На тропе Луны Вологжанина Алла

Глава 31

Встречи

Эррен и Карина, кутаясь в плащи, бродили по Третьему городу луны. Он оказался настоящим лабиринтом, полным сокровищ. Куда ни заверни – то кафе, то фонтан, то статуя с длинной-предлинной и волшебной-преволшебной историей.

Эррен выдала ей целую пригоршню монет с отчеканенными на них цифрами, лунами и полумесяцами. Карина достаточно быстро разобралась, что к чему, и накупила сувениров для Митьки, Арно, Марка и его подопечных (она с ними толком даже не познакомилась, но все же). Самое приятное в деньгах то, что они дают возможность покупать подарки.

Эррен внимательно рассмотрела фигурки лошадок, дракончиков, паучертиков и птероворонов, которые могли самостоятельно двигаться и менять позы.

– В этих вещицах соединяются искусство знаккеров и четырехмерников, – объяснила тетка, – не говоря уже о мастерстве механиков и художников. Я покажу тебе своих рабочих лошадок – настоящее чудо механики и знаккерства. А теперь пойдем, я же обещала тебе пилигримовы яблони.

Яблони оказались теми самыми деревцами, на которые Карина обратила внимание во время своего первого, случайного появления в Городе луны. Это их цветы освещали улицы ярче фонарей.

Ратушная площадь оказалась очень необычной площадью – скорее, настоящим садом. Тропинка между деревьями заворачивалась в спираль. Центр спирали совпадал с центром площади. По ней можно было идти долго-долго, но в результате переместиться совсем чуть-чуть. Но как же красивы были цветущие светом пилигримовы яблони!

Эррен поднялась на цыпочки – она была совсем небольшого роста – и притянула одну из цветущих веток поближе.

– Смотри, – велела она племяннице.

То, что Карина принимала за цветок, оказалось комком пуха, легчайшим, полупрозрачным. В центре его полыхало рубиново-красное нечто. Словно сердце.

– В середине яблоко, – объяснила Эррен. – Пилигримовы яблони цветут дважды. Один раз весной, пока не завязывается плод. Их цветы немногим отличаются от других видов. Во второй раз деревья зацветают в конце лета, и это цветение длится очень долго. Видишь? Это не совсем цветок. – Карина кивнула. – Каждый год, как только яблоки созревают, этот пух срывается с ветки и улетает неведомо куда. Поэтому яблони и называются пилигримовы. Плоды созревают одновременно, и в первые дни года лучшие знаккеры вычисляют этот день и час. Пух светится в темноте, и когда эти хлопья улетают вверх и вдаль, к звездам… ничего прекраснее нет.

– Хочу увидеть…

– Обязательно увидишь. Каждый год в День пилигримовых яблок мы собираемся в городской ратуше. Танцуем и радуемся, забываем ссоры и ненависть. На один вечер прощаем друг другу все и надеемся, что примирение продлится и на следующий день… и дольше. Мы выходим на балконы и площади, чтобы пожелать цветам счастливого пути. Я покажусь тебе старой и сентиментальной, но, когда они поднимаются в небо, я каждый раз заново чувствую, что с сердцем происходит то же самое…

– Твое сердце взлетает к небу?

– Нет, балда. Во всяком случае, не целиком. Часть сердца всегда будет стремиться вперед и ввысь, неведомо куда. Но часть – как яблоко – желает остаться.

– Странная штука, это сердце…

«Не расслабляйся, Карина, – мысленно шепнула она себе, – здесь каждый только этого и ждет!»

– Угу… сколько тебе полных лет, племянница?

– Тринадцать. Но скоро четырнадцать. Надо календари сравнить, чтобы понять, насколько скоро.

– Значит, недалек тот день, когда ты поймешь, до чего же сердце, мрак побери, действительно странная штука.

– Ой-ой, ты покраснела? Эррен, серьезно? – Карина показала тетке язык. – Я сейчас угадаю. Тебе нравится повар, да? То есть Великий мастер?

Тетка рассмеялась.

– Знаешь, Карина, – сквозь смех произнесла она, – это я должна допытываться, похищено ли твое сердце. И если да, то кем.

