. Возможно, перейдя из корректорской в редакцию, я полностью переключился на редактирование книг, начал подумывать о составлении справочника для редакторов и уже не так нуждался в реализации своего творческого потенциала на газетной ниве.
Первая проба пера в профессиональной литературе
В главе, посвященной моей работе в «Искусстве», я уже рассказал о том, как в 1954–1955 годах редактировал третье издание книги А.Н. Почечуева «Вычитка рукописи» и анонимно (но, разумеется, с согласия автора) написал для этого пособия раздел, касавшийся вычитки драматических текстов. Это был мой первый опыт написания рекомендаций для методического пособия, адресованного редакционно-издательским работникам; впоследствии именно этим – подготовкой справочных изданий для редакторов и авторов – я занимался много лет.
Малый фельетон «Почти по Марку Твену»
Следующее мое выступление в печати, тоже анонимное, состоялось в том же году. Поводом послужила статья писателя Владимира Лидина, известного библиофила, в газете «Советская культура» (1955. 15 марта). Рассуждая о причинах низкого полиграфического качества изданий, Лидин допустил много фактических искажений. Поскольку я, занимаясь редактированием полиграфических книг, стал уже разбираться и в терминологии, и в существе производственных процессов, то мне это бросилось в глаза и побудило написать маленькую заметку фельетонного типа «Почти по Марку Твену», которую напечатал журнал «Полиграфическое производство» в 1955 году (№ 2). Она не была подписана, т. е. редакция решила представить ее как редакционную. Это была попытка испытать свои литературные возможности в критическом жанре. Получилось, как мне и сейчас кажется, не так уж плохо.
Первая книга – «Редактирование таблиц»
В 50-е годы вышла и моя первая книга, написанная в соавторстве с М.Д. Штейнгартом. Ее историю я уже рассказал в главе, посвященной моей работе в «Искусстве». Здесь добавлю только, что, возможно, своим вниманием к форме таблиц я компенсировал недоступность мне анализа научно-технического произведения по существу содержания. Мои знания в области полиграфической техники и технологии, математики, химии, физики были для этого слишком примитивными, а то и нулевыми, и в этом отношении я должен был полагаться только на добросовестность авторов. Эту свою ущербность я и восполнял стилистической правкой и правкой таблиц.
Пристальное внимание к таблицам, стремление сделать их легкодоступными читателю, функционально совершенными было первым моим опытом редактирования на основе функционального анализа одного из элементов книги. В дальнейшем такому же изучению и испытанию были подвергнуты другие элементы – библиографические ссылки, списки иллюстраций, оглавление и содержание, вспомогательные указатели.
«Редактирование таблиц» вышло в свет в 1958 году. Набиралось и печаталось оно в типографии издательства «Известий» благодаря помощи нашего автора Александра Ивановича Геодакова, который был начальником цеха цинкографии этой типографии. Пособие пользовалось успехом у читателей-покупателей. В редакцию журнала «Полиграфическое производство» поступила рецензия корректора А.И. Новикова. Она была напечатана под заглавием «Полезное пособие по редактированию таблиц» в № 11 за 1958 год. Впоследствии я узнал, что в ленинградской многотиражке Лениздата «Полиграфист» 6 февраля 1959 года напечатал свой одобрительный отзыв Олег Вадимович Рисс, в будущем постоянный автор нашей редакции и мой эпистолярный друг (в ту пору мы с ним еще не были знакомы).
Уверен, что наше пособие помогло многим редакторам и авторам в анализе, оценке и перестройке таблиц. На книгу стали ссылаться в учебниках редактирования. Она вошла в библиографические списки и обзоры литературы по редакционно-издательскому делу.
Вызвала книга и единичное письмо-отклик. Его прислал И.И. Трепененков, кандидат технических наук, лауреат Сталинской премии. Он писал, обращаясь к авторам:
С удовольствием и с пользой прочел Вашу книгу «Редактирование таблиц». В ней много сведений, которые, несомненно, пригодятся в авторской практике.
Впервые я узнал, что табличный материал имеет подлежащее и сказуемое; такая систематика облегчает принятие решения о форме построения таблицы.
Книга богато иллюстрирована примерами, которые делают ее особенно наглядной.
Указал Трепененков и на недостатки книги. Им посвящена вся остальная часть письма. В частности, он попенял нам, что не во всех таблицах выдержана закономерная последовательность строк и граф, что не упомянута т. н. фасонная прографка, когда несколько клеток соседних граф с одинаковыми данными объединяются в одну общую графу. Пример таблицы с такой прографкой он вложил в письмо. Этот совет я использовал в главе о таблицах в «Справочной книге корректора и редактора».
С этого времени мои литературные замыслы связаны с редакционно-издательской проблематикой. Редакционно-издательская работа – постоянный предмет моих размышлений и обобщений – органично стала темой моих книг и статей.
