Четверо детей и чудище Уилсон Жаклин
Джек и Джилл посмотрели на меня.
— Да, мы идем на горку, — нараспев сказал Джек.
— Несем в руках ведерки. — Джилл глядела куда-то вдаль.
— Идут на горку Джек и Джилл! — залопотала Моди, хлопая в ладоши. — И я!
— Нет, солнышко, а то еще свалишься с ними вместе и расшибешься, — сказала я. — Посмотри-ка туда! Пойдем к веночкам и букетам?
Несколько девочек и один мальчик водили посреди песчаной ямы хоровод. На трех девочках были белые платья, на двух других — в красный горошек, а еще на одной — светло-желтое. Мальчик был в серых шортах и синем джемпере. Они были чуть старше Моди, и все улыбались, — я решила, что Моди в их компании ничего не угрожает.
— Апчхи, апчхи? — с надеждой спросила она.
— Апчхи, апчхи! — сказали они и мотнули головами. Потом все одновременно плюхнулись на песок и захихикали. Моди тоже села рядышком и заливисто рассмеялась, радуясь новым друзьям и их игре.
— Еще! Еще апчхи! — сказала она.
Они поднялись и по новой завели хоровод.
— Всюду розы эти…
— Давай с ними, Рози, — сказала Шлёпа.
— Моди, позови их на травке играть, — сказал Робби. — Псаммиад не обрадуется, если они так и будут у него над головой топать.
Он подошел и склонился над ними — прямо добрый дядюшка.
— Ребята, идите лучше вон там поиграйте. — Он показал пальцем куда-то в сторону.
— Всюду розы эти, — сказал мальчик и потянулся взять его за руку.
— Да, знаю, вы хотите играть, только давайте играть вон там, — и Робби легонько их подтолкнул.
— Веночки и букеты! — запели девочки, размахивая руками. Моди тоже взяли в хоровод.
— Апчхи! Апчхи! — прокричала она, мотнув головой.
— Упасть, не встать, — допели они все вместе и рухнули на траву, топоча ножками.
Тут и Джек с Джилл подоспели — выкатились из леса. Сначала Джек разлил всю воду, плюхнувшись на грудь, а за ним Джилл — размахивает руками, болтает ногами, глаза круглые.
— Ой-ой-ой, — сказала Моди и помчалась их поднимать. — Пластырь? — спросила она у меня. — Пластырь надо?
— Нет-нет, — сказала Джилл, осторожно поднялась и похлопала брата по спине.
— Джеку надо лоб заклеить коричневой бумагой, — сказала она серьезно.
— Никогда эту строчку не понимала, — удивилась Шлёпа. — Зачем коричневая бумага-то? Я думала, в нее только рыбу с картошкой заворачивают.
— Наверное, тогда йода с пластырем еще не было, — предположила я.
Моди сидела на корточках рядом с Джеком, вид у нее был встревоженный.
— Все хорошо, Моди. Он скоро поправится, — сказала я.
— И начнет заново всю канитель, — в тон мне сказала Шлёпа. — Трогательное, конечно, желание, только я как будто в яслях застряла. Кого там еще ждем?
Из леса вышли две призрачного вида девочки, в сером и белом, у одной в руках был чайник.
— Чего это с ними? — спросила Шлёпа.
Лица у них были белые, а волосы разных оттенков серого. Девицы направились к уютному кирпичному очагу на прогалине. Огонь в нем горел серый, а сами кирпичи были серовато-белые.
— Все ясно! — рассмеялась я. — Это Полли и Сьюки, они с черно-белой иллюстрации, а все остальные — с цветных.
В жизни они выглядели жутковато, и Моди заробела — но все же подошла. Полли ей улыбнулась.
— Ставь скорее чай? — спросила Моди, показывая на чайник.
— Смотрите, правда чай! — удивился Робби.
Из воздуха возник серый стол со скатертью в серо-белую клетку, серым в горошек чайником и серо-белым караваем.
— Полли, ставь скорее чай, — сказала Полли и повесила чайник над огнем.
— И я, и я, — сказала Моди.
— Осторожно! Не подходи к огню, Моди, нельзя, — испугалась я.
Пламя, хоть и черно-белое, пыхало жаром — и обжечься наверняка можно было.
— Полли, ставь скорее чай, — повторила Полли.
Моди ей подпевала.
