Семена прошлого Эндрюс Вирджиния Клео
Барт продолжал строительство своих миражей по обогащению, но прибегал к таким способам, которые Крис назвал бы слишком рискованными. Барт рисковал всем и всегда… и подсчитывал доходы. Только теперь я поняла, что у моей матери, вероятно, был тонкий расчет. Если бы она завещала Барту все огромное наследство единовременно, он бы не работал так увлеченно над увеличением наличной доли. А с такими успехами состояние Барта вскоре должно было превысить состояние Малькольма.
Но что значили эти деньги в его теперешнем глубочайшем разочаровании? Он был настолько расстроен, что даже не прикоснулся к еде. Однако обманутые иллюзии он постарался утопить в ликере, и не прошло и часа, как Барт, накачавшись крепкими напитками, вновь мерил комнату шагами, становясь с каждым шагом все злее и раздражительнее.
Я переживала этот удар как свой собственный, и вскоре, помимо моей воли, по моему лицу побежали слезы.
Крис прошептал мне:
– Нельзя ложиться и оставлять его тут одного. Смотри, Кэти, как он страдает. Но кто-то другой заплатит вскоре за его разочарование.
Минуло половина двенадцатого.
К этому времени лишь Синди еще оставалась в хорошем настроении. Музыканты и прислуга были обворожены ею. Когда она не пела, она танцевала с каждым мужчиной в зале, не гнушаясь пожилым Тревором и прислугой. Она делала жесты официанткам, приглашая их присоединиться к веселью, которое, казалось, Синди щедро рассыпала вокруг себя.
– Давайте пить, есть и веселиться! – кричала Синди, улыбаясь Барту. – Ведь это не конец света, братик мой Барт! Что тебя так волнует? Мы слишком богаты для того, чтобы к нам хорошо относились. И взгляни: у нас по меньшей мере двадцать гостей. Так давайте же праздновать, давайте пить, веселиться, есть и танцевать!
Барт пристально взглянул на нее. Синди высоко подняла бокал с шампанским:
– Мой тост – за тебя, брат Барт. За каждую гадость, что ты сказал мне и обо мне, я желаю тебе благополучия, здоровья, счастья, много любви и долгих лет. – И Синди прикоснулась бокалом к бокалу Барта и выпила шампанское. Не угомонившись, она предложила другой тост: – Я вижу, что ты сегодня потрясающе выглядишь, и те девушки, которые не приехали на бал, упустили лучший шанс своей жизни. Так вот мой второй тост: за самого блестящего холостяка в мире! Я желаю тебе счастья, радости и любви. Я бы пожелала тебе успеха, но вижу, что в этом пожелании ты не нуждаешься.
Барт напрягся.
– Отчего я не нуждаюсь в успехе? – спросил он.
– А какой еще успех тебе нужен? Успех приходит вместе с деньгами, а денег вскоре у тебя будет столько, что ты не будешь знать, куда их девать.
Барт склонил голову:
– Я не ощущаю успеха. По крайней мере, успеха своего вечера.
Голос его дрогнул, и он повернулся к нам спиной. Я вскочила и подошла к нему:
– Потанцуешь со мной, Барт?
– Нет! – резко ответил он, отойдя к дальнему окну.
Синди веселилась как ни в чем не бывало. Я была очень опечалена за Барта, который многое поставил на карту в зависимости от этого вечера. Из сочувствия к нему мы все переместились в передний зал, сидели там и ждали гостей, которые, видимо, показали нам теперь, что они думают о Фоксвортах, если, приняв приглашение, не прислали отказа и не приехали.
Часы начали бить двенадцать. Барт отошел от окна и упал на софу, горько взглянув в сторону Джори:
– Я должен был предвидеть это. Они приехали на мой день рождения лишь для того, чтобы видеть, как танцует Джори. А теперь, когда ты не можешь танцевать, – к черту меня и мое приглашение! Они оскорбили меня – и они поплатятся. – Голос его был низким, злым; в нем звучал тот же запал затаенной мести, что и в голосе Джоэла. – Я разорю их. Вскоре в радиусе двадцати миль не останется ни единого дома, который бы не принадлежал мне. Имея завещание бабушки, я смогу взять любой заем, и я скуплю их все, заставив платить по закладным. Я найму хороших юристов и выгоню всех, кто служит сейчас. Я подорву весь рынок недвижимости, обвалю цены. Я скуплю все дома, когда они вынуждены будут продавать за бесценок. В Шарлотсвилле и его окрестностях не останется ни одной старой аристократической семьи! А все мои бывшие коллеги по бизнесу останутся с громадными долгами.
– И тогда ты будешь удовлетворен? – спросил Крис.
– Нет! – взревел Барт. – Я буду удовлетворен лишь тогда, когда восторжествует справедливость! Я не заслужил, чтобы со мной так обращались! Они отвергли меня! Они будут за это платить, платить и платить!
Кровь застыла в моих жилах: это были мои собственные слова. Я говорила их, когда носила в своем чреве этого ребенка, Барта. Поежившись, я попыталась сгладить впечатление:
– Прости, Барт. Но потеря, мне кажется, не так уж велика. Мы все вместе, у нас крепкая семья. А Синди своим пением и танцами организовала нам настоящий праздник.