– Ой, не знаю…

И Карина, обалдевая от собственной откровенности, выложила Эррен все, о чем совсем недавно размышляла. О том, как считала себя отсталой в развитии и совершенно отмороженной, потому что все эти девчачьи хихиканья и перешептывания о любовях-влюбленностях казались ей глупыми и даже тошнотворными. Но с тех пор как они с Митькой побывали в архиве и на обратном пути ей пришла в голову дурацкая мысль: «А не полезет ли Митька целоваться?» – у нее словно какой-то предохранитель в голове перегорел. Во всяком случае, за это время она успела пережить приступ печали от того, что Арно Резанов вряд ли запомнит ее имя. И еще эта странная – и страшная! – неловкость просто от присутствия рядом Диймара Шепота. От которого в мозгу словно колокольчик звенеть начинал. Только вызванивал он не лирическую мелодию, а сигнал «опасность!».

Эррен выслушала племянницу не перебивая.

– Я бы сказала, что это у нас семейное – разрываться между тем мужчиной, который красив, и тем, который умен. Только это неправда. Это у нас… общевидовое. Женское.

– Как так? – растерялась девочка. – А… как же «вместе и навсегда»?

Эррен задумалась, теребя ветку яблони.

– Знаешь, дорогая моя, – с расстановкой заговорила она наконец, – любовь, та, которая настоящая и, скорее всего, одна на всю жизнь… Это ведь не подарок к празднику, не приз за хорошее поведение… И уж точно не то, что человеку по праву положено. Это… сокровище. А сокровище надо найти, руки в кровь стереть, выкапывая. Было бы замечательно, если бы каждой девочке в определенный день представляли мальчика и говорили что-то вроде: «Мальчик, это девочка, девочка, это мальчик, вы теперь пара». Но так не бывает. Мы окружены людьми, и наши бестолковые сердца могут тянуться к одному… к другому… к третьему. Они, сердца, иногда болят и даже разбиваются. Но, если повезет, однажды каждое находит То Самое единственное сердце, с которым, прости за пафос, отныне будет биться в унисон. И только законченные идиотки думают, что первый встречный, к которому потянулось еще совсем юное, неистерзанное сердечко, окажется единственной любовью на всю жизнь. Да даже если и так… глупое сердце, не знавшее боли и разочарований, не примет такого дара. Или не оценит, или просто не заметит…

Карина молчала.

Сердце (глупое или какое угодно) готово было разорваться. Эррен сейчас говорила с ней так, как ни мама, ни Ларик даже не пытались.

– Спасибо, – только и сказала она.

– Вот уж не за что. – Эррен кривовато улыбнулась. – Знаешь, мы из-за своих сердечных метаний иногда такое творим… Ужас. Мой друг детства подставил беззащитных под удар… под смертельный удар. Если с тобой что-то случится, помни, пожалуйста, что у тебя есть тетка, к которой можно прибежать и крикнуть «помоги».

Глазам стало мокро и как-то… температурно. Карина поняла, что давно уже ревет. Растрогалась до слез. Или просто шлюзы раскрылись от ощущения отступающего одиночества?

– Эррен, я уже успела наворотить глупостей. Ты же знаешь про эффект логова? – Эррен кивнула в ответ. – Так вот, я однажды сделала такое… пригласила в логово Диймара Шепота. И в результате оказалась у Клариссы.

Знаккер Радова пожала плечами. Рыжие кудри пружинками затанцевали по бархатному плащу.

– Я тебе больше скажу. Это я поручила ему доставить тебя в Трилунье. Не знаю почему. Я доверяю знакам, не только тем, что творю, но и тем, что получаю от мира. А он одержал прекрасную победу в ученическом поединке.

– Вот видишь, у нас на генетическом уровне с доверием полная засада, прицелы сбиты… – Карину передернуло, да и внуки Эрнеста некстати всплыли в памяти. – Так что мы с тобой в самом деле как настоящие родственницы.

– Мы и есть настоящие. Эй, ты чего дрожишь, замерзла?

Карина покачала головой. Кто-то тоненько свистнул поблизости.

Прямо в руки Эррен опустилась крошечная птица, подозрительно смахивающая на воробья.

– Городская почта, – усмехнулась Эррен, отвязывая от птичьей лапки записку и привязывая взамен монетку. – Интере-есно, – протянула она, вчитываясь в текст.

– Что там? – Карина вытянула шею.

– Вот это да! Моя старая подруга объявилась, – радостно ответила тетка. – Вот что значит тропа открыта. Моя подруга – уроженка Однолунной Земли, и, когда закрылась последняя тропа, она осталась там. А теперь она здесь. Карин, ты даже не представляешь, как это замечательно! Она не только хороший друг, но и сильнейший соратник.

Карина только пожала плечами.

– Я вас познакомлю, – продолжила Эррен, помахивая запиской. – Это приглашение выпить чаю в «Мудрой выдре». Милое местечко у самых Сумеречных рядов. Давай-ка поторопимся.

– Эррен, а мне обязательно с тобой идти? Можно, я тут погуляю? – Карина едва поспевала за теткой.

– Нет уж, одна ты будешь гулять, когда профессор Латонки разрешит. В прошлый раз твои прогулки закончились Полным покоем у Клары. Не отставай.

– А то ноги поломаешь, чтобы был повод? – вспомнила Карина.

– Фу-фу это в духе Кларки. Но вообще, хорошая идея. Все, пришли.

«Мудрая выдра» оказалась просторным заведением с огромной террасой. В зале не то что яблоку упасть было негде, там и вишенка не протиснулась бы. А терраса была пуста. Только от дальнего столика им отсалютовала рукой изящная дама под вуалью.

– Сколько лет, сколько зим! – почти завопила Эррен, похоже, с неподдельной радостью.

Карине же захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть или как-то заново обдумать все то, что Эррен говорила ей про доверие. Потому что дама откинула вуаль и оказалась Ангелией Витольдовной собственной персоной.

Девчонка попятилась к выходу, прикидывая, сумеет ли добраться до лавки Эрнеста, но у самых дверей натолкнулась на еще одного вошедшего. Этот вошедший сгреб ее в охапку и слегка подбросил:

– Смотри-ка, живая!

И сразу все стало как надо.

– Митька!!!

Глава 32

Знаккеры однолунной земли

Гедеминас Закараускас был нормальный пацан. Собственная волчья природа его не напрягала – с такими-то умными родителями и крутой бабушкой! Но все же пара пунктиков у него присутствовала. Наверное, это у них с Люськой было семейное. Там, где сестренку заклинивало на «великой судьбе», у Митьки было только одно – Карина. С момента их первой встречи и до сих пор он (в отличие от самой Карины, кстати!) точно знал, зачем он нужен и зачем живет.

Чтобы с ней все было хорошо, кому тут чего-то не ясно?

Ведь если у нее все хорошо, то и у него тоже. А если Карина при этом рядом с Митькой – так и вообще мир совершенен, жизнь прекрасна. Точка.

Поэтому, когда в Межмирье на лунной тропе встал выбор, кинуться на выручку бабушке или не отпускать Карину, Митька, откровенно говоря, заметался. Решение приняла сама Карина.

– Я справлюсь! – закричала она ему. – Мы еще встретимся и разберемся с этой фигней! Уведи бабушку домой.

И он, уже не раздумывая, ввинтился прямо в гущу глубинных гончих, выпуская клыки и когти.

Но собаки бросились врассыпную. В самом прямом смысле – то ли рассыпались, то ли расплылись, стали бесформенной тьмой и исчезли. Митька подхватил бабушку Ангелию под мышки и поволок по тропе обратно, в сторону Земли. Она не сопротивлялась, но, оказавшись снова в лесу, приободрилась.

– Гедеминас, ты… ты… безмозглый мальчишка, неслух! С чего ты взял, что я обижу твою подружку? Я на твоем веку много маленьких девочек съела?

Митька вынужден был признать, что ни одной, но…

– Ты и ее, и меня напугала до одури, ба.

– Если бы тебе или ей грозила опасность, Лев Однолунной Земли примчался бы сюда как миленький. Лев всегда приходит на помощь детенышу, запомни это.

Митька на минутку задумался. Получается, что настоящая опасность грозила им от силы несколько раз. Когда после архива они нарвались на Киру – тот не убил бы их, но непременно доставил к старшему Резанову. Еще когда Митька уводил Дирке в лес. Ведь кинься он в драку, против Эрремара у него было мало шансов. И еще, наверное, когда Карину пытались избить в школе. Тогда Марк несся, сметая все на своем пути. Не его вина, что Митька и Арно Резанов оказались там раньше. Та еще веселуха творится в последнее время, что и говорить.

– Ну ты не сердись, ба. Просто тут такой дурдом, что не знаешь, кому верить, а от кого подлянки ждать.

– Что за слова ты используешь? – Бабушка устало потерла лоб рукой в перчатке. – Да, пожалуй, не стоило прибегать к таким… впечатляющим знакам и пугать вас. Но уж ты извини, я знаккер, а не детсадовский воспитатель. Я хотела забрать ее домой, а что теперь? Надо идти в Трилунье и гадать, куда этот скользкий тип затащит девчонку, может, прямо к охотникам…

Скользкий тип – это Диймар Шепот. Надо было ему еще раз в нос двинуть, пусть бы запомнил, что Карину обижать не стоит. Но теперь бабушка в безопасности. Тут, на Земле, если кто-то решит на нее напасть, то даже не успеет понять, что его поджарило.

– Бабушка, ты иди домой, я за ними.

Ангелия цапнула внука за шиворот. С учетом того, что внук ее основательно перерос, – со стороны это, наверное, смотрелось забавно.

– Куда? Пока дойдешь, их и след простынет. Куда тогда подашься? Ты же не ориентируешься в Трилунье.

– Я ее по запаху найду!

– Если этот мальчик знаккер, то следы он заметет, будь уверен. К тому же там против тебя будут охотники – знаккеры посерьезнее и поопытнее, чем этот сопляк-ученичок. Нет, Гедеминас. Мы идем домой. Полнолуние только послезавтра, так что до него и пару дней после тропа продержится. За это время надо решить, как действовать в Трилунье. И тут кое-какие дела в порядок привести.

– Ба, а ты откуда знаешь про Трилунье и вообще?..

Ангелия усмехнулась:

– Уж поверь, внучек, я знаю немало. В Трилунье твоя старая бабка не последняя фигура, хотя столько лет не могла туда пройти. Если будем действовать с умом, спасем и твою Карину, и остатки этих сумасшедших мирков. Ну что ты стоишь? Хочешь старушку до смерти заморозить? Шагом марш домой.

Ободренный Митька послушался. Что-то в бабушкиных речах заставляло поверить в… во что? В лучшее? Ну хотя бы что все более-менее начало налаживаться.

– Окей, а что мы будем делать эти четыре дня? – спросил он.

– Что я буду делать, – поправила Ангелия. – Потому что ты, Гедеминас, будешь сидеть в своей комнате и не высовываться. Твоя задача – уцелеть и провести нас в Трилунье, когда я закончу дела здесь.

– Тогда ты мне хотя бы про охотников расскажешь? Если уж они такие для меня опасные. И про знаккеров, а то мы с Кариной даже поговорить толком не успели. И что с Резановым?

– Любопытство сгубило кошку, Гедеминас.

– Кошку, может, и сгубило. А волку это так, на один чих.

Ночью Митька долго лежал не то что не засыпая – вовсе не закрывая глаз. Дело было не в новой непривычной кровати и комнате в коттедже Резановых. В конце концов, в волчьей шкуре ему случалось и в сугробе ночевать. Дело было в том, что ночью, когда никто не видел, четырнадцатилетний Гедеминас Закараускас мог и всплакнуть, думая о погибших маме и папе. Плакать хотелось и от мысли о потерянной сестре. Что уж утешать себя, он потерял Люську не в тот момент, когда понял, что она натворила. Сестренка стала незнакомкой гораздо раньше… и не сразу, а шаг за шагом. А он ничего не мог сделать. Не больно-то и пытался, если уж честно.

А ведь Карина переживала за Люсию, считала ее подругой.

Карина. Стоило о ней подумать, как изнутри разливалось тепло и становилось щекотно в ребрах. И еще вздохи какие-то самопроизвольные вырывались. От мысли, что Карина может вляпаться во что-нибудь реально опасное, просто хотелось с крыши спрыгнуть. Останавливало только то, что отдаленно напоминающая Митьку лепешка Карине уж точно не поможет.

А вот что, ну, вернее, кто может помочь, так это таинственный DeepShadow, подкинувший Карине информацию об архиве. И еще Арно Резанов с его хитрыми штучками. Где искать виртуального осведомителя, у Митьки по-прежнему не было ни малейшей идеи – тот даже в Сеть не выходил. Арноха же находился в этом доме. Его-то и следовало отыскать, прежде чем отправляться в Трилунье.

Митька вылез из кровати и быстренько откопал в кармане рюкзака шарик-талисман, один из четырех, которые Арно раздал ему, Карине и Люсии на выходе из «Блинов-оладушек». Как пользоваться этим четырехмерным приспособлением, Митька пока не понял. Зачем оно нужно тоже. Сейчас, например, вполне сгодится, чтобы найти Арноху.

Митька старательно обнюхал шарик, а потом вышел в коридор и снова втянул носом воздух.

Он не собирался срываться в незнакомый мир вот так, с ходу и в пижаме. Но чем раньше он заручится помощью младшего Резанова, тем лучше.

Митька давно заметил, что его нюх даже в человеческом теле был куда острее, чем у окружавших его людей – и у некоторых собак, наверное, тоже. Учуять Арноху оказалось легче легкого.

Он зашлепал босыми пятками по полу. До центрального холла, где коридор превращался во что-то типа галереи, идущей по периметру комнаты, но на противоположной стороне опять становился коридором и углублялся в другое крыло. В самом его конце он наткнулся на две двери. И за одной явно находился Арно. А другая… там творилось что-то, чему Митька не мог подобрать названия. Что-то странное. И оттуда доносились голоса. Бабушкин и чей-то еще.

– Кошку сгубило, а волку один чих, – сам себе напомнил Митька и, осторожно приоткрыв дверь, заглянул туда.

И чуть не разорвался от противоречивых желаний – свалить подальше, забыв увиденное навек, и смотреть, не отводя глаз.

Вполоборота к нему на стуле с высокой спинкой сидел Арнольд Резанов-старший. Выглядел он как из фильма ужасов. Синевато-серую кожу покрывали глубокие трещины. Митьке даже показалось, что тонкие полоски кожи отрывались от него и, кружась, падали на пол.

Откуда-то из глубины комнаты выступил бабушкин силуэт. Она покосилась на дверь, быстро сотворила какой-то знак, и та мягко закрылась. Прямо перед Митькиным носом.

Еще и замок щелкнул. Чтобы уж наверняка.

Сколько можно? Надоели эти секреты. И Митька, не очень-то соображая, что делает, привалился к стене. Она была бумажная от обоев, кирпичная и… И глубокая.

Вернее, не глубокая совсем. Даже удивиться не успел. Вроде бы только что стоял в коридоре, но в следующий миг он уже вышел в трехмерность комнаты.

И оказался прямо лицом к лицу с Резановым. Старшим.

Серая потрескавшаяся маска покрывала половину его лица, всю правую руку и часть торса. Из-за нее вторая, относительно нормальная сторона подвижностью не отличалась. Но глаза были определенно глазами живого человека. При виде Митьки они вспыхнули огнем.

– Тыыы… – захрипел Резанов, – дыыыеее… дыыыее дыетеныш.

– Кто-кто? – задребезжал старческий голосок, и из глубины шагнул тощий старикашка. Почему-то взгляд сразу цеплялся за кустистые волосы в его ушах. И больше ничего не запоминалось. Особая примета, фиг ли.

– Петр Ильич, не отвлекайтесь, у нас мало времени. Это мой внук, он четырехмерник.

Бабушкин голос звучал совершенно спокойно, но Митька понял, что попал в передрягу. И если она хорошо закончится, то бабушка ему устроит веселую жизнь.

– Да что вы, Ангелия Витольдовна, – захихикал старикашка и с удивительной для такой развалины скоростью оказался прямо возле Митьки. – По-моему, наш председатель скрыл от нас что-то важное…

– Ваш председатель, – с презрением ответила Ангелия, – и мой ученик. Который, как видите, пытался пройти в Трилунье искусственным коридором, за что и поплатился частичным омертвением. Поскольку за ним должок, а толку от него в таком состоянии чуть… я по-прежнему настаиваю, что от него надо избавиться.

Ничего себе бабуленька.

Резанов захрипел, замычал и почти внятно выругался.

– Нет! – Петр Ильич аж заплевался от несогласия и возмущения. – Он будет жить, пока я не вытяну из него подробности его распроклятых исследований. Он же пытался адаптировать для условий Земли этот самый ритуал… как его? Иммари? Мне, черт побери, до зарезу хочется растянуть свою жизнь лет эдак на пару сотен. Так что никаких «избавиться», пока он не расскажет нам все. И про исследования, и про детенышей. Внук, говорите?

Он протянул свою сморщенную лапу прямо к Митькиному лицу.

– Грабли убрал, – огрызнулся мальчик.

Но тот лишь щелкнул пальцами, и Митьке словно лампочку в лицо направили – на концах стариковских артритных пальцев загорелся яркий-преяркий шарик.

– Сдается мне, я уже видел этого невежу, – ехидно заявил Петр Ильич. – На слайдах Арнольда Ромуальдовича. И мальчик там прелестные трюки выкидывал. – И он, не удержавшись, прямо-таки завизжал в лицо Ангелии: – Значит, твой внук волк, ты, лживая старая крыса?!

– За крысу отв… – начал было Митька.

– Уууыыыыеее, – зашелся Резанов.

– Гедеминас, вон! – рявкнула бабушка, но не успел Митька ослушаться (покидать поле предполагаемого боя он не собирался), как его вдруг запросто схватили за шиворот и втащили обратно в глубину стены.

– Эй, пусти, ща получишь! – зашипел Митька, но, оказавшись в коридоре, рассмотрел «нападавшего». – Арноха, ты?

Это действительно был Арно Резанов собственной персоной. Тоже босой, в толстовке и пижамных штанах.

– Тебе туда нельзя, – сонным и каким-то потусторонним голосом сказал он, – там опасно.

Вот уж не поспоришь. Запертая бабушкой дверь словно накалилась, и из-под нее вырывались сполохи света. Дымом, впрочем, не пахло.

Арно не обратил на это никакого внимания. Он вяло махнул рукой и, загребая ногами, направился было в свою комнату.

– Куда? – Митька рванул его за плечо, развернул к себе лицом. – Резанов, ты чего вообще, как наркоша заторможенный?

– Все хорошо, – отозвался тот, и Митька с ужасом увидел увеличенные зрачки Арно, почти скрывшие синюю радужку глаз. – Папа скажет, что делать… я посплю…

– Ничего твой папа не скажет еще долго. Надо сваливать, только твои эти… сувениры-талисманы забрать.

Арноха тряс головой, ни дать ни взять уличный дурачок…

– Главное это телефон, – ни с того ни с сего сообщил он.

Раскаленная дверь содрогнулась от неслабого удара изнутри. Знаки творят, наверное. Без них с такой силой шибануть некому. И если дверь вылетит, то все, что останется от мальчишек, можно будет в рулон скатывать. Тонкий такой…

– Погнали отсюда! – заорал он, перехватывая вяло отбивающегося и лопочущего что-то про «папапозвонит» Арноху И вовремя!

Следующий удар снес дверь с петель. Митька поволок Арноху по коридору, соображая, получится в случае чего нырнуть в стену или лучше не рисковать…

За ними кинулся встрепанный, помятый и взбешенный Петр Ильич, на ходу сотворяя какой-то знак.

– Даже не думай! – вскричала вслед ему Ангелия.

– Ууыыы… ууууыыынычтожжуууу! – завывал полуомертвевший Резанов-старший.