— Полли, ставь скорее чай, — в третий раз сказала она.
— Гости к нам пришли! — пропели Полли с Моди и собрались садиться за стол.
— Не ждали? — сказала Шлёпа.
К столу широким шагом подошла подружка Полли — Сьюки.
— Сьюки, нам не нужен чай, — пропела Сьюки, никого этим не удивив. И еще разок. И еще. Потом Полли взяла Моди за руку, и они побежали от стола.
— Гости-то ушли! — пропела Сьюки.
Полли, Сьюки и Моди весело расхохотались.
— Еще! Еще! — просила Моди.
— Нет, только не это! Сколько можно? — замахала руками Шлёпа.
— Да ладно тебе вредничать, по-моему, очень мило, и Моди в восторге, — сказала я.
Робби тоже не скучал: он то утешал бедную корову-попрыгунью, то гладил пса, который беспрерывно тявкал. Кто бы мог подумать, что в детских песенках такая какофония! Мало мычащей коровы и лающего пса, так еще кот громко играл на скрипке, а чайник с тарелкой хлопали в жестяные ладоши. Джек и Джилл звенели ведрами и снова и снова бухались с горки, дети, водившие хоровод, оглушительно чихали, а Полли и Сьюки с нажимом пели прямо нам в уши.
— Еще! Еще! — захлопала в ладоши Моди.
— Эта компашка мне уже надоела, — рассердилась Шлёпа. — Где остальные-то стихи? Как насчет Шалтая-Болтая? Я бы посмотрела, как он со стены шмякается! А еще тот, где фрейлине нос отщипнули…[25]
— Вы с Марвелом О’Кэем точно родственные души, — сказала я. — Вряд ли Моди другие стишки знает, кроме этих четырех.
— Это что значит — нам до посинения слушать эту их белиберду, снова и снова? — спросила Шлёпа.
— Снова! Еще! — радостно поддакнула Моди.
— Пойду, пожалуй, в песок зароюсь, как псаммиад, — сказала Шлёпа и зажала уши: все герои как раз запели свои партии одновременно.
Я попробовала подкатить к Джеку и Джилл, целеустремленно шагающим с ведрами вверх по склону. Они вежливо меня выслушали, улыбаясь своими маленькими ротиками.
— Джек и Джилл, может, воды в деревне наберете, из колонки? Тогда с горки не слетите и не расшибетесь, — находчиво предложила я.
— Идут на горку, — кивнула Джилл.
— Джек и Джилл, — сказал Джек.
— Несут в руках ведерки, — сказали они хором — и дальше все по накатанной.
Я пристала к Полли со Сьюки.
— Полли, ставь скорее чай, — скомандовала сама себе гостеприимная Полли. — Полли, ставь скорее чай. Полли, ставь скорее чай.
— Спасибо, конечно, но может, лучше пообедаем?
— Гости к нам пришли, — сообщила Полли.
— Сьюки, нам не нужен чай, — и Сьюки сняла чайник с огня. — Сьюки, нам не нужен чай. Сьюки, нам не нужен чай.
— А если я не уйду? Возьму и останусь, скажу: «Налейте, пожалуйста, чайку. Так в горле пересохло!»
Сьюки нахмурилась.
— Гости-то ушли, — сказала она и топнула ногой.
— Да с ними бесполезно разговаривать, — зевнула Шлёпа. — Ты ж в Диснейленде не станешь болтать с Микки-Маусом и Плуто. Робби, да заткни ты уже этого брехуна!
— Тихо, мальчик! Не лай. Хорошие собаки так себя не ведут, — сказал Робби, но пес все заливался, а кот играл на скрипке, а чайник с тарелкой отплясывали, а корова подпрыгивала, хотя луны на синем летнем небе не было и в помине.
Папа с Элис на внезапное нашествие песенной орды на Оксшоттский лес не обращали никакого внимания. Мы пожелали, чтобы они никогда не замечали псаммиадова волшебства, и желание до сих пор действовало. Подходил кот со скрипкой и исполнял им серенаду, корова пробовала через них перепрыгнуть, щенок лаял, Джек и Джилл тащились мимо, а потом кубарем катились в обратную сторону, чихающая ребятня водила вокруг них хоровод, а черно-белые Полли и Сьюки сновали туда-сюда с чайником.
