Горец. Оружейный барон Старицкий Дмитрий
— Ну, если хочешь… То для начала я спою… Только для тебя одной. А потом…
И мелодия Шарля Азнавура зазвенела в просторном купе под перестук колес и редкие свистки паровозов.
Элика русских слов не понимала, но мелодия ее завораживала до задержки дыхания.
Потом меня любили. Чувственно, истово, страстно и долго. Девочка после родов вошла во вкус…
В первом же крупном населенном пункте — Гоблинце, где делали длительную остановку для заправки паровозов водой, я задержал эшелон на запасном пути и на извозчике покатил с Эликой в город, заранее узнав у стюарда, где здесь есть неплохой магазин готового платья, в котором одеваются жены чиновников и обер-офицеров.
За время войны мода успела несколько упроститься и ушла от присущей ей довоенной вычурности. Надеюсь, что навсегда. Тут и сокращение производства гражданских тканей сыграло свою роль, и прекращение импорта из воюющих с нами стран, и морская блокада торговли с нейтралами. Так что пышные рукава, драпированные юбки трех разных материалов и турнюры с бантами и бахромой на задницах ушли в историю. Основой современного стиля стал рационализм. Об этом с удовольствием поведал нам хозяин магазина — этакий текучий живчик с наметившимся животиком и педерастическими нотками в речи.
К радости Элики корсеты из китового уса успели стать дефицитом. Нижнее белье составляли тонкие кружевные рубашки, нижние юбки и кокетливые панталоны с разрезом в промежности (а вы попробуйте иначе справить хотя бы малую нужду при таких длинных юбках одной на другой). Для кормящих матерей уже был изобретен полотняный лиф на крючках.
А вот чулки тут подвязывали лентами под коленкой. Щелкнуло в мозгу, что пора изобретать пояс для чулок на простейших проволочных застежках — этот девайс в итоге всяко больше денег принесет, чем любое оружие. При правильной рекламе, конечно.
Пришлось купить большой чемодан, благо тот же магазин специализировался не только на одежде для дороги, но и на сопутствующих аксессуарах. Чтобы было куда сложить юбки, блузки, комбинации, ночные рубашки, чулки нитяные и шелковые, перчатки, зонтик и белье на первое время. Всякие потребные еще в пути мелочи. И пару круглых шляпных коробок — это святое. Тут женская шляпка — произведение искусства, и мять ее не рекомендуется.
Венчал гору покупок дорожный костюм-тройка из светло-коричневого материала, чем-то напоминающего плотный твид, с шоколадного цвета бархатным воротничком и обшлагами на рукавах короткого жакета. Элика как в него влезла, так и вылезать не хотела — все гляделась в большой трельяж, стоящий в торговом зале. Большие зеркала ее вообще умиляли. Дай ей волю, все на себя бы в них любовалась. Особенно когда надела шоколадного цвета велюровый укороченный цилиндр с узкими полями, украшенный шелковой с золотом лентой и кисеей.
Проблема встала только с обувью. Но мелкобуржуазный капитализм никогда не упустит возможности заработать лишнюю монету ценой дополнительной услуги. Тут же послали девочку-ученицу с меркой в обувной салон, и оттуда два молодца споро прибежали с десятком коробок в руках.
Я моментально отложил в сторону все, что там было с высоким каблуком, а на возмущенные вопли Элики авторитетно заявил, что такие туфли надо учиться носить с детства, а не изображать собой плохо подкованного стирха. Кошелек облегчился на удобные дорожные ботинки с высокой шнуровкой в тон костюму, туфли для городских мощеных улиц и домашние тапочки, а то Элика с нянькой по коврам салона-вагона босиком рассекают. Непорядок.
По прошествии утомительных для меня часов шопинга я получил из красивой крестьянки в этнической одежде прекрасную даму из общества. На вид. Особенно в дорожном наряде со шляпкой.
— Господин Пикар, не побоюсь этого слова, но вы — волшебник, — восхищенно высказался я хозяину магазина. — Подлинный художник.
Растроганный лавочник, которого признали художником, в свою очередь умилился и сделал «герою текущей войны» оптовую скидку. Ну с его-то ценами он в накладе всяко не остался бы, а мне приятно. Золото было потрачено не зря. Счастье любимой женщины стоит дороже.
Но женщины есть женщины, когда Элика садилась в коляску, то пожаловалась мне:
— Как они в этом тут ходят, когда везде жмет и давит?
Я ответил банальностью.
— Красота требует жертв.
На что получил быстрый взгляд, сродни удару. Но жалоб больше не последовало.
На перегоне от Гоблинца до следующей водяной заправки собрал у себя в салоне рецких унтеров и наводчиков, перезнакомился с ними уже обстоятельно, не на бегу, как во Втуце. Как нормальный командир — батяня — опросил их о жалобах и пожеланиях. Обещал решить проблему горячего питания в пути хотя бы раз в сутки — им в части только сухой паек выдали, который они с кипятком из вагонного титана и трескают, и совсем толику командировочных — только доехать до Будвица. Придется потратить свои… Они горцы, а я их вождь, приходится соответствовать традициям.
Объяснил им особенность службы на бронепоезде и какая это высокая честь — служить в гвардии у такого отважного воина, как король Бисер Восемнадцатый.
Рассказал о стрельбе в движении с максимальной скорострельностью, показывая вероятные цели за окнами.
О неудобствах обитания в боевых бронированных рубках, которые совсем не похожи на теплушки и тем более на плацкартный вагон, который они сейчас занимают.
О том, что будем воевать на острие главного удара по врагу.
Спросил их о готовности воевать и в ответ получил ожидаемую горскую гасконаду, что, мол, всех врагов порвем, как Тузик грелку. Осталось только надеяться, что для маркграфа в конно-горных батареях действительно отобрали лучших, а не по принципу «на тебе боже, что нам негоже».
Угостил соответственно, пока мы не на службе, а они у меня как бы в гостях. Но умеренно и слабым градусом.
Золотой кортик дал им в руки потискать по их настойчивой просьбе. Любовались на надпись и цокали языками с уважением. Но больше их волновало качество клинка. Нашли его достойным.
И еще спрашивали, выдадут ли им такие же красивые штаны «с ушами» как у меня? Так их мое галифе впечатлило.
Поговорили за войну с Винетией, в которой они успели поучаствовать. Общее мнение у них сложилось, что винетцы не вояки. Все вкладывают в первый удар, и если он не получается, то сдуваются. Воевать против нас в горы пошли, а сами одеты в рубашки с галстуками. Красиво, конечно, но галстук по ночам не греет. Стреляли по винетцам они из коротких горных пушек, попадали, но не так эффектно, как дирижабль бомбил. Потому все награды летунам и достались.
Все вокруг ждали, чем закончатся мирные переговоры в Риесте. Но, чем бы они ни закончились, герцогство из войны уже вывели. Это ощущали все.
В общем, друг другом мы остались довольные. Посмотрим, как они дальше служить будут. Но в чужом окружении, чувствую, обрел я нечто похожее на личную преторианскую гвардию. Они даже по-огемски говорить не умеют. А по-имперски только унтера горазды, но все больше уставные команды. О театре, к примеру, с ними не поговорить… М-да…
Отправив на станции горцев в их вагон, сам в здании вокзала заказал по телеграфу службе ВОСО[6] к следующей остановке состава доставить большую флягу горячего горохового супа с копченостями. Двадцати литров, по моему разумению, должно на них хватить.
Как всегда перед дождем, заныла раненая лопатка. Хоть волком вой, но я уже знал, что пока первые капли на землю не упадут, не уймется.
Встал, укрыл жену одеялом, оделся и вышел в салон.
Стюард не спал, надраивая столовое серебро.
— Долго нам еще до Будвица тащиться? — спросил его я.
— Через час где-то будем на месте.
— Ночью… — выдохнул я. — Это не есть хорошо. Присутствия не работают…
Взял газеты, но не читалось. Спина ныла.
Стюард бросил вилки-ложки и перенес ко мне на стол керосиновую лампу. Потом себе зажег другую, достав ее из шкафчика. Спичками.
— Покажи, — попросил я.
Он протянул мне коробок. Обычные спички с коричневыми головками. Разве что толще и длиннее наших. Коробок из шпона. Чиркалка на боку — а где ее еще делать? На этикетке вычурным шрифтом написано:
Махлиард, Вик и Ко.
САМОГАРНЫЕ СПИЧКИ
20 штук
Слово «спички» у имперцев означало еще и деревянные гвозди для модельной обуви. Только те никак не «самогарные».
— А другие сорта самогарных спичек есть? — спросил я, отдавая стюарду коробок.
— Нет, господин, только такие, — с готовностью ответил он. — Их на севере делают, в Гельдерне. На большой мануфактуре. Перед самой войной производство наладили. Состав головки держат в секрете. А древесина на них идет самая сорная — осина. Но удобно. И относительно недорого.
Угу… охотничьих спичек, значит, тут еще нет… Надо будет проработать вопрос.
— Что, и каминных спичек нет? Длинных таких.
— Нет, господин. Я не видел, — ответил стюард и предложил: — Хотите чаю?
— Не откажусь. Все какое-то отвлечение будет, а то старая рана ноет… — пожаловался я кокетливо. — Не уснуть мне уже сегодня. Проверено.
А сам не менее мучительно вспоминал химические отличия охотничьих спичек от обычных, что заставляет их и в воде гореть. Со шведами все ясно — они первыми заменили белый фосфор на красный — это мы еще в школе проходили, чем сделали спички безопасными от самовозгорания. Вспомнить бы еще, какая хрень туда входит кроме серы?
— Вы такой молодой, господин, а уже старые раны… — участливо произнес стюард, поставив небольшой посеребренный чайник на спиртовку. — Куда катится мир?