Но он не слушал. Он глядел на все это съестное великолепие, заполнявшее столы. Шампанское перестало пениться. Ликеры и вина никому не развязали язык и не открыли Барту ожидаемые финансовые секреты. Он посмотрел на девушек в красивых черно-белых униформах: некоторые из них уже были навеселе, некоторые танцевали. Взглянул на официантов: многие из них все еще держали подносы с потеплевшими напитками. Заметив его взгляд, они встали в ожидании сигнала к окончанию вечера. Великолепная ледяная скульптура, изображавшая трех пастухов, мудреца и множество животных, растаяла и растеклась темной лужей по скатерти.
– Каким счастливцем ты представал в своем балете «Щелкунчик», Джори, – проговорил Барт, направляясь к лестнице. – Ты там изображал уродца, который превратился в красивого принца. Ты был лучшим танцовщиком – и все самые прекрасные балерины были твои. И в «Лебедином озере», и в «Ромео и Джульетте», и в «Спящей красавице», и в «Жизели». Везде, кроме последнего случая. А ведь последний – самый важный, не так ли?
Какая жестокость! Боже, какая жестокость! Я видела, как Джори не смог даже защититься усмешкой от нанесенного удара. Сердце мое заныло.
– Счастливого Рождества, – проговорил Барт, исчезая наверху. – Джоэл был прав. Нам не следует праздновать этот день, и ни один праздник больше не будет проходить в этом доме, пока я – его хозяин. Джоэл предупреждал меня, чтобы я не становился как другие. Мне не стоит заслуживать любовь и уважение людей. Отныне я буду уподобляться только Малькольму. Я заслужу уважение подавлением, железным кулаком, властью. И мою мощь очень скоро почувствуют все те, кто оскорбил меня сегодня.
Он ушел, а я обернулась к Крису:
– Он говорит как безумный!
– Нет, дорогая, он не безумен – он просто Барт, снова очень эмоциональный и снова ранимый и раненый. В детстве он наказывал сам себя, ломая кости, нанося себе раны, потому что не мог вписаться в общество сверстников и не успевал в школе. Теперь он из чувства мести собирается ломать чужие жизни. Почему же у него ничего не получается, Кэти?
Наверху вновь появилась темная тень, и мне показалось, что Джоэл трясется от беззвучного смеха.
– Крис, иди наверх, а я скоро приду.
Но Крис хотел знать, что я замышляю, поэтому мне пришлось солгать, что я должна отдать распоряжения по уборке столов.
Как только все ушли, я бросилась в огромный офис Барта, закрыла дверь и начала рыться в столе, где и нашла возвратные карточки гостей, которые пришли вовремя, неделю назад. Они были заляпаны чернильными отпечатками пальцев. Двести пятьдесят. Я закусила губу. Если бы был отказ, он был бы отослан особо.
Но ни одного отказа. Люди поступают подобным образом лишь по отношению к тем, кого хотят намеренно оскорбить.
Я аккуратно положила карточки на место и поспешила в комнату Джоэла. Не трудясь даже постучать, я отворила дверь. Джоэл сидел на кровати, согнувшись в беззвучном смехе. Он обхватил себя тощими руками и подпрыгивал.
Я тихо ждала на пороге, и, только отсмеявшись, он заметил отбрасываемую мной тень. Ахнув, он воззрился на меня.
– Отчего ты здесь, племянница? – тонким скрежещущим голосом спросил он.
Седые волосы на его голове были всклокочены и торчали, как рога.
– Уже давно я снизу наблюдаю, как вы ходите по ротонде и смеетесь. Отчего вы смеетесь, Джоэл? Вам нравится, что Барт страдает?
– Я не знал, – пробормотал он, стараясь вставить челюсть на место. Затем он провел рукой по волосам, приглаживая их. И встретился со мной взглядом. – Ваша дочь учинила такой шум внизу, что я не мог спать. Я взглянул на всех вас в вечерних платьях, ожидающих гостей, и не смог сдержать смеха.
– У вас очень злое чувство юмора, Джоэл. А я было думала, что вы симпатизируете Барту.
– Я действительно люблю этого мальчика.
– В самом деле? – язвительно переспросила я. – Не думаю, иначе бы вы не смеялись. Скажите, разве не вы отправляли приглашения?
– Я не помню, – спокойно сказал он. – Время для меня неинтересно, я старый человек. То, что было годы назад, представляется более ясным, чем то, что было месяц назад.
– Но у меня хорошая память, Джоэл. Намного лучше вашей.
Я села на один из немногих стульев.
– У Барта, я помню, было деловое свидание, и поэтому он передал всю пачку приглашений вам. Вы отправили их, Джоэл?
– Конечно! – со злостью выпалил он.
– Но только что вы сказали, что не помните.
– Я помню именно этот день. У меня это заняло уйму времени.
Пока он говорил, я наблюдала за выражением его глаз.
– Вы лжете, Джоэл, – сказала я. – Вы не отправляли эти карточки. Вы принесли их вот в эту комнату, распаковали каждый конверт, сами заполнили графы: «Да, мы будем счастливы присутствовать» – и отправили по почте обратно Барту. Я нашла их. Я никогда еще не видела такого количества неверных, дрожащих почерков, к тому же все – разноцветными чернилами. Это вы подписали их!
Джоэл медленно встал. Он опять вобрал руки в воображаемые рукава монашеской рясы.