Родители даже не моргнули ни разу, так и сидели себе на покрывале. Когда Моди подпевала героям стишков, они умилялись и улыбались — но и только.
Мы к этому времени умиляться и улыбаться перестали. Эти четыре стишка, честное слово, уже поперек горла стояли.
— До заката еще мильон часов, — сказал Робби, все пытаясь угомонить пса.
— Может, домой пойдем? — предложила Шлёпа. — Авось они за нами не потащатся. Пусть себе пиликают, и брешут, и пляшут, и чихают, и валятся, и таскают свой дурацкий чайник туда-сюда сколько душе угодно. Я на компьютере поиграю, ты почитаешь, Робби потетешкается со своим пластмассовым зверьем. Айда?
— Я не тетешкаюсь, — сказал Робби. — Я пытаюсь создать диким животным благоприятные условия для жизни в неволе.
— В смысле таскаешь льва по лестнице и причитаешь: «Какой лёвушка красавец, если будешь себя хорошо вести, лёвушка, я тебе дам медку»? — поддела Шлёпа.
— Моди так весело с этим народцем, — сказала я. Она как раз требовала «Еще! Еще!».
— Может, она уговорит их за нами пойти? Пусть в саду резвятся, а мы от них в доме спрячемся, — размышляла Шлёпа.
Идея была очень заманчивая, тем более что книжку я на пикник не взяла. Мы со Шлёпой попробовали убрести в сторонку. Чайник с тарелкой тут же побренчали за нами на тоненьких ножках.
Мимо как раз проходила женщина с собакой. Она испуганно уставилась на отплясывающую посуду.
— Это что же такое? — выдавила она, ловя ртом воздух.
— Да просто заводная игрушка, — сказала Шлёпа и схватила чайник с тарелкой.
Посуда возмущенно замахала ножками. Залаял стишковый щенок, собака женщины залаяла в ответ, и она на секунду отвлеклась, чтобы их растащить. Тут прибрела корова, выжидающе глядя в небо.
— Батюшки! Я и не знала, что в Оксшоттском лесу скот гуляет, — всплеснула руками тетка. — Здесь что же, пастбище устроили?
Тут она приметила кота — на задних лапах и со скрипкой. У женщины отвисла челюсть.
— Кошка на скрипке играет! — прошептала она. Она подкралась поближе и потрогала котовий хвост, ритмично покачивавшийся в такт музыке. — Это не игрушка! Он настоящий!
— Он… он не по-настоящему настоящий. Это человек очень-очень маленького роста в костюме кота, — сказала Шлёпа. Так себе объясненьице, конечно.
Подошли Джек и Джилл в поисках новой горки. Они размахивали ведерками и пели. Чихающая малышня передвинула свой хоровод поближе к нам. Притопали черно-белые Полли со Сьюки.
Собака истерично лаяла.
— Бегите! Спасайтесь! — завопила ее хозяйка и бросилась напролом через лес. Пес поскакал за ней.
— Кошмар! Она точно кому-нибудь расскажет! — испугалась я.
— Ну да, и все ей, конечно, поверят, когда она станет описывать, что тут было, — спокойно сказала Шлёпа. — Так, бестолковый народец, от песчаной ямы ни на шаг, ясно?
Куда там! Они таскались за нами по пятам. Соберись мы домой — вне всяких сомнений, пошли бы за нами. Я представила, как вереница песенных героев, двое из которых черно-белые, шагает по улице Акаций с нашим семейством во главе.
— Пожалуй, лучше нам тут посидеть, — сказала я. — А то хлопот не оберешься.
И мы сидели в лесу, а кошка играла на скрипке, корова скакала, чайник плясал с тарелкой, Джек и Джилл забирались на горку и скатывались с нее, дети водили бесконечный хоровод, а Полли и Сьюки тысячу раз ставили и снимали чайник. Мы сидели, пока солнце не съехало к горизонту и корова не узрела наконец-то в небе бледный серп луны. С ликующим «му-у-у» она подпрыгнула, воспарила прямо над месяцем — и исчезла.
Глава 11
На следующий день после завтрака папа позвал нас с Робби в гостиную. Робби состроил мне рожу.
— Что мы еще натворили? — спросил он одними губами. Вид у него был испуганный.
— Ничего мы не натворили, Робс, — успокоила я и сжала его руку. — Не бойся.
Но сама тоже переживала, из-за чего сыр-бор, хоть виду и не подавала. Я никогда не умела угодить папе. Всегда при нем была в каком-то напряжении, даже когда мы жили все вместе. То он ждал, что я буду ластиться к нему, как малютка Моди, то требовал, чтобы я стала взрослой и рассудительной. По-моему, он хотел, чтоб я была посмелей, как Шлёпа, — но, если я осмеливалась дерзить и спорить с ним, он сердился не на шутку. И если я чувствовала себя неуверенно, то бедняга Робби вообще блуждал в потемках. Он вздрагивал, стоило папе повысить голос, — и от этого папа злился еще больше.
Но сейчас папа нам улыбался, хотя и немного свирепо, показывая зубы, как пластмассовый лев.
— Что случилось, пап? — спросила я как можно бодрее и жизнерадостнее.
— Ничего, глупышка, — сказал он.
— Я провинился, пап? — прошептал Робби.
— Нет-нет. Боже мой, ребята, чего вы такие забитые! Я просто хотел поболтать с вами с глазу на глаз.
Элис с Моди мыли кукольный пластмассовый сервиз и посуду после завтрака, а Шлёпа села писать письмо своему папе.
Папа уселся на диван раскинув руки.
— Идите сюда, посидите со мной, — сказал он и поманил нас.
Мы терпеть не могли этот диван, потому что папа с Элис на нем частенько валялись в обнимку. Противно — аж с души воротило. Мы робко сели на краешек, папа обнял нас за плечи:
— Ну вот. Я просто хотел вам сказать, что я очень-очень-очень счастлив, что вы приехали.
Мы улыбнулись ему.
— Я страшно по вам скучаю, когда вы у мамы, — продолжал папа.
Он подождал ответа.
— Мы тоже скучаем, пап, — сказала я.
— Скажите честно, вы не помираете тут со скуки? — спросил папа. — А то мы же особо не развлекаемся. Только и делаем, что в лес на пикник шастаем.
— В лесу здорово, пап, — сказала я.
— Очень даже, — прибавил Робби. — Особенно в песчаной яме.
— Может, все-таки что-нибудь повеселее придумаем? — спросил папа. — В лесу тишь и благодать, я не спорю.
— Тишь? — переспросила я, вспомнив о вчерашнем бесконечном пиликанье, лае, мычании, чихании и пении.
— Чересчур тишь. Меня там в сон клонит, и с временем что-то чудное творится. Раз — и уже вечер. Так бездарно все каникулы и пройдут. Я хотел, чтобы у вас были суперские каникулы.
— Они и правда суперские, пап.
— Я не стал вас ни в какие летние школы и на экскурсии записывать, чтобы мы могли все вместе оторваться.
— Так мы и отрываемся, пап, — сказала я.
— Все вместе мы в машину не влезаем, но можно поехать куда-нибудь только втроем, а Элис с Моди и Шлёпой тут погуляют. Может, к морю выберемся — или в Лондон? Нет, знаю — давайте в зоопарк, а? Когда ты был совсем малыш, Робби, тебе нравилось в зоопарке.
Робби замялся. Сейчас-то ему очень хотелось в зоопарк. Он души не чаял в зверье. Но одного зверька, смахивающего на обезьяну, ему хотелось повидать еще больше — тем более что подошла его очередь загадывать желание.
— В зоопарке классно, пап, но я б лучше в Оксшоттский лес на пикник, — сказал он.
— Такой ты у меня чудак, — сказал папа и похлопал Робби по плечу. — Нам надо чаще с тобой видеться, сын. Куда это годится — чтобы парень рос без отца. Беспокойная ты душа, из-за всякой ерунды изводишься, на метро боишься ездить! Ты уже давно должен был все эти страхи перерасти. По-моему, мама тебя чересчур опекает.
— Да не беспокойный он, пап, — заступилась я. — Ну, в основном.
— Пусть он сам за себя скажет, Роз. Ты вечно за него вступаешься, выгораживаешь его. Знаю, это из лучших побуждений, и ты умница, что так защищаешь брата, но ему надо уметь самому за себя постоять. Ты же мужчина, Робби, помни об этом! А ты, Рози-Шмози…
Ну вот. Теперь за меня возьмется.
— …ты совсем уж книжный червячок, несовременно это, — папа дернул меня за косичку. — Может, мама не понимает, что ты уже подросла? Может, пора тебе модных вещей накупить?
