Игольное ушко Фоллетт Кен
Прошло больше часа, прежде чем поезд опять тронулся. У Фабера сильно свело левую ногу в икре, в нос забилась угольная пыль. Он слышал, как машинист и кочегар вернулись на паровоз, уловил обрывки разговора об убийстве в поезде. Раздался скрежет совковой лопаты – это машинист подбрасывал уголь в топку; паровоз со свистом выпустил пар, лязгнули поршни, дым вышел из трубы, состав тронулся. Фабер почувствовал облегчение, сменил позу, позволил себе тихонько чихнуть, прикрыв рот рукой. Сейчас он чувствовал себя лучше.
Он лежал у задней стенки тендера, с головой закопавшись в уголь. Фабер замаскировался так профессионально, что, чтобы его обнаружить, надо было не меньше десяти минут рыть в тендере. Как он и предполагал, полицейские просто заглянули, проверили, что все в порядке, и ушли, копать не стали.
Он лежал и размышлял, можно ли ему уже вставать. Становится светло. Могут его увидеть с моста над полотном? Наверное, нет. Сейчас он весь черный и в движущемся поезде при тусклом свете будет лишь темным пятном на таком же темном фоне. Да, можно вставать. Медленно, осторожно он отрыл себя и вылез из своей «могилы».
Фабер глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. Уголь черпали лопатой из тендера сквозь небольшую дыру в передней стенке. Позже, когда его израсходуют, кочегару придется войти в тендер и пересыпать уголь, но сейчас пока Фабер был в безопасности.
Становилось светлее, он оглядел свою одежду – с головы до пят в угольной пыли, просто шахтер какой-то, поднимающийся из забоя. Необходимо умыться и сменить одежду.
Он попробовал выглянуть из тендера. Поезд проезжал окраину города, позади оставались фабрики, склады, грязные домишки в саже. Надо хорошо продумать, что делать дальше.
Первоначально он планировал сойти в Глазго, пересесть на местный поезд, идущий в Данди, оттуда вверх, вдоль восточного побережья в Абердин. Конечно, ему нельзя сойти на вокзале, придется соскочить либо до Глазго, либо сразу после. И все равно, чем дольше он остается в поезде, тем больше рискует. Поезд будет делать остановки до Глазго, и на этих станциях его могли обнаружить. Нет, ему придется как можно быстрее оставить поезд и подыскать себе другой вид транспорта.
Если уж прыгать, то лучше всего в каком-нибудь тихом месте рядом с городом или деревней. Необходимо, чтобы оно было относительно безлюдным – тогда никто не заметит, как он соскочил с тендера. В то же время, рядом должны быть дома, чтобы он мог увести машину, выкрасть одежду. К тому же, нужно выбрать такой участок, когда состав будет идти в гору – тогда скорость будет невелика и можно безопасно спрыгнуть.
Сейчас поезд шел со скоростью примерно сорок миль в час. Фабер сел, откинулся назад на кучу угля, стал выжидать.
Он не мог постоянно выглядывать, так как опасался, что его увидят. Решил, что станет выглядывать только тогда, когда поезд будет замедлять ход. Все остальное время остается тихо лежать.
Через несколько минут он поймал себя на том, что засыпает, несмотря на все неудобство позы. Он повернулся на бок, подпер для страховки голову локтем – если уснет, локоть упадет, и он проснется.
Поезд набирал скорость. Между Лондоном и Ливерпулем состав полз, как муха, теперь же бодро бежал по рельсам. Начался дождь – холодные мелкие капли, которые насквозь промочили одежду. Казалось, на ветру капли застывают на коже и превращаются в горошины льда. Вот еще повод быстрее соскочить с поезда: при таком холоде, дожде, ветре ему не доехать до Глазго.
Еще полчаса поезд не снижал скорости. Фабер уже подумывал, не убить ли ему машиниста с кочегаром, чтобы самому остановить состав. Их жизни спасла сигнальная будка. Заскрежетали тормоза, поезд стал замедлять ход. Потом скорость увеличилась, опять упала. Фабер понял, что на пути стоит знак ограничения скорости. Он выглянул. Поезд шел по сельской местности. Ему удалось разглядеть впереди развилку железнодорожных путей и семафор – вот в чем, видимо, причина снижения скорости.
Фабер тихо сидел в тендере. Поезд остановился перед семафором. Через пять минут состав тронулся. Фабер вскочил на край тендера, оттолкнулся и прыгнул.
Он упал на насыпь, лежал, не шелохнувшись, лицом вниз, в рослых сорняках. Когда шум поезда стих, Фабер встал. Единственным признаком того, что он попал в обжитое место, была сигнальная будка, двухэтажное деревянное строение с широкими окнами в диспетчерской наверху, лестницей снаружи и входом на первый этаж. Позади дома чернела гаревая дорожка.
Фабер обошел вокруг дома, чтобы подойти к будке сзади, где не было окон. Он вошел в дверь на первом этаже и обнаружил то, что ожидал: туалет, раковину и – словно награда – шинель, висящую на крючке.
Он снял промокшую одежду, вымыл руки, лицо и энергичными движениями растер все тело грязным полотенцем. Маленькая коробочка цилиндрической формы, в которой хранились негативы, была плотно обвязана лентой вокруг его груди. Он опять облачился в свою одежду, только вместо промокшей насквозь куртки надел шинель стрелочника.
Теперь ему оставалось только найти транспорт. Стрелочник, наверное, куда-то отлучился, скоро придет. Фабер вышел из дома и увидел сбоку велосипед, прищелкнутый на маленький замок к перилам. Он сломал дужку замка лезвием стилета и уже через минуту ехал по прямой, быстро накручивая педали, удаляясь от полотна железной дороги и будки. Затем срезал угол и выехал на гаревую дорожку.
16
Персиваль Годлиман принес из дома свою маленькую раскладушку. Он лежал на ней в кабинете в брюках и рубашке, безуспешно пытаясь заснуть. Почти сорок лет он не знал, что такое бессонница – буквально с тех пор, как сдавал выпускные экзамены в университете. Сейчас Годлиман с удовольствием поменял бы все его нынешние заботы и тревоги, которые не дают спать, на радостное волнение последних дней студенчества.
Он знал, что тогда был другим человеком, не просто моложе, но гораздо менее задумчивым, склонным предаваться своим мечтам. В те годы он был этаким бродягой, задиристым, полным надежд и честолюбия молодым человеком; намеревался заняться политикой. Он не любил часами сидеть над книгами, грызть науку, поэтому у него действительно были веские причины волноваться перед экзаменами.
Тогда его занимали два основных увлечения – дискуссии и бальные танцы. Он прекрасно выступал в оксфордском студенческом клубе; в местной газете появлялись снимки, на которых Персиваль вальсировал с первокурсницами. Нет, он совсем не был бабником, его мог привлечь секс только с женщиной, которую бы он действительно полюбил – и вовсе не потому, что его сдерживали какие-то высокие моральные принципы, а из-за своего собственного желания.
Так что, когда Персиваль впервые встретил Элеонору, он был все еще девственником. Она, правда, оказалась не первокурсницей, а уже готовым математиком, заканчивала университет; любовь к науке прекрасно сочеталась у нее с женским изяществом, обаянием, теплотой; ее отец умирал тогда от рака легких, после того, как сорок лет вкалывал на шахте и глотал в забое угольную пыль. Персиваль повез ее к своим родителям. Его отец, как главный судья, занимал в графстве видное положение, у них был неплохой особняк, который показался Элеоноре дворцом, но она вела себя в незнакомой обстановке совершенно естественно, с присущими ей добротой и обаянием. Когда его мать попробовала говорить с ней в совершенно неуместном снисходительном тоне и соответствующим образом вести себя, она отвечала ей тактично, но с достоинством, демонстрировала яркий ум и полное пренебрежение к женским колкостям – в итоге Элеонора еще больше покорила сердце юного Персиваля.
Дела шли неплохо. Он получил степень магистра, затем перед первой мировой войной преподавал в частной школе, причем его три раза оставляли на дополнительный срок. Они с Элеонорой были очень огорчены, когда узнали, что не могут иметь детей, но продолжали любить друг друга и были счастливы. Ее смерть явилась для Годлимана колоссальной трагедией. Он потерял интерес ко всему окружающему и решил кончить свою жизнь затворником, навсегда «удалиться» в Средние века.
Эта тяжелая утрата роднила его с Блогсом. Однако война снова вернула его к жизни. Благодаря ей, в нем опять проснулись страсть, напористость, пылкость – словом все то, что помогло ему когда-то стать блестящим оратором, хорошим учителем и будущей надеждой Либеральной партии. Он всей душой желал, чтобы Блогс не замкнулся в себе навсегда, чтобы его не захлестнули горечь и одиночество, чтобы он нашел что-то свое, большое, ради чего стоит жить.
В тот самый момент, когда Годлиман о нем думал, Блогс позвонил из Ливерпуля и сообщил, что Игла проскочил сквозь все заслоны, а Паркин убит.
Услышав эту новость, сидевший на краю раскладушки Годлиман закрыл глаза.
– Мне надо было тебя послать на этот чертов поезд.
– Спасибо! – не преминул съязвить Блогс.
– Только потому, что тебя он не знает в лицо.
– Возможно, что знает. Мы здесь считаем, что он почувствовал ловушку заранее. Единственный, кого он мог видеть, сойдя с поезда, это я.
– Где же он мог тебя видеть? Где? Постой… а что если Лейкестер-сквер?
– Я, правда, вас не совсем понимаю, но если это так, тогда мы, кажется, его недооценили.
– Взяли под контроль паром? – нетерпеливо спросил Годлиман.
– Да.
– Думаю, он им не воспользуется – слишком примитивный ход для него. Более вероятно, что украдет лодку. С другой стороны, Фабер может по-прежнему направляться в Инвернесс.
– Я предупредил тамошнюю полицию.
– Хорошо. Хотя знаешь, вряд ли мы сейчас можем точно сказать, куда он направляется. Будем действовать по обстановке.
– Ладно.
Годлиман встал, взял в руки телефон и стал расхаживать с ним по ковру.
– И еще. Не будь так уверен, что это именно он выскочил из вагона с другой стороны. Продумай варианты, если он покинул поезд до Ливерпуля, на вокзале или уже после. – Годлиман оживился. Он лихорадочно работал мозгами, пытаясь найти ответы на многочисленные вопросы. – Организуй мне беседу с начальником полиции.
– Он как раз рядом.
На секунду возникла пауза, затем в трубке зазвучал незнакомый голос.
– Главный суперинтендант Энтони у аппарата.
Годлиман сразу перешел к делу.
– Доброе утро. Скажите, вы согласны со мной, что человек, которого мы ищем, скорее всего сошел с поезда где-то в пределах вашего графства?
– Вполне возможно, да.
– Хорошо. Теперь пойдем дальше. Самое первое, что ему нужно – это транспорт, так что я вас очень прошу информировать подробно о всех кражах транспортных средств, будь то автомобиль, лодка, велосипед, вплоть до осла в черте ста миль от Ливерпуля за ближайшие двадцать четыре часа. Меня держите в курсе дел, но подробную информацию передавайте Блогсу и вообще постарайтесь работать с ним в тесном контакте, помогать во всем.
– Да, сэр.
– Держите ухо востро в отношении всех преступлений, которые могут быть со стороны бродяг – кража одежды и продовольствия, неожиданные нападения, будьте настороже с проверкой личных документов.
– Хорошо.
– Надеюсь, вы понимаете, мистер Энтони, что человек, которого мы ищем – не просто убийца.
– Я уже догадался, сэр, по тому, как Лондон интересуется этим делом, но естественно, знаю все только в общих чертах.
– Есть что-нибудь?
– Полно. Весь вопрос, какая из этих ниточек ведет к тому, кто нам нужен. Вот ваш завтрак. – Он поставил на стол чашку чая, галеты, сам сел напротив.
Блогс пересел из мягкого кресла на жесткий стул, стал пить чай. Чай был некрепкий, бледно-желтого цвета, но зато очень сладкий.
– Давайте посмотрим.
Энтони вручил ему пять-шесть листов машинописного текста.
– Только не говорите мне, что это все преступления, которые у вас произошли, – сказал Блогс.
– Конечно, нет. Нас не интересуют сейчас пьяные, ссоры на бытовой почве, несоблюдение светомаскировки, нарушения правил дорожного движения или преступления, которые раскрыты на месте.
– Извините. Я все еще не могу проснуться. Сейчас просмотрю все это.
Там значились три ограбления в частных домах. В первых двух случаях украли ценности – золото и меха.
– Он мог украсть это просто из желания пустить нас по ложному следу, – допустил Блогс. – Отметьте места на карте, может, появится какой-то маршрут. – Он передал Энтони первые два листа. Сообщение о третьем ограблении только что поступило, детали были пока неизвестны. Тем не менее, Энтони также нанес место на карту.
В Манчестере ограбили управление по контролю за распределением продовольствия. Унесли сотни продовольственных карточек.
– Ему не нужны продовольственные карточки, тем более так много. Ему нужна еда, – заметил Блогс. Он отложил в сторону еще один листок. Далее шли кража велосипеда рядом с Престоном и изнасилование в Беркинхеде. – Не думаю, что он насильник, тем не менее, на всякий случай нанесите на карту.
Кража велосипеда и третье ограбление произошли рядом.
– Сигнальная будка, из которой украли велосипед, стоит на главной железнодорожной ветке? – спросил Блогс.
– Да, по-моему, так, – ответил Энтони.
– Предположим, Фабер все же остался в поезде, мы его не смогли обнаружить. Не является ли эта сигнальная будка первой остановкой поезда после Ливерпуля?
– Возможно, поезд тормозит там.
Блогс посмотрел на листок.
– Это вопрос национальной безопасности, о важности которого можно не говорить – мы ежечасно информируем по нему премьер-министра.
– Гм… да… понял, сэр. Вот мистер Блогс еще хочет сказать вам пару слов.
Блогс взял трубку.
– Вы вспомнили, когда и как вы видели его? Вы сказали, что…
– Да, вспомнил, но это ничего не дает, как я и говорил. Однажды я встретил его в Кентерберийском кафедральном соборе. Мы даже несколько минут беседовали об архитектуре. Здесь можно почерпнуть только одно – он умный. Насколько я помню, в ходе разговора Фабер сделал несколько очень тонких замечаний.
– Это для нас не новость, что он умный.
– Вот видишь. Никакой зацепки эта встреча не дает.
Главный суперинтендант Энтони, представитель средних слоев, с твердым характером, но мягким ливерпульским акцентом, мучился дилеммой, как ему поступить – возмущаться ли по поводу того, что МИ-5 разговаривает с ним, как с мальчишкой, поучает, или наоборот делать то, что ему советуют, а именно не упустить свой шанс спасти Британию от злого коварного врага.
Блогс хорошо понимал, какие страсти, сомнения бурлят сейчас в душе у этого человека – он сталкивался с подобным ранее, работая бок о бок с местной полицией, поэтому знал, как поправить дело.
– Я вам так признателен за вашу помощь, мистер Энтони. Уверяю вас, что в Уайтхолле это не останется незамеченным.
– Что вы, что вы. Я только исполняю свой долг. – Энтони не был вполне уверен, надо ли ему называть Блогса «сэр».
– Нет, нет. Есть большая разница, когда тебе помогают в силу необходимости, или видишь искреннее желание помочь.
– Точно. Вы знаете, пройдет минимум несколько часов, пока этот тип себя как-то обнаружит. Может, вам вздремнуть в это время?
– Неплохо бы, – ответил Блогс с благодарностью. – Если у вас найдется где-нибудь стул и свободный угол…
– Оставайтесь здесь, в моем кабинете, я все равно спускаюсь сейчас вниз, в дежурную комнату, чтобы лично проследить за поступающими сообщениями. Как только что-то будет, я вас обязательно разбужу. Так что устраивайтесь поудобнее.
Энтони вышел, и Блогс сел в удобное просторное кресло, откинул назад голову, закрыл глаза. Почти сразу же перед ним возникло лицо Годлимана, как будто прямо перед его носом кутили пленку – «…утрата тяжелейшая, но жить надо, жизнь продолжается… я не желаю, чтобы ты повторял мою ошибку…» До Блогса наконец дошло, почему он сам не хочет, чтобы война закончилась. Тогда ему волей-неволей пришлось бы думать о доме, о семье, о быте, обо всем том, что говорил ему Годлиман. Сейчас же, когда идет война, все ясно: он ненавидел врага, знал, что надо делать. Потом, когда-нибудь, можно… хотя любая мысль о другой женщине казалась предательством по отношению к той, которую любил и будет любить всегда.
Он зевнул, забился глубже в кресло. Постепенно мысли все больше сбивались, одолевал сон. Если бы Кристина умерла до войны, может быть, сейчас он не придумал бы для себя своего рода табу на то, чтобы снова обрести семью. Она всегда ему нравилась, он ее ценил и уважал, но после того, как она села за руль санитарной машины, для уважения в его душе места уже не осталось – оно переросло в восхищение своим родным существом, в заботу о ней, его любовь стала более зрелой. Когда они были вместе, у них было что-то свое, что принадлежало только им, чего не было у других пар. Сейчас, более чем год спустя после гибели Кристины, Блогс без труда смог бы найти себе другую женщину, которую бы уважал, которая бы нравилась, но этого ему было уже недостаточно. Обычная женитьба, обычная женщина всегда напоминали бы ему, что когда-то он, Блогс, довольно средний человек, каких большинство, был мужем самой необычной, исключительной, прекрасной женщины на земле…
Он пошевелился в кресле, пытаясь отогнать мысли, которые путались в голове и мешали спать. В Англии сейчас много героев, сказал Годлиман… Итак, если Игла ушел…
Сначала нужно разобраться с делами…
Кто-то тряс его за плечо. Блогс крепко спал. Снилось, что он находится в одной комнате с Иглой, однако никак не может найти агента, потому что Игла выколол ему глаза стилетом. Блогс проснулся, но все еще думал, что он слепой, потому что не видел, кто перед ним – только потом понял, что глаза закрыты. Наконец, он увидел крупную фигуру в полицейской форме – это был Энтони.
Блогс выпрямился в кресле.
– Украдена шинель, на ее место повесили промокшую куртку.
Энтони пожал плечами.
– Это еще ничего не значит.
– Машины не воровали?
– Нет, ни машины, ни лодки, ни ослов. Да у нас и не так много угонов машин сейчас, ведь с бензином огромные трудности, его-то в основном и крадут.
– Я был совершенно уверен, что он украдет машину в Ливерпуле, – сказал Блогс, в расстройстве барабаня пальцами по колену. – На кой черт ему велосипед, на нем далеко не уедешь.
– Все равно, надо ухватиться за этот след, ведь пока нет ничего более существенного.
– Хорошо. Но параллельно выясните подробности других ограблений, не украли ли одежду или еду, там могли все сразу не заметить. Покажите фотографию Фабера изнасилованной, продолжайте собирать информацию обо всех преступлениях. Можете обеспечить меня транспортом до Престона?
– Я найду вам машину.
– Через какое время узнаем подробности третьего ограбления?
– Ребята сейчас, наверное, там. Когда вы доедете до сигнальной будки, у меня уже будет полная картина.
– Поторопите их. – Блогс взял плащ. – Как только доберусь до места, свяжусь с вами.
– Энтони? Это Блогс. Я в сигнальной будке.
– Не тратьте зря время. Это тот, кого мы ищем. Третье ограбление – его рук дело.
– Уверены?
– Абсолютно, если только у нас не объявилось сразу двое бродяг, которые пугают людей и угрожают им стилетом.
– Кого он ограбил?
– Двух старушек, живут одни в маленьком коттедже.
– Боже! Они мертвы?
– Нет, разве что умерли от волнений.
– Уф!
– Вы их навестите?
– Уже выезжаю.
Это был типичный коттедж, где живут одинокие пожилые женщины – маленький, квадратный, старый; около двери рос куст дикой розы, обильно удобренный чаинками, в небольшом палисаднике за подстриженными кустами живой изгороди аккуратными рядами росли овощи. Скрипучая калитка, на окнах чистенькие бело-розовые занавески, входная дверь, покрашенная с большим старанием, дверное кольцо из подковы.
Блогс постучал. Открыла опрятная на вид восьмидесятилетняя старушка. В руках она держала дробовик.
– Доброе утро. Я из полиции.
– А вот и нет. Вы меня обманываете. Полицейские уже были. Убирайтесь, пока я не прострелила вам голову.
Блогс посмотрел на нее. Рост менее пяти футов, густые седые волосы, уложенные в пучок, бледное лицо в морщинах. Руки тоненькие, как спички, но ружье держат цепко. В кармане фартука прищепки для белья. Блогс опустил глаза, увидел у нее на ногах мужские ботинки.
– Утром к вам заезжала местная полиция. Я из Скотланд-Ярда.
– Откуда я это вижу? У вас на лбу не написано.
Блогс повернулся и позвал водителя. Констебль вылез из машины и подошел к воротам.
– Вы же видите, со мной полицейский в форме, этого достаточно?
– Хорошо, входите. – Она отошла в сторону, давая ему возможность пройти.
Блогс очутился в комнате с низким потолком, кафельным полом. Комната заставлена старой громоздкой мебелью, то здесь то там фарфоровые, стеклянные фигурки. В камине теплится огонь. Пахнет лавандой и кошками.
Ему навстречу из кресла поднялась еще одна женщина. Она выглядела так же, как первая, только вдвое толще. Когда она вставала, с колен спрыгнули две кошки.
– Здравствуйте. Я Эмма Партой, это моя сестра Джесси. На ружье не обращайте внимания – оно не заряжено, слава Богу. Джесси обожает все эти театральные штучки. Садитесь. Вы выглядите молодо для полицейского. Странно, что Скотланд-Ярд принимает такое участие в нашей маленькой краже. Прибыли из Лондона утром? Джесси, поставь молодому человеку чашку чая.
Блогс сел.
– Если вы правильно описываете бродягу, который залез к вам, похоже, это тот, кого мы ищем. Человек скрывается от закона.
– Вот, я же говорила тебе, – сказала Джесси. – Еще хорошо, что он нас не зарезал. Сейчас бы уже лежали обе в крови.
– Брось молоть чепуху. – Эмма повернулась к Блогсу. – Он показался мне довольно воспитанным.
– Расскажите подробно, как все было.
– Ну вот. Я, значит, вышла из дома через заднюю дверь, – начала Эмма. – Находилась в курятнике, смотрела, нет ли яиц. А Джесси в это время была на кухне.
– Он появился так внезапно, – перебила Джесси. – У меня даже не было времени сходить за ружьем.
– Ты смотришь слишком много ковбойских фильмов, – пожурила сестру Эмма.
– Ну уж, во всяком случае они лучше, чем твои любимые мелодрамы – слезы, поцелуйчики…
Блогс вынул из бумажника фотографию Фабера.
– Это он?
Джесси внимательно всмотрелась в лицо.
– Он, точно.
– Какие вы умные, сразу можете вычислить преступника, – с восхищением произнесла Эмма.
– Если бы мы действительно были умными, он сейчас находился бы у нас в руках, – ответил Блогс. – Что он сделал?
– Этот тип поднес нож к моему горлу и сказал: «Одно неосторожное движение, и я распорю тебе глотку». Думаю, он бы так и поступил.
– Джесси, ты же говорила мне, он сказал: «Сиди смирно, и я не причиню тебе вреда».
– Это почти то же самое, Эмма.
– Что он хотел? – спросил Блогс.
– Еду, ванну, сухую одежду, машину. Мы еще дали ему яиц, нашли кое-что из одежды покойного мужа Джесси, Нормана.
– Можете описать вещи?
– Конечно. Синяя куртка из ослиной шкуры, синий комбинезон, клетчатая рубашка. Он забрал машину бедного Нормана. Не знаю, на чем мы теперь будем добираться в кино. Фильмы – наша единственная слабость, знаете ли.
– Машина какой марки?
– «Моррис». Норман приобрел ее в 1924 году. Наша букашка служила верой и правдой все эти годы.
– А вот ванну ты ему все-таки не предоставила, – рассмеялась Джесси.
– Понимаете, я объяснила, что здесь живут две одинокие женщины, и неприлично, чтобы у них на кухне принимал ванну мужчина.
– Да, ты скорее дашь перерезать себе горло, чем станешь смотреть на мужчину в трусах, глупая.
– Что он сказал, когда узнал, почему вы не собираетесь наливать ему ванну?
– Просто расхохотался мне в лицо. Хотя лично я считаю, он поступил, как воспитанный человек.
Блогс не мог сдержать улыбку.
– Рад, что вы действовали смело и хоть в чем-то не уступили преступнику.
– Спасибо за комплимент.
– Итак, он уехал отсюда на машине «моррис» выпуска 1924 года, одет в комбинезон, синюю куртку. Во сколько это было?
– Около половины десятого.
Блогс непроизвольно погладил рукой рыжую полосатую кошку. Кошка заморгала, стала мурлыкать.
– В баке было много горючего?
– Пару галлонов, но он забрал наши талоны.
– Кстати, откуда у вас бензин, несмотря на ограничения?
– Он нужен нам для сельскохозяйственных нужд, – солгала Эмма и тут же покраснела.
– И вообще, поймите, две одинокие женщины, в возрасте, живем далеко, – фыркнула Джесси. – Конечно, мы экономили.
– Когда ездили в кино, обязательно заходили в сельскохозяйственный магазин. Не тратили бензин попусту.
Блогс улыбнулся.
– Хорошо, хорошо, это я просто так. Бензин – не мой профиль. Какую скорость развивает машина?
– Никогда не ездили более тридцати миль в час.
Блогс посмотрел на часы.
– Даже с этой скоростью он сейчас уже может быть в семидесяти пяти милях отсюда. – Он встал. – Я должен немедленно позвонить в Ливерпуль. У вас здесь, конечно, нет телефона?
– Нет.
– «Моррис» какой модели?
– «Каули». Норман обычно называл его «Бычий нос».
– Цвет?
– Серый.
– Регистрационный номер?
– MLN29.
Блогс сделал пометки в блокноте.
– Вы думаете, мы получим машину обратно? – спросила Эмма.
– Думаю, да, хотя, может быть, и побитую. Когда крадут машину с единственной целью удрать на ней, обычно мало заботятся, как она будет выглядеть потом. – Блогс прошел к двери.
– Остается надеяться, что вы поймаете преступника, – сказала на прощание Эмма.
Джесси вышла проводить его. Она опять держала в руке дробовик. Уже у дверей, Джесси театральным жестом потянула Блогса за рукав плаща и шепотом спросила:
– Скажите, а кто он? Сбежавший уголовник? Убийца? Насильник?
Блогс посмотрел на нее. Ее маленькие зеленые глазки горели от возбуждения. Он наклонился и тоже шепотом сказал ей в ухо:
– Смотрите. Ни одна живая душа не должна знать об этом. Он немецкий шпион.
Джесси понимающе захихикала. Этот Блогс, видно, тоже обожает смотреть боевики, подумала она.
17
Вскоре после полудня Фабер пересек Сарк-Бридж и оказался в Шотландии. Он проехал и мимо Сарк-Толл-Бар-Хауза – довольно низкой постройки с вывеской о том, что это первый дом на шотландской территории; прямо над дверью висела табличка со старинными легендами; говорилось что-то насчет свадеб, но точно было не разобрать. Через четверть мили показалась деревня Гретна, и он понял, что находится в известном месте – здесь тайно венчались сбежавшие влюбленные пары.
Недавно прошел дождь, дорога оставалась скользкой, но солнце быстро высушивало последние лужи. После того, как угроза вторжения стала не такой реальной, опять появились дорожные знаки и указатели. Фабер на скорости миновал несколько редких южно-шотландских деревушек – Киркпатрик, Киртлбридж, Эклфекен. Мирный сельский пейзаж радовал глаз, поросший мхом зеленый торфяник блестел на солнце.
В Карлайле он остановился, чтобы заправить машину бензином. Работавшая на бензоколонке женщина средних лет в замасленном фартуке делала дело молча, лишних вопросов не задавала. Он наполнил бак и запасную канистру рядом с правой подножкой.
Пока Фабер никак не мог жаловаться на маленький двухместный автомобиль. Хоть и старенький, он без труда делал пятьдесят миль в час. Четырехцилиндровый двигатель с боковым клапаном работал четко и бесшумно на всех подъемах и спусках, характерных для шотландской местности. В ковшеобразном кожаном кресле сидеть было очень удобно. Фабер нажал на клаксон, чем-то напоминавший луковицу, чтобы убрать с дороги одинокую овцу.
Он проехал через небольшой базарный городок Локерби, по живописному Джонстоунскому мосту, пересек реку Эннэн, начал подниматься на Битток Саммит. Ему приходилось постоянно дергать ручку переключения скоростей.
Фабер решил не ехать в Абердин прямой дорогой, через Эдинбург и далее вдоль побережья. Восточное побережье по обе стороны залива Фертоф-Форт почти целиком являлось запретной зоной. Полосу шириной в десять миль объявили закрытой. Конечно, местным властям трудно тщательно контролировать столь большую территорию. Тем не менее, до поры до времени лучше держаться подальше от зоны, тогда больше шансов, что не остановит полицейский патруль.
Все равно, в конечном счете, по пути в Абердин «запретки» не миновать, но лучше уж промахнуть ее в последний момент где-нибудь в узком месте, а пока подготовиться к возможной встрече с полицейскими. Частные поездки на автомобиле в свое удовольствие за последние несколько лет фактически прекратились из-за строгого нормирования бензина, а те, у кого имелись машины для действительно необходимых поездок, могли иметь большие неприятности, вплоть до заведения уголовного дела, если хоть на несколько ярдов свернут с намеченного маршрута. Фабер читал об одном известном импресарио, который попал в тюрьму за расходование бензина, предназначенного для сельскохозяйственных нужд. Этот несчастный захотел лишь подбросить нескольких актеров из театра в отель «Савой». Средства массовой информации не переставая твердили, что только одному бомбардировщику «Ланкастер» требуется 2000 галлонов бензина на пути к Руру. Ничто при других обстоятельствах не доставило бы Фаберу большего удовольствия, чем жечь попусту бензин, который могли использовать для бомбежек немецких городов, но сейчас, с важной информацией на теле, будет в высшей степени идиотизмом, если его остановят и арестуют за расходование бензина.
Трудно придумать что-либо вразумительное. На дороге в основном военные машины, а у него, как назло, при себе никаких спецпропусков. Нельзя даже сказать, что везешь военный груз, потому что машина пустая. Нахмурившись, Фабер напряженно обдумывал ситуацию. Кто сейчас ездит? Моряки в увольнении, служащие, редкие отпускники, квалифицированные рабочие… Вот, кажется, то, что нужно. Он инженер, специалист в узкой и сразу малопонятной области, скажем, высокотемпературные смазочные масла для коробки скоростей. Едет по делу, решать производственную проблему на один из заводов в Инвернессе. Если попросят уточнить название и адрес завода, скажет, что эти данные засекречены. (Надо указать конечный пункт поездки лишь в общих чертах, чтобы никто не мог определенно сказать, есть там такой завод или нет.) Он сомневался, что технические эксперты носят комбинезоны, подобные тому, какой достался ему от смешных сестер, но шла война, поэтому все было возможно.
Придумав для себя легенду, Фабер почувствовал, что теперь в какой-то мере готов к случайным проверкам. Гораздо сложнее, однако, если те, кто его остановят, ищут именно пустившегося в бега шпиона Генри Фабера. У них есть фотография, известно, как он выглядит. Наверняка в самое ближайшее время полиция будет иметь полную информацию об украденной машине. Вряд ли полицейские станут блокировать дороги, поскольку не знают, куда он направляется, но наверняка каждый из них постарается найти серый «моррис», модель «Каули», регистрационный номер MLN29.