История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I Коллектив авторов

2.2.10. Русское общество в 1918 г. Политика держав

Русские люди испытывали в отношении Брестского мира сложные чувства. Даже простые, не понимавшие целей войны и поддерживавшие большевиков за их призыв к немедленному миру люди теперь увидели, каков этот мир в действительности, увидели, что немедленный мир принес величайшие унижения России. «Этого мира не будет. Это скоро прекратят», – говорили одни. «Немцы будут в Москве через несколько дней… Будут отправлять русских на фронт против союзников», – сообщали другие. «Вести со Сретенки, – записал Бунин 28 февраля (ст. ст.). – Немецкие солдаты заняли Спасские казармы». Образованные и патриотически настроенные люди были убежденны, что Брестский мир есть не что иное, как реализация большевиками их обязательств, данных немцам еще в 1915–1916 гг., когда Ленин стал принимать деньги германского правительства, уплачиваемые ему, чтобы он вывел Россию из войны. Многие, содрогаясь от отвращения и стыда, все же надеялись, что немцы, заняв Россию, наведут в ней порядок и раздавят ненавистных всем большевиков.

После подписания Брестского мира ряд крупнейших государственных деятелей Императорской России приняли решение начать с немцами переговоры. Они предлагали признать полностью или частично условия мира, но в обмен на изгнание немцами большевиков и восстановление на престоле династии Романовых. В марте последний министр иностранных дел Императорской России Николай Николаевич Покровский отправил письмо бывшему премьеру В. Н. Коковцову в Кисловодск с просьбой срочно возвращаться в Петроград и занять пост председателя Комитета защиты прав русских граждан в Германии. Этот комитет был прикрытием для «теневого правительства», в котором активно участвовали предпоследний председатель Совета министров Российской Империи Александр Федорович Трепов, депутат Думы Пуришкевич, директор департамента в Министерстве земледелия камергер Иван Иванович Тхоржевский. В Москве интересы этой группы представляли бывший душой всего плана, в прошлом министр земледелия и крупнейший банкир Александр Васильевич Кривошеин, князь Григорий Трубецкой – до 1915 г. посол России в Сербии, и видный юрист, член КДП барон Борис Нольде. В тесном контакте с группой Кривошеина находился генерал-адъютант А. А. Брусилов. Свою организацию они назвали «Правый центр».

Документ

«Тот ли это мир, о котором молится Церковь, которого жаждет народ?.. Этот мир, принужденно подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нём нет залогов успокоения и примирения, в нём посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нём зародыши новых войн и зол для всего человечества… Это – видимость мира, который не лучше войны… Не радоваться и торжествовать по поводу мира призываем мы вас, православные люди, а горько каяться и молиться пред Господом… Церковь не может благословить заключенный ныне от имени России позорный мир». – Воззвание Патриарха Тихона от 5 (18) марта 1918 г., написанное в Москве.

Немцам было отлично понятно, что мир, заключенный с бандитами большевиками, не будет признан ни в России, если она прогонит большевиков, ни в мировом сообществе. Поэтому перезаключить мир с респектабельным императорским российским правительством Германской Империи было бы намного предпочтительней и надежней. Если бы Царь, пусть и отрекшийся, своей подписью скрепил условия Брестского мира, в Берлине вздохнули бы намного спокойней. Подписи Ленина и Сокольникова вряд ли рассматривались германскими юристами как вполне правомочные.

Германский Император без труда мог поставить одним из условий заключения Брестского мира выдачу Германии своего двоюродного брата «дорогого Ники» – Николая II и его семьи, чтобы спасти их. Но он этого не сделал. Более того, все попытки посредничества в этом направлении датского короля Кристиана, дяди Николая II и двоюродного деда его детей, и шведского короля были отвергнуты Кайзером. О принятии Царя и его семьи под защиту Германии просили германских послов в Москве и Киеве – Мирбаха и Эйхгорна в мае – июне 1918 г. русские общественные деятели – Борис Нольде, А. В. Кривошеин, А. фон Лампе. Но никаких шагов в этом направлении германскими властями предпринято не было, а предпринять их было очень просто – весной и летом 1918 г. Совнарком был защищаем германскими штыками.

Мнение историка

«Датский король, конечно, был разочарован уклончивым ответом Вильгельма (на свою просьбу от 15 марта помочь семье русского Императора. – А.З.). Если уж Германия не желала оказать давление на большевиков, то никто не смог бы этого сделать. Германия… военной силой вынудила советский режим отступить, признала ленинское правительство в Москве и, судя по всему, в тот момент могла добиться исполнения просьбы о выезде царской семьи из России. Но это шло вразрез с политическими и военными интересами Германии». – Б. Енсен. – Среди цареубийц. М., 2001 – С. 70.

Арестовать Ленина, Троцкого и весь Совнарком весной – летом 1918 г. для немцев не составляло никакого труда. Проблема была в ином. Русский монарх, который взойдет на престол, должен согласиться на сепаратный мир, а политики, из которых он сформирует правительство, должны быть искренне прогермански настроены. Немцы отлично знали всех правых «заговорщиков». Все они были горячими русскими патриотами, не вели никогда в прошлом никаких закулисных дел с Германией, были верны Антанте. На переговоры с немцами их толкнула только перспектива гибели России в руках большевиков, только невероятные страдания русского общества, опасность для жизни членов династии Романовых, а также и то, что мир уже был заключен, и бороться против него не представлялось практически возможным. Кривошеин и его друзья были ненадежны для немцев, но других известных миру русских политиков, которые начали бы переговоры с немцами, просто не было.

20 мая германский посол в Москве граф Вильгельм фон Мирбах сообщал министру Рихарду фон Кюльману, что Троцкий назвал большевицкую партию «живым трупом», и в случае, если левые эсеры, подкупленные Англией, свергнут большевиков, что весьма вероятно в ближайшем будущем, то Россия переориентируется вновь на страны Четверного согласия (т. е. Антанту). «Никогда еще Россия не подвергалась такой коррупции, как сейчас», – объяснял посол министру и предлагал серьезно отнестись к предложениям «Правого центра», солидного и неподкупного. Ближайшие сотрудники Мирбаха по посольству имели различные взгляды на русские дела. 36-летний философ Курт Рицлер, бывший с 1915 г. главным связующим звеном между немцами и большевиками и сыгравший, как явствует из его архива, немалую роль в подготовке «чуда» Октябрьского переворота, хотя и презирал большевиков за их порочные наклонности, коррупцию и грязный разврат, предпочитал иметь дело с ними, как с элементом, вынужденно преданным Германии. Военный атташе Карл фон Ботмер не только презирал большевиков, но, как аристократ, считал, что с ними нельзя иметь дела. Он предпочитал переговоры «с приличными людьми» и в этом поддерживал графа Мирбаха, хотя они оба опасались патриотизма Кривошеина и Коковцова.

Не дремала и Антанта. Немецкие агенты доносили в германский МИД, что правительства стран Антанты щедро субсидируют эсеров, меньшевиков-интернационалистов, балтийских матросов, сербских военнопленных и стараются подобраться к большевикам. Создание антибольшевицкого, а следовательно, и антигерманского русского правительства Антанте было крайне необходимо в момент, когда ожидалось «решительное» германское наступление на Западном фронте. Любое оттягивание немецких войск на восток сохраняло множество жизней английских, французских и американских солдат и приближало победу Держав Согласия. Британский дипломат и резидент союзных разведок в Москве Брюс Локкарт прикладывал огромные усилия, чтобы Россия вновь перешла на сторону Антанты. Об этом велись переговоры и с большевиками (главным образом французами), но англичане основное внимание уделяли сплочению патриотических антибольшевицких сил, верных Антанте по убеждению. Такими силами были правые эсеры, кадеты и большинство офицерских подпольных организаций. В апреле была достигнута договоренность между союзниками, что на русский фронт против австрийцев и немцев будет направлено несколько десятков тысяч японских солдат. Но в России уже была верная Антанте многотысячная военная сила – Чехословацкий корпус.

Образованный в 1914–1917 гг. преимущественно из пленных славян австро-венгерской армии, корпус должен был служить ядром будущей армии независимой Чехословакии (см. 1.4.9). После Брестского мира чехо-словаки просили отправить их через Владивосток на Западный фронт. Будучи патриотами своего народа, они мечтали о независимой Чехословакии, освобожденной от австрийского владычества, и потому решительно осуждали сепаратный мир, заключенный большевиками с Германией. Участвовать в русской гражданской войне чехи не собирались, они ограничились заявлением, что «поддерживают русскую революцию». Но немцы вовсе не желали усиления Антанты и потребовали от большевиков полного разоружения чехо-словаков и всеми правдами и неправдами удержания их в России. Англичане, напротив, настаивали на том, что чехам вовсе незачем совершать кругосветное путешествие, чтобы сражаться с немцами во Франции. Они, вместе с японцами и русскими патриотами, могут сразиться с ними на просторах России. Чехи, будучи в большинстве своем левых убеждений, не горели желанием вмешиваться в русский революционный хаос, они предпочитали Россию покинуть, но сделать это им не удалось.

Исполняя указание Германского генерального штаба, Троцкий 21 мая запретил продвижение эшелонов чехо-словаков к Владивостоку и приказал им или влиться в Красную армию, или превратиться в «трудовые батальоны» в тылу. Не подчинившиеся подлежали заключению в концентрационные лагеря. 25 мая 1918 г. новым приказом Троцкий объявил, что «все советы под страхом ответственности обязаны немедленно разоружить чехо-словаков. Каждый чехо-словак, который будет найден вооруженным на линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте». В это время 5 тысяч чехо-словаков уже находились во Владивостоке, 20 тысяч были между Владивостоком и Омском, а еще 20 тысяч – между Омском и Пензой. Будучи убеждены, что, разоружив, большевики выдадут их австрийцам, а те повесят своих бывших солдат как изменников, чехо-словаки приняли решение взять под контроль всю линию Транссибирской магистрали и силой прорываться во Владивосток. Когда красногвардейцы напали на части Чехословацкого корпуса под Омском, чехи разогнали большевицкие Советы на всем протяжении сибирской магистрали. 45-тысячный корпус был тогда самой крупной боеспособной единицей на территории России. Своими начальниками чехи объявили полковника Яна Сырового и капитана Радола Гайду, которым подчинялись беспрекословно. Между 26 мая и 29 июня советская власть пала в Пензе, Сызрани, Самаре, Челябинске, Омске, Томске, Новониколаевске, Красноярске, Владивостоке и промежуточных пунктах. 6 июля чехо-словаки заняли Уфу, 11-го – подавили сопротивление большевицких отрядов в Иркутске.

Историческая справка

Ян Сыровый (Jan Syrov) родился 24 января 1888 в Тржебиче (Моравия) в семье обувщика. В 1908 г. окончил высшую промышленную школу в Брюнне (Брно) по специальности техник-строитель. Отслужил воинскую повинность в австрийской армии, вышел в запас кадетом (звание в австрийской армии, позволявшее претендовать на офицерский чин). После службы в армии уехал в Российскую Империю, в Варшаву, где работал по специальности. С началом Первой Мировой войны пытался вступить в Российскую армию, но ему отказали как австрийскому подданному. Желая сражаться за свободу Чехии и Словакии, поехал в Киев, и Киевский чешский комитет принял его заявление. Он был определен в 4-ю роту Чешской дружины. В битве под Зборовом потерял правый глаз, произведен в офицеры. В 1917 г. командир 2-го полка Чехословацкого корпуса, полковник. Осуществлял общее руководство Чехословацким корпусом во время восстания против большевиков летом 1918 г. Генерал-майор с августа 1918 г. С 1 сентября 1918 г. – командир Чехословацкого корпуса. До 4 февраля 1919 г. – командующий войсками Западного фронта адмирала Колчака. Многие Белые считали генерала Сырового виновным в пленении Верховного Правителя адмирала А. В. Колчака большевиками и даже вызывали его на дуэль. С июня 1920 г. в Чехословакии. В 1927–1933 гг. начальник Главного штаба чехословацкой армии, в 1933–1938 гг. – генерал-инспектор вооруженных сил. С 22 сентября по 1 декабря 1938 г. – премьер-министр Чехо-Словакии. До занятия Чехии германскими войсками 15–16 марта 1939 г. – министр обороны Чехо-Словакии. Во время германского вторжения 15 марта по распоряжению Президента Чехо-Словакии Е. Гахи отдал приказ армии не оказывать сопротивления вермахту. Весь период германского Протектората в Чехии находился под домашним арестом на своей горной вилле в Добриховице. 14 мая 1945 г. был арестован вновь уже чешскими властями, а 21 апреля 1947 г. осуждён на 20 лет заключения за предательство. Генерал Сыровый был признан виновным в том, что, будучи премьером и военным министром, разрешил продажу оружия Германии в 1938 г. и не приказал уничтожить вооружения Чехо-Словацкой армии в 1939 г. Освобожден по амнистии в 1960 г. Работал ночным сторожем. Умер в Праге 17 октября 1970. В 1995 г. Верховный суд Чехии отклонил иск министра юстиции о том, что суд над генералом Сыровым прошел с нарушением законов и приговор был политизирован под давлением СССР. Приговор был оставлен в силе. – Generl Matj Nmec. Nvraty ke svobod. Praha. 1994.

Радол Гайда (германизированное имя – Рудольф Гейдель). Родился в городе Каттаро в Далмации (ныне – Котор в Черногории) в 1892 г. Чех. Фармацевт по образованию. Мобилизован в австрийскую армию в начале Мировой войны. Попав в плен, в сентябре 1915 г., перешел в Черногорскую армию. После занятия австрийскими войсками Черногории переехал через Францию в Россию в феврале 1916 г. и вступил в Чехословацкий корпус, во 2-й полк. Командир 1-го батальона. 2 июля 1917 г. за отличие в сражении у Зборова награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. 28 марта 1918 г. назначен в чине капитана командиром 7-го стрелкового чехословацкого полка. 20 мая 1918 г. избран на совещании в Челябинске руководителей Чехословацкого корпуса членом временного исполкома легионов. Принимал активное участие в очищении от большевиков Сибири. 11 июля 1918 г. его полк освободил Иркутск. 2 сентября 1918 г. – генерал-майор, командир 2-й Чехословацкой дивизии. С 12 октября 1918 г. командовал Северо-Уральским фронтом. 9 декабря награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. 8 января 1919 г. определен на русскую службу и назначен командующим Сибирской армией. За освобождение Перми от большевиков награжден высшими орденами стран Антанты и произведен в генерал-лейтенанты. 7 июля из-за конфликта с адмиралом Колчаком отстранен от командования и уволен в отпуск, а вскоре и из Русской армии с лишением чина генерал-лейтенанта. 17 ноября 1919 г. поднял мятеж против Верховного Правителя России во Владивостоке. После подавления мятежа арестован и выслан на родину, куда прибыл 11 февраля 1920 г. К 1926 г. и.о. начальника Генерального штаба чехословацкой армии в звании бригадного генерала. В июле 1926 г. обвинен в шпионаже в пользу СССР, был лишен воинского чина и уволен в отставку с неполным содержанием. В январе 1927 г. избран вождем национальной чешской фашистской организации. Участвовал в международном фашистском конгрессе в Монтре. Избран от фашистской организации в парламент Чехословакии в мае 1935 г. Блокировался с коммунистами, в частности с К. Готвальдом. Призывал к защите от германской агрессии и был готов сражаться за независимость республики. После оккупации Германией Чехии реабилитирован. Ему возвращено генеральское звание. Стал членом чешского фашистского комитета Св. Вацлава. Отказался от британских орденов. Поддерживал советскую разведку во время войны. 12 мая 1945 г. арестован как коллаборационист. Осужден на два года. Освобожден по состоянию здоровья. Умер в Праге 12 мая 1947 г.

Выступление Чехословацкого корпуса в мае – июне 1918 г., скорее всего, было подготовлено разведками Держав Согласия, чтобы создать пространственную базу антигерманской русской власти и восстановить «русский фронт». В Сибири и на Волге сил у большевиков было очень мало – несколько тысяч красногвардейцев и несколько тысяч немецких и австрийских «интернационалистов». Чехи и вышедшие из подполья русские антибольшевицкие силы легко взяли над ними верх.

6 июня в Самаре собрался Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), объявивший о возобновлении борьбы России на стороне Антанты против австро-германцев и их пособников большевиков. Западные державы в поддержку корпусу объявили Владивосток международной зоной. С начала июля там высадилось около 12 тысяч американцев и 75 тысяч японцев. Это была большая удача для Антанты, а для немцев – серьезное поражение их русской политики.

В германских правящих кругах окрепло убеждение, что большевики со дня на день потеряют власть и надо опереться на более надежную и популярную в России силу. Эту идею особенно поддерживал Генеральный штаб, так как военным было известно, что возвращающиеся с Восточного фронта и из плена немецкие солдаты крайне революционизированы общением с русскими большевиками и сеют «революционную заразу» среди войск тыла и Западного фронта. Консервативное «буржуазное» правительство для немецких генералов было бы предпочтительно в России и из идеологических соображений. Людендорф доказывал Кайзеру: «Мы ничего не можем ждать от советского правительства, хоть оно и живет за наш счет». В конце мая германский МИД дал, наконец, указание Мирбаху начать переговоры с «Правым центром», с донским атаманом генералом Петром Николаевичем Красновым, а также постараться перекупить у Антанты Комуч и одновременно возобновить «дружеские» выплаты большевикам. На все это было выделено 40 млн. марок.

Но переговоры с «Правым центром» ни к чему не привели. Складывается впечатление (документов, подтверждающих эту гипотезу, нет), что переговоры между «Правым центром» и графом Мирбахом зашли в тупик из-за позиции главных лиц возможного соглашения – самих Романовых. Скорее всего, первые предложения были сделаны «законному» монарху Михаилу Александровичу, находившемуся в тюрьме в Перми. Его даже неожиданно освободили и разрешили жить с прислугой и личным секретарем англичанином Брайаном Джонсономв гостинице под надзором ЧК. К нему приезжала на свидание в апреле жена – графиня Брасова. Великий князь Михаил, скорее всего, ответил категорическим отказом и был убит в ночь с 12 на 13 июня. Отказался и Николай II, несмотря, видимо, на очень серьезные угрозы со стороны немцев, что в случае отказа с ним и его семьей большевики разделаются так же, как с Михаилом. Уверения «Правого центра», что они смогут договориться с Николаем II после уничтожения большевицкого режима, немцев не удовлетворили. Русскому Императору Кайзер Вильгельм не доверял.

Немцы знали бескомпромиссное отношение русского свергнутого монарха к сепаратному миру, и когда они вновь убедились, что он своим авторитетом никогда не поддержит Брестский договор, его уничтожение стало устраивать немцев не меньше, чем большевиков. Ведь встать во главе антинемецких патриотических сил, которые наступали из Сибири, он теоретически мог. Очень возможно, что по этому вопросу в конце июня 1918 г. между Лениным и германскими властями было заключено соглашение.

Одновременно с переговорами с большевиками и «Правым центром» германцы решили предпринять и самостоятельные действия в отношении Романовых. В мае 1918 г. в Ялту (в апреле Крым был занят немецкими войсками) прибыл адъютант Императора Вильгельма. Он привёз от Кайзера предложение передать русский престол любому Романову в обмен на подпись его под Брест-Литовским договором. Все члены императорской семьи, находившиеся тогда в Крыму, отвергли это предложение с негодованием. Как вспоминает князь Феликс Юсупов, посланник Кайзера просил Великого князя Александра Михайловича переговорить на этот счет и с ним, его зятем (князь Феликс был женат на дочери Александра Михайловича – Ирине), но «Великий князь отказал, сказав, что в семье его не было, нет и не будет предателей».

Свидетельство очевидца

Г. Н. Михайловский, близко знавший некоторых деятелей «Правого центра» и прекрасно разбиравшийся, как высокопоставленный сотрудник российского МИДа, в международных делах, оставил такой рассказ: «Лето 1918 г. … было критическим для советской власти… большевицкие узурпаторы были на волосок от гибели. Мне к концу лета стали понятны… и зондирование почвы со стороны Нольде, и более тонкое зондирование Покровского в петербургских бюрократических кругах относительно германофильской ориентации на базе Брест-Литовского мира, и вся „деятельность“ Нольде – Кривошеина по созданию буржуазно-монархической германофильской если не партии, то группы, достаточно решительной, чтобы взять власть в свои руки, и, наконец, нелепые в той обстановке слухи из крайне правых кругов, будто большевики существуют лишь в качестве ширмы для монархии… Но если тем не менее большевики в этот момент остались у власти, то практически только потому, что в России в это время источником власти в буквальном смысле слова были немцы, а для немцев были приемлемы лишь большевики, все остальные политические партии либо были антантофильски настроены (от левых эсеров до умеренных правых), либо немцы им не доверяли, как группе Нольде – Кривошеина, несмотря на страстное и нескрываемое желание последних встать у руля России.

Здесь я должен на основании некоторых доверительных высказываний Нольде и других русских, стоявших близко к немцам, отметить одно обстоятельство, проливающее свет на отношение немцев к русским германофилам. Это обстоятельство тогда не составляло секрета, оно открыто и оживленно комментировалось в петербургских чиновничьих кругах весной и в начале лета 1918 г. Только после убийства Николая II с семьей я придал ему то значение, которого оно заслуживало. Речь идет об отношении немцев не к монархии вообще (естественно, монархическая Германия сочувствовала в принципе восстановлению монархии в России), а к Николаю II и в целом к Романовым. Здесь было самое резкое несовпадение их взглядов со взглядами русских германофилов…

Русские монархисты-германофилы хотели попросту восстановления на престоле Николая II и уничтожения всех следов Февральской революции, они соглашались и на Брест-Литовский мир, и на союз с немцами в будущем, но в качестве монарха настаивали именно на Николае II не потому, что им была дорога личность последнего царя, но из принципа легитимизма. Николай II уже превратил в свое время манифест от 17 октября 1905 г. в „потерянную грамоту“, мог он сделать то же самое и со своим манифестом об отречении, тогда и манифест Вел. кн. Михаила терял юридическое значение, Николай II восстанавливался на троне, и все шло по-старому. Такова была программа монархистов. Немцы за помощь в восстановлении Николая II на троне вознаграждались нерушимостью русско-немецких дружественных и союзных отношений, а также тяжкими для России территориальными уступками и экономическими выгодами.

Что же касается немцев, то для них вопрос о Николае II представлялся в совершенно ином свете. Во-первых, это был монарх, объявивший им войну, несмотря на все уверения в дружбе к Вильгельму II; во-вторых, это был монарх, который до конца своего царствования так и не пошел на сепаратный мир и был по-настоящему лоялен по отношению к союзникам – это немцы знали лучше многих русских. Можно ли было верить тому, ради кого пришлось бы снять с Западного фронта несколько дивизий в столь тяжелое военное время? Какова была гарантия искренности германофильства Николая II и его окружения в случае, скажем, неудачного для Германии окончания войны? Разве союзники не устроят в этой „стране неожиданностей“ переворот в свою пользу, даже оставив своего бывшего лояльного союзника на троне или заменив его другим представителем той же династии?..

С другой стороны, заниматься возведением на трон другого лица из династии Романовых было бы крайне сложным экспериментированием, на которое немцы не могли идти в силу международно-политической обстановки… Я не исключаю того, что велись весьма деликатные переговоры немцев с самим Николаем II насчет его взглядов на будущую русско-немецкую дружбу, и что ответ царя их не вполне удовлетворил. Но это лишь предположение, фактом, во всяком случае, было то, что немцы в лице Мирбаха не согласились на монархический переворот и замену большевиков, в чьем германофильстве они не сомневались, Николаем II». – Записки. Т. 2. М., 1993. – С. 107–110.

Большевики были властью незаконной, как люди были достойны презрения, но именно из-за своего презренного поведения и своей незаконности они полностью зависели от немцев, без которых действительно превратились бы в «труп». После некоторых колебаний Германия сделала вновь ставку на Ленина и Троцкого. Судьба большевиков и, как оказалось, судьба России решилась 28 июня 1918 г. в германской ставке. В этот день представитель МИД в ставке Кайзера барон Курт фон Грюнау докладывал ему две бумаги по русскому вопросу – одну из МИД за подписью канцлера фон Гертлинга, вторую – от фельдмаршала Гинденбурга. Гинденбург выступал за свержение большевиков и передачу власти «Правому центру», МИД – за сохранение большевиков у власти, так как «правые» политически ненадежны. Мы знаем содержание обеих докладных записок, но не знаем, что Гертлинг добавил устно. Результат был, однако, неожиданный. Кайзер, который всегда очень прислушивался к мнению своих генералов, особенно старого Гинденбурга, на этот раз решительно поддержал позицию МИД. Он велел поставить в известность Совнарком, что большевики могут, ничего не опасаясь, переместить войска из Петрограда на восток для борьбы с чехами и, «дабы не закрывать возможность дальнейшего сотрудничества, сообщить правительству большевиков, что им, как единственной партии, принявшей условия Брестского договора, будет оказана со стороны Германии еще более широкая помощь». Это послание Кайзера решило судьбу большевиков. По приказу министра иностранных дел Кюльмана Мирбах с 1 июля прервал переговоры с «Правым центром».

Для Германии наступал «последний и решительный бой». После успеха на Эне 9—13 июня (операция «Гнайзенау»), когда немцы отбросили англо-французские войска за несколько дней на полсотни километров, они готовили генеральное наступление на Марне, которое предполагалось начать 15 июля. На линии прорыва немцы сосредоточили все свои резервы, все, что они смогли перебросить с исчезнувшего Восточного фронта – 52 дивизии, 8800 орудий, полторы тысяч самолетов. Для этого заключался Брестский мир, для этого Россию Германия отдала на растерзание большевикам, чтобы в этом генеральном летнем наступлении на Западе была одержана решительная победа, после которой война могла быть завершена если и не разгромом Антанты, то, по крайней мере, с честью для немецкого мундира и без революции в самой Германии. Революция неизбежно должна была разразиться при поражении – и война, и Кайзер с его ненасытными генералами смертельно надоели простым немцам, а людские потери и тяготы войны в Германии были ужасны к лету 1918 г. Германское правительство все это прекрасно знало и в решительный момент сделало ставку на большевиков. После победы их предполагалось заменить у власти приличными людьми, которым можно подавать руку, но пока лучше большевиков подорвать силы России не мог никто.

Документ

Записка германского МИД 28 июня: «Просьбы об оказании Германией помощи исходят из различных источников – главным образом из реакционных кругов – и в основном объясняются опасениями имущих классов, что большевики лишат их собственности. Предполагается, что Германия сыграет роль судебного исполнителя, который прогонит большевиков из российского дома и восстановит в нём власть реакционеров, чтобы они проводили затем в отношении Германии ту же самую политику, которой придерживался в последние десятилетия царский режим… Что касается Великороссии, то здесь мы заинтересованы только в одном: в оказании поддержки силам, ведущим ее к распаду, и в ослаблении ее на длительное время, – как этот делал князь Бисмарк по отношению к Франции, начиная с 1871 г. … В наших интересах быстро и эффективно нормализовать отношения с Россией, чтобы взять под контроль экономику этой страны. Чем больше мы будем вмешиваться во внутренние дела русских, тем глубже будет становиться расхождение, существующее уже сегодня между нами и Россией… Нельзя упускать из виду, что Брест-Литовский договор был ратифицирован только большевиками, и даже среди них отношение к нему не было однозначным… Следовательно, в наших интересах, чтобы большевики оставались теперь у кормила власти. Стремясь удержать свой режим, они сейчас станут делать все возможное, чтобы продемонстрировать нам лояльность и сохранить мир. С другой стороны, их руководители, будучи еврейскими бизнесменами, скоро оставят свои теории, чтобы заняться выгодной коммерческой и транспортной деятельностью. И эту линию мы должны проводить медленно, но целенаправленно. Транспорт, промышленность и вся экономика России должны оказаться в наших руках». – K. Riezler / Tagebucher, Aufsatze, Dokumente / Ed. By K. D. Erdmann. Gttingen, 1972. – S. 385–387.

Но тут выступили левые эсеры. Входившие с большевиками в партийную коалицию, левые эсеры были решительными сторонниками денонсации Брестского договора и возобновления революционной войны. Большевицких вождей они называли «лакеями немецких империалистов», а установленный ими режим «комиссарократией». После ратификации Брестского мира левые эсеры в знак протеста вышли из Совнаркома. К весне 1918 г. левые эсеры были твердо уверены, что большевики «предали революцию». Эту уверенность разделяли вместе с ними и те группы, которые с самого февраля 1917 г. сохраняли анархические и бунтарские настроения – в первую очередь матросы и солдаты, убившие своих командиров и запятнавшие себя изменой присяге. Особенно оттолкнула левых эсеров от большевиков практика ограбления деревни продотрядами. Они считали, что насилия, чинимые рабочими и солдатами продотрядов в деревнях, породят на долгие годы вражду между двумя трудящимися классами, и так будет погублена русская революция.

На съезде левых эсеров, проходившем в Москве с 17 по 25 апреля 1918 г. (считалось, что этот съезд представляет 60 тысяч членов партии), большинство делегатов высказывались за немедленный разрыв с большевиками. Левые эсеры говорили, что комиссары предали не только революцию, но и свою партию, рядовые члены которой желают настоящей революционной свободы, а не засилья новых «господ министров», что комиссары держатся только на немецких штыках. 24 июня, на тайном заседании, ЦК левых эсеров принял решение поднять против «комиссарократии» восстание. «Мы рассматриваем свои действия как борьбу против настоящей политики Совета народных комиссаров и ни в коем случае как борьбу против большевиков», – говорила вождь левых эсеров Мария Спиридонова. Левые эсеры не предполагали брать власть, но желали «развернуть» большевицкую массу от союза с немцами к революционной войне. По эсеровской традиции, восстание должно было представлять ряд громких террористических актов против немцев и ряд демонстраций против политики Совнаркома. «Только вооруженное восстание может спасти революцию», – объявила Мария Спиридонова 3 июля. На следующий день в Большом театре в Москве открылся V съезд Советов. Левые эсеры выступили на нём с предложением выразить недоверие большевицкому Совнаркому, денонсировать (упразднить) Брест-Литовский договор и объявить войну Германии. Большевицкое большинство отклонило эти предложения, и эсеры во главе со Спиридоновой покинули съезд. В тот же день она отдала приказ начинать восстание.

6 июля в 14 часов 15 минут два чекиста – Яков Блюмкин и Николай Андреев приехали в посольство Германии и попросили встречи с Мирбахом. Когда посол к ним спустился, чекисты, которые оказались одновременно и левоэсеровскими террористами, расстреляли его из пистолетов и в завершение взорвали бомбу, которой контузили Рицлера и переводчика. Затем восставшие эсеры арестовали Дзержинского и Лациса. Эсеры имели поддержку в войсках, но возможность совершить переворот не использовали. Быть может, на успех и нельзя было надеяться, поскольку в Москве были размещены под видом военнопленных германские войска. Задача восставших явно была не в захвате власти – они хотели показать немцам, что на большевиков полагаться неразумно, что они – слабаки. Прогнав Совнарком и приведя к власти правое монархическое правительство, немцы бы дали левым эсерам возможность в союзе с рядовыми большевиками продолжить революцию, действуя и против немцев и против русских монархистов. Вслед за Мирбахом левыми эсерами был убит германский главнокомандующий на Украине фельдмаршал фон Эйхгорн.

Большевики страшно боялись, что немцы вновь отвернутся от них. Узнав о гибели Мирбаха, почти всё руководство Совнаркома – Ленин, Свердлов, Радек, Дзержинский, Чичерин и Карахан (заместитель Чичерина) – прибыло с извинениями в германское посольство. Ленин был «белый от волнения и страха», как записал один из немецких дипломатов. И бояться стоило. Как только Рицлер пришел в себя после взрыва, он составил записку в МИД Германии, убеждающую в необходимости скорейшего разрыва с большевиками, ареста Ленина, интернирования и возвращения в Латвию латышских стрелков. Большевики не пользуются никакой поддержкой в обществе и будут свергнуты со дня на день, писал Рицлер. Начавшееся за несколько часов до убийства Мирбаха восстание антибольшевицких и проантантовских сил в Ярославле служило дополнительным ему аргументом. Но из МИД Ритцлер получает твердые инструкции сохранять союз с большевиками, а латышей и немецких «интернационалистов», хорошо снабдив немецким золотом, отправить на подавление Ярославского восстания и против чехо-словаков.

7 июля восстание в Москве было подавлено, руководители партии левых эсеров – арестованы. Несколько членов боевой организации и заместитель Дзержинского эсер Александрович – расстреляны. Остальных постепенно выпускали на свободу. Большевики знали, чего стоит эсеровский террор, страшно боялись за свои жизни и с этими «сумасшедшими революционерами» не хотели портить отношения. Да и в Берлине так ценили теперь союз с большевиками, что на провокацию решили не поддаваться и убийства двух немецких послов предпочли «не заметить». Немецкой печати было рекомендовано не раздувать вокруг них шумиху. «Ленин для нас предпочтительней русского Скоропадского», – твердо считали в германском МИД. Этой позиции вполне придерживался и сменивший Кюльмана на посту минитра адмирал Пауль фон Хинце.

В эти смутные июльские дни, когда Курт Рицлер призывал Кайзера отказаться от союза с большевиками, когда чехо-словаки брали один волжский город за другим, в Ярославле полыхало восстание, а на Западном фронте немцы безнадежно проигрывали генеральное сражение на Марне, Ленин и его подельники отдают приказ об убийстве царской семьи, находящейся в их руках в Екатеринбурге. Гибель Царя должна была уничтожить главный мотив, который побуждал правых монархистов искать сотрудничества с Германией и соглашаться на условия Брестского мира, и не позволить Императору стать центром кристаллизации антинемецких, проантантовских сил. Но вряд ли на убийство Императора, да еще со всей семьей, и на убийство его ближайших родственников на следующий день в Алапаевске большевики могли решиться без согласия (молчаливого или явного) их единственного союзника, от дружбы которого зависело само их существование. Вряд ли это согласие могло исходить от Рицлера, который в те дни исполнял обязанности временного поверенного в делах Германии в России, или от кого-нибудь иного в немецком посольстве в Москве. Во-первых, все они были после 6 июля настроены твердо антибольшевицки, а во-вторых, их чины не позволяли им решать судьбу немецких принцесс, которыми были Александра Федоровна и Елизавета Федоровна и их детей, да и кузена Кайзера Вильгельма – русского Царя. Судьбы их могли решить только в Берлине и только лично Кайзер. Документов, подтверждающих, что такое решение было, не найдено до сего дня, но одного движения пальца Вильгельма было достаточно, чтобы и волос не упал с головы русского Императора и членов его семьи. Вызвать гнев Кайзера летом 1918 г. большевики боялись больше всего на свете. Он им был нужен до тех пор, пока в Германии и Европе не разразилась социалистическая революция. А революция запаздывала…

И в тот самый день, когда, остановив германцев под Реймсом на Марне, главнокомандующий союзными армиями маршал Фош отдал приказ о решительном контрнаступлении на Западном фронте, в этот самый день в далеком Екатеринбурге свершилось злодеяние цареубийства. После убийства Императора Николая II Кривошеин и его товарищи прекратили все контакты «Правого центра» с немецким посольством. Говорить с немцами теперь было не о чем. «Правый центр» после 20 июля полностью переориентировался на Белое движение и Антанту.

Вскоре приехавший новый посол Германии Карл Хельфферих придерживался взглядов на безусловную желательность сохранения союза с большевиками. На случай успеха противобольшевицкого восстания чехов и Комуча он рекомендовал немецким войскам немедленно занять Мурманск, Архангельск, Петроград и Вологду, чтобы исключить военные поставки Антанты. Он также подтвердил запрет Рицлеру реализовывать план по передаче власти «Правому центру», а большевикам продолжил исправно выплачивать немецкие деньги «на карманные расходы». Большевики же в августе пошли на дальнейшие уступки Германии в выплате ей колоссальных репараций из средств ограбленной России. Большевикам денег было не жалко, тем более в перспективе. Ведь власть они сохранили и поддержкой немцев заручились вполне. После убийства Царской семьи ни одна другая сила в России на сотрудничество с Германией не пошла бы.

1 августа, напуганный известиями о высадке англо-американских войск генерала Пула в Архангельске (всего было высажено 8500 человек), Ленин просит немцев начать прямую интервенцию в Россию. Вечером 1 августа Чичерин явился в германское посольство просить об этом Хельффериха. Но немцам было уже не до интервенций – с 18 июля по всему Западному фронту германские армии отступали. Для Людендорфа и Кайзера поражение Германии было теперь несомненным фактом ближайшего будущего. Из-за нехватки живой силы немцы уже сократили свою армию на двадцать дивизий. Откуда им найти войска для интервенции? Хельферрих вежливо отказал Чичерину, обещая «всяческую поддержку и координацию усилий». Не более. 6 августа германский МИД принял решение вовсе закрыть посольство в Москве – за ненадобностью. Все сотрудники посольства в течение августа уехали в Псков, оттуда в Ревель и на родину.

Свидетельство очевидца

В своих воспоминаниях Хельфферих пишет о визите Чичерина вечером 1 августа: «Ввиду сложившегося общественного мнения открытый военный союз с Германией невозможен, но возможны параллельные действия. Его правительство собирается сосредоточить свои силы в Вологде, чтобы защитить Москву. Условием параллельного действия заключается то, что мы не оккупируем Петроград, желательно также, чтобы мы не входили в Петергоф и Павловск. В действительности, такой подход означал, что, желая получить возможность защитить Москву, советское правительство вынуждено было просить нас защитить Петроград… [Чичерин] был не меньше обеспокоен событиями на юго-востоке… После того, как я задал ему ряд вопросов, он наконец сформулировал, какого вмешательства они ждут от нас: мощный удар по [генералу] Алексееву, и никакой в дальнейшем поддержки Краснову. Здесь, как и в случае действий на севере, и по тем же причинам, возможен был не открытый военный союз, но фактическое сотрудничество… Этим шагом большевицкий режим призывал Германию ввести свои войска на территорию Великороссии». – Helfferich. Der Weltkrieg. Bd. 3. – S. 653.

По мере ухудшения военного положения немецкие политические круги все яснее сознавали, что та подлость, которую они совершили в отношении России, поддерживая большевиков, не принесла им пользы, но, скорее, опозорила славное имя немецкого рыцарства, а с точки зрения христианской, явилась и явным грехом. Германское правительство совершило в отношении России то, чего оно, безусловно, не желало для своей страны, а это, нежелаемое – военное поражение и революция, теперь быстро приближались и не без помощи большевиков. Увидев, что в Германии дело идет к революции, большевики развернули исключительно интенсивную подрывную пропаганду. Теперь миллионы марок шли на революцию не из Германии в Россию, а из большевицкой России в Германию. «Вся советская Россия, всеми своими силами и средствами поддержит революционную власть в Германии», – объявлял ВЦИК 4 октября. В конце октября 1918 г. германский МИД впервые высказался за разрыв отношений с большевиками. В меморандуме, составленном в это время в МИД, объявлялось: «Мы, испортившие свою репутацию тем, что изобрели большевизм и выпустили его на волю во вред России, должны теперь, в последний момент, по крайней мере, не протягивать ему руку помощи, чтобы не потерять доверия России будущего». 4 ноября отношения были разорваны официально.

А тем временем англо-американские войска под командованием генерал-майора Мейнарда численностью до 11 тысяч человек высадились в Мурманске, к ним тут же присоединилось до 5 тысяч русских ополченцев. 7 августа отряды Каппеля и чехо-словаки освободили Казань, донские казаки Краснова осадили Царицын. Ленин понимал, что его режим висит на волоске, что немцы ему больше не помощь, что революции в Германии ждать не приходится, да и если начнется эта революция после поражения Германии, большевикам она поможет мало – судьбу России будут решать победители, преданная Лениным Антанта. Своим товарищам по ЦК РКП (б) и Совнаркому он советовал паковать чемоданы, но решил сделать попытку переломить ситуацию. Способов было теоретически два – расширить социальную базу режима, смягчив репрессии и призвав к сотрудничеству меньшевиков и эсеров, но это был отказ от абсолютной власти. Второй способ был в усилении жестокости, в неограниченном терроре против всех, кто не с большевиками, в убийстве одних, в изнурении голодом других, в подкупе золотом и вседозволенностью третьих, в запугивании четвертых. Это был страшный путь, обещавший моря крови и неисчислимые страдания для народа России, проклятия потомков. Он также не давал гарантии победы. Он давал только шанс удержать власть, когда сила немцев таяла на глазах. Ленин и Совнарком избрали этот путь, путь красного террора.

2.2.11. Убийство Царской семьи и членов династии

С 9 марта 1917 г. Николай II вместе с семьей находился под арестом в Царском Селе. Временное правительство создало особую комиссию с целью изучения материалов для предания суду Императора и его супруги по обвинению в государственной измене. Комиссия старалась добыть компрометирующие документы и свидетельства, однако не добыла ничего, подтверждающего обвинение. Но вместо того, чтобы заявить об этом, правительство Керенского решило отправить царскую семью в Тобольск.

Николая II, членов его семьи и сорок пять верных придворных и слуг привезли в Тобольск в начале августа 1917 г. и держали под арестом в губернаторском доме (а часть придворных – в расположенном по соседству доме купца Корнилова). Здесь и застал их большевицкий переворот. В дневнике Государя за 17 ноября остались такие слова: «Тошно читать описания в газетах того, что произошло… в Петрограде и Москве! Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени!» 29 января 1918 г. Совнарком обсуждал вопрос «о переводе Николая Романова в Петроград для предания суду». Главным обвинителем намечался Троцкий. Однако ни перевод в Петроград, ни суд не состоялись.

Перед большевиками встал вопрос: за что судить? Только за то, что он родился наследником и был Императором? А за что судить его супругу? За то, что супруга? А в чем можно обвинить детей Царя? К тому же суд над ними мог быть только открытым. Поэтому получалось, что всех засудить не удастся даже большевицким судом. Но убить Царя и, по возможности, всех членов династии было, безусловно, целью большевиков. Пока живы старые правители, власть большевиков над захваченной ими Россией не может быть твердой. Большевики помнили, что во Франции через 20 лет после революции произошла реставрация династии Бурбонов. В России они собирались править намного дольше 20 лет, и потому всякая возможность монархической реставрации должна была исключаться. Кроме того, убийство Царя ставило кровавую печать на установленный большевиками режим. Новые правители, совершив такое злодеяние, были бы «повязаны кровью», не могли надеяться на пощаду и должны были бороться с противниками их режима до конца. «Казнь царской семьи нужна была не только для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди или полная победа или полная гибель», – цинично признавался Троцкий самому себе (запись в дневнике 9 апреля 1935 г.).

Решением ВЦИК от 6 апреля 1918 г. Николай II был вместе с семьей переведен из Тобольска в Екатеринбург. 19 мая в протоколе ЦК РКП (б) появилась запись, что переговорить с уральцами о дальнейшей участи Николая II поручается Якову Свердлову. В конце июня в Москву для обсуждения вопроса об убийстве Царя прибыл военный комиссар Уральской области, самый влиятельный большевик Урала – Исайя Исаакович Голощекин (товарищ Филипп), которого Свердлов и Ленин прекрасно знали по совместной подпольной работе. Голощекин, как и многие уральские большевики, жаждал расправиться с Царем и его семьей и не понимал, почему в Москве медлят.

В ночь с 12 на 13 июня под Пермью чекисты во главе с Г. И. Мясниковым убили Великого князя Михаила Александровича и его секретаря англичанина Брайана Джонсона. Убийство пытались скрыть; объявили, что Михаил похищен белогвардейцами, позже говорилось о самосуде народа, но, конечно же, это была специально организованная Лениным акция – «генеральная репетиция цареубийства» и, возможно, мера устрашения для Николая II, чтобы он был более сговорчив в планировавшихся большевиками и Вильгельмом переговорах свергнутого русского Царя с германцами.

2 июля на заседании Совнаркома было принято решение о национализации имущества семьи Романовых. Решение тем более странное, что все их имущество уже несколько месяцев как было присвоено большевиками или разворовано «революционным народом». Скорее всего, именно на этом заседании и было принято решение, определившее участь Царя и его семьи. 4 июля охрана дома особого назначения была изъята из рук Уральского совета и передана ЧК. Вместо слесаря Александра Дмитриевича Авдеева комендантом дома назначен Янкель Хаимович (Яков Михайлович) Юровский – чекист и «комиссар юстиции» Уральской области. Он сменил всю внутреннюю охрану. Арестанты думали, что эта смена произошла, чтобы прекратить кражи их имущества, которые при Авдееве были заурядным явлением. Кражи действительно прекратились, но не об имуществе Романовых заботились в Москве. 7 июля Ленин распорядился, чтобы между председателем Уральского совета Александром Белобородовым и Кремлем была установлена прямая связь «ввиду чрезвычайной важности событий». 14 июля в Екатеринбург вернулся Голощекин с полномочиями привести смертный приговор в исполнение. В тот же день он сообщил в исполкоме Уральского совета «об отношении центральной власти к расстрелу Романовых». Исполком утвердил решение Москвы. О том, что необходимо готовиться к убийству Николая II, Голощекин сообщил Юровскому. 15 июля Юровский приступил к подготовке убийства. 16 июля состоялось официальное решение президиума Уралсовета «о ликвидации семьи Романовых». Командир военной дружины Верх-Исетского завода П. З. Ермаков должен был обеспечить уничтожение либо надежное сокрытие трупов.

В убийстве приняли непосредственное участие 12 человек. В том числе – Я. М. Юровский, Г. П. Никулин, М. А. Медведев (Кудрин), П. З. Ермаков, П. С. Медведев, А. А. Стрекотин, возможно чекист А. Г. Кабанов. Об остальных участниках убийства следственная комиссия и 1918–1920 гг. и 1991–1998 гг. не смогла найти никаких сведений. Известно только, что в группу входило 6–7 «латышей», то есть плохо говоривших по-русски людей североевропейской внешности. С пятью из них Юровский говорил по-немецки. На стене дома Ипатьева следователь Соколов обнаружил надпись на венгерском – «Верхаш Андраш. Охранник. 15 июля 1918». Два «латыша» стрелять в девиц отказались и были удалены из группы. Удивительно, что не сохранилось ни имен, ни должностей, ни послужных списков этих людей, по всей видимости, хорошо проверенных в ЧК. Убийство Царя ведь готовилось на «государственном уровне». Только один из этих «латышей» объявился впоследствии и рассказал о своих «подвигах». Им оказался австриец Ганс Мейер, бежавший в 1956 г. из ГДР. Есть подозрения, что он действовал в 1956 г. по заданию КГБ. Впрочем, его признания вызывают у историков большие сомнения. В убийстве последнего русского Царя и его семьи далеко не все еще ясно.

В ночь на 17 июля Николай II и его семья были без суда и следствия убиты чекистами под командованием Юровского в подвале дома военного инженера Ипатьева. Зверство убийц было столь велико, что они пристрелили даже одну из четырех собак императорской семьи, а двух насмерть забили прикладами. Сразу же после убийства останки вывезли за город, где над телами женщин были совершены гнусные надругательства. Затем тела попытались уничтожить с помощью огня и соляной кислоты, а потом захоронили. Кроме Юровского, сокрытием и попыткой уничтожения тел руководил сотрудник местной ЧК И. И. Родзинский. Юровский выдал убийцам 8 тыс. рублей и велел поделить деньги на всех.

Были убиты Император Николай Александрович, его супруга Императрица Александра Федоровна, четыре их дочери – Ольга, Мария, Татьяна и Анастасия 17–22 лет, четырнадцатилетний Цесаревич Алексей и четыре верных друга, отказавшихся оставить семью Императора в эти страшные дни, – доктор Евгений Сергеевич Боткин, камердинер Алоизий Егорович Трупп, повар Иван Михайлович Харитонов и горничная Анна Степановна Демидова. 18 июля по докладу Свердлова ВЦИК и Совнарком одобрили это злодеяние. 19 июля ВЦИК официально заявил, что решение о расстреле Николая II принято в Екатеринбурге, без консультаций с Совнаркомом, а супруга и дети «казненного Николая Романова» эвакуированы в надежное место. Это была стопроцентная ложь.

Свидетельство очевидца

Вот описание убийства, которое руководивший им Юровский предложил в 1920 г. красному историку М. Н. Покровскому: «Были сделаны все приготовления: отобрано 12 человек (в т. ч. 6 латышей) с наганами, которые должны были привести приговор в исполнение. 2 из латышей отказались стрелять в девиц. Когда приехал автомобиль (в 1.30 ночи – увозить трупы) все спали. Разбудили Боткина, а он всех остальных. Объяснение было дано такое: „Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа в нижний“. Одевались с полчаса. Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой (чтобы избежать рикошетов); из нее была вынесена вся мебель. Команда была наготове в соседней комнате. Романовы ни о чём не догадывались. Комендант (т. е. сам Юровский) отправился за ними лично, один, и свёл их по лестнице в нижнюю комнату. Николай нес на руках Алексея (у мальчика был тяжелый приступ гемофилии), остальные несли с собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, Александра Федоровна спросила: „Что же и стула нет? Разве и сесть нельзя?“ Комендант велел внести два стула. Николай посадил на один Алексея, на другой села Александра Федоровна. Остальным комендант велел стать в ряд. Когда стали, позвали команду. Когда вошла команда, комендант сказал Романовым, что ввиду того, что их родственники продолжают наступление на советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к коменданту, с вопросом: „Что? Что?“ Комендант наскоро повторил и приказал команде готовиться. Команде заранее было указано – кому в кого стрелять и приказано целить прямо в сердце, чтобы избежать большого количества крови и покончить скорее. Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний, все длилось несколько секунд. Затем началась стрельба, продолжавшаяся две-три минуты. Николай был убит самим комендантом наповал, затем сразу же умерли Александра Федоровна и люди Романовых… Алексей, три из его сестер и доктор Боткин были еще живы. Их пришлось пристреливать… Одну из девиц пытались доколоть штыком… Потом стали выносить трупы и укладывать в автомобиль…» – Покаяние. Материалы правительственной комиссии… – С. 193–194.

21 июля стража, охранявшая дом Ипатьева, была снята. В тот же день население Екатеринбурга узнало о случившемся из листовок, расклеенных по городу. Вечером того же дня в городском театре на тему убийства Николая II выступали с проклятиями в адрес Государя Голощекин, Сафаров, Толмачов и другие убийцы. 23 июля текст листовки был напечатан в газете «Уральский Рабочий». Вот текст листовки 21 июля:

Документ

«Расстрел Николая Романова.

В последние дни столице Красного Урала Екатеринбургу серьезно угрожала опасность приближения Чехо-словацких банд, в тоже время был раскрыт новый заговор контр-революционеров имевших целью вырвать из рук советской власти Коронованного палача. В виду этого Уральский областной комитет постановил разстрелять Николая Романова, что и было приведено в исполнение шестнадцатого июля. Жена и сын Николая Романова в надежном месте.

Всероссийский Центр. Испол. Комит. Признал решение Уральского областного совета правильным».

В уральском городке Алапаевске с конца мая 1918 г. большевики содержали под русской и австрийской стражей нескольких представителей дома Романовых, их друзей и слуг – Великую княгиню Елизавету Федоровну (вдову великого князя Сергея Александровича и сестру Императрицы Александры Федоровны), Великого князя Сергея Михайловича, князей императорской крови Иоанна Константиновича, Константина Константиновича и Игоря Константиновича (сыновей Великого князя Константина Константиновича и троюродных братьев Императора Николая II) и князя В. П. Палея (сына великого князя Павла Александровича и двоюродного брата Императора Николая II). 21 июня от них удалили слуг и приближенных (кроме управляющего имениями Великого князя Сергея Михайловича – Ф. С. Ремеза и келейницы Елизаветы Федоровны – инокини Варвары Яковлевой), отобрали драгоценности и ввели строгий тюремный режим. Примерно в полночь с 17 на 18 июля большевики вывезли узников в урочище Межевое близ Верхне-Синячихинского завода и там, жестоко избив, сбросили в шахту. Дабы замести следы, в три часа 15 минут утра 18 июля большевики инсценировали нападение на опустевшую школу, где до того содержались узники, и сообщили о «побеге князей». «Операцией» по уничтожению алапаевских узников руководили комиссар юстиции Алапаевского совета рабочих и крестьянских депутатов Ефим Соловьев и председатель Алапаевской ЧК Николай Говырин. Участвовало в ней более двадцати человек. Великий князь Сергей Михайлович оказал сопротивление и был застрелен, остальные сброшены живыми. Великая княгиня, монахиня Елизавета Федоровна, князья императорской крови Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи, князь Владимир Павлович Палей, Фёдор Семенович Ремез и инокиня Варвара умерли от ран, недостатка воздуха и воды через несколько дней. Местные жители позднее рассказывали, что слышали доносившееся из шахты молитвенное пение.

Вместе с лицами царствовавшего дома Романовых в эти же дни были убиты на Урале их верные друзья и слуги, следовавшие за Императором, великими князьями и княгинями до последней возможности – фрейлина Анастасия Васильевна Гендрикова, гофлектриса Екатерина Адольфовна Шнейдер, генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев, гофмаршал князь Василий Александрович Долгорукий, дядька Цесаревича Алексея Клементий Григорьевич Нагорный, камердинер Иван Дмитриевич Седнев, камердинер Василий Федорович Челышев, личный шофер Великого князя Михаила Александровича Петр Яковлевич Борунов.

Через 8 дней после цареубийства Екатеринбург заняли Белые войска генерала Сергея Николаевича Войцеховского, наступавшие из Сибири (Алапаевск был освобожден через месяц – 28 сентября), и комиссия Омского правительства незамедлительно занялась изучением обстоятельств всех трех групповых убийств. Останки алапаевских страдальцев были обнаружены следственной комиссией. Останки Великого князя Михаила, Брайана Джонсона, Государя Николая II и убитых с ним найти тогда не удалось.

Мнение историка

«Зверское убийство Николая II, его жены, детей и прислуги – поистине уникальное событие в мировой истории. Да, и в прежние времена иные монархические персоны подвергались казни – например, в Англии и во Франции, но всегда после судебного процесса, публично, и, уж конечно, исключая то, чтобы вместе с ними казнили их детей, врачей, поваров, слуг, придворных дам. Большевицкая ликвидация царской семьи скорее напоминает темное убийство, совершенное бандой преступников, попытавшихся уничтожить все следы преступления», – пишет датский ученый Б. Енсен. – Среди цареубийц. М., 2001. – С. 119.

Присутствие при убийстве Императора и его семьи уполномоченного германского командования весьма вероятно. Имен всех убийц мы не знаем. Кто-то из них оставил на стене комнаты, где произошло убийство, надпись: «Belsatzar ward in selbiger Nacht von seinen Knechten umgebracht» – «В эту ночь Валтасар был убит своими слугами». Революционный солдат или латышский стрелок вряд ли назвали бы себя в 1918 г. «слугами» царя. Но с точки зрения нерусского подданного убийство в Ипатьевском доме вполне могло восприниматься как восстание холопов на своего господина, и потому такому наблюдателю вспомнились эти стихи Гейне. Очень возможно, что сам наблюдатель в убийстве не участвовал, и о его присутствии было строго-настрого запрещено говорить, тогда как сами участники похвалялись убийством и до самой своей смерти ничуть не раскаивались (Юровский умер в 1938 г., Белобородов и Голощекин были убиты своими же во время большого террора – в 1938 и 1941 гг., Медведев умер в 1964, чекист И. Родзинский – в 1970-е годы).

Царская семья была убита не потому, что ее боялись отдать в руки Белых – вывезти Императора и его близких из Екатеринбурга можно было и 16 и даже 22 июля, когда в Москву был отправлен царский багаж и доставлен вполне благополучно. Это страшное убийство было в первую очередь местью и делом сатанинской злобы для всех тех, кто его желал совершить и совершил.

Свидетельство очевидца

«Немцы допустили убийство царя и его семьи, имея полную возможность приказать большевикам этого не делать. Они допустили (если не приказали прямо большевикам это совершить) расстрел того, кто тогда был самым вероятным, самым легитимным и самым удобным кандидатом русского монархического движения. Допустив убийство царя со всей семьей, немцы обезглавили русских монархистов…

Не желая, конечно, этого, своими переговорами Нольде, Кривошеин и прочие монархисты навели немцев на мысль об опасности для них Николая II и его семьи, не говоря уж о сибирском движении, которое просто могло, захватив царя с семьей, вызвать величайшее волнение в России в тот момент, когда там, ввиду борьбы на Западном фронте, должен был бы быть абсолютный мир. Когда Нольде жаловался мне на „легкомыслие и недальновидность“ Гинденбурга и Мирбаха, не желавших монархического переворота с Николаем II во главе, то он мог с большим успехом отнести эти эпитеты к себе и своим единомышленникам.

Ясно, во всяком случае, что большевики никогда не решились бы на расстрел, не посоветовавшись с немцами или не будучи совершенно точно осведомлены, что те посмотрят на это сквозь пальцы или такой акт будет им определенно приятен. Николай II с семьей были убиты, по меньшей мере, при попустительстве немцев…» – писал Г. Н. Михайловский. – Записки. Т. 2. М., 1993. С. 109–110.

Н. В. Чарыков, дядя по матери Г. Н. Михайловского, являлся кадровым сотрудником Императорского МИД и занимал, в том числе, пост посла в Константинополе. Во время смуты был министром народного просвещения и председателем особой дипломатической комиссии в Крымском правительстве генерала Сулькевича. Разговор Чарыкова с Михайловским состоялся в Симферополе в начале октября 1918 г.:

«Отвечая на мучительный вопрос, из-за которого в значительной мере сорвалось германофильское движение в русских антибольшевицких кругах, – вопрос об отношении немцев к Николаю II и вообще Романовым, Чарыков сказал: „Немцы разлюбили Романовых со времен франко-русского союза, а Николая II они ненавидели и боялись его воцарения“. На вопрос, верит ли он, что немцы сознательно допустили гибель всей царской семьи, чтобы устранить возможность возрождения монархии в России при монархе, объявившем им войну и не захотевшем заключить с ними сепаратный мир, Чарыков ответил: „Если бы они не хотели расстрела Николая II и его семьи, им стоило только шевельнуть пальцем, и большевики никогда не посмели бы это сделать“.

„Как было встречено известие об убийстве Николая II в среде немецкого командования? “ – спросил я. „Шампанским“, – ответил Чарыков. Так из уст человека, находившегося на крайнем юге России, я услышал то, что с трудом угадывалось немногими в Петрограде и Москве…» – Г. Н. Михайловский. Записки. Т. 2. С. 120–121.

Документ

21 июля в Казанском соборе на Красной площади совершалось патриаршее служение литургии. После чтения Евангелия Патриарх Тихон неожиданно вышел на амвон и начал говорить: «Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего Государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит пред нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней… Он ничего не предпринимал для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе… и вдруг он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России, небольшой кучкой людей, не за какую-либо вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Приказ этот приводят в исполнение, и это деяние – уже после расстрела – одобряется высшей властью. Наша совесть примириться с этим не может. И мы должны во всеуслышание заявить об этом, как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточают в тюрьму, пусть нас расстреливают».

Патриарх говорил с волнением и тихо. В соборе почувствовали «облегчение от сознания, что заговорили те, кому следует говорить и будить совесть. Правда, на улицах говорят различно, некоторые злорадствуют и одобряют убийство…» – свидетельствовал в те дни на Поместном Соборе Российской Православной Церкви протоиерей П. Н. Лахостский.

Весть об убийстве Государя русское общество встретило очень по-разному. Приход к власти большевиков и их зверства и бесчинства заставили многих культурных и верующих людей еще глубже раскаяться в революционных мечтаниях 1916 г. и восторгах февраля 1917-го. В этой среде крепли вновь монархические настроения и любовь к отрекшемуся Императору и его семье. Его считали «товарищем по несчастью», первым из обманувшихся страдальцев. Но большая часть народа еще была во власти бунта, еще была ослеплена вседозволенностью грабежа и позором дезертирства. На панихидах по Государю и его семье молилось немного людей.

Свидетельство очевидца

«На всех, кого мне приходилось видеть в Петрограде, это известие произвело ошеломляющее впечатление: одни просто не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо молчало. Но на толпу, на то, что принято называть „народом“ – эта весть произвела впечатление, которого я не ожидал.

В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: „давно бы так“, „ну-ка поцарствуй еще“, „крышка Николашке“, „эх, брат Романов, доплясался“, – слышались кругом от самой юной молодежи, а старшие либо отворачивались, либо безучастно молчали». – В. Н. Коковцов. Воспоминания. – С. 531.

Генерал Деникин с горечью пишет об отношении общественности к цареубийству летом 1918 г.: «Когда во время Второго Кубанского похода, на станции Тихорецкой, получив известие о смерти Императора, я приказал Добровольческой армии отслужить панихиды, этот факт вызвал жестокое осуждение в демократических кругах и печати… Забыли мудрое слово: „Мне отмщение, и Аз воздам“…». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 1. М.: Наука, 1991. – С. 128.

Германия 19 июля направила официальный протест Радеку и Воровскому и выразила озабоченность «судьбой немецких принцесс» – Александры Федоровны, Елизаветы Федоровны и их детей. Радек на этот протест ответил вполне издевательски: «Если бы Германия действительно была озабочена судьбой экс-царицы и ее детей, то они могли бы получить возможность покинуть Россию по гуманитарным соображениям». Больше Германия ничего не предпринимала, и через месяц Ленин мог заверить Воровского, что «вопрос о Николае Романове исчерпан и никакой паники нет». Немецкие деньги продолжали идти в карманы большевиков так же регулярно, как и до июльского убийства.

Уже после капитуляции Германии, полностью по своей инициативе, в ночь на 30 января 1919 г. в Петропавловской крепости Петрограда большевики убили Великих князей Георгия Михайловича, Дмитрия Константиновича, Николая Михайловича, Павла Александровича. Ходатайства о них Ленину со стороны западных держав и российских общественных деятелей не помогли и не могли помочь… Жители Петрограда с ужасом рассказывали, что тела убитых Великих князей были скормлены зверям Петроградского зоопарка. Примечательно, что еще в сентябре 1918 г. датский посланник в Петербурге Харальд Скавениус договорился с генеральным консулом Германии в Петербурге Гансом Карлом Брайтером, что тот попробует освободить Великих князей из тюрьмы, если они его об этом попросят. Великий князь Георгий Михайлович с гневом отверг это предложение, исходящее от врагов России, обрекая себя и своих братьев на смерть.

После убийства в бумагах Великой княжны Ольги Николаевны нашли переписанное ею стихотворение, которое Владислав Ходасевич и ряд других критиков сочли «почти безусловно» творением самой Великой княжны, написанным в Екатеринбурге незадолго до трагической гибели. «Читая эти неопытные, писанные не напоказ, а воистину молитвенные стихи, скрытые, может быть, даже от самых близких людей, нельзя же не преклониться перед изумительною моральною высотой, в них сказавшейся. Это не «литература», не «искусство как прием»: тут впрямь и в буквальном смысле жертва молится за своих палачей – в полном и ясном сознании того, что делает». – Владислав Ходасевич. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 2. – С. 314–320 и примечания к статье.

В 1923 г. это стихотворение было издано в Берлине в сборнике патриотических стихов малоизвестного поэта Сергея Бехтеева «Песни русской скорби и слез» (Переиздано М.: Новая книга,1996, с. 23). По версии Сергея Бехтеева, это написанное им стихотворение было им же послано в октябре 1917 г. через графиню А. В. Гендрикову Великим княжнам в Тобольск. В авторстве Бехтеева есть основания сомневаться: трудно представить, что когда положение Царской семьи в Тобольске было еще сравнительно благополучным, незнакомый им поэт осмелился бы предложить столь страшную перспективу самим будущим жертвам, да еще как бы от первого лица. Это было бы дело очень дурного вкуса.

Мнение мыслителя

Имея за спиной опыт Французской революции и убийства короля Людовика XVI, граф Жозеф де Местр писал в 1797 г.: «Любое посягательство на Верховную власть, сотворенное от имени Народа, всегда есть в большей или меньшей мере национальное преступление, ибо всегда Нация виновна в том, что некое число мятежников в состоянии совершить преступление от ее имени… Жизнь всякого человека драгоценна для него, но жизнь тех, от кого зависит множество жизней, жизнь государей драгоценна для всех. А если жизнь Государя пресекается преступлением, на месте, которое он занимал, разверзается ужасная пропасть и туда низвергается все, что его окружало. Каждая капля крови Людовика XVI обойдется Франции потоками крови. Четыре миллиона французов быть может заплатят своей головой за великое народное преступление – за противорелигиозный и противообщественный мятеж, увенчавшийся цареубийством». – Рассуждения о Франции. М., 1997. – С. 24–25.

Останки девяти из 11 убитых в доме Ипатьева были обнаружены 1 июня 1979 г. под Екатеринбургом (тогда – Свердловском) в Поросенковом логе. Эксгумация проводилась 11–13 июня 1991 г., а 17 июля 1998 г. они были торжественно, с воинскими почестями, преданы земле по указу Президента Б. Н. Ельцина и в его присутствии в Екатерининском приделе Петропавловского собора в Санкт-Петербурге. 29 июля 2007 г. в 20 метрах от места обнаружения останков девяти убитых обнаружены были останки юноши и девушки, предположительно являющихся Цесаревичем Алексеем и Великой княжной Марией. Полное генетическое сходство их митохондриальной ДНК с ДНК Императрицы Александры Федоровны и ранее найденных останков трех молодых девушек – Великих княжон – было подтверждено в 2009 г. Бытовавшее мнение, что похороненные в Петропавловской крепости не являются Императором Николаем II, членами его семьи и их слугами, к настоящему времени оказалось полностью дезавуированным.

Документ

В Послании Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II и Священного Синода Русской Православной Церкви к 75-летию убиения Императора Николая II и его семьи сказано: «Грех цареубийства, происшедший при равнодушии граждан России, народом нашим не раскаян. Будучи преступлением и Божеского и человеческого закона, этот грех лежит тяжелейшим грузом на душе народа, на его нравственном самосознании… Мы призываем к покаянию весь наш народ, всех чад его, независимо от их политических воззрений и взглядов на историю, независимо от этнического происхождения, религиозной принадлежности, от их отношения к идее монархии и к личности последнего Российского Императора. Отрекаясь от грехов прошлого, мы должны понять: благие цели должны достигаться достойными средствами. Созидая и обновляя жизнь народа, нельзя идти по пути беззакония и безнравственности. Совершая любое дело, даже самое доброе и полезное, нельзя приносить в жертву человеческую жизнь и свободу, чьё-либо доброе имя, нравственные нормы и нормы закона…»

17 июля 1998 г., когда останки жертв убийства в Ипатьевском доме были преданы христианскому погребению в Петропавловском соборе, Президент России Б. Н. Ельцин, в прошлом сам секретарь Свердловского обкома и разрушитель Ипатьевского особняка, исповедал над гробами страдальцев и свою личную вину, и вину народа: «Долгие годы мы замалчивали это чудовищное преступление, но надо сказать правду, расправа в Екатеринбурге стала одной из самых постыдных страниц нашей истории. Предавая земле останки невинно убиенных, мы хотим искупить грех своих предков. Виновны те, кто совершил это злодеяние, и те, кто его десятилетиями оправдывал. Виновны все мы».

Мнение историка

«В том, как было подготовлено и совершено убийство царской семьи, как его сначала отрицали, а потом оправдывали, есть какая-то исключительная гнусность, нечто, что отличает его от других актов цареубийства и позволяет усматривать в нём прелюдию к массовым убийствам ХХ века… Подобно героям „Бесов“ Достоевского, большевики должны были проливать кровь, чтобы связать своих колеблющихся последователей узами коллективной вины. Чем более невинные жертвы оказывались на совести партии, тем отчетливей должен был понимать рядовой большевик, что отступление, колебание, компромисс – невозможны, что он связан со своими вождями прочнейшей из нитей и обречен следовать за ними до „полной победы“ – любой ценой – или „полной гибели“. Екатеринбургское убийство знаменовало собой начало „красного террора“, формально объявленного шестью неделями позже… Когда правительство присваивает себе право убивать людей не потому, что они что-то сделали или даже могли сделать, а потому что их смерть нужна, мы вступаем в мир, в котором действуют совершенно новые нравственные законы. В этом и состоит символическое значение события, случившегося в ночь с 16 на 17 июля в Екатеринбурге. Совершенное по тайному приказу правительства убийство… стало первым шагом человечества на пути сознательного геноцида. Тот же ход мыслей, который заставил большевиков вынести смертный приговор царской семье, привел вскоре и в самой России, и за ее пределами к слепому уничтожению миллионов человеческих существ, вся вина которых заключалась в том, что они оказались помехой при реализации тех или иных грандиозных замыслов переустройства мiра». – Р. Пайпс. Русская революция. Т. II. Большевики в борьбе за власть. М., 2006. – С. 591–593.

Судьба членов Императорского дома после революции

Представители Императорского дома Романовых, принадлежавшие к нему на 1917 г., помимо семьи самого Императора Николая II, делились на пять ветвей, две старшие из которых – прямые потомки Александра II, а остальные происходили от нецарствовавших детей Николая I.

1. Дети брата Александра III в. к. Владимира Александровича: Кирилл (р. 1876; контр-адмирал), Борис (р. 1877; генерал-майор), Андрей (р. 1879; генерал-майор) и Елена (р. 1882; жена греческого наследного принца) Владимировичи, а также дети Кирилла – Владимир (р. 1917), Мария (р. 1907) и Кира (р. 1909).

2. Другой брат Александра III в. к. Павел Александрович (р. 1860; генерал от кавалерии) и его дети Дмитрий (р. 1891; штабс-ротмистр л. – гв. Конного полка) и Мария (р. 1890).

3. Потомки в. к. Константина Николаевича: его дети – Николай Константинович (р. 1850), Дмитрий Константинович (р. 1860; генерал от кавалерии), Ольга (р. 1851; королева Греческая), и дети умершего в 1915 г. в.к. Константина Константиновича – Иоанн (р. 1886; штабс-ротмистр л. – гв. Конного полка), Гавриил (р. 1887; полковник л. – гв. Гусарского полка), Константин (р. 1890; капитан л. – гв. Измайловского полка), Игорь (р. 1894; штабс-ротмистр л. – гв. Гусарского полка), Георгий (р. 1903), Татьяна (р. 1890; жена кн. К. А. Багратион-Мухранского) и Вера (р. 1906), а также дети Иоанна – Всеволод (р. 1914) и Екатерина (р. 1915).

4. Потомки в. к. Николая Николаевича «старшего»: его дети – Николай «младший» (р. 1856; генерал от кавалерии), Петр (р. 1864; генерал-лейтенант) Николаевичи, а также дети Петра – Роман (р. 1896; подпоручик л. – гв. Саперного полка), Марина (р. 1892) и Надежда (р. 1898).

5. Потомки в. к. Михаила Николаевича: его дети – Николай (р. 1859; генерал от инфантерии), Анастасия (р. 1860; жена герц. Ф. Мекленбург-Шверинского), Михаил (р. 1861; полковник л. – гв. 1-й артиллерийской бригады), Георгий (р. 1863; генерал-лейтенант), Александр (р. 1866; адмирал) и Сергей (р. 1869; генерал от артиллерии) Михайловичи, дети Александра Михайловича – Андрей (р. 1897; корнет Кавалергардского полка), Федор (р. 1898; кадет Пажеского корпуса), Никита (р. 1900; гардемарин Морского корпуса), Дмитрий (р. 1901), Ростислав (р. 1902), Василий (р. 1907) и Ирина (р. 1895; жена кн. Ф. Ф. Юсупова, графа Сумарокова-Эльстон) и дочери Георгия Михайловича Нина (р. 1901) и Ксения (р. 1903).

К Императорскому дому принадлежали также потомки от брака в. к. Марии Николаевны с герц. Максимилианом Лейхтенбергским – дочь Евгения (р. 1845; жена принца А. П. Ольденбургского) и дети ее умершего брата Георгия – князья Романовские, герцоги Лейхтенбергские: Александр (р. 1881; полковник л. – гв. Гусарского полка), Сергей (р. 1890; старший лейтенант 2-го Балтийского флотского экипажа) и Елена (р. 1892).

Большевиками были убиты: Император Николай II с женой и детьми 17 июля 1918 в Екатеринбурге; в. к. Сергей Михайлович, в. к. Елизавета Федоровна, Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи и сын Великого князя Павла Александровича от морганатического брака – двадцатиоднолетний князь Владимир Палей – 18 июля 1918 г. в Алапаевске; в. к. Михаил Александрович – 13 июня 1918 г. в Перми; четверо старших великих князей: Павел Александрович, Дмитрий Константинович, Георгий и Николай Михайловичи – 30 января 1919 г. в Петрограде.

Великий князь Николай Константинович умер, по всей видимости, своей смертью (от воспаления легких) в Ташкенте утром 14 января 1918 г. и похоронен там же в ограде Военного Георгиевского собора.

Остальным членам Императорского дома удалось уехать за границу. Безусловным старшинством среди этих лиц обладал в. к. Кирилл Владимирович, стоявший к 1917 г. по правам на престол первым после Михаила Александровича, который и стал главой династии в эмиграции, а актом 26 июля 1922 г. провозгласил себя блюстителем российского престола.

В 20-х годах наиболее популярной фигурой среди русской эмиграции в целом был в. к. Николай Николаевич, бывший Верховный главнокомандующий и командующий Кавказским фронтом во время Первой Мировой войны. Он был особенно популярен в военных кругах, а в 1924 г. и официально заявил о возглавлении им армии (Русская Армия ген. Врангеля продолжала существовать до осени 1924 г., когда была преобразована в РОВС) и всех военных организаций, оставаясь в этом качестве до своей смерти в 1929 г. Однако претензий на престол он не имел, и, когда в мае – июне 1922 г. избранный на Рейхенгалльском съезде (где монархическое движение в эмиграции впервые осмелилось организационно и идейно заявить о себе) Высший Монархический Совет во главе с Н. Е. Марковым предложил ему возглавить монархическое движение, Николай Николаевич отказался это сделать.

После того как сведения о смерти в. к. Михаила Александровича окончательно подтвердились, 13 сентября 1924 г. в.к. Кирилл Владимирович провозгласил себя императором Кириллом I (в силу формулы Закона о престолонаследии: «По кончине Императора, Наследник Его вступает на Престол силою самого закона о наследии, присвояющего Ему сие право»). Этот акт был одобрен всеми членами Императорского дома, кроме вдовствующей императрицы Марии Федоровны (все еще не верившей в смерть детей) и – по политическим соображениям – Николаем и Петром Николаевичами и сыном последнего Романом, которые считали, что вопрос о государственной власти в России должен быть в будущем решен народным волеизъявлением.

В дальнейшем члены Императорского дома играли в эмиграции заметную роль, возглавляя различные организации (в т. ч. гвардейские полковые объединения), а целый ряд их был весьма близок РОВСу. Прежде всего, это был Сергей Георгиевич Романовский, герцог Лейхтенбергский, сам участник Белого движения. Он тесно сотрудничал с РОВСом вплоть до смерти. В числе других членов Императорского дома, связанных с РОВСом, были Андрей Владимирович, Анастасия Николаевна, Дмитрий Павлович (с декабря 1931 г. почетный председатель Союза русских военных инвалидов), Гавриил и Вера Константиновичи (когда после похищения большевиками главы РОВСа ген. Е. К. Миллера организация переживала тяжелые времена, в члены Военного Совещания для возглавления и реформы РОВСа предполагалось ввести Бориса и Андрея Владимировичей, С. Г. Романовского, Гавриила Константиновича и Никиту Александровича).

После смерти в 1938 г. в.к. Кирилла Владимировича права главы Императорского дома перешли к его сыну Владимиру Кирилловичу, что также никем из других Романовых сомнению не подвергалось. Все мужские представители старшего поколения всех ветвей Императорского дома скончались к середине 50-х годов: Борис Владимирович (ум. в 1943 г.), Андрей Владимирович (1956), Дмитрий Павлович (1942), Гавриил Константинович (1955), Петр Николаевич (1931), Михаил Михайлович (ум. 1929), Александр Михайлович (1933).

23 декабря 1969 г. Владимир Кириллович объявил блюстительницей престола свою дочь Марию (р. 1953). К этому времени в живых оставались еще Роман Петрович (ум. 1978), Андрей, Никита, Дмитрий, Ростислав и Василий Александровичи и Всеволод Иоаннович, которые были династически «старше» Марии и – в случае смерти Владимира Кирилловича прежде них – последовательно наследовали бы престол (но по причине неравнородности своих браков не могли бы удерживать его в своем потомстве). После смерти в 1989 г. последнего из них Мария была провозглашена наследницей престола, а после смерти отца (1992 г.) унаследовала положение Главы Императорского дома. От брака с принцем Францем-Вильгельмом Прусским она имеет сына Георгия (р. 1981).

Из лиц, состоявших членами Императорского дома на 1917 г., к 2008 г. в живых не осталось ни одного человека: последней в 2007 г. скончалась княжна Екатерина Иоанновна (1915 г. рождения).

Литература

Покаяние. Материалы правительственной комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая II и членов его семьи. М., 1998.

Н. А. Соколов. Убийство Царской семьи. М., 1990.

Н. Г. Росс, сост. Гибель царской семьи. Материалы следствия. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987. 644 с.

2.2.12. ВЧК, Красный террор, заложничество. Избиение ведущего социального слоя России

В конце 1917 – начале 1918 г. Красный террор во многом носил «неофициальный» характер, как, например, расправы солдат и матросов над офицерами. В это время власти в центре готовились к проведению массового террора, развертывая карательный аппарат. Изначально советская юридическая система создавалась для борьбы со всеми лицами, недовольными действиями большевиков. 2 декабря 1917 г. Троцкий объяснял большевицкому Исполкому: «В том, что пролетариат добивает падающий класс, нет ничего безнравственного. Это его право. Вы возмущаетесь… тем мягким террором, который мы направляем против своих классовых противников, но знайте, что не далее как через месяц этот террор примет более грозные формы, по образцу террора великих революционеров Франции. Не крепость, а гильотина будет для наших врагов».

Красный террор был закономерным явлением. Захватив власть незаконно, в результате переворота, и пойдя на радикальные меры по присвоению себе чужой собственности, большевики неизбежно сталкивались с народным сопротивлением, которое они подавляли с помощью карательного аппарата, физически уничтожая своих потенциальных противников. Это было продемонстрировано уже в январе 1918 г. разгоном Учредительного собрания, несогласного с их действиями, и расстрелом демонстраций в его защиту.

7 (20) декабря 1917 г. Совнарком учредил Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем (ВЧК или ЧК) под председательством Феликса Эдмундовича Дзержинского. Она заменила большевикам ВРК в роли главного органа насилия. Массовые насилия начались уже в декабре 1917 г.: в Севастополе и Одессе матросы убили около 500 офицеров. После разгона Учредительного собрания и написанного Троцким воззвания «Социалистическое отечество в опасности» поднялась первая волна красного террора. В январе – марте 1918 г. произошли убийства многих офицеров, юнкеров и штатских интеллигентных людей в Армавире, Евпатории, Симферополе, Ялте, Минеральных Водах, вновь в Севастополе, в Киеве, Таганроге, Ростове-на-Дону и других городах. Убийства сопровождались истязаниями и отличались неимоверной жестокостью: в Таганроге юнкеров живьем бросали в доменные печи, в иных местах, садистски искалечив, топили в море. Убийства совершались местными ревкомами. В начале 1918 г. в Воронеже, Туле, Твери, Омске большевики обстреливали крестные ходы: были убитые и раненые.

На III съезде Советов в январе 1918 г. Ленин заявил, что «ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе, как насилием», предложив расстреливать спекулянтов на месте. 31 января 1918 г. СНК предписал увеличить число тюремных мест и «обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем их изоляции в концентрационных лагерях». Кроме того, для устрашения противников советской власти была применена система заложничества. 21 февраля 1918 г. ВЧК получила право внесудебной расправы над противниками большевиков. Чекисты официально ввели в практику допросов пытки, и их начальство само требовало дополнять ими допрос, «пока арестованный все не расскажет».

24 марта 1918 г. ВЧК постановила создавать местные ЧК – губернские (ГубЧК) и уездные. Множество монастырей было превращено в места заключения. Всероссийская ЧК в 1918 г. заняла в Москве дома страховых обществ «Якорь» и «Россия» на Лубянке. Её продолжатель – ФСБ – занимает то же самое, только очень разросшееся здание и сегодня.

С расширением сети органов ЧК к групповым убийствам добавляется множество убийств индивидуальных. Массовые расстрелы заложников после декретов 1918 г. о красном терроре не идут уже стихийно, но по директивам из Москвы. За службу царской власти убивают ее чиновников, судей, жандармов, полицейских. Чтобы не восстали против советской власти, убивают офицеров и любых бывших военнослужащих ударных отрядов, особенно корниловцев.

Свидетельство очевидца

«Звонит на станцию „Власть Народа“: дайте 60–42. Соединяют, но телефон, оказывается, занят – и „Власть Народа“ неожиданно подслушивает чей-то разговор с Кремлем: – У меня пятнадцать офицеров и адъютант Каледина. Что делать? – Немедленно расстрелять». – И. Бунин. Окаянные дни. Запись под 24 февраля 1918 г.

В мае и июне в Москве шли масштабные облавы с целью искоренить Белое подполье. 18 июня 1918 г. в помощь ЧК были созданы чрезвычайные судебные органы – революционные трибуналы. Непредвзятые приговоры здесь почти исключались, так как и защитники, и обвинители представляли интересы большевиков. 26 июня 1918 г. Ленин пишет Зиновьеву: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Только по газетным сообщениям, попавшим в поле зрения С. П. Мельгунова (автора первого обобщающего труда о Красном терроре), в июле 1918 г. было совершено 1115 расстрелов. После покушений 30 августа на Ленина и Урицкого, 4 и 5 сентября Совнарком объявляет два декрета о Красном терроре. Убийство заложников «из буржуазии и офицерства» объявлялось законной мерой пресечения «малейших попыток сопротивления» советской власти. И не только объявлялось. По всей России сотни тысяч людей были убиты самым ужасным образом как заложники, то есть по определению без суда и следствия, так как лично их не за что было судить даже советской власти. Так, в октябре 1918 г. в Пятигорске местной ЧК во главе с Георгием Атарбековым (Атарбекяном) были зарублены на кладбище 73 заложника из аристократии и офицерства, в том числе генерал Н. В. Рузский, принимавший 2 марта 1917 г. отречение Государя, и болгарский доброволец на русской службе генерал Радко-Дмитриев.

Документ

После убийства председателя Петроградской ЧК палача и садиста Моисея Урицкого «Красная газета», официальный орган Петроградского совдепа, возглавляемого Зиновьевым, писала: «Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором… За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов» (вечерний вып. 30.08.1918). На следующий день: «Кровь за кровь. Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов десятками, сотнями. Пусть их наберутся тысячи. Пусть они захлебнутся в собственной крови!.. За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина, за покушение на тов. Зиновьева, за неотмщенную кровь товарищей Володарского, Нахимсона, латышей, матросов – пусть прольется кровь буржуазии и ее слуг – больше крови!» (утренний вып. 31.08.1918). А уже через четыре дня та же газета с видимым огорчением сообщала в передовой: «Вместо обещанных нескольких тысяч белогвардейцев и их вдохновителей – буржуев расстреляно едва несколько сот» (утренний вып. 4.09.1918). В действительности только по сохранившимся спискам в те дни в Петрограде было расстреляно до 900 заложников и еще 512 в Кронштадте.

Карл Маркс учил, что, так как человек – продукт своей среды, судить его надо не по «субъективной» вине, а по «объективному» признаку принадлежности к определенному классу. 1 ноября 1918 г. М. И. Лацис (Ян Судрабс) дает установку своим подчиненным: «Мы не ведем войны против отдельных лиц – мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность Красного террора». В том же ноябре Ленин вторит Лацису: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, – нет. Этим и занимаются чрезвычайные комиссии, и в этом их заслуга перед пролетариатом».

Террор приобретает широчайший характер – его цель уничтожение прежнего ведущего слоя России, чтобы на его место поставить большевиков, управляющих малограмотным, идеологически оболваненным народом. О гибели множества взрослых напоминали толпы их беспризорных детей, бродящих по стране.

Свидетельство очевидца

«Моя жена была однажды по делам гимназии Стоюниной в канцелярии начальника учебных заведений. Ожидая приема, она слышала рассказ этого начальника о том, что он накануне вернулся из Тверской губернии, куда ездил руководить „красною неделею“, – вспоминал философ Н. О. Лосский события конца 1918 г. – Комиссар, присланный откуда-либо из центра, призывал к себе начальника уезда и распоряжался, чтобы в течение недели было расстреляно такое-то число лиц. Кого именно расстрелять, определялось следующим образом, согласно рассказу, слышанному моею женою. Начальник уезда принёс комиссару тетрадь со списком имен священников, бывших офицеров, помещиков, фабрикантов, вообще лиц, считавшихся по своему душевному строю неспособными стать строителями коммунизма. Комиссар, перелистывая тетрадь, тыкал пальцами наугад на ту или другую строку; на чьё имя случайно попадал палец, тот и подлежал расстрелу». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М., 2008. – С. 184.

Планомерный, целеустремленный террор, охвативший все население, распространяется и на Красную армию. В июле в Красной армии создаются большевиками «особые отделы» с функциями ЧК. 14 августа 1918 г., после поражений на Волге, Троцкий предупреждает: «Если какая-нибудь часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар части, вторым – командир. Трусы, шкурники и предатели не уйдут от пули».

Свидетельство очевидца

А. Ф. Саликовский – член партии народных социалистов, проживавший в 1919 г. в Киеве, вспоминал: «Весною 1919 г. (кажется в мае) прибыл в Киев царским поездом Троцкий для смотра войск Киевского округа. Войска дефилировали перед ним на Софиевской площади в присутствии огромной толпы любопытных… Троцкий обошёл все ряды Красной армии и, быстро вглядываясь в лица солдат, время от времени говорил тому или иному красноармейцу: „Выйди из ряда!“ К концу обхода таких отмеченных Троцким солдат набралось около 300. Троцкого спросили, что с ними делать.

– Расстрелять!

Так „гениальный вождь“ демонстрировал свою проницательность и укреплял свой авторитет и „железную дисциплину“ в Красной армии».

Оригинал воспоминаний хранится в коллекции С. П. Мельгунова в архиве Гуверовского института в США (коробка 1, дело 3, л. л. 35–38).

А. Ф. Саликовский. Троцкий в Киеве / Красный террор глазами очевидцев. М.: Айрис – Пресс, 2009. С. 66–67.

Троцким были созданы заградительные отряды, которые должны были стрелять в отступающих, и введены процентные расстрелы личного состава в качестве наказания. Первым так поступили с разбитым Белыми под Свияжском Петроградским рабочим полком. Расстреляны были его комиссар, командир и 27 красноармейцев. Отражая наступление Юденича на Петроград, Троцкий 3 ноября 1919 г. издал приказ по 7-й армии: «Командиры и комиссары отвечают за свои части перед Советской Республикой <…> Коммунистам быть на самых опасных местах, подавая пример мужества <…> Отступающих без приказа после предупреждения истреблять на месте. Заградительным отрядам передавать дезертиров немедленно трибуналу, < > сеятелей паники истреблять на месте». Главком Красной армии И. И. (Юкумс) Вацетис писал Ленину: «Дисциплина в Красной армии основана на жестоких наказаниях, в особенности на расстрелах… Беспощадными наказаниями и расстрелами мы навеяли террор на всех… Смертная казнь… у нас на фронтах практикуется настолько часто и по всевозможным поводам и случаям, что наша дисциплина в Красной армии может быть названа кровавой дисциплиной». Один из руководителей ЧК Лацис призывал убивать всех военнопленных: «Закон гражданской войны – вырезать всех раненых в боях против тебя… Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Поэтому бей, чтобы не быть побитому» («Известия» 23 августа 1918 г.). Троцкий обещал, что если офицеры РККА попытаются перейти к Белым, «от них останется одно мокрое место» («Известия» 30 июня 1918 г.). По приказу С. С. Каменева пленных белых офицеров не просто убивали, но жестоко мучили перед этим – вбивали гвозди в плечи по числу звезд на погонах, вырезали на груди георгиевские кресты, лампасы на ногах, отрезали половые органы и впихивали в рот жертв.

Разгул красного террора в сентябре – ноябре 1918 г. смутил многих коммунистов. В партии возникла дискуссия об определении полномочий ЧК, о подчинении ее Наркомюсту, об ограничении ее деятельности следственными функциями. Московская организация большевиков особенно много высказывалась на эту тему. Однако за чекистов заступился Ленин, и на всем протяжении Гражданской войны их деятельность оставалась почти неподконтрольной. Дзержинский не только сохранил все свои полномочия, но расширил их, взяв под свой контроль ранее независимые от ЧК ревтрибуналы. К началу 1921 г. было 86 областных и республиканских ЧК, 16 особых отделов и 508 уездных ЧК. Каждая из них убила огромное число людей.

Чтобы представить себе повседневный лик Красного террора, приведем выдержки из следственных актов и судебно-медицинской экспертизы различных ведомств – как правительств Колчака и Деникина, так и большевиков.

ДОКУМЕНТ

«…Труп номер 1 – весь череп полностью разбит, нижняя челюсть сломана. В нем Нина Константиновна Богданович и опознала своего мужа, Семена Павловича Богдановича. У трупа номер 2 – штыковая рана в грудь и огнестрельная в голову. У трупа номер 3 раздроблен череп. Труп номер 4, по виду военный, череп полностью разбит. Номер 5 – обе челюсти разбиты, большая часть черепа с виском разбита. Нина Константиновна Богданович заявила, что это – Кожуро, убитый большевиками вместе с ее мужем. Номер 6, по одежде военный, череп разбит. Номер 7 – в осколки разбиты обе челюсти, нижняя часть лица – сплошная масса осколков, череп разбит».