Он ухватил меня за рукав футболки и поцокал языком, кивая на мои рваные джинсы.
— Не хочешь с Элис по магазинам погулять? Она в моде здорово разбирается, и вкус у нее что надо. Вместе что-нибудь тебе подберете.
— А мне нравится моя футболка, и джинсы тоже, — сказала я. — Не хочу по магазинам.
Конечно, мне бы очень хотелось новых вещей. Глядя на вещи в Шлёпином шкафу, я каждый раз с завистью вздыхала. Но идти за покупками с Элис? Как она умела смерить меня взглядом и вздернуть бровь! Говорить ничего не говорила, но в этом и не было нужды. Все было ясно по одному взгляду.
Папа вздохнул. Видно, мы завалили экзамен.
— Ладно, в лес так в лес, — согласился он. — Только маме вашей скажете, что я вам предлагал и туда и сюда, и дело не в деньгах. А то еще подумает, что я жмот и не могу собственных детей нормально развлечь.
Мы с Робби что-то пробубнили, улыбнулись и убежали. Робби улизнул в детскую, собрал свой зверинец и выпустил его побродить по пыльной равнине у Моди под кроватью. Я пошла к себе и уткнулась в «Детей железной дороги»[26]. Честно, я завидовала Бобби, Питеру и Филлис — их отец вообще не появлялся до самой последней главы.
В комнату вошла Шлёпа, пиная, как футбольный мяч, свою бархатную куртку на молнии.
— Зачем же ты ее так мнешь? И уже всю пыль собрала, — сказала я.
— Ну и кому какое дело? — сказала Шлёпа.
— Тебе, — сказала я. — Это же твоя самая красивая куртка. Тебе вроде папа ее из Америки привез?
— А до него мне тоже дела нет, — сказала Шлёпа. — Я ему написала вот такенное письмо, смешное и страниц на сто, а он знаешь что ответил? «Привет! Не скучай там. С любовью, папа». Семь слов. Я ему сто вопросов задала — так он вообще ни на один не ответил. И на маму жаловалась — а он ноль внимания, а обычно он от такого прям в восторге. Конечно, у него же новая жена, на дочь можно забить. Ты точно не хочешь придумать гениальное антипапашинское желание?
— Нет, хотя соблазн велик. Но сегодня Робби будет загадывать, сама знаешь.
— Так поговори с ним, узнай, что он у псаммиада попросит. Он такой чудик, мало ли что у него на уме.
— Никакой он не чудик! — рассвирепела я.
— Эй, спокойно, я тут просто подумала: у нас желаний-то осталось всего ничего, а потом вы уже домой уедете, и — извините, конечно — мое желание пока что было самое крутое и супернеэгоистичное. Всем же понравилось богатыми и знаменитыми быть, — сказала Шлёпа.
Я зашла в етскую посмотреть, что там делает Робби. Он сидел под кроватью и шептался со своими зверями.
Я опустилась на колени и заглянула под кровать:
— Привет, Робс.
Там же стоял и горшок Моди. Хочется верить, что животные не ходили на водопой.
— Твоя очередь загадывать! Уже придумал, что попросишь?
— Ага, — сказал Робби.
Я помолчала.
— Ну? И что?
— Я не обязан тебе говорить, — буркнул Робби.
Я уставилась на него, хлопая глазами: обычно Робби мне все рассказывал. Как-то глупо было так стоять попой кверху.
— Вылезай, Робби.
— Я не обязан тебя слушаться. Так папа сказал.
Я тяжело вздохнула:
— Ладно-ладно. Сиди. Хоть весь день там просиди, только ты уже весь пыльный, и Элис скоро будет еду для пикника собирать, наверняка разрешит тебе сделать хрустики.
Робби подумал немножко. Потом выкатился из-под кровати.
— Сходил бы ты переоделся. Посмотри на себя! — сказала я.
— Не хочу, — уперся Робби. — Ты мне приказывать не можешь.
— Ладно, дело твое. Только я тебе не приказываю, а хочу помочь. Давай обсудим твое желание, чтобы никакой ерунды опять не случилось?
— Это ты желание по ошибке загадала и в прошлом застряла, а не я, — не слишком любезно заметил Робби. Он сунул руку под кровать, сгреб свое зверье, запихал его под футболку и пошел в ванную. Я слышала, как он там скакал и ухал гориллой, потом рычал и еще трубил как слон.
— Ну и ладно, — сказала я и пошла на кухню помогать Элис.
Она решила сделать сэндвичи с беконом, латуком и помидорами. Шлёпа поджарила бекон, а я вымыла и нарезала салат и помидоры. Еще в меню были маленькие пирожки с мясом. Появился Робби, более-менее чистый. Ему разрешили раскатать тесто. Потом Элис смешала взбитые сливки с крыжовенным пюре и разложила по баночкам с крышками, а еще помыла большую корзину клубники и полкило вишни. А самое замечательное — она сделала маленькие кексики и разрешила нам всем повзбивать по очереди тесто и облизать потом миску. Пока кексы пеклись, она размолола сахар в пудру, а когда они остыли, позволила нам их украсить.
— Вы просто спец по пикникам, Элис, — сказала я — и сразу подумала, что предала маму. У нее пикники бывали довольно незатейливые: бутерброды с плавленым сыром и каждому по яблоку.
— Ты чего подлизываешься? — прошипела Шлёпа.
— Ничего я не подлизываюсь. Сказала как есть, и всё, — ответила я.
— Она чокнутая. Собирает кучу еды, а сама почти не ест, ты последи за ней. Хочет быть тощей, как селедка, — сказала Шлёпа. — Я когда вырасту, буду есть все что захочу, всегда.
— Тогда у тебя в этих костюмах в облипку будет тот еще видок. Хотя какая разница, главное — петь хорошо, — сказала я.
— Да, я б спела еще на «О2». Эй, Робби, можешь пожелать, чтобы у нас у всех был концерт? Ты тоже можешь петь, если хочешь. Будешь как Робби Уильямс, только ростом поменьше. Круто же, скажи?
— Не буду я это желать. Я свое желание хочу, — сказал Робби.
Что это за желание, мы узнали только в лесу.
— Гей, кошка со скрипкой? — с надеждой пропела Моди и заозиралась по сторонам — но, к счастью, стишковый народец давно испарился.
Мы поскреблись в песке.
— Бизьянка, бизьянка, бизьянка! — позвала Моди.
Псаммиад с неохотой выбрался наружу.
— Опять вы? — Он зевнул. — На десять минут глаза закроешь — и снова вы приходите меня донимать.
— Смешная бизьянка, — сказала Моди и погладила его.
Он передернулся, но руку ее не стряхнул.
— Только ничего шумного не желайте, умоляю, — сказал псаммиад. — Эти создания, что вчера тут маршировали, — у них были такие резкие голоса! А скотина, судя по шуму, совершенно от рук отбилась.
— Не бойтесь, я стишки желать не буду, — успокоил его Робби. — У меня другое желание.
Он расставил на песке свой зверинец: любимца-льва, слона, гориллу, обезьяну, жирафа, зебру и верблюда.
— Хочу, чтобы все мои звери ожили, — сказал Робби.
Псаммиад нервно вздрогнул.
— Снова живность, и в придачу дикая? Глупец, — подытожило чудище, однако раздулось как шар, а затем поспешно зарылось обратно в песок. Мы уставились на маленьких пластмассовых зверей, которых псаммиад, закапываясь, расшвырял по песку.
Тут лев зевнул, потянулся и помесил лапами песок. Слон покрутил головой и поболтал хоботом. Горилла встала на задние лапы, передними при этом почти касаясь земли. Черно-белая обезьянка удрала подальше от гориллы, беспокойно погавкивая. Жираф вытянул длинную шею, прядая ушами, болтавшимися пониже маленьких рожек. Зебра металась туда-сюда, пытаясь спрятаться от льва. Верблюд разминал свои двупалые лапы — в песке он был как дома.
— Ух ты! — благоговейно прошептал Робби. — Смотрите, смотрите! Мои звери! Они правда живые!
— Какие пупсики, — сказала Шлёпа. Она схватила льва — и тот огрел ее передней лапой и вонзил ей зубы в подушечку мизинца.
— Ай! Вот зараза мелкая! — Она бросила льва и осмотрела покусанный палец. — От зубов следы остались! У меня кровь идет!
— Шлёп, это же лев. Смотри в оба. Может, он не забыл, как ты пыталась ему голову откусить, — сказал Робби.
Читать бесплатно другие книги:
