Семена прошлого Эндрюс Вирджиния Клео

Неверная жена

Мы с Крисом проводили большую часть времени в больнице у Джори и надолго оставляли, хотя и с сожалением, Синди без своего внимания. Синди стала нервной и замкнутой во враждебной ей обстановке с Джоэлом, который лишь критиковал ее, с Бартом, который лишь презирал ее, и с Мелоди, которая вообще никак к ней не относилась.

– Мама, – порой рыдала она. – Мама, мне плохо здесь! Это лето было самым ужасным из всех! Да, мне жаль Джори; я несчастна оттого, что он не сможет больше ходить и танцевать; я хотела бы как-то помочь ему тоже, но почему все бросили меня? Я понимаю: врачи разрешают посещать Джори только двоим одновременно, но вы всегда ходите с папой вместе. А когда берете меня, я даже не знаю, что сказать и что делать. И я не знаю, что делать мне здесь одной. Этот дом такой отдаленный от всего мира, как будто мы живем на Луне. Ты приказала не выходить в город, не ходить ни к кому без твоего разрешения, а как я могу принять чье-то приглашение, если тебя никогда нет дома? Это ужасно, ужасно! Ты не велишь даже купаться, если рядом Барт и Джоэл. Не делать того, не делать другого… Но что тогда мне делать?!

– Скажи мне, чего ты хочешь, – мягко ответила я.

Я понимала Синди: ей было шестнадцать и она многого ждала от своих каникул. Она так восхищалась новым домом, а он на поверку оказался для нее такой же тюрьмой, как для нас прежний Фоксворт-холл.

Скрестив ноги, она уселась на полу возле меня.

– Не хочу показаться черствой по отношению к Джори, но здесь я сойду с ума. Мелоди постоянно сидит взаперти в своей комнате и не пускает меня к себе. Джоэл смотрит на меня с ненавистью, а Барт делает вид, что меня не существует. Вчера я получила письмо от своей подруги Бэри Босуэлл: она едет в чудесный летний лагерь всего в нескольких милях к северу от Бостона, там есть неподалеку летний театр, озеро, можно купаться и ходить под парусом, а каждую субботу танцы… к тому же они там учатся всяким ремеслам. Мне хочется быть с девочками моего возраста… Пожалуйста, отпусти меня с ней, пока я не сошла с ума.

Мне так хотелось, чтобы этим летом вся семья была наконец-то вместе, и вот уже Синди хочет куда-то уехать, а я так и не уделила ей достаточно времени! Но я могла ее понять.

– Хорошо, я поговорю с отцом сегодня вечером, – сказала я. – Мы желаем тебе счастья, Синди, ты должна знать это. Извини, если мы в своей заботе о Джори позабыли о тебе. Давай поговорим. Как тебе понравились мальчики, которые были на вечере у Барта? Кто-нибудь тебя заинтересовал?

– Барт и Джоэл прячут ключи от машин, и я не могу уехать. А мне ужасно хочется это сделать, с разрешения или без. Я бы вылезла из окна, только все окна чересчур высоко от земли, и я боюсь разбиться. Но я все время думаю только о мальчишках. Мне хочется ходить на свидания, танцевать. Я знаю, знаю, что ты думаешь обо мне. Джоэл все время твердит, что у меня нет никакого понятия о морали… нет, я желаю жить по морали, поверь мне! Но это так трудно… не знаю, сколько еще хватит мне сил, чтобы хранить целомудрие. Я уговариваю себя быть старомодной и оставаться девушкой, пока не выйду замуж, но я решила не выходить замуж лет до тридцати. Когда ко мне пристает с ласками кто-то из мальчишек, кто мне нравится, очень трудно не поддаться. Как я люблю это ощущение, когда сердце замирает и куда-то падает. Мне хочется чего-то… Мама, почему у меня нет твоей воли, твоих сил противостоять? Как мне понять себя? Ты говоришь, мы все живем в мире, который не знает, чего хочет. Если уж целый мир не знает, откуда знать мне? Ты хотела бы, чтобы я была послушной и чистой девочкой, я тоже хотела бы быть такой, но я другая, я – сексуальная. И то и другое несовместимо. Я бы очень хотела, чтобы вы с папой всегда меня любили, поэтому я стараюсь быть такой, какой вы меня считаете; но я совсем не невинна, мама. Я хочу, чтобы в меня были влюблены все самые красивые мальчишки; и когда-нибудь я зайду слишком далеко.

Я улыбнулась, глядя на ее взволнованное лицо и испуганный взгляд, пытающийся определить, насколько я шокирована. Видимо, Синди вдруг поняла, что своими словами сама отрезала себе пути бегства из этого дома. Я обняла ее:

– Синди, ты слишком талантлива и красива, чтобы позволять кому-то обращаться с тобой как с мусором. Не забывай о морали, цени себя высоко, и другие станут ценить тебя так же.

– Но, мама, как же можно удержать мальчика, если все время говоришь ему «нет»?

– Многие парни вовсе не рассчитывают на то, что ты сразу уступишь им. Вот такие тебе и нужны. Те же, которые требуют секса, скорее всего, очень скоро забудут про тебя после того, как достигнут желаемого. В мужчине всегда есть желание завоевывать женщину, в особенности такую красивую, как ты. И запомни: если твой мальчик сообщает направо и налево интимные подробности встреч с тобой, он не любит тебя в действительности.

– Мама! Ты заставляешь меня думать, что быть женщиной – это быть жертвой, которую заманивают и завоевывают. Я не желаю, чтобы на меня охотились! Наоборот, я хочу завоевывать! Но должна сознаться, я очень нестойкая и не могу сопротивляться. Барт так издевался надо мной, что я вечно не уверена в себе. Но теперь, с этого дня, я больше не стану жалеть мальчишек, когда они будут уверять, что сойдут с ума или умрут, если я не удовлетворю их желания. Пусть только полезут – я сразу вспомню о вас с папой и как врежу им по башке или коленом между ног!

Я рассмеялась так, как не смеялась уже несколько недель:

– Хорошо, милая, я уверена, что ты поступишь правильно. Давай-ка лучше поговорим о летнем лагере, чтобы я могла сообщить папе все подробности.

– Мама, ты отпустишь меня?! – с восторгом спросила она.

– Конечно. Думаю, и папа согласится, что тебе надо дать передышку после всей этой трагедии.

Конечно, Крис согласился с моими доводами, что шестнадцатилетней девушке при любых обстоятельствах необходимы развлечения, в особенности летом. Как только Синди узнала о нашем согласии, она поспешила навестить Джори.

– Я хочу, чтобы ты знал, что мой отъезд не означает, будто мне все равно, что с тобой. Мне так неудобно, Джори, я обещаю часто писать и посылать иногда тебе небольшие презенты. – Синди обнимала, целовала Джори, и ее слезы оставили дорожки на его чисто выбритых щеках. – Помни, Джори, то, что отличает тебя от других, – это не твои ноги. Ты такой замечательный! Я бы хотела любить тебя по-другому, не будь ты моим братом.

– Ну конечно, – с иронией отвечал Джори. – Во всяком случае, спасибо за твои слова.

Оставив Джори с сиделкой, мы отвезли Синди в ближайший аэропорт и расцеловались на прощание, а Крис дал Синди деньги «на булавки». Суммой Синди осталась очень довольна и чмокнула Криса в обе щеки. Прежде чем отправиться на посадку, она пообещала нам:

– Я буду писать, не только открытки, но и настоящие письма, и пришлю вам фотографию. Спасибо за все! Не забывайте отвечать мне и пишите в письмах все-все-все. По правде говоря, жить в Фоксворт-холле – все равно что самой участвовать в каком-то страшном приключенческом романе.

По пути обратно в больницу Крис рассказывал о своих планах. Конечно, теперь не было и речи о поездке на Гавайи. Нельзя было оставлять Джори на попечение Барта и Джоэла, а Мелоди неспособна была заботиться даже о себе самой. Ни она, ни Джори не в состоянии также перенести долгий перелет на Гавайи, по крайней мере в ближайшем будущем.

– Кэти, я в растерянности: я не более, чем Синди, знаю, что мне делать и куда себя деть, когда, например, Джори вернется в Фоксворт-холл и вокруг него окажутся более близкие люди. А я еще не стар. У меня впереди много лет.

Я посмотрела на него с грустью. Крис уставился на дорогу. На меня он не взглянул.

– Медицина для меня всегда значила очень много, – продолжал он. – Нет, я не собираюсь брать обратно данное мною слово проводить больше времени с семьей и тобой. Но представь себе, что значит карьера для Джори – то же самое и для меня.

Я склонила к нему голову и мягко посоветовала поступать так, как он считает нужным.

– Только помни, Крис: у врача должна быть безупречная репутация, а о нас с тобой могут поползти слухи…

Он кивнул, подтверждая, что тоже думал об этом. Сказал, что хочет уйти в научную медицину. И поменьше появляться на публике, где его могут узнать по прежним годам. Да, он уже много передумал об этом. Ему нужно постоянно ощущать свою полезность, иначе он теряет себя. И хотя моя мечта жить на Гавайях рушилась на глазах, а сердце куда-то падало, я изобразила лучезарную улыбку.

Так, обняв друг друга, мы вошли в наш огромный дом, который производил такое впечатление, будто заглатывает раскрытым зевом всех в него входящих.

Мелоди заперлась в своей комнате, Джоэл молился, стоя на коленях в маленькой комнатушке без мебели, во тьме, при зажженной свече.

– А где Барт? – спросил у него Крис и огляделся с изумленным видом, словно не понимая, как можно проводить столько времени в таком мрачном месте.

Джоэл нахмурился, потом слабо улыбнулся, видимо вспомнив о вежливости, и ответил:

– Барт где-нибудь в баре у стойки, утешается алкоголем.

Я никогда не видела Барта за подобным занятием. Что это: сожаление о погубившем карьеру брата представлении? Раскаяние за Синди, которая уехала отчасти из-за него? Но разве Барт способен на раскаяние? Не знаю. Я тупо смотрела на Джоэла, который казался расстроенным, хотя какое значение для него имел Барт?

– Ему следует остерегаться блудниц и шлюх, которые всегда ошиваются в таких местах, но я сделал все, чтобы удержать его.

Это меня заинтриговало.

– Джоэл, а какая разница между блудницей и шлюхой?

Его липкий взгляд уперся в меня. И, будто ослепленный светом, он на миг закрыл глаза рукой.

– Вы что, смеетесь надо мной, племянница? Если в Библии упоминаются обе, значит разница есть.

– Но означает ли это, что блудница лучше, чем шлюха, или наоборот? Вы это имели в виду?

Он посмотрел на меня с раздражением. Он явно считал вопрос глупым.

– Есть много разновидностей подобных женщин, Джоэл: непотребные уличные шлюхи, высокооплачиваемые девушки по вызову, просто повседневные подружки и профессиональные проститутки. По-вашему, они все – одно и то же?

Его глаза воззрились на меня с гневным выражением праведника.

– Вы не любите меня, Кэтрин. Отчего вы так не любите меня? Отчего это недоверие ко мне? Я здесь только для того, чтобы спасти Барта от него самого, но, если вы так относитесь ко мне, я сегодня же уеду, хотя я более Фоксворт, чем вы.

И вдруг выражение его лица изменилось, он скривил губы и добавил:

– Нет, я беру свои слова обратно. Вы вдвое более Фоксворт, чем я.

Как я возненавидела его за эти слова, за напоминание! Он заставил меня ощутить стыд: будто бы я не поняла его тайных мысленных посланий. Но я ни слова не сказала в ответ и в свою защиту. Молчал и Крис, хотя он предвидел, что рано или поздно эта конфронтация между нами переродится в открытую вражду.

– Не знаю, Джоэл, отчего я не доверяю вам, – проговорила я голосом более мягким, чем обычно в обращении к нему. – Возможно, из-за ваших протестов по поводу отца, что заставило меня усомниться: а лучше ли вы его или хотя бы отличны от него?

Молча, с печальным видом, спрятав руки в воображаемые рукава монашеской рясы, он повернулся и зашаркал прочь.

В тот же вечер, когда Мелоди вновь заявила, что будет обедать одна в своей комнате, я подумала: придется увезти ее к Джори, даже если она будет драться со мной! Во что бы то ни стало.

Я вошла в ее комнату и отодвинула в сторону почти нетронутый обед на подносе. На Мелоди было то же поношенное платье, которое она не снимала уже несколько дней. Я вынула из шкафа ее лучший наряд и положила на кровать.

– Мелоди, прими душ и вымой волосы. А затем оденься – мы едем навестить Джори, хочешь ты этого или нет.

Она, конечно, вскочила и разразилась истерикой, говоря, что не может ехать, не готова, что я не имею права заставлять ее… Я прокричала в ответ через ее крики, что она никогда не будет готова, что меня не интересуют ее выдумки и что мы едем немедленно.

– Вы не можете, я не позволю! – кричала она, но затем начала, всхлипывая, умолять меня дать ей время привыкнуть к мысли, что Джори изуродован.

Я ответила, что у нее было достаточно времени для этого. Я, Крис, Синди успели «привыкнуть», а она… впрочем, она – профессиональная лицедейка.

Мне пришлось буквально оттащить Мелоди в душ и закрыть там, хотя она кричала, что ей нужна ванна. Но насчет ванны я уже знала предостаточно: Мелоди засядет там на несколько часов, и время для посещения больницы истечет. Я стояла снаружи душа и понукала ее. Наконец она вышла, завернутая в полотенце, все еще всхлипывая. Ее голубые глаза молили о пощаде.

– Прекрати плакать! – закричала я, насильно усаживая ее на стул. – Я стану сушить твои волосы, а ты, будь добра, постарайся при помощи макияжа скрыть эти красные пятна вокруг глаз. Ты должна убедить Джори, что твоя любовь к нему неизменна.

Я вновь и вновь убеждала ее, что она найдет нужные слова, нужные выражения своей любви, а сама сушила ее прекрасные светлые, медового оттенка волосы. Мне нравился их более глубокий цвет, чем у меня, и структура ее волос была совсем иной, чем у моих, тонких и хрупких. Когда она оделась, я сбрызнула ее любимыми духами Джори; она все стояла в трансе, не зная, что делать. Я обняла ее и потянула к двери.

– Послушай, Мелоди, все не так плохо. Он любит тебя, ты нужна ему. Если ты будешь возле него, он забудет о своих парализованных ногах. Ты инстинктивно найдешь и скажешь ему то, что подскажет любящее сердце. Я уверена в этом.

Очень бледная, она уставилась на меня своими огромными глазами, будто прятала какие-то сомнения.

К этому времени домой вернулся Барт; на самом деле, в каком-то баре он накачался так, что ноги его заплетались, а глаза не фокусировали взгляд. Он упал в глубокое кресло, вытянув ноги, а позади него в сумраке сразу возник Джоэл.

– Куда это вы? – заплетающимся языком проговорил Барт.

Я тщетно пыталась провести Мелоди к гаражу так, чтобы он не заметил.

– В больницу, – ответила я, потянув Мелоди за руку. – И думаю, что тебе уже пришла пора навестить брата, Барт. Не сегодня; может быть, завтра. Купи ему что-нибудь, что сможет занять его, он сходит с ума там от безделья.

– Мелоди, не езди туда, если ты не желаешь, – неуверенно встав на ноги, вдруг проговорил Барт. – Ты не должна подчиняться моей властной матушке.

Она потянулась к Барту, что-то отвечая ему, но я резко подтолкнула ее и усадила в машину.

В гараж, пошатываясь, вошел Барт, он звал Мелоди и обещал спасти ее, но тут же упал на пол, потеряв равновесие. Я нажала кнопку, открывающую одну из запасных дверей гаража, и выехала.

Всю дорогу до Шарлотсвилла и пока я припарковывала машину возле больницы, Мелоди дрожала, всхлипывала и убеждала меня в том, что ее появление нанесет Джори больше душевных травм, чем успокоит его. Я как могла всю дорогу разубеждала ее в этом и уверяла, что она в силах владеть ситуацией.

– Пожалуйста, Мелоди, войди в палату с улыбкой. Прими опять тот царственный благородный вид, что ты «носила» до сих пор. Когда подойдешь к его кровати, обними и поцелуй его.

Она покорно, как испуганный ребенок, кивнула.

Я сунула ей в руки розы, что купила, и другие подарки, в числе которых был тот, что она приготовила сама для Джори после вечера у Барта.

– Скажи ему, что ты не приезжала раньше, потому что чувствовала себя слабой и больной. Скажи ему в свое оправдание еще что-то, если хочешь. Но даже не намекай, что не можешь больше воспринимать его так, как ранее, и не хочешь быть ему женой.

Она кивнула автоматически, как робот, двигаясь в ногу со мной. Поднявшись в лифте на шестой этаж, мы натолкнулись на Криса. Увидев рядом со мной Мелоди, Крис радостно заулыбался.

– Как чудесно, Мелоди, что ты приехала, – обнял он ее и обернулся ко мне. – Я выходил, чтобы купить Джори чего-нибудь на обед, да и сам подкрепился. Он в прекрасном настроении. Выпил молока и съел два кусочка пирога. Мелоди, постарайся уговорить его съесть побольше. Он быстро теряет в весе, а ему надо хотя бы наверстать потерянное.

Все еще не говоря ни слова, широко открытыми невидящими глазами Мелоди смотрела на дверь с номером 606, будто на электрический стул. Крис понимающе погладил ее по спине, поцеловал меня и проговорил, прощаясь:

– Мне надо поговорить с его врачом. Я приеду домой следом за вами на своей машине.

Я так и не смогла придать уверенности Мелоди, подводя ее к дверям палаты Джори, которые по его настоянию были всегда плотно закрыты, чтобы никто не увидел бывшего первого танцовщика балета, распростертого в беспомощности на больничной койке. Я постучала, как мы договаривались, условным стуком один, затем два раза:

– Джори, это я, мама.

– Мама, входи, – ответил он более приветливо, чем всегда. – Отец сказал, что ты скоро будешь. Я надеюсь, ты привезла мне книгу. Ту я закончил… – Он оборвал себя на полуслове, увидев Мелоди, которую я втолкнула в палату.

Я предварительно позвонила Крису и рассказала о своем плане привезти Мелоди, поэтому Крис приложил все старания, чтобы Джори переоделся из больничной пижамы в голубую шелковую. Он был подстрижен и аккуратно причесан и впервые после той трагической ночи выглядел прекрасно.

Джори робко улыбнулся, в его глазах вспыхнула надежда.

Но Мелоди стояла недвижно, не делая ни шагу к его кровати. Неуверенная улыбка застыла на губах Джори, он искал взгляда Мелоди, пытаясь скрыть колеблющийся, слабый огонек надежды в глазах. Однако Мелоди отказывалась встречаться с ним взглядом. Улыбка Джори погасла, как пламя свечи, глаза помертвели, и он повернулся лицом к стене.

Я поскорее подтолкнула Мелоди к кровати Джори, не успев заглянуть ей в лицо. Она стояла посреди комнаты, держа в охапке розы и подарки, не в силах ступить ни шагу и дрожа как осиновый лист. Я еще раз толкнула ее локтем и прошептала:

– Скажи же что-нибудь.

– Привет, Джори, – дрожащим ненатуральным голосом проговорила Мелоди.

Я подтолкнула ее еще ближе.

– Я привезла тебе розы… – добавила она неуверенно.

Джори лежал, отвернувшись к стене.

Я вновь подтолкнула ее, осознавая, что надо выйти и оставить их вдвоем. Однако я боялась, что Мелоди впадет в истерику и выбежит из палаты.

– Прости, что я не навестила тебя раньше, – запинаясь, проговорила Мелоди, неуверенно приближаясь к нему. – Я привезла тебе подарки… некоторые вещицы, которые тебе необходимы, как мне подсказала твоя мама…

Он резко обернулся, в его темных глазах стоял гнев.

– Это моя мать заставила тебя приехать? Ну что ж, ты привезла розы и подарки – больше тебе нет необходимости оставаться здесь. Теперь – убирайся!

Розы посыпались на кровать, подарки Мелоди выронила. Она попыталась схватить Джори за руку, но это ей не удалось.

– Я люблю тебя, Джори, – прорыдала она. – Мне так жаль, Джори…

– А я ни минуты и не сомневался, что тебе «так жаль»! – прокричал Джори. – Тебе жаль, что слава в мгновение ока сгорела и ты вместо нее получила мужа-урода! Теперь ты жалеешь, что будешь привязана ко мне! Так знай: ты не привязана, нет! Можешь завтра же подать на развод! Уходи, я даю тебе развод!

Пятясь к двери, я разрывалась от жалости к нему и к ней. Я тихо вышла, но оставила дверь приоткрытой, чтобы слышать и видеть все, что происходит. Я была в страхе, что Мелоди воспользуется предложенной возможностью или совершит еще что-нибудь такое, что убьет в нем желание жить, и, если бы она сделала это, я предотвратила бы ее поступок любым способом.

Одну за другой Мелоди подняла упавшие розы. Она выбросила старый букет, наполнила вазу свежей водой, затем с величайшей осторожностью поставила розы в вазу, проделывая все это так долго, будто оттягивая какой-то убийственный момент.

Наконец она распаковала три подарка и подошла к кровати:

– Ты не хочешь взглянуть, что тут?

– Мне ничего не надо, – грубо ответил он, не поворачивая головы.

Мелоди, как ни странно, собрала силы и проговорила:

– Я думаю, тебе понравится. Я много раз слышала, что ты хотел бы…

– Все, что я хотел бы, – это танцевать до своих сорока лет, – прервал он ее. – Теперь с этим покончено, мне не нужна ни жена, ни партнерша, и вообще мне не надо ничего.

Мелоди положила подарки на кровать и стояла, ломая свои бледные, тонкие пальцы, а по щекам ее катились слезы.

– Я люблю тебя, Джори, – прошептала она. – Мне хотелось поступить правильно, но у меня нет мужества твоей матери, поэтому я не приехала раньше. Твоя мать просила сказать, что я будто бы была больна и не в состоянии ехать, но это неправда, я могла приехать. Я все это время сидела дома и плакала, надеясь собраться с силами и улыбаться, когда увижу тебя. Я приехала, стыдясь за свою слабость, за то, что меня не было рядом, когда ты больше всего нуждался во мне… и чем дольше я сидела дома, тем труднее становилось мне собраться с силами и приехать. Я боялась, что ты не пожелаешь говорить со мной, видеть меня и я сделаю какую-нибудь глупость. Я не хочу развода, Джори. Я останусь твоей женой. Вчера Крис возил меня к гинекологу: наш ребенок развивается нормально.

Она замолчала и попыталась поймать его руку. Джори дернулся, будто она обожгла его огнем, но руку не убрал, наоборот, это она убрала свою.

Через полуоткрытую дверь мне было видно, что Джори плачет и изо всех сил старается скрыть слезы, чтобы Мелоди не увидела их. Слезы стояли и у меня в глазах, я чувствовала себя преступницей, вторгшейся в чужую интимную жизнь, не имеющей права наблюдать и слушать то, что происходит. Но я была не в силах сдвинуться с места; воспоминание о Джулиане удерживало меня. Как только я оставила Джулиана, в следующий раз я увидела его уже мертвым. «Совсем как его отец», – стучало в моей голове.

Мелоди вновь попыталась прикоснуться к Джори.

– Не отворачивайся от меня, Джори. Посмотри мне в глаза, дай мне надежду, что ты простил меня за то, что меня так долго не было рядом. Накричи на меня, ударь, но не отворачивайся. Мне очень тяжело. Я не сплю ночами, думая о том, что я могла бы предотвратить это несчастье. Мне всегда не нравилась именно эта твоя партия и этот балет, но я боялась сказать тебе, когда ты поставил свою подпись под контрактом и начал репетировать.

Она вытерла слезы, опустилась на колени возле его кровати и спрятала лицо в его ладони. До меня донесся ее приглушенный голос:

– Мы сможем жить вместе. Ты будешь моим преподавателем. Куда бы ты ни поехал, Джори, я всюду буду следовать за тобой… только скажи, чтобы я осталась с тобой…

Может быть, оттого, что она прятала лицо, Джори повернулся и смотрел на нее мучительным, трагическим взглядом. Он вытер глаза простыней и кашлянул:

– Я не желаю превращать твою жизнь в муку. Ты можешь уехать в Нью-Йорк и найти там себе хорошего партнера. То, что моя карьера окончена, не должно означать конца твоей карьеры. Нельзя терять столько лет напряженной работы. Я благословляю тебя, Мел, оставь меня и иди. Ты мне больше не нужна.

Сердце мое упало: я знала, что это неправда.

Она взглянула на него: от слез ее косметика потекла и размазалась.

– Как я смогу жить без тебя, Джори? Я остаюсь. Я сделаю все, что смогу, чтобы быть тебе хорошей женой.

Я подумала, что она говорит лишнее, не то, что нужно. Она давала ему в руки все аргументы в пользу того, что ему теперь нужна не жена, а компаньонка и нянька, в лучшем случае – мать его будущего ребенка.

Я закрыла глаза и начала молиться. Боже, помоги ей найти верные слова. Отчего бы ей не сказать, что балет не имеет никакого отношения к ее любви? Отчего она не сказала, что его счастье для нее – самое главное? Ах, Мелоди, Мелоди, скажи что-нибудь, чтобы он понял, что его слава, его профессионализм не имеют значения для тебя. Скажи ему, что ты любила в нем человека, каким он был всегда. Но Мелоди не сказала ничего похожего.

Она лишь распаковала подарки и подвинула их к нему, пока он изучал ее лицо померкшим взглядом.

Он поблагодарил ее за бестселлер, который она привезла (он был выбран мною), за компактный бритвенный прибор с серебряными лезвиями (в комплект также входило круглое зеркальце, прикрепляемое к любой плоскости, небольшой изящный серебряный флакон с жидким мылом, одеколон и лосьон после бритья). И наконец, самый роскошный подарок: огромная коробка акварелей из красного дерева. Акварельная живопись была хобби Джори, которым особенно гордился Крис. Он самолично собирался научить Джори технике акварели. Мой сын долго смотрел на ящик акварелей застывшим взглядом, не выражавшим никакого интереса, затем проговорил:

– У тебя прекрасный вкус, Мелоди.

Она кивнула, склонив голову:

– Что тебе нужно еще?

– Ничего. Оставь меня. Я хочу спать. Очень мило с твоей стороны, что ты приехала, но я устал.

Мелоди нерешительно двинулась к двери. Сердце у меня болело за них обоих. Перед несчастным случаем их сжигала взаимная страсть, и вся она оказалась смыта приливной волной ее потрясения и его унижения.

Я вошла в палату:

– Надеюсь, вы меня простите, что я вмешиваюсь, но Джори устал, Мелоди. – Я как ни в чем не бывало улыбнулась обоим. – Я только хотела, чтобы ты узнал, Джори, что мы все запланировали, когда ты вернешься домой. Если тебя больше не интересует живопись, оставим это. Дома тебя ждут другие сокровища, Джори. Может быть, тебя измучит любопытство, но я не могу сказать больше ни слова. Все это будет одним большим сюрпризом тебе по приезде. – И я обняла его, что теперь было нелегко, так как все тело было напряжено и перевязано. Я поцеловала его в щеку, взъерошила ему волосы и пожала руку. – Все будет хорошо, милый. – Это я сказала едва слышным шепотом. – Ей надо привыкнуть к переменам в тебе, как и тебе самому. Она очень старается, поверь. Если она говорит не то, чего ты ждал от нее, то пойми – это от шока, ее постигшего: она пока неспособна думать логически.

Он иронично улыбнулся:

– Конечно, конечно, мама. Она любит меня так же сильно, как и тогда, когда я был здоров, красив и танцевал. Ничто не изменилось. Ничего страшного.

Мелоди не слышала его последних слов, так как уже вышла из палаты. По пути домой в машине она то и дело повторяла:

– О боже… что же делать? Что же теперь делать?

– Ты все говорила и делала правильно, Мелоди, просто прекрасно. В следующий раз у тебя получится еще лучше.

Прошла неделя, и действительно Мелоди гораздо лучше справилась со своей ролью во второй раз, и еще лучше – в третий. Она больше не сопротивлялась, когда я брала ее в больницу. Она понимала, что протестовать бесполезно.

Я сидела перед длинным зеркалом в своей комнате и осторожно наносила тушь на ресницы. Зеркало отразило довольно улыбавшегося Криса.

– У меня замечательные новости, – начал он. – На прошлой неделе я посетил научный раковый центр и подал заявку на участие в разработке новой темы. Они, конечно, в курсе, что я просто любитель в биохимической тематике. Однако некоторые мои высказывания при собеседовании заинтересовали их, и они предложили мне вступить в штатную должность. Кэти, мне совершенно необходимо чем-то заниматься. Барт разрешил нам жить в этом доме так долго, как мы захотим, но скорее всего – пока он не женится. Я уже говорил с Джори: он желает жить с нами. К тому же его нью-йоркская квартира слишком мала. Здесь кресло-каталка как раз пройдет в каждую дверь и в каждую комнату. Пусть теперь он говорит, что никогда не сядет в это кресло, – он переменит свое мнение, когда его выпишут.