Статья о машинописном оригинал-макете
Выше я уже писал о методе издания с помощью машинописного оригинал-макета, который активно пропагандировали в конце 1950-х – начале 1960-х годов. Какое-то время я сам принадлежал к числу его сторонников. Однако довольно скоро стало ясно, что помимо положительных у этого метода имеются и отрицательные стороны; разгорелась дискуссия, в которой принял участие и я. Моя статья «Оригинал-макет нужен, но какой?» была напечатана в журнале «Полиграфическое производство» (№ 5 за 1961 год). В ней я оспаривал идею, выдвинутую двумя ленинградскими полиграфистами М.А. Карповским и М.В. Шульмейстером в статье, опубликованной в «Полиграфическом производстве» (1961. № 2). Они предложили перенести изготовление оригинал-макетов в типографии, создав там для этого конструкторско-технологические бюро, и обещали от такого новшества улучшение художественно-полиграфического качества изданий. Я же в этом сомневался и обосновал свои сомнения. В целом я ратовал за оригинал-макет, приближенный по внешнему виду к тому, который увидит читатель. Между тем машинописный оригинал-макет не позволял художественной редакции проконтролировать, насколько удачно выполнена верстка, размещены и отбиты от текста иллюстрации, заголовки и другие элементы набора. Мне казалось, что видеть текст таким, каким его увидит читатель, важно и для редактора, и для автора. Практика пошла впоследствии по этому пути: оригинал-макеты стали изготовлять на машинно-печатающих устройствах, имитирующих типографский шрифт. Можно было подписывать в печать оригинал-макет, который представлял будущую книгу такой, какой ее увидит и читатель. Сейчас же при повсеместном внедрении в издательствах компьютерного набора распечатка сверстанного набора ничем не отличается по внешнему виду от оттиска в напечатанном издании: та же гарнитура шрифта, те же кегли заголовков и т. д. Автор видит свой текст таким, каким он предстанет перед читателем.
«О предмете редактирования»
Однако больше, чем чисто издательские проблемы, меня волновали проблемы редактирования. Что это за работа такая – редактирование? Зачем она нужна? Я стал задумываться над этим еще во время учебы в институте.
В своем архиве я обнаружил запись, которую хочу привести здесь в том сыром виде, в каком она была занесена на бумагу, для того, чтобы стали понятны мои размышления, которые привели к написанию статьи «О предмете редактирования»:
Обычно, когда произведение выношено, продумано автором до деталей, редактору чаще всего остается только оценить его при чтении, определить, насколько полно и безошибочно воспринимается читателем содержание. В этом случае его вмешательство в текст не выходит за границы отдельных, пусть существенных, текстовых исправлений. Он позволяет себе уточнить словосочетание, сжать то или иное выражение.
Редактора называют и первым читателем книги, и ведущей творческой фигурой издательства, и первым помощником автора и т. д. Но что же он, собственно, должен делать? Что требуется понимать под редактированием?
Что до обязанностей, то тут господствует согласие: редактор обязан выпускать в свет только хорошие книги. В единичных статьях о работе редактора, которые изредка появляются в свет, односторонне определялась его главная задача. Он «должен выпускать произведение в наилучшем из возможных для данного автора и данного материала виде, найти, выявить в произведении все лучшее, что в нем есть, но что не вышло на поверхность, не стало живой тканью книги, плотью ее образов, идей» (Замошкин Н. Заметки о редактировании // Октябрь. 1953. № 4. С. 176).
Пусть это назначение приблизительное – все лучшее в произведении где-то глубоко спрятано и его требуется «выявлять», – зато оно в какой-то мере обрисовывает круг обязанностей основной творческой фигуры издательства. Только как же он выполнит эти обязанности? Какая методика работы редактора может считаться приемлемой?
Исправляя то или иное место содержания, редактор не всегда уверен, что не переступает границы принятого и дозволенного в его работе. Он вносит в текст отдельные словесные, текстуальные и композиционные исправления. Каждое из этих исправлений в какой-то мере, пусть совсем незаметно, изменяет авторскую мысль и часто болезненно задевает автора.
И в самом деле, почему редактор позволяет себе уточнять, подправлять автора? Ведь всем известно, что издание книги – дело прежде всего ее творца – писателя. Ведь известно, что и сильные и слабые стороны произведения наиболее полно и объемно может ощутить только ее творец. Сам автор наиболее авторитетно может судить о пригодности или ненужности любой композиционной части произведения, о пригодности или ненужности того или иного слова. А раз так, то о какой методике объективного редакторского вмешательства в текст может идти речь? Ее нет и, кажется, не может быть.
Так, и сегодня можно слышать, что искать закономерности в работе редактора – занятие пустое: довольно искать «рецептов редакторской работы; их нет да и сомнительно, могут ли они быть» (Замошкин Н. Цит. соч. С. 176).