Петр Ильич умело творил знаки – поднимал в воздух и швырял в мальчишек все, что только попадалось. Целился, кстати, по ногам, гад такой, хорошо хоть с меткостью у него оказалось так себе.

Тянуть упирающегося Арноху было непросто, и в конце концов старый знаккер попал ему чем-то прямо под колени. Арно зашатался, шагнувший уже на ступеньку Митька не удержался тоже, и они кубарем скатились по лестнице в холл. Туда уже сбежалось не меньше десятка людей из резановской команды. Митька во время падения умудрился сгруппироваться и теперь откатился за лестницу. Петр Ильич притормозил на середине спуска.

– Что тут творится?! – завопила высокая, худющая ассистенка Леля, уворачиваясь от несущейся ей в голову полочки. – Петр Ильич, что вы делаете?!

– Он пытается похитить Арно и детеныша! – рявкнула догнавшая их у самой лестницы Ангелия. Она держала ладони на уровне своего лица, и вокруг них медленно разрасталось белое сияние.

– Ложь! Она пыталась убить председателя! – завизжал Петр Ильич и вскинул руки в похожем знаке. С них сорвались молнии и метнулись в Ангелию.

Та усмехнулась и, не отпуская сферу шевельнула пальцами, словно перекатывала мяч. Ее в момент окружила стена холода, молнии Петра Ильича рассыпались на искры, не причинив Ангелии вреда.

– Это он лжет. – Ангелия зло шипела, но усиленный каким-то знаком голос был слышен в каждом углу дома. – Он жаждет занять место Арнольда, разве не ясно?

Бабушкину ложь (или не ложь, кто ее разберет!) все проглотили как миленькие. Митька кое-как поднялся на ноги, выглянул из-за лестницы, соображая, что делать, если Арноха кинется за своим ненаглядным телефоном, – как раз мимо дуэлирующих Ангелии и Петра Ильича. Но не тут-то было!

Леля втянула носом воздух, ее верхняя губа вздернулась. Неужели волк? Нет, просто очень обозленную офисную барышню иногда можно принять за лесного хищника.

– Знаккеры! – заорала она. – К бою! Он предатель! Взять живым!

И трое из собравшихся, не сговариваясь, вдруг приняли стойки, не то гимнастические, не то танцевальные. В ступеньку, где стоял Петр Ильич, ударила воздушная волна, и лестница развалилась на куски. Зловредный старикашка, впрочем, ловко приземлился на обе ноги.

– Да, знаккеры, – истерически заорал он, – мои верные знаккеры! В бой!

Действительно, остальные собравшиеся оказались именно его верными знаккерами, и они уже атаковали первую троицу. Отрезанная от холла обвалившейся лестницей Ангелия с ужасом высматривала в этой каше Митьку.

К счастью, выясняя, кто тут главный гад и кто кого предал, взрослые напрочь забыли о мальчишках. Так что дело было за малым – не дать себя затоптать. Когда на пол повалились обломки лестницы, Митька отскочил, и груда досок скрыла его от разбушевавшихся знаккеров и Лели. Он, незамеченный, снова подобрался поближе к дерущимся.

Арно повезло меньше – один из «верных» бойцов Петра Ильича как раз поднимал его за шиворот с пола. Митька схватил обломок бывшей ступеньки и изо всех сил опустил его на голову знаккера. Тот повалился на пол без единого звука, и для него драка на сегодня закончилась. Митька же подхватил Арноху, который сейчас больше походил на огромную тряпичную куклу только тяжелую, как скотина последняя, оглянулся в поисках укрытия – и встретился глазами со стоящей наверху, на галерее, бабушкой. Она взглядом указала на дверь. Митька подумал, что если уж когда и становиться послушным внучком, то именно сейчас. С небольшой поправкой. Окно было ближе. И к нему не надо было продираться через упоенно лупящих друг друга знаккеров. И он снова схватился за обломок ступени. На звон и грохот разбитого стекла никто и внимания не обратил.

Вытолкать из окна Арноху оказалось нелегким делом. Он был хоть и меньше Митьки ростом, но все же довольно плотным и коренастым. И сопротивлялся еще, идиот отмороженный. Но кое-как они все же вывалились из окна незамеченными. Снег здорово обжег босые пятки. Митька подавил первый позыв превратиться в зверя и тут же услышал, как ойкнул Арно.

– Э, мы чего тут делаем? – обалдело спросил он.

От холода в себя пришел, что ли?

– Ну мы… как бы объяснить…

– Вляпались опять, – сказали прямо над ухом.

Они оба так и подпрыгнули.

– Закараускас, мне кажется, ты не волчонок, а свиненок, – строго сказал Марк Федорович. – Ты можешь лезть в неприятности в какое-то более-менее приличное время суток? Лев тоже человек и спать хочет. Иногда.

– Марк Федорович! – обрадовался Митька. – Вот здорово, что вы тут. Остановим это безобразие?

– Нет уж, пускай развлекаются, – пожал плечами Лев Однолунной Земли.

– Там бабушка моя… – вякнул Митька и заглянул в выбитое окно.

Поняв, что внук смылся из этого опасного места, Ангелия спокойно стояла на галерее, опершись о перила и наблюдая за потасовкой внизу, как за щенячьей возней на лужайке. На лице ее было неописуемое выражение, что-то вроде: «И фильм паршивый, и попкорн невкусный». Но ей это быстро надоело, и она принялась рисовать в воздухе красивый узор. Подчеркнуто не торопясь.

Сияющая, даже на вид холодная, мелкоячеистая сеть возникла прямо из ниоткуда и опустилась, укрыв и опутав сражающихся.

– Ну хватит! – резко объявила Ангелия.

– Ххыыывыыатыт, – подтвердил кто-то, и прямо позади нее возник Арнольд Резанов.

Половина его тела двигалась вполне нормально, а вторая – практически не двигалась, словно закованная в сине-серый потрескавшийся гипс. На лице Ангелии ни один мускул не дрогнул.

Арно рядом с Митькой сдавленно ойкнул.

– Леля, организуйте нам кабинет для переговоров, – как ни в чем не бывало велела бабушка. – Петр Ильич, мы вас ждем.

– Ну что, видел? Твоя бабушка в порядке, – нетерпеливо проговорил Марк. – Пошли уже отсюда, мне завтра, в отличие от тебя, прогульщика, в шесть вставать и детей в школу к первому уроку отправлять. Эх… So, please don t let it, please don t let it go… – пропел он и сплюнул на снег. – Привязалась же попса допотопная.

Затем он сгреб приплясывающего от холода Арно и взвалил себе на плечо.

– Э, але, я сам идти могу.

– Угу, чтобы пятки отвалились, – буркнул Марк. – Не дергайся, через весь город не потащу, у меня машина на улице припаркована… Wherever you go, I will follow… Да что ты будешь делать!

«Интересно, почему у меня пятки не мерзнут? Уже отвалились, что ли?» – подумал Митька и взглянул вниз.

Он стоял на покрытых белым мехом и вообще ниже колена абсолютно волчьих лапах.

Глава 33

Совет

Утром Митьку разбудил тычок в бок, от которого он чуть из постели не вылетел. Панцирная сетка под ним заскрипела. Митька заморгал и огляделся. Всего в просторной комнате было шесть кроватей, но четыре из них пустовали. На тумбочке тикал старый железный будильник. Ого, уже одиннадцатый час.

– Хватит дрыхнуть, рассказывай, что вчера за хрень творилась, – потребовал Резанов. – Что произошло с моим отцом?

Надо же, в полном порядке – и глаза нормальные, и шевелится, как живой.

– Отвали, Резан, ты вчера на ходу засыпал, так чего сейчас распрыгался?

– А ты вообще что в нашем доме делал?

Надо же, умник. Двух недель там не прожил, а туда же, «в нашем доме». Так… стоять.

– Ну-ка, повтори, что ты сейчас сказал? – У Митьки получилось так резко, что Арноха опешил.

– Ну… ночь же была, ты почему у нас ночевал?

Вот оно. Еще один чел, который не думает, что Митька в том дурацком доме всю жизнь прожил. Чел таращился на Митьку удивленно. Так… он, конечно, в последнее время был, мягко говоря, не в кондиции… но, может, чем-то поможет.