История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I Коллектив авторов

2.2.22. Ход военных действий в 1918–1919 гг. Красная армия и Белые армии

С весны 1918 г. развернулись боевые действия на Севере, Востоке и Юге России. Основу большевицких вооруженных сил составляли отряды Красной гвардии из добровольцев и неорганизованные рабоче-крестьянские формирования. Военные действия на Дону и Кубани показали их низкую боеспособность. С июня 1918 г. Красная армия стала создаваться на основе всеобщей воинской повинности, перейдя к нормам регулярной армии. Тактика военных действий 1918–1920 гг. ломала сложившиеся стереотипы. Гражданская война стала маневренной, сплошных линий фронта не было, решающее значение имели захват инициативы, внезапность.

Южное направление

Отступление добровольцев от Екатеринодара вовсе не означало неудачу похода. Поражение под стенами кубанской столицы восполнялось тем, что добровольцы, вернувшись на Дон, принесли с собой веру в возможность борьбы, и эту веру они вливали в сердца тех, кто её потерял. Добровольческая армия, возвратившись на Дон из 1-го Кубанского похода, стала готовиться на неоккупированной немцами территории к новому выступлению. Перед командованием армии встал вопрос о выборе операционного направления. Главная цель – освобождение Москвы и свержение большевицкой власти – не вызывала сомнений ни у кого. Но пути её достижения видели различно. Некоторые настаивали на немедленном движении Добровольческой армии совместно с донцами на Царицын, который, помимо возможности установления связи с уральскими казаками, мог дать добровольцам независимую от казачьих областей базу (там имелись пушечный и снарядный заводы и громадные запасы военного имущества). На Волге можно было также рассчитывать и на сочувственное настроение населения Саратовской губернии, в которой к тому времени уже были восстания против большевиков. Но генерал Деникин поставил ближайшей задачей армии освобождение Задонья и Кубани, обосновывая это тем, что Добровольческую армию связывало нравственное обязательство перед кубанцами, пошедшими с добровольцами прежде всего для того, чтобы освободить свои станицы.

Свидетельство очевидца

«Итак – на Кубань! Стратегически план операции заключался в следующем: овладеть Торговой, прервав там железнодорожное сообщение Северного Кавказа с Центральной Россией; прикрыв затем себя со стороны Царицына, повернуть на Тихорецкую. По овладении этим важным узлом Северо-кавказских дорог, обеспечив операцию с севера и юга захватом Кущевки и Кавказской, продолжать движение на Екатеринодар для овладения этим военным и политическим центром области и всего Северного Кавказа… Нас было мало: 8–9 тысяч против 80—100 тысяч большевиков. Но за нами было военное искусство… В армии был порыв, сознание правоты своего дела, уверенность в своей силе и надежда на будущее», – писал генерал Деникин.

23 июня 1918 г. Добровольческая армия выступила во II Кубанский поход. На Северном Кавказе действовали Красные войска числом около 100 тыс., под командой Ивана Лукича Сорокина (убитого в ноябре своими же). Деникин перед походом запретил убивать пленных. Теперь расстреливали комиссаров и коммунистов, а другим пленным предлагали служить в Белых частях.

Позднее, в ноябре 1918 г. генерал Деникин издал приказ офицерам Русской армии, пошедшим служить большевикам, в котором, в частности, говорилось: «Всех, кто не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждёт проклятие народное и полевой суд Русской армии – суровый и беспощадный». Офицеров, пошедших на службу к Красным, судили военно-полевым судом, как изменников, но, учитывая вынужденный характер их согласия служить большевикам, не казнили, но рядовыми определяли в Белые полки.

Свидетельство очевидца

22 июня 1918 г. генерал Деникин писал жене: «Операция развивается как по нотам. Завтра – новый бой: взятие крупного большевицкого центра Белой Глины… Хотел быть жестоким и не выполнил обещания. Объявил прощение всем глупым вооруженным людям, дерущимся против меня: стекаются сотнями и сдают оружие… Среди грозной обстановки, жестокой и беспощадной борьбы – не черствеет почему-то сердце и так хочется ласки и покоя. Только. Как единственной награды за Крестный путь».

Историческая справка

в этих словах марша Алексеевского (Партизанского) ударного полка, кадр которого составляли в основном юнкера, кадеты, студенты и даже гимназисты, отражён настрой, с которым шли в те дни добровольцы.

26 июня завязался упорный бой за станцию Шаблиевская. Её штурмовала дивизия генерала Маркова. Станция была взята, но в этом бою случайным разрывом снаряда генерал Марков был смертельно ранен. Гибель прославленного героя оплакивала вся армия. По свидетельству генерала Деникина, последними словами генерала Маркова, обратившегося к склонившимся над ним офицерам, были: «Прощайте, господа… Вот видите, то вы умирали за меня, а сейчас я умираю за вас…» 1-й Офицерский полк, которым командовал в Ледяном походе генерал Марков, с этого дня получил имя 1-го офицерского генерала Маркова полка.

Историческая справка

Сергей Леонидович Марков. Генерал-лейтенант. Родился в 1878 г. в Санкт-Петербургской губернии в семье офицера, потомственного московского дворянина. Окончил 1-й Московский кадетский корпус и поступил в Константиновское артиллерийское училище. Из училища был с блестящим результатом выпущен в Лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду. Затем выдержал конкурс и поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. Окончил по первому разряду два класса и дополнительный курс и «за отличные успехи в науках» был произведён в штабс-капитаны. В 1904 г., только завершив обучение в Академии, по собственному желанию отправился на маньчжурский фронт. Был награждён многими боевыми орденами, в том числе орденом Св. Владимира 4-й степени.

С 1911 г. подполковник Марков стал штатным преподавателем Николаевской военной академии, где читал курс истории военного искусства периода Петра I, помимо Академии Марков преподавал в Павловском и Михайловском артиллерийском училищах тактику, военную географию и русскую военную историю. Был произведён в декабре 1913 г. в полковники. Великая война свела Маркова с Деникиным. В 1914 г. Марков становится начальником штаба «Железной» дивизии генерала Деникина на Австрийском фронте, а с марта 1915 г. – командиром 13-го стрелкового полка в дивизии генерала Деникина. С тех пор, как писал Деникин, «со своим славным полком Марков шёл от одной победы к другой. (…) Он не жил, а горел в сплошном порыве». Марков всегда находился во главе своих стрелков, с которыми сроднился, многих знал в лицо, вдохновлял их личным примером мужественного служения. Марков стал Георгиевским кавалером. В декабре 1915 г. за боевые отличия Марков был произведён в генерал-майоры. В 1916 г. Марков назначен в Кавказскую армию начальником штаба 22-й Кавалерийской дивизии. После возвращения с фронта Марков вновь читал лекции в Николаевской военной академии.

После Февральской революции Марков – 2-й генерал-квартирмейстер штаба Верховного Главнокомандующего, с мая 1917 г. начальник штаба Западного фронта, а с августа 1917 г. начальник штаба Юго-Западного фронта. Генерал Марков поддержал выступление генерала Корнилова в августе 1917 г., был арестован и отправлен в Быховскую тюрьму. В середине декабря 1917 г. Марков прибыл в Новочеркасск. Активно участвовал в формировании Добровольческой армии. Его деятельность отличалась бескомпромиссным служением идеалам патриотизма, воинского долга и офицерской чести. Он отличался подчёркнутой скромностью, даже аскетизмом, деля со своими подчинёнными все тяготы походов.

С января 1918 г. Марков был назначен начальником штаба 1-й Добровольческой дивизии, а в феврале стал командиром Сводно-офицерского полка и затем командиром 1-й Отдельной пехотной бригады. С июня – начальник 1-й пехотной дивизии. «Не раз и не два в ужасном безлюдье сами собой приходили на ум мысли – нет Маркова…» – так с горечью пишет Антон Иванович Деникин о безвременной смерти своего близкого друга и соратника по тяжелым боям Великой и Гражданской войн.

В октябре 2003 г. в городе Сальске Ростовской области генералу Маркову был открыт памятник, ставший первым памятником Белому генералу в послекоммунистической России.

14 июля начался штурм станции Тихорецкой, являвшейся крупным железнодорожным узлом. Большевики были разбиты и отступили к Екатеринодару. В течение месяца на просторах Юга России кипели бои, и главная стратегическая цель была достигнута: 100-тысячная Красная армия Сорокина была отрезана от Таманской армии Ковтюха. Большевиков разбивали по частям. Именно этот маневр позволил генералу Деникину нанести поражение армии Сорокина и 14 августа 1918 г. освободить Екатеринодар.

Свидетельство очевидца

«Красные были всегда многочисленнее нас, – писал участник 2-го Кубанского похода поручик Сергей Мамонтов, – но у них не было дисциплины и офицеров, и нам всегда удавалось их бить. Патроны они получали со складов Кавказского фронта, но плохо сумели организовать доставку, и часто патронов у них было мало, как и у нас. Но Красные, менее дисциплинированные, расходовали патроны в начале боя, наши же сохраняли их под конец».

Один за другим Белые отбивали города, станицы, железнодорожные узлы. После Екатеринодара были освобождены Ставрополь и Новороссийск. С выходом из войны Турции 30 октября открылись Босфор и Дарданеллы и в Новороссийск начала поступать помощь союзников по Антанте – оружие, обмундирование, боеприпасы, новейшая техника – танки, самолеты. После взятия Ставрополя в продолжение ещё двух месяцев, в тяжелых боях, преодолевая упорное сопротивление 75-тысячной 11-й армии Красных, 25-тысячная Кавказская группа Добровольческой армии под командованием генерала В. З. Май-Маевского продолжала выполнять поставленную задачу, освобождая Северный Кавказ и занимая западное побережье Каспийского моря. Большое количество оружия и боеприпасов досталось Белым после капитуляции в ноябре 1918 г. остатков XI армии РККА.

Свидетельство очевидца

В бою под селом Белая Глина погиб любимый командир 1-го Дроздовского полка, георгиевский кавалер за Русско-японскую войну, полковник Михаил Антонович Жебрак-Русанович. «Мы заняли Великокняжескую, Николаевскую, Песчанокопскую, подошли к Белой Глине, – пишет Антон Туркул, – и под Белой Глиной натолкнулись на всю 39-ю советскую дивизию, подвезённую с Кавказа. Жебрак сам повёл в атаку 2-й и 3-й батальоны. Наш 1-й батальон был в резерве.

Мы прислушивались к бою. Ночь кипела от огня. Ночью же мы узнали, что полковник Жебрак убит со всеми чинами его штаба. На рассвете поднялся в атаку наш 1-й батальон… Командир пулемётного взвода 2-й роты поручик Милентий Димитраш заметил в утренней мгле цепи большевиков… Красные собирались нас атаковать. Димитраш – он почему-то был без фуражки, я помню, как ветер трепал его рыжеватые волосы, помню, как сухо светились его зеленоватые рысьи глаза, – вышел с пулемётом перед нашей цепью. Он сам сел за пулемёт и открыл огонь… Корниловцы уже наступали во фланг Белой Глины. Мы тоже пошли вперёд. 39-я советская дрогнула… Потери нашего полка были огромны. В ночной атаке 2-й и 3-й батальоны потеряли больше четырёхсот человек. Семьдесят человек было убито в атаке с Жербаком, многие, тяжело раненные, умирали в селе Торговом, куда их привезли… В поле, где только что промчался бой, на целине, заросшей жёсткой травой, утром мы искали тело нашего полковника Жебрака. Мы нашли его среди тел девяти офицеров его верного штаба. Командира едва можно было признать»… Полковника Жебрака Красные взяли ещё живым, били прикладами, пытали, жгли на огне… Его запытали.

«Если бы не вера в Дроздовского и в вождя Белого дела Деникина, – пишет Туркул, – если бы не понимание, что мы бьёмся за человеческую Россию против всей бесчеловеческой тьмы, мы распались бы в ту зловещую ночь и не встали бы никогда. Но мы встали. И через пять суток, ожесточённые, шли в новый бой на станицу Тихорецкая, куда откатилась 39-я советская. В голове шёл 1-й солдатский батальон, наш Белый батальон, только что сформированный из захваченных Красных. Среди них не было старых солдат, но одни заводские парни, чёрнорабочие, бывшие красногвардейцы… все они радовались плену и уверяли, что советчина… им осточертела, что они поняли, где правда».

Бывшие красноармейцы и впредь бесстрашно сражались в рядах Белой армии. За ту блестящую атаку они заслужили похвалу Дроздовского. Их батальон был переименован в 1-й пехотный солдатский полк, а позже ему было передано знамя 83-го Самурского полка и полк стал именоваться Самурским. «Полнота веры в наше дело преображала каждого из нас. Она нас возвышала, очищала. Каждый как бы становился носителем общей правды. Все пополнения, приходившие к нам, захватывало этим вдохновением. Мы каждый день отдавали кровь и жизнь», – писал Туркул.

В середине 1918 г. на Северном Кавказе тлеющий огонь Гражданской войны превратился в бушующее пламя. Люди начинали понимать, что такое большевизм. На Кавказе рядом с аулами горцев раскинулись станицы Терского и Кубанского казачьих войск. Столетия казаков и горцев связывали сложные отношения: от дружески-родственных до враждебных. И все, как хорошее, так и плохое, вышло наружу с удесятерённой силой в дни Гражданской войны. В первой половине июня 1918 г. восстали казаки Пятигорского отдела под командованием полковника Константина Агоева, георгиевского кавалера за Великую войну. В конце июня состоялся казачий съезд в Моздоке, который заявил о полном разрыве с большевиками. Терские казаки боролись на восьми фронтах, причём не только с большевиками, но и с горцами. Чеченцы и ингуши поддержали большевиков, а осетины, кабардинцы и черкесы – Белых. Поощряя национальную вражду, большевики привлекали в свои ряды чеченцев и ингушей, обещая им крупное денежное вознаграждение и земли своих врагов. Кончилось дело тем, что, взяв деньги и все разграбив, чеченцы и ингуши разошлись по своим аулам. Позднее чеченцы и ингуши восстали против большевиков и частично влились в ряды Белых. После ухода Белых с Кавказа они десятилетиями будут, проклиная тот свой кратковременный союз с большевиками, вести в горах непримиримую партизанскую войну против коммунистов.

Фронтом у станицы Прохладная, где наступали главные силы большевиков, командовал офицер-осетин Эльмурза Мистулов, георгиевский кавалер за Русско-японскую войну. В годы Первой Мировой он сражался на Кавказском фронте, командуя казачьей бригадой. На Терскую область Красные наступали с четырёх сторон, но казаки героически сражались с многократно превосходящими силами противника. 12 августа большевицкая власть города Грозного приказала разоружиться Грозненской станице. Казаки ответили отказом, и закипели бои в самом городе. Станица Боргустанская, находящаяся на стыке двух войск – Терского и Кубанского, на склонах Боргустанского хребта, вела борьбу в одиночестве. Храбрым её жителям не впервой было встречаться в бою с горцами. Всю Кавказскую войну XIX века она была форпостом борьбы с Шамилем. «Мы не терцы, не кубанцы, мы – лихие Боргустанцы», – говорили о себе казаки этой станицы. Командовал боргустанцами полковник Скобельцын. Несколько раз оставляя станицу, казаки вновь с боя брали её, пока дождались помощи от центра восстания.

Уже в конце мая 1918 г. полковник Андрей Григорьевич Шкуро, бежавший из тюрьмы Кисловодска, сформировал недалеко от города вместе с полковником Яковом Слащёвым, бывшим командиром лейб-гвардии Финляндского полка, партизанский отряд из пятнадцати человек. На весь отряд было лишь четыре винтовки и два револьвера. С этими малыми силами они освободили станицу Суворовскую, Бекешевскую и ряд других. За короткое время отряд разросся до нескольких сотен человек и овладел рядом городов в южном Ставрополье. Шкуро был произведен в генерал-майоры, его дивизия влилась в Добровольческую армию.

В середине мая вспыхнуло восстание кубанских казаков на Таманском полуострове. Там жили казаки-черноморцы, потомки запорожцев, традиционно служившие в Таманском и Уманском полках Кубанского казачьего войска. В годы Великой войны они сражались на Кавказском фронте. Теперь, как и терцам, им пришлось сражаться с армией Ковтюха. Но если в Терском войске было единство, обусловленное в основном необходимостью борьбы с красными горцами, то в Кубанском войске единства не было. На Тамани ряд станиц объявили нейтралитет, а некоторые даже перешли на сторону большевиков. Все это привело к тому, что казаки должны были эвакуироваться в Крым, где находились тогда части Германской армии, которые, высадив десант на Тамани, прогнали из казачьих станиц большевиков.

Донская армия в июле и сентябре 1918 г. пыталась взять Царицын. Его защищали 42 тысячи войск под командой К. Е. Ворошилова и И. В. Сталина. При третьей попытке в январе 1919 г. казаки ворвались в предместья, но к тому времени немцы ушли с Украины. Красные оттуда ударили в тыл Донской армии, и значительная ее часть разбежалась. Казаки верхнедонских станиц отказались сражаться против Красных. Атаман Краснов, который в своей политике делал ставку на Центральные державы, ушел 2 февраля 1919 г. в отставку. Новым Донским атаманом большой войсковой круг избрал генерал-лейтенанта Африкана Петровича Богаевского. На Рождество 1918/19 г. для осуществления единого командования генерал Деникин по соглашению с атаманами Донского и Кубанского войск вступил в командование всеми сухопутными и морскими силами, действующими против большевиков на Юге, приняв должность Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. (ВСЮР). При главкоме ВСЮР было образовано Особое совещание, ставшее зачатком гражданского правительства. В нем главную роль играли члены КДП. Генерал Деникин официально признал адмирала Колчака Верховным Правителем России и объявил, что подчиняется всем его приказам.

Продвигаясь с боями на восток к Каспийскому морю, Белые сильно теснили Красных. Один за другим освобождались города: Георгиевск, Моздок, Кизляр. В начале февраля генерал Павел Шатилов вошёл в Грозный, а затем, после ожесточённых уличных боев, продолжавшихся семь дней, дивизия генерала Шкуро и пластунская бригада генерала Александра Геймана освободили Владикавказ. Северо-Кавказская операция Добровольческой армии закончилась. В пределах Северного Кавказа не осталось ни одной операционной группы Красных войск. «Сопротивление Северо-Кавказской армии было сломлено. Красноармейцы распылились. На своей русской земле, не смея заходить в станицы, они шли по железнодорожным путям и тысячами гибли от холода, голода и тифа. Так бесславно гибли те, которые еще недавно громили турецкую армию и штурмом брали Эрзерум», – описывал Михаил Левитов конец XI (Таманской) Красной армии. К середине февраля 1919 г. Кавказская Добровольческая армия, имея обеспеченный и относительно мирный тыл, получила возможность повернуть на север для «похода на Москву».

Перед Главнокомандующим Вооруженными силами Юга России встал вопрос: направить ли главные силы на взятие Царицына и тем самым бросить на произвол судьбы Дон и оставить большевикам Донецкий бассейн, или же, не оставляя Царицынского направления, сохранить во что бы то ни стало каменноугольный бассейн, этот важнейший плацдарм для будущего наступления на Москву, и не дать погибнуть Дону.

Генерал Деникин остановился на втором решении, и с февраля 1919 г. с Северного Кавказа на Дон потянулись кубанские и терские дивизии. С конца февраля началось жестокое противостояние в Донецком бассейне. Красные, несколько раз переходившие в наступление, даже имея первоначальный успех, неизменно отбрасывались в исходное положение пехотой и бронепоездами, добровольцами генерала Май-Маевского и кубанцами Шкуро.

В марте 1919 г. вспыхнуло восстание казаков Верхне-Донского округа. В течение трёх месяцев казаки сражались с превосходящими силами большевиков, нанося им одно поражение за другим. В конце мая восставшие соединились с основными силами Донской армии.

Начало мая 1919 г. стало поворотным моментом в судьбе Вооруженных сил Юга России. Большевицкий фронт дрогнул, и все Белые армии Юга – от Каспийского до Черного морей, – перешли в наступление. «Май 1919 г., – вспоминал Туркул. – Само сочетание этих двух слов вызывает как бы прилив свежего дыхания. Начало большого наступления, наш сильный порыв, когда казалось, что с нами поднимается, докатится до Москвы вся живая Россия, сметая советскую власть. Я вижу их всех, моих боевых товарищей, их молодые улыбки, весёлые глаза. Я вижу нашу сильную светлую молодёжь, слышу её порывистое дыхание, то взрывы дружного пения, то порывы „ура“».

Кавказская армия генерала П. Н. Врангеля (кубанские и терские казаки), совершив бросок через калмыцкие степи, со второго захода, прорвав с помощью танков, управляемых английскими добровольцами, проволочные заграждения, 30 июня взяла «неприступный красный Верден» – Царицын. В Царицыне сдались 40 тыс. солдат и офицеров РККА, Белым достались сотни грузовиков с военным снаряжением. Передовые части Кавказской армии начали наступление на Саратов и Астрахань и заняли плацдарм на левом берегу Волги напротив Царицына. В августе в заволжских степях разъезды Врангеля встретились с Уральскими казаками.

В июне Белые войска освободили Екатеринослав и Харьков. В армию шел приток добровольцев; но применялась и выборочная мобилизация. «Цветные полки» – Алексеевский, Дроздовский, Корниловский и Марковский – пополнились; последние три были развернуты в дивизии. Это были ударные силы ВСЮР. Цветными они назывались ввиду разного цвета погон и других деталей формы: сине-белого у алексеевцев, черно-белого у марковцев, красно-черного у корниловцев и малинового у дроздовцев.

Свидетельство очевидца

В толпе, встречавшей добровольцев в Харькове, по словам полковника Туркула, все спрашивали, подчинился ли генерал Деникин адмиралу Колчаку. «Меня подняли, чтобы лучше слышать ответ. Я помню, как перестало волноваться море голов, как толпа замерла без шапок. В глубокой тишине я сказал, что Главнокомандующий вооружёнными силами Юга России генерал Деникин подчинился Верховному правителю адмиралу Колчаку, и был оглушён „ура“».

3 июля, в только что взятом Царицыне, генерал Деникин издал знаменитую директиву армиям: «Имея конечной целью захват сердца России – Москвы, приказываю…» Далее указывались направления движений армий, причем для Кавказской назывались такие пункты, как Саратов, Пенза, Нижний Новгород, Владимир, Воронеж и другие города. В задачу Добровольческого корпуса ставилось наступление на Москву по кратчайшему направлению через Курск, Орёл и Тулу, с обеспечением своего тыла с запада занятием Киева и других переправ через Днепр и Десну. Директива эта, получившая в военных кругах название «Московской», потом, в дни неудач Белых армий Юга, осуждалась за якобы чрезмерный оптимизм. Но её оптимизм был вполне обоснован: ещё никогда советская власть не была в более тяжёлом положении и не испытывала большей тревоги за свою судьбу, чем в то время.

После нанесённых Белыми весенних поражений Красное командование напрягало все силы, чтобы восстановить Южный фронт. Был смещён ряд военачальников. Революционные, заградительные и карательные отряды применяли жёстокий террор для установления в войсках дисциплины. Новые мобилизации вызвали приток пополнений, и армии Южного фронта были усилены новыми дивизиями. Этими мерами Красному командованию удалось довести численность своих армий до 180 тысяч человек. Кроме того, Красная армия выросла и в боевых качествах: учреждение в апреле 1918 г. института политических комиссаров в каждой воинской части позволило большевикам достаточно широко использовать офицеров старой Русской армии. Это оказало Красным большую помощь в деле создания регулярной вооруженной силы. Уже на майском 1919 г. параде в Москве части РККА показали выправку и строй, заставившие вспомнить старую Императорскую армию. Говорят, что старые генералы, пошедшие на службу к большевикам, не могли сдержать слез умиления, глядя на ладно идущие шеренги Красных курсантов и ударных латышских и эстонских полков.

К началу 1919 г. в составе Рабоче-Крестьянской Красной армии (РККА) против Белых действовало 15 армий. К концу 1920 г. их общая численность возросла до 5 млн. человек. Максимальная же общая численность Белых армий доходила всего до 500 тыс. Высшее военное руководство сосредотачивалось у Председателя Революционного Военного Совета республики (РВСР) Л. Д. Троцкого и Главнокомандующего Вооруженными Силами Республики С. С. Каменева. Армиям Красных противостояли объединенные под Верховным командованием адмирала А. В. Колчака армии Восточного фронта: Сибирская (генерал-лейтенант Р. Гайда), Западная (генерал от артиллерии М. В. Ханжин), Южная (генерал-майор П. А. Белов), Оренбургская (генерал-лейтенант А. И. Дутов) и Уральская (генерал-лейтенант В. С. Толстов), а также армии ВСЮР под командованием Главкома ВСЮР генерал-лейтенанта Деникина: Добровольческая (генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский), Донская (генерал-лейтенант В. И. Сидорин) и Кавказская (генерал-лейтенант П. Н. Врангель) армии. На Петроград наступали войска Главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала от инфантерии Н. Н. Юденича и Главнокомандующего войсками Северной области генерал-лейтенанта Е. К. Миллера.

В конце лета Добровольческая армия преследовала отступавшие части Красных армий, продвигаясь на Воронеж и Курск. Добровольцы генерала Май-Маевского захватывали тысячи пленных. Состоявшие из мобилизованных крестьян, 8-я и 33-я советские дивизии в полном составе перешли к Белым. Из пленных красноармейцев была образована Тульская дивизия. На левом фланге 13 августа 1919 г. войска генерала Николая Бредова вошли в Киев, 20 сентября на правом фланге корпус генерала Александра Кутепова освободил от большевиков Курск, 30 сентября генерал Шкуро вошёл в Воронеж. 10-й армии РККА удалось к сентябрю оттеснить малочисленную Кавказскую армию от Саратова назад к Царицыну, но на Московском направлении наступление продолжалось.

14 октября корниловцы освободили Орёл, а 5-й кавалерийский корпус генерала Юзефовича вошёл в Новгород-Северский. Белые бронепоезда заняли оборону в 20 километрах к северу от Орла, конные разъезды Белых вошли в Тульскую губернию. 40-дневный рейд 4-го Донского корпуса ген. К. К. Мамантова по Тамбовской, Воронежской и Рязанской губерниям в июле – августе разрушил тылы Красных. Ко второй половине октября фронт Вооруженных сил Юга протянулся от Астрахани на Царицын – Воронеж – Орёл и Киев. До Москвы оставалось 250 км. 98 тысяч Белых противостояли 150 тысячам Красных.

Это был момент, когда Белым армиям ценою неимоверных усилий и жертв удалось ближе всего подойти к Москве. Широкое наступление было поддержано серией восстаний в губерниях, контролируемых большевиками. В марте 1919 г. началось антибольшевицкое восстание в Астрахани. Восстание опиралось на рабочих, которые год назад, как и крестьяне, еще сочувствовали большевикам, но теперь протестовали против несправедливых пайков, произвольных арестов и мобилизации в Красную армию. На нескольких заводах начались забастовки и митинги. Власти их пытались рассеять, но толпа рабочих вышла с заводов с криками «Долой коммунистов!», «Бей комиссаров!». Восставшие действительно убили нескольких коммунистов, захватили здание партийного комитета и установили на колокольне пулемет. Бои длились два дня. Под руководством С. М. Кирова – председателя местного ВРК – восстание подавлял чекист Г. А. Атарбеков – «палач Астрахани». Рабочие кварталы были разбиты артиллерией, арестованных свозили на баржи и расстреливали или топили. Даже красноармейцы покушались на жизнь Атарбекова за его жестокость. Белые пытались, но не смогли прийти на помощь восстанию.

Тогда же, в марте 1919 в районе Ставрополя-на-Волге (Тольятти) вспыхнуло восстание, названное «чапанной войной» (по роду крестьянской одежды). А. В. Долинин, 25-летний крепкий крестьянин из села Ягодное, избранный «комендантом», призывал: «Товарищи братья красноармейцы! Мы, восставшие труженики, кормильцы всего населения России крестьяне, обращаемся к вам и заявляем, что мы восстали не против советской власти, но восстали против диктатуры, засилия коммунистов – тиранов и грабителей. Мы объявляем, что советская власть остается на местах. Советы не уничтожаются, но в советах должны быть выборные от населения лица, известные народу данной местности. Мы ни на шаг не отступаем от Конституции РСФСР и руководствуемся ею. Призываем вас, братья красноармейцы, примкнуть к нам, восставшим за справедливое дело…» Повстанцам не удалось слиться с наступавшей весной 1919 г. армией Колчака – она до Волги не дошла. К лету 1919 г. восстание было подавлено, но часть повстанцев ушла к Уральским казакам и в сентябре 1919 г. участвовала в уничтожении Красной группировки В. И. Чапаева.

В течение весны и лета 1919 г. в Красном тылу полыхали восстания – казачье в станице Вешенской, немецких колонистов под Одессой, крестьянские в Ливнах, Борисоглебске, Димитрове, под Киевом и Полтавой. Их участники вливались в Белую армию, когда наступление ВСЮР достигало их мест. Но восстания происходили и далеко за линией фронта: в Карелии, в Полесье, под Ржевом, на средней Волге в районе Сызрани, «степные партизаны» действовали в южном Поволжье. Около трети войск Красной армии приходилось держать в тылу как резерв для подавления народных восстаний.

Восточное направление

Адмирал Колчак принял решение наступать одновременно на Самару, (то есть двигаться на соединение с ВСЮР для совместного наступления на Москву) и на Вятку на соединение с Северной армией генерала Миллера. Зима 1918/19 г. стала для Омска временем подготовки к решительному наступлению. 24 декабря корпус Сибирской армии под командованием генерала А. Н. Пепеляева неожиданным ударом в трескучие морозы освободил Пермь и взял 20 тысяч пленных. В феврале 1919 г. сильные морозы остановили боевые действия на линии Пермь – Уфа – Оренбург – Уральск. Удерживая проходы через Урал, Колчак спешно формировал новые части. Сибирская и Народная армии были упразднены, а войска разделены на отдельные армии: Сибирскую (на Пермском направлении с базой в Екатеринбурге), Западную (на Уфимском направлении с базой в Челябинске) и Оренбургскую (на южном направлении). Оренбургской армией командовал генерал Дутов, Западной – генерал Ханжин, а Сибирской – чешский генерал Гайда. В состав Западной армии вошла и ижевская бригада, прикреплённая к 3-му уральскому корпусу – плохо одетые, недоедавшие ижевцы рвались в бой после долгого бездействия. Остатки Народной армии – Волжский корпус генерала Каппеля – отводились в тыл на переформирование.

Сибирская армия, державшая фронт на севере, была наиболее подготовленной, многочисленной и хорошо снабжённой. Именно ей предстояло нанести главный удар от Перми на Вятку для соединения с войсками Архангельского фронта. Одновременно с этим планировалось нанесение удара в направлении Волги силами Западной армии генерала Ханжина. В ходе предстоящего весеннего наступления Белым армиям нужно было не только восстановить позиции, утраченные осенью 1918 г., но и прорвать большевицкий фронт по направлению к Москве.

Несколько месяцев без поддержки сражалось Уральское казачье войско, против которого с середины декабря большевики начали новое крупномасштабное наступление. Армии адмирала Колчака не смогли соединиться с уральцами с востока, а помощь от генерала Деникина приходила нестабильно: между Уральской армией и Вооруженными Силами Юга России находился большевицкий фронт. Уральск пал после жестоких боёв в январе, и казакам не удалось больше отбить его. В тех боях был смертельно ранен их командующий – генерал-лейтенант Мартынов. Большевики продолжали наступать, а моральный дух казаков был в значительной степени подорван – подавленные всем происшедшим, обескураженные растерянностью Войскового правительства, они начали расходиться по домам, фронт таял. К началу марта Красные захватили уже больше половины территории Уральского казачьего войска. И чем дальше отходили казаки, тем очевидней становилась для них угроза голода – в нижнем течении Урала не было запасов продовольствия. Тогда в надежде исправить положение Войсковой Съезд принял решение передать власть георгиевскому кавалеру полковнику Владимиру Толстову, кандидатура которого была поддержана большинством казаков. И Толстов, человек выдающейся храбрости и вместе с тем очень жёсткий, став атаманом Уральского казачьего войска, сумел укрепить дисциплину и поднять боевой дух войска.

В первых числах марта, не дожидаясь весенней распутицы, началось общее наступление объединенных Сибирской, Западной (бывшей Народной) и Южной (преимущественно казачьей) армий (около 150 тыс. бойцов). Наступление развернулось от Глазова (под Вяткой) до Оренбурга и Уральска. Первой стремительно двинулась Сибирская армия под бело-зелёными сибирскими знамёнами. Южные группы войск Колчака ударили по направлению Самары и Симбирска. Отчаянно сражались ижевцы в составе Уральского корпуса, наступавшего по южному направлению.

Свидетельство очевидца

«Враг не выдерживал ни одного удара, – вспоминает ижевец Ефимов, – если он был силён с фронта, обход с фланга или в тыл, обычно по глубокому снегу, решал участь боя. Во время атаки одной деревни батальон бросился в незамёрзшую горную речку и, по горло в ледяной воде, атаковал противника. Только выбив врага из деревни, они пошли в избы сушить свою одежду, обратившуюся в ледяную кору. Пленные красноармейцы говорили, что не могут понять, как Белые способны так быстро атаковать по глубокому снегу. У них прошёл слух, что противник движется на паровых лыжах…»

Вскоре была освобождена Уфа – красные поспешно отступали на запад южнее железной дороги Уфа – Самара. Был освобождён Воткинск. За полтора месяца Уральские казаки вернули потерянные территории, освободили от большевиков приграничные районы Самарской и Саратовской губерний. Уральск и Оренбург были прочно блокированы казачьими армиями. По плану общего наступления, принятому Колчаком к середине апреля, Сибирская армия должна была теперь выйти к Казани и далее двинуться на Вятку и Вологду для соединения с Северной армией генерала Миллера. Западная армия должна была выйти к Симбирску и Сызрани, а затем прорваться на соединение с Вооруженными силами Юга России генерала Деникина.

Ижевцы рвались домой – командование обещало отпустить их сразу после освобождения Ижевска. Однако когда Сибирская армия Гайды освободила Ижевск, генерал Ханжин не захотел расставаться с ижевской бригадой. Тогда ижевцы стали в полном порядке рота за ротой уходить домой. Все офицеры остались, тем не менее, на своих постах. «Прибытие на завод ижевцев, – пишет Ефимов, – было рядом ужасных личных трагедий. Редко кто нашёл свою семью невредимой. Действительность превзошла все слухи, доходившие к ижевцам на фронт…»

Тем временем Западная армия уже громила тылы противника. Под Вяткой победоносно сражалась с Красными башкирская дивизия Владимира Голицына. К концу апреля армии Верховного Правителя вышли на подступы к Казани, Самаре и Симбирску, освободив огромную территорию с важными промышленными и сельскохозяйственными ресурсами и населением свыше пяти миллионов человек. Перед армией открывалась дорога на Москву.

Но уже в мае на Восточном фронте наступление стало выдыхаться: Красные сосредоточили здесь сильную группировку войск, перебросив сюда почти все резервы. Подвозились все новые красноармейские части. «Все на Колчака!» – гласил лозунг большевицкого правительства в эти дни. Командование 5-й армией Красных на Восточном фронте было поручено Тухачевскому. На Западную армию, продвижение которой к Самаре было наиболее угрожающим, был направлен первый удар: грозя окружением, Тухачевский начинает неуклонно теснить части генерала Ханжина на восток. Резервы Белых были уже истощены. Только что начавший разворачиваться Волжский корпус, пополнившийся за последнее время пленными красноармейцами, получил приказ без промедления выступить на фронт. Необученные и непроверенные части бывших красноармейцев целиком переходили к противнику или разбегались. Части каппелевцев несли большие потери.

В сибирском тылу вспыхнули тщательно подготовленные большевицким и эсеровским подпольем восстания. Сибирские крестьяне тяготились мобилизацией и реквизициями. Борьбу адмирала Колчака с большевиками они не считали своей и потому солдат и хлеб давали ему неохотно, тем более что не знали большей частью, какова она на деле – советская власть. А большевицкие агитаторы убеждали сибиряков, что адмиралы и казачьи атаманы ведут борьбу за свои привилегии, против народной свободы. Многие им верили, тем более потому, что при мобилизации и реквизициях Белым нередко приходилось прибегать к силовому принуждению, а атаманы, не подчинявшиеся Колчаку, особенно Григорий Семенов и барон Унгерн фон Штернберг в Забайкалье, насилия, конфискации и даже убийства крестьян совершали, нарушая государственные законы (даже военного времени) и приказы Верховного Правителя России. Простые же люди не всегда могли разобраться, где законная власть, а где атаманская вольница.

Под Оренбургом Белые потерпели первое поражение. В конце мая у реки Белая под Уфой разворачивается решающее сражение. Переправившись через реку, с леденящими душу криками бросились в атаку башкиры Голицына, молча, без единого выстрела двинулись старые оренбургские казаки, опрокинув своими пиками части красных рабочих. Но теперь красных было разбить непросто – московские, петроградские и уральские большевики под началом Тухачевского стояли прочно. После отчаянного сопротивления 9 июня Белые вынуждены были оставить Уфу. Западная армия, выбиваясь из сил, отходила через Уральские горы. Белым не удалось задержаться на рубежах Уральского хребта, и в июле Красные вырвались на просторы Сибири. Тяжёлые бои под Челябинском и Златоустом показали, что большевики не пожалеют никаких сил, чтобы не допустить прорыва Белой армии к Волге.

И все-таки, несмотря на неудачи весеннего наступления, армия была вполне боеспособной. Теперь в её задачи входило оказание содействия ВСЮР генерала Деникина в их наступлении на Москву путём отвлечения на себя частей Красной армии. В августе развернулось сражение на реке Тобол, в результате которого Красные потерпели поражение. Тобольск был отвоеван Белыми. В сентябре бои возобновились с новой силой. Поголовно было мобилизовано сибирское казачество. Из чиновников, студентов и гимназистов спешно формировались добровольческие дружины. Но все больше появлялось в армиях Колчака признаков разложения. Среди пополнения много было ненадёжных, распущенных в тылу солдат. Участились дознания о грабежах.

Уральские казаки, не имевшие ни необходимого для борьбы с бронетехникой вооружения, ни опытных и авторитетных офицеров, тем временем штурмовали свою захваченную большевиками столицу – Уральск. Штурмовали безуспешно. В июле на помощь Красным подошла дивизия Чапаева, переброшенная с фронта Колчака, и сняла блокаду с Уральска. С тяжёлыми боями казаки отступали вниз по течению реки Урал. К началу сентября большевицкие войска закрепились в станице Лбищенской и её окрестностях. Только в Лбищенске в распоряжении Чапаева, руководившего к тому времени объединёнными силами Красных, было более 3500 штыков и шашек, десятки пулеметов и два аэроплана. Но, несмотря на это, уральское командование приняло решение о проведении специальной операции. Был сформирован сводный отряд из Лбищенского, двух Партизанских конных и Поздняковского (по имени командира) конного полка, в состав которого вошли крестьяне Саратовской губернии. План операции был разработан под руководством полковника Генерального штаба Михаила Изергина, прибывшего с Юга России из армии генерала Деникина для координации действий двух армий. Отряд возглавил полковник Николай Бородин. В ночь с 31 августа на 1 сентября 1919 г. четыре полка уральцев вышли с хутора Каленого в степь в западном направлении, перпендикулярно реке Урал. Фронт тянулся узкой полоской – на юге были силы Белых, а большевики наступали с севера. Необходимо было обойти фронт и выйти в тыл Красным. Отряд двигался вверх по Уралу, находясь в 50–60 верстах от него. Поход был изнурительным. К 4 сентября казаки достигли окрестностей Лбищенска и остановились там, чтобы дать отдохнуть коням. Ни Чапаев, ни его заместители не беспокоились сообщениями о том, что недалеко от станицы появились казачьи разъезды.

В 3 часа утра 5 сентября казаки подошли вплотную к Лбищенску и по сигналу без выстрела вошли в станицу. Все это был настолько внезапно для Красных, что они не успели опомниться, казаки же, вступив на улицы станицы, сражались отчаянно. Так, урядник Юткин во время пулеметной дуэли при штурме чапаевского штаба был ранен пулей в грудь навылет, но не пошел на перевязку, а продолжал сражаться не только у штаба, но принял участие в преследовании Красных и бое возле реки Урал. Полковник Бородин погиб. Но большевики потеряли тогда более 1500 человек убитыми и 800 – пленными, а казаки – убитыми и раненными – 150 человек. В ходе уличных боёв Красный командир Чапаев был ранен в руку, а затем при попытках организовать оборону штаба – смертельно в живот. Несколько человек переправило его на плоту на азиатский берег Урала, где Чапаев, не приходя в сознание, умер. Казаки снова стали готовиться к штурму Уральска.

Северо-Западное направление

На северо-западе России, в оккупированном немцами Пскове, группа молодых русских офицеров в сентябре 1918 г. добилась у германского командования разрешения на формирование Особого Псковского добровольческого корпуса. Из этого корпуса выросла Северо-Западная армия. В октябре в Пскове было открыто бюро по приёму добровольцев. В первые же дни более тысячи человек записалось в добровольцы в Пскове, и немцы позволили открыть подобные бюро в Острове, Режице, Двинске, Нарве, Ревеле, Риге и других городах. Были созданы Псковский, Островский и Режицкий полки по 500 человек, отряды внешней и внутренней охраны, а также отряды полковников Неплюева, Афанасьева и Бибикова. В начале ноября в Псков перешёл от Красных конный отряд ротмистра Станислава Булак-Балаховича с артиллерийской батареей, а также несколько судов Чудской флотилии капитана 2-го ранга Балтийского флота Дмитрия Нелидова. Все чаще стали происходить столкновения с Красными. Особенно хорошо действовала озёрная флотилия. Пароходы сбили батареи, охранявшие проход в Чудское озеро, и завладели им, что позволило бомбардировать в городе Гдове находящиеся там крупные штабы Красных и военные базы, расположенные по берегам Чудского озера.

Историческая справка

В Псков пробралась делегация от талабских рыбаков, живших на трёх островах Псковского озера. На самом большом из них находился отряд в полсотни красноармейцев с комиссарами, которые чинили полный произвол и реквизировали весь улов рыбы, обещая за это присылку хлеба. Но хлеб не приходил, и рыбаки начали голодать. Узнав, что в Пскове Белые, рыбаки прислали трёх человек в штаб генерала Вандама и попросили Белых помочь им освободить острова. Тогда один из ротмистров из отряда Булак-Балаховича, Борис Пермикин, собрал группу в семнадцать добровольцев и, раздобыв два пулемёта, взялся добраться до островов. Для этой цели барону Кистеру было поручено в 24 часа починить небольшой пароход, стоявший на реке Великой. Позже Кистер вспоминал: «С наступлением ночи мы достигли устья и в темноте поплыли к озеру. Ночь была лунная… Перед рассветом мы уже были перед большим островом и бросили якорь… Ротмистр Пермикин с 12 офицерами и одним рыбаком в лодке подплыли бесшумно к главному острову, высадились незамеченными и установили пулемёт против сельского правления… где спали полсотни красноармейцев и комиссары. Достаточно было двух ручных гранат и одной очереди из пулемёта, чтобы весь этот большевицкий «гарнизон» повыскакивал полураздетыми с поднятыми руками для сдачи. Тотчас же раздался на колокольне маленькой церкви набат, и все жители острова радостно высыпали наружу, приветствуя Белых». Почти все рыбачье население острова – от 15-летних мальчиков до стариков – готово было идти на борьбу за освобождение родины от большевиков. Они просили организовать их в отряд. В этот новый добровольческий отряд попросились и все 50 красноармейцев, бывших на острове. Под командованием Пермикина образовался Талабский батальон. Впоследствии батальон, пополнявшийся крестьянами (часто старообрядцами), молодёжью (гимназистами и кадетами) и пленными красноармейцами, развернулся в Талабский полк. Этот полк, состоящий из столь разных людей, Пермикин сумел так сплотить и воодушевить, что он стал одним из лучших полков Северо-Западной армии. «Небольшого роста худощавый, с цыганскими чертами лица, негромким и как будто простуженным голосом он отдавал приказания и намечал предполагаемую операцию, – вспоминает о Пермикине Александр Гершельман, командовавший в июне 1919 г. артиллерийским взводом Талабского полка. – … Он вдавался во все подробности и часто ими увлекался… Он был сторонником неожиданных действий, а потому его излюбленным временем для боя была ночь. Крайне бережливый по отношению к своим солдатам, он требовал того же от командиров рот, заставляя их вдумываться в задачу, и был врагом неоправданных результатом дела потерь».

В середине ноября немцы начали эвакуацию Пскова. Рано утром 25 ноября большевики двинулись на Псков с северо-востока, где их встретила добровольческая молодёжь сводного Русского отряда под командованием полковника Ветренко. Эта добровольческая часть, несмотря на свою малочисленность, храбро встретила атаки Красных. Местами доходило до рукопашной. Но германская рота, охранявшая левый фланг, открыла его и отступила без боя. В самом городе вспыхнуло подготовленное большевиками восстание. Красные заняли Псков. В городе сразу же начались расстрелы. На запад от Пскова редкими колоннами отступали русские части, враждебно встречаемые местным населением. Корпус с боями отошёл на территорию Эстонии.

В середине декабря начальник русских добровольческих частей на Северо-Западе полковник фон Неф заключил договор о совместных действиях с эстонским правительством, и русские, эстонские и финские добровольцы смогли отбросить большевиков от Ревеля. Тем временем в Гельсингфорсе (в Финляндии) генерал Николай Николаевич Юденич разрабатывал планы по формированию новых добровольческих частей. Ещё будучи в Петрограде, после Октябрьского переворота Юденич создал из преданных ему офицеров подпольную организацию. В октябре его люди пробрались в Псков, для того чтобы ознакомиться с обстановкой, в которой формировался Северный корпус. После этого генерал принял решение перебраться на свободную от большевиков территорию, чтобы открыто начать борьбу. Генерал просил финское правительство разрешить формирование на территории Финляндии русской добровольческой армии, но переговоры с финнами шли тяжело, так как за помощь Белым в борьбе с большевиками Финляндия требовала признания её независимости, чего Юденич не считал себя вправе сделать.

В конце января 1919 г. Юденич послал адмиралу Колчаку телеграмму, в которой просил поддержать его политически и финансово, и направил письмо Деникину, в котором писал: «Если моя личность не угодна адмиралу Колчаку, Вам или союзникам, сообщите, я отойду в сторону, но не губите само дело»… И Колчак, и Деникин приветствовали создание Северо-Западного фронта Белой борьбы и поддержали Юденича. В порт Ревеля стали приходить транспорты союзников с оружием и припасами для Северо-Западной армии. В Великобритании было сильное движение, которое требовало прекращения снабжения оружием Белой России. С одной стороны, иногда орудия приходили без замков, а с другой – случалось, что в транспорте продовольствия вдруг оказывались винтовки, не указанные в накладных. Как будто боролись два течения, вспоминали очевидцы.

В конце октября в Риге началось формирование отрядов Земской обороны – так называемого Балтийского ландсвера при активном участии светлейшего князя Анатолия Ливена и капитана Климента Дыдорова, командовавшего Русской Сводной ротой. Но после капитуляции Германии большевики перешли в наступление и захватили Ригу. Отступившие оттуда русские части начали переформировываться в Либаве (в Латвии) и готовиться к новому походу. Князь Ливен приступил здесь к формированию отряда из русских офицеров – Либавский добровольческий стрелковый отряд, более известный как Ливенский. Отряд временно вошёл в состав Балтийского ландсвера – немецкого добровольческого корпуса.

Генерал Юденич считал, что, поскольку большая часть Красной армии действовала на других фронтах, то наступление на Петроград, пусть даже небольшими силами, может привести к успеху. Лесистая местность Петербургской губернии помогала партизанским частям совершать набеги в тылы Красных. Основой для наступления должны были стать части Северного корпуса, расположенные на территории Эстонии и Латвии. Генерал Александр Родзянко (племянник последнего Председателя Государственной Думы) начал готовить корпус к штурму Петрограда. В ночь с 12 на 13 мая Северный корпус прорвал фронт под Нарвой и ударил по линии Ямбург – Гдов – река Желча. К 15 мая весь район между реками Плюссой и Лугой был в руках Белых. Через несколько дней подразделения эстонской армии выбили Красных из Пскова. Вместе с эстонцами в город вошёл отряд Булак-Балаховича. А Северный корпус, который с 1 июня возглавил генерал Родзянко, уже наступал в районе Гатчины. Телеграммой Верховного Правителя России генерала Колчака Юденич был назначен Главнокомандующим всеми российскими сухопутными и морскими вооружёнными силами, сражавшимися на Северо-Западном фронте.

Историческая справка

…Вечером 12 июня комиссары Кронштадта с тревогой сообщили коменданту форта «Красная горка» Н. Н. Неклюдову, что два крепостных полка отказываются идти в наступление, отданное штабом бригады. Солдаты угрожали, что если их будут принуждать к этому наступлению, они повернут оружие против большевиков. Карательный отряд коммунистов должен был арестовать зачинщиков неповиновения. Ночью отряд прибывал в форт. Большевики не подозревали, что Неклюдов, узнав обо всем, отдал приказ своему помощнику быть готовым к перевороту… Ночью к Неклюдову постучали, и на пороге появился вооружённый до зубов коммунист: «Товарищ комендант, я явился к Вам для инструкции во главе карательного отряда из коммунистов для подавления восстания в 1-м и 2-м Кронштадтских крепостных полках». «В подобные отряды, – пишет Неклюдов, – набирались либо слепые фанатики, либо отъявленные негодяи, палачи по призванию, но и те и другие необыкновенно мужественные, легко идущие на смерть». Перед Неклюдовым стоял человек, без колебаний отправлявший на смерть невинных людей, – и этот человек не догадывался, что комендант, к которому он прибыл за распоряжениями, сейчас пристально вглядывающийся ему в лицо, через минуту арестует его… Весь отряд коммунистов был разоружён и отправлен под арест – комендант уже отдавал приказания по телефону командирам частей об аресте комиссаров и коммунистов. Отказов не было.

План восстания, готовившийся подпольной офицерской организацией уже давно, по словам Неклюдова, состоял в том, чтобы поднять против большевиков гарнизон Кронштадта, Балтийский флот, а потом и Петроградский гарнизон, организовать временное правительство и, арестовав комиссаров и коммунистов в армии и во всех государственных учреждениях, начать переговоры о совместных действиях с командующими Белых армий. Однако в Кронштадте обстановка сложилась не в пользу восставших – большевики взяли там верх. По форту был открыт огонь с линкора «Петропавловск». А с суши к Ораниенбауму уже подступали пехотные части из Петрограда и Красные бронепоезда. Восставшие в течение трёх дней, в ожидании помощи от английского флота и от Белых эстонцев Ингерманландского полка, держали оборону форта, по которому велась стрельба с двух Красных судов. Все постройки на территории форта были сожжены. Помощь так и не пришла. Неклюдов отдал измученному бессонницей и голодом гарнизону приказ об отступлении. Шесть тысяч человек вышли из Красной горки и с боями прибыли к генералу Родзянко, чтобы примкнуть к Северному корпусу.

Из пехотных частей, вновь прибывших в распоряжение Северного корпуса, был образован Красногорский полк, из матросов – Андреевский. С 19 июня Северный корпус, пополнившийся в ходе наступления новыми добровольцами и перешедшими на сторону Белых Красными частями (на сторону Белых перешёл, кроме прочего, весь Семёновский полк, посланный против Белых под Петроградом), был переименован в Северную, а с 1 июля 1919 г. в Северо-Западную добровольческую армию. Юденичу удалось разработать проект совместного с финнами похода на Петроград, который был утверждён Колчаком. В июле из Латвии прибыли Белые части полковника князя Ливена.

В середине июля части 7-й Красной армии возобновили наступление на Ямбург. В ходе тяжелых боёв им удалось оттеснить поредевшие части Северо-Западной армии за реку Лугу. А в конце августа, из-за отхода 2-й эстонской дивизии с позиций в районе Пскова, перешедшие в наступление большевики овладели городом. Плацдарм для возможного наступления на Петроград уменьшился почти в два раза. В августе 1919 г. по настоянию англичан в Таллине было создано Правительство русской северо-западной области во главе с нефтепромышленником С. Г. Лианозовым. Военным министром стал генерал Н. Н. Юденич.

Наступившая осень 1919 г. стала переломной для Белой борьбы на северо-западе. Эстония официально предупредила, что если до зимы Северо-Западная армия не начнет боевых действий, то «правительство не в силах будет воспрепятствовать народным настроениям, требующим мира с большевиками». Англичане, со своей стороны, также настойчиво требовали наступления армии на Петроград, заявляя о готовности оказать содействие с моря. Юденичу были известны впечатляющие результаты «похода на Москву» Вооруженных сил Юга России, подходивших к Орлу и Брянску. Налицо была возможность комбинированного удара Белых армий (единственного за всю историю Гражданской войны) на Петроград и Москву.

К октябрю 1919 г. состав армии вырос до 17 тыс. человек. Значительную часть армии составляли военнопленные красноармейцы и добровольцы. Юденич решил ударить на Петроград, не дожидаясь, пока будет «укреплен тыл» и «обеспечены фланги». В этом случае только стремительность, неожиданность удара должны были обеспечить победу. Под натиском Белых части 7-й армии Красных в беспорядке отступали.

Свидетельство очевидца

Писатель Александр Куприн, находившийся в те дни в Гатчине, писал: «Победоносное наступление Северо-Западной армии было подобно для нас разряду электрической машины. Оно гальванизировало человеческие полутрупы в Петербурге, во всех пригородах и дачных посёлках. Пробудившиеся сердца загорелись сладкими надеждами и радостным упованием… Я до сих пор не устаю спрашивать об этом петербуржцев того времени. Все они, все без исключения говорят о том восторге, с которым они ждали наступления Белых на столицу. Не было дома, где бы не молились за освободителей и где бы не держали в запасе кирпичи, кипяток и керосин на головы поработителям…» А из советских газет нельзя было ни о чём узнать тогда – ни о наступлении Деникина, ни о Колчаке – кругом была ложь. 16 октября, всего через неделю после начала боев, Белые вышли на ближние подступы к Петрограду, освободив Гатчину. «Одновременно со вступлением Белой армии, – пишет Куприн, – приехали в Гатчину на огромных грузовых автомобилях благотворительные американцы. Они привезли с собою – исключительно для того, чтоб подкормить изголодавшихся на жмыхах и клюкве детей – значительные запасы печенья, сгущенного молока, рису, какао, шоколаду, яиц, сахара, чая и белого хлеба. Это были канадские американцы. Воспоминания о них для меня священны. Они широко снабжали необходимыми медицинскими средствами все военные аптеки и госпитали. Они перевозили раненых и больных. В их обращении с русскими была спокойная вежливость и истинная христианская доброта – сотни людей благословляли их…»

Двадцатого октября подразделения 1-й дивизии освободили Павловск и Царское Село. 5-я (Ливенская) дивизия вступила в Лигово на крайнем левом фланге. Уже был виден купол Исаакиевского собора.

Свидетельство очевидца

В комендантскую, куда зашёл по делу Александр Куприн, издававший к этому времени армейскую газету «Приневский край», вбежал с донесением к капитану молодой офицер 1-й роты Талабского полка:

«– Понимаете, господин капитан. Средняя Рогатка… – говорил он, ещё задыхаясь от бега, – это на север к Пулкову. Стрелок мне кричит: смотрите, смотрите, господин поручик, кумпол! Кумпол! Я смотрю за его пальцем… а солнце только стало всходить… Гляжу, – батюшки мои, Господи! – действительно, блестит купол Исаакия, он милый, единственный на свете. Здания не видно, а купол так и светит, так и переливается, так и дрожит в воздухе (…) Я с третьего класса Пажеского знаю его как родного. Он, он, красавец. Купол святого Далматского! Господи, как хорошо! – Он перекрестился… Перекрестились и все…»

Белые полки вышли к Пулковским высотам, а разъезды разведчиков доходили даже до Нарвской заставы. Наступили решающие дни битвы за Петроград – все ждали освобождения.

«Добровольцы – двадцать тысяч в – сверхчеловеческой обстановке непрестанных на все стороны боёв, дневных и предпочтительно ночных, с необеспеченным флангом, с единственной задачей быстроты и дерзости, со стремительным движением вперёд, во время которого люди не успевали есть и выспаться. Армия не разлагалась и не бежала, не грабила, не дезертировала. Сами большевики писали в красных газетах, что она дерётся отчаянно», – писал Куприн. Под снарядами бронепоездов скакал генерал Пермикин, указывая путь танку в заболоченной местности. Английские и французские танки хорошо помогали при наступлении, но часто выходили из строя машины, отходили в тыл. Впереди цепей шёл в атаку со своими солдатами генерал Родзянко. Красные солдаты сотнями сдавались. Пермикин, который, по словам Куприна, обладал даром распознавать с первого взгляда в пленном красноармейце того, кто будет верен до конца, учил своих стрелков: «Война не страшна ни мне, ни вам. Ужасно то, что братьям пришлось убивать братьев. Чем скорее мы её покончим, тем меньше будет жертв. Потом забудем усталость. Станем появляться сразу во всех местах. Но жителей не обижать. Пленному первый кусок. Для большевиков всякий солдат, свой и чужой, – ходячее пушечное мясо. А для нас он, прежде всего, человек, брат и русский».

Несколько дней продолжались упорные бои за Пулковские высоты, овладение которыми позволяло взять под обстрел дальнобойных орудий южную окраину города. Большевики сосредоточили против Северо-Западной армии до 50 тысяч бойцов, большая часть которых была переброшена с других фронтов. В Петрограде большевики перекрывали пулемётами перекрёстки и мосты через каналы, спешно мобилизовывали рабочих, заградительные отряды гнали их в бой, не задумываясь над потерями… Десять тысяч человек погибло тогда со стороны Красных на Пулковских высотах.

Тем временем в Петрограде готовилась поднять восстание подпольная организация Национального Центра: полковник Генерального штаба Вольдемар Люндеквист ждал, как было условлено, выхода войск Северо-Западной армии на рубеж Обводного канала – к границам города.

Северное направление

На Севере осенью 1918 г. планировалось проведение операций в направлении Котлас – Вятка. В перспективе ожидалось соединение с силами чехословацкого корпуса по линии Архангельск – Вологда – Екатеринбург. Однако бои, продолжавшиеся весь август, не принесли ожидаемых результатов. В сентябре 1918 г. в Архангельск прибыли новые контингенты союзников. 4 сентября в порту высадился пехотный полк американской армии. Он сразу же был отправлен на Северодвинский участок фронта. Таким образом, численность иностранных сил на Севере выросла до 15 тысяч человек. В результате упорных боев союзные войска смогли продвинуться на 90 км. Но с началом суровой зимы военные действия остановились.

13 января 1919 г. в Архангельск прибыл генерал-лейтенант Миллер. Он принял должность архангельского генерал-губернатора и командующего войсками на Севере России. Было создано Национальное ополчение Северной области, сформировано восемь стрелковых полков, численностью до 15 тыс. бойцов. В конце марта была предпринята экспедиция для установления связи с армией Колчака, и в районе Печоры удалось соединиться с правым флангом Сибирской армии. В апреле генерал Миллер принял решение о признании адмирала Колчака Верховным Правителем России и о подчинении ему. В мае в Архангельске высадились части британских добровольцев.

Историческая справка

Евгений Карлович Миллер (1867–1939). Родился в городе Двинске в старинной дворянской немецкой семье, несколько поколений которой находились на русской службе. Окончил Николаевский кадетский корпус, потом по первому разряду завершил обучение в Николаевском кавалерийском училище и, пройдя службу в лейб-гвардии Гусарском Его Императорского Величества полку, поступил в Академию Генерального штаба. С 1898 по 1907 г. служил русским военным агентом (т. е. атташе) в Бельгии, Голландии и Италии. В дальнейшем командовал полком, за отличие по службе был произведён в генерал-майоры и назначен начальником Николаевского кавалерийского училища. Через три года Миллер становится начальником штаба Московского военного округа. В Великую войну служил начальником штаба 12-й и 5-й армий, командовал 24-м армейским корпусом, был произведен в чин генерал-лейтенанта, награждён многими орденами.

В апреле 1917 г. был ранен взбунтовавшимися солдатами, арестован ими и отправлен в Петроград. В августе 1917 г. Миллер был назначен представителем Ставки при Итальянском главном командовании.

Не принявший власть большевиков Миллер в январе 1919 г. прибыл в Архангельск. 29 августа 1919 г. адмирал Колчак назначил Миллера Главным Начальником Северного края. В условиях эвакуации союзных войск из Северной области рассчитывал на продолжение борьбы и возможность объединения действий с Финляндией, а также с повстанческими отрядами, действовавшими в Коми крае. В ходе начавшегося наступления на Петрозаводск Белым войскам удалось оттянуть на себя часть Красных сил, готовившихся к переброске под Петроград. В феврале 1920 г. принял должность исполняющего обязанности председателя Временного правительства Северной области. 19 февраля 1920 г. отбыл из Архангельска в Финляндию.

В 1920–1922 гг. в Париже генерал Миллер стал главноуполномоченным генерала Врангеля по военным и морским делам, затем стал его начальником штаба. С 1929 г. по 1930 г. – был заместителем председателя Русского Общевоинского Союза. После похищения в 1930 г. председателя Союза генерала Александра Кутепова агентами ОГПУ Миллер стал председателем РОВС. 22 сентября 1937 г. Миллер был похищен в Париже сотрудниками НКВД и доставлен в Москву. Находясь во внутренней тюрьме на Большой Лубянке, Миллер, не представляя ещё, в каком положении он находится, писал жене, утешая её, потом писал народному комиссару внутренних дел СССР Ежову, просил разрешить побывать в церкви, пусть с закрытым лицом, писал митрополиту Московскому Сергию, просил Евангелие на русском языке. «Я особенно болезненно ощущаю невозможность посещения церкви. Условия, при которых я покинул дом, не позволили мне взять с собой даже Евангелия…» – писал он. Генерал не знал, что никому его письма не передадут. 11 мая 1939 г. генерал Миллер был убит чекистами в подвале Московского крематория.

Антибольшевицкое подполье

В мае 1918 г. в Москве была создана подпольная антибольшевицкая организация Всероссийский Национальный центр, которая ставила своими целями разработку планов послебольшевицкого обустройства России, организацию сбора военной и экономической информации в Красном тылу, выяснение общественных настроений, привлечение на сторону Белых тех, кто был недоволен порядками большевиков; переправу в Белые армии добровольцев, организацию диверсионных актов на военных и промышленных объектах. Организация была создана тремя влиятельными членами ЦК кадетской партии – Н. И. Астровым, В. А. Степановым и Н. Н. Щепкиным. В руководящее ядро Центра ими был приглашен и Д. Н. Шипов. С июня 1918 г. Московскую организацию возглавил Николай Николаевич Щепкин. Петроградскую организацию возглавили инженер Вильгельм Штейнингер, а после осовобождения из ЧК в марте 1919 г. к нему присоединился один из храбрейших русских флотоводцев, герой обороны Рижского залива в августе – сентябре 1917 г., вице-адмирал Михаил Коронатович Бахирёв. Лидерами Национального центра являлись кадеты: Н. И. Астров, В. А. Степанов, П. Б. Струве, М. М. Федоров, П. И. Новгородцев, П. В. Герасимов, А. А. Червен-Водали, Н. А. Огородников, князь С. Е. Трубецкой, профессор Н. К. Кольцов, С. А. Котляревский, М. С. Фельдштейн. Национальный центр разрабатывал программы экономического возрождения России, которые возглавляли ученые-экономисты Кафенгауз и Букшпан. Н. Н. Щепкин поддерживал тесные контакты с духовенством, в том числе и с Патриархом Тихоном.

Историческая справка

Николай Николаевич Щепкин родился в Москве 7 мая 1854 г. Происходил из потомственных дворян, чье имение находилось рядом с селом Тихвинским на реке Клязьме недалеко от Москвы. Его дед М. С. Щепкин был знаменитым актером, отец – многолетним гласным Московской городской думы и членом Московской губернской земской управы. Н. Щепкин окончил физический факультет Московского университета, в 1877 г. добровольцем ушел на Русско-турецкую войну. За мужество был награжден солдатским Георгиевским крестом и произведен в офицеры. В 1885–1894 гг. – мировой судья в Москве. С 1889 г. почти без перерыва являлся гласным Московской городской думы, принадлежа к ее либеральному крылу. В 1894 г. избран товарищем Городского головы, ответственным за всю хозяйственную жизнь города. Среди иных улучшений городской жизни по инициативе Н. Щепкина в Москве было в 1900 г. организовано трамвайное сообщение на электрической тяге. В 1904–1905 гг. Н. Н. Щепкин возглавил политическое движение Московской думы, выдвинувшей к Императорскому правительству требование дарования всему обществу гражданских свобод. При создании Конституционно-демократической партии Щепкин включается в состав ЦК и избирается сначала заместителем председателя, а вскоре – председателем ее Московского горкома. Н. Щепкин принадлежал к левому крылу КДП, был убежденным республиканцем. Он поддержал Выборгское воззвание и выступал за сближение с умеренными социалистами. В конце 1909 г. на довыборах в Государственную Думу по первой курии от Москвы (на освободившееся после смерти октябриста Ф. Н. Плевако место) Щепкин уверенно побеждает октябристского кандидата. В 1912 г. он вновь избирается от Москвы (теперь уже от второй курии) в Государственную Думу. После начала Мировой войны Щепкин был одним из инициаторов создания Военной комиссии Московской думы, а вскоре при его активном участии организуется Всероссийский союз городов. Щепкин наиболее деятелен в помощи раненым воинам, создании лазаретов, помощи русским военнопленным, помощи семьям воинов, призванных в армию. Он – товарищ председателя главного комитета Союза городов, особоуполномоченный Союза городов на Западном фронте.

Февральскую революцию Н. Щепкин принял очень активно. Временное правительство назначило его комиссаром по Туркестану. В июне 1917 г. он заочно вновь избирается гласным Московской думы. Осенью 1917 был членом Временного совета Российской Республики (Предпарламента).

После Октябрьского переворота Щепкин вернулся в Москву, чтобы участвовать в антибольшевицком подпольном движении. В ноябре 1917 г. был в числе организаторов одной из первых антибольшевицких организаций – «Девятки». Ему удается объединить антибольшевицкие силы в рамках Союза Возрождения, Национального центра, Тактического центра. В мае 1919 г. он возглавил Белое антибольшевицкое подполье, вёл активную шифрованную переписку с главнокомандующими Белыми армиями – Юденичем, Деникиным, с Верховным Правителем адмиралом Колчаком. Письма свои он подписывал очень мирно – «Дядя Кока». После ареста Петроградского руководства Национального центра Щепкин не сомневался, что вскоре придет и его очередь. Другу он говорил: «Чувствую, что круг сжимается все уже и уже… чувствую, что мы погибнем, но это не важно, я давно готов к смерти, жизнь мне не дорога, только бы дело наше не пропало».

Н. Щепкин был арестован чекистами у себя дома вечером 28 августа. На допросах вел себя с несгибаемым мужеством. Всю ответственность брал на себя, соратников не выдавал. Товарищи по застенку изумлялись, как об этом позднее вспоминала П. Е. Мельгунова-Степанова, спокойной бодрости и ясности духа этого шестидесятипятилетнего штатского человека. Вместе с другими арестованными ЧК участниками Национального центра был убит в середине сентября 1919 г. Его тело было похоронено в общей могиле у Калитниковского кладбища.

Разработанная в середине 1918 г. программа Национального центра включала в том числе следующие пункты: «Борьба с Германией и ее союзниками, борьба с большевизмом, восстановление единой и неделимой России, верность союзникам (Антанте), поддержка Добровольческой армии как основной русской силы для восстановления России, образование всероссийского правительства в тесной связи с Добровольческой армией и творческая работа для создания новой России, форму правления которой может установить сам русский народ, через свободно избранное им народное собрание».

Ячейки Национального центра в течение второй половины 1918 – начала 1919 г. были созданы во всех губернских и во многих уездных городах России, находившихся под контролем большевиков. Военная организация Национального центра состояла из районных штабов Добровольческой армии – Московского, Петроградского и иных и подчиненных штабам офицерских групп.

Национальный центр подчинялся Верховному Правителю России адмиралу Колчаку и поддерживал тесные отношения со штабами всех Белых армий. Активно он сотрудничал и с разведкой стран Антанты, действовавшей в большевицкой зоне. Петроградская организация Национального центра подготовила и осуществила восстания на фортах Красная Горка и Серая Лошадь в ходе летнего наступления Северо-Западной армии, она готовила городское восстание во время октябрьского наступления на Петроград. Во время наступления на Москву армий генерала Деникина московская организация Центра постоянно информировала ВСЮР о настроениях в тылу Красных, о тех лозунгах, которые следует выдвигать: «Долой Гражданскую войну, долой коммунистов, свободная торговля и частная собственность – о Советах умалчивайте». По некоторым данным, Московский штаб Добровольческой армии готовил восстание в городе в случае выхода основных сил Деникина к Оке.

В апреле 1919 г. была создана организация «Тактический центр», объединявшая в своем составе «Союз общественных деятелей», Национальный центр, «Союз возрождения», которые сохраняли организационную обособленность и автономность. «Тактический центр» осуществлял координацию действий входящих в него организаций. В «Тактический центр» вошли: Д. М. Щепкин, С. М. Леонтьев (от «Союза общественных деятелей»), Н. Н. Щепкин, О. П. Герасимов, князь С. Е. Трубецкой (от Национального центра), С. П. Мельгунов (от «Союза возрождения»). Была создана военная комиссия в составе Н. Н. Щепкина, С. М. Леонтьева, Н. А. Огородникова и, после ареста последнего, С. Е. Трубецкого.

В течение года о существовании организации Национального центра в ЧК только догадывались. Но в конце июля 1919 г. на границе с Финляндией и в Вятке были перехвачены связные Белого подполья с адресами, шифровками и явками. В начале августа аресты были проведены в Петрограде, 28 августа – в Москве. Среди арестованных были Н. Н. Щепкин и В. Штейнингер, Д. Н. Шипов, адмирал Бахирев. Они держались мужественно и многое скрыли от чекистов. Военная организация до конца не была раскрыта и продолжала готовить восстания в столицах. 23 сентября большевицкая пресса опубликовала список из 67 расстрелянных членов «контрреволюционной и шпионской организации». Список начинали имена Щепкина и Штейнингера. Был среди погибших и Николай Павлович Крашенинников, которого чекисты перехватили в Вятке. Он вез Национальному центру от Колчака миллион рублей на организацию подпольной работы в Красном тылу. Большинство расстрелянных являлись кадровыми офицерами Русской армии. Газета «Известия» назвала убитых «кровожадными пьявками, на совести которых смерти бесчисленных рабочих». По сообщению П. Е. Мельгуновой-Степановой (Памяти погибших. Париж, 1929. С. 74), число людей, казненных по делу Национального центра в сентябре 1919 г., значительно превосходило 67 человек, имена которых были опубликованы. Адмирал Н. К. Бахирев был расстрелян большевиками 16 января 1920 г.

Осенью 1919 г. положение советской России стало критическим. Были проведены тотальные мобилизации коммунистов и комсомольцев под лозунгами «Все – на защиту Петрограда» и «Все – на оборону Москвы».

Литература

С. В. Волков. Трагедия русского офицерства. М., 2001.

Н. Е. Какурин. Как сражалась революция. Т. 1–2. М., 1990.

В. Ж. Цветков. Полководческое искусство Гражданской войны // Великие полководцы и флотоводцы (современная энциклопедия). М., 2007.

Валерий Шамбаров. Белогвардейщина. М., 1999.

А. В. Посадский. От Царицына до Сызрани: очерки Гражданской войны на Волге. М.: Аиро-XXI, 2010.

2.2.23. Русские области, освобожденные от большевиков. Положение, управление, общественные настроения

В освобожденных от большевиков областях России перед Белой властью открывалась страшная картина всеобщего разорения, оскудения, настоящее царство смерти. Даже те области, где большевики похозяйничали полгода, как Харьковская губерния, находились в совершенно плачевном состоянии – промышленность замерла, деревня обессилена в непрерывной борьбе с продотрядами с голодного севера, учебные заведения закрылись, земские учреждения уничтожены, множество людей погибло в чрезвычайках, храмы и монастыри осквернены, клирики и монахи частью разогнаны, частью убиты.

Там, где большевики властвовали с 1917 г., как, например, в Царицыне, положение было еще ужасней. Когда части Кавказской Добровольческой армии генерала Врангеля в июне 1919 г. вошли в Царицын, командующий столкнулся с огромными трудностями в организации гражданского управления освобожденным краем, так как «за продолжительное владычество красных была уничтожена подавляющая часть местных интеллигентных сил… все мало-мальски состоятельное или интеллигентное население было истреблено. Магазинов и лавок не существовало. Зимой в городе свирепствовали страшные эпидемии, смертность была огромна… по словам жителей, в овраге у городской тюрьмы было свалено до 12 тыс. трупов». «Все население, кроме власть имущих и их присных, обратилось в какие-то ходячие трупы. Не только на лицах жителей не было улыбки, но и во всем существе их отражались забитость, запуганность и полная растерянность. Два с лишним года владычествовали большевики в Царицыне и уничтожили в нём все – семью, промышленность, торговлю, культуру, саму жизнь. Когда, наконец, 17 июня город был освобожден от этого ига, он казался совершенно мертвым и пустынным и только через несколько дней начал, как муравейник, оживать», – подчеркивала Особая комиссия по расследованию деяний большевиков.

После прихода Белых жизнь всюду быстро налаживалась. В том же Царицыне крестьяне тут же навезли с левого берега Волги всякой живности и зелени, бойко пошла торговля, стали открываться магазины. Столь же быстро ожили Харьков, Киев, Одесса, Екатеринослав, Пермь, Курск, Чернигов, города Донецкого бассейна. В Донбассе в 1916 г. добывалось 148 млн. пудов угля. При первом занятии бассейна большевиками в конце 1917 г. добыча упала до 27 млн. пудов. Немцы, оккупировав Донбасс, довели вновь добычу до 48 млн. пудов. Вторая большевицкая оккупация вызвала новое падение добычи до 16–17 млн. пудов. Освободив бассейн в мае, Белые создали условия, при которых производство угля к октябрю уже поднялось до 42 млн. пудов в год. Превращенный в пустыню Криворожско-Донецкий промышленный район оживал на глазах.

Сразу же после занятия областей Белыми цены на продукты падали в три-четыре раза, и продукты появлялись в изобилии. Недоедание, дороговизна некоторых видов продуктов оставались, но голод исчезал полностью. И все это происходило не из-за какой-то ухищренной экономической политики, а просто потому, что сами собой снимались все запреты на свободную торговлю, свободный труд, свободный обмен, свободное предпринимательство, свободное кооперативное движение. За одну вторую половину октября 1919 г. один Харьковский окружной суд зарегистрировал 32 новых кооперативных общества.

Экономическое положение исправлялось так быстро и так прочно, что даже неудачи Белых армий в конце 1919 г. не могли его серьезно поколебать. Искусственность голода и разрухи в большевицкой зоне становилась для всех очевидной.

Вторым важнейшим и немедленным следствием освобождения было прекращение массового террора, бессудных расправ и санкционированных властью грабежей населения. Общество немедленно возвращалось к свободной жизни. Появлялись все партии от эсеров и эсдеков до монархистов и националистов, начинали издаваться газеты всех направлений, люди вновь получали информацию о событиях в России и мире. Рабочие вновь объединялись в профсоюзы.

В 1918–1919 гг. создались коалиционные межпартийные объединения, обеспечившие политическую поддержку Белому движению. Крупнейшими из них стали либеральный Всероссийский Национальный центр (во главе с кадетами Астровым и Федоровым), социал-демократический «Союз Возрождения России» (во главе с В. А. Мякотиным, С. П. Мельгуновым), а также правоцентристский «Совет Государственного Объединения России» (во главе с октябристом Н. В. Савичем, графом А. А. Бобринским, бывшим министром земледелия А. В. Кривошеиным). Наибольшим влиянием на юге России пользовался Национальный центр. Астров и Федоров направляли работу Особого Совещания при командующем Добровольческой армией (позднее при Главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России) А. И. Деникине. Свободная общественная жизнь буквально «кипела» в Белых областях, являя невероятный контраст с большевицкой зоной, где власть уничтожала всякую независимую от нее силу, всякое свободное мнение.

После освобождения от большевиков того или иного города, вслед за следователями Особой комиссии огромные толпы людей шли в скорбные подвалы чрезвычаек, к местам массовых захоронений, разыскивая в грудах искалеченных трупов своих родных и близких.

Свидетельство очевидца

В Харькове населению города пришлось пережить страшные дни до прихода Белых. Туркул с содроганием пишет о том, как отнеслись жители Харькова к только что пленённой добровольцами команде Красного броневика «Товарищ Артём». «Это были отчаянные ребята, матросы в тельниках и кожаных куртках, чёрные от копоти и машинного масла, один в крови. Мне сказали, что начальник броневика, коренастый, с кривыми ногами, страшно сильный матрос, был ближайшим помощником харьковского палача, председателя чека Саенко (который учил своих подручных пить человеческую кровь)… Я впервые увидел здесь ярость толпы, ужасную и отвратительную… Их били палками, зонтиками, на них плевали, женщины кидались на них, царапали им лица. Конвоиры оттаскивали одних – кидались другие… С жадной яростью толпа кричала нам, чтобы мы прикончили матросню на месте, что мы не смеем уводить их, зверей, чекистов, мучителей. Какой-то старик тряс мне руки с рыданием: „Куда вы их ведёте, расстреливайте на месте, как они расстреляли моего сына, дочь! Они не солдаты, они палачи!“ Но для нас, – пишет Туркул о захваченной команде броневика, – они были пленные солдаты, и мы их вели и вывели… из ярой толпы. Проверка и допрос установили, что эти отчаянные ребята действительно все до одного были чекистами, все зверствовали в Харькове. Их расстреляли». Ненависть к харьковским чекистам была вполне естественной, хуже было то, что жестокость одних неизбежно приводила к ожесточению других и часто толкала людей на новую жестокость. Колоссальное мужество и веру нужно было иметь всем тем, чьи дети, жёны, родители были замучены большевиками, чтобы не ожесточиться. Часто командованию Белых войск не удавалось предотвращать в армии бессудные расправы над большевиками.

Восстанавливался гражданский суд, действовали военные трибуналы, но повсюду применялось не «революционное правосознание», а законы Российского государства. Суды, составленные из людей разных политических взглядов, чаще всего кадетов и правых социалистов, не часто выносили суровые приговоры, да и те (если это были приговоры к смерти) обычно смягчались главнокомандующим. Казнили только тех, кто запятнал себя службой в ЧК, на руководящих большевицких постах, связанных с упрочением большевицкой власти, явными жестокостями в отношении пленных и мирного населения. По законам военного времени казнили шпионов и диверсантов.

Красный террор представлял собой государственную политику, нацеленную на истребление определенных слоев населения и запугивание остальных. У Белых таких целей не было. Картинки в советских книгах, на которых Белые «вешают рабочих и крестьян», умалчивают о том, что вешали их как чекистов и комиссаров, а вовсе не как рабочих и крестьян. Если узко определить террор как убийство безоружных и к уголовным делам непричастных людей ради политического эффекта, то Белые террора в этом смысле вообще не практиковали. Чекисты и комиссары возмущались «Белым террором» именно потому, что опасались быть казненными за причастность к уголовно наказуемым делам, к «преступному сообществу» по позднейшей классификации Нюрнбергского процесса, за преступления против человечности или за военные преступления. За лето 1918 г. правительство Комуча на Волге казнило около 1000 большевиков. А за 2 года власти в Крыму Белые казнили 281 человека. «26 бакинских комиссаров» были казнены за то, что при наличии значительных сил сдали Баку союзникам Турции без боя. Полковник К. И. Рябцов, командовавший московским гарнизоном в критические дни октября 1917 г., был позже расстрелян Белыми за преступную бездеятельность, которая помогла Красным захватить город. Эти казни совершались по суду, с применением уголовного уложения. Они ничего общего не имели с массовым уничтожением целых социальных слоев, практиковавшимся большевиками.

Мнение историка

«Белые действительно казнили большевиков и тех, кто им сочувствовал. Расправы эти были и массовыми, и весьма жестокими. Но они никогда не возводили террор в ранг особой политики и не создавали для этого формальных институтов, таких как ЧК. Обычно такие казни производились по распоряжению армейских офицеров, действовавших по собственной инициативе. Часто они были эмоциональной реакцией на опустошительные картины, которые открывались взору на территориях, отвоеванных у Красной армии. Будучи вполне одиозным, террор Белых армий, в отличие от Красного террора, никогда не был систематическим». – Р. Пайпс. Русская революция. Т. 2. – С. 598.

Рабочие были вполне защищены в своих правах указом от 23 марта 1919 г., и соревнование труда и капитала стало носить цивилизованный характер, хотя большевики из-за линии фронта пытались (и не всегда безуспешно) вбить клин между «пролетариатом» и Белой властью.

Документ

«Необходимо принять меры, – указывали из Москвы, – чтобы соглашение между правительством и рабочими не состоялось, учитывая всю важность для правительства Деникина, если бы этот первый шаг увенчался успехом. Данный случай является благодарной почвой для демонстрирования классового антагонизма». – Очерки истории русской смуты. Т. IV. – С. 405.

Положение крестьян было более сложным. За 1917–1918 гг. крестьяне поделили между собой практически всю помещичью землю, успели снять с нее два урожая и засеяли в третий раз. И большевики, и другие социалисты убеждали крестьян, что земля – их владение. Но основанная на российском праве Белая власть не могла попрать принцип священности частной собственности. С другой стороны, отбирать у крестьян захваченную ими землю было немыслимо. Многие представители правого течения в Особом совещании, сами – крупные землевладельцы (М. Родзянко, Н. Савич), предлагали вернуть в той или иной форме захваченную земельную собственность помещикам и сохранить помещичье землевладение. Кое-где на Украине и в Курской губернии землю у крестьян отбирали воинской силой и упорствовавших мужиков даже пороли. Но эти эксцессы были полностью пресечены приказом Главнокомандующего ВСЮР. До полного прекращения властвования большевиков и до созыва Законодательного Всероссийского собрания землю было приказано оставить в руках ее фактических владельцев. Законным владельцам предполагалось отдавать часть снятого урожая – третий сноп, или половину хлеба и трав и 1/6 корнеплодов.

Документ

Верховный Правитель адмирал Колчак в секретной телеграмме Деникину от 23 октября 1919 г. писал: «Понимая сложность земельного вопроса и невозможность его разрешения до окончания гражданской войны, я считаю единственным выходом для настоящего момента по возможности охранять фактически создавшийся переход земли в руки крестьян, допуская исключения лишь при серьезной необходимости и в самых осторожных формах. Глубоко убежден, что только такая политика обеспечит необходимое сочувствие крестьян освободительной войне, предупреждая восстания и устранит возможность разлагающей противоправительственной пропаганды в войсках и населении».

Белая администрация прилагала много усилий к поддержке сельского хозяйства, широко практиковались ссуды на семена, на аренду сельскохозяйственных машин, давались освобождения и отсрочки по призыву в армию, снижалась арендная плата за землю, выдавались компенсации за незаконные реквизиции. Земледельческий налог на плодородных черноземных землях взимался в 1919 г. в размере пяти пудов хлеба с десятины (около 8 % урожая). Все эти меры невероятно отличались от продотрядов и продразверсток, практиковавшихся большевиками. Эффект сельскохозяйственной политики Белых был налицо – на освобождаемых от большевиков территориях стоимость продуктов питания и других предметов первой необходимости сразу же резко падала.

Восстановив рыночное хозяйство и опираясь на золото, захваченное в Казани, и денежные ресурсы, размещенные за границей, Белое правительство смогло создать сравнительно надежное денежное обращение на освобожденной территории. Инфляция, несмотря на работу печатного станка, вполне контролировалась и не приводила к полному обесценению денег, как в большевицкой зоне. Даже в январе 1920 г., в момент отступления Белых армий, цена хлеба в Белой зоне России не превышала 20 рублей за фунт, а цена золотого французского франка на Новороссийской бирже – 100–150 рублей. Т. е. белый рубль в сравнении с 1913 г. упал в 300–500 раз (в 1913 г. 1 франк составлял 37,5 коп. золотом). Красный рубль упал в сравнении с 1913 г. к январю 1920 г. 16 800 раз, т. е. перестал вовсе что-либо стоить. Сам Ленин называл советские «дензнаки» – «ленинки» «крашеной бумагой» и хохотал в разговоре с Бертраном Расселом над глупостью крестьян, отдававших за эту «бумагу» большевикам урожай.

Чтобы помочь нищему населению, администрация ВСЮР разрешила было обмен 500 рублей «ленинок» на деньги Белого юга на предъявителя один к одному. Деньги повезли возами, и от этого плана пришлось отказаться. Большевицкие деньги были полностью аннулированы, а голодающим первую помощь оказывали продуктами, за работу же, постой и другие услуги сразу же платили белыми деньгами. Благодаря этим мерам уровень жизни стал исправляться на Украине и в великорусском Черноземье на глазах.

Следует заметить, что хотя Белые правительства контролировали 9/10 золотого запаса Императорской России (652 млн. рублей находилось у Омского правительства и 320 млн. – за рубежом, под контролем союзников), большевики сохранили в своих руках 147 млн. рублей золотого запаса, а тотальным ограблением населения и конфискацией ценностей, находившихся в частном владении, существенно увеличили свою казну.

Наконец, на освобожденной территории сразу же вновь начиналась религиозная жизнь, открывались храмы, мечети, буддийские молельни, быстро восстанавливалось нормальное школьное образование. Возрождением образования на освобожденных землях занимались такие замечательные люди, как профессор Павел Иванович Новгородцев (1866–1924).

И все же практически все очевидцы и участники Белой борьбы подчеркивали невероятный контраст между героизмом и самопожертвованием армии и своекорыстием, алчностью, расхлябанностью тыла. Она сразу же бросалась в глаза – смущала одних, растлевала других, а кое-кого побуждала и вовсе покидать ряды Белых армий. На фронте умирали, в тылу – обогащались и прожигали жизнь, скрываясь от призыва. На фронте проливали кровь за будущую Россию, в тылу, огражденная штыками Белых бойцов, догнивала Россия вчерашняя, та, что породила революцию. «Дело не в правой или левой политике, а в том, что мы совершенно не справились с тылом», – сказал один из видных генералов ВСЮР, член Особого Совещания. Его слова, без указания лица, приводит Деникин.

«В городах шёл разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые очертя голову бросалось и офицерство, приезжавшее с фронта. „Жизни – грош цена. Хоть день, да мой!..“ Шёл пир во время чумы, возбуждая злобу или отвращение в сторонних зрителях, придавленных нуждой, в тех праведниках, которые кормились голодным пайком, ютились в тесноте и холоде реквизированной комнаты, ходили в истрепанном платье, занимая иногда очень высокие должности общественной или государственной службы и неся ее с величайшим бескорыстием. Таких было немало, но не они, к сожалению, давали общий тон жизни Юга. Великие потрясения не проходят без поражения морального облика народа. Русская смута, наряду с примерами высокого самопожертвования, всколыхнула еще в большей степени всю грязную накипь, все низменные стороны, таившиеся в глубинах человеческой души…» – писал генерал Деникин. Следует добавить, что он сам был одним из таких «праведников», не имевшим денег даже на пошив новой формы взамен истрепавшейся или на наём прислуги – жена главнокомандующего сама стирала и готовила обеды.

Свидетельство очевидца

«Опасаюсь, чтобы Тебя не спровоцировали, предложив валюту под видом узаконенного пособия, – пишет главнокомандующий ВСЮР генерал Деникин жене 20 февраля 1920 г. – Боже сохрани! Ни от каких учреждений, министров не принимай ничего. Продавай вещи, победствуй немного, быть может, мне удастся как-нибудь помочь, наконец, лучше в долг от варягов получать (как это ни оскорбительно), чем дать пример тем господам, которые только об обеспечении своих животов и думают».

Спекуляции военным имуществом, дефицитными материалами, услугами транспорта были распространены повсеместно. На счетах в европейских банках некоторых «тыловиков» множились десятки тысяч, а то и миллионы франков и фунтов стерлингов, а в это время Белому воинству не выплачивали месяцами денежного довольствия, не обеспечивали обмундированием и продуктами. Среди прочего, это ослабляло энтузиазм союзников помогать Белым – они видели, как поставляемые ими ресурсы разворовываются тыловым начальством и не достигают ни фронта, ни бедствующих обывателей.

Документ

Торгово-промышленное совещание, проходившее в Ростове-на-Дону в октябре 1919 г., вынуждено было даже принять специальную резолюцию, в которой указывалось: «Совещание считает своим долгом указать на угрожающее падение нравственного уровня во всех профессиях, соприкасающихся с промышленностью и торговлей. Падение это ныне охватило все круги этих профессий и выражается в непомерном росте спекуляции, в общем упадке деловой морали, в страшном падении производительности труда…»

Взятка и связи освобождали от призыва в армию и защищали от сурового наказания за дезертирство. Если крестьяне и казаки, не желавшие сражаться ни за Красных, ни за Белых, уходили в горы и леса, становились «зелеными», то молодежь высших классов освобождалась за взятку и благодаря связям устраивала себе «бронь» от призыва.

Свидетельство очевидца

Вырыпаев вспоминает: «За ноябрь месяц 1918 г., в страшные морозы в Приуралье, Волжская группа несла большие потери обмороженными. На неоднократные требования прислать тёплые вещи из Омска не было ответа». Каппель попросил поручика съездить в Омск. «Прибыв в Омск вечером, я нашёл все отделы снабжения закрытыми. Через своих приятелей я узнал о несметных количествах тёплых вещей, сданных в интендантство. Это меня окрылило, и я с нетерпением стал ждать завтрашнего дня. А когда сумерки сменились ночью, Омск меня, отвыкшего от тыла, просто ошеломил каким-то исступленным разгулом и почти поголовным пьянством, похожим на пир во время чумы». Вырыпаеву стало не по себе, и он поинтересовался у окружающих, не праздник ли в Омске, но получил ответ, что это – обычная вечерняя жизнь тылового Омска… Перед глазами поручика встали картины боёв и замерзающих соратников… В тылу жизнь текла размеренно – там едва ли было понятно негодование Вырыпаева, вызванное предложением «подождать недельку» в Омске, пока вещи «распределят по частям». Только при помощи знакомого чеха Вырыпаеву удалось получить из их штаба тёплые вещи для каппелевцев…

«Классовый эгоизм процветал пышно повсюду, не склонный не только к жертвам, но и к уступкам. Он одинаково владел и хозяином и работником, и крестьянином и помещиком, и пролетарием и буржуем. Все требовали от власти защиты своих прав и интересов, но очень немногие склонны были оказать ей реальную помощь… Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась цифрами ничтожными – в полном смысле слова. И в то же время претензии этих классов были весьма велики…» – писал Деникин.

Эгоизм проявляли не только отдельные люди, но и целые государственные образования. Так, Донское казачье правительство продавало уголь-антрацит в Константинополь, в то время как из-за отсутствия топлива Белая Одесса оставалась без воды и света; Кубань вывозила пшеницу в Грузию, а соседняя Новороссийская губерния голодала.

Разгул и безнравственность тыла провоцировали и действующую армию. Чтобы кутить в тылу, надо было иметь деньги. Все чаще Белые войска оказывались замешанными в грабежах. Грабили большей частью не обывательское добро, но награбленное уже большевиками, ими брошенное при отступлении. Трофейное топливо, ценности, иное имущество не сдавали в тыл – «все равно разворуют тыловые крысы», – а тут же продавали или везли домой – на Дон, Кубань, Терек, в родные станицы, в дома и храмы. Но бывали, и не так редко, случаи грабежей среди мирного населения. Эти возмутительные факты начальство старалось пресекать со всей строгостью, но получалось не всегда.

«Каждый день – картины хищений, грабежей, насилий по всей территории вооруженных сил, – писал 29 апреля 1919 г. генерал Деникин жене. – Русский народ снизу доверху пал так низко, что не знаю, когда ему удастся подняться из грязи. Помощи в этом деле ниоткуда не вижу. В бессильной злобе обещал каторгу и повешенье. Но не могу же я сам, один ловить и вешать мародеров фронта и тыла». Один из участников борьбы на северо-западе России писал: «Конечно, в этой борьбе, когда даже самое необходимое надо добывать самому, трудно провести резкую грань между реквизицией и военной добычей, с одной стороны, и грабежом – с другой. Поэтому человек со слабыми нравственными устоями легко переходит эту границу. Недаром здесь грабёж в шутку называют „партизанством“». Это «партизанство», существовавшее на всех фронтах Белой борьбы, было бедой, которая бросала тень на Белое дело.

Историческая справка

Никакие меры в отношении нарушителей не могли быть безусловно действенными. Много, очень много значил личный нравственный пример командира. Но в обстановке, когда низкие поступки стали обыденностью, каждый человек должен был решать, поступать ли ему «как все», или же несмотря ни на что вести себя благородно, сознавая ответственность перед Богом за каждый свой поступок. Сергей Мамонтов описывает случай, как он, поддавшись общим настроениям, отправился однажды с другими офицерами на грабёж крестьян. С чувством отвращения, но внушая себе, что раз все берут, то должен взять и он, Мамонтов взял себе у испуганных хозяев красивый шёлковый платок. В тот момент он переживал смутные чувства; «с одной стороны, – пишет он, – я был глубоко возмущён и сдерживался, чтобы не вступиться за несчастных. Но появилось и другое, скверное чувство, и оно постепенно усиливалось. Опьянение неограниченной властью». Когда на следующий день брат Мамонтова случайно увидел платок, он спросил, что это. «Я сильно покраснел.

– Понимаю… и тебе не стыдно?

Мне было очень стыдно, но я все же сказал:

– Все же это делают.

– Пусть другие делают, что им нравится, но не ты… Нет не ты…» И Сергей нашёл в себе мужество никогда больше не поступать подобным образом.

Преступления, чинимые Белыми на фронте и в тылу, были не редки. Но они никогда не превращались в политику Белой власти. Напротив, они всегда рассматривались как преступления, как зло и беззаконие, с которым надо было бороться и с которым более или менее успешно боролись все главноначальствующие над фронтами, практически все губернаторы и высшие гражданские власти Белого тыла. Эти преступления во многом объясняются общим падением морали во время революции и Гражданской войны, а во многом – и той гражданской и экономической свободой, которая была естественна для освобожденной части России и которая, в своем положительном смысле, была главной целью Белой борьбы. Белое дело было борьбой за свободу и достоинство человека. Злоупотребления и преступления Белых являлись эксцессами свободы, а отнюдь не рационально избранными методами утверждения их власти.

Литература

Г. А. Бордюгов, А. И. Ушаков, В. Ю. Чураков. Белое дело: идеология, основы, режимы власти. М., 1998.

В. Д. Зимина. Белое движение в годы гражданской войны. Волгоград, 1995.

А. П. Ракова. Омск – столица Белой России. Омск, 2010.

В. Ж. Цветков. Белое движение в России // Вопросы истории. № 7, 2000.