Семена прошлого Эндрюс Вирджиния Клео

Я раскрыла глаза от изумления:

– Твоя вина? Это был несчастный случай, при чем тут ты!

Она начала говорить быстро, на одном дыхании:

– Вы не можете понять! Вы не знаете, отчего мне так тяжело, отчего я так веду себя! Меня преследует моя вина. И все из-за того, что мы в этом проклятом доме! Джори не хотел ребенка. Перед нашей свадьбой он заставил меня пообещать ему, что мы заведем ребенка не ранее чем лет через десять после того, как достигнем расцвета в балете, но я нарушила свое слово и перестала принимать противозачаточное. Мне хотелось завести первенца до тридцати лет. Я решила, что после зачатия Джори уже не захочет аборта. Но когда я рассказала ему, он пришел в ярость! Он потребовал, чтобы я сделала аборт.

– Неужели это правда… – Я была шокирована: оказывается, я не все знала о Джори.

– Не обвиняйте его: это была лишь моя вина. Балет – его мир, – продолжала Мелоди, задыхаясь. – Мне не следовало так поступать. Я оправдалась тем, что забыла. Начиная с первого дня нашей совместной жизни я всегда ощущала, что на первом месте у него балет, а я уже потом. Он никогда не лгал мне, он любит меня. Из-за моей беременности мы отменили свой тур; мы приехали сюда… и вот что из этого вышло! Это несправедливо, Кэти, это несправедливо! Если бы не ребенок, мы сейчас были бы в Лондоне. Он стоял бы на сцене, раскланиваясь, принимая аплодисменты и цветы, он делал бы то, для чего был рожден. Я обманула его, я вызвала этот несчастный случай, и что теперь ему делать, что?! Чем могу я возместить то, что украла у него?

Она дрожала с головы до ног. Что я могла ей ответить? От боли за них обоих я закусила губу. Все, что произошло, было так похоже на нашу с Джулианом судьбу, потому что я косвенно была виновна в его смерти, оставив его, бросив его в Испании, – и это привело к его концу. Я также никогда сознательно не желала причинить вред, лишь делала то, что считала правильным, – точно так же поступила и Мелоди, и это привело к трагедии.

Кто и когда подсчитывает погубленные цветы, когда пропалывает цветник? Я тряхнула головой, стараясь забыть о прошлом и сосредоточиться на настоящем.

– Мелоди, Джори сейчас в таком же шоке, как и ты, даже более, чем ты, и этому есть причины. Ты не должна себя ни в чем винить. Уверяю тебя, он счастлив тем, что ты вынашиваешь ребенка. Множество мужчин протестуют при самой мысли о будущем ребенке, но едва увидят свое творение, как они уже полностью завоеваны этим ребенком. Джори лежит сейчас и думает о вашей судьбе и вашем браке: есть ли у него будущее? Это ему сейчас хуже всего, ведь его постигло несчастье. Он поставлен лицом к лицу со множеством мелких и крупных проблем: он не может сесть, когда ему того хочется; он не может ходить, гулять по траве и даже просто принять самостоятельно ванну. Все, что прежде само собой разумелось, теперь станет для него очень сложным. А представь, каково это для такого подвижного, красивого и гордого человека, как Джори. Он думает, что будет тебе обузой. Это страшный удар по его самолюбию. Но послушай: сегодня днем, когда я навещала его, он сказал мне, что постарается повеселеть и вылезти из депрессии. Он сделает это, будь уверена! И может быть, только потому, что ты приезжаешь к нему и просто сидишь возле его кровати. Каждый раз, навещая его, вновь и вновь уверяй его в своей любви.

Но почему она мягко оттолкнула мои руки и отвернулась? Я смотрела, как она смахивает рукой слезы, сморкается и пытается перестать плакать. Сделав над собой усилие, она вновь заговорила:

– Я не знаю отчего, но у меня бывают по ночам кошмары. Я вскакиваю в испуге, думая, что произошло еще более страшное событие. Все дело в этом доме: в нем что-то зловещее. Когда вы все разъезжаетесь, Барт в своем офисе, Джоэл молится в этой уродливой комнате без мебели, я лежу на кровати и слышу, как весь дом перешептывается сам с собой. Я слышу, будто ветер произносит мое имя. Я слышу, как скрипит за моей дверью пол, вскакиваю и бегу, чтобы посмотреть, кто там, но за дверью никого нет. Может, это плод моего воображения, но ведь и вы, Кэти, иногда слышите что-то нереальное. Может, я схожу с ума? Я правда схожу с ума, Кэти?

– Ах, Мелоди, – проговорила я, пытаясь вновь привлечь ее к себе, но она отодвинулась на дальний край софы.

– Кэти, отчего этот дом такой? – спросила она.

– Какой? – Я попыталась скрыть смущение.

– Не такой, как другие дома. – И она в страхе посмотрела на дверь, ведущую в холл. – Разве вы не чувствуете? Разве не слышите? Разве не ощущаете, что этот дом дышит, как будто живет собственной жизнью?

Глаза мои непроизвольно расширились от страха. Из моей комфортной комнатки будто выветрился весь уют. Но из спальни доносилось ровное дыхание Криса.

Мелоди, обычно молчаливая и замкнутая, заговорила на одном дыхании дальше:

– Я чувствую, что этот дом использует населяющих его людей, как вампир, выпивающий жизненные силы из жертв, чтобы его собственная жизнь продолжалась вечно. Я бы не хотела, чтобы его отреставрировали. Он лишь по своей отделке новый, а на самом деле ему несколько веков. Когда я поднимаюсь или спускаюсь по этой старой лестнице в холле, мне мерещатся призраки.

Леденящий страх сжал мне сердце.

Каждое слово, которое она сказала, было ужасной, пугающей правдой. Я ощущала, как дышит этот дом! Я попыталась вернуться к реальности.

– Послушай, Мелоди. Барт был еще маленьким мальчиком, когда моя мать распорядилась отстроить заново этот дом на месте старого. Перед самой ее смертью он был почти закончен, только оставалось отделать его изнутри. Когда она умерла, было прочитано ее завещание, по которому она оставляла дом Барту. До совершеннолетия Барта его доверенным лицом был Крис. Мы с ним решили, что будет пустой тратой денег не довести строительство до конца. Мы не стали делать собственный проект внутренней отделки, пока Барт не распорядится сам. Он приехал сюда на каникулах и распорядился, чтобы все было отделано так, как оно существовало в прежние дни. Но ты права: я тоже не желала бы, чтобы этот дом поднимался из руин…

– Может быть, ваша мать, Кэти, знала, что нужно Барту для уверенности в жизни? Разве вы не замечаете, как он изменился? Это совсем не тот мальчик, который прятался за деревьями и ползал по парку, подслушивая. Он теперь – хозяин, и он ощущает себя здесь хозяином. Я бы назвала его королем здешних гор, потому что он так сказочно богат…

Пока еще нет, пока нет, успокаивала я себя. Однако ее торопливые, сбивчивые слова беспокоили меня. Мне не хотелось видеть Барта этаким средневековым владыкой. Но она продолжала:

– Барт счастлив, Кэти, он чрезвычайно везуч и счастлив. Он говорит мне, что ему жаль Джори. Но сам все время звонит юристам и торопит их, чтобы они подняли и перечитали завещание. Те оправдывают свою медлительность тем, что Джори в больнице, а для обнародования завещания нужно присутствие всех родственников. Завещание будет прочитано в офисе Барта.

– Откуда тебе все известно о делах Барта? – изумилась я.

Я вдруг что-то заподозрила. Она столько времени провела в этом доме наедине с Бартом и Джоэлом, который и не показывается из своей домашней «часовни».

Джоэл был бы удовлетворен, если бы Джори был вообще уничтожен: ведь это, по его мнению, принесло бы удовольствие Барту. В глазах Джоэла танцор балета был худшим из грешников, показывающим принародно свое тело, танцующим на потребу богатых грешниц… Я пристально взглянула на Мелоди:

– Ты много времени проводила за разговорами с Бартом?

Она внезапно быстро встала:

– Кэти, я устала. Я и так наговорила много лишнего. Скажите, у беременных всегда такие ужасные сны? Вам тоже снились кошмары? Я очень боюсь, что ребенок родится ненормальным, ведь я так много плакала из-за Джори.

Я, конечно, как могла утешила ее, хотя внутри у меня все стонало и дрожало. Всю оставшуюся ночь я ворочалась и вздрагивала от собственных кошмаров рядом с Крисом, пока он не проснулся и не попросил меня дать ему чуть-чуть поспать. Я обвила его руками, вцепилась в него, как в спасательный круг в жестоком море Фоксворт-холла, как я всегда хваталась в своей жизни за спасительную соломинку.

Возвращение

Наконец-то отделка комнат Джори была закончена. Все здесь было спланировано так, чтобы ему было удобно, комфортно, а также приспособлено для занятий. Мелоди стояла рядом со мной, наблюдая, как заканчиваются отделочные работы; мы обсуждали, как сделать комнаты более веселыми и яркими.

– Джори любит краски и свет, в противоположность мнению, что сумрак делает обстановку богаче, – объясняла Мелоди со странным блеском в глазах.

Я поняла, что она имеет в виду мнение Барта. И вновь у меня возникла мысль, часто ли и насколько тесно они общаются с Бартом. О чем они могут говорить вдвоем? И что делать?..

Я видела жадный блеск в глазах Барта при взгляде на Мелоди. Самый подходящий шанс для Барта наступил сейчас, когда Джори далеко, да и бессилен, а Мелоди нуждается в мужчине. Но я тут же ухватилась за спасительную мысль: ведь Мелоди презирает Барта. Поговорить с ним с тоски – может быть, но остальное вряд ли.

– Скажи мне, чем еще помочь, – спросила я, стремясь занять ее, чтобы она почувствовала себя необходимой.

В ответ она впервые за долгое время улыбнулась счастливой улыбкой:

– Вы можете помочь мне застелить постель новым бельем, которое я заказала.

И она раскрыла пластиковую упаковку, при движении качнув налившимися грудями. Она еще ходила в джинсах, но живот уже начинал проступать.

За нее я переживала почти так же сильно, как и за Джори. Беременная женщина должна больше есть, пить молоко и принимать витамины, а у Мелоди такая жестокая депрессия. Она с головой ушла в несчастье, случившееся с Джори. Я желала этого, не скрою, однако сочувствие как-то слишком быстро овладело ею и от этого казалось фальшивым. Но тут же появилось объяснение и ее улыбке, и настроению.

– Кэти, Джори поправится и снова будет танцевать. Я видела сон, а мои сны всегда вещие.

Теперь она пытается сделать то, что и я в первые дни после несчастья, – убедит себя, что все будет как прежде, и на этом самообмане построит жизнь и свою и Джори.

Я начала было говорить, но тут в холле послышались тяжелые шаги Барта. Войдя, он сразу посмотрел на стену, которая была выкрашена белым, чтобы в дальнейшем изобразить на ней морской берег. Сразу стало ясно, что он недоволен произведенными изменениями.

– Мы сделали это для Джори, – попробовала я предупредить его возражения, в то время как Мелоди стояла как маленький ребенок, застигнутый на месте преступления. – Я знаю, что тебе хочется видеть брата счастливым, а Джори очень любит море, песок, чаек и серфинг. Поэтому на этой стене мы решили изобразить все это, чтобы напоминать, что жизнь не окончена и все это с ним. Небо наверху, внизу берег и море. Надо, чтобы он не скучал. Я уверена, Барт, что ты захочешь поучаствовать в судьбе брата.

Но Барт смотрел на Мелоди, почти не слушая меня. Не пряча глаз, он перевел взгляд с ее груди на округлый живот.

– Мелоди, тебе следовало бы прийти ко мне и спросить разрешения на все это, потому что именно я оплачиваю счета, – проговорил он, обращаясь исключительно к ней, как будто меня тут не было вовсе.

– Ах, нет-нет, – запротестовала Мелоди. – У нас с Джори есть собственные деньги, и мы оплатим все эти переоборудования… Я надеюсь, ты не станешь возражать, если тебе дорог твой брат.

– Тебе не надо ни о чем беспокоиться, – с неожиданной теплотой проговорил вдруг Барт. – Как только вернется Джори, юрист зачтет нам полное завещание, и тогда я узнаю, каково мое состояние. Я не в силах дождаться этого дня.

– Барт, – вмешалась я, встав между ним и Мелоди, – ты прекрасно знаешь условия завещания и то, отчего оно не было полностью зачитано ранее.

Барт обошел меня, чтобы вновь встретиться взглядом с огромными печальными глазами Мелоди. Он желал разговаривать только с ней и обращался к ней:

– Тебе стоит только заикнуться – сейчас же будет все, что потребуется. Вы с Джори можете оставаться здесь столько, сколько захотите.

Они стояли и пристально смотрели друг на друга, затем Барт нежно и властно сказал:

– Не волнуйся, Мелоди. Если захотите, для вас с Джори этот дом станет вашим навсегда. Мне все равно, как вы перекрасили эти комнаты. Я хочу, чтобы Джори чувствовал здесь себя счастливо и комфортно.

Было ли это сказано, чтобы успокоить меня или чтобы произвести впечатление на Мелоди? И отчего вдруг Мелоди вспыхнула и опустила глаза?

В моей памяти всплыли воспоминания о давнем рассказе Синди. Страховка гостей… на случай несчастья. Мокрый песок… Песок… Ненадежные колонны из папье-маше, из которых он высыпался… Я вспоминала Барта в его семь, восемь, девять лет…

«Если бы у меня были такие же красивые ноги, как у Джори. Если бы я умел бегать и танцевать, как Джори. Стану высоким, стану большим, стану сильнее, чем Джори. Когда-нибудь. Когда-то это будет».

Все эти навязчивые мечтания Барта, которые говорились столько раз, что я перестала их замечать… И Барт вырос.

«Кто будет так любить меня, как Мелоди любит Джори? Никто? Никто».

Я тряхнула головой, чтобы отбросить навязчивые, отвратительные подозрения. Просто маленькому мальчику очень хотелось походить на своего старшего, более талантливого брата.

Но зачем эти многозначительные взгляды, бросаемые на Мелоди? Она подняла голубые глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, отвела их, вновь вспыхнула, сложила руки в балетную позицию, ноги красиво выставлены, как на сцене перед началом акта. Мелоди играет – она на сцене.

Барт ушел, шагая спокойно и уверенно, как не шагал тогда, когда был мальчиком. Меня охватила жалость к нему: ведь даже для того, чтобы убедиться, что он сам способен координированно двигаться, ему надо было выйти из тени Джори. Я вздохнула и решила думать только о настоящем: что еще надо сделать, чтобы Джори мог спокойно выздоравливать и с комфортом начать новую для него жизнь.

Большой цветной телевизор с дистанционным управлением стоял напротив его кровати. На окне была сделана электроуправляемая драпировка, чтобы Джори мог задергивать и раздергивать ее в нужный момент. Рядом с кроватью стоял стереопроигрыватель, а книжная полка находилась в изголовье кровати. Кровать была сконструирована таким образом, что ее можно было превращать в кресло и поворачивать в любую сторону.

Мы с Мелоди сломали голову, чтобы предусмотреть все, что могло бы облегчить жизнь Джори. Дело было только за тем, чтобы он нашел себе занятие, способное поглотить его энергию и разбудить дремлющие в нем природные дарования.

Когда-то давно я начала читать книги по психологии: то была моя тщетная попытка помочь Барту. Теперь я готовилась помочь Джори с его неуемным темпераментом, с его психологией борца и победителя.

Была в комнате даже балетная стойка – молчаливое напоминание Джори о том, что когда-нибудь он должен встать, хотя бы даже и в корсете. Я вздохнула при мысли о моем красивом, грациозном сыне, передвигающемся, как стреноженная лошадь, и по лицу моему покатились слезы. Я быстро стерла их, чтобы не заметила Мелоди.

Вскоре Мелоди отпросилась полежать и отдохнуть. Я закончила приготовления в комнате и пошла взглянуть еще раз на спуски для Джори – они вели на террасу и в сад. Все, кажется, было предусмотрено, чтобы Джори не оказался запертым лишь в своих комнатах. Был также заново запущен лифт, который когда-то устроили для подъема продуктов в кладовую.

* * *

И вот пришел тот день, когда Джори отпустили из больницы домой. Он все еще был в гипсе, однако мог уже есть и пить сидя, он набрал часть потерянного веса, и лицо его стало более здорового цвета. Когда его поднимали в лифте на носилках, сердце мое было готово разорваться от этого зрелища. Когда-то он одолевал лестницу через три ступени. Я видела, как обернулся он на знакомую лестницу, будто мысленно посылал туда свою душу.

Но… Джори пригляделся к заново оборудованным мебелью, покрашенным в яркие цвета комнатам – и улыбнулся.

– Как великолепно вы все сделали! Мое любимое сочетание цветов: белое с голубым. Вы подарили мне морской берег!.. Я почти ощущаю запах моря, слышу чаек… Удивительно, что могут сделать с человеком цвет и живопись.

Мелоди стояла возле высокой узкой кровати, которой он должен был пользоваться, пока не снимут гипс, но старалась не встречаться с Джори взглядом.

– Спасибо тебе за одобрение, Джори, – сказала она. – Мы все очень старались.

Он посмотрел на нее, и его голубые глаза потемнели. Он что-то почувствовал, да и я это ощутила. Задумчиво поджав губы, он взглянул в окно.

Я немедленно протянула ему коробку, приготовленную как раз на такой случай неловкого молчания:

– Это тебе на первое время, пока ты привязан к кровати.

Чтобы разрядить обстановку, Джори с напускным интересом стал трясти коробку:

– Что это? Надувной слон? Непотопляемая доска для серфинга?

Я в ответ взъерошила ему волосы, обняла и поцеловала, приказав открыть коробку. Я умирала от любопытства: как он воспримет мой подарок, который совершил путешествие сюда из Новой Англии.

В коробке оказались изящно упакованные тоненькие мачты, леска для корабельных снастей, другие составные части деревянной игрушки.

– Модель клипера, – угадал Джори, разглядывая все это с восхищением и недоумением одновременно. – Мам, но здесь десять страниц инструкций! Модель так сложна, что лучшая часть моей жизни уйдет на ее сборку. Ну а если я ее все же соберу – что потом?

– Что потом? Мой сын, когда ты ее закончишь, это будет замечательный подарок для твоего сына, который к тому времени появится на свет. – Я говорила с большой уверенностью в его способности и желании собрать эту модель. – Ведь у тебя хорошие руки, наметанный на мелочи глаз, сметливый ум и много решимости.

Смеясь, он откинулся на подушки: он уже устал. Закрыл глаза:

– Ну хорошо, уговорила. Я начну, но я не мастерил ничего с тех детских лет, когда склеил аэроплан.

Да, я помнила этот аэроплан. Барт, который умел разрушить все, был взбешен способностью Джори сделать какую-либо вещь.

– Мама… Я устал. Дайте мне поспать, перед тем как придут читать завещание. Иначе не знаю, выдержу ли я весь восторг по поводу принятия Бартом наследства.

Как раз в этот момент вошел Барт. Джори скорее почувствовал, чем услышал, его присутствие и открыл глаза. Две пары таких разных глаз встретились с вызовом, будто на дуэли, – наступило молчание, длившееся так долго, что я услышала стук собственного сердца. Часы за моей спиной, казалось, тикали невыносимо громко, и неожиданно громким было дыхание Мелоди. Наконец она начала переставлять цветы в вазе – лишь бы чем-то заняться.

А молчаливая дуэль продолжалась, хотя единственное, что надо было сделать Барту, – поздороваться с братом, которого он всего раз навестил в больнице. Но Барт, по-видимому, собирался выиграть этот поединок взглядов.

Я уже хотела вмешаться, когда Джори сказал просто и тепло, не опуская взгляда и улыбаясь:

– Привет, братишка. Мне известно, как ты ненавидишь больницы, поэтому было вдвойне любезно с твоей стороны навестить меня там. Но теперь я здесь, в твоем доме… так давай поздороваемся! Я рад, что мой несчастный случай не испортил твоего бала. Я слышал от Синди, что мое падение лишь на мгновение вызвало замешательство, но потом торжество возобновилось.

Барт все так же стоял, не говоря ни слова. Мелоди покончила с букетом и подняла голову. Несколько завитков ее светлых волос выбились из тугого балетного пучка и сделали ее особенно привлекательной. Во всем ее облике было что-то усталое, изнемогшее, будто она совсем сдалась под натиском жизни. Показалось ли мне, или вправду она взглядом послала какое-то предупреждение Барту? Но если это так, то он понял ее и улыбнулся какой-то ненатуральной улыбкой.

– Я рад твоему возвращению, Джори, с приездом. – Он пожал брату руку. – Если тебе что-нибудь будет нужно, дай мне знать.

И ушел, посеяв тревогу и недоумение в моей душе…

* * *

В тот же день ровно в четыре, когда Джори отдохнул и его подняли на носилках наверх, в домашний офис Барта вошли трое нотариусов. Мы сидели в красивых бежевых кожаных креслах, все, кроме Джори, который лежал на передвижном кресле, усталый и спокойный. Он прикрыл глаза, выказывая очень мало интереса к происходящему. Прилетела самолетом и Синди, согласно условию, при котором завещание должно быть зачитано в присутствии всех наследников. Она сидела, облокотившись на мое кресло, покачивая своей рельефно очерченной ножкой в голубой туфельке на высоком каблуке. Гневные взгляды Джоэла на свои прекрасные ноги она воспринимала с юмором. Мы все присутствовали будто на похоронах, а перешептывание нотариусов усугубляло напряженную обстановку.

В особенности возбужден и экзальтирован был Барт. Мы все уже слышали завещание когда-то, но теперь предстояло перечитать его основную часть. Старший из нотариусов осторожно, слово за словом, начал читать.

* * *

– «…когда мой внук, Бартоломью Уинслоу Скотт Шеффилд, унаследовавший свою родовую фамилию Фоксворт, достигнет возраста двадцати пяти лет, – читал старик в очках, спущенных на нос, – ему будет выдаваться ежегодная сумма в пятьсот тысяч долларов до достижения им возраста тридцати пяти лет. По достижении означенного возраста вся принадлежащая мне недвижимость должна быть передана в полное владение моему внуку, Бартоломью Уинслоу Скотту Шеффилду Фоксворту. Мой первый сын, Кристофер Гарланд Шеффилд Фоксворт, будет оставаться доверительным собственником до вышеупомянутого срока. Если он умрет до достижения моим вышеназванным внуком означенного возраста, тогда моя дочь, Кэтрин Шеффилд Фоксворт, заменит его в качестве доверительного собственника…»

Там было еще что-то, и немало, но остального я уже не слышала. Я взглянула на Криса: казалось, он, как и я, был в шоке. Потом я перевела взгляд на Барта.

Его лицо было бледно и отражало множество противоречивых эмоций. Кровь отхлынула от его щек. Он нервно провел длинными пальцами по безупречно уложенным волосам, взъерошив их. Беспомощно взглянул на Джоэла, будто спрашивая у него совета, затем перевел взгляд на Синди. Джоэл лишь пожал плечами и поджал губы, словно подтверждая свои подозрения относительно завещания.

Барт, по-видимому, думал, что чья-то злая воля в одночасье изменила завещание моей матери, и в первую очередь его взгляд упал на Синди. Затем под подозрение попал Джори, который, не интересуясь ничем и никем, кроме Мелоди, с сонным видом лежал на инвалидном кресле. А Мелоди повернула к Барту свое бледное печальное лицо, трепещущее, как слабый огонек свечи, под сокрушительным порывом разочарования Барта.

Внезапно Мелоди склонила голову на грудь Джори, и Барт отвел от нее свой горящий взгляд. Мелоди молча заплакала.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем нотариус свернул длинный лист завещания, вложил его в голубую папку, положил ее на стол Барту и встал, сложив руки и ожидая вопросов Барта.

– Что, черт возьми, происходит?! – выкрикнул Барт.

Он вскочил с места, прошел к столу, схватил завещание и быстро пробежал его глазами с повадкой эксперта; прочитав, бросил на стол.

– Будь проклята старуха! Она обещала мне все, все! А теперь оказывается, что надо ждать еще десять лет… Почему эта часть не была прочитана раньше? В свои десять лет я прекрасно запомнил, что она в своем завещании называла возраст двадцать пять лет, когда я войду в права наследования. И вот мне двадцать пять и один месяц, так где же мое наследство?

Тут встал Крис.

– Барт, – спокойно сказал он, – у тебя будет пятьсот тысяч долларов в год – такие деньги не бросают на ветер. И разве ты не понял, что все твои текущие траты и стоимость содержания этого дома обеспечиваются счетом в банке, записанным на опекуна? Так что все твои затраты будут оплачены не из твоего наследства. А пятьсот тысяч долларов в год – это больше, чем девяносто девять процентов людей в мире получают за всю свою жизнь. Сколько тебе еще надо, притом что существует гарантия оплаты любых твоих затрат? Эти десять лет пролетят как миг, и через десять лет ты получишь все, о чем мечтал.

– Сколько там еще в этой фигульке названо? – взорвался Барт, сверкая черными страшными глазами. Лицо его побагровело от ярости. – Пять миллионов – за десять лет, и что же останется через десять лет? Еще десять миллионов? Или двадцать, или пятьдесят, или миллиард – сколько именно?

Нотариусы пристально глядели на Барта.

– Я в самом деле не знаю, – холодно ответил Крис. – Но могу сказать с определенностью, что в тот день, когда ты окончательно вступишь в права наследования, ты будешь одним из самых богатых людей мира.

– Но пока ты один из самых богатых людей! – закричал Барт. – Ты! Из всех людей – ты, ты, который грешил более всех! Это несправедливо, несправедливо! Я обманут!

Он обвел всех нас гневным взглядом и хлопнул дверью, однако через секунду его голова вновь появилась в дверном проеме.

– Ты за это заплатишь, Крис, – с ненавистью провозгласил Барт. – Это плод твоих козней – сделать условие в завещании. Это ты уговорил нотариуса не зачитывать это место в тот день, когда я десятилетним мальчиком услышал завещание впервые. Это твоя вина, что мне не принадлежит то, что должно принадлежать!

Это всегда была вина Криса или моя.

Братская любовь

Большая часть мучительно жаркого августа прошла у Джори в больнице; и вот пришел сентябрь с его холодными ночами, начав раскрашивать природу в цвета осени. Мы с Крисом сгребали опавшие листья в саду, а наутро их снова было полно.

Мы сваливали листья в глубокие рвы, поджигали и сидели обнявшись, глядя на огонь, который согревал наши озябшие лица и руки. Можно было беспечно смотреть на огонь и видеть, как он зажигает наши глаза и окрашивает кожу. У Криса был взгляд молодого любовника: он легко касался моих щек, гладил волосы, целовал шею, всячески открывая мне все новые стороны нашей любви, которая в зрелости стала только нежнее и глубже, нисколько не потускнев.

Дитя Мелоди все росло у нее в животе, а Мелоди все более замыкалась в стенах своей комнаты в этом пугающем ее доме.

Пиршество красок в природе всегда изумляло меня, заставляло застывать в ошеломлении; так было и в этом октябре. Это были те самые деревья, чьи вершины мы видели с нашего чердака в доме детства. Я почти видела теперь четыре детские головки, глядящие сверху на мир; близнецам только пять лет. Бледные личики задумчиво смотрят в закопченное стекло: как тогда нам хотелось той самой свободы, которую я ныне воспринимаю как само собой разумеющееся.

Призраки… снова мне видятся призраки наверху.

Боже, закрась все наши томительные дни серым цветом, молила я в те далекие дни. Боже, закрась серым нынешние несчастливые дни Джори, потому что ему больно глядеть на эту осеннюю красоту, когда он не может выйти из своих комнат. Зачем ему осень в горах, если он не может бродить по горным тропам, вдыхать эти запахи, танцевать на пожелтевшей траве, ехать верхом бок о бок с Мелоди?

Пустуют теннисные корты: Барт оставил их за неимением партнера. Крис и желал бы поиграть в теннис с Бартом в субботу или воскресенье, но Барт игнорирует его.

Большой плавательный бассейн, предмет восхищения Синди, был осушен, вычищен и закрыт на зиму. Окна перемыты, на них опущены зимние жалюзи. Позади гаража сложены в штабеля дрова, завезен уголь на случай, если выйдет горючее и электричество. У нас было все, чтобы благополучно пережить зиму, и все же я почему-то боялась ее приближения, как не боялась никогда в жизни, кроме тех дней, проведенных на чердаке.

Там, на чердаке, было холодно, как в Арктике. Теперь у нас с Крисом был шанс испытать на себе, каково же было зимой внизу, где мама проводила жизнь в окружении родителей и друзей, а также новообретенного любовника, в то время как ее четверо детей замерзали и голодали наверху.

В теперешней нашей жизни я больше всего любила воскресные утра. Мы с Крисом завтракали вместе в комнате Джори, чтобы он не ощущал себя оторванным от семьи, и лишь изредка мне удавалось уговорить присоединиться к нам Барта и Мелоди.

– Идите, идите гулять, – повторял нам Джори, увидев, как я гляжу в окно, – я не ребенок и не настолько эгоист, чтобы держать вас привязанными к моей кровати только оттого, что мои ноги больше не работают.

Приходилось уходить гулять, иначе бы он подумал, что затрудняет и связывает нас. Мы надеялись, что вместо нас к нему придет Мелоди.

Однажды мы проснулись так рано, что на земле еще толстым слоем лежал иней, как рассыпанная сахарная пудра. Скоро иней должен был растаять под лучами солнца.

Прогуливаясь, мы остановились проводить глазами стаю канадских гусей, летящих на юг. По срокам отлета можно было определить, что зима в этом году наступит раньше. Издалека донесся последний трубный голос этих красивых и мощных птиц, исчезнувших вскоре в нависших облаках. Они летят в Южную Каролину, подумала я. Так же, как улетели однажды мы от жестокой холодной зимы…

В середине октября приехал ортопед, чтобы разрезать гипс Джори огромными электрическими ножницами. Остатки гипса он удалил ручными ножницами. Джори сказал после этого, что он ощущает себя как черепаха, лишенная панциря. Его сильное тело после гипса было совершенно истощено. Крис, как всегда, решил подбодрить Джори:

– Несколько недель тренировок – и мускулы на руках и плечах восстановятся, а торс станет таким же сильным, как раньше. Тебе сейчас больше, чем когда-либо, нужны сильные руки, поэтому тренируйся на трапеции. В твоей комнате мы установим параллельные брусья, чтобы ты мог подтягиваться в стоячее положение. Никогда не допускай мысли, что жизнь для тебя осталась позади: тебе еще предстоит пройти мили и мили этой жизни.

– М-да, – с отсутствующим видом проговорил Джори, глядя на дверь, в которую так редко входила Мелоди, – мили и мили, прежде чем я смогу обрести другое тело, которое работало бы так же хорошо, как прежнее. Похоже, я начинаю верить в переселение душ.

Быстро наступающие холода стали стабильными, по ночам были заморозки. Птицы улетели, и лишь немногие остались с нами зимовать; ветер шумел в кронах деревьев, завывал за окнами и пробирался в дом. Снова ночами, как большая лодка викингов, плыла в небесных волнах луна, заливая нашу спальню светом и придавая романтичности и очарования нашей любви. Ее чистота и яркость говорили сами за себя; значит, мы не были грешниками в худшем смысле этого понятия.

Удивительно, что наша любовь продолжается так долго, в то время как большинство «законных» браков разрушается через несколько месяцев или лет. Мы нужны друг другу. Кому мешает наша любовь? Никому. Обсудив все это, мы с Крисом решили, что Барт лишь терзает сам себя, не имея на то никакой веской причины.

Но отчего же тогда, отчего меня преследуют по ночам кошмары, которые говорят совсем противоположное? Я научилась отгонять от себя эти мысли, без конца перебирая бытовые подробности своей жизни. Но не было лучшего врача, чем природа. Я надеялась, что она залечит мои раны и раны Джори.

Подобно дотошному крестьянину, я отмечала все подробности в окружающем мире и докладывала о них Джори. Жирели кролики. Белки запасали орехи. Шерстистые гусеницы ползли в укрытие, подобно железнодорожным составам.

И вот вскоре я уже доставала из шкафов зимние пальто и куртки, которые я хотела отдать бедным, шерстяные свитера и юбки, которые не надеялась более носить никогда – ведь мы собирались на Гавайи. В сентябре Синди улетела в колледж в Южную Каролину. Это был ее выпускной год в очень дорогом частном колледже, от которого она была в восторге. Письма от нее сыпались без остановки, но с неопределенными интервалами, и в каждом содержалась просьба о деньгах на то или иное.

Несмотря на бесконечные подарки, которые я ей посылала, ей нужно было все, что она видела. У нее были дюжины и дюжины знакомых парней, и каждый раз в новом письме она сообщала об очередном. То ей необходим был туристский костюм для мальчика, который увлекался рыбной ловлей и охотой. То, наоборот, выходной костюм для мальчика, который обожал ходить с ней на концерты и оперы. То ей самой понадобились новые джинсы и теплые вещи. В следующий раз совершенно необходимы стали шикарное нижнее белье и такая же ночная рубашка, поскольку спать в чем-либо простеньком она просто не могла.

Ее письма рассказывали мне обо всем, что прошло мимо меня, когда мне было шестнадцать. Я вспоминала Клермонт и дни, проведенные в доме доктора Пола, когда Хенни на кухне учила меня готовить не по рецептам, а прямо в ходе приготовления блюд. Я купила тогда поваренную книгу специально с заголовком «Как завоевать мужчину через его желудок» и по указателю, что необходимо готовить для того или иного момента, упражнялась в кулинарии. Каким же ребенком я была тогда! Наверное, я была такой же, как Синди сейчас, только в своем роде – это было тогда, когда мы убежали из Фоксворт-холла.

Я вздохнула, отложила письмо Синди и обратила свое внимание на настоящее.

День за днем я все более убеждалась в том, что Барт часто видится с Мелоди, в то время как у Джори его жена почти не появлялась. Я пыталась было убедить себя, что добросердечная Мелоди утешает Барта после его неудачи с наследством, но… я сама понимала, что здесь нечто большее, чем просто жалость.

Словно преданная собака, Джоэл всюду следовал за Бартом, кроме разве что его офиса и спальни. Обычно перед завтраком, обедом и ужином Джоэл молился в своей маленькой комнате без мебели. Он молился перед сном, молился на ходу, изрекая вполголоса те или иные цитаты из Библии, подходящие, по его мнению, к моменту.

Крис находился на пике своей жизни, почти в раю, как он сказал.

– Мне нравится моя новая работа. Я общаюсь с умными, яркими и острыми на язык людьми, и бесконечные анекдоты, неиссякаемый юмор делают работу не такой рутинной. Мы каждый день приходим в лабораторию, влезаем в белые халаты, кидаемся к чашкам Петри, каждый день ожидая найти в них невероятные чудеса, – и шутим как ни в чем не бывало, когда эти чудеса не происходят.

Так Крис живописал мне свою работу.

Барт… Барт был и не другом, и не врагом Джори. Просто человеком, который иногда просовывал голову в дверь комнаты Джори, чтобы сказать несколько слов, и спешил по своим делам, которые он считал более важными, чем сидение у постели паралитика. Очень часто я недоумевала: что делает Барт в свободное от скупки акций и изучения дел на финансовых рынках время? Я подозревала, что он пустится в большой риск, лишь бы доказать нам всем, что он хитрее, чем самая хитрая лиса из всех Фоксвортов – Малькольм, и умнее, чем Крис.

Как-то раз в конце октября, когда Крис уехал во вторник утром на работу, я поспешила обратно к Джори, чтобы убедиться, что он в порядке. Крис нанял мужчину-сиделку к Джори, но он приходил через день.

Джори редко на что-либо жаловался, но часто, заходя к нему, я видела, что его голова повернута к окну: он с тоской смотрел на великолепие осенних красок.

– Прошло лето, – проговорил Джори вяло, безжизненно, а ветер за окном гонял листья. – Прошло и забрало с собой мои ноги.

– Но осень принесет тебе новые радости, Джори, – пообещала я. – Зимой ты станешь отцом. Жизнь приготовила тебе еще много сюрпризов, хочешь ты в это верить или нет. Я, как и Крис, предпочитаю верить, что лучшее еще впереди. Давай-ка подумаем, что сможет заменить тебе потерянные ноги. Теперь, когда ты можешь сидеть и достаточно окреп, я не понимаю, отчего бы тебе не передвигаться в кресле, которое привез отец. Джори, согласись, пожалуйста; мне не нравится, что ты все время сидишь в кровати. Попробуй: может быть, это вовсе не так неприятно, как ты думаешь.

Но он упрямо потряс головой.

Я сделала вид, что не видела, и продолжала:

– Тогда мы смогли бы гулять. Мы сможем даже возить тебя в лес, как только Барт распорядится, чтобы рабочие очистили дорожки. Тогда твой прогресс станет заметнее, ну а пока ты можешь сидеть на солнце на террасе, чтобы твое лицо приобрело здоровый цвет. Потом станет чересчур холодно выходить. Я сама стану катать тебя по саду и лесу.

Он со злобой взглянул в сторону инвалидного кресла:

– Оно может перевернуться.

– Мы купим тебе современное, тяжелое кресло; оно так хорошо сконструировано и сбалансировано, что не перевернется.

– Не думаю, мама. Я всегда любил осень, но эта навевает на меня тоску. Мне кажется, что все действительно важное в жизни я потерял. Я кажусь самому себе сломанным компасом, который вертится по всем направлениям без всякого смысла. Ни в чем нет для меня смысла. Судьба посмеялась надо мной, и я теперь плачу по счету. Я ненавижу эти дни. Но ночи еще хуже. Я хочу удержать лето и все, чем я был прежде, а эти листья вызывают во мне лишь слезы; ветер, воющий всю ночь, – будто мои собственные крики тоски и отчаяния; птицы, улетающие на юг, говорят мне о том, что лето моей жизни прошло навсегда; и никогда, никогда уже мне не быть таким счастливым, как прежде. Я теперь ничто, мама, ничто.

Сердце мое разрывалось.

Джори повернулся ко мне и увидел мое отчаянное лицо. На его щеках появилась краска стыда. Он почувствовал свою вину:

– Прости, мама. Но ты единственный человек, с которым я могу поговорить откровенно. С отцом, который очень добр, я не могу говорить так: я должен держаться по-мужски. Когда я выскажусь тебе, все это не так терзает. Прости меня за то, что перекладываю на твои плечи все свои беды.

– Нет-нет, говори мне все всегда, как сказал теперь. Если ты будешь таиться, я не буду знать, чем помочь тебе. Я ведь для этого здесь, Джори. Родители всегда для помощи своим детям. Не думай, что твой отец не поймет; ты можешь говорить с ним так же откровенно. Не держи ничего в себе. Проси все, что в пределах наших возможностей, мы сделаем для тебя все; но не проси невозможного.

Джори молча кивнул и слабо улыбнулся:

– Хорошо. Может быть, я попробую сесть в электрическое кресло когда-нибудь.

Перед Джори на его кровати лежали детали клипера, который он педантично склеивал. Он почти никогда не включал проигрыватель, потому что музыка лишний раз напоминала ему о том, что ему уже никогда не танцевать. Телевизор он игнорировал как пустую трату времени, и если не читал, то работал над моделью клипера. Зажав пинцетом крошечную деталь, Джори, добавив клея, осмотрел ее со всех сторон, добавил еще что-то – и корпус был готов.

Внезапно он спросил, не поднимая глаз:

– А где моя жена? Она не появляется здесь раньше пяти. Что, черт возьми, она делает целый день?

Казалось, вопрос был задан случайно. Тут зашел юноша, который ухаживал за Джори, и попрощался: он уходил в школу. Так было договорено, что в его отсутствие либо Мелоди, либо я будем делать все, чтобы Джори чувствовал себя комфортно, а также не скучал. Последнее было наиболее трудным заданием. Жизнь Джори до этого была заполнена физическим трудом, а теперь ему предстояло жить чисто духовной жизнью. Самой подходящей разновидностью физической деятельности было склеивание клипера.

Мелоди у Джори я заставала очень редко. Дом был настолько огромен, что было легко не встречаться с теми, с кем встречаться не хотелось. В последнее время она не только завтракала, но и обедала одна в своей комнате.

Крис вскоре привез электрическое управляемое инвалидное кресло. Юноша-сиделка начал обучать Джори перекидывать свое тело из кровати в него.

Джори был прикован к кровати более чем три с половиной длиннейших месяца. Для него эти несчастливые месяцы казались годами. Естественно, он превратился за это время совсем в иную личность, стал другим.

На следующий день Мелоди вообще не появилась. Снова Джори спрашивал, где она и что она делает весь день.

– Мама, ты слышала мой вопрос? Скажи мне, пожалуйста, чем занята моя жена?

Его голос, обычно такой приятный, стал резким. В глазах было столько горечи, он сверлил меня своим взглядом.

– Я хочу, чтобы ты сейчас же пошла к Мелоди и передала ей, что я желаю видеть ее – сейчас! Не тогда, когда ей это захочется; по-видимому, ей этого не захочется уже никогда!

– Хорошо, я приведу ее, – решительно сказала я. – Без сомнения, она сейчас в своей комнате слушает балетную музыку.

Не без душевного трепета я отправилась искать Мелоди. Взглянув на него, все так же занятого моделью, я увидела, как за окном порыв ветра взвихрил упавшие листья. Пунцовые, рыжие и желтые листья, на которые он не желал смотреть, – и вот он услышал музыку этих кружащихся листьев.

Смотри, Джори, смотри. Возможно, ты не увидишь больше этой красоты. Не отказывайся от нее – живи полной жизнью каждый день, пока можешь, как жил ты всегда.

Но имею ли я право, могу ли напоминать ему, возвращать его к прежней жизни?

Пока я стояла и смотрела на него, умоляя вернуться к полноценной жизни, небо внезапно потемнело и все эти яркие листья потоком холодного дождя прибило к оконному стеклу.

– Я хочу, чтобы моя жена пришла ко мне немедленно, сейчас!

Но я все медлила, сама не зная, по какой причине. Хотя было всего десять утра, Джори был вынужден включить свет.

– Может быть, зажечь огонь в камине?

– Я хочу только, чтобы ты нашла мою жену. Неужели мне надо повторять? Когда она придет, она разожжет огонь.

Я оставила его одного, понимая, что сейчас мое присутствие раздражает его. Лишь один человек, Мелоди, мог вернуть его самому себе.

Но Мелоди в ее комнате не было.

Я проходила через комнаты, которые казались мне теми же самыми, что были в моем детстве; открывала двери, такие же неподатливые, как в мои четырнадцать-пятнадцать лет. Казалось, по моим пятам шла зловещая тень Малькольма, я слышала шипение злобной бабки.

Я повернула в западное крыло, где жил Барт.

Я почти автоматически пришла к нужной двери: интуиция всегда вела меня в жизни. Отчего я пошла именно туда? Отчего я направила свои шаги в апартаменты моего второго сына, который никогда не желал, чтобы я приходила к нему?

Перед тяжелыми двойными дверями, обитыми дорогой черной кожей, с золотым вензелем Барта на них, я тихо позвала:

– Барт, ты здесь?

Ответа не было. Все двери были дубовыми: звуконепроницаемые двери, толстые стены, которые умели хранить секреты… Ничего удивительного, что о четверых детях никто ничего не знал. Я повернула ручку замка, ожидая, что дверь закрыта. Но она не была закрыта.

Я крадучись вошла в гостиную Барта: она содержалась в безупречном порядке, ни один журнал или книга на полках не сдвинуты. На стенах висели теннисные ракетки и рыболовные принадлежности, в углу стояла сумка для гольфа. Я посмотрела на фотографии его спортивных кумиров. Я часто думала, что Барт лишь притворяется, будто восхищен этими футболистами и бейсболистами, и все для того, чтобы доказать, что он мужчина. Было бы более честным с его стороны увешать стены фотографиями тех, кто делал погоду на финансовых рынках, кто владел акциями и индустрией.

В его комнатах все было черно-белым с красными оттенками; как-то театрально, но холодно. Три стены были затянуты муаровой материей. Я села на кожаную белую софу с черными подушками, под ногами у меня был красный ковер. В одном углу стоял красивый бар с хрустальным стеклом, напитками и закусками. Здесь же были микроволновая печь и ростер.

Каждая фотография, находившаяся в комнате, была наложена на красный либо черный фон и обрамлена золотом. Одна из стен была обманной: ее черная кожаная обивка скрывала большой сейф, в котором Барт хранил свои ценные бумаги. Я знала это потому, что один раз Барт с гордостью показал мне отделку своих комнат – вскоре после того, как она была окончена. Гордый и счастливый своей хитрой выдумкой, он продемонстрировал мне, как работают кнопки. Сейф в его офисе, очевидно, использовался для менее значительных ценностей.

Я повернула голову в сторону его спальни, тяжелая дверь которой также была обита кожей. Красивые и величественные двери, торжественное убранство всех комнат, даже спальни… Тут я что-то услышала и поразилась: это были два смеющихся голоса – мужской и женский.

Может быть, мне послышалось? Неужели Барту удалось развеселить Мелоди, когда это несколько месяцев не удавалось никому из нас? Мое воображение заработало, предполагая, что они могут делать вдвоем, я почувствовала, как у меня заныло сердце. Я подумала о Джори, с нетерпением ожидавшем жену, а она который день все не приходила… Но хуже всего было то, что это совершил Барт по отношению к своему собственному брату, которого он любил когда-то и которым восхищался, но так недолго…

Как раз в это время дверь спальни открылась, и вышел Барт. На нем не было никакой одежды. Он быстро шел, а я, смущаясь глядеть на него, обнаженного, вжалась в подушки дивана, изо всех сил надеясь, что он меня не заметит. Если заметит, он не простит мне.

Благодаря плотному дождю и мраку за окном у меня оставалась надежда быть незамеченной. Барт подошел прямо к бару и привычным, уверенным жестом что-то взял, смешал напитки, нарезал лимон, наполнил два бокала для коктейлей, поставил их на серебряный поднос и отправился в спальню.

Коктейли – утром, до полудня?..

И что обо всем этом думает Джоэл?

У меня прервалось дыхание.

Послышался удар грома, затем сверкнула молния; дождь бешено забарабанил по стеклам.

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Перед вами одна из самых главных, знаковых книг Ошо. «Передача лампы» – это серия бесед, проведенных...
100 увлекательных рассказов о причудах и пристрастиях англичан, их истории и традициях, и о том, что...
Дакия разгромлена.Римский император Траян – победитель.Его центурион Гай Приск вернул себе имущество...
Я написал эту книгу именно для того, чтобы предоставить на суд читателя те мысли, которые отметил дл...
Дорогие астраханцы и друзья нашей замечательной каспийской столицы! В своей книге я хочу предложить ...
Коаны Сознания — это книга, смысл которой невозможно постичь, опираясь на рациональную логику. Она н...