– Я думаю, женщина, что ты потеряла рассудок, – холодно сказал он. – Если желаешь, пойди к своему сыну и расскажи ему о своих диких подозрениях. Посмотрим, поверит ли он тебе.
Я вскочила и направилась к двери:
– Я собираюсь сделать именно это! – и громко хлопнула дверью.
В своем кабинете Барт сидел за столом; на нем была пижама, а поверх нее черный шерстяной халат. Он одну за другой отправлял карточки гостей в огонь. К своему ужасу, я увидела, что он не только абсолютно пьян, но и продолжает пить.
– Что тебе нужно? – заплетающимся языком, сощурив глаза, спросил он.
– Барт, я должна сказать это тебе, а ты обязан выслушать. Я думаю, что Джоэл не отправлял ни одного приглашения и поэтому приглашенные не приехали.
Барт старался сосредоточить взгляд и напрячь мозги.
– Джоэл всегда выполняет мои приказы. Он отправил приглашения. – Барт облокотился на спинку стула и закрыл глаза. – Я устал. Уходи. Не стой здесь и не жалей меня. Они приняли приглашения… я ведь сжег их ответы.
– Барт, послушай меня. Не засыпай, пока я не кончила говорить. Ты не обратил внимание на то, как странно они были подписаны? Все разными цветными чернилами, кривым почерком! Джоэл принес их в свою комнату, вскрыл, и все, что ему было нужно, – это написать на каждом «Да» и отвезти на почту для отправки тебе, поскольку на них уже были марки.
Он не открыл глаз:
– Мама, я думаю, тебе надо пойти спать. Мой дядя – мой лучший друг. Он никогда не сделает того, что могло бы навредить мне.
– Барт, пожалуйста, не доверяй Джоэлу чрезмерно.
– Убирайся! – заорал Барт. – Это ваша вина, что они не приехали: твоя и человека, с которым ты спишь!
Я была сражена, уничтожена. Я повернулась, чтобы идти прочь, и споткнулась. А вдруг Джоэл и в самом деле такой, каким его считают Крис и Барт, и то, что сказал Барт, – сущая правда? Безвредный старик Джоэл, который вернулся доживать свои дни в родном доме, возле единственного человека, который его любит и уважает.
Се нам рожден
Рождество минуло. Я свернулась калачиком возле Криса, который всегда быстро погружался в сон; я же вертелась, думала, изнывала от бессонницы и не могла найти покоя. Позади меня блестела рубиновым глазом голова огромного лебедя. Я слышала гулкий бой дедовских часов, которые в конце нашего коридора пробили три. Несколько минут назад я проводила глазами красную машину Барта, которая помчалась к ближайшему кабаку, где, без сомнения, Барт утопит свои печали в алкоголе и успокоится в постели какой-нибудь шлюхи. Не однажды уже он возвращался домой, благоухая ликером и дешевыми духами.
Проходил час за часом – я ждала возвращения Барта. Мое воображение рисовало мне всевозможные ужасы. В ночь, подобную этой, алкоголь в дороге может оказаться опаснее, чем мышьяк.
Я не могла лежать здесь и ничего не делать. Я вскочила, заботливо прикрыла одеялом Криса, обвила его тяжелые, сильные руки вокруг подушки, которую предназначила ему вместо себя, – он сейчас же поверил подлогу и обнял подушку покрепче. Я поцеловала его спящего и пошла в крыло Барта, чтобы ждать его там.
Было почти пять часов утра, холодного снежного утра, когда я услышала, как подъехала машина. Я лежала на белой софе, свернувшись калачиком и закутавшись в халат, подложив под спину красно-черные подушки.
Сквозь дремоту я услышала на лестнице его пьяные, заплетающиеся шаги, потом он прошел по комнатам, натыкаясь на мебель, почти так, как это было в его детстве. Он исполнял свои хозяйские обязанности: смотрел, хорошо ли убраны комнаты, чтобы в противном случае сделать выговор прислуге. Ни одна газета не должна оставаться на виду, все журналы должны быть сложены в аккуратные стопки. Ни одна вещь не должна валяться на диване, висеть на наружных вешалках или на спинке стула.
Наконец Барт вошел в свою комнату и включил свет. Некоторое время он раскачивался из стороны в сторону, обретая равновесие, потом заметил меня, сидящую в сумерках в дальнем углу. Я разожгла камин, и в нем весело затрещали поленья. Блики пламени плясали на белых стенах, создавая розово-оранжевую феерию.
– Мама, какого черта? Разве я тебе не сказал, чтобы ты оставалась в своем крыле дома?
Но я ясно видела, что даже в таком состоянии он рад видеть меня.
Он неуверенно взял курс на кресло, дошел и упал в него, закрыв глаза, омраченные тенями. Я встала, чтобы помассировать ему шею. Пока я работала руками, он спрятал лицо в ладони и напряг шею, будто ощущал боль. Затем он вздохнул, откинулся назад и туманным взором посмотрел мне в глаза.
– Не надо было напиваться, – непослушным языком пробормотал он, вздыхая.
Я села возле него.
– Я после этого всегда совершаю глупости, а потом чувствую себя больным. Глупо, потому что ликер всегда лишь усугубляет мои проблемы. Мама, почему я такой? Я не могу даже напиться до забытья. Я всегда чересчур чувствителен. Я случайно подслушал, что Джори мастерит тот чудесный клипер в подарок мне, и загорелся от радости. Никто еще не проводил месяцы подряд над подарком для меня… Но клипер оказался сломанным. Джори так старался, он превозмогал боль, чтобы сделать этот подарок… и в результате он оказался в мусорном ведре.
Барт говорил так взволнованно, искренне… И я пыталась, всеми силами пыталась уверить его в своей любви. Не важно, что он был пьян, – в эти минуты он трогал меня своей добротой, своей способностью любить.
– Милый, Джори сделает для тебя еще один, – говорила я, не вполне уверенная, что Джори захочет.
– Нет, мама, я больше не хочу. Что-нибудь случится и с другим. Просто это какой-то рок навис над моей жизнью. Жизнь всегда забирает у меня то, что я люблю или хочу. Впереди у меня нет ни счастья, ни любви. Мне никогда не достичь своего «заветного желания», как я говорил в детстве. Разве не были мои тогдашние мечты детскими и глупыми? Неудивительно, что все испытывали ко мне жалость: так сильно мне хотелось невозможного. Я всегда слишком сильно и много хочу. Я никогда не могу удовлетвориться. Ты и твой любимый дарили и давали мне все, чего бы я ни захотел, и даже то, о чем я не просил, но я никогда не был счастлив. Поэтому я решил никого не любить больше, ничего не хотеть. Я понял: рождественский бал не принес бы мне удовольствия, если бы даже гости приехали. Я бы не смог поразить их воображение. А в результате я был бы обречен на очередной неуспех, как безуспешны были все вечера, которые вы устраивали для меня. И все же я заставил себя обмануться и поверить, что если бы этот вечер удался, то и вся моя жизнь изменилась бы к лучшему.
Ликер развязал Барту язык, и он говорил со мной так откровенно, как никогда раньше.
– Глупо, правда? – продолжал он. – Все глупо. Синди права, когда называет меня шутом и идиотом. Я смотрю на себя в зеркало и вижу красивого мужчину, похожего на моего отца, которого, как ты мне говорила, ты любила больше других мужчин. Но я вижу, что внутренне я не красив, нет: душа моя темнее самого греха. Утром я просыпаюсь, вдыхаю свежий утренний воздух, вижу капли росы, блестящие на розах, или вижу зимнее солнце, сверкающий снег и думаю о том, что жизнь, может быть, все же даст мне шанс. Я так надеюсь, что однажды увижу себя – такого, каким я должен быть, таким, каким я смогу себя любить. И вот поэтому, уже давно, я решил сделать это Рождество счастливейшим в нашей жизни. Не только для Джори, который заслуживает этого, но и для тебя, и для себя. Ты ведь думаешь, что я не люблю Джори, а я люблю его.
Он опустил голову на руки и тяжело вздохнул:
– Нет, пришло время сознаться, мама. Я иногда ненавижу Джори, да, это отрицать нельзя. К Синди у меня вообще нет никакой любви. Всю свою жизнь она только и делала, что отнимала у меня то, что принадлежит мне. А она чужая нам, чужая. Джори всегда перепадала большая часть твоей любви. Меня никогда никто не любил сильно. Я так надеялся, что Мелоди отдаст свою любовь мне. А теперь я понял, что ей просто нужен был кто-то взамен Джори. Любой мужчина, подходящий по социальному уровню и желающий ее, годился бы для этой роли. Вот почему я теперь ненавижу и ее, как ненавижу Синди.
Он отнял руки от лица; взгляд его темных глаз был необыкновенно горек. Огонь камина отражался в них, и от этого они походили на пылающие угли. Алкоголь делал его дыхание прерывистым. Мое сердце зашлось от горестного сочувствия. Я встала, обошла его кресло и скользнула руками по его шее.
– Барт, я не спала сегодняшнюю ночь, ждала, когда ты вернешься домой. Скажи мне, что я могу сделать, чтобы помочь тебе? Никто из семьи не испытывает к тебе ненависти, поверь. Даже Синди. Ты часто разочаровываешь нас, но мы не желаем отталкивать тебя.
– Расстанься с Крисом, – сказал он безжизненным голосом, будто потеряв надежду на то, что я выполню эту просьбу. – Только это докажет мне, что ты любишь меня. Только когда ты порвешь с ним, тогда я почувствую себя любимым и смогу любить тебя.
Боль пронзила меня.
– Но он умрет без меня, Барт, – прошептала я. – Я понимаю, что тебе могут быть неприятны наши отношения. Ты не поймешь, да я и сама не понимаю, почему он не может без меня, а я без него. Нет этому объяснения, кроме долгой памяти о том, как мы с ним оба оказались в страшной ситуации, беспомощные, одинокие. Мы создали себе мир мечты, мы сами себя в него заперли. И теперь, когда нам обоим уже много лет, мы все еще пребываем в этом фантастическом мире. Мы не можем друг без друга и без созданного нами мира. Если мы его лишимся, то погибнем оба.
– Но, мама! – страстно бросился ко мне Барт и прижался к моей груди. – Ведь у тебя буду я! – Он взглянул на меня снизу вверх, продолжая обнимать. – Я хочу, чтобы душа твоя очистилась, пока не поздно. То, что вы с Крисом совершаете, – против правил, установленных Господом и обществом. Отпусти его, мама. Я молю тебя, отпусти его с Богом – пока с кем-нибудь из нас не случилось ничего ужасного. Отпусти своего брата с его братской любовью.
