Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919) Хазан Владимир

Дорогой Давид Рафаилович.

Необходимо, чтоб Вы и другие, кого Вы посчитаете нужным, покрыли хоть часть расходов последней моей поездки.

Надежды на деньги, что рассчитывал получить за продажу патента, лопнули. Работать не могу, заработков нет. Очутился в затруднительном положении.

Необходимо, чтоб Вы устроили кассу и для ближайших расходов, поездки в Рим, Турин, Милан. Своих средств у меня для этого абсолютно никаких…

Привет.

П. Рутенберг¹⁹

Причину хронической нехватки денег – при имевшихся у него, и немалых, заработках – помогает понять донесение одного из секретных осведомителей, ведших за Рутенбегом неусыпное наблюдение. 11/24 апреля 1915 г. филер сообщал из Парижа в Петербург о том, что пришедшую первую половину причитающихся «за изобретенную им машину, бывшую на выставке в Генуе», 200 ООО франков Рутенберг положил «на дела по освобождению Палестины» (полностью донесение приведено ниже).

Итак, в жизни вчерашнего революционера, хорошо памятного убийством Гапона, сформировался и вызрел новый сюжет: не только имеющиеся у него деньги, но всю свою неукротимую энергию Рутенберг решил теперь целиком направить «на дела по освобождению Палестины».

Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда привело в движение давно назревавший в Европе военный конфликт – в агусте началась Первая мировая война. В стихотворении «Наши дни», опубликованном в еженедельнике «Еврейская неделя», И. Ясинский метафорически сближал современные события с делами давно отшумевших эпох:

Впрочем, и без ярких метафор вскоре стало понятно, что одними из главных жертв войны станут евреи. Но мысли Рутенберга сосредоточились не на пассивном ожидании трагического исхода, а на поисках деятельного выхода. Он пришел к выводу, что коль зло неизбежно, следует извлечь из сопротивления ему максимальную пользу. Поскольку теперь для него не было ничего максимальнее требования добиться официального международного признания права евреев на Эрец-Исраэль и тем самым вернуть народ туда, откуда он был 2000 лет назад изгнан, мысль об использовании войны как средства достижения этой цели стала преобладающей (об этом периоде в жизни Рутенберга и его значении как еврейского общественного деятеля см. содержательную статью: Mintz 1982: 191–211; позднее этот материал в расширенном виде вошел в его кн.: Mintz 1988).

В статье «Два года назад <1>», написанной через два года и опубликованной в нью-йорской идишской газете «Di varhayt» от 30 июля 1916 г., Рутенберг ссылается на свой дневник августа 1914 г. (цитируемые здесь и далее в этой главе статьи из газеты «Di varhayt» полностью приводятся Приложении IV):

Август 8, 1914. Интересы России и ее честь в опасности. Если бы не нужно было присягать царю, то я бы ушел добровольцем в русскую армию, чтобы быть вместе с народом, за который мы боролись в такой момент, чтобы защитить честь, плечом к плечу со всеми встретить опасность.

Невозможно сидеть в такое время на богатой Ривьере и дискутировать с друзьями о «судьбе Европы». Италия, конечно, вступит в войну, и на стороне Антанты. Я с ее солдатами пойду волонтером. Фактически это так же абсурдно, как вступить в русскую армию. И здесь, и там я чужой человек, но специфический мастер – «еврей».

И далее о судьбах еврейства:

Август 12, 1914. Добровольно или принудительно евреи будут проливать кровь за Россию, Германию, за утонченную французскую культуру, за других… За великое наследие древних римлян, давших миру легенду о рождении Христа, о его распятии. Жестокую легенду, создавшую христианскую культуру, насквозь пропитанную еврейскими страданиями и кровью, на них построенной…

При теперешнем культурном состоянии и сознании еврейских масс, вместо того чтобы быть убитыми на русском, немецком, французском и других фронтах, как второсортные, презираемые «подданные», еврейская молодежь должна найти возможность отправиться или быть отправленной в качестве солдат в Эрец-Исраэль. Ее пролитая в своей, еврейской, стране кровь не пропала бы зря, как сейчас. Появилась бы у евреев и неевреев психологическая и практическая возможность того, что каждый еврей мог бы жить и работать в своей стране. Чтобы быть равноправными гражданами со всеми остальными, а не «инородцами» в галуте…

Эти мысли предстояло посеять в еврейском сознании повсеместно и приучить к ним мировое общественное мнение. Не нужно объяснять грандиозность открывавшейся задачи, ее историческую исключительность. К выполнению этой деятельности нельзя было приступить, не осознав своей высокой представительской роли. Нам не дано знать, какие чувства испытывал Рутенберг, берясь за исполнение этой миссии, наверняка дававшей ощущение народного вождя, едва ли не мессии в его «вековом прототипе». При этом острота претензии на лидерство, весьма свойственная характеру Рутенберга вообще, в этом случае приобретала в особенности «самозванную» форму, поскольку еще совсем недавно он отвергал значение для человека национального, в том числе еврейского, лона. В то же время Рутенберг был наделен чувством величайшей ответственности, и любое предприятие, за которое он брался, пусть самое авантюристическое, привык исполнять по «гамбургскому счету».

И в новом своем качестве национального лидера масштабу задачи, которую Рутенберг взялся решать, соответствовал масштаб его ответственности за судьбу еврейского народа. Конечно, он проигрывал многим сионистским вождям в знании психологии национальной жизни, еврейских языков (иврита и идиша), тех специфических черт и качеств, которые формирует опыт тесного соприкосновения со средой и которые фактически не развиваются в отрыве от нее. Однако Рутенберг компенсировал «дефекты» своего национального воспитания другим – редким идеализмом и верностью своим убеждениям. Как показал ближайший, а затем и последующий опыт, в его служении «еврейским интересам» была такая мера подлинности и некарьерности, какая не так часто встречается в мире политики. При этом крайне существенным оказалось то, что говорилось выше об особом «инженерном сионизме» Рутенберга: талантливый проектировщик, мысливший точно и рационально, он и в политике проявил свой яркий интеллект и прозорливость. Показательный штрих: находясь уже в Америке и сознавая, что в осуществлении задуманного (мобилизация сил на проведение Еврейского конгресса как выражения воли мирового еврейства на право возвращения в Эрец-Исраэль) возникли непреодолимые трудности, он проповедует мысль о том, что евреи переживают кульминационный и неповторимый момент своей национальной истории, который ни в коем случае нельзя упустить, поскольку

после войны, когда главный мотив, главная пружина теперешнего психологического состояния народа исчезнет, <…> мы можем оказаться перед большой национальной катастрофой (Di varhayt. 1916. 3 августа).

Все это, разумеется, еще не доказывает правомерности и правомочности «самопредставительства» от лица народа. Однако в отличие от многих других деятелей, по собственному почину бравшихся за устройство еврейской жизни, Рутенберг, по крайней мере, отдавал себе ясный отчет в необходимости права на лидерство. И отчетливо сознавал, что оно доказывается делом, а не падает с неба, покупается за деньги или устанавливается путем комбинаторских усилий, а то и просто политического обмана. В другой статье, напечатанной в той же газете, «Еврейские беды – хороший бизнес» (1916. 12 августа), он с обычной для себя прямотой как раз рассуждал на этот предмет:

И все говорят «от имени еврейского народа».

Попробуйте снять с кого-то маску – оскорбится в своих «лучших чувствах»

<…>. За каждым из этих «спасителей» еврейского народа стоит тот, кто всегда прав и «имеет право, потому что богат».

Сорвите маску с одного, на его месте тут же вырастут десятки других. И все потому, что правом представлять еврейские массы, говорить от их лица об их страданиях, с чьим мнением бы считались, такого представительства, такого института просто не существует.

Зная, как Рутенберг не терпел публичное газетное вранье, и вообще его резкую антипатию к тому, чтобы тратить слова попусту, можно не сомневаться в том, что вопрос о праве быть «гласом народа» составлял для него сердцевину общественного и/или политического миссионерства. В то же время как человек деятельный, чья натура вообще не мирилась с проволочками и требовала немедленного воплощения задуманного, он почти сразу стал подтверждать свои намерения и планы определенными практическими шагами. Спустя месяц после начала Первой мировой войны, в конце августа или начале сентября 1914 г., Рутенберг создал в Милане комитет «Pro causa ebraica», основной целью которого было форсированным маршем мобилизовать материальные и моральные ресурсы для создания еврейских военных формирований, готовых, как только Италия объявит о своем вступлении в войну, к боевым действиям.

Членами исполкома «Pro causa ebraica» стали многие известные в Италии люди – государственный и общественный деятель Луиджи Луццати, писатели Саббатино Лопец и Марко Бо-лафио, редактор журнала «La settimana Israelica» Джузеппе Оттоленги, адвокат Виардо Момильяни (президент Миланской сионистской организации), профессора Аристидо Фиорентино и Луций Гегенейм, один из лидеров партии Поалей-Цион (рабочее, социалистическое движение в сионизме) Давид Гольдштейн и др.

В задачу «Pro causa ebraica» входило установление благоприятного международного климата для разрешения еврейского вопроса и, в частности, для ведения переговоров со странами Антанты о праве евреев на Эрец-Исраэль после ее освобождения от турецкого владычества. Должным образом подготовленные еврейские солдаты, готовые принять участие в боевых действиях против турок на стороне сил союзников и таким образом внести свой вклад в дело освобождения Палестины, и были по существу платой за право создания собственного государства на вновь обретенной родине. Итак, по плану Рутенберга и тех, кого он привлек к его осуществлению, достижение цели национального еврейского возрождения находилось в прямой зависимости от действий стран антигерманской коалиции.

«Pro causa ebraica» не была собственно сионистской организацией (см.: Borokhov 1915: 2): многие вошедшие в нее люди вовсе не связывали свою будущую судьбу с Эрец-Исраэль. Оставаясь евреями, они в то же время чувствовали себя итальянцами, европейцами, причем последними подчас больше, чем евреями. Их участие в деятельности, целью которой было добиться предоставления евреям равных со всеми народами условий и возможностей национального существования и развития, исходило подчас вовсе не из сионистских ценностей, а из чисто гуманистических и демократических представлений о международном праве. Похоже, что взгляды самого Рутенберга также не распространялись далее именно такой политической программы и его «сионизм» был скорее основан на чувстве попранной справедливости, нежели на чем-либо ином. Вряд ли он тогда рисовал для себя перспективу собственного переселения в Палестину. Впрочем, «сионизм по Рутенбергу» не исчерпывался таковым переселением или непереселением. Главное было в другом: наряду с традиционной сионистской политикой экономического внедрения евреев в эту страну и постепенного создания в ней социально-хозяйственной и национально-культурной инфраструктуры, которую со временем невозможно станет ни выкорчевать, ни отменить, сложилась принципиально иная, новая модель – завоевание Палестины военным путем. Для этого следовало, присоединившись к странам антигерманского Альянса, избавиться от турецкого владычества.

Отличие «Pro causa ebraica» от традиционного сионистского движения заключалось еще и в том, что эта организация опиралась не только на собственные национальные силы, но обнимала фактически всех гуманно и прогрессивно мыслящих людей, невзирая на их религиозную и национальную принадлежность, – так, к ней примыкал целый ряд представителей католической церкви. Суть деятельности этой организации выходила за рамки привычной сионистской работы – главным образом внутри еврейской массы. «Pro causa ebraica» как бы имела дело с другим объектом – упрочением в европейском и мировом общественном мнении status quo «еврейского национального дома» в Палестине. Эта мысль должна была перестать восприниматься как нечто такое, что может быть принятым или отвергнутым и начать существовать как естественная и неотменимая ничьей волей реальность.

Одними из самых горячих рутенберговских сторонников и единомышленников, принимавших непосредственное участие в организации и деятельности «Pro causa ebraica», оказались теоретик и вождь партии Поалей-Цион. Б. Борохов, который после начала Первой мировой войны покинул Вену и поселился в Милане²⁰, и упоминавшийся выше Д. Гольдштейн. Именно благодаря им произошло сближение Рутенберга с партией Поалей-Цион. С помощью своих новых друзей он пытался привлечь к работе комитета членов Бунда, которые в качестве беженцев жили в это время в Италии и Швейцарии, но эти попытки не принесли результата (см. Borokhov 1915: 2).

Рутенберг полагал, что именно Италия должна стать той местностью и организационной базой («призывным пунктом»), куда будут стекаться волонтеры будущего Еврейского легиона, и потому предпринимал энергичные усилия, дабы до предела наэлектризовать общественную атмосферу духом национально-героического воодушевления. Так, в одном из писем к Гольдштейну он предлагает ему отправиться в Швейцарию и привезти оттуда в Милан Х.-Н. Бялика или кого-нибудь «из главарей сионизма» для поднятия, что называется, национального тонуса:

Genova 1/11/<1>914

Дорогой Давид Рафаилович.

Я не смогу двигаться отсюда до среды. Времени тратить ни в коем случае невозможно. Необходимо поехать Вам немедленно, с ближайшим поездом в Швейцарию, разыскать Бялика и привезти его сюда. Во что бы то ни стало и как можно скорее. Считаясь с тем, что каждый день очень дорог.

Придется огромную работу сделать здесь, в Италии. Придется поехать опять в Лондон. Надо кому-ниб<удь> поехать в Россию и в Америку. Нам вдвоем этого, конечно, не сделать. Поэтому привезите Бялика, если найдете еще кого-нибудь из главарей сионизма, и его. Объясните, в чем дело. Скажите о поездке моей в Лондон, о положении здесь, в Италии. Я в среду или четверг буду в Милане, а оттуда с Б<ороховым> поеду в Рим получить от пр<авительст>ва разрешение объявить в Италии, в месте, которое разрешат, сборный пункт еврейских волонтеров. Разумеется, когда Италия не будет нейтральной. А это случится на этих днях, очевидно. То же придется сделать в Англии, Америке, России. Если можете, поручите Драбкину собрать немного денег. Хотя к среде рассчитываю, что деньги у меня будут свои. Потом денег достанем. Возьмите с собой достаточно денег, чтоб иметь возможность привезти с собой двух человек. На всякий случай.

Посылаю Вам рекомендательное письмо сестры²¹ и ее подруги в Женеву. Жена сиониста. Я им сегодня утром телеграфировал, чтоб разыскали адрес Бялика. Это будет Вам зацепка. Адрес ее: Фея Николаевна Ниежевизская (Nieswisky), 5 rue Grandes Philosophes, Geneve. Пишется ли точно так фамилия, не знаю. Пишу на почте. Но найдете, конечно.

Каждый день телеграфируйте, где Вы, что успели сделать. В случае надобности буду телеграфировать poste restante Вам в город, куда будете <sic>.

Посмотрите на этих Ниежевизских <sic>, нельзя ли и их привезти.

Рядовых людей с собой не везите. А условьтесь телеграфным адресом вызвать их. Условьтесь подпись <sic> русской или итальянской лучше фамилии. Я буду подписываться Metsola, а Вы подписывайтесь Давидов (Davidoff), а то с немецкими фамилиями наши телеграммы несомненно будут задерживаться.

Ну, всего лучшего. Надеюсь еще завтра поговорить с Вами по телефону.

П. Рутенберг²²

В другом письме (5 декабря 1914 г.) ему же, уже сам находясь в Женеве, Рутенберг сообщает, что все для тех же, очевидно, агитационных инъекций «из швейц<арцев> едет Э<й>ншт<ейн>»²³.

О существовании комитета «Pro causa ebraica» было известно и российскому читателю. О нем, в частности, писала крупнейшая газета «Русское слово» (корреспонденция принадлежала A.B. Амфитеатрову, о знакомстве которого с Рутенбергом шла речь выше). Приведем эту корреспонденцию полностью, поскольку она едва ли не лучше любых деклараций и манифестов объясняет суть деятельности комитета (отправлена из Рима 9/22 марта 1915 г.):

Я как-то вам телеграфировал еще осенью о новом движении в пользу создания независимого еврейского государства в Палестине. В качестве застрельщика этого движения, совершенно отличного от сионизма и уже отделившегося от него, выступил известный инженер Рутенберг, имя которого в истории русской революции связано с делом Гапона.

Энергия Рутенберга в связи с его известностью в Италии как инженера в области технической гидравлики толкнула созданное им движение по широкому пути. Ввиду этого я просил моего корреспондента в Милане побеседовать с представителями местного общества «Pro causa hebraica» – «За еврейское дело». Президентом этого общества состоит Болафио, почетным президентом – Сабба-тини Лопец, президент национального общества писателей. Вот резюме этих обширных интервью:

– Наша задача, – заявили эти лица, – подготовка европейского общественного мнения к благоприятному разрешению еврейского вопроса в настоящий удобный момент, когда европейский конфликт поставил на очередь вопрос о существовании отдельных национальностей, вопрос, которым займется будущий мирный конгресс. Наступило время и для 14-миллионного еврейского народа заявить о своих нуждах и повести широкую пропаганду, дабы европейское общественное мнение оказало необходимое давление на дипломатию. Намерение Англии создать автономную еврейскую Палестину совершенно серьезно, и маловероятно, что оно встретит затруднения со стороны дипломатии. Мы, конечно, не претендуем на то, чтобы нам отдали Иерусалим и все святые места, но это значения и не имеет, так как ни одна христианская держава не захочет отдать Иерусалим другой христианской державе, и он станет, по всей вероятности, городом международным. Конечно, большинство евреев останется на тех местах, с которыми они связаны уже столетиями, но Палестина будет своего рода еврейским домом, национальным пристанищем, где найдут убежище наиболее угнетаемые из них. Существование автономного еврейского государства окажет большое влияние на отношение европейцев к евреям. С нами будут больше считаться, когда у нас будет свой дом. Мы вовсе не сионисты, хотя наша цель совпадает с их надеждами. Сионисты – организация исключительно национально-еврейская, замкнувшаяся в еврействе, а мы зовем к себе на помощь всех, без различия партий, религий, национальностей. В нашем комитете есть и социалисты, и либералы, республиканцы, консерваторы, евреи, христиане. Среди последних мы нашли поддержку у известного историка, автора биографии Макиавелли, сенатора Валла-ри, профессоров Маццони и Пистрелли, видного ломбардского католика Тоньоли, а кардинал Феррари обещал нам поддержку в Ватикане. Наш национализм отличается от национализма сионистов так же, как и от их тактики. Они обрабатывали европейское общественное мнение с точки зрения сантиментализма и прав человека. Это – нестоящая игра. Мы же выдвигаем наше национальное право и собственные интересы в реализации его тех <sic>, среди которых мы рассеяны. В Италии, конечно, наше движение не вызвано антисемитизмом, которого здесь не существует. В Италии антисемиты встречаются только в виде раритета в аристократической среде, и то это – простое проявление снобизма. Мы чувствем себя итальянцами и не имеем никакого намерения совершить новый исход из Египта в землю обетованную. Мы хотим только помочь нашим угнетаемым братьям найти убежище в автономной Палестине, создание которой считаем необходимым актом политической и исторической справедливости.

Помимо Милана, комитеты «За еврейское дело» основаны также и в других итальянских городах. Особенно энергично работает флорентийский комитет. Вскоре должен открыться комитет в Турине, и в нем примет участие известный профессор-экономист Лориа. Движение вызвало внимание итальянских государственных людей к еврейскому вопросу.

Рутенберг находится сейчас в Америке, где он ведет кампанию в пользу этого дела. Из партии сионистов он вышел (Амфитеатров 1915: 4).

Заключительный абзац вызывает известное недоумение. Во-первых, потому что Рутенберг отправился в США только в конце мая, а во-вторых, ему не было откуда выходить, поскольку к сионистам, говоря формально, он себя не причислял. Не случайно при перепечатке этого материала в русско-еврейской газете «Рассвет» в конце следовало уточняющее редакторское примечание: «Насколько нам известно, Рутенберг в партии сионистов никогда не состоял. Pet5.» (1915. № 11–12. 15 марта. Стлб. 32).

Корреспонденция Амфитеатрова читалась и имела известный резонанс. В № 59 той же газеты от 13/26 марта, под продолжающейся рубрикой «Судьба Палестины», были напечатаны интервью с представителями русского политического корпуса (Е.П. Ковалевский, инициатор вновь образуемого общества для защиты русских научных и религиозных интересов в Палестине, член Государственной думы), академического мира (профессор-востоковед А.Е. Крымский, секретарь восточной комиссии Императорского Археологического общества), а также еврейскими деятелями: раввином Москвы Я. Мазе, видным сионистом И.А. Розовым и литератором, бывшим редактором журнала «Ha-miorer» (Будильник) С.Л. Быховским. В этих высказываниях естественным образом преломилось разное отношение опрошенных к будущему Палестины. Ограничимся лишь двумя мнениями, принадлежащими первым двум из названных лиц. В ответе Е.П. Ковалевского присутствовало явное понимание необходимости решения палестинской проблемы, хотя идея англичан о создании автономного еврейского центра и представлялась ему и преждевременной, и поспешной. Во втором случае отрицательная реакция на самую эту мысль – о предоставлении евреям национальной автономии в Палестине, отразила русское имперско-православное сознание, имевшее свои, и немалые, политические амбиции и притязания на Палестину.

Е.П. Ковалевский:

Вопрос будущего устроения Палестины должен служить предметом всестороннего обсуждения. Считаю преждевременным дать прямой ответ на этот вопрос, тем более в данный момент, когда он во всей своей широте еще не обсуждался ни общественными деятелями, ни в дипломатических кругах. При всем моем сочувствии к благоприятному разрешению еврейского вопроса должен, однако, сказать, что намерение Англии создать автономное еврейское государство в Палестине преждевременно. Меньше всего следовало ожидать, чтобы инициатива по данному вопросу исходила от Англии, интересы которой в Палестине незначительны.

Нет сомений, что религиозные и исторически национальные права евреев подлежат удовлетворению наравне с другими национальностями, населяющими Палестину. Одинаково должны быть удовлетворены и научные интересы, как, например, восстановление древних памятников, храмов и т. д. Но разрешены эти вопросы, на мой взгляд, должны быть Францией и Россией, а отнюдь не Англией. Вместе с тем мне кажется утопией мысль создать еврейское государство в Палестине, в которой еврейское население составляет всего 15 % при 80 % мусульман. Создание автономной еврейской полосы в Палестине, по моему мнению, встретило бы препятствие и со стороны чисто этнографических условий. Интересы евреев в Палестине, конечно, должны быть обсуждены.

Лично я отношусь к обсуждаемому вопросу о положении евреев в Палестине с особым вниманием. Мне кажется, что небесполезно было бы произвести среди видных евреев России, Англии и Франции специальную анкету и выяснить их отношение к этому животрепещущему вопросу.

С тех пор как турки оказались вовлеченными в войну, государственные деятели не раз выдвигали вопрос о судьбе Палестины. Я полагаю, что когда вопрос этот станет на очередь дня и будет решаться державами, то не будут забыты права еврейского народа, сохранившего на протяжении веков духовную связь с Палестиной в сфере религии и национальной культуры. Еврейский элемент является уже и теперь в Палестине, несомненно, преобладающим в сфере хозяйственной. При благоприятных условиях еврейская колонизация получит дальнейшее определенное развитие, причем

Палестина приобретет значение крупного иммиграционного центра, который отвлечет эмиграцию от других стран. В интересах держав – чтобы евреям были предоставлены права для скорого и успешного развития страны. Конечная цель сионистов – создание в Палестине убежища для евреев под охраной публичного права. Так гласит официальная программа сионизма – так называемая базельская программа, принятая конгрессом в Базеле в 1897 году. Эта общая форма достаточно эластична, чтобы вместить в себя более или менее полно содержание национальной политической автономии. Конкретная юридическая форма требования сионистов, разумеется, должна определиться под влиянием той или иной обстановки. Пользуясь имеющимися инструкциями, можно было бы формулировать стремление евреев как стремление получить «чартер», т. е. особую грамоту, предоставляющую широкие колонизационные права публичного характера. История английской колонизации знает «чартер-компани», и среди них наибольшей известностью пользуется Ост-Индийская компания. Таким компаниям предоставляется ряд колонизационных концессий, и вместе с тем они облекались известным политическим суверенитетом в отношении к данной области. Объем «чартера» должен быть достаточно обширен применительно к конечной цели сионистов. Предоставление широких колонизационных прав евреям в Палестине, несомненно, вызвало бы огромный приток энергии, привлекло бы капиталы, и переселение скоро приняло бы крупные размеры. Палестинская проблема получила бы разрешение, соответствующее интересам как еврейского народа, так и всего цивилизованного мира.

Проф. А.Е. Крымский:

Создание в Палестине независимого еврейского государства невозможно ни с точки зрения справедливости данного момента (я имею в виду в данном случае слабый процент еврейского населения в Палестине в настоящее время), ни с точки зрения исторической, ни с точки зрения интересов всех других держав.

На чем может основываться претензия евреев на обладание Палестиной после войны? Во всяком случае, не на их численном превосходстве – евреев на все население Палестины приходится десять процентов, и то это элемент не исконный, а переселившийся в Палестину из России, что доказывается их языком. Евреи в большинстве случаев составляют население городов, а не сел. Предоставление права организации в независимое государство тому элементу, который составляет незначительную часть городского населения страны, было бы прямой несправедливостью по отношению к местному населению, т. е. к всецело преобладающим арабам, а равно и к поселившимся здесь еврепейцам, в том числе и русским.

Исторические права евреев на Палестину? Да ведь и христиане имеют такие же исторические права; арабы, мусульмане точно так же.

После войны всем придется считаться с идеей арабского калифата, долженствующего заменить турецкий. Каким образом исторические права арабов на калифат могут примириться с существованием в Палестине независимого еврейского государства? Из телеграммы A.B. Амфитеатрова видно, что идею образования независимого еврейского государства в Палестине поддерживают Италия и Соединенные Штаты, т. е. государства, не участвующие в войне. А разве им будет принадлежать решающий голос при разделе турецкого наследия и устройстве Палестины? Очевидно, не им, а союзникам. А из союзников каждый имеет в Палестине свои глубокие интересы. Каждый имеет ряд своих учреждений, рассеянных по всей стране, – святыни, школы, больницы и т. п. До сих пор всегда в истории бывало, что кто обладает Египтом, тот обладает и Палестиной. Очень возможно, что, добившись полного протектората над Египтом, Англия предоставит всем религиям и национальностям в Палестине наибольшую полноту релиогиозных и национальных прав.

Менее чем через месяц в «Русском слове» появилась еще одна телеграмма A.B. Амфитеатрова из Рима на ту же тему:

Из Милана мне сообщают дополнительные сведения о движении евреев в пользу создания Палестинского государства.

Образуется особый еврейский легион для будущей экспедиции англичан в Палестину. Ядро легионеров образуют американские евреи, эмигрировавшие из России, и к ним присоединяются добровольцы из всех европейских стран. В Милане русские студенты-евреи почти все записались в легион и ждут только для открытия действий нарушения Италией нейтралитета.

Из Каира мне также пишут об образовании еврейского легиона как о деле решенном, вполне одобренном английскими военными властями.

То же самое сообщил мне и инженер Рутенберг, который отложил свою поездку в Америку и недавно приезжал в Рим. Он рассказывал много интересного о симпатиях, которые встречают еврейские надежды в нейтральных странах, в особенности в Италии.

Из всех этих разнообразных сведений можно, видимо, заключить, что дело действительно на ходу (Еврейский легион 1915: 2).

Деятельность «Pro causa ebraica» освещалась и в русско-еврейской прессе, которая не только внимательно следила за словесными баталиями на эту тему в официальной русской печати, но и, добывая сведения по собственным каналам, информировала читателей о происходящих вокруг Палестины событиях. Так, в напечатанном в еженедельнике «Рассвет» «Письме из Италии» М. Ламдона рассказывалось о конференции, устроенной комитетом «Pro causa ebraica» в Милане 24 февраля 1915 г. Эта конференция, по словам автора репортажа, стала

настоящей демонстрацией братской солидарности итальянских евреев, а также сочувственной демонстрацией культурных и демократических элементов всей Италии к многострадальному еврейскому народу (Ламдон 1915: 20).

В материале подробно описывалось открытие конференции:

Заседания этой конференции открыл писатель Марко Болафио, прочитав сочувственные телеграммы и заявления о присоединении к комитету, присланные евреями и христианами. Выражая свою благодарность всем почтившим собрание своим присутствием, и ь особенно известному писателю и драматургу Саббатино Лопец, Болафио в кратких чертах изложил историю возникновения комитета, указал, как в Америке, Германии, Франции, Англии наши соплеменники делают все возможное, чтобы после войны, при переустройстве Европы, евреи приобрели право на правоохранное убежище, где могли бы свободно развивать свои индивидуальные особенности. Он напомнил, что многим настоящее движение обязано некоторым выходцам из России, которые пользуются гостеприимством в Милане, и что в состав комитета вошли самые выдающиеся личности Италии, принадлежащие к разным партиям. Болафио выразил желание действовать в согласии с раввинами Италии и общинами, большинство которых уже изъявило свое сочувствие комитету, и кончил заявлением, что движение, начатое комитетом, должно быть занесено в парламенты, сделаться достоянием общественного мнения для того, чтобы еврейский народ, перенесший столько угнетений и внесший столько света во всемирную культуру, увидел наконец свою проблему решенной (там же).

Собравшиеся, говорилось в репортаже, единодушно приняли следующую энергичную резолюцию:

Конференция «Pro causa ebraica» выражает необходимость усиленной пропаганды для того, чтобы возбудить интерес общественного мнения к еврейской проблеме и облегчить таким образом борьбу за политическую, гражданскую и религиозную эмансипацию евреев в тех странах, где они подвергаются самым жестоким гонениям, и также считает необходимым заявить, что нельзя отделять от проблем интернациональной политики проблему о существовании и будущности нашего национального центра, созданного сионистским движением в Палестине. Комитет поручает исполнительной комиссии приступить немедленно к пропаганде посредством итальянской печати, собраний, митингов; создать, таким образом, в общественном мнении движение в пользу наших идеалов и изучить также вопрос о созыве в Италии интернационального конгресса для окончательного решения еврейского вопроса (там же: 21).

Сохранилось письмо самого Рутенберга по-итальянски (на почтовой бумаге отеля «Диана» в Милане), написанное на следующий день после конференции, 25 февраля 1915 г., и адресованное некоему адвокату (фамилия не названа; возможно, Виардо Момильяни). В письме рассказывается об этой конференции и говорится о необходимости провести большой конгресс на ту же тему в Риме (копия, // 22/20 – 25 h).

Информация о создании Еврейского легиона облетела весь мир. Она появлялась в разных средствах массовой информации, зачастую крайне далеких от Палестины и еврейских дел. Например, эмигрантская социалистическая газета «Наше эхо», выходившая в Париже (под ред. С. Платоновой), в заметке «Первый еврейский легион» сообщала (1915.19 июня):

В Египте сформирован первый еврейский полк волонтеров в количестве 500 человек. Волонтеры получают жалованье в размере около полутора рубля на российский счет в сутки. По отношению к питанию приняты все меры для строжайшего соблюдения правил «кошера». Покуда легион палестинцев в походах и боях не участвует: он еще готовится – волонтеры обучаются ратной науке.

Эта заметка относится ко времени, когда Рутенберг уже находился в США и в создании Легиона, о котором в ней говорится, участия не принимал. Следует вообще сказать, что несмотря на отмечаемый газетными репортерами энтузиазм вопрос с Легионом продвигался не столь успешно, как хотелось нетерпеливому Рутенбергу. Практических результатов своей деятельности он так и не увидел. Пока Италия не вступила в войну и сохраняла нейтралитет, нельзя было рассчитывать на поддержку официальными кругами еврейского военного формирования, которое влилось бы в состав британской армии. Позиция же Италии долгое время оставалась неопределенной. С 1882 г. состоявшая в военно-политическом блоке с Германией и Австро-Венгрией, она, с одной стороны, отказалась выступать на их стороне, хотя, с другой, испытывала непреодолимое желание участвовать в войне за передел мира. Это желание подогревали и международные события, и общественно-политическая ситуация внутри самой Италии (см. об этом: Salandra 1928; Корнеев 1958: 152-71; Корнеев 1959: 56–75; Любин 1978: 81-105, и др.)²⁴. Показательным для отражения господствовавших в итальянском обществе настроений было требование войны группой футуристов во главе с Ф. Маринетти (см.: Marinetti 1915). В конце концов Италия присоединилась к Антанте, но произошло это только 23 мая 1915 г.

Помимо затянувшегося двусмысленного положения, итальянская политическая элита, в отношении которой основной расчет Рутенберга был естественным образом связан с представителями еврейства, в целом не оправдала его надежд. Б. Ворохов, который был очевидцем и непосредственным участником переговоров с ними, следующим образом описывал итальянско-еврейский истеблишмент, который, по его словам, играл «важную роль в стране»:

Многие из них сидят в министерских, депутатских креслах, являются партийными лидерами, известными журналистами, деятелями искусства. Евреев в Италии мало. Они не бросаются в глаза, пользуются всеми правами. В стране нет даже следа антисемитизма. К еврейскому вопросу и еврейским интересам они до сих пор относились очень прохладно. Все их еврейство – это еврейская община, пара общинных газет, выходящих два раза в месяц, и еврейский календарь, издаваемый общиной накануне Рош-хашана. Газеты и календарь печатаются на итальянском языке, и, кроме раввинов и преподавателей иешивы (во Флоренции), иврита никто не знает (Borokhov 1915: 2).

К этой краткой, но точной характеристике трудно что-либо добавить: имевшие хоть какой-нибудь политический вес итальянские евреи были, как правило, далеки от сионизма и равнодушны к нему. Один из самых влиятельных в этом плане людей Луиджи Луццати, депутат и сенатор, возглавлявший в разные годы ряд министерств, в том числе несколько раз – министерство финансов, а в 1910–1911 гг. сидевший в кресле премьер-министра²⁵, хотя и поддерживал идею еврейского равноправия, но в целом к сионизму особенной тяги не испытывал²⁶. Более того, он считал, что Турция – единственная страна, давшая евреям относительную свободу, и воевать против нее было бы преступлением. К тому же подобные действия, как ему казалось, неизбежно нанесли бы ущерб живущим в Палестине евреям и привели бы к краху их поселений там. По Луццати, следовало бы дождаться конца войны, а уже потом просить у победителей, в зависимости от того, кто ими станет – турки или англичане, устройства еврейских дел, см.: письмо Рутенберга X. Вейцману от 14 ноября 1914 в: Sefer toldot Hahagana 1956-64,1/2: 868-69 (большая часть из этого письма приведена ниже), ср.: Minerbi 1970: 40.

Рутенберг несколько раз встречался с Луццати: помимо отмеченного (см. прим. 25) обсуждения вопросов хозяйственных, непосредственно также в связи с идеей Легиона (встреча состоялась в ноябре 1914 г. в Генуе и была организована с помощью сочувствующего сионистам Анджело Сюллама). Обильных результатов беседы с Луццати не принесли, исключая разве что полученные от него рекомендательные письма, которыми Рутенберг воспользуется при поездке в США (Yaari-Poleskin 1939: 110).

История создания Еврейского легиона, или, как его еще называли, Отряда погонщиков мулов (The Zion Mule Corps), давно стала хрестоматийной (см., напр.: Sefer toldot Hahagana 1954-64, 1/2: 433-48; Ben-Zvi 1966, и др.). Вкратце она сводится к тому, что сформированный из евреев военный отряд с апреля по декабрь 1915 г. воевал в Галлиполи. Им руководил полковник британской армии Д. Паттерсон, описавший эту кампанию в книге «With the Zionists in Gallipoli» (Patterson 1916); его заместителем был герой русско-японской войны И. Трумпельдор. В январе 1916 г. Отряд перебросили в Салоники, а оттуда вернули в Александрию, откуда была набрана основаная часть легионеров (в Отряде было немало евреев из России, которых турки после начала войны выселили в Египет).

На основе 60 бойцов, оставшихся от расформированного Отряда, и евреев – эмигрантов из Восточной Европы образовался 38-й батальон королевских стрелков общей численностью 800 человек. Во главе его стал тот же полковник Д. Паттерсон (см.: Patterson 1922).

Другая часть Еврейского легиона, 39-й батальон королевских стрелков был сформирован в основном из евреев, живших в США, Канаде и нескольких десятков из Аргентины – в прошлом тоже в основном уроженцев России, Украины и Польши. Число записавшихся достигло 5000 человек (не все, однако, прибыли в Эрец-Исраэль)²⁷. Заслуга их мобилизации полностью принадлежала Д. Бен-Гуриону, И. Бен-Цви и Рутенбергу. Последний, однако, и на этот раз плодов своей деятельности фактически не увидел: окончательная организация Легиона пришлась на январь 1918 г., когда Рутенберг находился за много сотен километров не только от места действия – Палестины, но и от Италии – в России.

Прибавить что-либо новое к событиям, основательно и подробно описанным самими их непосредственными участниками (помимо упомянутой книги Д. Паттерсона, см. воспоминания В.Е. Жаботинского «Слово о полку», 1928), вроде бы невозможно. Традиционно считается, что у колыбели создания Еврейского легиона стоят Жаботинский, Трумпельдор и Рутенберг. Так, к примеру, в книге о X. Вейцмане М. Вишняк писал:

Параллельно с дипломатической активностью, проявленной сионистами в союзных столицах, в более молодых, но не менее энергичных головах русских сионистов за границей возникла мысль подкрепить еврейские притязания на Палестину физической силой. Владимиру Жаботинскому, Иосифу Трумпельдору, Пинхасу Рутенбергу пришло в голову образовать особый отряд или легион из евреев-добровольцев, которые бились бы на стороне Антанты за еврейскую Палестину. Эта идея шла в прямой разрез с традиционной для сионизма, еще с герцлевских времен, политикой нейтралитета во внешних и внутренних делах различных государств (Вишняк 1939: 119).

Несмотря, однако, на упомянутую хрестоматийность, роль Рутенберга как главного инициатора создания Еврейского легиона, на наш взгляд, остается недооцененной. Обильная историография вопроса, числя его имя среди уважаемых участников этого предприятия, тем не менее в качестве вдохновителя самой идеи чаще всего приводит имя В.Е. Жаботинского (это, кстати, отражается даже в самом порядке следования имен у Вишняка). Пожалуй, наиболее серьезной работой, пересматривающей эту фактически неверную традицию, является статья израильского историка М. Минца «Yozmat Pinchas Rutenberg le-hakamat gdudim ivriim im parutz milkhemet ga-olam ha-rishona» (Инициатива Пинхаса Рутенберга в формировании еврейских военных отрядов в начале Первой мировой войны).

М. Минц справедливо указывает на то, что мысль о падении Оттоманской империи, открывавшем дорогу сионистскому проекту, была монополизирована самим же Жаботинским в его воспоминаниях и затем бесчетное количество раз повторялась вслед за ним (Mintz 1983: 181). В самом деле, перечитаем то, что пишет Жаботинский на первых страницах своего «Слова о полку». В роли корреспондента «Русских ведомостей» он отправился во Францию. Как выяснилось, столица из-за военной угрозы была переведена в Бордо: «правительственным учреждениям пришлось на время удалиться из угрожаемой столицы». И вот в Бордо, говорится в воспоминаниях Жаботинского,

в одно мокрое утро я прочел на стене афишу о том, что Турция фактически примкнула к центральным державам и начала военные действия (Жаботинский 1985/1928: 104).

И далее автор мемуаров рассказывает о том, что в это утро его посетила простая и в то же время чреватая многими и в высшей степени значительными последствиями мысль о разделе Турции после ее неизбежного поражения на стороне Германии и Австро-Венгрии и о том великом историческом шансе для евреев, которому послужит это поражение:

Теперь в Бордо, прочитав на стене подмокшую афишу, я сразу сделал единственный логический вывод; и по сей день не понимаю, почему многим из друзей моих понадобилось столько лет, чтобы прийти к такому простому заключению. Дело казалось мне ясно, как дважды два: что будет с евреями России, Польши, Галиции – все это очень важно, но в размахе исторической перспективы все это – вещь временная по сравнению с тем переворотом еврейского бытия, какой принесет нам расчленение Турции (там же).

Ср. восторженно-апологетическую оценку этой мысли политическим единомышленником Жаботинского и его биографом И. Недавой:

Однажды, почти как новое озарение, ему пришла в голову мысль, что сионистское движение должно стать союзником Великобритании, чтобы посредством вооруженной борьбы освободить Эрец-Исраэль от турецкого владычества (Недава 1985: XVI).

Дерзость и колоссальные исторические перспективы родившегося в голове Жаботинского проекта не подлежат никакому сомнению. Однако если быть объективным, то он был не только не единственным, но главное, не первым_у кто начал думать и действовать в данном направлении – организации Еврейского легиона. «Пальма первенства», во всяком случае самой идеи, должна, без сомнения, быть отдана Рутенбергу. Другой вопрос, что материализовать эту идею в Италии, согласно первоначальному плану, несмотря на все старания, не удалось: сопротивление внешних обстоятельств оказалось непреодолимым.

Собственно, против идейного лидерства Рутенберга в деле с Еврейским легионом не возражают и сами биографы Жаботинского. Ср.:

Находясь в Италии, Рутенберг пришел к мысли о необходимости еврейского участия в войне раньше Жаботинского, то есть до вступления в войну Турции. Рутенберг считал, что так можно добиться двух целей: во-первых, повлиять на еврейское общественное мнение в пользу союзников (тогда Великобритания и Франция в свою очередь окажут давление на Россию); во-вторых, реализовать после победы союзников еврейские национальные надежды в Палестине (Кац 2000,1: 119).

Как известно, Турция вступила в войну 29 октября 1914 г., и, исходя из того, что пишет Жаботинский о «подмокшей афише» в Бордо, эта мысль, стало быть, не могла посетить его раньше указанного срока. Между тем Рутенберг проделал тот же путь, что и Жаботинский, – побывал в Бордо и в Лондоне, т. е. отправился искать поддержки идее Еврейского легиона во влиятельных кругах Франции и Англии, на полтора-два месяца раньше – в сентябре 1914 г., еще до открытия турецкого фронта²⁸. Из этой поездки он писал Д. Гольдштейну:

Bordeaux

15/9/<1>914

Дорогой мой друг.

Дела покуда идут хорошо. Вопрос пришлось расчленить, заняться здесь только первой частью, которая будет рассматриваться послезавтра в совете. Рассчитываю на успех.

Для второй части еду в Л<ондон> через Париж. Здесь никого из сион<истов> не нашел. Так как в голове у меня все ясно, то и там рассчитываю добиться удовлетворительного ответа.

Всего доброго. Крепко жму руку.

П. Рутенберг²⁹

Рутенберг обладал перед Жаботинским тем немалым преимуществом, что был известен в Европе как революционер-социалист, борец с царским режимом – отсюда поддержка его французскими социалистами, входившими в правительство Р. Пуанкаре. Так, например, он был знаком с братом еврейского писателя, драматурга, публициста, этнографа, создателя знаменито «Диббука», С. Ан-ского (Раппопорта) Хаимом Раппопортом, когда-то бывшим, как и брат, эсером, но осевшим во Франции, сменившим имя на Шарль и ставшим французским социалистом (позднее вступил во французскую компартию³⁰). Знаком Рутенберг был также с одним из основателей французской Рабочей партии Жюлем Гедом (наст, фамилия Базиль; 1845–1922), в чьем журнале «Socialisme» сотрудничал Раппопорт. После начала войны до октября 1915 г. Гед занимал пост министра иностранных дел, см. в письме Вейцмана Ахад-ха-Аму от 3 декабря 1914 г. (в подлиннике по-русски):

Гед намекает, по всей видимости, на беседу и на demarches нашего Р<утенберга> (Weizmann 1977-79, VII: 106).

Мы не знаем, о каких конкретно demarches Рутенберга идет речь, но важен сам по себе факт имевшейся у него возможности их устраивать в присутствии министров крупнейших европейских держав. По всей видимости, именно Ж. Геда Рутенберг имеет в виду в своей статье «Два года назад <3>», опубликованной в «Di varhayt» от 20 августа 1916 г. (см. также в следующей главе упоминание Рутенбергом его имени как одного из «европейских учителей социализма» – в ряду Плеханова, Кропоткина и Вандервельде – в речи на массовом митинге, устроенном Бюро национально-социалистической пропаганды в Нью-Йорке 5 августа 1915 г.).

В руках Рутенберга имелся сильный дипломатический козырь – рекомендательные письма, открывающие двери правителей Европы. Где по социалистическим, а где – по еврейским каналам (прежде всего через барона Э. Ротшильда) он сумел взобраться на самую вершину европейской политической пирамиды, встречаться и иметь дело не с второстепенными фигурами, а с теми, кто непосредственно или за кулисами официальной политики определял развитие европейской и мировой истории.

Разумеется, далеко не все, кто стоял у кормила власти европейских держав или определял общественно-полититичес-кий климат в Европе, были проникнуты симпатией к рутенберговским идеям и начинаниям. Более того, среди фигур, оказывавших им противодействие или по крайней мере занимавших достаточно умеренную позицию, были известные евреи, такие, как, предположим, братья Жозеф и Соломон Рейнак.

Жозеф Рейнак (1856–1921), крупнейший политический деятель Франции, член парламента, адвокат и редактор, публицист и историк, в прошлом секретарь и директор канцелярии премьер-министра Л. Гамбетты (1881–1882). В годы «дрейфуси-ады» был одним из тех, кто возглавил антишовинистское движение в поддержку Дрейфуса. Несмотря, однако, на собственный опыт борьбы с юдофобией, он, как и его брат Соломон (1858–1932), один из известнейших французских археологов, был далек от сионизма и чужд требованиям права на Эрец-Исраэль. В написанной несколько позднее, уже в Америке, статье «Еврейские беды – хороший бизнес» («Di varhayt» от 12 августа 1916 г.) Рутенберг, приводя выдержки из письма, полученного из Парижа, цитировал, в частности, и такой фрагмент:

…Но французские евреи всякими интригами противятся этому <возникновению в Палестине еврейского национального центрах Жозеф Рейнак считает это опасным, кроме прочего, он опирается на теорию своего брата Соломона Рейнака о том, что мы не происходим от древних ханаанских евреев. И поэтому у нас нет прав на Эрец-Исраэль.

Некоторые французские раввины подтанцовывают ему, и это все оказывает влияние на мнение французской общественности…

Тем не менее следует подчеркнуть, что Рутенберг в общении с ключевыми европейскими лидерами добился максимума возможного. Обладая несомненной способностью психологического воздействия на собеседника, он сумел внушить им мысль не только о высокой авторитетности своей миссии, но и о персональной значимости того, кто ее осуществлял. Недаром некоторые из вершителей мировых судеб стали его личными друзьями – например, такой крупный политический деятель, как А. Бриан (1862–1932), будущий лауреат Нобелевской премии мира (1926), который с 1906 по 1931 г. неоднократно возглавлял различные министерства во французском правительстве и был премьер-министром. Когда через несколько дней после его смерти, наступившей 7 марта 1932 г., Рутенберг оказался в Париже, первым делом он пошел попрощаться с усопшим. 14 марта помечена следующая щемящая запись в его дневнике (RA):

Настроение у меня сегодня очень грустное. Т. е. голова и душа ясно и хорошо работают. Веселым никогда не бываю. Веселости у Господа Бога на мою долю не хватило.

Пошел сегодня проститься с Брианом. С тем, что от него осталось. На кладбище. Было в этом человеке всегда что-то интимно мне близкое. Типичный представитель и выразитель нашего великого и незадачливого поколения. Представитель не гениальный, но талантливый. Большой. Блестящий. Практичный. Бесконечно честный. Сделавший фантастическую карьеру. Во всем почти успевший. И по существу – неудачник. Чего-то не хватало.

Его смерть была большим шоком для меня. Очень жалко стало. Чего? не могу еще сформулировать. Смерть его заставила о многом интенсивнее думать. Хотел один на один с ним помолчать. Не удалось.

К моему удивлению сегодня, в понедельник, в рабочий, занятой день, тысячи мужчин и женщин, разных званий, разных состояний, шли к нему. К остаткам, памяти его. Зачем? Почему? В наше беспринцпипное, в наше страшное время распада, развала всего нас окружающего, всего нас составляющего, самой сущности нашей, в это время непроницаемого, липкого хаоса, возможно ли существование больших групп людей, объединенных бескорыстной идеей, «бесполезной» памятью? любовью к кому бы то ни было?

Очевидно, да.

Странно.

Но если да, значит имеется зацепка, связь прошлого с настоящим, настоящего с будущим! И на этой могиле, череп же, что-то хорошее, человечно достойное расти будет.

Или это только отживающие нашего поколения, усталые, разбитые, ищут самоутешение, самообман?

Но – вернемся ко времени Первой мировой войны.

В одном из не дошедших до нас писем X. Вейцману этой поры Рутенберг (об их знакомстве мы скажем ниже), по всей видимости, бросил упрек, что встреча того с английским послом в Париже Ф. Барти мешает его, Рутенберга, планам. В ответном письме (датировано 15 февраля 1915 г.) Вейцман, пытаясь рассеять подозрения своего корреспондента, писал, что это rendes-vous, устроенное против его собственной воли бароном Э. Ротшильдом, ничьих планов и интересов не затрагивало. В письме есть, в частности, такая фраза:

Я знал, что Вы намерены представить ему <послу> Ваши бумаги, но я совершенно не представляю, как мой визит к послу мог помешать Вашим делам (Weizmann 1977-79, VII: 166).

Комментируя это место, составители тома вейцмановских писем сообщают в редакторском примечании:

По свидетельству Авраама Рутенберга (брата Пинхаса Рутенберга), осенью 1914 г. Рутенберг получил рекомендательное письмо от одного из французских министров к сэру Э. Грею. Возможно, что именно по этому поводу Рутенберг намеревался встретиться с английским послом (там же; редактор Двора Барзилай, при участии Леонарда Штейна).

С рекомендательным письмом французского министра, имя которого, к сожалению, осталось неназванным, Рутенберг отправился в Лондон для встречи с министром иностранных дел Англии Э. Греем³¹. Главной целью было передать ему петицию, в которой английскому правительству излагались предложения об организации Еврейского легиона. Впоследствии один из основателей винного производства и винной торговли в Эрец-Исраэль (а также – в свои пятьдесят с лишком лет – доброволец этого самого Легиона) Зеев Глускин вспоминал:

В августе <речь должна идти о сентябре> 1914 года я встретился в Лондоне с П. Рутенбергом. Он говорил о возможности вступления Турции в войну и оккупации в этом случае Эрец-Исраэль английскими войсками. Поскольку для нас, евреев, это будет иметь огромное значение, следовало бы уже сейчас организовать нашу молодежь для службы в британской армии (Gluskin 1946: 128-29).

24 сентября 1914 г. Рутенберг писал Д. Гольдштейну из Лондона (письмо написано на почтовой бумаге Grosvenor Hotel, London):

Дорогой Давид Рафаилович.

О моих приключениях при приезде в Англию, включая арест, Вы, вероятно, знаете. Просил сестру Вам написать.

Видел вчера Зангвила³². Он «территориалист», но не «сионист»; «моралист», а поэтому не видит возможности изгнать из Палестины арабов, которые там в большинстве. Его интересует равноправие евреев в России, и сэр Грей ему «обещал» сделать, что сможет… В территорию еврейскую не верит. Через 2–3 поколения русским евреям будет так же хорошо, как и английским.

Спорить с ним не время, конечно. И переубедить его, конечно, не удалось бы все равно ни в чем.

Сегодня у меня свидание с Mr Cowen – душеприказчиком Гер-цля, видным сионистом. Вид его магазина готового белья не говорит за большую воинственность его. Самого мистера еще не видел. Вообще настроение у меня здесь скверное. А сидеть приходится и, может быть, не на что будет уехать, не только ни с чем.

Не унывайте. Желаю добра.

Крепко жму руку,

П. Рутенберг³³

Мотивы и обстоятельства ареста Рутенберга в Лондоне, его высылки во Францию и весь комплекс проблем, возникших от причудливого и, по-видимому, непредумышленного наложения одних событий на другие – прошлой деятельности русского революционера-террориста на нынешнюю – еврейского националиста, в какой-то мере помогает понять его письмо Савинкову. В нем Рутенберг при всей любви и дружеских чувствах, питаемых к адресату, проявлял свой крутой нрав. Савинков решил, что Рутенберг отправляется в Лондон как член партии эсеров для политических переговоров, которые должны были привести к определенному давлению англичан на Россию в вопросе о демократических свободах и пр. Результатом этого недоразумения явилось его письмо Рутенбергу в Англию. Письмо, однако, было перлюстрировано, и, как считал Рутенберг, именно это обстоятельство послужило причиной его ареста³⁴.

Письмо написано из парижского отеля «Metropole» и датировано 21 декабря 1914 г.:

Дорогой Борис.

Ездил в Лондон. В Folkstone меня арестовали по распоряжению центральной лондонской полиции, посадили в клоповник и на следующее утро в ближайшим пароходом отправили обратно во Францию. С трудом добился, чтоб не извещали об этом французскую полицию. Иначе меня выслали бы и из Франции.

Когда был в последний раз в Лондоне, начальник полиции сказал мне, что могу быть в Англии беспрепятственно. С тех пор ни в Лондоне, ни где бы то ни было, не сделал ничего, что могло бы подать повод к такому со мной обращению. Бумаги мои на этот раз были гораздо убедительнее, чем в прошлый.

В Folkstone узнал, что мое имя внесено у них в список лиц «нежелательных иностранцев» после моего выезда из Англии. Месяц тому назад там арестовали приехавшего бельгийца, похожего на меня, и отпустили дальше, только когда он сумел доказать, что он

Слежка и вмешательство русской полиции должны быть исключены, ибо пропустили в Лондон ехавшего со мной еврея, оттоманского подданного, с которым пробыл вместе в разных городах две недели. И пропустили по документам гораздо менее убедительным, чем мои. У меня было свидетельство президента генуэзского порта о моем русском подданстве и респектабельности моей личности с визой английского консула.

Единственно возможная причина – твое письмо, написанное мне в Лондон в сентябре. Присланное мне позже Карповичем³⁵.

Хоть и ложно, но ты предполагал, что я поехал тогда в Лондон говорить с Греем о деле, так тебя взволновавшем. Ты знал, что все письма в Англию вскрываются. Об этом было напечатано в газетах. И в такое время ты написал мне, что мои разговоры с Греем шантаж. По легкомыслию, другого объяснения допустить не могу, ты не подумал, что на основании твоего письма меня могли немедленно арестовать. В свое время письмо твое не имело конкретных для меня последствий, п<отому> ч<то> не застало меня уже в Англии.

Ты, вероятно, писал об этом к Карповичу. И вся переписка читалась полицией.

Если мое предположение верно, а я его считаю единственно возможнымг, ты фактически, хоть и по легкомыслию, сделал на меня донос. И ложный. Ибо в Лондон я ездил не за тем, что ты предполагал. И если бы твои предположения были верны, тебе следовало подумать об опасности и неуместности таких радикальных мер. Ты скомпрометировал меня лично и важное дело, которому я нужен и с которым связано мое имя. Хоть легкомысленно, но ты совершил большое преступление, а не «проступок».

До сегодня заняться этим делом не мог. Теперь мне надо его разрешить. Мне надо быть в Лондоне. Хотел говорить с тобой лично, чтоб установить фактическое положение дела и сообразить, что делать. Телефонировал тебе несколько раз. Не хотел писать тебе. Предупредил поэтому Л.Г.³⁶, знавшую мой адрес. Она не могла не предупредить тебя о происшедшем. А сегодня узнал у твоей консьержки, что ты уехал. Не потрудившись повидаться со мной. И опять-таки поступил очень плохо с точки зрения элементарной внимательности, обязательной для уважающих друг друга и себя людей.

Что сделаю, не знаю. Но предупреждаю тебя, что в случае надобности не посчитаюсь с тобой. Предупреждаю тебя, что ты не можешь без моего предварительного согласия говорить кому бы то ни было, что меня выслали из Англии как «нежелательного иностранца». Ибо речь идет не о наших с тобой принципах, а об интересах и

Письмо это покажу И.А. Рубановичу, которому как представителю партии может быть придется вклиниться в это дело. Сообщи немедленно, писал ли ты и что именно Карповичу.

Люблю тебя от всей души. Хорошо. Отношения своего не меняю и теперь. Но эти «инциденты» между нами заставляют меня думать, что мы можем стать большими врагами. Очень жалею об этом.

Обнимаю тебя. Глубоко жалею об огромной преступной нелепости, которую ты сделал, зарвавшись в твоем самомнении.

П. Рутенберг

Мой привет и сердечные поздравления Марье Александровне³⁷ и Евгении Ивановне³⁸.

У вас живет Ксен<ия> Ксеноф<онтовна>³⁹, у которой нечего делать <sic> и есть много приятелей в Генуе, для которой интересная тема для переписки, вероятно, клад. Она не должна знать об этом инциденте. А если знает, никому не должна писать об этом⁴⁰.

Арест и высылка Рутенберга из Англии в качестве «persona non grata» случились во второй его приезд, в декабре 1914 г. Что же касается первого, то тогда он познакомился с X. Вейцманом. Без малого четверть века спустя, приветствуя Рутенберга, которому исполнилось 60 лет, X. Вейцман, несколько ошибаясь в сроках их первого знакомства⁴¹, писал в поздравительной телеграмме:

Более 20 лет, начиная с 1916 года, я и Рутенберг ведем совместную деятельность по возрождению Эрец-Исраэль⁴².

В воспоминаниях Вейцмана находим рассказ о первом вечере их знакомства (это произошло 28 сентября 1914 г.):

Пинхас (или Петр) Рутенберг пришел ко мне впервые по поводу создания Еврейского легиона в годы Первой мировой войны. Он появился у нас в доме в Манчестере в конце осени 1914 г. Была темная ночь, все огни погашены, из-за того расходы на домовую службу тогда резко сократились. Мы приготавливали себе ужин на кухне. Раздался звонок. Я открыл дверь и увидел на пороге крупного, одетого в темное человека, поприветствовавшего меня по-русски низким басом. Я не имел представления, кто он, и даже когда он представился, его имя ни о чем мне не говорило. Я был не очень большой знаток истории русской революции. Разумеется, знал о знаменитом инциденте с отцом Гапоном, агентом-провокатором в годы первой русской революции 1905 г., который был казнен революционерами, но роль Рутенберга в этом деле была мне неведома. И посему, в тот момент, когда этот странный и огромный незнакомец явился по темноте в мой дом и обратился ко мне по-русски низким голосом заговорщика, я испытал не самые приятные минуты. Лишь прочитав переданное мне рекомендательное письмо Марселя Кашин, французского социалиста, который был в то время, как мне помнится, членом правительственного кабинета, я немного успокоился. И тем не менее вел себя с предельной осторожностью: я был известен своими антирусскими настроениями, и такого рода странные люди вызывали у меня опасение.

Он вошел и начал развивать свои идеи о России, еврейском народе, о еврейской армии и об Эрец-Исраэль. То, как он говорил, производило впечатление глубокой искренности, но его представление о евреях и об Эрец-Исраэль выглядели поверхностными, было ясно, что он не достигает глубины проблемы (Weizmann 1966/49:168).

В тот же день Вейцман отправил телеграмму из Манчестера Ахад-ха-Аму⁴³ в Лондон, в которой предупреждал о том, что к нему «примерно часов в семь придет русский господин», и просил сообщить результаты их беседы (Weizmann 1977-79, VII: 56). На следующий день, 29 сентября, Вейцман вновь встречался с Рутенбергом в доме Ахад-ха-Ама (Weizmann 1966/49:169).

Одно из писем Рутенберга Вейцману из их переписки, завязавшейся в результате этого знакомства, в котором изложена рутенберговская позиция в отношении обсуждаемого вопроса о создании Еврейского легиона, представляет особенный интерес. Оно было написано из Италии 14 ноября 1914 г. (в переводе на иврит напечатано в кн.: Sefer toldot Hahagana 1954-64,1/2: 868-69):

Дорогой друг!

Письмо, о котором Вы спрашиваете в телеграмме, я не получил. Ответа на мое письмо не было тоже. Состояние дел на сегодняшний день таково: основываясь на тех сведениях, что я получил от Вас, и замечаниях, которые слышал от Вас и от других, когда находился в Лондоне, и дебатах по этому вопросу здесь, я полагаю, что после вступления Турции в войну положение намного упростилось. Я исхожу из того, что единственное решение еврейского вопроса – это независимая в государственном отношении Эрец-Исраэль, и мы можем получить ее только сейчас или никогда. Сейчас мы можем получить ее как народ, ее обороняющий, лишь в том случае если за свободу прольется еврейская кровь, если евреи возьмут в руки оружие. Мы должны делать все, чтобы английское правительство обратилось к добровольцам евреям, призывая их принять участие в войне с турками в Эрец-Исраэль за ее освобождение для еврейского народа. Английское правительство даже будет радо нашей помощи в этом случае. Решение еврейского вопроса как территориального не ново для него. Оно само уже предлагало план Уганды или полуострова Синая. В призыве к евреям взять в руки оружие для освобождения Эрец-Исраэль и создания независимого еврейского государства – в этом также нет ничего нового. К этому призывал еще Наполеон.

Вот в чем моя идея, и так думают некоторые из моих товарищей. Один из них был в Швейцарии, встречался там с представителями студенческих организаций и вообще с еврейской молодежью, живущей там. Они с радостью откликнутся на такой призыв. Что касается молодежи в самой Эрец-Исраэль, отношение к этой проблеме Вам известно из того заявления, которое было сделано в Вашем присутствии. Разумеется, на этот призыв откликнутся евреи Уайтчапля⁴⁴, Америки, России и т. д. <…> В Италии создан комитет, который через органы печати занимается выработкой положительного общественного мнения по отношению к нашим идеям, сбором средств и всем, что способствует успеху предприятия⁴⁵.

<…> Старик⁴⁶ болен, болен уже три недели. Вновь вернулся к своей старой идее и объявил, что евреи не единый народ и что они должны жить в тех странах, где живут, и защищать самих себя. Расстались, когда он вбил себе это в голову. Думаю, что главное сейчас предотвратить национальную замкнутость итальянских евреев, потому что в этом случае в опасности окажутся их гражданские права. Я постараюсь повлиять на него с помощью Тривиса, Барзилая и других, чтобы заручиться его симпатиями и помощью нашему делу. Время дорого. Еще неделю я здесь. Жду от Вас телеграммы с сообщением, находитесь ли Вы в Лондоне. После встречи со швейцарцами отправлюсь к Вам.

Крепко жму руку.

П. Рутенберг

Отношений Рутенберга с Вейцманом мы в дальнейшем еще коснемся. Забегая вперед, следует сказать, что в разные времена они бывали то более, то менее напряженными, почти всегда имея характер скрытого или явного недружелюбия (Lipsky 1956: 127; Shaltiel 1990,1: 119-27; 275-94). В отличие, скажем, от отношений Рутенберга с Жаботинским, который в сознании сионистов остался военным вождем, создателем Еврейского легиона (о Рутенберге и Жаботинском см.: Ramba 1942; Zaltsman 1942).

Впервые Рутенберг и Жаботинский встретились в апреле 1915 г. Жаботинский в своих воспоминаниях пишет об этом так:

Утром, вернувшись из Александрии <где был утвержден Еврейский легион>, я застал телеграмму из Генуи. Подпись была: «Рутенберг». Он спрашивал, могу ли я с ним повидаться и где. Его имя и биографию я, конечно, знал; ни разу с ним еще не виделся, но в Риме, еще до моего отъезда в Египет, мне сказал однажды A.B. Амфитеатров:

– Угадайте, кто теперь сильно заинтересовался сионизмом? Петр Моисеевич Рутенберг. Он говорит, что вмешательство Турции в войну открывает перед евреями блестящие возможности, и, по-моему, он теперь носится с важными планами. У него тут, кстати, большие связи в правительственных кругах, и во Франции тоже (Жаботинский 1985/1928: 120-21).

Новость, сообщенная Амфитеатровым в приведенной выше корреспонденции «Русского слова», была, судя по всему, получена им из первых рук – от Жаботинского: встреча последнего с Рутенбергом в Бриндизи совпала по времени с телеграммой И. Трумпельдора об утверждении Еврейского легиона англичанами. Жаботинский в «Слове о полку» далее пишет:

В средних числах апреля, в Бриндизи, я встретился с Рутенбергом – там же застал телеграмму от Трумпельдора:

«Предложение Максвелла принято» (там же: 121).

«Средние числа апреля» Жаботинского и 2 апреля, когда «Русское слово» опубликовало информацию своего итальянского корреспондента, представляют собой, по всей видимости, одну и ту же дату – с разницей западного и российского календаря (новый и старый стиль).

В Бриндизи, как пишет Жаботинский, они пришли с Рутенбергом к трем выводам:

Первый вывод: создать контингент – дело вполне возможное; человеческий материал найдется – в Англии, во Франции, в нейтральных странах околачиваются сотни и тысячи еврейской молодежи, по большей части российского происхождения, в штатском платье; и хоть Америка далеко, а все-таки есть и Америка.

Второй вывод: лучший партнер для нас, конечно Англия, в этом отношении александрийские волонтеры наши поступили правильно; но «лучший» не значит «единственный». Италия вся ходуном ходит, порываясь воевать, и скоро сорвется; а Италия и тогда, в то время, когда о Муссолини еще никто не думал, уже успела развить в себе здоровье и широкий аппетит ко всем побережьям Средиземного моря. Еще важнее Франция: для нее Палестина и Сирия – мечта пяти столетий, если не больше. Поэтому надо пробовать всюду: в Лондоне, в Париже, в Риме.

Третий вывод: в Риме будем работать вдвоем; потом мне ехать в Париж и в Лондон, а Рутенбергу – в Америку (Жаботинский 1985/28:126-27).

Как наметили, так и поступили: в июне 1915 г. Рутенберг отплыл в США вслед отправившемуся туда на полгода раньше Б. Борохову. Последний, войдя в состав ЦК американской Поалей-Цион., развернул активную агитацию среди американского еврейства за цели, которые он и Рутенберг сформулировали еще в Италии и которые в Италии осуществить не удалось. Задача сводилась к организации Еврейского легиона и созыву Всемирного еврейского конгресса, который определил бы пути борьбы за Палестину.

В одной из своих статей, «Свои и чужие евреи в Италии», опубликованной в «Di varhayt» от 22 мая 1915 г., Борохов подводил своеобразный итог деятельности Рутенберга в Италии: рассказывал о миланском «Pro causa ebraica», в работе которого сам принимал участие, говорил об успешности этой работы, хотя и подчеркивал, что Италия оказалась не самой удачной страной, где еврейский энтузиазм позволил бы осуществиться сионистским планам. Статья начиналась с опровержения «нелепых слухов о "еврейских легионах” которые будто бы создаются в Италии, чтобы с оружием в руках завоевать Эрец-Исраэль для еврейского народа», и завершалась следующим резюме:

Вот вкратце штрихи нового движения, которое начинается в Италии в пользу прав евреев и в пользу сионизма. Надеюсь, читателю ясно из приведенных фактов, что вся эта история со «студенческим легионом» для освобождения Эрец-Исраэль под руководством Рутенберга – «бабские сказки». Это одна из тех нелепых сенсаций, которая кем-то распространяется просто так или с провокационными целями. Никаких «легионов», и никаких авантюр в Италии не планируется. Мы только можем позавидовать итальянским евреям, что они так быстро и легко сорганизовались для нужной политической работы, пока мы, американские евреи, продолжаем только говорить и дискутировать. Честное слово, приятно жить в стране, где нет дипломатического «яхудим» и мудреных «геноссен»… (Borochov 1915: 3).

Несмотря на то что итальянские евреи «так быстро и легко сорганизовались для нужной политической работы», последняя фраза Борохова не была полностью свободной от иронии: отсутствие «дипломатического "яхудим”» («яхудим» – евреи) и «мудреных "геноссен”» («товарищей»), ставка на Италию как на страну, в которой могли полностью воплотиться рутенберговские замыслы, оказалась нереальной.

Отплытию Рутенберга в Америку соответствовал отъезд Жаботинского в Англию. Спустя неделю после их с Рутенбегом встречи, 22 апреля, он писал Амфитеатрову из Лондона:

Многоуважаемый Александр Валентинович.

Примите привет из Лондона. Здесь война абсолютно не чувствуется, да и Париж значительно повеселел по сравнению с октябрем, когда я его впервые видел. Если бы наши амфитрионы не задерживали и не мешали, все было бы хорошо. Скажите им ради Бога, чтобы наконец снялись с якоря, а то они даже мне, частному человеку, мешают дело делать. Ваши телеграммы об итальянском филосионизме вызвали целый переполох в России, включая в это понятие и Нью-Йорк, т. е. его еврейские кварталы. Наши все очень Вам благодарны, и я в их числе. <…> (Жаботинский 1992: 212).

Позднее в цитировавшейся выше книге «Стена Плача и Стена Нерушимая» Амфитеатров следующим образом выразил отношении к сионистской борьбе и к самим сионистам:

Я очень сочувствую сионистам. Из вождей их хорошо знал В.Е. Жаботинского и П.М. Рутенберга, увлекательных романтиков этого движения. Ради сионизма первый забросил превосходно начатую карьеру русского публициста, а второй покинул ряды русской революции после многолетнего ей служения: ведь этот самый Рутенберг организовал убийство Гапона. Территориальные планы сионистов всегда казались мне сомнительными к практическому осуществлению, но резонными в теории: раз еврейское государство нужно, то где же и зиждеться ему, как не в Палестине? Энергия сионистов (поразительно настойчивая, талантливая и, прямо сказать, героическая, ибо побеждать ей приходилось не только сопротивление врагов, но чуть ли не пуще предубеждения своих) успела добиться цели. Англия дала евреям если не самостоятельное государство, то эмбрион его (Амфитеатров 1931: 50-1).

О том, как продвигались дела с Еврейским легионом, Жаботинский, между прочим, информировал и других деятелей русской культуры, в частности З.А. Венгерову, известного литературного критика, историка литературы и переводчика, сестру С.А. Венгерова. 27 октября 1916 г. он писал ей из Лондона (Отряд погонщиков мулов к этому времени был распущен, а 38-й батальон королевских стрелков еще не сформировался):

Дорогая Зинаида Афанасьевна,

Мне так больно, что я Вас не проводил. У меня осталось впечатление, что Вы не едете в тот день. Конечно, ясноо впечатление могло получиться только у «замороченного» человека. Кратко докладываю, что из легиона ничего не вышло. Надо было бы все бросить, но друзья решили пока удержать газету в форме еженедельника⁴⁷ и «wait and see»⁴⁸. Мне все надоело. Р<усские> Вед<омости> еще не ответили мне, освобожден ли я. Вероятно, придется поступить здесь. Моя семья живет в Аккерманском уезде, близко от Добруд-жи, и я не знаю о них ничего. Настроение мое понятно.

Не забудьте позвонить С.Д. Зальцману⁴⁹. Я думаю, рукопись давно у него. Скажите ему, что сюда приехал Трумпельдор, и он тоже пришлет предисловие с документами.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш В. Жаботинский

3, Justice Walk, Chelsea⁵⁰

В отсутствие Рутенберга и главный почет, и основная расплата за Еврейский легион достались Жаботинскому. Говоря о расплате, мы имеем в виду мнение известной части сионистов (среди них Бен-Гуриона, Бен-Цви и др.), которые полагали, что создание еврейского военного формирования приведет к ужесточению отношения турецких властей к еврейскому населению Палестины, преследованиям и в конце концов выселению в Египет. Это мнение, в основе которого лежал типичный «страх иудейский», высказывал и живший в ту пору в Одессе известный еврейский литературовед, историк и лингвист И. Клаузнер (1874–1958). В этом смысле показателен более поздний спор с ним молодого сиониста И. Фишера⁵¹ на страницах одесского еженедельника «Еврейская мысль». Возражая И. Клаузнеру по поводу его статьи «Без шума», в которой тот утверждал, что «не нужно поднимать шума и треска» вокруг Декларации Бальфура, чтобы не дразнить арабов и не вызывать у них еще большей ненависти к евреям, И. Фишер, переводя разговор на тему Еврейского легиона, в частности, писал:

Конечно, г. Клаузнер может и теперь с иронией писать о Жаботинском и «его легионе». Но разве не еврейский легион был причиной признания евреев воюющей нацией? Разве мы все не горды сейчас сознанием, что нашу Палестину завоевали и охраняют не только союзные, но и наши, еврейские, солдаты? И разве мы все не были бы преисполнены еще большей гордостью, если бы теперь в нашей стране стояли только наши войска? Жаботинский, которого так усердно забрасывали два года назад самыми нелестными эпитетами и которого теперь многие склонны считать большим политическим провидцем и мудрецом, предвидел и эти новые настроения в 1915 г. (Фишер 1919:13).

И. Клаузнер не остался в долгу и ответил И. Фишеру в одном из последующих номеров «Еврейской мысли»: