О любви. Истории и рассказы Абгарян Наринэ

Александр Петербургский. Равняется любовь

У нашей мамы сумочка!.. Из красной кожи, небольшая. Она театральная, подарок папы маме. И ее под разные нужные штучки хорошо было бы мне. Вот только если ее – мне, то с чем тогда бы мама посещала театр? Пусть даже театра у нас нет, а только клуб!

Но мама с папой в театре были – раньше! Там так интересно! Там артисты, там антракт, буфет с мороженым, фойе красивое!..

Нет, изобразить весь театр мама не рискнет. А вот кусочек фойе, если папа ей подыграет, они для меня изобразят прямо сейчас.

– С превеликим удовольствием! – встает немедленно папа. Как зазнайка, задирает подбородок, оттопыривает локоть! А мама берет его под ручку, и они идут. Как будто они в театре!

Мама улыбается, смеется, папа ей на ушко что-то щекотное шепчет! До дивана! Обходят вокруг стола! По нашей ковровой дорожке к окну!

Они как будто собираются играть в свой театр до ночи, меня как будто рядом сейчас и нет! И вот, чтобы я для папы и для мамы снова появился, со стула спрыгиваю и головой влезаю между ними.

Кто я? Я Саша. Мне 5 лет. И я люблю!..

Больше всего – маму и папу.

Нашу кошку. А еще люблю кино.

Когда тебе читают на ночь книжку – хорошо. Про то, что съела колобка лиса. Про курочку Рябу. Про то, что до трех поросят волк так и не добрался. А кино! Там корабли. Там страшные пираты! Там крокодил один, он так вокруг всех ел!

Главное, чтобы тебя в кино взяли. Потому что иногда его ждешь, а оно вдруг оказывается «до шестнадцати лет…».

И все, и можно не проситься – не возьмут с собой. Хотя вам уже пять, а скоро будет шесть. И вы сидите дома, с вами кошка, радио на стенке. Ждете. Хотя могли бы уже спать: о том, что в том кино происходило, вернувшиеся из клуба папа с мамой вам не расскажут все равно.

Во-первых, кое-что мне в этом фильме рановато, сообщает с сожалением папа. А во-вторых, там есть такие сцены!..

«Все, все!» – перебивает его мама. Ей кажется, что если не остановить, то папа ненароком может пересказать мне всю картину! А там действительно… Там многое не то что детям – кое-что необходимо вырезать вообще! Этот фильм мне не понравился бы точно. И пусть там папа ей не улыбается! А живо забирает сына умываться и укладывает его спать.

А я ни грамма и не расстроен! Ну если только капельку, совсем чуть-чуть. Фильмы еще будут, целый миллион! В одном, я видел, наш разведчик ка-ак кулаком плохому дядьке даст! А тот как закричит, ка-ак упадет! Как в лужу шлепнется с размаха!

А бывает, весь фильм ходят друг за другом, ходят. За вечер так ни разу и не стрельнут. И так грустно поют, что мама иногда даже плачет.

Дома мама плачет только от лука. Иногда лишь на театральную сумочку взглянет, вздохнет.

В театр мы до сих пор так и не собрались, зато однажды вместе решили хранить в ней до поры разные наши справки, паспорта, чтобы сумочка без дела не лежала. А главное – военные билеты. Например, мой папа – самый настоящий старший лейтенант! Мама – лейтенант, хотя и медицинской службы. А форму не носят они потому, что «сейчас мы в запасе», – в который уже раз объясняет мне папа. Резервистам форма не положена, как не положены и пистолеты, и автоматы.

С оружием и вправду у нас дома плохо. Есть только нож на кухне да топор в сарае, а мне так нужен настоящий автомат! И мама обещает, если по какой-то нечаянности он у нее когда-то все же появится, немедленно отдать его мне.

Вот мне с автоматом было бы здорово! С ним бы я был как солдат! Не то что сейчас: без пистолета, без морского кортика! Сейчас я просто сын. Для папы иногда – сынище. А для мамы и вовсе я сынок.

Объясняю им, что я не сынок, я – Саша! А мама в ответ только смеется и, неожиданно схватив, целует меня в лоб, и в нос, и в обе стороны лица!

Я вырываюсь, тру свои щеки! Говорю, что если маме нужно, то с папой девочку себе пусть в магазине купят! А я мальчик, мальчишки не целуются – никто.

– Ты думаешь? – почему-то глядя на папу, переспрашивает мама.

– Да! – отвечаю я и за себя, и за него, так как папа в это время немножко закашлялся. – Да!

– Как вам будет угодно! – легко соглашается мама и, отпустив меня уже совсем, принимается перебирать документы в сумочке дальше. Некоторые читает. Некоторые откладывает в сторону сразу. А один… один из наших документов мой. Он маленький: одну страничку открываешь, а другую закрываешь – и все, кончился документик. – «Свидетельство о рождении!» – читает торжественно мама.

И я, и папа в который уже раз слушаем, как когда-то в далеком городе Находке такого-то числа родился замечательный мальчик Саша. Что у него есть папа, мама! А дальше только печать и подпись.

И тут в разговор влезает папа с вопросом, помнит ли мама, какой фонтан я устроил, когда они меня только принесли и развернули?

– Еще бы! – подтверждает весело мама. А помнит ли сам папа, как я сразу полюбил купаться!

– Конечно! – говорит папа. Ведь именно он и научил меня плавать.

– Кто?! Ты?! – недоверчиво переспрашивает мама. – Ты, который поначалу даже боялся взять на руки сына?

Но оказалось, папа не боялся, он просто не хотел ограничивать мою свободу. Зато потом! Кто скажет, сколько часов я провел на папином животе потом? И какие казусы порой при этом случались?!

Со мной маленьким всем было весело и интересно. Папа на своей подводной лодке буравил глубины Тихого океана, мама в госпитале лечила простудившихся моряков! А я вместе с нашей квартирной хозяйкой терпеливо ждал их дома.

– Нет, – остановила папу мама. Насколько помнит она, я у них родился, когда папа уже нес службу в береговой обороне.

– А даже если и так? – ответил папа.

Ведь дело тут вовсе не в исторической точности, а в том, как себе то время представляет их сын. Одно дело думать, что в момент твоего рождения отец скреб днищем подводной лодки по дну океана. И совсем другое, если он в это время служил на берегу. Мама своей точностью просто всю романтику сводит на нет!

– Вот спокойно бы и плавали! – непонятно на что рассердилась вдруг мама. – Так ведь нет: нужно обязательно друг в друга пострелять! Или – того хуже – утонуть!

– Ну тонуть совсем необязательно, – попытался успокоить маму папа. – К тому же и было-то это всего один лишь раз.

– А мне достаточно и одного! – не успокаивалась мама. – И хорошо, что обошлось!

– Да если бы не вражеский самолет-разведчик, на грунт нашу лодку не уложили бы никогда! – загорячился было папа в ответ. – Да если бы!..

– Если бы да кабы, не росли б в лесу грибы! – вспомнил я вдруг.

– Что? – не сразу понял папа. А когда понял, рассмеялся. И, вместо того чтобы вспоминать его поросшие мхом грехи, посоветовал маме обратить внимание в моем свидетельстве на одно место.

– И что? – не поняла сразу мама.

– А то! – ответил папа. – Видишь? Видишь?

Я сунул нос в бумажку тоже! И вместе мы вдруг обнаружили, что я родился почти в самой-самой середине двадцатого века! С чем папа меня тут же категорически и поздравил.

Я на всякий случай сказал, что не виноват, так само собой получилось! Но папа ответил, что нечего тут переживать, ничего плохого в этом нет.

– Ну надо же! – обронила вновь заулыбавшаяся мама. И уже спокойным тоном заявила папе, что, в конце концов, береговая оборона – не самое плохое место для службы.

– Ну да, ну да… – рассеянно согласился с ней папа. А затем, сделав загадочное лицо и дождавшись, пока мы с мамой начнем умирать от любопытства, предложил всем нам посетить наш клуб с целью посмотреть кино. Если, конечно, никто из присутствующих не возражает.

Конечно же, не возражал никто, и первым в кино собрался я. Папа еще тер суконкой ботинки, а я уже стоял в пальто. Затем надел пальто и он, и мы принялись ждать нашу маму. Не говорили ничего, просто стояли. Мама говорила сама.

– Да! – сказала она. – Да! Ведь это вам не за дровами и не на колодец. А в кино, в общественное место. – Где быть красивой она просто обязана и посему дает себе право!

Сами мы: и папа, и я, считаем, что мама наша красива всегда. Но и кино не каждый день ведь тоже! Так что право она, конечно, имеет.

– И пусть мама даже не надеется, – добавляет тут же папа, – мы ее ни при каких условиях и ни за что и никому не отдадим!

– Не отдадим! – подтверждаю и я.

– Подлизы! – фыркает мама. У нее проблемы с брошкой, а мы!..

А мы и ничего! Мешать ей не будем. Папа сказал, что может даже отвернуться! Но едва он взял в руки газету, как мама тут же горько мне пожаловалась, что, похоже, в нашем доме, кроме сына, ее мучения в стремлении к красоте не волнуют больше никого.

– Но ты же сама!.. – опешил папа.

– Вот именно! – отозвалась мама. – Вот именно – сама! А посоветовать хоть что-то уже некому?

– Как некому? – как что-то непонятное, отбросил папа газету. – Как это некому?

И уже вскочил со стула! Но мама засмеялась и заявила, что – поздно. Пусть уже он лучше читает. Потому что если примется ей помогать, то в кино сегодня мы точно опоздаем. А помогать ей буду я, их с папой Саша, сын.

Папа с возмущением ответил, что это форменная дискриминация, что сын сыном, а у него тоже очень и очень недурственный вкус!

– Не сомневаюсь! – перебила его мама.

Но тут дело вовсе не во вкусе. А в папиных корыстных интересах, в которых у мамы есть все основания его подозревать. В том же, что папа эту газету уже читал, она нисколечко не виновата.

– Ах, так! Ах, так! – не зная, что ответить, воскликнул папа.

– Да, именно, – не стала спорить мама и, повернувшись снова к зеркалу, принялась красить губы. Внимательно-внимательно! Аккуратно-аккуратно! Будто достает из моего глаза соринку. А когда почти уже готово – раз! – и все стирает, чтобы потом опять начать сначала…

Красить губы непросто, но я бы попробовать мог… Хотя бы губнушку лизнуть… Но мама считает, что делать это мне все же не стоит. Ведь если лизну ее я, то как потом отказать в этом папе? И чем после нас будет красить губы она?

И я согласился: я что-нибудь лучше еще… Я потом сосульку на улице…

– И хорошо… И хорошо… – вглядываясь в свое отражение в зеркале, отвечает мама. И вдруг как брови в одну линию сведет! Как грозно на себя же и взглянет! Я даже немножко отошел.

А потому что! Вы бы посмотрели сами! Мама стала вдруг как будто и не мама. И я не знаю… Я как будто, может, ей уже не сын? А папа вовсе посторонний незнакомец. И сейчас она и с ним разберется! Надлежащим образом!

Такую маму испугался бы кто хочешь! А только мы так с папой не хотим! И я сказал! И мама тотчас снова улыбнулась, подобрела к папе, а я как будто вновь стал ей сыном! И, огладив на себе платье, она взяла в руки духи.

Духи у нас хорошие, «Красная Москва». И тоже мамины. А если бы были моими, то я ими бы просто облился и пах. А мама! Лишнего стараясь не пролить, по капелюшечке вытряхивает их себе на палец из флакона и эту капельку – себе за ушко! За другое! По чуть-чуть – на кружевной платочек, на платье, на запястья. Чтобы кому-то все это унюхать, нос в маму приходится просто утыкать. А если захочется понюхать и папе?

– Каждый решает проблемы по-своему, – смеется в ответ мама. И настоятельно просит папу к нашим разговорам не прислушиваться.

А папа и не собирался, сидит себе – читает газету!

– И очень жаль! – подбоченившись, говорит мама. А сама вся такая! Что папа, подняв немедленно руки, сказал за нас обоих, что мы с ним сдаемся.

– То-то же, – подобрев, откликнулась мама и позволила папе подать ей пальто. Еще раз взглянула в зеркало, поправила платок-паутинку, и мы затопали на выход. Спустились с крыльца, мама взяла папу под ручку! А из разных калиток уже тоже выходят наодеколоненные мужчины, их наряженные дочери и жены! И все смеются – потому что же – в кино! А снег скрипит! И так искрится! И луна!

А мама – молодая-молодая.

И папа – самый сильный в мире…

Валерий Крылов. Точка отсчета

Эта новогодняя история, повлекшая за собой немало последствий, произошла еще в эпоху черно-белых телевизоров, когда о мобильной связи мечтали только фантасты. Даже о домашнем телефоне основная часть граждан Союза могла тогда только мечтать, а девяносто процентов горожан пользовались общественным транспортом.

Первый Новый год после дембеля мы с Михаилом, моим другом, решили встретить на квартире его старшего брата в Академгородке, что под Новосибирском, – тот собирался праздновать у тещи, и квартира оказалась в нашем полном распоряжении. Лучшего варианта нельзя было и придумать!

У меня была девушка, звали ее Галка. Познакомился я с ней перед самой армией, и, не скрою, мне она очень понравилась. Это была большеглазая девчонка небольшого роста, живая и острая на язык. Обещания, что будет ждать меня три года, она не давала, да и сам я не хотел связывать ее словом. Три года – срок немалый, всякое могло случиться и с ней, и со мной. Потом были письма. Много писем, в которых мы все больше и больше узнавали друг друга.

У Михаила тоже была подружка-однокурсница, а для пущего веселья он пригласил еще одну парочку своих друзей-студентов. Вечер обещал быть чудесным!

За три дня до Нового года мы встретились и распределили, кому и что купить из выпивки, закуски, и договорились приехать в Академ – это минут сорок езды на автобусе – не позднее чем за три часа до боя курантов. Нам казалось, времени будет вполне достаточно, чтобы накрыть стол, настроить музыку, а девчонкам – принарядиться, подкраситься, ну и все такое прочее.

Вот уж воистину молодо-зелено! Когда мы с Галкой пришли на автобусную остановку, чтобы сесть на автобус в Академгородок, то увидели там настоящее столпотворение. Народу – тьма-тьмущая! Была вероятность не только не успеть к назначенному времени, но и… Об этом даже думать не хотелось! Несколько автобусов проскочило мимо, даже не остановившись, а те, что притормаживали, брали штурмом.

Стоит ли описывать все злоключения той поездки? Когда в начале двенадцатого мы прибыли на место, у меня на пальто не хватало двух пуговиц, у Галки – одной. Подходя к дому, мы вдруг увидели, что окна квартиры на первом этаже, куда мы шли, непроницаемо темны. Мы с Галкой переглянулись: только этого нам не хватало! Входя в подъезд, мы все еще на что-то надеялись: может быть, пробки перегорели или друзья решили пошутить. Но, сколько я ни давил на кнопку звонка и ни стучал, за дверью было тихо. А из соседних квартир доносились музыка и громкие голоса – народ уже праздновал вовсю.

Ничего себе… Вот это сюрприз! Ключ должен быть у Михаила, и он обещал приехать раньше всех. Куда все подевались и что нам теперь делать? Возвращаться обратно? Мы запаниковали, так как вырисовывалась перспектива встретить Новый год в автобусе или в такси – это в лучшем случае, в худшем – в холоде на остановке.

Немного потоптавшись у двери, мы вышли из подъезда. Было морозно, мела поземка. Оглядев еще раз темные окна, я вдруг увидел, что кухонная форточка приоткрыта. И в моей голове зародилась авантюрная идея.

– Галка, сможешь пролезть в форточку?

– Ты с ума сошел! – Она вытаращила на меня глаза. – А если люди увидят?

– Не увидят. Сейчас девяносто девять и девять десятых из них уже сидят за столом.

– Вот одна десятая здесь и объявится.

Я огляделся по сторонам: уличный фонарь стоял далеко, было темно и безлюдно.

– Не трусь, Галка! – настаивал я. – Во всяком случае, в милиции будет теплее, чем на остановке.

Она когда-то занималась гимнастикой, так что была стройной, физически крепкой девчонкой и вполне могла пролезть в форточку. И Галка решилась. Она скинула пальто, оставшись в легком праздничном платьице, взобралась мне на спину, потом встала на плечи, а когда я выпрямился, дотянулась до форточки и открыла ее. Изловчившись, я обхватил ее ноги и стал подталкивать вверх.

– Не вздумай подглядывать! – строго сказала она, просовывая голову в кухню.

Какое там подглядывать! До того ли? Я хотя и бравировал перед Галкой, но сам-то понимал: застукай нас кто-нибудь – беды не миновать!

Между тем, извиваясь своим гибким телом, Галка протиснулась в форточку, свесилась до подоконника и, опираясь на него, спустилась в квартиру. Распахнуть рамы оказалось минутным делом – и вот я уже стою рядом с ней. Какое-то время, замерев, мы вслушивались в тишину, но, кроме стука своих сердец, ничего не слышали. Потом я включил свет и увидел, что Галка в своем легком платьице дрожит так, что зуб на зуб не попадает. Возможно, даже не от холода, а от нервов, от пережитого. Я распахнул пальто, обнял ее и прижал к себе. Галка вдруг ойкнула:

– Смотри! Времени-то сколько!

На часах было без десяти двенадцать!

Не стану пересказывать дальнейшие события той необыкновенной новогодней ночи, скажу только, что на следующий день вся наша компания собралась вместе, было много «ахов» и «охов», шуток и смеха, ну и, конечно, сверхубедительные оправдания наших друзей. Только нас с Галкой это, в общем-то, мало волновало: для себя мы уже решили, что прошедшая новогодняя ночь останется для нас самой чудесной в жизни.

И остается до сих пор.

Эта ночь оказалась точкой отсчета, за которой последовали долгие пятьдесят лет супружеской – счастливой и всякой – жизни.

Шестого апреля нынешнего года мы будем отмечать с Галкой – Галиной Ивановной – золотую свадьбу. У нас уже пять внуков и двое правнуков. А любимый наш праздник… Догадались?..

Анна Голубева. Простые составляющие

– Привет, мои хорошие! – В это воскресенье я снова приехала к подруге. Не виделись вроде всего месяц, а столько несказанного накопилось за это время!

– Ты привезла пирожные? – Вокруг меня крутится Алиска, ей недавно исполнилось четыре годика, и иногда, по выходным или праздникам, Ира стала ей давать пирожные или конфеты. Моя подруга твердо убеждена в том, что до четырех лет нет никакой необходимости разрешать детям сладкое. Алиса получает коробку с пирожными и убегает на кухню.

Мы сидим с Ирой и болтаем. Мне нравится приезжать к ней в гости: в доме всегда тепло и уютно. И еще чувствуется какая-то уверенность в самых, казалось бы, простых вещах: в мирно посапывающей кошке, игрушках, разбросанных по полу, цветах и пестром пледе, небрежно брошенном на спинку дивана. Даже в шутливой перепалке вечером, когда Вова – Ирин муж – приходит домой. Я думаю: вот оно, счастье. Другие ждут его всю жизнь, ищут, а оказывается, счастье – это так просто. И если есть оно, ты будешь торопиться вечером в дом, где тебя ждут. Все логично, понятно и незамысловато.

Сколько лет я знаю Иру, она всегда казалась мне сильнее и мудрее остальных. Родилась в хорошей семье: папа – военный, мама – учитель. Старый рояль, книги, аккуратно расставленные по полкам, кружевные воротнички. Утром – зеленый чай с гренками, вечером – Куприн, Булгаков, Сэлинджер. Коса по пояс до второго курса. В восемнадцать лет почувствовала себя взрослой, сделала короткую стрижку, купила туфли на высоком каблуке. Прямой пробор, ямочки на щеках, густые черные ресницы, широко распахнутые глаза. Взгляд покорно-удивленный. На носу – редкие конопушки. Ира очень огорчается, когда с наступлением весны они прибавляются, начинает их пересчитывать. Вова смеется и целует Иру в нос – ему нравится в ней все.

На кухне висят рамочки с фотографиями: свадьба, новорожденная Алиса, Вова с удочкой и корзиной грибов, Ира на берегу моря. Та самая поездка на море…

С Ирой я познакомилась на втором курсе журфака, она приехала к нам из Москвы – папу по службе перевели в Петербург. Он – хирург в военном госпитале, полковник, начальник отделения сердечно-сосудистой хирургии. Про него говорят: «человек кристальной честности». Человек сильный и волевой, единственная слабость – рыбалка. Простительная, как он сам любит подчеркивать, слабость.

С Вовой Ира познакомилась в гостях – большой компанией отмечали Новый год. Вова – инженер, на тринадцать лет старше Иры. Оба по гороскопу – Весы: рассудительные, спокойные, без лишних слов и эмоций. Как две половинки одного яблока.

Отношения развивались по традиционному сценарию: цветы, конфеты, знакомство с родителями, совместные поездки на дачу. Два очень похожих друг на друга человека.

После четвертого курса мы прошли творческую практику и решили поехать на море. Я, Ира и Оля, наша однокурсница. Месяц строили планы, а потом что-то не сложилось: мне надо было остаться в городе, у Оли тоже что-то не срослось. В общем, Ира поехала одна.

С Андреем они познакомились в поезде: он человек открытый, любит пошутить, душа компании. Да и атмосфера на море располагает к таким отношениям, легким и непринужденным. Песни под гитару, солнце, прогулки вдоль моря. Андрей был щедр, галантен, не скупился на цветы и подарки. Привык к легкой и полной удовольствий жизни. Перешел на пятый курс ВГИКа. Денег было достаточно, чтобы на время отдыха обеспечить красивую свободную жизнь. В девушек влюблялся быстро, горячо и трепетно – и так же быстро остывал. Боялся привыкнуть и взять на себя ответственность. Поэтому и друзей не было, одни знакомые: сегодня с одними, завтра с другими. Если кто-то отдалялся – не замечал пустоты. Полезное, между прочим, качество: меньше разочарований и боли. Так сложилось, что встретились люди с разных планет. Шумный, веселый Андрей и тихая, скромная Ира. Так она влюбилась первый раз – и все остальные истории, романы и романчики после этой встречи оказались перечеркнуты, как будто их и не было. О Вове старалась не вспоминать: знала, что предает, но сопротивляться и вести себя «правильно» не могла. На море началась совершенно другая жизнь: со стихами и жареной картошкой на углях, без лишних проблем и обязательств.

В Питер Ира с Андреем вернулись в конце августа. Жить решили вместе. Квартира однокомнатная, съемная. По утрам – оладьи со сметаной, вечером – свежие газеты на журнальном столике. Ира не ходила, а порхала: нравилось чувствовать себя хозяйкой и любимой женщиной. В начале весны я приехала к ней, привезла недостающие конспекты и доклады. Скоро сессия, а Ира стала пропускать занятия. Засиделись с ней допоздна.

– А Андрей где, на работе? – вспомнила я.

– Андрей… – Ира опустила голову. – Гуляет. Надоела ему правильная и скучная семейная жизнь. Приходит поздно ночью, бывает вообще под утро. Зарабатывает мало, пьет, все время проводит в компаниях. Меня замечать перестал.

Андрей не привык к сложностям: до этого все было легко и просто. Ни забот, ни упреков: не жизнь, а песня.

Расстались они, когда Ира рассказала, что ждет ребенка.

– Какие мысли? – спросил Андрей.

– Что значит «какие»? Искать врача, будем рожать.

Других вариантов Ира не рассматривала. С самого детства отличалась чувством ответственности и заботой о других. В три года написала корявым почерком письмо Деду Морозу: попросила котенка, маленького и пушистого. Заботилась о нем так, как не каждый взрослый умеет.

Андрей просил не торопиться, говорил, что рано обременять себя малышом, надо успеть «пожить для себя». Ушел из дома тихо, по-английски: вещи собрал, когда Ира на лекции была, телефон отключил. Ира звонила в течение месяца, потом поняла, что все, бесполезно, пора начинать новую главу. С чистого листа.

Ира столкнулась с Вовой случайно, в метро, была уже на пятом месяце. Без какого-либо пожара эмоций, без вулкана страстей – поговорили так, будто и не расставались. Домой поехали вместе: без упреков, выяснения отношений, ссор и обид. Все тихо, спокойно, ничего лишнего. Я вначале удивлялась: как это, чтобы без клятв о вечной любви, без бабочек в животе? Со временем поняла: это и есть настоящее. Общие воспоминания, общие друзья, вечерние чаепития, споры о книгах и фильмах, Алиса с непослушными кудрями, огромными синими глазами, густыми черными ресницами – вот они, важные составляющие настоящего счастья.

Вся семейная жизнь – словно по расписанию. В понедельник и среду Алиса на танцах, во вторник и четверг у нее английский язык. В пятницу – ужин у родителей. На ночь – читать Алисе. Отбой в десять ноль-ноль. Выходные – обязательно вместе. В субботу – музей или выставки, в воскресенье – поездки за город. Все правильно и четко. Скучно? Возможно, зато без сюрпризов.

Все, что говорит Вова, – абсолютная вселенская истина: он старше и мудрее. Рядом с ним сильная и мудрая Ира становится слабой и беззащитной.

С той давней поездки на море осталось много фотографий: Андрей любил фотографировать, а Ира смущалась и отводила глаза. На всех снимках так и получилась: голова опущена, смотрит чуть в сторону. За спиной – синие волны и яркое солнце. В одну из рамок запрятан лист со строчками, написанными тем летом. Ира помнит эти строчки наизусть, а фотографию никогда не достает:

Мы доедаем с Ирой по последнему пирожному, и я говорю:

– А представь, что всего этого нет? Просто закрой глаза и представь.

Ира попыталась зажмуриться:

– Не могу. Если всего этого нет, значит, меня тоже нет. Наверное, это и есть любовь?

Я киваю, смотрю на Иру и вижу перед собой совершенно счастливого человека с горящими глазами.

Алиса маленьким ураганом врывается на кухню и просит с ней поиграть: непослушные кудри, выбившиеся из хвостика, и румяные щечки-зефиры. Малыш, с появлением которого тихая и размеренная Ирина жизнь наполнилась новым смыслом.

Такая простая формула: надежный честный человек, абсолютное доверие, безграничная забота друг о друге. И каждый новый день, подтверждающий, что все в нашей жизни не случайно, все именно так, как и должно быть, – и хорошее и плохое. Теперь мы в этом уверены.

Как-то мы с Ирой зашли в кафе, Алиске тогда исполнилось два года. Андрея мы заметили не сразу, он сидел к нам спиной и о чем-то увлеченно рассказывал сидящей напротив девушке. Довольной, смеющейся, с ярко накрашенными губами. Вызывающий топ и короткая юбка. Взгляд – восторженный и пустой. Смотрит на Андрея с плохо скрываемым восторгом. Глупая, наивная девочка, каких много у Андрея. А других ему и не надо. С другими нужно быть сильным и отвечать за свои поступки, слова и не бросать пустые обещания о вечной любви на ветер. Красиво, празднично, ярко – не жизнь, а фейерверк, и вместе с тем глупо и нелепо.

– Подойдешь? – спросила я.

– Зачем? – удивилась Ира. – Все уже давно отболело. Остались только воспоминания.

И правильно: зачем ворошить прошлое? Все давно превратилось в пепел. Осталась только Алиса. Правда, все говорят, что она очень похожа на Вову: те же серьезные глаза и высокий лоб. И для папы она – самый родной и главный человек.

Ольга Тарасова. Любовь, подсказанная свыше

История, которую хочу рассказать, не выдуманная, а реальная – это история любви моих друзей.

Они встретились, когда ей стукнуло хорошо за сорок, ему – чуть больше пятидесяти. Ольга была замужем, и вполне удачно, по мнению многих. Александр на тот момент жил со своей второй женой. Двое взрослых детей у нее, шестеро у него – при таком раскладе впору о внуках мечтать. А они влюбились друг в друга, как подростки, и решили соединить свои судьбы…

Их роман вызывал у знакомых и родственников если не осуждение, то искреннее непонимание. Наверное, потому, что, по обывательским меркам, они вовсе не подходили друг другу. Ольга Комиссарова – высокая, эффектная, яркая, работала в ту пору директором городского центра «Семья» в Тольятти. Александр – на голову ниже нее, инвалид, передвигающийся на коляске.

В это сложно поверить скептикам, но все началось с того, что Ольге явилось удивительное знамение: не сон и не явь, а нечто из области тонкого мира…

– Однажды в разгар весны я вдруг услышала в своем кабинете звонкий детский смех и увидела сияние, – рассказывает Ольга. – Это походило на вспышку. Я испугалась и даже, помнится, подумала: «Вот так, наверное, и сходят с ума». Но в течение трех недель видение появлялось в моем кабинете снова и снова. И я так устала бояться этого непонятного сияния, что однажды спросила: «Кто ты?» «Ребенок, которого ты родишь», – последовал ответ. Не могу сказать, каким образом происходило наше общение, но мне действительно ответили! А дальше я услышала: «Тот, кто тебе нужен, сам придет к тебе, и ты узнаешь его!» Когда я рассказала об этом сослуживцам, те только улыбнулись в ответ. Наверное, подумали, что я сильно переутомилась…

После этого случая я попыталась поговорить с мужем на предмет рождения третьего ребенка, – продолжает Ольга. – Но супруг поднял меня на смех: мол, у нас уже есть двое детей, а ты в свои годы вздумала рожать третьего? И вот однажды в дверь моего кабинета постучали, и в открывшемся проеме показался кончик носа. Дверь отворилась, и я почувствовала, что передо мной Он – мой мужчина! Входит он, опираясь на костыли, а меня буквально распирает от смеха. Посетитель смущается, не понимая, в чем дело. Не могла же я прям так, с порога, объявить, что ему суждено стать моим мужем и отцом моего будущего ребенка? Это был Александр Симонов, возглавляющий общественную организацию инвалидов. Он пришел к нам в центр, чтобы обсудить вопрос о распространении психолого-педагогической литературы. Я была в смятении. Во-первых, я терпеть не могла мужчин маленького роста, а во-вторых, смущала его инвалидность…

Но общаться с новым знакомым Ольге было безумно интересно: математик по образованию, опытный программист, Александр был человеком широкой эрудиции, а его обаяние и рыцарское отношение к женщине буквально покоряли. Симонов попросил Ольгу оказать ему психологическую помощь: жизнь у него во второй семье не складывалась. Год назад родилась дочка, и жена ему сказала, что теперь их отношения будут носить исключительно дружеский характер – не более того.

Чем дольше они общались, тем больше Ольга восхищалась Александром, чувствуя его огромную внутреннюю силу, да такую, что свойственна не каждому физически здоровому мужчине. Когда женщина поняла, что грань общения психолога с клиентом достигла опасного предела, было уже поздно: они уже не могли друг без друга. Последовал год безумной страсти и метаний – ведь у каждого была своя семья.

– Меня тянуло к Ольге, – вспоминает Александр. – Я хотел все время находиться рядом с ней, но разрушить вторую семью и опять начать все сначала было очень тяжело. И только ее решимость и уверенность в нашем счастье помогли мне сделать этот шаг.

Когда Ольга сообщила мужу о своем решении развестись, тот был шокирован. Не менее эмоционально воспротивились ее выбору мама и дети. Ольга обратилась за помощью к известному психологу и астрологу Елене Рыбацкой и по ее совету уехала в далекую алтайскую деревню Кулунду. С собой она взяла лишь пакет сухарей да деньги на обратную дорогу.

– Сойдя с поезда, я пошла в церковь и представилась паломницей, – вспоминает Ольга. – Попросила благословения батюшки и спросила, где можно переночевать. Он дал мне адрес Ольги Сороколат – женщины светлой и богомольной. Удивительно, но, когда я подходила к ее дому, она меня уже встречала, хотя ее никто не предупреждал о моем визите. «Мне сегодня сон приснился, что ко мне гостья едет», – пояснила Ольга Павловна.

Всю ночь тезки проговорили о смысле жизни, вере и любви. А перед отъездом Ольга исповедалась и попросила батюшку благословить ее брак с Александром, ведь почти все близкие люди отказались принимать ее возлюбленного. История растрогала священнослужителя, и он не смог отказать в просьбе.

– После той поездки в душе настал долгожданный покой, – говорит Ольга. – Когда я вернулась, муж предложил мне остаться в семье. Он был согласен даже на то, что я буду любовницей Саши. Но меня такой вариант не устраивал.

Решение супруги было настолько твердым, что муж Ольги сдался и даже защищал ее перед родителями. Вскоре влюбленные расписались, а позже и обвенчались.

– Александр стал для меня не только возлюбленным, но и другом, и деловым партнером, – улыбается Ольга. – Взяв ссуду, мы открыли компьютерный клуб. Образно говоря, в нашей семье Саша – мозговой центр, генератор идей. Я – хозяйка дома, мать, жена, а еще я стала его «ногами».

У нас была четырехкомнатная квартира, и некоторое время в ней жили восемь человек: кроме нас с Александром – моя дочь с мужем, мой внук, младшая дочка Саши, его приемный сын и моя тетя, страдающая психическим заболеванием. Потом стали подумывать о покупке более комфортного жилья. Это было связано с тем, что у мужа начались серьезные проблемы со здоровьем. Приходилось преодолевать большие расстояния от дома до стоянки, где мы оставляли машину. Из-за переохлаждения у Саши обострился артрит. Да еще случилось несчастье: наш клуб ограбили, вынесли компьютеры. Грабителей нашли и осудили, но ущерб удалось компенсировать лишь частично. А позже клуб вообще закрыли по решению пожарной инспекции.

Потом мы стали мечтать о покупке дома в Краснодарском крае. Продав свою тольяттинскую квартиру, нашли подходящее жилье на юге, внесли аванс и стали готовить документы на покупку дома и земли. Шел 2007 год, и случилась то, чего мы не предвидели: цены на недвижимость в связи с проведением Олимпиады в Сочи выросли вдвое. Покупка дома стала нам не по карману. Мы начали срочно искать жилье в родном городе, однако цены подскочили и на местном рынке. И тут мы приняли решение, оказавшееся для нас роковым. Вложили деньги в известную фирму, обещавшую вкладчикам большие проценты, что дало надежду на решение жилищной проблемы. Фирма пользовалась немалым авторитетом в городе, поскольку многие годы выполняла свои обязательства. И вот в марте 2008 года руководитель фирмы бесследно исчез, а его имущество было арестовано. Кроме нас в столь же плачевном состоянии оказались более тысячи человек: никто не получил ни копейки от своих вкладов. Нам пришлось выдержать целую череду судов, и мы продолжаем бороться за свои права, поскольку не намерены сдаваться.

Сейчас Ольга и Александр живут в своей бывшей четырехкомнатной квартире, которая им не принадлежит. Просто человек, который ее приобрел, из сострадания не может их выгнать на улицу.

Несмотря на трудности, Ольга считает себя счастливой. Рядом любимый человек, которым она восхищается, вместе они отстаивают не только свои права, но права многих людей, оказавшихся в сложной ситуации. Они не перестают мечтать о том, что когда-то у них будет свой дом, где смогут гостить все их дети.

А как же тот ребенок, который был обещан чудесным знамением более десяти лет назад? Он так и не родился, увы… Но все же… Все же, думаю, тот яркий свет, посуливший счастье, не обманул Ольгу. Разве та самая любовь, которая дается в жизни единицам, которая «долго терпит, милосердствует, не завидует», не есть их общее дитя, взращенное близкими душами?

Светлана Борцова. Не говори сразу «нет»

В народе говорят, что старая любовь не ржавеет. И это так. Могу доказать – я свидетель. Рядом со мной живет любимая женщина современного романтика.

Она – моя родная сестра Наташа, он – ее второй муж Вячеслав.

Сейчас-то нам всем за шестьдесят. А начиналась эта история лет сорок тому назад. Братск тогда еще был стройкой, гремел на всю страну, и строительное управление «Гидромеханизация» считалось солидным и богатым предприятием.

Казалось бы, такое скучное место – контора! Но это как посмотреть. Вот, например, приемная… За большим столом перед пишущей машинкой сидит девица-красавица. Это моя Наташа. Тогда не было моды на худобу, но она считала себя толстой и постоянно стремилась похудеть. Но все ее отговаривали, мол, все на месте. Ее часто сравнивали с киноактрисами: то с Дорониной, то еще с какой-нибудь круглолицей блондинкой. А она к себе относилась с иронией. Вообще, отличная была девчонка: простая, приветливая, со звучным приятным голосом и с чувством юмора.

Молодые люди за сестрой ухаживали, но она не была влюбчивой. Жених появился у нее аж в двадцать три года. Так получилось, что подружка привела на день рождения своего парня, да как увидел Толик Наташу, то про ту подружку и думать забыл. Он работал парашютистом в лесной охране, был рыбаком и охотником – словом, человеком бывалым. Старше сестры на четыре года, разведен, от первого брака – дочь-первоклассница. Но без семьи себя не мыслил и, чтоб наверняка завоевать равнодушную красавицу, очаровал вначале будущую тещу. Когда мама лежала в больнице, он каждый день прибегал к ней с гостинцами. Такого внимания она от четверых родных детей не видела, ну и ей стало ясно, что лучшего мужа Наталье не найти.

А сестра хоть никого из парней особо не выделяла, но все-таки ей нравился один симпатичный мальчик, Слава. Он работал с ней в «Гидромеханизации», так что они каждый день виделись. Она посмеивалась над его робостью, рассказывала, как он стесняется пригласить ее в кино – и все-таки приглашает. А ей некогда: к свадьбе готовится. Я сшила ей красивое гипюровое платье и такую же шляпу.

Слава пытался отговорить Наташу: «Не выходи за Новоселова, не совершай ошибки!» Она улыбалась: «Не горюй, ты еще встретишь свою судьбу. Я тебе не пара: на два года старше, быстро тебе надоем».

А между тем свадьбу пришлось перенести на месяц: невеста таяла на глазах. Она редко болела, но всегда так, что не дай бог! У нее нашли опухоль, отправили в Иркутск, в челюстно-лицевой госпиталь. Долго колдовали врачи – и болезнь отступила. Наташа вернулась домой худая и бледная, ее светлая кожа стала бело-голубой.

Сыграли свадьбу, муж отправился на тушение лесных пожаров, жена осталась у мамы. Люди шушукались, что порядок свадебный не соблюли: младшую сестру выдали раньше старшей (это про меня), будет какое-то наказание. Оно проявилось в бездетности брака. Почему судьба так несправедлива? Уж кому быть матерью, как не Наташе? Хоть на фигуру ее посмотришь – символ материнства: полная грудь, тонкая талия, широкие бедра! Хоть взять ее любовь к детям: малыши всегда тянулись к ней! Но не дано… Бывает…

А молодой поклонник уехал учиться в Московский горный институт. Набрался в столице лоска, вернулся элегантным, веселым, уверенным в себе инженером. Кудри, гитара, стихи, шуточки-насмешки… Счастливые брежневские времена! Эта уверенность в завтрашнем дне, полнота жизни в настоящем… Мы тогда не ведали, что все это подходило к концу. Вскоре Слава перешел на работу в другое место, женился, уехал из Братска.

Прошли годы… Я тогда работала в отделе кадров «Гидромеханизации», Наташа уже уволилась, и они с Толиком уехали – он к тому времени вышел на пенсию по выслуге лет и занялся охотой на севере. Наша мама умерла. Я осталась одна с маленькой дочкой. Братья и их жены помогали, чем могли, но мне не хватало моей сестры.

А Слава вернулся в «Гидру», как ласково называли мы свою организацию, правда не в Братск, а начальником бурейского участка. В конце месяца начальники всех участков съезжались в нашу контору на закрытие нарядов. Отмечаю командировку Вячеславу Георгиевичу. Он почти не изменился: строен, голубоглаз, разговорчив. Показывает дорогую авторучку, хвастает: «Это мне дочь подарила на 23 февраля». Как кадровик, я из анкеты знаю состав его семьи: жена Жанна, дочь Наталья. Цепляет глаз год рождения жены: не на два года, а чуть ли не на девять лет его старше! Девочку считает дочерью, хотя, судя по возрасту, отцом ей быть не может. Позднее появилась внучка, он гордо провозгласил: «Теперь я дед!» – это было забавно, потому что на деда он был никак не похож.

Времена наступили смутные. Останавливались стройки, заказчики не платили нам за работу, вместо денег в ходу был бартер. Зарплату выдавали всякой ерундой по завышенным ценам или задерживали на несколько месяцев. Сводить концы с концами становилось все труднее. Единственный участок, откуда еще немного поступали живые деньги, был бурейский. Но однажды произошел скандал: Вячеслав Георгиевич выдал рабочим зарплату, а у руководства на эти деньги были совсем другие планы. В результате ему пришлось уйти. Для него нашлось место слесаря. Начал с нуля, потом перешел в ИТР, поднимаясь по служебной лестнице.

В то время Наталья с Толиком жили в поселке городского типа с необычным названием Мама. Кто бы знал, что она обернется им мачехой! Сначала им там очень нравилось: ах, какой воздух, какие люди, ах, все цветет, все в черемухе! Квартиру трехкомнатную отремонтировали всем на диво, дачный участок засадили, а главное – обустроили свое хозяйство в тайге: обширные угодья, где Толик построил базу и несколько зимовий. Был у него бизнес-план: приглашать иностранцев – любителей сибирской экзотики на охоту и рыбалку. Есть фотография, на которой улыбается его первый клиент – Джеймс.

Толик считал, что жена должна идти за мужем, «как ниточка за иголочкой». И Наташа шла: забрасывались с мужем с вертолета в тайгу и там зимовали. Какие это труды, сложно объяснить. Но она не жаловалась, устраивала уют в зимовьях, готовила изысканные блюда для гостей. Вспоминает, какое вкусное получалось вино из черемухи. Добывали они соболя и белку, попадалась норка. Однажды даже на медведя с мужем ходила.