Я отодвинулась от него. Отвела назад рукой упавшую на лоб прядь. Я чувствовала себя поверженной. Это невозможно – то, о чем он просит.
– Ты хочешь убить меня, Барт?
Он закусил нижнюю губу – детская привычка, которая возвращалась к нему, когда он был взволнован.
– Я не знаю. Иногда мне хочется, чтобы ты умерла. Иногда я ненавижу тебя больше, чем его. Ты так нежно мне улыбаешься, что кажешься ангелом, сердце мое готово выпрыгнуть из груди, и тогда мне больше всего хочется, чтобы ты всегда была такой. Но когда я ложусь спать, то часто во сне меня преследует какой-то шепот, твердящий, что ты – грешница и заслуживаешь смерти. Когда же я представляю себе, что ты мертва и лежишь в земле, глаза мои застилают слезы, а сердце разрывается, тело становится тяжелее свинца, и мне кажется, что со мной все кончено: я одинок, мне страшно. Мама, может быть, я сумасшедший? Почему я даже не могу любить без уверенности, что любовь будет длиться вечно? Почему я не могу забыть о том, что ты совершаешь грех? Я так надеялся на Мелоди. Она была прекрасна, но потом стала безобразной и толстой. Вечно ныла и надоедала мне жалобами на мой дом. Даже Синди оценила, как я обставил дом, и была благодарна мне. Я возил Мелоди в лучшие рестораны, в театр и кино, чтобы она и думать забыла о Джори. Но она не желала. Она вечно твердит о балете и о том, как он много значит для нее. И только когда мне это надоело, я понял, что был для нее просто мужчиной, замещающим Джори, – на самом деле она не любила меня. Она использовала меня только для того, чтобы забыть свою потерю. А теперь она вовсе не похожа на ту девушку, которую я когда-то полюбил. Она хочет жалости, а не любви. Она просто воспользовалась моей любовью, поэтому я даже смотреть на нее не могу.
Вздохнув, он продолжил так тихо, что я едва слышала:
– Когда я гляжу на эту шалопайку Синди, я думаю, что когда-то ты выглядела, как она сейчас. И тогда я догадываюсь, почему Крис влюбился в тебя. За это я еще больше ее ненавижу. Она дразнит меня, ты знаешь это. Ее вид заставляет меня думать о пороке, о том грехе родственной любви, в который впали вы с Крисом. Она разгуливает в своей спальне в одном бикини. А ведь ей хорошо известно, что я проверяю все комнаты, перед тем как лечь спать. Сегодня, например, на ней была такая прозрачная ночная рубашка, что она не скрывала практически ничего. Но она даже не смутилась, встретив меня в таком виде, и позволила себя разглядывать. Джоэл говорит, что она просто потаскуха.
– Тогда не заходи к ней в комнаты, – сказала я, стараясь сохранить спокойствие. – Если не хочешь видеть то, что тебе неприятно, старайся не видеть. А Джоэл – ограниченный, глупый старик. Поколение Синди, Барт, не привыкло к нашим условностям. Они все ходят полуголые. Но ты совершенно прав: она не должна демонстрировать всем свое тело. Я поговорю с ней об этом утром. Ты уверен, что она намеренно выставляла свою наготу?
– А ты сама разве не делала этого намеренно? – мрачно произнес он. – Запертая на чердаке с Крисом, разве ты не показывала ему намеренно свое тело?
Что я могла ответить, чтобы он понял? Он никогда бы не понял.
– Мы все хотим прожить жизнь достойно, Барт. Все это было так давно, что я не хочу даже вспоминать. Я стараюсь забыть. Мне хотелось бы думать, что Крис – мой муж, и не вспоминать, что он мой брат. Нам нельзя было иметь общих детей. Разве это недостаточное наказание? Ты не находишь, что стоит нас хоть чуточку пожалеть?
Но Барт покачал головой, и его глаза потемнели.
– Уходи. Ты опять приводишь всякие доводы себе в оправдание. А я снова чувствую ту гадость, которую ощутил, когда все узнал про вас. Я тогда был подростком, и мне необходимо было чувствовать себя и мир чистыми и цельными. Мне и сейчас это необходимо. Именно поэтому я без конца принимаю душ, бреюсь, приказываю слугам убирать, чистить, пылесосить каждый день. Я все время стараюсь отчистить ту грязь, которой ты и Крис запачкали мою жизнь, – и не могу!
Даже в объятиях Криса я не могла найти успокоения. Сон не приходил. Наконец я задремала. И тут же вскочила, услышав отдаленные крики. Второй раз за ночь выскочив из постели, я побежала в ту сторону, откуда они раздавались.
По полу длинного коридора ползла Мелоди, а я в растерянности смотрела на нее. На ней была белая ночная рубашка, снизу, как мне показалось, отороченная неровными красными полосами. Она ползла и стонала, а мне чудилось, что я все еще сплю. Длинные волосы ее были всклокочены, на лбу выступили капли пота, а за ней тянулся по полу кровавый след!
Она безумным взором взглянула на меня и, узнав, простонала:
– Кэти, у меня начались роды…
Она закричала, затем ее глаза медленно-медленно закатились, и она потеряла сознание.
Я кинулась к Крису, потрясла его за плечо. Он проснулся, потер сонные глаза.
– Мелоди! – прокричала я. – У нее начались роды! А сейчас она лежит на полу в холле, вся в крови!
– Не волнуйся, – успокоил он меня, выскакивая из постели и надевая халат. – Первые роды проходят медленно, иногда даже слишком.
Однако у него в глазах было беспокойство, будто он мысленно подсчитывал, сколько времени уже прошло с начала родов.
– У меня в чемоданчике есть все, что надо. – И он начал собирать одеяла, чистые простыни, полотенца.
У него все еще был цел тот чемоданчик с медицинским инструментом, который он получил по окончании медицинского колледжа. Он хранил его все годы, как святыню.
– Если у нее кровотечение, как ты говоришь, значит нет времени на то, чтобы ехать в больницу. Теперь все, что требуется от тебя, – это вскипятить воду. Во всех фильмах акушеры требуют кипяченой горячей воды.
– Мы не в кино, Крис! – нетерпеливо закричала я, полагая, что он просто хочет устранить меня.
Мы почти бегом дошли до Мелоди, и он наклонился над нею.
– Я знаю. Но я был бы рад, если бы ты сделала еще что-нибудь, кроме того, чтобы бегать здесь и кричать. Отойди, Кэтрин, – уже почти грубо приказал он.
Он поднял Мелоди, и в его руках она казалась легче перышка, хотя ее живот возвышался как гора. Войдя в ее комнату, он уложил Мелоди на кровать, подсунул под нее подушки и попросил меня принести побольше полотенец и простыней.
– Двигайся, Кэтрин, двигайся! Положение ребенка говорит о том, что роды идут. Головка опустилась, и он продвигается вперед. Беги, Кэтрин! Мне надо простерилизовать некоторые инструменты. Неужели, черт побери, нельзя было сказать мне, что у нее начались схватки? Пока мы все веселились и радовались подаркам, она испытывала страдания. И ничего никому не сказала. Что, черт возьми, происходит со всеми в этом доме? Все, что нужно было, – это предупредить нас!
Еще до того, как он закончил эту тираду, предназначенную больше для себя самого, чем для меня, я уже летела по коридору, затем вниз по лестнице – на кухню, чтобы поставить на огонь чайник. И все время с беспокойством думала о том, что Мелоди, скорее всего, хотела этим наказать себя и нас. А может быть, она даже желала смерти своему ребенку, чтобы не возвращаться в Нью-Йорк с мужем-паралитиком и ребенком, по существу лишенным отца.
Когда глядишь непрерывно на чайник, он никак не закипает. Тысячи ужасных мыслей пронеслись у меня в мозгу, пока я глядела на воду, ожидая появления хоть единого пузырька. Что там делает Крис? Может быть, разбудить Джори и сказать ему? Почему Мелоди так поступила? Может быть, она – человек, схожий с Бартом, и сама себе придумывает наказание за грехи? Прошел, наверное, целый час, и наконец вода закипела. С испускающим пар чайником в руках я поднялась по лестнице, потом снова спустилась вниз, пока воды не стало достаточно.
Крис устроил Мелоди в полусидячем положении, подложив ей под спину подушки. Ноги ее были широко раздвинуты, под колени тоже были подложены подушки. Кровь текла из нее. Крис положил вокруг Мелоди полотенца, простыни и все, что мог собрать, чтобы промокать кровь.
– Я не могу остановить кровотечение, – озабоченно проговорил он. – Меня пугает мысль, что ребенок может захлебнуться кровью. Кэти, – кивнул он мне, – надень резиновые перчатки и возьми в моем чемоданчике щипцы. Будешь извлекать из кипятка и подавать мне инструменты, когда я тебе скажу.
Я кивнула, страшно испуганная тем, что не вспомню названий инструментов, потому что много лет прошло с тех пор, как Крис называл мне их.
– Просыпайся, Мелоди. – Крис слегка похлопал ее по щекам. – Мне нужна твоя помощь. – Он обратился ко мне: – Кэти, намочи тряпку в холодной воде. Положи ей на лоб, чтобы она очнулась и смогла тужиться: надо поскорее выдавить ребенка наружу.
Действительно, как только я положила ей на лоб холодную тряпку, Мелоди вернулась в реальность, наполненную болью, и начала яростно отталкивать Криса, стремясь закрыть свою наготу.
– Не дерись со мной, – по-отцовски ласково проговорил он. – Твой ребенок почти уже родился, Мелоди. Но ты должна натужиться и дышать глубоко. Если ты будешь натягивать на себя простыни, я не смогу видеть, что я делаю.
Все еще вскрикивая, она пыталась теперь следовать приказам Криса. Пот стекал по ее лицу и смачивал волосы и грудь. Ночная рубашка, задранная до пояса, вскоре намокла.
– Помоги ей, Кэти, – приказал Крис, манипулируя каким-то инструментом, как я полагала – щипцами.
Я наложила руки на то место, которое он указал, и стала давить.
– Ну пожалуйста, милая, – прошептала я умоляюще, когда она перестала на минуту кричать и могла услышать. – Ты должна помочь. Именно сейчас твой ребенок хочет выйти наружу и борется за свою жизнь.
Ее дикий взгляд, полный боли и страха, не воспринимал реальность.
– Я умираю! – завопила она, перед тем как в решающий момент закрыть глаза, сделать глубокий вдох и, с моей помощью, поднатужиться сильнее.
– Ты прекрасно все делаешь, Мелоди, – воодушевлял ее Крис. – Еще одна потуга, и я смогу увидеть головку ребенка.
Обливаясь потом, держась за мои руки и отчаянно зажмурившись, Мелоди сделала последнее усилие.
– Молодец! Ты все делаешь прекрасно… Я уже вижу головку, – бросив на меня гордый взгляд, счастливым тоном заключил Крис.
В этот момент глаза Мелоди вновь закатились, голова склонилась набок, она вновь была в обмороке.
– Все в порядке, – успокоил меня Крис, взглянув в лицо Мелоди. – Она хорошо потрудилась, и теперь я могу сделать свою часть работы. Она прошла через самое трудное и может отдохнуть. Я было думал, что придется накладывать щипцы, но в них нет необходимости.
Уверенными, осторожными движениями рук он вошел в родовой канал и извлек крошечного ребенка, которого передал мне. Я держала этот маленький красный комочек и смотрела на него в немом благоговении: это был сын Джори! Он морщил личико размером с яблоко, колотил воздух крошечными кулачками, сучил невероятно маленькими ножками, приготавливаясь к первому крику, пока Крис обрезал пуповину и завязывал ее. Младенец уже захватил мое сердце всепоглощающей любовью, не успев еще крикнуть. Этот замечательный ребенок, мой внук, родился от любви моего сына к его жене. Я глядела на него со слезами восхищения, мое сердце билось от радости за Джори, а Крис в это время трудился над Мелоди, извлекая из нее то, что, как я полагала, было плацентой.
Я вновь взглянула на крошечного, худенького, похожего на куклу ребенка, который был рожден от союза двух сердец и их любви к балету… Возможно, он даже слышал балетную музыку, когда был зачат. Я прижала младенца к своему сердцу, думая о том, что это наилучший образ Божий на земле, созданный по подобию Божьему: красивее, чем дерево, очаровательнее цветка, это – человек. Как и сын Божий, он рожден почти на Рождество. Мой внук!
– Крис, он такой маленький. Он выживет?
– Без сомнения, – отвлеченным, занятым тоном ответил он, продолжая хлопотать над Мелоди. Отчего-то он был нахмурен и озабочен. – Почему бы тебе, Кэти, не взять весы и не взвесить его? Потом, если сможешь, искупай его в теплой воде. Он почувствует себя намного лучше. Используй тот раствор, что я приготовил, вылей его в голубую миску; промой этим раствором его глазки, а тем, что в розовой миске, – ушки и рот. Здесь где-то должны быть подгузники и пеленки. Его надо держать в тепле.
– Да, все в ее шкафу, – ответила я на ходу, поспешив в ближайшую ванную с младенцем на руке, где я налила раствор в миску. – Она уже давно приготовила все для маленького.
Я была так возбуждена, воодушевлена; мне хотелось немедленно пойти к Джори и показать ему его сына. Я вздохнула, подумав о том, что это будет его единственное и последнее дитя. Да, его шансы стать отцом еще раз крайне малы. Какое счастье, что Бог даровал ему этого ребенка!
Он был такой хрупкий, с легким белесым пушком на голове, этот мальчик. Его розовый ротик делал сосательные движения, а глазки пытались приоткрыться, хотя были еще склеены. Несмотря на то что он еще был покрыт родовой слизью, он показался мне таким прекрасным, что я не могла оторвать от него глаз.
Маленький прекрасный человечек. Милый нежный мальчик, рожденный на счастье моему Джори. Я хотела разглядеть цвет его глаз, но он держал их крепко закрытыми.
Я так нервничала, как будто у меня никогда не было собственных сыновей. Этот был явно недоношен и выглядел таким хрупким. Мои оба родились в срок и сразу же поступили в опытные руки нянек.
– Спеленай его потуже, – напомнил Крис из другой комнаты. – И обязательно проведи пальцем внутри рта, чтобы там не осталось сгустков крови и слизи. Новорожденные могут задохнуться, если что-то попадет им в рот.
Отчаянные крики ребенка, вероятно, означали его тоску по знакомому теплу матери, по жидкой внутриутробной среде. Как только я погрузила его в теплую воду, он перестал плакать и, казалось, заснул. Но даже во сне его крошечные, как у куклы, ладошки пытались найти на ощупь мать и ее теплую грудь.
Тут, к своему изумлению, я услышала еще один детский крик!
Быстро обернув ребенка в пушистое полотенце, я поспешила в спальню и увидела, что Крис склонился над вторым ребенком.
Крис взглянул на меня недоуменным взглядом:
– Девочка. Белые волосики, голубые глазки. Я лично говорил с ее врачом, но он ничего не сказал мне о том, что прослушивается двойное сердцебиение. Иногда так случается, когда один ребенок располагается позади другого, но все же это странно… – Он переменил тему: – Близнецы обычно меньше весом и размером, чем другие дети, и их малый вес плюс двойное давление помогают им быстрее появиться на свет, чем единственному ребенку. Так что Мелоди в этом смысле повезло…
– О… – только и смогла выговорить я, беря свободной рукой девочку и рассматривая ее.
Я тотчас же узнала, кто они! Это Кэрри и Кори, вновь рожденные на свет.
– Крис, как это чудесно, как неправдоподобно чудесно! – засмеялась я от счастья, но через секунду умолкла и загрустила при воспоминании о моих горячо любимых близнецах – сестре и брате. В воображении я все еще видела их бегающими по двору в Гладстоне, играющими среди жалких искусственных цветов на чердаке. – Те же близнецы…
Крис взглянул на меня; его резиновые перчатки были в крови.
– Нет, Кэти, – твердо сказал он. – Это не те же близнецы, еще раз рожденные. Помни это. Тогда первой родилась Кэрри, а теперь – мальчик. Это не те обреченные на несчастье дети. Этих близнецов ждет прекрасное будущее. И не можешь ли ты перестать просто глазеть и начать что-нибудь делать? Девочку тоже надо искупать, мальчику подложить подгузники, чтобы он не успел вымочить все на свете.
Дети были крошечные и скользкие, обращаться с ними было нелегко. И все же я была невероятно, ошеломляюще счастлива. Несмотря на то что сказал Крис, я все равно считала, что эти дети – Кэрри и Кори, рожденные вновь для того, чтобы прожить жизнь, которую им задолжала судьба, жизнь, которую отняли у них алчность и эгоизм.
– И не волнуйтесь, – шептала я, целуя каждую красную щечку и каждую крохотную ладошку. – Ваша бабушка сделает все, чтобы вы были счастливы. Не важно, что мне придется претерпеть, но я положу все силы для того, чтобы у вас было все, чего лишены были Кэрри и Кори.
Я взглянула в спальню, где Мелоди вот-вот готова была очнуться от обморока.
Подошел Крис и сказал, чтобы я устроила для Мелоди хорошую ванну и помыла ее губкой с мылом. Он взял у меня близнецов, чтобы хорошенько осмотреть их.
Я вымыла Мелоди и уже одела ее в новую рубашку, когда она окончательно очнулась и взглянула на меня пустыми, ничего не понимающими глазами.
– Все прошло? – спросила она слабым, бесконечно усталым голосом.
Я взяла ее щетку для волос и попыталась расчесать влажные спутанные волосы.
– Да, милая, все позади. Ты родила.
– Кого? Мальчика? – Впервые за много дней у нее в глазах была надежда.
– Да, милая. Мальчика… и девочку. Ты родила прекрасных близнецов.
Ее глаза стали огромными, темными, полными тревоги; казалось, она опять упадет в обморок.
– Они прекрасны, Мелоди! В них все – полное совершенство.
Она все так же тревожно и изумленно глядела на меня, пока я не поспешила принести ей близнецов.
Она взглянула на них с откровенным изумлением – и наконец слабо улыбнулась:
– Ах, они хорошенькие… Но я думала, будет темненький, как Джори.
Я положила близнецов ей на руки. Она глядела на них так, как будто не верила в реальность происходящего.
– Двое, – прошептала она, и снова: – Двое…
Ее взгляд застыл где-то в пространстве.
– Двое. Давно я говорила Джори, что когда у нас будет двое детей, тогда мы остановимся. Я хотела мальчика и девочку… но не близнецов. А теперь я буду им и матерью, и отцом – двум сразу! Близнецы! Нет, это несправедливо, несправедливо!
Я мягко погладила ее по волосам:
– Милая, это так Бог наградил вас с Джори – мальчиком и девочкой сразу, и тебе не надо проходить через это дважды. Ты не одна, мы все будем помогать тебе. Мы наймем лучших нянек и бонн. Ты и твои дети ни в чем не будете нуждаться.
Надежда озарила ее взгляд, и она закрыла глаза.
– Я устала, Кэти, очень устала. Я думаю, в самом деле хорошо, что у нас есть и мальчик, и девочка, в особенности сейчас, когда Джори не сможет больше иметь детей. Я надеюсь, это его приободрит после того, что он потерял.
Потом она заснула глубоким сном, а я продолжала расчесывать ее волосы. Когда-то они были так красивы, а теперь спадали безжизненными слипшимися прядями. Надо будет вымыть их, чтобы Джори вновь увидел ту же привлекательную девушку, на которой женился когда-то. Я собиралась воссоединить их, чего бы мне это ни стоило.
Крис подошел и взял близнецов из моих рук:
– Оставь ее, Кэти. Она очень устала. Вымоешь ей голову завтра.
– Я что, сказала это вслух? Я только подумала…
– Ты только подумала, но в твоих глазах все мысли читаются достаточно ясно. Я знаю, ты полагаешь, что вымытая голова – это средство от всех видов депрессии.
Поцеловав и обняв его, я оставила их с Мелоди и пошла разбудить Джори.
Он проснулся, потер глаза, посмотрел, прищурившись, на меня:
– Что случилось? Какая еще беда?
– Никакой беды на этот раз, милый.
Я стояла и улыбалась. Должно быть, Джори подумал, что я потеряла рассудок. Он озабоченно поднялся на локтях и поглядел на меня с недоумением.
– Я приготовила для тебя еще несколько подарков, Джори, любовь моя!
– Мам, разве не могут подарки подождать до утра?
– Нет, только не эти. Ты стал отцом, Джори! – Я засмеялась и обняла его. – Ах, Джори, Бог милостив. Вспомни: когда вы с Мелоди планировали семью, вы решили, что родите двоих детей. Ты хотел сначала мальчика, потом – девочку. Так вот: как особый подарок, посланный тебе прямо с Небес, у тебя теперь двое детей – мальчик и девочка! Близнецы!
Читать бесплатно другие книги:
