Игольное ушко Фоллетт Кен
– Что ж, давайте. Это единственное, что вам остается, потому что я с данной стратегией никогда не соглашусь, если только…
– Если что? – Роммель был явно удивлен.
Гудериан заерзал на стуле, для него было мукой идти на какие-либо уступки этому упрямцу Роммелю.
– Вы, возможно, знаете, что фюрер ждет экстренного сообщения от одного из наших лучших агентов, который работает в Британии.
– Да, помню. По-моему, его кличка Игла.
– Правильно. Так вот, ему поручено оценить мощь первой армейской группировки ВС США под командованием генерала Паттона в Восточной Англии. Если он обнаружит, – а я уверен, так и будет, – что это мощная боеспособная группировка, готовая выступить в любую минуту, я лишь утвержусь в своем мнении. Однако если окажется, что это обман, камуфляж противника, специально, чтобы ввести нас в заблуждение относительно предстоящего вторжения, то я, наверное, признаю правоту вашей оценки и вы получите танки. Ну как, идет?
Подумав, Роммель кивнул головой в знак согласия.
– Хорошо, подождем Иглу.
Часть пятая
25
Совершенно неожиданно для себя Люси поняла, что их дом ужасно мал. Утром, когда она, как обычно, зажигала плиту, варила овсянку, прибиралась в комнатах, одевала сына, стены, казалось, давили, было трудно дышать. У них ведь только четыре комнаты, небольшой коридор, лестница; постоянно натыкаешься друг на друга. Если стоять тихо и прислушиваться, можно различить много звуков: Генри моется в ванной, Дэвид спускается по лестнице, Джо наказывает своего плюшевого мишку в гостиной. Люси хотела бы собраться с мыслями, о многом подумать, чтобы ее никто не тревожил. Необходимо осмыслить все, что произошло прошлой ночью.
Она заранее знала, что ей будет трудно долго обманывать близких. Раньше она этого никогда не делала. Люси попыталась вспомнить хотя бы один серьезный случай, когда ей пришлось прибегнуть к обману, но не смогла. Дело совсем не в том, что она придерживалась высоких моральных принципов, через которые не могла переступить. Нет, просто у нее никогда не было особой нужды врать.
Дэвид и Джо сели за стол на кухне, начали завтракать. Дэвид молчал, зато мальчик тараторил без умолку. Люси не хотелось есть.
– Ты почему не ешь? – между делом спросил ее Дэвид.
– Уже поела. – Вот она, первая ложь. Ничего, получилось.
При шторме Люси особо остро чувствовала тесные стены своего жилища. Дождь такой сильный, что из кухонного окна не видно даже амбара. Становится жутко от тесноты, хочется открыть дверь или окно. Вот и сейчас, небо в тумане серое и сумрачное. Дождевая вода течет потоками меж картофельных грядок, огород превращен в маленькое озеро. Воробьиное гнездо на крыше сорвано ветром, птицы в панике забились под карниз.
Люси услышала шаги Генри на лестнице, почувствовала себя увереннее – уж он-то сможет провести любого.
– Доброе утро! – как можно простодушнее сказал Фабер.
Дэвид, сидевший за столом в кресле, оторвался от еды и приветливо кивнул. Люси притворилась, что занята за плитой, не оборачивалась. Если бы она это сделала, все сразу бы стало ясно. В каждом движении сквозило ощущение вины. Фабер выругался про себя. Один Дэвид, казалось, ничего не замечал. Фабер даже подумал, что муж просто глуп, ненаблюдателен… по крайней мере в том, что касается жены.
– Садитесь, давайте позавтракаем, – наконец произнесла Люси.
– Большое спасибо.
– Здесь, к сожалению, я не могу предложить вам сходить в церковь, – сказал Дэвид. – Все, чем мы располагаем, – это возможность послушать песнопения по радио.
Фабер только сейчас осознал, что сегодня воскресенье.
– Вы вообще ходите в церковь?
– Нет, а вы?
– Тоже нет, знаете ли.
– Для фермеров воскресенье такой же обычный день, как все остальные. Сегодня я, например, поеду на другой конец острова. Мне надо повидаться с Томом. Если желаете, чувствуете себя в норме, можете составить мне компанию.
– Непременно, – ответил Фабер. Нельзя упускать такую возможность. Можно будет хотя бы прощупать почву. Надо узнать дорогу и местонахождение передатчика. – Хотите, я поведу машину?
Дэвид резко взглянул на него.
– Не стоит, с этим я сам прекрасно справляюсь. – В разговоре возникла напряженная пауза. – В такую погоду дорогу наверняка развезло. Лучше, если я буду за рулем.
– Несомненно. – Фабер уткнулся в тарелку.
– Нет, мне, конечно, все равно, – не унимался Дэвид. – Если вы считаете поездку опасной, можете оставаться…
– Что вы, я обязательно поеду.
– Ночью хорошо спали? Я не подумал, вы, может, устали. Люси, наверное, задержала вас своими разговорами до позднего вечера.
Фабер старался в этот момент не смотреть на Люси, но краем глаза все же уловил краску, внезапно появившуюся на ее лице.
– Да нет, я хорошо отдохнул. И вчера практически весь день проспал. – Он старался смотреть Дэвиду прямо в глаза.
Странно, тут что-то не так. Дэвид даже не удостоил его взглядом, он пристально смотрел на жену. Определенно, муж обо всем догадывается. Люси была вынуждена отвернуться.
Казалось, Дэвид принял решение. Он быстро отодвинул кресло от стола, поехал по направлению к задней двери.
– Я пока выведу «джип» из амбара, – пробормотал он. Дэвид снял с вешалки дождевик, набросил на голову капюшон, выехал из кухни.
Несколько секунд дверь была открытой, и от косого дождя пол тут же стал мокрым. Люси вскрикнула, сразу начала протирать кафель тряпкой.
Фабер встал, подошел к ней, тронул за плечо.
– Не надо, – сказала она, выразительно показав глазами на ребенка.
– Ты ведешь себя глупо, – сказал он.
– Я боюсь. Мне кажется, Дэвид знает.
– Ерунда. Соберись, возьми себя в руки, пойми, что теперь для тебя это не имеет никакого значения.
– Может, ты прав.
Во дворе просигналил «джип». Фабер от неожиданности вздрогнул. Люси подала ему плащ и сапоги.
– Обо мне с ним не говори, учти, – сказала она.
Фабер оделся, пошел к выходу. Люси поспешила за ним, прикрыв за собой дверь на кухню, где за столом оставался Джо.
Прежде чем выйти из дома, Фабер обернулся и поцеловал ее. В ответ Люси обняла его, крепко прижалась к его щеке губами, затем молча пошла обратно.
Фабер побежал по липкой грязи, сверху яростно хлестал дождь. Он с ходу прыгнул в машину, «джип» тут же тронулся.
В машине все было рассчитано на то, что за рулем будет сидеть человек без ног. Управление включало ручную передачу, автоматический привод и приспособление на руле, с помощью которого можно было вести машину одной рукой. Складное кресло крепилось сзади и мягко въезжало в сиденье. На откидной полке у лобового стекла лежал дробовик.
Дэвид уверенно вел машину. Он оказался прав насчет дороги – пришлось ехать по узкой тропе, вокруг вереск, вязкая, насквозь промокшая земля. Дождь лил, как из ведра. Колеса скользили по грязи. Впрочем, казалось, Дэвиду все это нравилось. Он небрежно курил сигарету, держался очень браво. Наверное, представляет себя сейчас за штурвалом истребителя, подумал Фабер.
– Чем вы занимаетесь в свободное от рыбалки время? – спросил Дэвид, не вынимая изо рта сигарету.
– Я служащий.
– И что за работа?
– Да так, сплошные финансы. Ничего серьезного, я лишь маленький винтик.
– Что-нибудь связанное с налогами?
– В основном.
– Интересное дело? – продолжал задавать вопросы Дэвид.
– Так себе. Честно говоря, я просто прикидываю примерную стоимость оборудования, слежу за тем, чтобы с налогоплательщиков брали верные суммы.
– Специализируетесь в какой-то определенной области?
– Нет, увы, приходится заниматься всем, начиная с бумажных скрепок и кончая авиационными моторами.
– Все ясно. Сейчас, когда идет война, каждый вносит свою лепту, как может.
Дэвид язвил, Фабер понял это сразу.
– Я слишком стар, чтобы брать в руки винтовку, – сказал он мягко.
– А в первой мировой участвовали?
– Тогда наоборот, был слишком молод.
– Повезло.
– Как сказать.
Дорога шла близко к обрыву, приходилось прижиматься к скалам, но Дэвид ни на йоту не снижал скорость. Фаберу стало казаться, что, возможно, он сознательно едет так быстро, чтобы угробить их обоих. Стараясь не сползти с сиденья, Фабер крепко держался за ручку.
– Наверное, для вас слишком быстро?
– Почему. Все правильно, вы хорошо знаете дорогу.
– Мне кажется, у вас несколько испуганный вид.
Фабер проигнорировал эти слова, сказанные насмешливым тоном. Дэвид слегка сбросил скорость. Наверное, доволен сейчас, что удалось задеть незадачливого рыбачка из столицы.
Фабер смотрел в окно на плоскую голую землю. Она выглядела неровной, бугристой, однако больших холмов не было. Из растительности преобладала в основном трава, но кое-где виднелись кусты, папоротник, а деревьев было совсем мало. Остров совершенно беззащитен перед погодой, открыт всем ветрам. Наверное, овцы у Дэвида Роуза выносливые.
– Вы женаты? – неожиданно прозвучал вопрос.
– Нет.
– Мудрый человек.
– Не знаю, не знаю.
– Наверняка ловко устроились там у себя в Лондоне с какой-нибудь милашкой. Никто вас не пилит…
Фабер терпеть не мог, когда мужики трепались о женщинах, да еще с явной насмешкой.
– Я считал, что вы счастливы с Люси.
– Неужели?
– Точно.
– И вам не нравится свобода, возможность иметь много женщин?
– Мне не с чем сравнивать, хотя, думаю, иметь одну женщину, любимую, намного приятнее. – Фабер решил дальше молчать, все равно любые его слова лишь подливают масла в огонь. Дэвид начал его раздражать, словно намеренно ищет ссоры.
– По внешнему виду и не скажешь, что вы госслужащий. Где зонтик тросточкой, котелок?
Фабер изобразил улыбку.
– Больше почему-то смахиваете на писаку.
– Да нет, просто я – особый случай, цилиндр мне без надобности, с работы и на работу добираюсь только на велосипеде.
– Наверное, вы очень отважный мужчина. Попали в такую переделку на море, а все нипочем.
– Скажете тоже.
– Кстати, вы абсолютно не смотритесь старым для армии.
Фабер повернулся лицом к Дэвиду.
– Вы, собственно, на что намекаете? – спросил он мягко, без злобы, однако закончить мысль не успел.
– Все, приехали. – Дэвид оставил вопрос без ответа.
Фабер посмотрел через лобовое стекло и чуть впереди увидел дом. Он был почти такой же, как у Люси, – с каменными стенами, покрытой шифером крышей, маленькими окошками. Дом стоял на вершине невысокого холма, пожалуй, единственного на острове, в целом смотрелся этаким коренастым крепышом. Ниже виднелось несколько сосен и елей. По идее, там самое удобное место для дома.
Рядом с домом рос куст боярышника с забрызганными грязью цветами. Дэвид остановил машину. Фабер увидел, как он отсоединил инвалидное кресло и осторожно съехал в него с сиденья. Всем своим видом он показывал, что не нуждается в помощи.
Они вошли в дом через обшитую дверь, замка не было. В холле их встретила черно-белая колли – красивая собака с длинной мордой. Собака виляла хвостом, не лаяла. Планировка комнат оказалась точно такой же, как у Люси, но смотрелось все по-другому: довольно неуютно, запущено, голо.
Дэвид провел Фабера на кухню, где у старой печки-плиты сидел, грел руки семидесятилетний Том. При виде гостей он поднялся.
– Вот это и есть Том Макавити, – представил его Дэвид.
– Рад вас видеть, – сухо произнес старик. Фабер пожал ему руку. Перед ним стоял невысокий, широкий в кости пожилой мужчина с загорелым лицом. Цветом кожи Том напоминал чемодан желто-коричневого цвета. На голове матерчатая кепка, в зубах необычно большая трубка из корня вереска, с крышечкой. Рукопожатие твердое, кожа шершавая, словно наждачная бумага. Нос массивный, слегка расплющенный. Фабер едва уловил, что он сказал, – старик говорил с сильным шотландским акцентом.
– Надеюсь, не помешаю. Я только так, за компанию, посмотреть остров.
Дэвид подъехал к столу.
– Сегодня у нас не будет много работы, Том. Просто проверим, как овцы.
– Ага. Но перед этим чайку на дорожку, обязательно.
Том налил в кружки крепкого чаю, добавил туда немного виски.
Все трое молча сидели и пили. Дэвид курил сигарету. Том возился со своей трубкой. Фабер почувствовал, что наблюдает обычную картину: несомненно, так бывает изо дня в день в перерывах между работой – мужчины молча сидят рядом, курят, греют руки.
После чая Том поставил кружки в мелкую раковину из камня, и они все направились к машине. Фабер сел сзади. Сейчас Дэвид ехал медленно, собака по кличке Боб без особых усилий вприпрыжку бежала за «джипом». Сразу видно, Дэвид знает здесь каждую кочку, ибо уверенно едет прямо по пастбищу меж болот, колеса ни разу не провалились в вязкую землю. В такую погоду овцы имели довольно жалкий вид. Шерсть намокла, набухла, животные сбились в кучу, прячутся либо в низине, либо ближе к кустарнику, на подветренных склонах; о том, чтобы щипать траву, не могло быть и речи; ягнята напуганы, льнут к овцам.
Собака на секунду остановилась, прислушалась, потянула носом, потом резко сорвалась с места и помчалась галопом через поле.
– Боб что-то учуял, – сказал Том.
С четверть мили они ехали следом за псом. Когда наконец Дэвид выключил мотор, Фабер услышал шум волн: сейчас они находились на северном конце острова. Собака стояла на краю небольшого оврага. Все трое вышли из машины и услышали то, что раньше почуял Боб, – отчаянное блеяние овцы.
Поспешив к оврагу, мужчины увидели ее. Она лежала на боку на глубине примерно двадцати футов, одна нога подогнута – очевидно, сломана. Том спустился вниз, внимательно осмотрел животное.
– Сегодня на ужин едим баранину, – раздался через минуту его крик.
– Ты будешь поднимать ее на веревке?
– Да, но если наш гость мне поможет, мы справимся и так.
– Конечно. – Фабер начал спускаться.
Они схватили овцу за ноги, быстро вытащили ее наверх, правда, по пути, зацепившись за колючие ветки кустарника, Фабер умудрился порвать плащ. Бросив животное в машину, мужчины тронулись в обратный путь. У Фабера полностью промокло плечо, он понял, что там здоровая дырка.
– Боюсь, я порвал ваш дождевик.
– Ничего, у вас уважительная причина, – успокоил его старик.
Обратно они добрались довольно быстро. Фабер снял плащ, затем промокшую куртку. Том повесил ее сушиться поближе к огню. Фабер сел рядом.
Хозяин поставил чайник, поднялся наверх за новой бутылкой виски. Фабер с Дэвидом грели руки у плиты.
Неожиданный звук выстрела заставил их обоих подпрыгнуть. Фабер выбежал в холл, помчался наверх, Дэвид за ним, но остался в кресле у подножия лестницы.
Фабер нашел Тома в маленькой комнате без мебели. Старик высунулся из окна, грозил кому-то кулаком в небо.
– Черт, промахнулся.
– Не понял, о чем вы?
– Орел.
– Ладно, давайте, спускайтесь, – засмеялся Дэвид внизу.
Том положил дробовик рядом с картонной коробкой, вынул оттуда бутылку виски. Они стали спускаться. Дэвид был уже на кухне, стоял у плиты.
– Да, эта овечка – наша первая потеря в текущем году.
– Ага, – удрученно покачал головой Том.
– Надо обязательно огородить овраг забором.
– Точно.
Фабер почувствовал, что в атмосфере произошла внезапная перемена. Что-то было не так. Они по-прежнему сидели, пили, курили, но Дэвид выглядел беспокойным. Дважды Фабер ощутил на себе его странный пристальный взгляд.
– У тебя, конечно, хорошо, но нам пора. – Дэвид направил кресло к выходу. – Мы оставляем тебя разделывать тушу, Том.
– Насчет этого можете не волноваться. Все сделаю.
К дверям их провожала собака. Том остался на кухне. Перед тем, как завести мотор, Дэвид снял с полки ружье, перезарядил его, потом положил обратно. По дороге домой его настроение опять неожиданно сменилось. На этот раз он болтал без умолку.
– Когда-то пробовал летать на «Спитфайрах», отличные машины, я вам скажу. На крыльях по четыре пулемета – американские браунинги, скорострельность тысяча двести шестьдесят выстрелов в минуту. Немцы же предпочитают иметь больше пушек, на их «Мессершмитте-109» только два пулемета. Конечно, когда попадаешь из пушки, это впечатляет, но из пулемета более быстрый и прицельный огонь.
– Неужели? Я и не знал таких тонкостей. – Фабер говорил подчеркнуто вежливо.
– На наших «Харрикейнах» позже тоже стали устанавливать пушки, но все же Битву за Британию мы выиграли благодаря именно «Спитфайрам».
Фабера начало раздражать бахвальство его собеседника.
– И сколько же самолетов противника вы сбили?
– Я потерял обе ноги еще во время учебы.
Фабер взглянул на его лицо: никаких эмоций, но казалось, мускулы напряжены так, что вот-вот лопнет кожа.
– Так что на сегодняшний день я пока не уничтожил ни одного немца.
Фабер насторожился. Трудно даже предположить, что именно мог пронюхать Дэвид, но несомненно калеке что-то известно. Возможно, англичанин подозревает его не только в том, что он спал с его женой. Фабер повернулся чуть боком, чтобы держать Дэвида в поле зрения, уперся одной ногой в пол, правая рука рядом с левым рукавом. Он ждал.
– Вы интересуетесь самолетами? – спросил Дэвид.
– Нет.
– Да что вы? В последнее время, кажется, вся страна заразилась этой игрой – распознать тип и модель самолета. Словно наблюдение за птицами. Люди покупают специальную литературу, берут телескопы и целыми днями лежат на спине, глазеют в небо. Я думал, вы, возможно, из таких энтузиастов.
– Почему?
– Пардон, я не расслышал.
– Почему вы подумали, что я энтузиаст?
– Сам не знаю. – Дэвид остановил машину, чтобы зажечь сигарету. Они были на середине острова, пять миль до Тома и ровно столько же до Люси. Дэвид уронил спичку на пол. – Хотя нет, вру, знаю, потому что нашел пленку…
В этот момент Дэвид резко бросил горящую сигарету Фаберу в лицо и схватился за лежащее на полке ружье.
26
Сид Крипс выглянул из окна и от удивления даже выругался. Все его поле было заставлено американскими танками – их, по меньшей мере, штук восемьдесят. Нет, он отлично понимал, что идет война и все такое, но почему его не спросили, он мог бы легко найти им другую лужайку, где не такая пышная трава. Сейчас же гусеницы испортят здесь всю землю, и его коровам негде будет пастись.
Сид быстро надел ботинки и вышел. На траве расположились несколько американских солдат. Черт побери, они что, не заметили в поле быка? Но когда он подошел ближе к изгороди, то увидел такое, что заставило его остановиться и в нерешительности почесать затылок. Там происходило что-то странное.
Гусеницы абсолютно не вспороли землю. По сути, на дерне не осталось никаких следов. Наоборот, солдаты пытались сымитировать след от гусениц, старательно орудуя какой-то штуковиной вроде бороны.
Пока Сид ломал себе голову, бык обратил внимание на танки. Сначала он изумленно уставился на них, потом нервно забил ногой, побежал к ближайшему железному зверю. Бык явно усмотрел в нем своего соперника.
– Глупый осел, просто расшибешь себе голову, – проворчал Сид.
Солдаты теперь тоже наблюдали за быком. Они находили затею очень забавной.
Бык с ходу врезался в танк, его рога буквально прошили броню, застряли внутри. Сид мысленно надеялся, что, может быть, американские танки менее прочные, чем английские.
Бык яростно тряс головой, стремясь высвободить рога. Раздался свистящий звук, будто выходит сжатый воздух. Танк сдулся, как шар с дыркой. Американцы валялись от смеха.
Все это показалось Сиду очень странным.
Персиваль Годлиман, держа в руке зонт, быстро шагал через Парламент-сквер. На нем были темный костюм в полоску и плащ; черные ботинки начищены до блеска – по крайней мере, они просто сверкали, пока он не вышел под дождь. Ему предстояла личная аудиенция у Черчилля. Такое случается далеко не каждый день, более того, не каждый год.
Профессиональный военный бы крайне нервничал, если бы ему предстояла встреча с верховным командующим, а доложить нечего, дела идут плохо. Годлиман не нервничал – ему, известному историку, нет нужды бояться, говорил он себе, разве что у них с Черчиллем не совпадут взгляды на историю. Он не боялся, но беспокоился. Основательно беспокоился.
Годлиман думал о том, какие усилия, средства, люди, техника, деньги потрачены на создание полностью дутой первой американской армейской группировки в Восточной Англии; четыреста десантных кораблей из парусины и брезента, натянутых на деревянный каркас, искусно сделанные макеты танков со сжатым воздухом внутри, артиллерийские орудия, грузовики и бронемашины, даже военно-полевые склады… статьи в местных газетах с жалобами на падение моральных устоев из-за присутствия большого количества американских войск в районе… дополнительные доки в Довере, спроектированные одним из лучших английских архитекторов и построенные из картона и старой трубопроводной арматуры мастерами с киностудий… тщательно подобранные ложные сообщения, которые передаются в Гамбург агентами-двойниками… непрерывная «болтовня» в эфире, предназначенная специально для немцев, когда операторы передают заранее выбранные сигналы, команды и распоряжения, ловко имитируя активный радиообмен.
Без сомнения, проделанная работа дала положительные результаты. Есть свидетельства того, что немцы попались на удочку. Теперь вся гигантская запущенная машина оказалась под угрозой срыва, причем из-за одного проклятого шпиона, которого он, Годлиман, никак не может поймать. Наверное, Черчилль потребует от него объяснений.
Мелкой семенящей походкой он шел по мощеному тротуару, пока, наконец, не подошел к маленькому входу в дом № 2 по Грейт Джордж-стрит. Вооруженный охранник, стоящий у выложенных вдоль здания мешков с песком, внимательно проверил спецпропуск, пропустил внутрь. Годлиман прошел через вестибюль, спустился по лестнице в бункер Черчилля.
Это оказалось все равно, что спуститься под палубу военного корабля. Помещения внизу были недосягаемы для бомб благодаря железобетонным стенам и потолку толщиной четыре фута, кругом стальные двери, перегородки и опоры, красиво отделанные деревом. Когда Годлиман проходил через картографическое отделение, ему навстречу из конференц-зала вышла группа довольно молодых мужчин с серьезными лицами. Их сопровождал адъютант, который заметил его.
– Вы как раз вовремя, сэр. Премьер-министр ждет вас.
Годлиман вошел в маленький уютный конференц-зал. Пол покрыт коврами, на стене портрет короля. Электрический вентилятор работал в полную мощь, рассеивая табачный дым, висящий в воздухе. Черчилль сидел за старинным, гладким, как зеркало, дубовым столом, в центре которого стояла фигурка фавна – эмблема Лондонского контрольного отдела, детища премьер-министра, которое он создал специально для отвода глаз.
Годлиман решил обойтись без отдания чести, поскольку был в штатском.
– Садитесь, профессор, – заговорил Черчилль. Годлиман внезапно увидел, что премьер-министр не столько человек действительно крупного телосложения, сколько создает такой вид. Он грузно сидит на стуле: плечи приподняты, локти отставлены назад, подбородок опущен, ноги расставлены. Черчилль одет в черный пиджак, серые брюки в полоску, великолепную белую рубашку. Несмотря на его внушительный вид и брюшко, у него были тонкие аристократические пальцы. Лицо розовощекое, как у ребенка, в одной руке ручка, в другой – неизменная сигара, на столе рядом с бумагами бокал с какой-то жидкостью, по цвету напоминающей виски.
Черчилль сосредоточен, делает пометки на полях с машинописным текстом срочного сообщения, губы что-то шепчут. В целом, премьер не внушал Годлиману страха или благоговейного трепета. По его мнению, как политик мирного времени Черчилль не дал Великобритании ровным счетом ничего, кроме хлопот и неприятностей, хотя, вне всякого сомнения, этот человек обладает природными качествами отличного военачальника. Годлиман ценил его главным образом за это. (Когда Черчилля называли в прессе «британским львом», он только отшучивался, объясняя, что должен рыкать по должности, приводя в чувство нерадивых подчиненных; тем не менее, Годлиман считал такое сравнение во многом справедливым.)
Премьер оторвался от бумаг, поднял глаза.
– Полагаю, сейчас уже не осталось никаких сомнений, что этот проклятый шпион Абвера все о нас знает?
– Если честно, вы правы, сэр.
– Думаете, ему удалось уйти из страны?
– Мы преследовали его непосредственно до Абердина. Есть почти полная уверенность, что позапрошлой ночью он исчез оттуда морем, украв с причала небольшое моторное судно. Очевидно, в Северном море его ждала подводная лодка. Однако уйти далеко от берега он не мог, это точно, потому что начался страшный шторм. Конечно, в принципе не исключено, что он встретился с лодкой до шторма, но такой вариант маловероятен. Скорее всего, агент утонул, правда, конкретными сведениями мы пока не располагаем…
– Вот и я тоже не располагаю. – Черчилль не на шутку сердился, хотя, похоже, Годлиман здесь не при чем. Он вылез из-за стола, подошел к часам на стене, уставился, как под гипнозом, на надпись внизу – Виктория К..1., Министерство общественных работ, 1889. Затем, будто забыв про Годлимана, премьер стал ходить вдоль стола взад-вперед, бормоча что-то себе под нос. Персиваль мог различить отдельные слова, фразы, и то, что он услышал, крайне удивило его. Черчилль шептал: коренастый, немного сутулился, шагает туда-сюда, его заботят только свои мысли, никого вокруг не замечает… Премьер смотрелся со стороны так, будто он герой какого-то очередного голливудского фильма.
Впрочем, представление длилось недолго и закончилось так же быстро, как началось. Даже если Черчилль понимал, что вел себя не совсем обычно, никакого виду не подавал. Он сел в кресло, передал Годлиману какой-то листок и сказал:
– Это данные германского генерального штаба по состоянию на прошлую неделю. Годлиман стал читать:
Восточный фронт – 122 пехотные дивизии, 25 танков. дивиз. 17 моторизов. дивиз.
Италия и Балканы – 37 пехотн. дивиз. 9 танков. дивиз. 4 моторизов. дивиз.
Западный фронт – 64 пехотн. дивиз. 12 танков. дивиз. 12 моторизов. дивиз.
Германия – 3 пехотн. дивиз. 1 танков. дивиз. 4 моторизов. дивиз.
– Из всех двенадцати танковых дивизий немцев на западе, – начал Черчилль, когда Годлиман ознакомился с документом, – фактически только одна находится на побережье Нормандии. Хорошо известные дивизии СС «Рейх» и «Адольф Гитлер» – соответственно в Тулузе и Брюсселе, сигналов об их перемещении нет. Это вам что-нибудь говорит, профессор?
– Да, значит, наш комплекс мероприятий с целью ввести противника в заблуждение оказался эффективен. – Годлиман оценил то, что премьер-министр доверяет ему информацию особой важности. До сего момента Нормандия как таковая никогда не упоминалась в разговорах – ни с полковником Терри, ни с кем-либо еще. Конечно, Годлиман что-то смутно подозревал, зная о ложном сосредоточении войск, нацеленных на Кале, но не больше. Разумеется, он не знает самого главного – даты вторжения, хотя слава Богу, что не знает.
– Чрезвычайно эффективен, – продолжил Черчилль. – Противник теряется в догадках, он в замешательстве. В Берлине ломают головы, однако все их догадки полностью неверны. И вот сейчас, – премьер сделал паузу, – сейчас, несмотря на огромную проделанную работу… – Он взял со стола еще один документ, стал читать выдержку вслух. – Наши шансы укрепиться на побережье, особенно после сосредоточения там немецких танковых дивизий, довольно проблематичны и составляют всего пятьдесят процентов.
Черчилль отложил сигару, понизил голос.
– Я просто хочу, чтобы вы и ваши люди до конца поняли. Четырех лет с начала войны стоило странам Британского содружества, Штатам, всем, кто остался на Западе верен идеалам демократии, чтобы добиться этих несчастных пятидесяти процентов. Если агент доберется до Берлина, мы можем потерять даже это. Мы можем потерять вообще все.
Какое-то время он пристально смотрел на Годлимана, затем снова взял ручку холеными пальцами.
– Мне не нужны ваши рассуждения, профессор. Мне нужен Игла.
Он опустил голову, начал что-то писать. Годлиман встал и тихо вышел из комнаты.
27
Сигаретный табак горит при температуре 800 градусов по Цельсию. Однако огонек в сигарете обычно укутан слоем пепла. Чтобы вызвать ожог, сигарету надо прижать к коже по меньшей мере на секунду; если она только скользнет по телу, ничего серьезного не случится. Это относится и к глазам тоже. Необходимо помнить, что моргание – моментальная непроизвольная реакция человеческого организма. Только непрофессионалы бросают сигареты, а Дэвид Роуз как раз был таковым – невезучим, жаждущим настоящего дела дилетантом. С профессионалами подобные люди не идут ни в какое сравнение.
Фабер проигнорировал брошенную ему в лицо сигарету. Он оказался прав, ибо она скользнула по лбу и упала на металлический пол машины. Он тут же сделал движение в сторону ружья и здесь совершил ошибку. Уже через секунду он понял, что нужно было выхватить стилет, заколоть противника: Дэвид мог, правда, выстрелить, но ему еще не приходилось наставлять оружие на человека, тем более убивать, так что он наверняка какое-то мгновение промедлил бы, и Фабер успел бы вонзить нож. Генрих решил, что в досадном промахе виноват только сам, нечего было расслабляться на острове. Ладно, это его последняя ошибка.
Дэвид обеими руками уцепился за дробовик – левая рука на стволе, правая держит цевье. Он уже дюймов на шесть стащил ружье с полки, когда Фабер схватил рукой дуло. Дэвид дернул оружие на себя, но Фабер держал крепко. На мгновение ружье уперлось дулом в лобовое стекло.