— Мир уже скатился в мировую войну, — ответил я. — Такая вот шизофрения разом у всех… Противоположные по смыслу слова «мир» и «война» соединили в единое целое…
Стакан в серебряном подстаканнике. Чай замечательно заварен. Стюард просто мастер. Впрочем, другого маркграф держать бы и не стал. Вкус и аромат напитка такой, какого в моем мире нет, наверное, уже нигде. Везде химия голимая.
И от ноющей лопатки горячее питье отвлекает, оттягивает…
— Будите моего денщика, стюард. Хватит ему дрыхнуть. Как приедем, пусть он ко мне начальника поезда вызовет. Состав в тупик отогнать надо. Часовых выставить. Остальных до подъема не будить. День будет длинный.
А тут и долгожданный дождик забарабанил в окно.
Здравствуй, весенний Будвиц. Как я по тебе соскучился.
5
В строевом отделе штаба ольмюцкой армии писаря отметили мое своевременное возвращение из отпуска и выдали направление на дальнейшее прохождение службы в свите королевского генерал-адъютанта, к которой я, оказывается, уже месяц как приписан. Все же я флигель-адъютант короля, как ни крути. Логично… Но как же бронепоезд?
Снова ловлю извозчика и двигаю во дворец. Все равно мне туда почту передавать от маркграфа. Заодно все и выясню.
Генерал Онкен был на месте и принял меня незамедлительно, не маринуя в «предбаннике», который находился в боковом крыле дворца, оформленного хотя и пафосно, но без излишеств.
— Ваше превосходительство, — задал я вопрос, когда формальности с почтой и эшелоном были улажены, — я теряюсь в догадках и осмелюсь вас спросить, что значит мой перевод в вашу службу? Насколько я помню, король назначил меня командиром бронепоезда прорыва. Пока меня не было, произошли изменения?
— Все очень просто, Савва, — снизошел генерал-адъютант до объяснений. — Как младший флигель-адъютант ты в моей службе уже навечно. Все остальные назначения будут оформляться как персональные прикомандирования. И пока бронепоезда еще нет, то ты служишь здесь. И первое мое к тебе задание — проконтролировать процесс конструирования бронепоезда. У них там такие споры по выбору паровоза, что я еле от них сбежал. Так что тебе и карты в руки — идея твоя, и лучше тебя никто из нас не сообразит, что там нужно. Действуй. Предписание получишь в канцелярии. Оно уже готово. Ясно?
— Так точно, экселенц, — гаркнул я.
— И не ори, — сделал мне Онкен строгое замечание. — Его величество этого не любит. Здесь не плац. Понятно?
— Так точно, экселенц, — ответил я нормальным голосом.
— Вот так-то лучше, — улыбнулся генерал. — Как отдохнул? Выздоровел? Готов к трудам?
— Так точно, экселенц, к трудам готов. Рана зажила. Только лопатка болит, зараза, перед дождем. А насчет отдыха… если считать отдыхом перемену занятий, то отдохнул хорошо.
— И где ты там перетрудился? — усмехнулся Онкен.
— Сначала дома пахал поле и заготавливал дрова на зиму. Потом меня припахал сам маркграф, и я для него половину отпуска чертил. Такой вот отпуск. Осмелюсь я задать еще один вопрос?
— Задавай. А насчет отпуска не прибедняйся. У других офицеров и такого отпуска нет. Война у нас, если ты помнишь.
— Так точно, экселенц, есть не прибедняться. А вопрос у меня такой: я приехал в Будвиц с женой и новорожденным сыном и хочу выяснить, имею ли я право поселиться в городе. Или мне придется жить в казарме отдельно от них?
— Ох, Кобчик, Кобчик… молодой ты да ранний, я смотрю. Когда сына успел сделать?
— Так еще перед призывом, экселенц. Сам удивился, когда домой приехал.
— А это точно твой сын? — усомнился генерал.
— Точнее не бывает, экселенц. Родинка у него за ухом такая, как у всей нашей породы.
— Пока ты на срочной военной службе, Кобчик, то обязан жить в казарме, — ответил генерал, вогнав меня в уныние. — Но… так как ты по чину приравнен к лейтенанту армии, то на тебя распространяются все льготы и привилегии армейских офицеров. Так что в городе или пригородах, где дешевле, ты проживать можешь, но… если не уложишься в квартирные выплаты, то доплачивать тебе придется из своего кармана. Ясно?
— Так точно, экселенц, — обрадовался я.
— Тогда сегодня и завтра тебе даю время на обустройство семьи, а в пятницу как штык с утра в депо. Направление и пропуск возьмешь в канцелярии — они готовы. Финчасть в подвале. Там теперь твое жалованье, подъемные, рационы и порционы, квартирные и прочие выплаты. Кстати, для твоего сведения — за Крест военных заслуг с этого месяца стали платить. Немного, но, надеюсь, для тебя не лишнее. Тем более что нижним чинам платят больше, чем офицерам. И за мечи добавка. А ты у нас формально старший фельдфебель, — подмигнул мне генерал. — Если у тебя все, то выметайся, у меня дел по горло.
— Это не все, экселенц. Рецкий маркграф пригнал со мной полный экипаж на бронеплощадку трехдюймовых орудий. Сказал, что все подробности в письме, но что его величество не откажет его светлости в «причастности Реции к такому великому делу». Это я его цитирую, экселенц.
— Ну и куда мне их девать, когда бронепоезда еще нет? Он только в проекте. Как бы в городе твои горцы от безделья чего не накуролесили… Ну, Кобчик… Вечно от тебя одни проблемы.
— Экселенц, осмелюсь предложить загнать их на это время на полигон. Пусть из пушек стреляют — тренируются. И от города далеко, и при деле.
— Тогда так… — генерал всего на минуту задумался. — На обустройство семьи тебе только сегодняшний день. Путь пока твои горцы сутки перетопчутся в вагоне, а вот завтра ты их лично отведешь на полигон. Пешим маршем. Вернешься из финчасти — возьмешь в канцелярии направление для них, и пусть майор Многан это время с ними возится. Заодно записку коменданту вокзала передашь, чтобы он обеспечил их на сегодня горячим питанием и завтраком с утра. Но чтобы к десяти ноль-ноль завтра вас в городе не было.
В последнем предложении генерала зазвенел металл. Добрый дядечка как испарился.
Взял под козырек. Старая армейская истина: инициатива имеет инициатора.
До полигона пешкодралом топали не торопясь около пяти часов. С двумя большими привалами. Хорошо еще, что в городе удачно тормознули конку с империалом на крыше в нужном нам направлении. Получилась небольшая обзорная экскурсия по столице королевства.
На одном привале костры палили и кипяток в котелках грели для лучшего пропихивания в глотку сухого пайка. Это вместо обеда. Хорошо, горцы народ неприхотливый. Жалоб, по крайней мере, я от них не слышал.
На всю команду из оружия только мой револьвер да традиционные кинжалы горных стрелков, напоминающие бебуты моего мира. Но обошлось. Варнаков нападать на большую кодлу блондинов в окрестностях не нашлось.
Семью мне помог пристроить комендант вокзала. Поспособствовало железнодорожное колесо в моих эмблемах. Гостиница железнодорожного общества «на вере» «Восточный экспресс» находилась недалеко от вокзала, где трехкомнатные апартаменты с кухней стоили как одноместная конура в отелях центра города. Все правильно, путейские инженеры в таких ведомственных гостиницах месяцами живут. А я вроде бы как «свой брат — железнодорожник».
Там я оставил семью с нянькой и денщиком, пока приходилось бегать на полигон туда-сюда. Денщик при них в качестве слуги и переводчика. Девочки по-огемски ни бум-бум ни разу.
Элика оглядела железнодорожную квартиру, требующую, откровенно говоря, хотя бы косметического ремонта, и спросила меня с упреком:
— Муж мой, а почему мы теперь живем в такой дыре после роскоши поезда?
— Милая Элика, — пожал я плечами, — мы в дороге шиковали за чужой счет и в чужом вагоне, а теперь тратим на жилье свои деньги. Этот город обходится дороже, чем Втуц. А у меня не такое уж и большое жалованье.
— Ну хоть еще одну ночь мы там можем провести? — лукаво улыбнулась нареченная.
Как ей отказать в такой малости?
Майор Многан встретил меня в своем кабинете с радостью, красуясь на полевой форме новенькими плетеными погонами.
— А-а-а, Савва, заходи, — воскликнул он, едва я приоткрыл дверь его кабинета, постучав в нее. — Ты, горец, оказывается, приносишь удачу. Видишь… — он скосил глаз на погон, слегка наклонив голову к плечу, — до того как тебя ранили, никому я не был нужен, крутится такой-сякой Многан на полигоне как белка в колесе, обеспечивает все как надо, и ладно… Приехали с города, постреляли, выпили и… забыли про Многана. Но вот после нападения на тебя резко вспомнили, что я давно перехаживаю в капитанах. Так что с меня причитается.
— При чем тут причитается, господин майор, — изобразил я смущение. — Я вас искренне поздравляю с повышением. Ваш чин реально заслужен вашими же нелегкими трудами. К тому же банду по горячим следам взяли солдаты вашего полигона, насколько я знаю.
Не буду же я рубаху рвать и пуп царапать, что это я такой красивый в ухо королю немножечко подул про него. Некрасиво это как-то будет, да и случайно, в общем-то, вышло. К тому же служилось мне на полигоне под командованием Многана хорошо. Грех жаловаться. Так бы и дальше тут служил, кабы не королевская воля.
— Это да… — с охотой согласился майор со мной. — Столько лет я здесь командую — и практически ни одного нарекания не было… Так ты тут, сынок, по какой оказии? — снова перешел он на доверительный тон.
— Да вот… — Я даже не знал, как начать освещать щепетильный вопрос о новой для него служебной нагрузке. — Прислал рецкий маркграф в Будвиц своих артиллеристов на бронепоезд, а того еще нет… Только строится. Вот генерал Онкен и сплавил горцев сюда, подальше от города и возможных эксцессов в нем. Горцы народ резкий, обидчивый, а языка местного не знают. Из них только унтера по-имперски говорят.
И постарался быстрее положить на стол коменданта сопроводительные бумаги из королевской канцелярии, чтобы это произошло до возможного отказа Многана. Ибо после такого отказа мне не оставалось бы ничего другого, как вести всю колонну обратно в город. А там этим Онкен будет недоволен… непосредственный начальник мой, между прочим.
— Артиллеристы, говоришь, — хитро так усмехнулся майор в пышные усы.
— С боевым опытом к тому же, — расхваливал я свой товар.
В ответ начальник полигона расплылся в хищной улыбке.
— Вот пусть они и устраивают красивую жизнь этим заводским выскочкам, — задорно рассмеялся начальник полигона. — А то, вишь ты… им наши полигонные батарейцы не по нраву. Не тот, мол, у них опыт, чтобы их гениальность оценивать. Вот у меня где эти заводские, — похлопал майор по своему загривку. — Забарали уже они меня в крайнюю степень. Пусть теперь эти зазнайки перед горцами выпендриваются. А я посмотрю, как это у них получится…
И майор задорно рассмеялся.
— А что за пушки? — полюбопытствовал я.
— Да чего только не было в последний месяц. Сейчас на отстреле новые полевые трехдюймовки. Дивизионные. Стальные. Скорострельные. С откатниками и накатниками. Эти еще ничего. А вот полковые… Облегченные, так сказать… Переделанные из старых бронзовых пушек… Наши канониры от них стонут. Как сдаст мне протокол испытаний Щолич, вот ушедшие боги мне в свидетели, подпишу не глядя. Так что твои горцы тут в самый цвет нарисовались рога городским обламывать. Спасибо, Савва. Это просто подарок.
— Да не за что, — обрадовался я, что все так легко срослось. — А что еще у вас нового?
— Новая винтовка магазинная проходит у нас испытания на отказ. Хорошая винтовка. Мне понравилась. Да что я расхвастался — сам все увидишь. И постреляешь. Особое мнение мне письменно составишь. Король у нас кто? Инспектор артиллерии. А ты его флигель-адъютант. Заодно я тебе все документы во Дворец подготовлю. С оказией и отвезешь.
— Я бы рад, господин майор, но когда? Мне сегодня, на край завтра утром обратно в город.
Не стал я ему говорить, что у меня там жена с младенцем мается без меня.
Но Многан меня как бы и не услышал.
— Где она тут? — полез он шуровать по ящикам письменного стола. — Ага… Вот. Это тебе. Так что в город ты завсегда успеешь, — усмехнулся майор.
Подал он мне через стол простую канцелярскую папку с завязочками.
— Что это? — спросил я, не открывая папку.
— Дарственная это тебе от короля на рысистую кобылу по кличке Ласка и тарантас по твоему выбору из тех, что есть на полигоне. Сразу скажу, что свой выезд не отдам. — Многан многозначительно мне подмигнул. — Но любой другой твой.
Не сказать что был зол, но вполне расстроился, беспокоясь за жену и ребенка. Как они там без меня в чужом городе? Глава семьи называется: привез и бросил. Правда, с ними мой денщик — парень сообразительный, крепкий и вооруженный. В планах, конечно, я собирался этим же вечером вернуться с полигона в город.
Как?
Думал, Многан поспособствует.
Зря надеялся.
А телефон на полигоне только местный, полевой.
В отместку выбил из майора себе еще чуток преференций — перевел к себе старшего конюха. Того, который призван с ипподрома. И как я понял по выражению лица старого служаки, тот решил, что очень дешево отделался от королевского флигель-адъютанта. Конюхи ни разу не дефицит.
Проверил, как устроили горцев в казарме. Опросил, как их покормили. Нет ли жалоб?
Объяснил им их важную задачу по испытанию новых пушек.
— А как будет готов бронепоезд, — пообещал я им, — так сразу вас всех переведут на него. А пока ваш непосредственный начальник фельдфебель Эллпе. Он строг, но суров. И всегда справедлив.
И поплелся в одиночку на конюшню.
— Да как же это так, господин старший фельдфебель? Тут же собираться по-доброму — дня три мало… — озадаченно чесал конюх затылок, прочитав приказ о своем переводе в экипаж бронепоезда «Княгиня Милолюда».
— А вот так, — ответил я, поглаживая Ласку по вздрагивающему бархатистому храпу. — Думаешь, бронепоезд — это только то, что по рельсам катит? Не-э-э-эт. Бронепоезд — это хозяйство в первую очередь. И немаленькое. Для начала послужишь моим персональным кучером. И потом под пули я тебя не погоню, если ты этого боишься. Обоз у нас всегда в тылу. И гужевых перевозок будет много.
— Ну коли так… Я согласный, господин старший фельдфебель гвардейской артиллерии…
— Когда мы наедине, то называй меня «командир», а то пока ты мой длинный титул выговоришь, забудешь, что сказать хотел.
— Возок под Ласку какой забирать будем, командир? — повеселел конюх.
— Это как раз я у тебя спросить хотел. Я теперь не один, а с семьей. Так что четыре места для пассажиров надо. Двуколки будет мало.
— Открытый тарантас или карету?
— Куда карету для одной лошади? Ласку пожалей. Четверка лошадей мне по чину не положена, а пару самому не прокормить. Рацион только на нее одну выдают. Разве что еще стирха заведу под грузовой возок, и все. И то не факт. Обоз-то мне тогда зачем?
— Я знаю, что вам нужно, командир. Пойдемте, покажу.
В просторном каретном сарае было сумрачно, но то, что мне показал там старший конюх, я рассмотрел хорошо, и увиденное повергло меня в ступор. Уж больно обшарпанный вид был у этого экипажа. Абсолютно непрезентабельный. Хотя само средство передвижения выглядело весьма симпатичным и больше напоминало автомобиль начала XX века, чем гужевую повозку. Экипаж был крытый, с окнами со всех сторон, в том числе и спереди было сдвижное окошко, чтобы можно было поговорить с кучером, не вылезая из салона. Причем крыша экипажа имела козырек, относительно защищающий от непогоды сидящих на облучке, по краям которого на бронзовых поручнях крепились два больших карбидных фонаря из красной меди в качестве фар. А сзади даже некое подобие небольшого багажника просматривалось. Задние колеса вдвое больше передних. Передняя ось поворотная.
— Командир, вы не смотрите на внешний вид. — Конюх предупредительно открыл дверцу. — Внутри все восстановлено, как было. Называется такая карета «такси». Редкий экипаж даже для наших городских лихачей, предпочитающих круглый год катать пассажиров в открытых колясках и фаэтонах, но в имперской столице таких много. Внутрь садятся четверо с комфортом. Могут сесть и шестеро, но не советую — тесно.
Изнутри кареты ее стены и потолок были обиты синим шелком в мелкий цветочек, а сиденья — темно-коричневой, почти шоколадного оттенка кожей. Дверцы понизу кожаные и имели плоские карманы. Ручки медные. Весьма достойный салон даже по меркам двадцать первого века.
У кучера на облучке сидушка также кожаная, со спинкой. Мягкая. Наверное, конюх выбрал этот экипаж из-за комфортного рабочего места в первую очередь. Жук он ипподромный, как я посмотрю, но… мне такой и нужен… знающий и сообразительный. Главное, чтобы воровал он умеренно, по чину…
Залез внутрь, сел на задний диван. А что? Вполне удобно. Мастер, который делал эти диваны, любил человеческий зад и заботился о нем. Не то что деятели отечественного автопрома. А вот передний диванчик узкий, рассчитанный на короткую поездку.
— …а тут у нас, командир, под каждым сиденьем вместительный рундук. Под облучком тоже. Рессоры стальные. Колеса новые. Так что, командир, хоть в дальний путь… А снаружи… Дадите время, обдеру, загрунтую и покрашу с лаком. Сам. Или на ипподром свезу. Тогда она лучше новой выглядеть будет. Зато пассажирам ни дождь, ни снег не помеха. И повозка эта легкая, командир, на железном каркасе, не деревянная… Так что такой сильной кобыле, как Ласка впору тягать ее на хорошей рыси.
— Странно, чего это она такая… внутри шик-блеск, а снаружи не пойми чего?
— Все просто, командир, это чтобы высокие гости не забрали — это такси на полигоне разъездным числится. А то такие перцы встречаются, не приведи нам ушедшие боги… Две кареты приличные тут были — забрали… а на эту даже не позарились. Теперь полигонных гостей на шарабанах возить будем да на фургонах с деревянными лавками. Не кататься же они сюда приезжают?
6
Ранним утром, похмелившись капустным рассолом, отстреливал новую магазинную винтовку. Мне она понравилась. Приемистая. Легкая. Точная. На сто метров пули кладет с максимальным разбросом в два дюйма. Предохранитель примитивный — флажковый, при нерабочем состоянии нагло перекрывает стрелку целик. Захочешь — не забудешь перевести его в боевое положение. И вообще… она красивая. А красивое оружие лучше стреляет, красивые самолеты лучше летают… ибо, как любила приговаривать моя бывшая филологиня из Ташкента: «Красота — это концентрация целесообразности, данная нам в интуитивном ощущении».
— Какие будут замечания, господин флигель-адъютант? — нетерпеливо спросил меня конструктор этого оружия инженер Шпрок, когда я отстрелял все положенные упражнения и рассматривал мишени, возвращенные на стрелковый рубеж моим бывшим подчиненным из мишенной команды.
Держался этот высокий, худой и всклокоченный гражданский инженер внешне дерзко, но чувствовалось в нем некое подобострастие по отношению ко мне, как он считал, большому начальнику или лицу, приближенному к большому начальству, от которого зависит принятие на вооружение его детища.
Я многозначительно наморщил лоб.
— Учитывая, что данный ствол пристреливал не я под себя, а взял случайный… Неплохо. Очень неплохо бьет. Но… по мне бы… нужна верхняя предохранительная накладка на ствол — это раз. Не для тира же это оружие, а для окопа. Загнуть стебель затвора вниз — это два. И укоротить винтовку хотя бы до ста тридцати сантиметров общей длины — это три. Хотя и такая в современной окопной войне будет слишком длинна, в траншее с ней не развернешься в рукопашной. Так что метровый карабин будет в самый раз. Антабки звенят — четыре. Нехорошо это для боевого оружия в современной войне — демаскирует звуком. Подумайте о креплении ремня в прорезях приклада и цевья — это пять. Вот и все мои замечания.
— Но, господин флигель-адъютант, генеральская комиссия в техническом задании особо настаивала на сохранении длины старой винтовки, — возразил мне конструктор. — И мы еле-еле уломали их по весу. А короткий карабин… единый для артиллеристов и кавалерии в проекте предусмотрен.
— Генералам с ней не бегать, — заявил я безапелляционно. — Для них винтовка — это всего лишь стреляющее копье. Пуля — дура, штык — молодец, — передразнил я измененным голосом мифического генерала-старпёра. — Они до сих пор мыслят ротной залповой стрельбой по плотной вражеской колонне за километр, а враг давно закопался в землю, и реальная дистанция боевой стрельбы — триста-четыреста метров, а то и меньше. Все что находится дальше, требует оптического прицела и хорошей индивидуальной подготовки стрелка, а не так, как сейчас…
Шпрок что-то попытался возразить, но, зацепившись взглядом за ленточку Креста военных заслуг в моей петлице, промолчал. А я продолжил:
— Вы спрашивали мое личное мнение — я его высказал. Во всем остальном — это прекрасная винтовка, интуитивно понятная неграмотным крестьянам, которых в армии большинство. Ни одной задержки при подаче патронов из магазина. Ни одного утыкания патрона. Ни одного перекоса. Никаких проблем с экстракцией стреляных гильз. И все это на старом дешевом патроне, который выпускают миллионами штук.
— Да-а-а-а… — протянул Шпрок, — я предлагал увеличить калибр хотя бы до шести и восьми десятых миллиметра. Тогда можно было бы делать зажигательные и трассирующие пули, но… мне ответили так же — патроны выпускаются миллионами, и никто перестраивать промышленность во время войны не будет.
— Правильно сказали, — подтвердил я. — Лучшее — враг хорошего… Вот обойма у вас удачная, подпружиненная и всего две клепки, когда перейдут на патроны с проточкой и избавятся от ранта, то конструкция вашей обоймы и тогда будет востребована, — припомнил я обойму от СКС,[7] очень похожую на то, что сейчас держал в руках, только вдвое длинней. — И механизм подачи патронов у вас очень оригинальный. Как вы его назвали?
— Револьверный.
— Неудачное название, господин инженер. Видел я револьверную винтовку. Так это просто длинноствольный револьвер, к которому приделали приклад. Нехорошо, если будут путать тех уродцев с вашей совершенной машинкой, — подмигнул я ему.
Инженер так и расплылся от похвалы. Ну как дети, ей-богу, эти творцы.
Шпрок спохватился, суетливо вынул затвор у винтовки и после нехитрой манипуляции с нажатием куда-то шила вынул механизм неотъемного магазина, который не выступал за габариты ложа винтовки.
— Вот, смотрите, господин флигель-адъютант, — он показал мне механизм, крутя его в пальцах. — Это как барабан револьвера, но без внешнего кожуха. С открытыми наполовину каморами. Вы продавливаете патроны из обоймы, и они, сдвигая вот эти крылья, проворачивают весь механизм по оси, сдавливая пружину. При выбросе гильзы пружина проворачивает ротор в обратную сторону, подставляя новый патрон под затвор. Таким образом, каждый патрон в магазине не соприкасается с другими. И этой нехитрой приспособой — крыльчатым ротором я обошел проблему, в которую утыкались все конструкторы магазинных винтовок до меня, — сцепление патронов рантами в магазине. А внешним кожухом этого как бы револьверного барабана служат стенки самого постоянного магазина. Все очень просто, когда додумаешься. А пока додумался, то оказалось, что я потратил на решение этой проблемы больше пяти лет и так недолгой нашей жизни.
— Как вы сказали? Крыльчатый ротор?
— Именно так.
— Тогда и назовите магазин своей конструкции «роторным». Будет точнее, и для уха приятнее. Также отпадут ненужные сравнения с револьверами. Кстати, если появится нужда разрядить вашу винтовку без стрельбы, это как делается?
— Очень просто. Ставите затвор в крайнее открытое положение на задержку и нажимаете вот здесь… — он показал, как это делается, на другой винтовке.
Все пять патронов весело выскочили один за другим, как чертики из коробки.
— А само сработать так не сможет? — обеспокоился я.
— Ни в коем образе, — гордо ответил конструктор. — Только при полностью открытом затворе. И только если с силой нажать на пружину.
— Какой завод будет выпускать эти винтовки?
— Пока не знаю. Своего завода у меня нет, — инженер с сожалением развел руками. — И это должно быть крупное предприятие… А таких арсеналов не так много в империи.
Я прикинул, что это знакомство с конструктором весьма и весьма нужное для меня, и попросил:
— Оставьте мне свой адрес на всякий случай. Думаю, что одно место, где будут выпускать вашу винтовку, я уже знаю. Жизнь она штука непредсказуемая. И если вы не против, то одну винтовку я заберу с собой для показа во дворец, минуя инспекцию.
Едва успел инженер накорябать карандашом несколько строк в блокноте, как раздался оглушительный взрыв на артиллерийской позиции, и мимо нас пролетело пушечное колесо.
— Ложись, — крикнул я, падая в грязь и сбивая с ног инженера.
В штабной избе было душно и ужас как накурено. Не выдержав, я попытался открыть окно. Терпеть не могу застарелый табачный дым, а в помещении впору уже топор вешать.
— Кобчик, не стоит этого делать, — одернул меня начальник полигона, когда я взялся за шпингалеты. — Не нужно давать окружающим непроверенные и неподтвержденные сведения, чтобы не плодить вздорные слухи.
И отстав от меня, он продолжил распекать начальника артиллерийских складов.
— Выяснили, из какой партии был этот ящик со снарядами? — шипел Многан на несчастного фельдфебеля Эллпе, лицо которого стало краснее помидора, а из-под кепи обильно катились струйки холодного пота.
— Так точно, господин майор, — чуть не заикаясь, докладывал фельдфебель, — это позавчерашняя партия с городского патронного завода. Пробная… Разрывные гранаты к полевым пушкам. С новой взрывчатой начинкой… этим… экразитом. Всего одна телега с ними пришла.
Слегка контуженный инженер с орудийного завода, сидевший рядом с Многаном, пожал плечами. Ему повезло — он стоял немного поодаль от орудийного дворика, и взрыв его только отбросил да об землю брякнул, а осколки все мимо прошли.
— Нам что дают, из того и стреляем, — тупо заявил он в пространство.
— А где представитель патронного завода? — спросил я.
— Еще не приехал, — ответил мне Многан.
— Тогда какого рогатого демона в его отсутствие проводятся испытания? — кинул я мысль в общество. — Кто инициатор этого безобразия? Налицо нарушение регламента…
— Инициатор убит этим взрывом, — недовольно высказался инженер.
— Так точно, — подтвердил фельдфебель Эллпе, — расписывался в получении ящика этих снарядов техник с завода… Как его… Но у меня, господин майор, все записано в амбарной книге на складе. И подпись его есть.
— Тупа его фамилия, — через губу признался инженер, наливая себе кипятка из самовара.
А у меня как-то закралось подозрение, что инициатором происшествия все же был не техник с говорящей фамилией. Впрочем, говорящая она только по-русски, а здесь означает род сливы. Что-то инженер, когда произносил эту фразу, неожиданно дробненько зазвенел стаканом в серебряном подстаканнике. Но, хлебнув горячего, инженер пришел в себя и дальше говорил уже уверенней. На мертвого можно все списать…
— Тупа хотел до приезда представителя с патронного завода лично испытать действенность новой гранаты по реальной мишени. По крайнему слева ДЗОТу… Ну, тому, который с дирижабля не смогли разбомбить… — И добавил нехотя: — У наших заводов несколько натянутые отношения.
— А где испытательный лист? — спросил начальник полигона.
— При нем был, — пожал плечами инженер.
— Нашли хоть что-нибудь от несчастного техника? — спросил я бывшего ефрейтора мишенной команды, произведенного за это время в унтер-офицеры.
— Ничего, господин старший фельдфебель, — ответил он. — Как испарился человек. Ни от него, ни от замкового, ни от наводчика… ничего не осталось. Так, полторы подметки от сапог. Но где чья? Поди разберись…
Накрылось возвращение домой, — мысленно сплюнул я со злостью. — Ну я вам в таком разрезе весь верхний планш выверну. «Просто хочется рвать и метать».
— Господин майор, — обратился я к Многану, стараясь, чтобы речь моя звучала как можно официальней. — В любом случае вам необходимо своим приказом назначить комиссию по расследованию этого инцидента и вызвать следователя из военной прокуратуры. Без этого не обойтись — жертвы есть. А те сведения, которые мы собрали к этому времени, оформить протоколом дознания. Вот лейтенант Щолич будет дознавателем, а вы напишете приказ о назначении его этим дознавателем.