Энтузиазм Криса был заразителен. Я хотела видеть его счастливым, желала, чтобы он отвлекся от проблем Джори. Я собиралась встать и одеться, но Крис, не желая откладывать рассказ о своих планах, посадил меня на колени и начал говорить, сбиваясь время от времени на медицинский жаргон, отчего я поняла не все.

– Скажи, Крис, ты будешь счастлив на этой работе? Очень важно, чтобы ты был удовлетворен своей жизнью. Конечно, важно и благополучие Джори, но, если в дальнейшем Барт будет невыносим, я не хочу здесь оставаться. Будь честен сам с собой: сможешь ли ты вынести Барта, пускай даже и ради того, чтобы Джори было удобно жить в его инвалидном кресле?

– Кэтрин, любовь моя, если только ты будешь со мной, я буду счастлив. Что касается Барта, то я умел ладить с ним все прошедшие годы и смогу, следовательно, вынести его и в дальнейшем. Я знаю, кто поднимет на ноги Джори. Конечно, как врач, я могу здесь кое-чем помочь, но это ты со своим смехом, вечными разговорами и шутками, охапками подарков и поддержкой Мелоди – это ты приносишь солнце в его жизнь и надежду его сознанию. Он смотрит на тебя как на Бога и рассматривает каждое твое слово как закон.

– Но ты опять будешь пропадать на работе, и мы снова не увидим тебя, – простонала я.

– Эй, убери-ка эту мрачность с лица. Я буду приезжать домой каждый вечер и постараюсь это делать до темноты.

Он принялся объяснять, что нет необходимости приезжать в университетскую лабораторию раньше десяти, поэтому у нас всегда будет время позавтракать вместе. К тому же теперь не будет вызовов по ночам, и у него будут свободные выходные и оплачиваемый месячный отпуск. Мы сможем вместе посещать конференции, интересные вечера, где станем встречаться с творческими людьми, которых я так ценю…

Он все расписывал преимущества нового образа жизни, стараясь убедить меня принять его решение. И все же я спала той ночью рядом с ним неспокойным, тревожным сном, сожалея о том, что мы приехали в этот дом, полный ужасных воспоминаний, вызвавший в судьбах людей, населявших его, столько трагедий.

Около полуночи, тщетно попытавшись заснуть, я встала и прошла в соседнюю со спальней комнату, чтобы довязать белый пушистый чепчик для младенца. Я яростно вязала, не в силах остановиться, и ощущала в себе сходство со своей матерью: как и она, я никогда не могла успокоиться, пока не доведу начатое до конца.

Послышалось слабое царапанье в дверь, а за ним раздался голос Мелоди: она просила разрешения войти. Я была приятно удивлена:

– Входи, конечно. Я рада, что ты увидела свет у меня под дверью. Я как раз думала о вас с Джори, и, если уж я что-то задумала, я не могу, черт возьми, остановиться.

Она, пошатнувшись, присела на кресло возле меня, и сама неуверенность в ее жестах меня уже насторожила. Она взглянула на мое вязанье и отвела глаза.

– Мне необходимо с кем-то поговорить, Кэти, с кем-то мудрым, как вы.

Какой юной и беззащитной она выглядела – моложе, чем Синди. Я отложила вязанье и обняла ее:

– Поплачь, Мелоди, и расскажи мне все. У тебя есть о чем плакать. Я была груба с тобой, я знаю это и сожалею.

Она положила голову мне на плечо и с облегчением расплакалась.

– Помогите мне, Кэти, пожалуйста, помогите. Я не знаю, что делать. Я все думаю о Джори и о том, как он представляет себе ситуацию, – это ужасно. И еще о том, как неадекватно я веду себя. Я рада, что вы заставили меня поехать к нему, хотя в то время я ненавидела вас за это. Сегодня, когда я приехала одна, он улыбнулся так, будто что-то осознал, будто это много значило для него. Я понимаю: я была глупой и малодушной. И все же… мне каждый раз приходится себя заставлять входить к нему. Я не могу видеть его таким неподвижным, двигающим лишь головой и руками. Я целую его, обнимаю, но как только я принимаюсь говорить о важных вещах, он отворачивается к стене и отказывается отвечать. Кэти… вы можете сказать, что это попытка привыкнуть к своему новому образу, но… я думаю, что он не желает жить – и это моя вина, моя!