Человек книги. Записки главного редактора Мильчин Аркадий

Как ни странно, вести о нем доходили до меня задолго до его прихода в «Книгу». Когда я написал О.В. Риссу о том, что рукописью его книги заинтересовалась Главная редакция общественно-политической литературы Комитета по печати, которой подчинялось наше издательство, он ответил 23 мая 1967 года:

Главную редакцию Вы, очевидно, имеете в виду в Комитете по печати? Все зависит от того, кто там сидит. Ведь одного никчемного редактора (некоего Зубехина) наш Попов [директор Лениздата] сплавил-таки в Комитет по печати. На тебе, боже, что нам негоже.

Второй раз почти то же самое, но с некоторыми подробностями написал мне Рисс о Зубехине 11 сентября 1968 года:

У нас работал редактором некий Зубихин или Зубрихин, которого навязали «попу» [директору Лениздата Попову] после того, как оный гражданин провалился на посту секретаря Липецкого обкома по пропаганде (он нализался до того, что рабочие однажды нашли его в грязи в обнимку с поросенком и написали письмо в ЦК). Наш шеф его смертельно боялся, так как Зубихин, как бывший номенклатурный работник, метил на его пост. И что же? То ли «поп» шепнул кому надо, то ли судьба сыграла одну из своих милых шуток, но однажды этого конкурента вызвали в Москву и назначили на руководящий пост в Комитете по печати [РСФСР]. Так что и овцы остались целы, да и волк сыт.

Павел Тимофеевич Зубехин появился в издательстве в качестве заместителя главного редактора в 1971 году. Сужу по моему письму к Риссу от 24 июля 1971 года:

Вы, наверно, знали такого Зубехина [я совсем позабыл о том, что Рисс мне о нем писал раньше]? Он работал в Ленинграде, кажется в Лениздате, заведующим редакцией, а потом в Комитете по печати при Совете Министров РСФСР (до работы в Лениздате был секретарем Липецкого обкома партии, откуда вроде бы с треском был снят за какие-то неблаговидные поступки). Так вот этот самый Зубехин, от которого в Комитете по печати РСФСР избавились, ликвидировав отдел, которым он руководил, оказался в Комитете по печати СССР в Управлении руководящих кадров на должности инспектора (Стукалин с ним работал в Воронеже) и оттуда его принудительно направили к нам на место ушедшего Волошина заместителем главного редактора, хотя издательство требовало на эту должность специалиста по библиотечному делу и библиографии. Правда, я добился, конечно с некоторым ущербом для себя, что он будет заниматься только делами Всесоюзной книжной палаты [сокращенно ВКП], ее изданиями, т. е. подчиняться не мне, а непосредственно директору или заместителю директора. Во всяком случае, к делам книжных редакций издательства отношения иметь не будет, а это уже много. Некоторые люди, знавшие его по совместной работе, отзывались о нем как о большом лодыре. Напишите, что Вам известно о нем. Мне припоминается, что Вы когда-то вроде упоминали о ком-то взятом в Комитет по печати РСФСР очень неодобрительно. Не о нем ли? Рассказывают, что в Ленинграде вздохнули, когда этот товарищ выкатился в Москву.

Олег Вадимович Рисс откликнулся сразу письмом от 28 июля 1971 года:

Первым делом насчет П.Т. Зубехина… Лет семь-восемь назад я по поручению парткома вкупе с одной старой большевичкой расследовал дела нашей массово-политической редакции и в ходе расследования познакомился и лично с Зубехиным, и с отзывом о нем его товарищей по работе и самого директора издательства.

Скажу сразу, что Зубехина в Москву спихнул Попов, так как Зубехин «рвался к власти» и был единственным, кто мог «угрожать» Попову. Последнему его сосватал покойный секретарь обкома Покровский, заверивший, что через полгода Зубехину найдут более «достойное» применение. Секрет его появления в Ленинграде прост и банален. На посту секретаря Липецкого обкома по пропаганде он себя дискредитировал до того, что однажды, когда он валялся пьяным на улице в обнимку с поросенком, его сфотографировали какие-то рабочие и послали письмо в ЦК с приложением фотографии. Вот тогда ему и пришлось подаваться в Ленинград.

Даже до того как я познакомился с ним лично (кстати, носит ли он козлиную бородку или сбрил?), я заметил, что книги, на которых стоит его подпись, на редкость плохо, малограмотно отредактированы. Из политических занятий, которые он проводил с нашими корректорами, вывел заключение, что он просто политически малограмотен, о чем в свое время по должности «проверяющего» тоже докладывал. По-моему, он не столько лодырь, сколько невежда с неизвестно каким «дипломом».

Ввиду того что на Вашей должности ему явно не справиться, возможно, что он в первую очередь будет подсиживать Телепина. Думаю, что в Комитете от него тоже предпочли избавиться. Но вообще-то он склок в Лениздате не разводил, сидел тише воды – ниже травы, а все больше «шуровал» в обкоме, пока Попов не выдвинул его на «повышение».

Правда, у вас в издательстве может быть другая обстановка, да и вообще у нас считалось, что Зубехину какая-то «бабушка» ворожит. Слава богу, если не будет Вам лично мешать и подуськивать, но поскольку он пьяница с большим стажем, то такие люди обычно более добродушны и миролюбивы, чем трезвые сволочи.

Умозрительные предположения Олега Вадимовича относительно Зубехина не оправдались. С пьянством он, видимо, покончил. Во всяком случае, никакие проявления этой «слабости» заметны не были. Но человек он был подлый, из тех, кто набирает капитал на выпадах против других, а не на собственных достижениях. Внешне он никак не показывал, что я ему ненавистен, был вежлив, уважителен, бессловесно подчеркивал порой, что он подчиненный. Убаюкивал меня, наверно, дожидаясь своего часа.

Но что это только маска, а нутро подлое и зловредное, он показал очень скоро. Как это было, я описал в очерке, вошедшем в воспоминания «Из жизни одного издательства», напечатанные в журнале «Знамя» (2000. № 2). Приведу его здесь целиком:

Всесилие ленинской цитаты, или Что случилось с книгой Б.А. Фельдмана «Газетное производство» (М.: Книга, 1972)

В этой книге автор, директор издательства и типографии газеты «Правда», описывал на основе опыта своего предприятия технику и технологию набора и печати газет.

Когда издательство получило из типографии сигнальные экземпляры книги, редакция и я как главный редактор издательства подписали ее «на выпуск в свет». Параллельно заместитель главного редактора издательства Павел Тимофеевич Зубехин то ли из любопытства, то ли из желания найти что-либо, компрометирующее меня и Фельдмана, стал ее изучать. Вряд ли он пошел дальше предисловия, техника и технология полиграфического производства интересовали его мало. Но в небольшом авторском предисловии он быстро нашел поживу.

Автор писал там о тех целях, которые он ставил перед собой, создавая книгу, о большом значении типографии газеты «Правда», печатающей «Правду» и другие центральные газеты, об их значении в жизни страны и народа, о необходимости развивать и совершенствовать техническую базу типографии для повышения качества и ускорения сроков производства продукции.

Казалось бы, все сказано: книга не о содержании газет, а об их производстве. Для нормального человека – так. Но для бывшего секретаря Липецкого обкома КПСС, хотя и снятого с этой должности за безобразный бытовой проступок, совсем не так. Увидев, что в предисловии нет основополагающей ленинской фразы: «Газета – не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но… и коллективный организатор», он усмотрел в этом идеологическую ошибку и, ни слова не сказав мне, пошел к директору издательства Михаилу Яковлевичу Телепину и так напугал его вскрытым прегрешением, что тот побежал в Госкомиздат СССР советоваться, как поступить. Там его выслушали, но сами ничего не решили, а передали дело о пропущенной цитате в Отдел пропаганды ЦК КПСС. Во всяком случае, заведующий сектором полиграфии Михаил Николаевич Яблоков пригласил к себе автора и посоветовал ему вставить в предисловие помянутую ленинскую цитату – перепечатать страницу с оборотом предисловия и вклеить ее взамен выдранного листа. Можно с большой долей вероятности предположить, что Яблоков по-дружески попросил Фельдмана: «Вставь цитату, чтобы избежать разговоров». Слова, конечно, могли быть и другими, но смысл именно такой. Будь иначе, раздули бы дело, виновные – редактор, заведующий редакцией, главный редактор – понесли бы наказание. Не исключаю, что и Фельдман высказал просьбу не наказывать редакторов. Уверен: почти наверняка все, кому пришлось читать зубехинскую жалобу, понимали необязательность цитирования Ленина в предисловии к такой книге, но раз нашелся человек, который посчитал это грубой идейной ошибкой, не стали ему возражать, чтобы самим не сделаться мишенью. Так или иначе, но выдирка была сделана, и книга вышла в свет без всяких последствий для виновных в «идейном» просчете.

В этом эпизоде не может не обратить на себя внимание подлая манера Зубехина действовать за спиной (ведь он пошел пугать Телепина, не предупредив меня) и трусливость директора, который вполне мог все решить сам, но побежал доносить на самого себя (ведь по советской традиции ошибки подчиненных – это ошибки и руководителя). Обоим было важно продемонстрировать свою политическую бдительность, а быть может, заодно и подчеркнуть недостаточную идейную зрелость главного редактора.

Итак, хотя с Зубехиным и согласились, конечная цель его не была достигнута. Никто не был наказан. Все ограничилось выдиркой. Видимо, все понимали, что пропуск ленинской цитаты не идейный порок, а формальная придирка.

Случившееся лишь подтвердило мнение, которое у меня сложилось о партийных деятелях сталинской выучки. Для них было характерно подлое, предательское, агрессивное поведение, если оно сулило какие-то личные выгоды или было полезно для карьеры. И чем менее полезен был такой деятель для общества, для той отрасли, в которой он служил, тем более он был подл, нечестен, агрессивен. Хотя, конечно, все прикрывалось разговорами о защите высоких идейных принципов.

Больше, правда, Зубехин никаких идейных атак на меня не предпринимал. Мне кажется, что у него просто ослабла мотивация, он успокоился, близка была пенсия, никто его не задевал.

С ним связан еще один эпизод издательской жизни, в котором он сам оказался пострадавшей стороной. Ежегодно издательство выпускало статистический сборник «Печать СССР в… году». Готовил его отдел статистики Всесоюзной книжной палаты. Его сотрудники выступали и в качестве авторов, и в качестве редакторов. В издательстве верстку сборника после работников отдела статистики подписывал в печать Зубехин. Естественно, не глядя. И вот к чему это привело, хотя, по совести говоря, выявить ошибку, которая была допущена типографией и отделом статистики, ему было крайне сложно.

Типография № 15, набиравшая и печатавшая статистический ежегодник, состоявший сплошь из сложных таблиц, рационализировала свою работу: чтобы не набирать заново таблицы, она сохраняла набор прошлогоднего выпуска и заменяла в графах старые данные новыми. Непонятно как, но, видимо, в спешке (Книжная палата старалась выпустить сборник к 5 мая – Дню печати) в десятке таблиц замену данных не произвели, и сборник вышел с прошлогодними данными в ряде таблиц. Отдел статистики, к собственному ужасу, заметил это только в сигнальном экземпляре. Книжная палата поставила об этом в известность издательство. Что было делать? Выпускать в таком виде сборник было нельзя, но перепечатка исправленного сборника оборачивалась для издательства большими непроизводительными затратами, за которые виновные должны были нести материальную ответственность. В любом случае скрывать это от руководства Главной редакции общественно-политической литературы Госкомиздата было нельзя.

Телепин в это время был в отпуске. Я исполнял его обязанности. Доложил главному редактору Главной редакции В.С. Молдавану о случившемся. А тот решил выдать нашу промашку за выявленную им лично и сообщил об этом председателю Госкомиздата СССР Б.И. Стукалину. А поскольку тот был недоволен работой директора Книжной палаты П.А. Чувикова, на заседании коллегии комитета Чувикова подвергли «показательной порке». Итогом стал приказ Комитета, в котором Чувикову был объявлен выговор, а мне и Зубехину было то ли поставлено на вид, то ли указано и сделан начет в 25 % месячного оклада.

Через несколько месяцев после приказа Зубехин пошел к Стукалину с просьбой отменить начет, и тот это сделал. Прекратили вычеты не только с него, но и с меня.

Чтобы закончить рассказ о Зубехине, процитирую свое письмо к Риссу от 25 августа 1973 года:

Зубехин собрался на пенсию: ему 28 июля исполнилось 60 лет. Он обзавелся дачкой (садовым участком) и собирается быть поближе к земле. Возможно, конечно, что, получив персональную пенсию, он найдет себе работу более его устраивающую.

Мое предположение оказалось правильным. Получив высшую персональную пенсию благодаря своим партийным связям, он нашел себе пристанище в еженедельнике Союзкниги «Бланк для заказов», где занял место старшего редактора. В этом издании публиковались аннотации книг, которые не были включены в аннотированные планы выпуска, и информационные материалы Союзкниги. Работа для редактора не пыльная.

Василий Михайлович Горелов

Это заместитель директора по производству. До «Книги» он занимал такую же должность в Географгизе, но тот при реорганизации издательской системы 1963 года влился в новое издательство «Мысль» и для Горелова там места не нашлось. Так что его сразу наметили в заместители директора «Книги» и назначили председателем комиссии по организации нашего издательства. Не знаю, какое у него было образование и как он прослыл знатоком полиграфического производства. Смутно помню, что он, кажется, был одно время инспектором по кадрам в ОГИЗе.

Горелов был небольшого роста горбун из породы партийных разоблачителей. Любимой его поговоркой была: «Куда идем, куда заворачиваем?», намекающая на то, что идем не туда, куда велит партия.

Он много времени тратил не на устройство книг в типографии и налаживание отношений с ними, а на контроль редакционных дел. Это он стал героем еще одного моего очерка, опубликованного в «Знамени».

Динерштейн… Диманштейн – не все ли равно?
Судьба книги Е.А. Динерштейна «Положившие первый камень: Госиздат и его руководители»

Выпуск этой книги первоначально был запланирован на 1967 год к 50-летию Октябрьской революции.

Госиздат – одно из первых советских издательств и одновременно руководящий орган нового книгоиздания. Исторические очерки о том, как он создавался, кто им руководил, какие цели эти люди перед собою ставили и каких результатов добились, были, несомненно, страницами истории революции применительно к области книгоиздания. Автор, уже известный по статьям как дотошный исследователь-фактограф, писал книгу на основе архивных материалов, так что она обещала быть не компиляцией, не популярным пересказом других печатных работ, а в той или иной степени новым словом, существенным для разработки истории советского издательского дела. Так и случилось.

Казалось бы, для выпуска такой книги не должно было быть никаких препятствий. Издательство включило ее не только в план выпуска 1967 года, но и в план юбилейных изданий к 50-летию Октября, и это ни у кого не вызвало сомнений.

Оригинал книги был сдан в набор, поступили корректурные оттиски, но тут на ее пути возникло непреодолимое препятствие в лице Василия Михайловича Горелова, заместителя директора издательства по производству.

Он упорно, можно сказать, яростно добивался, чтобы книгу исключили из плана и прекратили ее издание. Именно по поводу нее он произнес в очередной раз на собрании свою любимую фразу: «Куда идем, куда заворачиваем?» Однако понять из его косноязычного выступления, почему именно эта книга сбивает нас с пути истинного, было невозможно.

Я не мог этого понять тогда. Тем более трудно мне было добраться до мотивов такого преследования сегодня, когда за тридцать с лишним лет подробности издания этой многострадальной книги стерлись из памяти.

Может быть, что-то помнит автор?

И хотя он тоже многие детали позабыл, все же кое-что любопытное вспомнил.

В Издательстве Всесоюзной книжной палаты работал помощником директора по кадрам отставной полковник Иван Васильевич Будилёв. На той же должности он остался и в «Книге». Иван Васильевич знал Ефима Абрамовича Динерштейна не только как сотрудника Всесоюзной книжной палаты – их связывало участие в боях на одном фронте. К тому же И.В. Будилёв хорошо знал командира части, в которой воевал Е.А. Динерштейн. Поэтому Иван Васильевич просветил боевого товарища о причинах неистовой активности В.М. Горелова. Из его слов стало ясно, что тот спутал Динерштейна с Диманштейном, ответственным работником ЦК ВКП(б), безвинно расстрелянным в 1938 году и ко времени истории с «Положившими первый камень» посмертно реабилитированным.

Но что для «истинных» партийцев реабилитация?!

Все бывшие «враги народа» оставались для таких, как Горелов, личностями более чем подозрительными. Даром, что ли, гореловы дружно клеймили их в свое время и истошно вопили: «Распни!»? Ни бывшим «врагам народа», ни их детям, считали гореловы, доверять нельзя, и их выступлениям в печати надо поставить прочный заслон. Они могут поколебать веру в партию, в правильность ее политики репрессий и произвола. Самим своим существованием они подрывают социалистический общественный строй. Конечно, таких слов гореловы не произносили, но они так ощущали, так думали: это вытекает из их действий. К тому же бывшие «враги народа» резали гореловым глаз еще и потому, что объективно делали последних соучастниками необоснованных убийств. Так что понять мотивы бурной активности В.М. Горелова, конечно, можно. Он, не сомневаюсь, был в числе самых жестоких преследователей невинных. Он был человек злобный и снедаемый подозрительностью.

А то, что Иван Васильевич Будилёв не выдумывал, а говорил чистую правду, подтверждается фактами, которые не сразу, но все же всплыли в моей памяти после того, как я услышал об этом от Е.А. Динерштейна. Именно тогда вызвал меня к себе в кабинет директор издательства Михаил Яковлевич Телепин и стал пытать, интересуюсь ли я данными о родителях наших авторов и, в частности, знаю ли я, чем занимался отец Е.А. Динерштейна. Конечно, я сказал, что не знаю и не понимаю, зачем мне это нужно знать. Присутствовал ли при разговоре Горелов, не помню, но если и не присутствовал физически, то дух его в директорском кабинете витал несомненно. В приказном тоне директор обязал меня делать это впредь, объяснив, что для советского издательского работника, бойца идеологического фронта, такая неосведомленность чревата недопустимыми политическими промахами. И я вынужден был отправиться наводить справки об отце Е.А. Динерштейна.

Оказалось, что сообщить нашим стражам авторской расово-идеологической чистоты мне было нечего. Ничем предосудительным отец Динерштейна себя не запятнал, был честным тружеником. Безумное, малограмотное подозрение Горелова в том, что Динерштейн – сын Диманштейна, отпало. Однако это ни Горелова, ни подпавшего под его влияние Телепина, также склонного к идейно-классовой подозрительности, не успокоило.

Во-первых, среди героев книги были А.К. Воронский, считавшийся, несмотря на реабилитацию, проповедником троцкистских взглядов, и Н.Л. Мещеряков, заканчивавший свой путь рядовым редактором Гослитиздата (не подозрительно ли?).

Во-вторых, что Диманштейн, что Динерштейн – все равно…штейн, нечто чуждое чистому русскому уху. Так что в совокупности с двумя сомнительными героями книги это создавало возможность критики издательства за попытку пропуска в печать если не совсем чуждых, то близких к ним взглядов.

Так или иначе, но привести каких-либо внятных аргументов, которые позволили бы обвинить редакцию и автора в идеологических ошибках и отказаться от выпуска книги, ни Телепин, ни тем более Горелов не могли. В то же время и признать безосновательной затеянную ими возню было выше их сил. Поэтому они для подстраховки отослали корректурные листы в Главную редакцию общественно-политической литературы.

Ефим Абрамович Динерштейн помнит, что в издательство была прислана из Комитета рецензия, подписанная Дмитрием Николаевичем Соловьевым, заместителем главного редактора Главной редакции общественно-политической литературы. Суть претензий, кроме одной, касающейся неправомерности включения в книгу очерка о Воронском, ни он, ни я не запомнили.

Одновременно редакция по просьбе автора заказала отзыв на работу о первых руководителях Госиздата доктору исторических наук Илье Сергеевичу Смирнову, авторитетному специалисту, в недавнем прошлом ответственному сотруднику Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, но его благоприятный отзыв ничего не мог изменить. Авторитет начальства выше научного авторитета. От автора потребовали доработать рукопись по замечаниям Д.Н. Соловьева.

Между тем типография, неоднократно предупреждавшая, что отправит набор в переплавку, известила издательство, что свою угрозу привела в исполнение, и выставила счет за понесенные расходы. О выпуске издания в 1967 году пришлось забыть. Как вспоминает автор, такой оборот событий огорчил его еще и потому, что задержка с изданием означала: с отличным юбилейным оформлением, которое ему очень нравилось, придется распрощаться.

Но самое неприятное было в том, что М.Я. Телепин продолжал сопротивляться изданию книги. Она повисла.

У автора появилась возможность выпустить книгу в другом издательстве. Профессор Высшей партийной школы при ЦК КПСС А.З. Окороков, знакомый с работой Динерштейна и ценивший ее за впервые вводимые в научный оборот материалы, предложил автору включить книгу в план издания учебных пособий для ВПШ, выпускавшихся тогда издательством «Мысль». Е.А. Динерштейн все же по совету своего начальства в Книжной палате предпочел не разрывать отношений с «Книгой», поскольку она выпускала все издания Палаты.

Но время шло, и никаких сдвигов не происходило. Юристы посоветовали Е.А. Динерштейну потребовать от издательства в связи с истечением срока издания выплаты 100 процентов гонорара и, если оно этого требования не выполнит, подать в суд иск к издательству об их выплате. Подобный шаг мог побудить издательство возобновить работу над книгой и выпустить ее. Дело для автора было беспроигрышным. Правда, победа в суде могла еще более ожесточить директора издательства и совсем закрыть дорогу к выпуску книги. Но ведь и без того она не двигалась.

М.Я. Телепин сам пошел на заседание суда вместе с юристом и заставил пойти на него и меня. Естественно, что никаких юридических оснований для отказа в выплате гонорара автору не было. Попытки сослаться на недостатки работы после того, как она была одобрена, набрана и автору выплачены 60 процентов гонорара, выглядели с правовой точки зрения жалкими. Отчетливо помню чувство неловкости от участия в этом нелепом процессе. Никакого отношения к сути иска разговор о недостатках работы не имел, да и сами недостатки не были такими, чтобы книгу нельзя было выпустить после авторской доработки. Судья, естественно, удовлетворил иск автора и обязал издательство выплатить все 100 процентов гонорара. Что и было сделано.

А книга все равно застряла в издательском портфеле: Телепин по-прежнему не соглашался на ее выпуск. Насколько помню, дело сдвинулось с мертвой точки только после того, как на одной из ежегодных балансовых комиссий книга Динерштейна привлекла внимание главного редактора Главной редакции общественно-политической литературы Василия Савельевича Молдавана. Во-первых, Комитет контролировал сроки прохождения изданий, а книга «Положившие первый камень» находилась в издательском портфеле уже несколько лет без всякого движения. Во-вторых, Комитет тщательно следил за тем, чтобы не замораживались средства, а тут затраты на гонорар автору, художнику, на типографские расходы не только покоились мертвым грузом, но и грозили быть списанными в чистый убыток, что Комитет преследовал безжалостно. Не помню точно, но, возможно, Телепин даже предложил прекратить издание, списав расходы как убытки издательства.

Жесткая критика со стороны Молдавана вынудила М.Я. Телепина согласиться на выпуск книги, и в 1972 году она вышла в свет. Никаких нареканий она не вызвала, наоборот, стала одним из основных источников по истории книгоиздания первых лет советской власти.

Российскому издателю самого конца ХХ века история с книгой Е.А. Динерштейна может показаться сюжетом для театра абсурда. Но она не выдумана. Это быль, которая дает представление об атмосфере второй половины 60-х годов в советских организациях культуры, об умственном и нравственном уровне некоторых издательских руководителей.

Как говорится: не убавить, не прибавить. Отличался Горелов косноязычием и безумно смешно употреблял некоторые придуманные им поговорки, которые прочно запомнились сотрудникам «Книги». Так, Фаина Михайловна Шкловер вспоминала в письме ко мне:

Про Горелова еще очень запомнилось на партсобрании: «Вы свои хвосты на мои не вешайте».

Это же его изречение вспоминала в телефонном разговоре со мной и заведующая редакцией литературы по издательскому делу и книжной торговле Евгения Васильевна Иванова. Уж очень выразительное.

Еще выразительнее Фаина Михайловна описала Горелова как руководителя кружка партпросвещения:

А вот когда он вел политзанятия, это было настоящее шоу! «Сейчас я вам расскажу про план ГОЭРЛО» (именно так он произносил) и добавлял: «Это про электричество».

Фаина Михайловна помнит и деятельность Горелова на посту председателя комиссии по созданию издательства «Книга», в которой участвовала как представитель Издательства Всесоюзной книжной палаты:

Мы получили тематические планы от «Искусства», ВГБИЛ, Б-ки имени Ленина, и надо было создать общий тематический план изд-ва «Книга» [на 1964 год]. Я пыталась как-то сделать разделы, а он удивленно: «Где ножницы? Сейчас, Фаина, мы все разрежем, склеим, и будет новый темплан». Да, это было гениально!

О культурном уровне этого человека можно достаточно ясно судить по написанному выше. А чем такой человек менее образован и культурен, тем агрессивнее обычно он отстаивает интересы компартии, не забывая, впрочем, и себя.

После того как я по предложению одного из моих слушателей на курсах повышения квалификации, заведующего редакцией из издательства «Транспорт» О. Мешкова, составил «Памятную книжку редактора» (своего рода редакторскую записную книжку для памятных отметок) и она была издана в 1966 году (о ней подробнее рассказано в главе «Мое авторство»), Горелов посчитал, что ему тоже не мешает прославиться справочным изданием. Он составил брошюру «Печатная и обложечная бумага: Расчетные таблицы», которую издательство выпустило в 1973 году тиражом 5000 экз. Нельзя сказать, что эти таблицы были совсем бесполезными. В них разный объем книг в физических печатных листах был переведен с помощью существующих коэффициентов в объем их в условных печатных листах. Таким образом, технические редакторы могли не высчитывать каждый раз объем книги в условных печатных листах для выпускных данных, а сделать это, выписав данные из таблиц Горелова. Но подобного рода таблица уже была напечатана. Ее поместил в своем «Справочнике технического редактора» П.Г. Гиленсон. А эту книгу издательство выпустило годом раньше, в 1972 году, значительно большим тиражом (15 тыс. экз.).

Что же касается выполнения Гореловым обязанностей заместителя директора по производству, то не могу припомнить ни одного факта реальной помощи от него в отстаивании производственных интересов издательства в типографиях. В них он не выезжал. Он был начальником, а все заботы ложились на плечи заведующего производственным отделом и выпускающих.

Директор назначил Василия Михайловича председателем расценочной комиссии издательства. В этой роли у него возник конфликт с заведующим художественным отделом издательства Дмитрием Анатольевичем Аникеевым по поводу расценки иллюстраций к книге О.В. Рисса «От замысла к книге». Разрешать его Горелов повел Аникеева к Телепину, потому, видимо, что тем самым мог продемонстрировать, как он охраняет не только материальные, но и художественные интересы издательства. Мне довелось наблюдать сцену этого разбирательства, и я описал ее в письме к О.В. Риссу:

В первых строках должен Вас порадовать тем, что рукопись сдана в производство. Правда, в самый последний момент не обошлось без небольших осложнений. Наш главный художник, очень молодой и весьма решительный, тем не менее попросил меня принять участие в расценке иллюстраций к рукописи. Дело было, конечно, не в расценке, а в том, что он боялся двух вещей: нашего зам. директора Горелова, который считает себя знатоком художеств, и того, что Горелов заплатит художнику (фамилия его Лион) как за ремесленную перерисовку, что было бы крайне несправедливо. Я, конечно, пообещал, но как-то так получилось, что Горелов потащил Дмитрия Анатольевича Аникеева (наш главный художник) к Телепину, там все портреты разложили и затем позвали меня. И пошло-поехало. «А зачем это нужно?» Отвечаю, что, мол, у автора было такое пожелание, вполне оправданное; чтобы придать больший вес эпиграфам. «Тогда почему они такие большие?» Отвечает Аникеев: «Иначе они не были бы художественными работами, по крайней мере у этого художника» (тут он, конечно, немного погрешил против истины, потому что я-то передавал ему, что Ваше желание – дать портреты-марочки, но он просто хотел привлечь действительно талантливого и довольно непутевого художника из числа тех, которые нуждаются, но делают только то, что по душе). Я скромно говорю, что такое решение тоже возможно. Тогда начинает прорываться художественный вкус Горелова: «Плохо, что они квадратные. Лучше, если придать им не такую строгую форму». Вступаюсь за Дмитрия Анатольевича: «Василий Михайлович! Вам не нравится квадрат и строгая форма, а мне как раз наоборот. Как же нам быть в этом случае? Ведь это уже дело вкуса». Телепин и Горелов в один голос: «Тогда нужно их хоть немного уменьшить, они слишком велики». Снова сдерживаюсь и спокойно говорю: «Конечно, можно было бы и меньше, но штриховка такова, что в печати линии при большем уменьшении сольются, и рисунок пострадает. Да и так ли уж это обязательно?» Дмитрий Анатольевич не выдерживает, все в нем бурлит от негодования: «Хорошо, давайте будем Филимонова (посредственный художник-ремесленник, подвизавшийся в нашем издательстве) приглашать, а художник, за которым гоняется Тамара Георгиевна Вебер (главный художник изд-ва «Художественная литература»), который удостоен двух дипломов на Лейпцигской книжной выставке, пусть уходит!» – говорит он с надрывом. Тут, вижу, начинает надуваться Телепин. Думаю, дело начинает принимать нездоровый оборот. Вклиниваюсь: «Дмитрий Анатольевич! Не нужно так горячиться!» Обращаюсь к Телепину: «Михаил Яковлевич! Мы все-таки должны доверять художественному вкусу художника. Наше дело – высказать замечания по портретам, их сходству». А перед этим Телепин высказал мысль, что сам замысел неправилен, что только Пушкин рисовал у себя в рукописи портреты, а другие нет, как же можно, мол, все давать в одной манере. Дмитрий Анатольевич неосторожно объяснил ему, что поскольку здесь речь идет о рукописях, то художник выбрал такую форму рисунка. Это в ответ на вопрос: «Почему нельзя было использовать известные портреты?» Тут, правда, на выручку неожиданно пришел Горелов, который, демонстрируя свои познания в области искусства, сказал, что да, действительно тогда трудно было бы добиться единства и цельности в оформлении (все это, конечно, весьма косноязычно – я передаю только смысл). Телепин: «Тогда зачем же он [т. е. Аникеев] мне говорил о рукописях Пушкина, только запутал». В общем, после последнего моего призыва сказать, какие портреты не удовлетворяют, были забракованы: Рубинштейн и Чернышевский. Рубинштейна художник переделал, а Чернышевского [переделывать] отказался. Так все и пошло, потому что в тот же час счет художника был подписан, и рукопись двинулась в дальнейший многотрудный путь, хотя, быть может, большую часть и самую сложную она уже миновала. А после этого меня спрашивают: «Почему Аникеев такой подавленный ходит? Из-за того, что не клеится реформа?» Дело в том, что Дмитрий Анатольевич задумал грандиозное дело: типовое оформление книг издательства и типовое оформление серий и групп изданий наших. До сих пор это было осуществлено лишь частично в некоторых зарубежных издательствах. Он, правда, с заскоками модного сейчас дизайна, но, бесспорно, человек думающий и ищущий, с ним трудно работать, но интересно. К сожалению, ему, как всем художникам, не хватает организованности. А то бы он вообще был бы бесценным художником. Не знаю, как мне удалась картинка из жизни издательства «Книга», но все же известное представление Вам она даст (26.10.68).

Но пора заканчивать рассказ о Горелове. Заслуживают внимания и другие лица и события в издательстве, хотя, думаю, портрет Горелова достаточно выразительно характеризует атмосферу, в которой приходилось работать.

Фаина Михайловна Шкловер

Издательству «Книга» очень повезло, что во главе ее экономической службы оказалась Фаина Михайловна Шкловер, заведующая планово-экономическим отделом. Дипломированный экономист, быстро разобравшийся в издательской специфике, толковый и умный человек, Фаина Михайловна, безусловно, придала устойчивость издательству «Книга». Она сумела наладить добрые отношения с планово-экономическим отделом Главной редакции общественно-политической литературы Комитета по печати. В коллективе ее уважали и ценили, избирали (кажется, не один раз) председателем месткома профсоюза. Она была бы идеальным работником, если бы не острый язычок; она не сдерживаясь указывала товарищам по работе на их недостатки. Не было бы большой беды, если бы она говорила об этом только провинившемуся, но она порой высказывалась о них и на совещаниях у директора издательства.

Мне с ней работать над планами было очень хорошо. Ведь составление тематического плана выпуска превращалось обычно в головоломную задачу. Нужно было выдержать средние показатели – средний объем, средний листаж в учетно-издательских листах и печатных листах-оттисках и т. д. Приходилось манипулировать числом изданий, непременно включать издания небольшого объема, которые бы уравновесили такие толстенные фолианты, как обязательный «Ежегодник книги СССР» (объем 120–150 уч. – изд. листов). Фаина Михайловна помогала мне, я – ей. Она была мне благодарна за то, что я понимал все эти тонкости. Много лет спустя, после того как мы оба уже не работали в «Книге», а она к тому же эмигрировала в Израиль, куда раньше уехал ее сын-программист, в письме о жизни издательства она так написала обо мне:

Конечно же, издательство много приобрело с приходом Мильчина А.Э. (это не комплимент!) и особенно, когда Вы стали главным редактором. Пройдя все издательские этапы (от корректора до главного редактора), Вы отличались профессионализмом в работе.

Не скрою, такая характеристика многого стоит, если помнить характер Фаины Михайловны.

Редакторы и заведующие редакциями издательства

Было бы несправедливо не сказать о других сотрудниках издательства, которые составляли его ядро.

В редакции, из которой мне пришлось уйти, это в первую очередь Валентина Федоровна Ларина, редактор всех моих книг, выпущенных в издательстве «Книга», человек с повышенным чувством справедливости. Ее очень уважали все издательские сотрудники. Мне с ней работалось очень хорошо. Редактором она была мягким, но требовательным, настоящим помощником. У некоторых авторов сотрудничество с ней как редактором переходило в дружбу, продолжавшуюся и после выхода книги. В качестве примера назову Т.Б. Вьюкову, автора книги «85 радостей и огорчений: Размышления редактора» (М., 1980). И это тоже было следствием мягкости Валентины Федоровны, внимательности к автору, его работе. Я тоже не был исключением, и дружба с ней продолжалась до ее кончины, хотя и была главным образом телефонной. Валентина Федоровна охотно вникала в мои проблемы и замыслы. Скромная по натуре, она очень недооценивала себя и свои возможности.

В редакции литературы по библиотековедению и библиофильству выделялась Лейла Агаларовна Везирова, кандидат пед. наук, хороший специалист, автор книг и статей и ко всему этому горячий, страстный человек, общественница, одно время секретарь партбюро издательства, не мирившаяся с дилетантизмом Телепина. К сожалению, она скоро ушла из «Книги» (причину я не помню).

Конечно, можно было бы назвать здесь и многих других редакторов, у каждого из которых были свои положительные качества, но я не стану этого делать, так как подобного рода характеристики все равно не выйдут за рамки общих слов.

А вот сказать несколько слов о заведующих редакциями, наверно, есть смысл, поскольку от них во многом зависело качество работы и продукции издательства.

Заведующего редакцией литературы по издательскому делу и книжной торговле В.В. Сазонова я уже упоминал. Ничем заметным он себя на этом посту не проявил. Его сменила старший редактор редакции литературы по библиотековедению и библиографии Евгения Васильевна Иванова. Ей, выпускнице МГУ (куда в 1952 году перевели редакционно-издательский факультет МПИ), большой любительнице книг, литература по издательскому делу и книжной торговле была ближе, роднее. Привлекали в ней хорошие редакторские качества, непоказное остроумие, умение ладить с людьми. Она длительное время успешно руководила редакцией.

Юрия Ивановича Масанова, ушедшего, как я уже писал, во Всесоюзную книжную палату, сменила на посту заведующего редакцией литературы по библиотековедению и библиографии Радиана Александровна Кошелева. До этого она была в этой редакции старшим редактором. Специалист не без профессиональных знаний, она порой поддерживала авторов-новаторов, например О.П. Коршунова, А.И. Барсука, хотя знала, что издательство может натолкнуться на жесткую критику сторонников консервативных взглядов. Но ее слабым местом было стремление держать нос по идеологическому ветру. Она тщательно следила за тем, чтобы, например, ни одна фамилия из подписантов-диссидентов не проникла на страницы изданий редакции. Работник она была четкий, дисциплинированный. Редакция под ее руководством соблюдала графики подготовки и сдачи рукописей, но творческих прорывов не совершала.

Редакцией полиграфической литературы некоторое время заведовала Вера Карандеева, знающий полиграфист с большим опытом работы в типографиях и во Внешторгиздате. Ей очень мешала выполнять свои обязанности чрезмерная эмоциональность, если не сказать капризность. Посредственное качество многих рукописей полиграфических книг приводило ее в ужас. Это я испытал на себе еще в бытность заведующим редакцией, когда Карандеева была моим заместителем, отвечавшим за полиграфическую литературу. Изобретательно находить компромиссные решения, которые спасли бы рукопись, она не умела. Естественно, что в конечном счете она не выдержала и ушла из «Книги» (деталей этого ухода я не помню). На ее место пришел Георгий Алексеевич Таль. У него было высшее инженерное полиграфическое образование и опыт редакционной работы: он занимался изданием полиграфических проспектов к выставкам и т. п. Человек он был с сильной авантюрной жилкой. Не помню, чтобы он вмешивался в оценку рукописей. Его эта сторона дела мало беспокоила. Он сумел наладить отношения с Московским полиграфическим институтом, а это было очень важно для издательства.

Редакцию рекомендательной библиографии возглавлял Юрий Иванович Зубрицкий. Редакция вместе с ним в полном составе перешла в «Книгу» из Библиотеки имени Ленина. Юрий Иванович, отставной военный, был не более чем администратором. Конечно, он читал рекомендательные указатели литературы и мог судить о качестве их содержания, но его усилия были сосредоточены на организационном руководстве редакцией. Администратором он был исполнительным. Никаких проблем с ним не возникало. Редакция в основном была укомплектована опытными библиографами. Хорошо помню только Елену Ивановну Фадееву, библиографа детской литературы, способного литератора. Она сама была автором превосходных пособий для детей.

О некоторых изданиях «Книги»

Теперь я хочу рассказать о книгах, с изданием которых связаны какие-либо интересные истории, независимо от того, когда они были изданы – в то время, когда издательство возглавлял Телепин, или когда во главе его был В.Ф. Кравченко.

Книги, созданные по моему замыслу

Таких книг оказалось немало, и они не могут не быть предметом редакторской гордости, хотя некоторые из них я задумал, когда уже занимал должность заместителя главного редактора, а затем главного редактора и сам не занимался редактированием рукописей, но по сути не переставал быть редактором. По моей инициативе эти книги включались в пятилетние перспективные планы издательства, которые я составлял вместе с редакциями.

«Толстой-редактор: Публикация редакторских работ Л.Н. Толстого» (М., 1965). Мне хотелось, чтобы современные редакторы могли познакомиться с образцами редакторской правки выдающихся мастеров литературы и науки. Были задуманы сборники таких публикаций В.И. Ленина и Л.Н. Толстого. Первую не удалось подготовить: не получили согласия от Института марксизма-ленинизма, хотя составитель И. Смирнов начал эту работу. Вторая благодаря содействию Э.Е. Зайденшнур была издана.

«Что нужно знать о корректуре» О.В. Рисса. В декабре 1962 года я писал автору:

Вы, наверно, не забыли про наш разговор об издании в серии «Справочная библиотека редактора и автора» томика «Как держать корректуру». Популярное изложение в справочной форме техники корректурных исправлений. Так вот, в перспективном плане автором этого издания, по договоренности, значитесь Вы.

Так что, по-моему, настала пора приступить вплотную к созданию такого справочного томика, популярного, интересного по форме, краткого, дающего возможность быстро найти справку по тому или иному вопросу корректуры столкнувшемуся с ним автору или редактору. Как часто они исправляют не так, как нужно. Как часто мучаются, не зная, как внести исправление! Как нередко новый автор хочет за часок научиться делать то, чему его нигде не научили. Он берет пособие по корректуре и хватается за голову: как много написано – ему бы попроще. Вот из этого и нужно исходить.

Олег Вадимович Рисс не сразу согласился быть автором такого справочника: он опасался упреков в монополии на книги о корректуре. Пришлось несколько раз возвращаться к моей просьбе, но в конце концов я его уломал, книга была написана и издана (М., 1967), пользовалась большим успехом и два раза переиздавалась.

«Справочник нормативных материалов для издательских работников» (сост. В.А. Маркус). Такой сборник был очень нужен издательским работникам. Как я уже писал, мне не сразу удалось уговорить В.А. Маркуса взяться за его составление. Но в конце концов Маркус согласился, сборник вышел, за что, думаю, издательские работники мысленно не раз благодарили и издательство, и составителя. Справочник переиздавался два раза, в 1977 и 1988 годах.

«Психологические основы работы над книгой» Л.В. Доблаева. Эта книга – результат моего увлечения психологией и знакомства с работами саратовского психолога Л.В. Доблаева. Это и навело меня на мысль заказать ему популярно написанную книгу с целью помочь читателям повысить эффективность чтения. Она вышла в 1970 году.

«Краткий справочник книголюба». Создать эту книгу я предложил в качестве вклада коллектива редакторов в празднование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина. Ее и составили редакторы «Книги» (и я в том числе) на общественных началах. Впоследствии этот справочник переиздавался с изменениями и дополнениями два раза как заказное издание Всесоюзного общества книголюбов. Последний раз он вышел – тиражом 100 тыс. экз. – в 1984 году в настолько переработанном и дополненном виде, что слово «краткий» в заглавии несколько противоречило его объему. О связанной с этой книгой цензурной историей подробно рассказано ниже в отдельной главке.

«Что нужно знать каждому о домашней библиотеке»; «Что нужно знать каждому о книжной торговле»; «Что нужно знать каждому о библиотеке»; «О культуре чтения: Что нужно знать каждому». Эти книжечки входили в задуманную мною группу книг с начальными словами «Что нужно знать…» наряду с книгой О.В. Рисса «Что нужно знать о корректуре» (М., 1969). Первую написал коллектив авторов, возглавляемый В.О. Осиповым. Она вышла в 1976 году тиражом 100 тыс. экз. и 2-м изданием в 1978 году уже тиражом 150 тыс. экз.

В.Г. Утков написал по нашей просьбе «Что нужно знать каждому о книжной торговле» (М., 1976), Ю.А. Гриханов – «Что нужно знать каждому о библиотеке» (М., 1977), М.Д. Смородинская и Ю.П. Маркова – «О культуре чтения: Что нужно знать каждому» (М., 1984).

«Сто стихотворений ста поэтов» (составитель и переводчик В. Санович). История этой книги доказывает, что мне свойственно качество издателя-редактора, способного в разговоре, не имеющем никакого отношения к издательским делам, углядеть тему, росток будущей книги, нужной читателю.

Как-то в далекой от издательских дел беседе друг нашей семьи Виктор Санович, поэт-переводчик с японского, в прошлом один из редакторов восточных томов «Библиотеки всемирной литературы», которую издавала «Художественная литература», рассказал о литературной игре, очень популярной у японцев. Игра эта внешне напоминает игру в карты. На каждой карте с одной стороны напечатано четверостишие, но автор его не указан, а на другой помещен портрет автора. Сто карт, сто стихотворений ста авторов. Смысл игры – в том, чтобы угадать по стихотворению его автора. Игра замечательна тем, что японское поэтическое наследие благодаря ей становится достоянием очень многих людей. А поскольку издательство «Книга» начало в то время выпускать миниатюрные книги, в моей голове немедленно мелькнула мысль: размер обычной карты близок к размеру (формату) миниатюрной книги, и, значит, если перевести стихи на русский, а изображения скопировать с японской карты, карты этой игры могут составить двести страниц миниатюрной книги. Недолго думая, я предложил Виктору Сановичу подготовить такую книжечку. Был заключен договор, и хотя переводчик много раз нарушал договорные сроки, в конце концов рукопись была представлена в издательство и в 1990 году, когда я уже несколько лет как покинул «Книгу», вышла в свет.

Почти все наши миниатюрные книги становились раритетами. Так что могло бы показаться, что успех этой книжечки объясняется в первую очередь ее форматом. Но будущее показало, что это не так. Во всяком случае, четыре переиздания «Ста стихотворений ста поэтов» (в том числе и не миниатюрные), вышедшие в 1990-е годы, подтвердили читательский интерес к древней японской поэзии.

Сознание, что удачная книга родилась благодаря тебе, что, быть может, без тебя ее вообще бы не было, конечно, доставляло большую радость

Виктор Санович в дарственной надписи на первом издании назвал меня «основоположником книги». «И Вы, и эта книжечка сыграли огромную роль в моей жизни». А в дарственной надписи на втором издании посчитал нужным подчеркнуть: «И опять-таки все началось с Вас!» – и с восточной витиеватостью назвал меня «Рыцарем книги».

«Справочник по правописанию и литературной правке» Д.Э. Розенталя. Число изданий этого справочника и книг, созданных на его основе, трудно подсчитать. Только в «Книге» их вышло пять. Он стал одним из самых популярных справочников по русскому языку. Его признали своим не только работники печати, но и преподаватели русского языка общеобразовательных школ, ученики старших классов, поступающие в вузы. Предложил я Дитмару Эльяшевичу написать такой справочник в первой половине 1960-х годов.

В конце 1961 года, как я уже писал, меня назначили исполняющим обязанности заведующего редакцией литературы по издательскому делу, полиграфической технике и книжной торговле издательства «Искусство». Я вообще большой сторонник планового начала в редакционной работе, поскольку считаю, что без этого нельзя подготовить особенно нужные и важные книги, тем более книги сложные. Поэтому я начал свое руководство редакцией с разработки перспективного плана на 1964–1967 годы. Одним из направлений этого плана была справочная литература для редакционно-издательских работников. Там в разделе «Литература по издательскому делу» (подраздел «Справочная литература») впервые появилась строка: Розенталь Д.Э. Справочник по правописанию и литературному редактированию.

Соображения, которые подтолкнули меня заказать Д.Э. Розенталю такой справочник, несложны.

Во-первых, в пользу этого говорил колоссальный успех «Справочника по правописанию и пунктуации» К.И. Былинского и Н.Н. Никольского, выпущенного огромным для нашей редакции тиражом (100 тыс. экз.), и устойчивый спрос на такие книги не только среди работников печати.

Во-вторых, подобный справочник – издание высокоприбыльное, что позволяло нам сократить большие убытки от издания малотиражных полиграфических учебников и практических пособий и свести концы с концами или по крайней мере минимизировать убытки.

И наконец, в-третьих, это была книга, насущно необходимая редакционно-издательским работникам и журналистам в повседневной работе.

Константин Иакинфович Былинский скончался в 1960 году. Перед этим (в 1957 году) редакция выпустила написанный им совместно с Д.Э. Розенталем учебник «Литературное редактирование», переизданный в 1961 году довольно большим для нашей редакции тиражом 25 тыс. экз., а в 1959 году – их же справочное пособие «Трудные случаи пунктуации» (основным автором его был Д.Э. Розенталь).

Я понимал, что для Дитмара Эльяшевича Розенталя предпочтительнее и в материальном, и моральном плане выпускать книги, написанные им единолично, а не в соавторстве. Учитывал и то, что справочники пользуются гораздо большим спросом, чем пособия, рассчитанные на более узкий круг читателей. А это значит, что именно выпуск справочников – наилучший способ повысить действенность наших книг.

Именно поэтому и родилась мысль о справочнике, который включал бы рассказ о трудных случаях в орфографии и пунктуации, а также грамматической стилистике. Все материалы для этого у Д.Э. Розенталя имелись. Оставалось придать им справочную форму, и дело было бы сделано.

Естественно, что Д.Э. принял мое предложение, и в 1967 году появилось первое издание справочника, ставшего затем очень популярным. Я уже был заведующим редакцией и сам редактировать книгу не мог, но мое участие в справочнике выразилось в том, что я анонимно и без авторского вознаграждения составил для него словарь-указатель, которым автор был очень доволен. Подобный указатель я ранее на тех же правах составил и для второго издания «Литературного редактирования» К.И. Былинского и Д.Э. Розенталя (1961).

Впоследствии Г.Г. Гецов в своем пособии «Работа с книгой» (М., 1984) одобрительно отозвался о словаре-указателе, не зная, кому он обязан своим рождением. Процитировав редакционное примечание-преамбулу к словарю: «Редакция надеется, что подобный указатель улучшит условия пользования книгой…», Г.Г. Гецов поддерживает: «Улучшит, да еще как! Такой указатель… как бы предугадывает возможные вопросы читателя и отсылает к той странице книги, где можно получить ответ…» – и далее приводит некоторые рубрики словаря-указателя.

В первом издании справочника Розенталя словарь-указатель был, к сожалению, неполон из-за ограниченности объема, а при переизданиях его только копировали, заменяя номера страниц в связи с иной версткой, а у меня до его пополнения руки не доходили.

Составил я словарь-указатель потому, что всегда стремился сделать книгу максимально удобной для читателя. Впоследствии именно это побудило меня написать ряд книг и статей, где я на примерах демонстрировал издателям, редакторам и авторам, как много может дать читателю аппарат книги, учитывающий его запросы, и какие большие потери несет читатель, когда ни автор, ни издатель-редактор об этом не заботятся. А своего авторства я не указал вот по какой причине: во время подготовки первого издания «Справочника…» Розенталя я был заместителем главного редактора издательства «Книга», и мне было неловко выставлять свое имя под работой, которая в глазах большинства выглядела более чем второстепенной.

Тираж первого издания был сравнительно небольшим – 50 тыс. экз. Благодаря небольшому, почти карманному формату 70 92 в 1/32 долю пользоваться им было особенно удобно. Переиздания понадобились очень быстро, но из-за ограниченности бумажных и полиграфических возможностей следующее издание удалось выпустить только через четыре года, в 1971 году. Затем последовали третье издание (1978), четвертое (1985) и пятое (1990). А уже после кончины Дитмара Эльяшевича справочник начали перепечатывать другие издательства, иногда с какими-то дополнениями или изменениями и с прилепившимися по собственному почину соавторами.

В дарственной надписи на первом издании этого справочника Дитмар Эльяшевич благодарил меня за помощь, а на третьем написал, что дарит его «в знак глубокого уважения и искренней признательности за неизменную поддержку в работе».

Д.Э. Розенталь. «Управление в русском языке. Словарь-справочник для работников печати». Этот словарь-справочник тоже был выпущен по моему предложению. Сначала Розенталь по моей просьбе составил «Словарь управления» в качестве одного из приложений к «Справочной книге корректора и редактора» (М.: Книга, 1974). Словарь занимал всего 9 страниц (правда, нонпарели), но, по отзывам читателей, оказался полезным и нужным. Это и навело меня на мысль предложить Дитмару Эльяшевичу превратить его в отдельное издание. Такой словарь-справочник укладывался в программу выпуска справочных изданий, очень необходимых в повседневной работе редакторам, корректорам, журналистам, литераторам. «Управление в русском языке» вышло в 1981 году тиражом 50 тыс. экз., а в 1986 году издательство выпустило второе, дополненное почти до 20 уч. – изд. л. издание (объем первого был около 14 уч. – изд. л.) тиражом уже 130 тыс. экз. На обеих этих книгах Дитмар Эльяшевич сделал дарственные надписи, которые я уже привел выше, в главке «Редактор и издатель книг своих преподавателей».

Сборники стандартов по издательскому делу. По моему предложению Всесоюзная книжная палата и отдел оформления ВНИИ полиграфии подготовили два таких сборника.

Первый – «Стандарты по издательскому делу / Справ. – докум. пособие» (М., 1982).

Второй – «Оформление изданий: Нормативный справочник» / составитель В.В. Иванова (М., 1984).

Особенной популярностью пользовался первый справочник. Новые его издания (они были вызваны тем, что стандарты устаревали и заменялись новыми) выходили один за другим. Последнее – «Основные стандарты для современного книгоиздательского дела» – вышло в Москве в 2008 году.

В перспективный план серии «От рукописи – к книге» я включил книгу «Редактирование композиции произведения» и предложил ее написать львовскому лингвисту и книговеду Мартену Давидовичу Феллеру. Он несколько изменил тему, и в серии в 1981 году вышла книга: М.Д. Феллер. «Структура произведения: Как она действует. Как ее строят. Как оценивают и помогают улучшить. Автору и редактору» (М., 1981). Ее рукопись я опекал не только как главный редактор издательства, но, в сущности, как неофициальный редактор и рецензент. Рецензировал книгу В.И. Свинцов, автор другой книги из той же серии – «Смысловой анализ и обработка текста» (М., 1979), представлявшей собой основательно переработанное второе издание его книги «Логические основы редактирования текста» (М., 1972). В дарственной надписи на «Структуре произведения» Феллер так отметил мое непосредственное участие в ее подготовке:

Дорогому Аркадию Эммануиловичу, немало и благотворно повлиявшему на структуру этой книги, с искренней благодарностью.

«Искусство акцидентного набора» С.Б. Телингатера и Л.Е. Каплана (1965)

Книга эта родилась в муках. Л.Е. Каплан, старый наборщик и педагог, большой знаток наборного дела, автор многих учебников и пособий по набору, написал ее как учебник для учащихся полиграфических профтехучилищ, готовивших наборщиков. Все это происходило, когда наша редакция еще находилась в составе «Искусства». С.Б. Телингатер был приглашен Г.А. Виноградовым в качестве рецензента. Соломон Бенедиктович совершенно справедливо оценил рукопись Каплана как неполную, поскольку акцидентный набор одновременно и техника, и искусство, а вторая сторона осталась вне рассмотрения, да Каплан и не мог ее осветить. Тем временем сроки одобрения рукописи Каплана давно прошли, и когда я принял редакцию, то выяснилось, что автор может потребовать выплаты по крайней мере 60 процентов гонорара, поскольку рукопись не была письменно отклонена в положенный срок. Так что редакции угрожали убытки. Нужно было придумать, как избежать такого развития событий.

Что было делать?

Я решил посоветоваться с С.Б. Телингатером и постараться уговорить его стать соавтором Каплана. Мы познакомились с ним, когда готовился к изданию альбом «Дзержинский» (см. выше в главе «В издательстве “Искусство”»). Но я тогда был начинающим корректором, а он – уже знаменитым художником и художественным редактором. В конце концов он согласился с моим предложением. Учебник по акцидентному набору превратился в книгу «Искусство акцидентного набора». Я уже тогда понимал, что Телингатер – выдающийся художник книги, хотя до персональных выставок, книг и статей, посвященных его творчеству, было еще далеко.

Как редактору мне пришлось нелегко: Соломон Бенедиктович приносил написанные от руки мелким, трудно читаемым почерком кусочки будущей книги. Я их разбирал, перепечатывал, исправлял стиль, делая это в основном вечерами дома. Так понемногу книга и создавалась. И в конце концов я передал рукопись ведущему редактору книги Е.Н. Незнамовой (в надвыпускных сведениях мы оба значимся редакторами книги).

Соломон Бенедиктович сам взялся оформить книгу. Главным техническим редактором ее стал Борис Зельманович, технический редактор журнала «Полиграфия», уже работавший под руководством Телингатера. Он взял на себя всю техническую часть работы над книгой: отвозил оригиналы иллюстраций в цинкографию, добиваясь их высокого качества, под руководством Телингатера превращал гранки в верстку, из уважения к С.Б. трудился самозабвенно.

В 1965 году книга Телингатера и Каплана «Искусство акцидентного набора» вышла в свет. Она делилась на две части: первая – «Акцидентная графика» и вторая – «Техника акцидентного набора». В первой Каплану принадлежит только один параграф («Малые акцидентные формы»), а все остальное написано Телингатером, а вторая (меньшего объема) принадлежит Каплану полностью.

Наградой мне были выход полезной книги и дарственная надпись Соломона Бенедиктовича:

А.Э. с самым искренним чувством благодарности за Ваше чуткое редакторское сердце и с самыми лучшими пожеланиями.

«Каталог ручных и машинных шрифтов» (1966)

Это издание заслуживает упоминания хотя бы потому, что для его выпуска понадобилось несколько приказов руководящих органов отрасли, начиная с ОГИЗа РСФСР и кончая Госкомиздатом СССР. И не исполнялись эти приказы не потому, что выпуском каталога занимались нерадивые и недисциплинированные работники, а потому, что выполнить их быо чрезвычайно сложно. Если бы существовали хотя бы две типографии, которые вместе располагали бы всеми гарнитурами шрифтов, которые используются на предприятиях страны, все было бы вполне осуществимо. Но таких типографий не было. Поэтому, согласно первому приказу, каждая типография должна была отвезти гарнитуры своих шрифтов в Издательско-полиграфический техникум. Ему вменялось в обязанность подготовить их к изданию, а издательству «Искусство» (читай: редакции литературы по издательскому делу, полиграфической технике и книжной торговле) – выпустить издание. Но в техникуме заниматься этим было некому. И чтобы как-то сдвинуть дело с мертвой точки, мы с его директором Н.А. Спировым приняли решение пригласить внештатного технического редактора, который разобрал бы завалы свезенных в техникум шрифтов и подготовил их к изданию. Сначала пригласили наборщика с большим опытом Г.Л. Усачева, а затем его сменил другой знаток наборного дела Л.Б. Эскин, который и завершил эту тяжелейшую работу. И через десять лет после того, как был оглашен первый приказ об издании, в 1966 году каталог наконец вышел тиражом 15 тыс. экз. И в «Искусстве», и в «Книге» им занимался только я.

Не знаю, насколько он помог художникам издательств в подборе шрифтов для книг, но, по крайней мере, позволил без труда определять, какая типография какими шрифтами располагает.

Впоследствии, когда многие типографии перешли на фотонабор, он дал толчок для выпуска «Книгой» каталога-справочника «Фотонаборные шрифты» (М., 1983).

Продолжу рассказ об изданиях «Книги», интересных своей историей; все они вышли в свет, преодолев сопротивление цензуры и издательского и партийного начальства. Эти случаи были первоначально описаны в уже упоминавшейся публикации в «Знамени» (2000. № 2); для записок я их слегка переработал.

Как публиковался обзор архива М.А. Булгакова, или Под огнем «Записки Отдела рукописей»

Как только я прочитал в «Литературной газете» за 24 января 1996 года заметку Мариэтты Чудаковой «“Деятель культуры” в условиях несвободы», так сразу понял, что обязан написать о том, как преследовались «Записки Отдела рукописей». Даже Сарра Владимировна Житомирская, которой больше всего досталось за ведомые ею «Записки…», звонила мне, чтобы уточнить детали тех событий, в результате которых ее уволили с поста заведующей Отделом рукописей Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина (см.: Житомирская С.В. Конец сюжета // Новое литературное обозрение. 1999. № 38).

Началось все в 1973 году, когда в издательство поступила рукопись 34-го выпуска «Записок…» с большим «Обзором архива М.А. Булгакова», написанным М.О. Чудаковой, в ту пору работавшей научным сотрудником в Отделе рукописей ГБЛ и выполнявшей роль ведущего редактора «Записок…» от библиотеки.

В юбилейной заметке – слове хвалы Сарре Владимировне Житомирской, хвалы справедливой, к которой хочется присоединиться (непонятно только, почему газета в заглавии заключила слова «деятель культуры» в кавычки) – Мариэтта Омаровна так описывает злоключения своего обзора: «Рукопись моей большой (одиннадцать с лишним печатных листов) обзорной статьи об архиве М. Булгакова была названа идейно-порочной в специальном постановлении так называемого Главкомиздата: этого было более чем достаточно для того, чтобы ответственному редактору «Записок Отдела рукописей» отречься от нее и забыть. В феврале 1974 года, уезжая в отпуск, С[арра] В[ладимировна] сказала мне: “У меня сейчас такое состояние, будто я вернулась с похорон близкого родственника, умершего от рака, – очень жалко, но и некоторое облегчение: слишком мучительно он умирал”. – “Давайте, С[арра] В[ладимировна], лучше считать, что мы его заморозили за большие деньги и ищем лекарство от рака”».

Далее М.О. Чудакова сообщает, что лишь благодаря стойкости С.В. Житомирской в 1976 году обзор был опубликован «в том самом виде, в котором был написан и осужден». Это правда. Но правда и то, что без настойчивости самой Мариэтты Омаровны и Константина Симонова, без поддержки некоторых сотрудников Отдела культуры ЦК КПСС, в частности Ю.Б. Кузьменко, сделать это было бы невозможно. Впрочем, история публикации обзора архива М. Булгакова и осуждения «Записок Отдела рукописей» представлена в заметке «Литературной газеты» в самом общем виде, что, конечно, понятно: и объем не позволял, и тема все же побочная. Да и некоторые детали могли быть Мариэтте Омаровне неизвестны.

А события, свидетелем и участником которых я был, развивались после поступления рукописи обзора архива следующим образом. В издательстве «Записки…» к производству готовила редакция литературы по библиотечному делу и библиографии. Заведующая этой редакцией Р.А. Кошелева, человек очень бдительный, более того, как я уже говорил, неуклонный проводник партийной линии, как только познакомилась с составом выпуска, сразу стала бить тревогу. Она знала о настороженном, мягко говоря, отношении ЦК КПСС и руководства Госкомиздата СССР к М.А. Булгакову и его творчеству. Хотя однотомник Булгакова и был издан в 1973 году «Художественной литературой», но почти весь тираж был отправлен за рубеж, и отечественному читателю он был практически недоступен. Так, во всяком случае, говорили в издательских кругах. Правда, тогда многие прекрасные произведения художественной литературы, не только романы М. Булгакова, были малодоступны и доставались лишь счастливцам. Я, например, не смог купить однотомник Булгакова даже по списку Специальной книжной экспедиции.

В то же время хорошо было известно, что в 1972 году председатель Госкомиздата СССР Б.И. Стукалин в отчетном докладе на партийно-хозяйственном активе отрасли по итогам 1971 года подверг «Книгу» жесткой идеологической критике за несколько, казалось бы, безобидных абзацев в книге В.Н. Ляхова «Очерки теории искусства книги» (М.: Книга, 1971). Об этом подробно рассказано в главке «Как Госкомиздат руководил издательским делом». Стукалин тогда обвинил работников «Книги» в «идейной неполноценности». Естественно, что Кошелева сразу же передала рукопись выпуска «Записок…» с обзором булгаковского архива директору издательства Телепину, а тот счел необходимым послать рукопись обзора в Госкомиздат СССР (в Главную редакцию общественно-политической литературы, в подчинении которой находилась «Книга») для того, чтобы комитет дал санкцию на публикацию такого взрывоопасного материала. При этом Телепину было известно от меня, что мне звонил инструктор Отдела культуры ЦК КПСС Юрий Борисович Кузьменко и просил не чинить препятствий публикации обзора, но Телепин хорошо усвоил принципы субординации, да и урок, преподнесенный Б.И. Стукалиным, был еще свеж в памяти. Отвечать-то будет не Кузьменко, а он, Телепин.

После того как мне позвонил Кузьменко, я прочитал обзор. Никаких существенных замечаний к его содержанию у меня не было. Единственное, о чем я говорил Житомирской и Чудаковой: почему бы прямо не написать об отношении Булгакова к советской власти (критически, конечно)? М.О. Чудакова старательно обходила это в обзоре. И С.В. Житомирская, и М.О. Чудакова в один голос старались убедить меня, что делать этого не следует, что это только усложнит публикацию обзора. Они меня не убедили, и я по наивности остался при своем мнении, которого, впрочем, им не навязывал. Мне казалось, что идейная, с советских позиций оценка мировоззрения М.А. Булгакова облегчит публикацию обзора и избавит издательство от придирок. Теперь я понимаю, что был не прав. Если бы это было сделано, у идеологических церберов непременно возникли бы вопросы: «А зачем, собственно, вообще публиковать обзор архива идейно чуждого нам писателя? Почему именно он заслужил такое внимание? Зачем вообще печатать что-то об антисоветских взглядах кого бы то ни было, да притом с явной симпатией к самому обладателю этих взглядов и к его творчеству?» В умении отыскать повод для идеологических нападок и госкомиздатовские, и цэковские начальники были большие мастера: в укор шло не то, так это.

Из Главной редакции общественно-политической литературы рукопись обзора перекочевала для оценки в Главную редакцию художественной литературы Госкомиздата, где ее прочитал заместитель главного редактора В. Туркин. С ним Кузьменко тоже побеседовал, и поэтому он не был настроен на разгром. Затем главный редактор Главной редакции общественно-политической литературы В.С. Молдаван созвал совещание, на котором Туркин изложил свои замечания, вполне частного характера. О невозможности публикации речи не было. Туркин поставил ряд условий, без выполнения которых обзор публиковать нельзя: издательство должно послать рукопись обзора В.Я. Виленкину, поскольку там речь идет о МХАТе, и в Министерство культуры СССР, чтобы выяснить, нет ли у них возражений против публикации обзора. Кроме того, исправить текст по тем мелким замечаниям, о которых он говорил. Все это на словах. Ни Туркин, ни Главная редакция предусмотрительно никаких письменных заключений издательству не дали. Во всяком случае, можно было понять так, что при выполнении определенных условий опубликовать обзор нам разрешают.

Но прошло не так много времени (мы еще не успели послать рукопись ни Виленкину, ни в Министерство культуры), как все вдруг резко переменилось. Каким-то образом о том, что готовится публикация обзора архива М. Булгакова, и о том, что ее поддерживает Кузьменко, узнал первый заместитель председателя Госкомиздата Ю.С. Мелентьев. Он и поставил заслон публикации. Прежде всего, он был возмущен вмешательством Кузьменко, тем, что тот действовал без согласования с руководителями комитета. Сказалось, возможно, и то, что Мелентьев до комитета был заместителем заведующего Отделом культуры ЦК КПСС, а Кузьменко – его подчиненным. Были произнесены гневные слова о том, что какой-то инструктор смеет командовать издательством через голову руководства комитета. Но главным все же было, вероятно, отношение Стукалина и Мелентьева к Булгакову как к идейно чуждому писателю. Так или иначе, на публикацию обзора было наложено вето, и мы вернули его в библиотеку.

А дальше произошло следующее. То ли потому, что Мелентьев привлек внимание комитетских деятелей к «Запискам Отдела рукописей», то ли просто в силу проводившегося Госкомиздатом систематического идеологического контроля за содержанием выпускавшихся книг, под пристальный критический взор попал выпущенный в 1973 году 34-й выпуск «Записок…». В нем были опубликованы дореволюционные письма О.Э. Мандельштама к В.И. Иванову. В письмах содержались неизвестные ранее стихи поэта. Казалось бы, такой находке можно только радоваться. Но иначе расценили ее в комитете.

Сегодня трудно представить себе, что хотя Мандельштам был тогда уже реабилитирован, упоминание его в печати все еще было если не под запретом, то, во всяком случае, вызывало подозрения. Да, уже вышел (с большими трудностями) однотомник Мандельштама в Большой серии «Библиотеки поэта», но редакторы Главлита по-прежнему следили, чтобы его имя звучало как можно реже, а в партийных органах к нему по-прежнему относились как к осужденному или, по крайней мере, как к писателю, чуждому советскому духу. Для сталинистов он все равно оставался врагом.

В один непрекрасный день созывается коллегия Главной редакции общественно-политической литературы. И коллегия рассматривает вопрос о грубых идейных ошибках издательства «Книга» и Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина в сборниках «Записки Отдела рукописей».

Что за ошибки? Чем провинились издательство и Отдел рукописей?

А тем, что опубликовали не включенные в том «Библиотеки поэта» стихотворения Мандельштама.

То есть именно тем, чем гордилась Житомирская, гордился Отдел рукописей. Еще бы: напечатаны письма с неопубликованными, неизвестными до сего времени стихотворениями замечательного поэта. Такова логика здравого смысла.

Иной была извращенная партийная логика. На коллегии нам объяснили, что состав тома Мандельштама в «Библиотеке поэта» рассматривался директивными органами (т. е. ЦК КПСС) и был утвержден, а мы посмели напечатать стихотворения, которые в утвержденный (разрешенный) состав не вошли, которые никто не рассматривал и к публикации не разрешал. Мы, мол, не имели на это никакого права. Результат – приказ Главной редакции общественно-политической литературы поставить на вид главному редактору, т. е. мне, «за ослабление идеологического контроля над содержанием “Записок Отдела рукописей”». Припомнили на коллегии, конечно, и попытку публикации обзора архива М.А. Булгакова, хотя это трудно было вменить в вину издательству: ведь директор представил рукопись обзора на заключение Главной редакции. Создавалось впечатление, что публикацией писем Мандельштама со стихотворениями воспользовались как поводом для того, чтобы поставить на место работников Отдела рукописей и его заведующую и отбить у издательства охоту поддерживать редакцию «Записок…».

Нападки на «Записки…» в комитете стоили С.В. Житомирской сначала должности их ответственного редактора, а затем и поста заведующей Отделом рукописей. Тогдашний директор библиотеки Н.М. Сикорский предпочел избавиться от сотрудницы, которая, на взгляд надзирающих идеологических ревизоров, исповедовала идейно-порочные взгляды, а к тому же была очень неудобной подчиненной – не умела и не хотела действовать по принципу «чего изволите» и бескомпромиссно отстаивала свои взгляды на работу отдела и на публикации в «Записках…». После коллегии ответственным редактором «Записок…» вместо Житомирской назначили заместителя директора библиотеки, а затем Сарру Владимировну вынудили и вовсе уйти из отдела. Проявив свою партийную сознательность, Сикорский нанес непоправимый вред и отделу, и библиотеке в целом, потому что те, кто сменил Житомирскую, уступали ей в широте знаний, в понимании задач отдела, в умении организовать научно-исследовательскую работу и привлечь к ней выдающихся ученых.

Что же касается меня, то взыскание никак не сказалось ни на моей работе, ни на моем положении. Думаю, что Главная редакция общественно-политической литературы больше демонстрировала борьбу с «идейными» отступлениями, чем боролась с ними всерьез. Наверно, Молдаван, как умный человек, все же понимал всю нелепость и вздорность требования запрашивать у директивных органов разрешение на публикацию каждого произведения Мандельштама. Одно дело целый сборник, совсем другое – письма с отдельными стихотворениями, тем более дореволюционного периода. Даже Главлит не стал к этому придираться. Но под давлением начальства и внешних сил Молдаван вынужден был показывать свою активность, однако ограничился бумажкой с приказом по Главной редакции, объявлявшей мне взыскание и вменявшей издательству в вину идейную нетребовательность при работе с «Записками…». Тогда я, правда, так не думал и ожидал неприятных последствий вроде понижения в должности или увольнения. Тем не менее на заседании коллегии я не каялся, а изображал непонимание, да и действительно не понимал, в чем моя вина. Только в том, что уважительно отношусь к творчеству Мандельштама? Но порока в этом ведь нет. Правда, с моей точки зрения, а не с точки зрения тех, кто затеял всю эту возню.

Самое интересное, что через три года, в 1976 году, в 37-м выпуске «Записок…» тот самый написанный М.О. Чудаковой обзор архива М.А. Булгакова, который незадолго до этого предавался анафеме и из-за которого пострадали Отдел рукописей и С.В. Житомирская, был все-таки напечатан. Выпуск стал предметом ажиотажного спроса. В ВААП посыпались запросы из разных стран с просьбой заключить контракт на издание в переводе. Знаю это потому, что из агентства звонили несколько раз в издательство с просьбой дать на это согласие, но нам приходилось переправлять представителя ВААП к заместителю директора библиотеки, поскольку знак охраны авторского права на «Записках…» стоял не издательства, а библиотеки. Кажется, библиотека такого согласия не давала.

Как именно Симонов и Чудакова добились своего, не знаю, но обзор опубликовали тогда, когда Мелентьева в комитете уже не было: он был назначен министром культуры РСФСР.

М.О. Чудакова закончила свою заметку в «Литературной газете» словами: «Вспоминать иногда о прошлом полезно для нашего будущего». Из солидарности с нею я и написал об этих печальных событиях в жизни издательства.

Каталог выставки изданий и графики издательства «Academia», или О том, как осторожного коня и зверь не берет

В выходных данных этого каталога, выпущенного издательством «Книга», год выпуска – 1980. А если заглянуть в выпускные данные, то нельзя не удивиться датам прохождения издания в производстве: Сдано в набор 02.08.77. Подписано к печати 08.07.80. А в книге всего 149 страниц.

Почему же так много времени понадобилось на то, чтобы подписать каталог к печати? Ведь в то время на производство книг гораздо большего объема уходило в среднем не более полугода. А тут целых три года.

Всему виной климат, но не природный, а идеологический.

Идея провести выставку и выпустить ее каталог принадлежала группе энтузиастов из созданного Московским городским отделением Общества книголюбов РСФСР научно-методического совета по выставкам: прежде всего Марку Владимировичу Рацу, доктору геолого-минералогических наук и крупному библиофилу, сопредседателю Российской ассоциации библиофилов, и Юрию Александровичу Молоку, кандидату искусствоведения, профессиональному редактору и большому знатоку графики, книги и книжного искусства. Московские книголюбы располагали всем, что нужно для издания каталога, без которого они не мыслили выставки. Они подготовили оригинал, отделение запаслось бумагой, у него были средства на издание, договоренность с типографией. Не хватало только разрешения московского цензурного ведомства – Мособлгорлита – на печать и выпуск каталога в свет. Но в разрешении-то книголюбам и отказали. Отказали потому, что по установленному тогда порядку правом выпускать издания, минуя издательства (формула не моя, а принятая в нормативных документах), обладали считаные организации, в число которых организация московских книголюбов не входила.

Пришлось им идти на поклон в Центральное правление Всесоюзного общества книголюбов (ЦП ВОК), издания которого выпускала на заказных началах «Книга». Правда, сначала план выпуска изданий ЦП ВОК на ближайший год должна была утвердить коллегия Госкомиздата СССР. Не стоило бы посвящать читателя в эту механику (с ее помощью Комитет по делам издательств пытался поставить заслон выпуску необязательных ведомственных изданий), но именно из-за нее возникли препятствия, надолго задержавшие выпуск каталога, а значит, и выставку.

Издательская комиссия ЦП ВОК, возглавляемая заместителем председателя правления Е.С. Лихтенштейном, ученым секретарем Редакционно-издательского совета Президиума АН СССР, а до того главным редактором Издательства АН СССР (ставшего потом «Наукой»), не рекомендовала издательству и московской организации книголюбов выпускать каталог, не получив на это согласия директивных органов, т. е. Отдела пропаганды ЦК КПСС.

Почему?

Казалось бы, издательство «Academia» вписало в историю советского книжного дела и историю советской культуры замечательные страницы. Его издания стали эталоном тщательной редакционно-издательской подготовки. Оно привлекло к созданию книг лучшие культурные и научные силы страны. С ним сотрудничали Е.А. Гунст, В.М. Жирмунский, М.Л. Лозинский, Ю.Г. Оксман, Ф.А. Петровский, А.А. Смирнов, Ю.Н. Тынянов, Б.М. Эйхенбаум и многие-многие другие.

Это издательство прославилось такими шедеврами мирового книжного искусства, как «Vita nuova» Данте и «Рассказы о животных» Льва Толстого в оформлении и с гравюрами В.А. Фаворского, «Евгений Онегин» с иллюстрациями Н.В. Кузьмина. Книги этого издательства оформляли и иллюстрировали Н.П. Акимов, Н.И. Альтман, В.Г. Бехтеев, А.Д. Гончаров, Г.Д. Епифанов, Г.А. Ечеистов, В.И. Конашевич, Ф.Д. Константинов, А.И. Кравченко, Н.И. Пискарев, С.М. Пожарский, Г.Г. Филипповский, Л.С. Хижинский. Что ни имя, то классик книжной иллюстрации или книжного оформления либо и того, и другого.

Показать профессионалам и любителям издательские творения, которые могут во многих отношениях служить образцами, значило содействовать повышению современной книжной культуры. Опыт издательства «Academia» бесценен. Какие могли быть сомнения в пользе выставки изданий и графики такого замечательного издательства?

Но на беду московских библиофилов, издательство «Academia» последние несколько лет, до того как оно было ликвидировано (влито в Гослитиздат), возглавлял не кто иной, как «враг народа» Л.Б. Каменев.

Лихтенштейн, человек искушенный, знал отношение к Каменеву в партийных верхах. Хотя расстрел последнего был признан незаконным, его роль в истории компартии расценивалась негативно. Достаточно процитировать учебник «История Коммунистической партии Советского Союза» (3-е изд., доп. М., 1970), где в связи с постановлением ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» сказано: «Генеральная линия партии подвергалась яростным нападкам со стороны фракционеров, оппортунистов слева и справа. <…> В условиях ожесточенных атак империалистических государств советскому обществу приходилось идти на некоторые временные ограничения демократии» (с. 577). С одной стороны, в учебнике осуждался культ личности Сталина, с другой – все беззакония списывались на него и руководителей НКВД/КГБ и утверждалось, что «политика, проводимая партией, была правильной» (с. 578). Так что выставка изданий и графики руководимого Каменевым издательства и выпуск ее каталога при такой эквилибристике партийных историков вполне могли подвергнуться жесткой критике как идеологически ошибочные акты. Именно поэтому требовалось, по мнению Е.С. Лихтенштейна, заручиться согласием Отдела пропаганды ЦК КПСС.

На мой взгляд, это была излишняя перестраховка: имя Каменева не упоминалось ни в предисловиях, ни даже в библиографических описаниях книг, хотя ему принадлежали вступительные статьи к некоторым из них. К тому же устное согласие какого-либо ответственного сотрудника Отдела пропаганды ЦК КПСС ни от чего не защищало. Но Лихтенштейн твердо стоял на своем. И Центральное правление ВОК предпочло подстраховаться.

Тогда меня очень удивляла сверхосторожность Лихтенштейна, и я относил ее к желанию Ефима Семеновича продемонстрировать свою сверхосведомленность, знание того, что нам, простым смертным, неведомо, но на чем он, издательский зубр, давно зубы проел. Некоторый форс ему был свойствен. Хотя, конечно, и многие годы работы главным редактором такого издательства, как «Наука», не могли не сказаться. Сейчас я начинаю думать, что вдобавок, может быть, бывший главный редактор Издательства Академии наук ревновал к успеху и славе издательства с близким названием – «Academia». Главное, однако, было в громадном, несопоставимом с моим опыте Лихтенштейна, заставлявшем его действовать в согласии с пословицей «Осторожного коня и зверь не берет». Ефим Семенович лучше понимал, как рассуждают сталинисты, продолжающие находиться у власти. Логика идеологического начальства была незамысловатой и вполне применимой к изданию каталога. Раз издательством руководил Каменев, значит, на идейно-политическом содержании книг не могла не сказаться «предательская» сущность директора. А отсюда неизбежно следует, что действия тех, кто выставкой и каталогом прославляет это издательство, нельзя истолковать иначе, кроме как реабилитацию Каменева, как признание ошибочным его осуждение партией. Для меня эта логика тогда была недоступна, поскольку положительные качества выставки и каталога настолько перевешивали возможные надуманные обвинения, что последние казались пустяком. Лихтенштейну такая опрометчивость свойственна не была.

На встрече руководства издательства с председателем правления Московского городского отделения ВОК РСФСР Я.Н. Засурским, бессменным деканом факультета журналистики МГУ, договорились, что именно он проконсультируется с Отделом пропаганды ЦК КПСС. Однако он не спешил выполнять обещание. Время уходило, а без каталога научно-методический совет не считал возможным провести выставку.

Рац по четыре раза в неделю звонил Засурскому, чтобы побудить его действовать. Разговор начинал приобретать резкий характер, хотя чаще Рацу приходилось беседовать с секретарем декана, чем с ним самим. Все же его настойчивость в конце концов принесла плоды: Я.Н. Засурский выбрался в Отдел пропаганды. Никаких возражений выставка и ее каталог там не вызвали.

Каталог вышел, и выставка состоялась, хотя и с большим запозданием. И каталог, и выставка имели успех, стали событием в культурной жизни страны. И устои от этого не расшатались.

Книги об издательских историях, связанных с царской цензурой, или У страха глаза велики

Одной из задач издательства «Книга» был выпуск популярных книг о судьбах замечательных литературных произведений – их творческой, издательской, книготорговой, читательской истории. Это направление очень поддерживал директор издательства М.Я. Телепин, которому такого рода сюжеты были очень близки как любителю книги и как человеку, который постоянно посещал разные библиофильские кружки и искренне верил в высокую политически-просветительскую миссию издательства «Книга».

Именно поэтому он приветствовал выпуск серии «Судьбы книг» и книг, к ней примыкающих. На обложке и титульном листе первого выпуска («Книга, ходившая в народ» Ю. Пищулина, вышла в 1967 году) заглавия серии еще не было, стоял лишь девиз «Книги имеют свою судьбу» (Habent sua fata libelli). Вторым выпуском серии издательство считало книжечку Е.Н. Дунаевой «Декабристы и книга», хотя в ней это никак не обозначено. А третьим должна была стать книжечка, рассказывающая о нелегком пути к читателю комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Написали ее А.И. Гладыш и Т.Г. Динесман. Но на свою и нашу беду, они назвали ее «Вопреки цензуре», так как пьеса Грибоедова долгое время в обход цензуры распространялась в списках. На этом выпуске уже стояло заглавие серии – «Судьбы книг». Дальнейшие события показали, что его в полной мере можно отнести не только к пьесе А.С. Грибоедова, но и к очерку А.И. Гладыш и Т.Г. Динесман.

Как только подписанные издательством в печать корректурные листы этой книжечки попали в Главлит, она стала подниматься по ступенькам цензурной иерархии и достигла ее вершины – председателя Главлита Романова. Тот позвонил нашему директору Телепину, своему однокашнику по предвоенной Высшей партийной школе при ЦК КПСС, и стал выговаривать ему за политическую близорукость, объяснять, что отмена цензуры – один из лозунгов-требований контрреволюционных, антисоветских сил в Польше и Чехословакии, и выпуск такой книги будет воспринят как поддержка этих сил в нашей стране. Приближался 1968 год, и Главлит был начеку. Телепин пытался возражать: это же вопреки царской цензуре, это же о цензурном преследовании классической пьесы, одной из вершин русской драматургии. Какая, мол, здесь может быть политическая подоплека? Ничего не помогало. Конечно, заглавие книги привлекло к ней особое внимание. Однако нельзя быть вовсе уверенным, что эта книга могла выйти в 1968 году и с иным заглавием. Посоветовавшись в Комитете по печати, Телепин счел за благо отозвать корректурные листы из Главлита и приостановить издание. И в 1968 году вышла лишь одна книга серии – «Из равелина» В.Г. Смолицкого (о книге Н.Г.Чернышевского «Что делать?»).

Компанию книжечке «Вопреки цензуре» составили еще две книги: «Сквозь “умственные плотины”» В.Э. Вацуро и М.И. Гиллельсона (о книгах и прессе пушкинской поры) и «Не продается вдохновенье» А.И. Ваксберга (сборник очерков о судебных делах против книг, писателей, литературы).

В первой немалое число страниц было посвящено цензурным уставам и взаимоотношениям писателей и цензуры во времена Пушкина, во второй некоторые очерки живописали судебные процессы, связанные с цензурным запретом выпущенных книг.

Главлит передал корректурные оттиски всех трех книг в Отдел пропаганды ЦК КПСС, и там совместно с Комитетом по печати было решено, что выпускать их в 1968 году никак нельзя. Первые две были отложены до лучших времен, а относительно книги Ваксберга была достигнута договоренность с Главлитом и Комитетом по печати, что, если те очерки, которые связаны с цензурными преследованиями, будут исключены, ее можно издать. Автор предложил быстро заменить эти очерки другими, и предложение это ни в издательстве, ни в Комитете по печати каких-либо возражений не встретило. Издательство было заинтересовано сохранить первоначальный объем книги ради выполнения плановых показателей.

Когда через 22 года, в 1990 году, издательство «Книга» все же выпустило сборник очерков Ваксберга «Не продается вдохновенье», автор предпослал очеркам темпераментно написанный текст «Вместо предисловия», озаглавленный им «Извлекаем уроки, или Двадцать лет спустя». В этом тексте он по памяти попытался восстановить все, что сопутствовало остановке его книги в 1968 году. Видимо, память его несколько подвела. Он пишет:

Многие очерки… к тому времени уже были опубликованы и, значит, стали достоянием гласности. Поэтому вместе с издательством мы предложили оставить в книге хотя бы их. Увы, безрезультатно: по дошедшим до меня сведениям, было отвечено, что, дескать, порознь они не так уж опасны, но вот собранные вместе…

Тогда лишь для того, чтобы дать возможность издательству компенсировать понесенные затраты, предложили совсем уж невинное: издать брошюрку, включив в нее только те очерки (их оказалось четыре), которые не вызвали на полях вообще ни одной пометки. Не прошло даже это.

На самом деле, хотя варианты издания, описываемые Аркадием Иосифовичем, обсуждались, издательство всерьез настроилось выпустить сборник с заменой непроходных очерков другими. Автор представил аннотации новых очерков. Телепин, просмотрев их, согласился заключить с автором то ли дополнительное соглашение, то ли новый договор. Редакция подготовила соответствующий документ, по которому автор взамен одних очерков обязался представить за короткий срок другие, а издательство – выпустить сборник очерков «Не продается вдохновенье» в новом составе. Завизированный всеми службами издательства, в том числе и мною как главным редактором, договор был передан директору издательства. Тому оставалось только утвердить его, но он стал тянуть с подписью, никак этого не объясняя.

Истинных причин сейчас не установишь. Но можно догадаться, что удерживало руку Телепина.

Во-первых, он был напуган нажимом Романова, наслушался многого в Комитете по печати и в Отделе пропаганды ЦК КПСС по поводу нападок на цензуру, и его терзали сомнения относительно идейных пристрастий автора.

Во-вторых, ему, вероятно, еще раз намекнули, что у книг издательства многовато авторов нерусской национальности.

В-третьих, и внутри издательства находились доброхоты, мучительно страдавшие от того, что приходится выпускать книгу автора с такой неблагозвучной фамилией, которую многие из них и произнести толком не могли и по аналогии с известным им айсбергом переиначивали непременно в Вайсберга. Среди них большое влияние на директора имел его заместитель по производству Горелов, о котором я подробно рассказал выше.

Так или иначе, но Телепин держал договор у себя. Время шло. Ваксберг, не решаясь без договора начинать работу над новыми очерками, испытывал и нетерпение, и недоумение. Придя в издательство, чтобы выяснить, в чем причина затяжки, и переговорив со мной (а я ничего внятного сказать ему не мог), он решил выяснить непосредственно у Телепина, почему тот не подписывает новый договор: ведь автор, чтобы спасти книгу, пошел навстречу всем предложениям издательства. При разговоре этом я не присутствовал, но, видимо, шел он на высоких тонах: автор был возмущен, а издатель злился, сознавая, что неправ. Все кончилось полным разрывом.

Дальнейшие действия А.И. Ваксберга были предсказуемы. Получив от издательства только 60 % гонорара, он, как только истек срок издания книги по договору, подал в суд иск о взыскании с издательства оставшихся 40 % гонорара, и суд иск этот удовлетворил. М.Я. Телепин, будучи человеком злопамятным и чувствуя себя оскорбленным, уже ни в коем случае не мог пойти на выпуск книги, несмотря на то что все затраты по изданию превращались в неоправданные убытки, вина за которые падала главным образом на него самого. Тем не менее он добился прекращения издания и списания затрат в убыток.

Думаю, что если бы А.И. Ваксберг проявил некоторую сдержанность, а не стремился немедленно восстать против несправедливости и глупости, книга его наверняка вышла бы гораздо раньше. Об этом говорит дальнейшая история двух других книг, которые в 1968 году постигла та же участь, что и книгу А.И. Ваксберга.

Страницы: «« ... 7891011121314 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Любовь, Парнас и Ловелас! Как одолеть нам тот соблазн, Когда девиц прекрасных лица К себе влекут нас...
Вы – бывший офицер спецназа ГРУ и у вас отсутствуют ноги, потерянные во славу Отчизны. Что бы сделал...
Эта книга написана коллективом преподавателей бизнес-школ специально для тех, кто мечтает реализоват...
В книге рассказывается об упрощенной системе налогообложения, ласково называемой «упрощенкой». Это с...
Настоящая книга очерков истории Петрограда в годы Гражданской войны, не сгущая краски, показывает тр...
Сколько человек раньше могли узнать о плохом товаре или некачественной услуге? Лишь несколько друзей...