История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III Коллектив авторов

6.1.1. Освобождение России от коммунизма. Радикальные экономические реформы Гайдара и их последствия

Сразу же после августовских событий Борис Ельцин и его сторонники обратились к радикальным реформам, призванным искоренить основы коммунистической государственности и экономики. Эту цель преследовали президентские указы конца августа, направленные на роспуск Компартии России, конфискацию имущества КПСС и Компартии России, осуждение коммунистической идеологии. Коммунисты в ответ обжаловали действия новой власти в Конституционном суде РСФСР. Ельцин принял вызов, надеясь, быть может, превратить судебные слушания в российский антикоммунистический Нюрнберг.

Решения суда, вставшего на позицию буквалистской защиты конституционных прав, привели к иным результатам. Примерно половина из 17 пунктов президентских антикоммунистических указов были признаны юридически несостоятельными или несовершенными. Суд счел невозможным запретить коммунистическую идеологию и ликвидировать структуры партии и признал право ее членов на объединение, но не по месту работы, как это в большинстве случаев было прежде, а по территориальному признаку. Это послужило воссозданию Компартии на обновленной организационной основе в 1992–1993 гг.

Судебный процесс над КПСС вскрыл преступления коммунистической власти, но не дал им исчерпывающей правовой оценки. Дело в том, что КПСС судили в системе законов, написанных самими коммунистическими правителями после захвата ими власти над Россией. Понятно, что в системе этих законов коммунистическая партия оказывалась виновной только в том, что не соблюдала законы, которые сама для себя писала. И, тем не менее, даже принятые судом решения были исключительно важны для осознания советского прошлого. В постановлении Конституционного суда РФ от 30 ноября 1992 г. (№ 9-П) в частности объявлялось:

«В стране в течение длительного времени господствовал режим неограниченной, опирающейся на насилие власти узкой группы коммунистических функционеров, объединенных в политбюро ЦК КПСС во главе с генеральным секретарем ЦК КПСС.

Имеющиеся в деле материалы свидетельствуют о том, что руководящие органы и высшие должностные лица КПСС действовали в подавляющем большинстве случаев втайне от рядовых членов КПСС, а нередко – и от ответственных функционеров партии. На нижестоящих уровнях управления вплоть до района реальная власть принадлежала первым секретарям соответствующих партийных комитетов. Лишь на уровне первичных организаций КПСС имела черты общественного объединения, хотя производственный принцип формирования этих организаций ставил членов КПСС в зависимость от их руководства, тесно связанного с администрацией. Материалами дела, в том числе показаниями свидетелей, подтверждается, что руководящие структуры КПСС были инициаторами, а структуры на местах – зачастую проводниками политики репрессий в отношении миллионов советских людей, в том числе в отношении депортированных народов. Так продолжалось десятилетиями».

Но эти определения суда остались малоизвестными и не повлекли за собой никаких почти политических следствий. Главный советник Ельцина по юридическим вопросам Сергей Шахрай привел на суде убедительные доказательства сущности компартии как преступного по своей сути криминального образования, однако отклика у судей это не вызвало. По признанию судьи Гадиса Гаджиева, он и его коллеги боялись углублять раскол в обществе, так как бывшие члены КПСС и их семьи составляли его значительную часть.

Единственный член суда, признавший КПСС преступной организацией, Анатолий Кононов, в своем особом мнении указал на цену политически мотивированной позиции большинства Конституционного суда: «Уклонение от разрешения ходатайства о проверке конституционности КПСС и ее составной части – КП РСФСР есть, по существу, отказ в правосудии, так как ни один другой орган никогда более не сможет дать компетентную юридическую оценку государственно-правовой стороне этого феномена, оказывавшего тотальное влияние на весь политический, экономический и социальный строй России многие десятилетия».

Дело в том, что полная оценка деятельности коммунистов была возможна только исходя из внесоветских юридических норм. Но для того, чтобы выйти за пределы советского закона, надо было дать правовую оценку самому октябрьскому перевороту 1917 г. в системе законов докоммунистических, как это и сделал Правительствующий Сенат России 22 ноября 1917 г. (см. 2.2.1). Для этого надо было совершить акт формального правопреемства с докоммунистической Россией. Тогда бы всё коммунистическое право предстало, как говорят юристы, «от начала порочным» – ab initio vitiosum. Именно путем правопреемства и отвержения того в праве коммунистического периода, что противоречит докоммунистическому правопорядку, пошли в той или иной форме все восточноевропейские страны, и с этого начали восстановление своей политической и правовой жизни.

Ельцин мог избрать тот же путь, но не избрал. Он решил следовать советским законам (признав молчаливо их изначальную правомерность), что решительно сузило рамки разбирательства и сохранило под антикоммунистическим российским режимом зыбкое и ложное основание советского права. Подобный же принцип лег в основу реабилитации жертв коммунистического режима. Если кто-то был расстрелян как шпион, а на самом деле шпионом не был, а служил, скажем, Сталину не за страх, а по партийной совести, то он подлежал реабилитации («необоснованная репрессия»). Если же он действительно боролся против коммунистической власти, как боролись генерал Кутепов или вождь Тамбовского восстания – Антонов, то реабилитации не подлежал, оставался «врагом».

Ельцин, пришедший к власти на волне народного протеста против тоталитарного коммунизма, разрушать правовую основу старой власти не решился или не захотел. И новая Россия осталась в системе коммунистической государственности, продолжательницей именно СССР, со всеми его беззакониями и преступлениями против человечности.

Меры по ограничению деятельности КПСС начались еще до августа, 20 июля 1991 г., когда Ельцин указом о департизации запретил первичные ячейки компартии в учреждениях и на производстве. Указ об окончательном запрете КПСС и КП РСФСР вышел 6 ноября 1991 г., но он не распространялся на коммунистические партии под другими названиями.

КГБ, хотя и был разделен на несколько ведомств и не раз переименован (на короткое время слит с МВД), сохранил свою преемственность от Дзержинского и Андропова. Отстраивать «с чистого листа» службу безопасности демократического государства, раскрывать все архивы, имена и жертв, и доносчиков, как было сделано в послевоенной Германии, и не пытались. По существу между силовыми ведомствами и Ельциным был заключен негласный контракт: вы нас не трогайте, а мы вам будем служить. ВЧК – ОГПУ – МГБ – КГБ не был объявлен преступной организацией, как, например, гестапо. Это тоже внесло двусмысленность в антикоммунистическую позицию Ельцина.

Придя к власти на гребне августовской народной революции, Ельцин (подобно большевикам в конце 1917 – начале 1918 г.) попытался стихию общественного возмущения как можно быстрее успокоить, чтобы исключить возможность появления нового лидера, более радикального (тем более что антикоммунистическая революция далеко не была завершена), а потому и более популярного, чем он сам. Президент РСФСР предпочитал теперь общаться не с народом, а с чиновниками, «отстраивать вертикаль власти».

В сентябре-октябре 1991 г. Ельцин уделил большое внимание радикальному обновлению исполнительной власти в регионах России, назначив в них своих наместников, призванных возглавить на местах фундаментальные преобразования. В кабинет в качестве вице-премьеров вошли Геннадий Бурбулис, Александр Шохин и Егор Гайдар – тридцатипятилетний профессиональный экономист, ответственный за переход к рынку и в 1992 г. исполнявший обязанности премьер-министра.

К концу 1991 г. в России магазины были пусты, люди стояли по 3–4 часа в очередях, чтобы хоть что-то получить по государственным ценам, а по предприятиям, а порой даже и прямо на улицах европейские организации бесплатно раздавали масло, сыр и другие продукты в порядке «гуманитарной помощи» («гум-по», как тогда её называли). Между тем на руках у населения скопился избыток денег: с 1985 по 1991 г. средняя зарплата поднялась со 190 до 580 р., а производство многих товаров сократилось. Деньги, выданные населению советской властью, были в значительной мере фиктивны, поскольку купить на них было нечего. В 1990 г. Г. А. Явлинский предлагал начать массовую продажу населению государственной собственности, чтобы сперва избавиться от «денежного навеса», а потом уже отпускать цены. Но такая продажа требовала подготовки и времени, которого в конце 1991 г., казалось, уже не было. Не было, по всей видимости, и желания создавать широкий слой независимых от государства частных собственников. После некоторых колебаний Б. Н. Ельцин принял программу не Григория Явлинского, но Егора Гайдара, считавшего необходимым сначала отпустить цены, сжечь в инфляции денежные накопления населения, а затем уже проводить приватизацию, передавая крупную собственность не кому попало, а «своим людям», от которых власть не могла ждать неожиданностей.

Между тем, положение становилось критическим. К концу ноября, за 7 месяцев до нового урожая, правительство располагало примерно двухмесячным запасом зерна. Дефицит госбюджета, составлявший на заре «перестройки» около 2 % валового внутреннего продукта (ВВП), составил в последнем квартале 1991 г. 30 %. Накопленный советским правительством иностранный долг вырос с 20 млрд долл в 1985 г. до 76 млрд. долл. в 1991 г. и требовал платежей. Между тем от почти полутора тысяч тонн золотого запаса в стране осталось 290 тонн. Мировые цены на нефть упали почти наполовину по сравнению с 1985 г., и соответственно упали доходы от советского экспорта. В конце 1991 г. Внешэкономбанк прекратил какие-либо платежи за границу, кроме процентов по займам. Это стало одним из крупнейших международных финансовых скандалов. Внутреннее производство за 1991 г. упало на 11–15 %.

Выступив 28 октября 1991 г. с большой речью по программе реформ, Ельцин получил от Съезда народных депутатов РСФСР чрезвычайные полномочия и 6–8 ноября 1991 г. образовал «кабинет реформ», а затем подписал 10 указов о переходе к рыночной экономике.

С конца 1991 – середины 1992 г. были запущены три главные экономические реформы: либерализация внутренней и внешней торговли, свободное ценообразование и, чуть позднее, массовая приватизация. Последовательность реформ, предложенных Гайдаром (приватизация по порядку не первая, а третья), как и их реализация на основе «шоковой терапии», то есть в максимально краткий срок, по сути – молниеносно, вызвали серьезные возражения даже среди экономистов-рыночников. Отвечая критикам, Гайдар указывал, что у России в конкретных условиях конца 1991 г. иного выбора не существовало. Главным среди этих условий были распад властных институтов, способных хоть как-то управлять промышленностью и сельским хозяйством, и плачевное состояние экономики, приблизившейся вплотную к полной остановке хозяйственной деятельности. Реформатор был убежден, что экономику могли спасти только силы и законы рынка в их наиболее чистом виде.

В декабре началась свободная продажа валюты населению по курсу 90 советских рублей за доллар – вместо официального курса 90 копеек за доллар (то есть средняя советская зарплата стала равняться 4–6 долларам в месяц). Вышли указы о принципах приватизации и, тут следуя примеру Европы, о введении налога на добавленную стоимость. 2 января 1992 г. Ельцин подписал указ «О свободе торговли».

Люди с экономическим образованием понимали, что отпуск цен приведет к многократному удорожанию всех товаров и услуг. При этом зарплата будет расти существенно медленней, чем цены, что ввергнет большую часть населения в нищету. Но «народу» реформаторы говорили несколько иное – «все быстро стабилизируется». Восточноевропейский вариант перехода к рынку также предполагал отпуск цен «в свободное плаванье», но эта мера компенсировалась другой – в соответствии с правопреемством, признававшим действия коммунистических режимов противозаконными, гражданам возвращалась конфискованная у их отцов и дедов собственность (или в натуральном виде, например, крестьянская земля, или в форме государственных обязательств). Обретение собственности в условиях бедности, порожденной отпуском цен, стимулировало индивидуальную хозяйственную активность и сравнительно быстрое складывание широкого слоя мелких и средних собственников-хозяев, которые и должны были вытянуть народное хозяйство из упадка, а заодно и создать прочную базу гражданского общества. Человек, обладающий собственностью, обычно более ответственен в принятии политических решений – ведь от его решений зависит сохранность его богатства.

Известно, что советники Ельцина, в частности, Егор Гайдар, обсуждали возможность проведения реформ в России по восточноевропейской схеме ещё в июле 1991 г., и отвергли её: «слишком долго и сложно, а нам надо было сделать победу рынка необратимой в кратчайшие сроки, чтобы исключить коммунистический реванш», – как сказал Егор Гайдар еще в середине 1990-х гг. одному из авторов этой книги. Команда Ельцина предпочла свой путь к капитализму.

Цены в России отпустили, а о возвращении собственности никто и не заикнулся из руководителей «демократического государства». Нищета, без перспектив обретения собственности естественными и законными путями, направила силу большей части общества с политической активности на простое выживание, а меньшинства – на добывание этой ставшей «ничейной» собственности всеми правдами, а чаще – неправдами. Общество, где одни выживают, а другие безоглядно наживаются, не может быть политически бурливым. Подобно большевицкому голоду 1921–1922 гг., экономическая реформа уняла политические страсти, переключила интерес толпы с политики на «хлеб насущный» и позволила Президенту действовать без постоянной оглядки на общество.

Предприятия получили право самостоятельно устанавливать цены на свою продукцию, решать вопросы закупок и сбыта. Временно под контролем остались цены на некоторые сельхозпродукты, на топливо и жилищные услуги. Это означало конец политики безрыночного обмена, начатой ленинским декретом 21 ноября 1918 г. и усиленной при Сталине. В результате полки магазинов в течение двух недель наполнились товарами, исчезли очереди. Но поскольку товаров было немного, а денег много, цены подскочили: в три раза за один только январь. Это быстро исчерпало покупательную способность населения. Вместо очередей появилась их противоположность: у магазинов и остановок общественного транспорта выстроились шеренги граждан (преимущественно гражданок), стремящихся продать с рук, у кого что было: от овощей до нижнего белья. Быстро исчерпав свои сбережения, многие люди чувствовали себя ограбленными. Впрочем, «трудовые сбережения» были давно проедены коммунистическим режимом, суммы, написанные в сберкнижках, – не обеспечены ценностями. Но людям это не объяснялось советской властью.

Упразднив свою монополию на внешнюю торговлю, правительство широко открыло двери ввозу заграничных товаров: продуктов, одежды, инструмента, бытовой техники и электроники, автомобилей. Со второй половины 1992 г. появилось множество «челноков»: мужчин и женщин, ездящих в Турцию, Грецию, Китай, чтобы везти оттуда огромные клетчатые сумки, полные ширпотреба. А в порядке оптовой торговли через Белоруссию, Прибалтику и Украину ползли с Запада колонны грузовиков.

Наплыв импорта в 1992 г. впервые за 75 лет снял вопрос дефицита товаров в стране. Но он на 5–6 лет отсрочил развитие отечественного производства, которое тогда не в силах было состязаться с импортными товарами. И он же способствовал накоплению богатства в руках небольшого числа оптовых торговцев. Опасаясь голода, правительство выделило крупные суммы на ввоз продуктов. Импортеры платили всего один процент действовавшего обменного курса, покупая у государства валюту на ввоз продовольствия, а правительство финансировало эту субсидию за счет западных товарных кредитов. Ввезенные продукты продавались населению по рыночным ценам, так что субсидия шла по большей части в карман торговцам. В 1993 г. новый министр финансов Борис Федоров отменил импортные субсидии. Но они стали только одним из источников непомерного обогащения немногих.

Другим источником стали льготные промышленные кредиты. Старые советские предприятия повсеместно терпели убытки, и, чтобы они не закрылись, им выделяли кредиты. Деньги оседали в новообразованных банках, которые их быстро «прокручивали». Только годовой уровень инфляции в 1992 г. составил 2500 %, потому деньги можно было давать в рост по значительно более высокой ставке, а государству за них надо было платить всего 10–25 % в год. Банки процветали, высокая инфляция отвлекала средства из реального хозяйства на всякого рода финансовые махинации.

Третьим источником непомерного обогащения в начале 1990-х гг. стал экспорт энергоносителей и металлов. Опять же в интересах якобы заботы о потребителе, введение свободных цен в январе 1992 г. не коснулось этой отрасли. Цены на энергию и сырые материалы на внутреннем рынке России удерживались на уровне, в десятки раз более низком, чем мировые цены. Тот, кто обладал нужными связями или при помощи взятки получал экспортную лицензию, мог продавать их за рубежом по мировым ценам, получая огромные барыши. Только после 1995 г. внутренние цены на нефть стали приближаться к мировым.

При подлинно свободном рынке ни одного из этих трех источников обогащения не существовало бы, но вся система экономической реформы была сконструирована так, чтобы позволить немногим «своим», имеющим доступ к власти, быстро сосредоточить в своих руках огромные деньги как раз на изъятиях из рыночной экономики. А эти изъятия (которые в народе получили простое название – «доступ к трубе») находились под контролем администрации Президента и его представителей на местах.

Владельцы новых богатств не видели возможности надежно вложить эти деньги у себя дома – широкого поля собственности – и, соответственно, мест вложения капитала без возвращения отобранных большевиками имуществ в России создать не удалось. Новые богатые предпочли держать деньги за границей (в виде недвижимости, акций или банковских вкладов). С 1992 по 1999 г. правительство Ельцина с трудом получило от МВФ и Всемирного банка кредитов на 27,4 млрд долл., в то время как утечка частного капитала составляла порядка 15–20 млрд долл. ежегодно.

Но торговля и банковское дело процветали, а в уличном пейзаже коммерческая реклама заменила коммунистические лозунги. Магазины быстро меняли свой облик: ставились охлажденные витрины для колбас и сыров, стеклянные шкафы для замороженных продуктов; исчезали отдельные кассы (продавцы принимали деньги), да и сами продавцы становились более приветливыми и услужливыми. Через несколько лет магазины не только крупных, но и районных городов уже ничем не отличались от западноевропейских.

Тем временем значительная часть населения беднела. Старым советским предприятиям нечего было делать на новом рынке – никто, например, не желал покупать советские телевизоры. А оборонный заказ правительство сократило на 68 %. Переход на гражданское производство (конверсия) шёл вяло, и гигантский военно-промышленный комплекс сидел без денег. Крайне обеднело и само государство: старая система, основанная на налоге с оборота предприятий, уходила в прошлое, а новая не была налажена. Доверия к государству не было, люди налоги платить не хотели, большинство государственных доходов поступало от небольшого числа крупных, доходных предприятий. Государственные служащие, не имевшие возможности брать взятки, не говоря уже о пенсионерах, очутились в крайне трудном положении. По оценкам, более половины населения оказалось за чертой бедности, которую тогда определяли как доход на человека ниже 50 долл. в месяц.

Экономическая либерализация и стремительный переход к «дикому» неуправляемому капитализму привели к распаду старой экономики и складыванию на ее руинах новой. Десятки миллионов людей были вынуждены искать новую работу, овладевать новыми навыками и профессиями. В то же время ряд важнейших социальных групп общества, среди них сфера военно-технических исследований, а также образования, гуманитарные и фундаментальные науки оказались под угрозой тотальной деградации – в связи с отменой громадных государственных дотаций. Та самая «интеллигенция», которая составляла самый активный и организованный отряд, поддержавший реформы Горбачева, а затем и радикальный курс десоветизации, взятый Ельциным, оказалась перед перспективой исчезновения. Сотни тысяч ученых начали уезжать на Запад или подыскивать возможность для трудоустройства в западных странах. Писатель Даниил Гранин писал в газете «Известия» 19 декабря 1991 г.: «Я не вижу права их удерживать. Хотя в современных условиях интеллект обеспечивает прогресс, наша разрушенная экономика вряд ли сумеет его востребовать… Найдем ли мы сейчас пути сохранения интеллекта? Утраты трудно будет восстановить. Мы это уже проходили… Боюсь, что интеллигенцию в том понимании, которое дали наша история и литература, мы можем растерять». В той же газете 10 марта 1992 г. академик Борис Раушенбах писал: «Государство практически перестало финансировать науку и культуру… Ученым нужны не только зарплата, но и лаборатории, опытные установки, приборы, реактивы. Фундаментальная наука страдает больше всех. Сотрудники бегут на Запад за возможностью реализовать себя». Он продолжал: «Если российское правительство бросило науку и культуру на произвол судьбы, значит надо спасать их всем миром, пока не поздно. В первую очередь здесь многое могут сделать коммерческие структуры. Наш фонд «Культурная инициатива» (учредители: отечественные фонды мира и культуры совместно с американским фондом Сороса) пока сражается в одиночку… На 1992 г. ни РАН, ни университеты не получили ни цента на иностранные научные журналы. Это – катастрофа! Обратились к Соросу. Он выделил 100 тысяч долларов. Отобрали для подписки 162 журнала – по одному экземпляру».

Когда-нибудь отечественные историки смогут взвешенно, со статистикой на руках, оценить деятельность фондов Сороса, Карнеги, Макартуров, Аденауэра и других западных благотворительных организаций (а также многочисленных религиозно-благотворительных обществ) в России и других республиках бывшего СССР в 1992–1995 гг. Очевидно, что каждый из этих фондов имел свою программу и свои идеологические установки, и рассматривал обнищавшую, разваленную Россию как полигон для их отработки. Фонд Сороса, в частности, пытался за счет своих грантов и программ создать на обломках советских средних слоев некое подобие «открытого общества», сконструированного в трудах западных теоретиков – Толкотта Парсонса и др. Параллельно, сам Сорос попытался участвовать в приватизации российской экономики, конкурируя с российскими олигархами. По прошествии многих лет программы западных благотворителей выглядят, по меньшей мере, утопическими. В то же время можно предположить, что без грантов и других видов помощи (компьютеры, литература, оплата поездок на конференции в России и за рубеж) удар «шоковой терапии» по российской науке и культуре был бы гораздо сильнее и «утечка мозгов» на Запад превратилась бы в повальное бегство ради простого выживания (о научной работе уже и не говорим) себя и своих детей. Один Сорос потратил в России около 100 миллионов долларов. Десятки тысяч ученых получили разовые гранты в несколько сотен долларов, которые в тот момент спасли их от голода. Программы фонда Сороса помогли выжить Новосибирскому Академгородку, центральным библиотекам и музеям, позволили тысячам российских физиков (в том числе ядерщиков) не уйти из науки (в том числе и на службу криминализированному бизнесу).

Призрак массовой безработицы витал над страной, но он не воплотился в жизнь. Реальная безработица не поднялась существенно выше 10 %. Стихийно родилось решение совершенно небывалое в мировой практике: рабочим переставали платить зарплату, а они продолжали числиться на работе и даже приходить на рабочие места. Сказывалась «закалка социализмом» в течение трех поколений. Люди выживали благодаря садово-огородным и дачным участкам, где можно было растить собственную картошку, а также благодаря родственникам на селе и случайным приработкам в городе. Но кризис неплатежей не ограничился работниками, он охватил и предприятия и надолго сделался серьезной хозяйственной помехой. Нехватку денег возмещал обмен натурой: «бартер».

Современный рынок требует опоры на целый ряд институций: на банки и законодательство, регулирующее их работу, на биржи, где складываются цены; на страховые компании, которые защищают от рисков, юридические конторы, которые подготовляют решение спорных вопросов через суд; действующую судебную систему, способную гарантировать права собственности и взыскивать долги; развитую систему законодательства, в частности, по процедуре банкротства и по защите прав потребителей. Ничего этого в России не было с Гражданской войны, всё постепенно и хаотично создавалось. Так, в первые же дни 1992 г. возникло много товарно-сырьевых бирж, где устанавливались рыночные цены. Позже их сменила нормальная оптовая торговля, а биржи сосредоточились на ценных бумагах.

Неспособность судов обеспечить исполнение договоров вела к самосуду и убийству неплательщиков, а неспособность милиции защитить предпринимателей – к созданию мафиозных группировок, которые брались обеспечить своим клиентам «крышу». Эти группировки часто сами занимались вымогательством – принято считать, что «крыша» стоила предприятию около ¹/₁₀ его доходов. Расплодилось и множество вполне законных частных охранных фирм, в них заняты были десятки тысяч человек, ушедшие из армии, МВД и КГБ, где тоже платили теперь гроши.

Коммерческие дела тесно переплелись с криминальными. Новый класс предпринимателей был политически и социально крайне пестрым: там можно было найти всех: от «демократов» до коммунистов, и от чекистов до уголовников. Поскольку в советское время предпринимательство было уголовно наказуемо, многие «цеховики» тех лет познакомились в заключении с воровским миром и с ним сблизились. Постепенно всё же отстраивалась рыночная инфраструктура: биржи, валютный рынок, банковская система, регулирование которой совершенствовалось. Широко известным провалом в этой области стало возникновение в 1992–1993 гг. финансовых «пирамид» – операций по вкладам, обещавшим неимоверно высокую прибыль, которая выплачивалась из денег, взятых взаймы. Острая инфляция делала это возможным. Когда инфляция пошла на убыль, пирамиды («Властилина», «МММ» – «у МММ нет проблем» и другие) рухнули. Множество «обманутых вкладчиков» во второй раз (после потери советских сбережений) разочаровались в политике реформ. Государство не потрудилось предупредить вкладчиков, что такое пирамиды и почему в них деньги вкладывать не надо. Это упущение было не единственным: правительство вообще не очень стремилось объяснять обществу свои действия.

Главнейшая опора рыночного хозяйства – это государственный механизм бюджетной и денежной политики. Его тоже надо было создавать заново, в труднейших политических условиях, когда все требования обнищавшего народа потворствуют, а не противодействуют инфляции.

В принципе, бюджетная политика (то, как государство расходует деньги) должна быть строго отделена от кредитно-денежной (того, как государство деньги создает), иначе инфляция обеспечена. Только в СССР этот принцип не действовал, так как деньги самостоятельной силы не имели; и выпуск и трату денег определял план. Эту систему унаследовала послесоветская Россия, с двумя важными изменениями: никакой план более не ограничивал Центральный банк в выпуске или расходовании денег, а сам банк был подчинен Верховному Совету, который вскоре стал в оппозицию правительству. В Верховном Совете возобладали интересы «красных директоров», которые «выбивали» своим предприятиям дешевые кредиты, тем самым раздувая инфляцию. Деньги в бюджет выделялись Центральным банком напрямую, и лишь позже стали выдаваться взаймы.

Помимо субсидий промышленности важным источником инфляции стали соседи России – бывшие советские республики. Хотя печатать наличные советские рубли мог только Центробанк России, 14 других центральных банков могли выдавать безналичные рублевые кредиты, что бесконтрольно ускоряло инфляцию. Значительная доля валового внутреннего продукта России в 1992 г. утекла в бывшие союзные республики – за исключением прибалтийских, которые поспешили ввести свои валюты. Единое рублевое пространство было полезно для сохранения торговых связей, но оно (как и планировавшаяся тогда единая европейская валюта) требовало единого центрального банка, на что бывшие союзные республики не соглашались.

Только в конце июля 1993 г. советские рубли были объявлены недействительными и заменены российскими. Это помогло укрепить рубль, но больно ударило по предприятиям, у которых поставщики или потребители находились в других странах бывшего СССР. Наспех созданные там новые валюты подверглись взрыву беспорядочной инфляции. Взаиморасчеты с этими странами стали налаживаться не скоро. Разрыв старых хозяйственных связей ускорил общий спад производства.

Все три радикальные реформы – либерализация внутренней и внешней торговли, свободное ценообразование, массовая приватизация – в своей основе были воплощены в жизнь в течение одного «гайдаровского» года, а в последующий период, вплоть до ухода Ельцина в отставку в 1999 г., развивались с некоторыми корректировками (редко – важными), не менявшими сути дела.

Среди позитивных следствий главным стало создание полнокровного рынка и реанимация российской экономической жизни. Российская экономика, находившаяся в 1991 г. в состоянии коллапса, преодолела товарный дефицит в течение одного года. В последующие годы наполнение товарами стремительно расширявшейся сети магазинов привело к товарному изобилию, российская розничная торговля по ассортименту товаров практически перестала отличаться от западной, и уже не покупатели «охотились» за продуктами питания, одеждой, мебелью, электротоварами, а торговые фирмы боролись за покупателей, привлекая их к себе разнообразными средствами.

Вторым позитивным следствием явилось преодоление экономической автаркии, все более активное вхождение в мировое экономическое сообщество. Введение внутренней конвертируемости рубля сделало российский рынок привлекательным для мировой экономики, зарубежные товары потекли в Россию. Российские товаропроизводители, со своей стороны, резко повысили активность на мировом рынке. Правда, ими стали почти исключительно производители и поставщики нефти, газа, металлов, леса, которые только и были конкурентоспособны на мировом рынке. Но их успехи стали важным фактором утверждения рыночных отношений в российской экономике. Есть масса примеров в странах третьего мира, когда успехи сырьевых монополий не стимулируют рост экономики в целом. Россия испытала нечто подобное до дефолта 1998 г.

К позитивным изменениям можно отнести и возникновение слоя деловых людей, складывание нового среднего класса, включающего представителей разнообразных профессий с предпринимательским сознанием. Среди структурных общественных изменений очень заметным явилось резкое расширение сферы услуг, в которой теперь было занято не менее трети трудоспособного населения.

Среди отрицательных следствий радикальных реформ одним из главных было резкое падение промышленного производства, деиндустриализация и вхождение России в мировую экономику в качестве ее топливно-сырьевого придатка. Спад производства также произошел в большинстве отраслей легкой и пищевой промышленности и в сельском хозяйстве. С 1991 по 1999 г. сокращение валового внутреннего продукта (ВВП) составило 40 %, а спад промышленного производства – около 55 %. Но вместе с тем, как ни парадоксально, при таком экономическом спаде в послесоветской России на смену тотальному товарному дефициту коммунистического времени пришло полное товарное насыщение, в чем-то и перенасыщение, а безработица не приобрела катастрофических размеров (ее максимальная цифра составляла в ельцинский период 12,4 %, т. е. в четыре раза меньше спада производства).

Двумя важными объяснениями полнокровного товарного насыщения является, с одной стороны, свободный ввоз в послесоветскую Россию иностранных товаров и продовольствия, а с другой стороны, низкая покупательная способность социальных слоев, составлявших большинство населения. Реформы «съели» старый советский средний класс. Его представители большей частью погрузились в нищету.

Еще одно очень важное объяснение заключается в том, что советская экономика, в отличие и от досоветской, и послесоветской, носила ярко выраженный антипотребительский характер. Так, если Россия в 1913 г. по индикатору подушевого потребления отставала от стран Запада примерно в 3,5 раза, то для СССР в 1990 г. это отставание составляло уже 6 раз. Львиную долю в советском ВВП составляло военное производство. Еще большую часть составлял так называемый омертвленный капитал (незавершенное строительство, неиспользуемое оборудование и т. д.). И именно эти составляющие и сократились в первую очередь в послесоветской рыночной экономике, сориентированной на максимально быструю реализацию товарной продукции и извлечение прибыли. А высвобождаемое в результате упадка нерентабельных отраслей трудовое население в значительной мере переместилось в сферы, созданные рыночной экономикой, – торговли и услуг.

К негативным сторонам радикальных экономических реформ относится возникновение резких социальных контрастов, разделение общества на богатое и сверхбогатое меньшинство и малоимущее и бедное большинство, складывание капитализма номенклатурно-олигархического типа. Важным механизмом подобной трансформации российского общества явилась массовая приватизация 1992 г.

В. А. Мау. Экономическая реформа: сквозь призму конституции и политики. М.: Ad Marginem, 1999.

П. А. Авен, А. Р. Кох. Революция Гайдара: История реформ 90-х из первых рук. М.: Альпина Паблишер, 2013.

6.1.2. Приватизация «общенародной» собственности

Впервые со времен НЭПа частные предприятия появились в СССР в 1988 г. Были разрешены так называемые кооперативы, арендующие у государственных предприятий производственные площади и оборудование. В это же время стали возникать частные банки, управлявшие средствами кооперативов, а также мелкие предприятия типа закусочных. В пределах РСФСР 25 декабря 1990 г. был принят Закон о предприятиях, допускавший разные формы предпринимательской деятельности, в том числе акционерные общества. Ликвидация учреждений правительства Союза ССР в 1991 г. вызвала волну стихийной приватизации: директора переоформляли различные учреждения как частные объединения и концерны.

ДОКУМЕНТ

В программной ечи 28 октября 1991 г. Б. Н. Ельцин отметил:

«Мы недопустимо долго обсуждали, необходима ли частная собственность. Тем временем партийно-государственная элита активно занималась личной приватизацией. Их размах, предприимчивость и лицемерие поразительны. Приватизация в России идет уже длительное время, но неупорядоченно, спонтанно, часто на криминальной основе. Сегодня необходимо перехватить инициативу, и мы намерены это сделать».

Спорным в деле приватизации был, в частности, вопрос: продавать ли предприятия в частные руки или раздавать их паи даром? Аргументами против продажи за деньги служило то, что в Венгрии и Польше она шла очень вяло, как и то, что в России люди с деньгами, будь то старая номенклатура или «новые русские», – популярностью не пользовались. Противников приватизации было предостаточно, и ее сторонникам надо было искать поддержку среди тех, кто был материально заинтересован в ее исходе: среди работников и директоров предприятий.

Верховный Совет 3 июля 1992 г. принял предложенные министром экономики Е. Ф. Сабуровым компромиссные законы о приватизации и о бесплатных приватизационных чеках («ваучерах»), следовавшие чешскому опыту. Законы давали значительные поблажки как работникам, так и директорам предприятий. Причем среди подлежавших передаче в частные руки предприятий были не только построенные при советской власти, но и какая-то доля тех, что Ленин в 1918 г. отобрал у законных владельцев. Вопрос о правах этих владельцев даже не возникал. Не возникали также ни вопрос о компенсации бесплатного труда заключенных, вложенного в ряд прибыльных предприятий, ни о компенсации имущества раскулаченных крестьян.

Стояла задача: провести приватизацию как можно быстрее, чтобы предотвратить «возврат к социализму». Спешка объяснялась и тем, что сложившаяся после 1988 г. «смешанная экономика» – где прибыль течет в частные карманы, а убытки должно нести государство – долго существовать не могла. Масштаб задачи был небывалым. Ее выполнение было поручено Госкомимуществу, которое на правах министра возглавил Анатолий Чубайс. Подчиненные ему комитеты по управлению имуществом были образованы во всех 87 регионах России и в крупных городах. Ход приватизации можно разделить на пять частично перекрывающихся этапов.

1. Приватизация жилища началась в заметных масштабах в октябре 1991 г. и заключалась в том, что жильцы квартиры могли практически бесплатно зарегистрировать ее на себя как частную собственность, со всеми вытекающими правами: продажи, сдачи в аренду, залога, дарения и завещания. Приватизация квартир вызвала радужные надежды на то, что Россия сможет стать первой страной, где почти 100 % семей будет владеть собственным жилищем (в СССР им владело около 14 %, в США – 68 %). На самом деле люди привыкали к владению квартирой медленно. После приватизации 2,6 млн квартир в 1992 г. и 5,8 млн в 1993 г. интерес упал, и всего за 15 лет, к концу 2005 г., было приватизировано 23,7 млн квартир, или 63 % от общего числа подлежавших приватизации. С возникновением рынка недвижимости быстро возникла и новая отрасль – торговля недвижимостью.

2. Малая приватизация состояла в передаче частным лицам мелких предприятий – магазинов, ресторанов и мастерских. Они продавались с торгов, а чаще сдавались в аренду работникам с правом позднейшего выкупа. Работникам при этом давалось предпочтение перед посторонними лицами. Доход от продажи шел местным властям. К сентябрю 1994 г. было приватизировано 106 тысяч мелких предприятий, более 83 % от общего числа. Малая приватизация прошла быстро и положила основу успешному развитию розничной торговли. Правда, приватизированы были только сами фирмы; приватизация помещений, где они находились, шла отдельно.

3. Так называемая массовая приватизация касалась 25 тысяч средних и крупных предприятий в 10 отраслях, определенных законом. Предприятие сперва оформляло себя как акционерное общество. Затем собрание трудового коллектива решало, какому из трех вариантов приватизации следовать. По первому варианту 25 % акций отдавались работникам предприятия бесплатно, по второму они могли выкупить 51 % акций на льготных условиях, а третий предусматривал выкуп акций директорами. Огромное большинство предпочло второй вариант. Акции, поступавшие в продажу, продавались не за деньги, а за ваучеры. Каждый российский гражданин получил по ваучеру. Чтобы выяснить цену акций предприятия в ваучерах, проводились ваучерные аукционы. Доступ на них был широко открыт, и видную роль там играли ваучерные фонды, скупавшие ваучеры у населения за рубли. Это давало возможность концентрировать пакеты акций, чтобы влиять на дирекцию предприятия. Когда не менее 29 % акций предприятия было продано на аукционе за ваучеры, оно считалось приватизированным. Всего было 16 462 таких предприятия.

Население к ваучерам отнеслось по-разному: 13 % отдали их даром, 26 % продали за деньги, но 30 % вложили их в ваучерные фонды, а 14 % – в акции предприятий. Остальные 17 %, видимо, оставили их себе «на память». На Западе владельцы акций составляют меньшую часть населения. По данным на 1990 г., их больше всего в Швеции – 28 %, затем в Норвегии и США – 23 %. Тем не менее, ваучерная приватизация вызвала было мечты если не о «народном капитализме», то хотя бы о «новом среднем классе». В них пришлось разочароваться, так как по принятым Верховным Советом правилам приватизации держатели ваучеров получили лишь небольшую долю приватизируемого имушества, а рыночная цена ваучера оказалась невелика. Один из руководителей процесса приватизации М. В. Бойко отметил, что ваучерные аукционы оценили всю промышленность России примерно в 5 млрд долл., что равно стоимости одного крупного американского предприятия. Главной причиной такой низкой оценки он счел неуверенность акционеров в том, какая доля прибыли им достанется после того, как ее между собой поделят директора предприятий, работники и государство.

И действительно, народного капитализма не было создано. Подавляющее большинство россиян, не зная, как самим распорядиться ваучерами, передали их в чековые инвестиционные фонды (ЧИФы), которые обязывались вкладывать их с выгодой в приватизируемые предприятия. Однако большинство из 2000 ЧИФов, аккумулировавших львиную долю ваучеров, в течение одного-двух лет бесследно исчезли, немало обогатив их руководство (по запоздалой оценке Чубайса, «неквалифицированное, а то и просто полууголовное»). Большая часть рядовых акционеров на предприятиях также достаточно быстро распростилась с государственными «дарениями»: акции в результате манипуляций, махинаций и нажима перекочевали в руки руководства и его окружения. Большинство россиян (около 60 %) остались в итоге и без ваучеров, и без акций, а большинство из тех, кто сохранил акции, как засвидетельствовали социологические опросы, являлись работниками нерентабельных предприятий и не получали дивидендов.

4. Денежная приватизация и залоговые аукционы. Массовая приватизация имела тот недостаток, что после акционирования состав руководства и работников предприятий оставался прежним, советским. А предприятиям требовался прежде всего хозяин, который по-новому организует работу. Им мог стать человек, который в предприятие вложит собственные деньги. Правительству деньги были нужны; в 1994 г. оно от дальнейших выпусков ваучеров отказалось и перешло к денежной приватизации на основе инвестиционных конкурсов. Планы капитальных вложений по ним представляло старое советское начальство, которое очень удивилось, когда от него потребовали коммерческого обоснования этих планов. Только 2 % предложений были признаны коммерчески выгодными. В 1995 г. денежная приватизация приняла необычную форму залоговых аукционов (см. 6.1.5).

Итоги приватизации отражает доля занятых в негосударственных предприятиях по годам:

Важный рубеж был перейден в марте 1994 г., когда Анатолий Чубайс сказал: «Я счастлив объявить официально, что обещанный развал не произошел и больше не может произойти. Более половины нашего валового национального продукта производится вне государственного сектора».

В банкротстве многие экономисты видели не только очень желательное средство передачи собственности более эффективным владельцам вообще, но, в частности, и средство приватизации. В России оно было крайне непопулярно, и число банкротств стало значительным только после законодательства 1998 г. С другой стороны, в результате введения частной собственности на предприятия, в России стихийно и очень энергично развился рынок ценных бумаг.

Приватизация, как она была провозглашена официально, могла состояться при наличии целого ряда условий – рациональной, обладающей прочными морально-нравственными устоями бюрократии; сильного правового государства, уравновешивающего и обслуживающего по закону граждан; развитого гражданского общества, контролирующего деятельность государства и бюрократии; наличия у граждан примерно равных «стартовых» возможностей и предпринимательских способностей. Поскольку ни одного из этих условий в российском обществе не существовало, на практике не осуществилось ни демократической приватизации, ни демократического капитализма.

Владельцами госсобственности стали государственные чиновники, в первую очередь высшего звена, «красные директора», отечественные и зарубежные финансовые корпорации и просто ловкие финансовые спекулянты, криминально-теневые структуры. Они сумели не только «вытянуть» ваучеры и акции у рядовых граждан, но и обеспечить доступ к самым прибыльным отраслям. Среди тех, кто в наибольшей степени выиграл от российской приватизации, были и политики, вошедшие во власть на волне революции 1991 г.

Сразу после августа 1991 г. стали множиться факты, свидетельствовавшие, что люди, которые активно боролись со старым режимом под лозунгами уничтожения всех и всяческих привилегий, критиковавшие разрыв между словом и делом у советско-коммунистической номенклатуры, укрепившись у власти, стали с поразительным цинизмом распоряжаться государственной собственностью, приватизируя ее для себя, своих родственников, в своих интересах. Еще большую часть новой бизнес-элиты, около 60 %, составила бывшая советская номенклатура, занявшая выгодные стратегические позиции в экономике еще во времена Горбачева. Егор Гайдар, осмысливая после отставки характер приватизации, должен был признать, что ее главным компонентом явился «обмен номенклатурной власти на собственность». Но реформатор считал, что в российских условиях это был «единственный путь мирного реформирования общества, мирной эволюции государства».

Однако совершенно очевидно, что на волне народного массового возмущения коммунистическим режимом, приведшей Ельцина и его команду к власти, никакого силового сопротивления, никакой гражданской войны номенклатура развязать не могла бы. Речь в приватизации шла совсем не о войне и мире, а о том, кому владеть богатствами России, ее производительными силами. Этот вопрос новая власть, отстранив народ от влияния на политику, разрешила в свою пользу.

Анализ процессов приватизации государственной собственности в Российской Федерации за 1993–2003 годы. М.: Олита, 2004.

А. Ослунд. Россия: рождение рыночной экономики. М.: Республика, 1996.

П. Реддавей, Д. Глинский. Трагедия российских реформ. Рыночный большевизм против демократии. Вашингтон, 2001.

6.1.3. Восстановление системы правосудия

В июне 1990 г., сразу же после выборов народных депутатов РСФСР, по инициативе депутата Б. А. Золотухина в составе Комитета Верховного Совета по законодательству был создан подкомитет по судебной реформе, к работе которого были привлечены видные юристы, исповедовавшие реформаторские взгляды: С. Е. Вицин, А. М. Ларин, И. Б. Михайловская, Т. Г. Морщакова, И. Л. Петрухин, Ю. И. Стецовский и др. Именно там и родился первый официальный программный документ в сфере государственного строительства – Концепция судебной реформы. 21 октября 1991 г. Президент Ельцин внес ее на рассмотрение Верховного Совета РСФСР, а уже 24 октября 1991 г. Концепция была одобрена.

На фоне того, что советская судебная система была не более чем звеном в общей репрессивной системе тоталитарного СССР, меры, предусмотренные Концепцией, представляли собою самую настоящую «революцию права». По своему радикализму Концепция 1991 г. не уступала Высочайше утвержденному 20 ноября 1864 г. Учреждению судебных установлений – основному акту судебной реформы Императора Александра II. Реформы, создавшей принципиально новую модель организации и деятельности судебных органов. Концепция обращалась как раз к этой модели, т. е. была во многом фактически направлена на воссоздание российской системы правосудия, существовавшей до 1917 г. Но Концепция охватывала гораздо более широкий, нежели собственно организация судебной власти, круг проблем – от организации и принципов деятельности адвокатуры до реформирования прокуратуры и полицейских органов. Можно выделить шесть крупных задач, поставленных в этом документе.

1. Создание системы всеохватного судебного контроля. Собственно, именно это в наибольшей степени характеризует правовое государство в его современном понимании. Ведь органы «политических» ветвей власти в идеале призваны служить обществу, и потому их ориентирами являются эффективность, целесообразность и т. п. Только суды (опять же в идеале) служат праву. Обществу они служат лишь опосредованно, ибо в результате уберегают государственные институты от разложения, а общество от деградации.

Сама постановка такой задачи была для советской доктрины и практики, пожалуй, самым ощутимым ударом. В концепции «полновластия Советов» судебная деятельность служила лишь одной из второстепенных функций «органов народной власти», а суды, соответственно, мыслились как производные от Советов. Естественно, даже теоретически не могло идти речи о каких-то спорах человека с государством, ибо государство считалось равнозначным «народу».

В Конституции СССР 1977 г. появилась запись о праве граждан обжаловать в суде «действия должностных лиц, совершенные с нарушением закона, с превышением полномочий, ущемляющие права граждан» (ст. 58). Однако долгое время оно оставалось декларацией, поскольку могло быть реализовано только «в установленном законом порядке», а такой закон (Закон СССР «О порядке обжалования в суд неправомерных действий органов государственного управления и должностных лиц, ущемляющих права граждан») появился лишь в 1989 г. А главное, и сама конституционная формулировка, и конкретизирующий закон существенно сужали возможности граждан спорить с государством. Ведь разрешалось обжаловать только действия, но не бездействие и не решения органов и должностных лиц. Тем более не допускалось обжалование нормативных правовых актов. Кроме того, закон установил порядок, по которому обязательным условием для судебного обжалования была как раз «жалоба по начальству», т. е. сначала требовалось обратиться к вышестоящему административному органу.

2. Доступность правосудия и юридической помощи. Эта задача предполагала, с одной стороны, максимальное приближение суда к населению (в т. ч. путем введения института мировых судей, установления удобного для людей режима работы судов); с другой – значительное расширение адвокатского корпуса; придание адвокатуре статуса независимой самоуправляющейся корпорации; оказание бесплатной правовой помощи малоимущим; участие защитника в уголовном судопроизводстве с момента объявления подозреваемому постановления об аресте или протокола задержания.

3. Независимость судей как залог их объективности. Этой, едва ли не главной, задаче должны были служить такие принципиальные нововведения, как пожизненное назначение судей на должность и их несменяемость; высокая оплата судейского труда и высокий уровень социальных гарантий судей; лишение председателей судов административных полномочий в отношении судей; образование судебных округов и судебных участков, территориальные границы котоых не совпадали бы с границами регионов и крупных административно-территориальных единиц.

4. Гарантии состязательности судебного процесса и равноправия сторон. Такая задача означала уход от инквизиционной модели судебной деятельности. Для ее решения предлагались: твердые процессуальные гарантии обвиняемых и подсудимых, ответственность должностных лиц за их нарушение; ликвидация любых проявлений обвинительной функции суда; укоренение роли прокурора в процессе лишь как одной из сторон, а не как «государева ока», надзирающего за судьями и т. п.

5. Вытеснение монополии государства из судебного процесса. Авторы Концепции так характеризовали эту задачу: «Суд был и остается чисто государственным органом правосудия, чья сущность слегка закамуфлирована безмолвствующими народными заседателями. В государственных «судебных местах» не обеспечена общественная функция правосудия – оно оказалось в безраздельной власти государства. Народному правосознанию нет места в судебных залах».

Как главный способ решения этой проблемы предлагалось введение суда присяжных. Их смысл так объясняется в документе: «Особенностью суда присяжных является раздельное сосуществование в нем «судей права» (юристы – профессионалы) и «судей факта» (жюри присяжных заседателей). Последние решают вопрос о виновности. Первые ведут процесс, решают так называемые правовые вопросы (например, прекращение дела за истечением срока давности, определение допустимости доказательств), формулируют вопросы для жюри, напутствуют присяжных, а затем, в соответствии с их вердиктом, составляют приговор, то есть подбирают надлежащую статью уголовно-материального права и назначают наказание. Присяжные не несут ответственности за свой вердикт, не объясняют его и наделены правом безмотивного оправдания».

6. Изменение образа полицейской деятельности. Эта задача означала переориентацию правоохранительных органов на защиту граждан и в целом правового порядка от незаконных посягательств. Однако в этой сфере авторы лишь наметили общие направления реформирования. Полноценной реформы полицейской системы, спецслужб и прокурорского надзора так и не произошло.

Поначалу темпы судебной реформы обнадеживали. Так, уже в июне 1992 г. был принят Закон «О статусе судей в Российской Федерации», закрепивший ряд принципиальных нововведений, направленных на обеспечение судейской независимости. В том же году в действовавшие законы РСФСР – «О судоустройстве» 1981 г. и Уголовно-процессуальный кодекс 1960 г. были внесены положения об организации суда присяжных. Но наиболее существенный и системный шаг был сделан с принятием Конституции России 1993 г.

Во-первых, среди конституционных прав и свобод человека и гражданина выделяется комплекс так называемых прав-гарантий: на судебное обжалование любых решений, действий или бездействия органов публичной власти и должностных лиц; на рассмотрение уголовных дел судом присяжных; на получение квалифицированной юридической помощи, в т. ч. бесплатной; на помощь адвоката с момента задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения и т. д. Кроме того, закрепляются многочисленные гарантии обвиняемых в совершении преступлений, например: презумпция невиновности; недопустимость использования доказательств, полученных незаконным путем; право не свидетельствовать против себя, своего супруга и близких родственников; запрет обратной силы закона, устанавливающего или отягчающего ответственность; право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями или бездействием органов власти и их должностных лиц и т. п.

Во-вторых, в главе, посвященной судебной власти, закреплены основные современные принципы организации суда: судейская независимость, состязательность судебного процесса при равенстве сторон, несменяемость судей, открытость судебного разбирательства и т. д. Эти конституционные положения затем были конкретизированы в многочисленных законах, закрепивших новые принципы формирования судейского корпуса, организации и деятельности судебных органов, гражданского и уголовного процесса. Среди наиболее значимых, помимо Закона о статусе судей, можно назвать законы: «О судебной системе Российской Федерации» (1996), «О мировых судьях в Российской Федерации» (1998), «О присяжных заседателях федеральных судов общей юрисдикции в Российской Федерации» (2004), «Об органах судейского сообщества в Российской Федерации» (2002); новые Уголовно-процессуальный (2001) и Гражданский процессуальный (2002) кодексы.

Однако такое радикальное преобразование, продолжавшееся примерно десять лет, не изменило образ действия судей и судебной власти в целом. Суд (в широком смысле этого слова) остался придатком политических институтов государства. Страна так и не обрела сильную, подлинно независимую судебную власть, которая бы сумела обеспечить реальность конституционных положений о том, что высшей ценностью является человек, его права и свободы (ст. 2), что права и свободы человека и гражданина определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием (ст. 18). В чем же причины неудачи судебной реформы?

Прежде всего, это следствие неверного выбора стратегических приоритетов в самом начале 1990-х гг. Такие приоритеты ярко выразились в структуре расходов государственных бюджетов, принимавшихся в 1990-е годы. В середине 1990-х гг. в Администрацию Президента РФ шли панические телеграммы от председателей судов разного уровня, в которых сообщалось, что судопроизводство останавливается, т. к. нет денег даже на вызов свидетелей в суд. Показателем политического небрежения судебной властью стало также отсутствие настойчивости в выполнении распоряжения Президента Ельцина от 3 сентября 1991 г., согласно которому судам должны были быть переданы здания соответствующих территориальных органов КПСС (райкомов, горкомов, обкомов). Эти здания после падения КПСС мгновенно заняли главы территориальных администраций, которые, кстати, зачастую были бывшими первыми секретарями партийных комитетов.

Как только бюджет страны стал расти, зарплаты судей были существенно повышены. Заработная плата мирового судьи примерно в два раза превзошла среднюю по России, у федерального судьи – в четыре, а у судей высших судов зарплата к 2008 г. была в 8–15 раз выше среднероссийской.

Отсутствие реального контроля за ходом судебной реформы и ее политической, да и общественной поддержки привело, в свою очередь, к тому, что в законах, регулирующих построение судебной системы, вопросы формирования судейского корпуса, дисциплинарной ответственности судей, иные вопросы организации и деятельности судов, стали появляться положения, которые фактически сформировали легко управляемую судейскую «вертикаль» – в административном, а не процессуальном смысле.

В первую очередь, такая «вертикаль» держится на председателях судов, имеющих огромные официальные и неофициальные рычаги воздействия на судей (конечно, они не всегда применяются, но судьи знают, чем грозит конфликт с председателем). Председатели фактически превратились в «директоров учреждений», а зависимые от них судьи – в подчиненных. Уже одно это убивает всякие гарантии независимого правосудия.

В свою очередь, сами председатели оказываются зависимы от председателей вышестоящих судов вплоть до председателя Верховного суда РФ и от Администрации Президента РФ. Такая зависимость прямо вытекает из законодательства. В частности, в Федеральном конституционном законе «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации» говорится, что председатели и заместители председателей верховных, областных, краевых, окружных, а также нижестоящих – районных (межрайонных, городских) – судов назначаются на должность Президентом страны по представлению председателя Верховного суда РФ» (ясно, что в отношении кандидатур на председательские должности в низовых судах последний пользуется неофициальными рекомендациями председателей судов среднего уровня). Другой «крючок» состоит в том, что назначаются председатели всех судов на 6 лет и с правом быть назначенными еще на один срок. Так обеспечивается лояльность судейскому и политическому начальству и председателей, и подчиненных им судей.

Понятно, что такое положение вполне устраивает политическую и «силовую» бюрократию: с одной стороны, фактически ликвидирован один из самых действенных факторов сдерживания произвола, с другой, – создана иллюзия, что государственная власть действует в правовом режиме. В то же время, законодательно установленный порядок назначения руководителей судов противоречит Конституции РФ. В ее ст. 83 записано, что Президент «представляет Совету Федерации кандидатуры для назначения на должность судей Конституционного Суда Российской Федерации, Верховного Суда Российской Федерации; назначает судей других федеральных судов». Должности судей, а не председателей судов!

Разумеется, это не единственные рычаги воздействия. Есть и немало скрытых возможностей для давления на судей, а через них на судебные решения. Это может быть и «пряник» (например, уровень жилищного, бытового обеспечения, профессиональная карьера судьи), а может и «кнут» (например, возможность отрешения судьи от должности благодаря расплывчатым формулировкам оснований для увольнения).

Но, пожалуй, фундаментальная причина ориентации судей на совокупное «начальство» состоит в неконкурентной политической системе. Ведь если бы «политический маятник» непрерывно качался, приводя к ротации политических элит, то судьям не только не было смысла, но даже вредило бы их профессиональной карьере выполнять явные или неявные заказы политической и «силовой» бюрократии.

Итак, хотя формально к сегодняшнему дню выполнены почти все положения Концепции судебной реформы, структурно и функционально изменившаяся судебная система не принесла главного – беспристрастного и справедливого осуществления судебной функции, т. е. правосудия в его исконном смысле. Сохранился главный порок, роднящий современную российскую судебную систему с советской: ориентация не на защиту права, а на защиту интересов власти.

Единственный положительный момент, вытекающий из такого диагноза, в том, что российское общество наконец поняло, насколько велико значение независимой судебной власти, и что без правосудия Россия попросту не сможет развиваться как современное государство.

Концепция судебной реформы в Российской Федерации. М.: Республика, 1992.

Судебная власть / Под ред. И. Л. Петрухина. М., 2003.

Е. Б. Абросимова. Очерки российского судоустройства: реформы и результаты. М.: Институт права и публичной политики, 2009.

М. А. Краснов. Судебная реформа. От Концепции 1991 г. до сегодняшнего дня. Попытка инвентаризации // Российская юстиция. 2001. № 11.

М. А. Краснов, Е. А. Мишина. Открытые глаза российской Фемиды / Под общ. ред. Т. Г. Морщаковой. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007.

С. Питер. Состояние судебной реформы в современной России // Конституционное право: Восточно-европейское обозрение. 1999. № 2 (27).

6.1.4. Кризис 1993 г. и разгон Советов. Новая Конституция 12 декабря 1993 г.

Августовская революция и последовавшие за ней радикальные реформы вызвали к жизни широкую политическую оппозицию. Во главе нее выступила законодательная власть в лице Верховного Совета и Съезда народных депутатов РСФСР. В предшествующие полтора года в деятельности Верховного Совета и Съезда главными были вопросы борьбы за суверенитет России, введение поста президента, ограничение влияния КПСС. При такой повестке большинство депутатов поддерживали Ельцина. К концу 1991 г. все эти вопросы были решены и теперь на главное место в повестке законодательной власти выдвинулись вопросы радикальной экономической реформы, а также соотношения прерогатив законодательной и исполнительной власти. В результате большая часть прежних сторонников Ельцина во главе с Председателем Верховного Совета Русланом Хасбулатовым перешла в ряды противников правительства, сомкнувшись с противниками «Демократической России» 1990–1991 гг. и составив с ними большинство в законодательной власти. Голосования на Съезде народных депутатов в 1992 г. показывают, что только 240 депутатов так или иначе поддерживали правительство, около 570 голосовали против радикальных экономических реформ, около 230 занимали промежуточную позицию.

В феврале 1992 г. в оппозицию Президенту встал вице-президент Александр Руцкой, прежде член одной из коммунистических фракций, поддержавших Ельцина – Демократической партии коммунистов России.

В первые месяцы 1992 г. Гайдару удалось освободить большую часть цен и удержать бюджет без дефицита, но дальнейшая либерализация цен, от которой могли пострадать лобби аграриев и энергетиков, была объявлена «экономическим геноцидом русского народа» и остановлена. А подчиненный Верховному Совету Центробанк стал щедро раздавать кредиты, в том числе бывшим советским республикам, ускоряя тем самым инфляцию.

Чтобы провести через Верховный Совет законы о приватизации, Ельцин пошел на уступки. В мае он ввел в правительство по одному представителю от топливного и военно-промышленного комплексов, согласился на процедуру приватизации, формально дающую преимущества работникам («фабрики – рабочим!»), а по существу – директорам предприятий. Используя свой личный авторитет, Ельцин добился принятия компромиссного варианта приватизации 3 июля 1992 г. Это был последний акт сотрудничества Верховного Совета с правительством.

Действуя на основании особых полномочий, данных ему Верховным Советом в ноябре 1991 г., Ельцин мог один год издавать имеющие силу закона указы. Но когда срок этих полномочий истек, лобовое столкновение с Верховным Советом стало неизбежным. Депутаты потребовали отставки Гайдара, и 14 декабря 1992 г. 36-летнего Гайдара на посту премьера сменил 54-летний Виктор Степанович Черномырдин, бывший при Горбачеве министром нефтяной и газовой промышленности СССР. После выдвижения Черномырдина и создания фактически коалиционного правительства реформаторов и умеренных антиреформаторов, никакой речи о «шоковой терапии» быть не могло.

Ухудшение экономического положения усиливало недовольство правительством. В октябре 1992 г. разноликая оппозиция объединилась во Фронт национального спасения (ФНС). В феврале 1993 г. прошел «восстановительный съезд» Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ). Ее возглавил Геннадий Зюганов, призвавший к борьбе с «антинародным режимом Ельцина» (в прежние времена антинародным называли советский режим антикоммунисты).

Спор с народными депутатами теперь разгорелся не только по вопросу экономической политики, но и по вопросу об основах власти. Верховный Совет и стоявший над ним Съезд народных депутатов считали себя высшей и неограниченной властью в стране. Повторяя всё время лозунг октябрьского переворота 1917 г. – «Вся власть советам!», они то и дело изменяли старую советскую конституцию РСФСР 1978 г. и, в частности, внесли туда ряд поправок, ограничивающих полномочия Президента. При этом Верховный Совет прочно заблокировал принятие новой Конституции. Президент же опирался на тот факт, что он был единственной свободно избранной народом и потому подлинно законной властью. Отказ от объявления в августе-сентябре 1991 г. коммунистического периода незаконным, и, следовательно, от выборов в новое некоммунистическое законодательное собрание (скажем, в V Государственную думу), теперь завел Россию в тупик – диалог советской власти с Президентом-антикоммунистом не мог быть созидательным.

Ельцин видел способ разрешения конфликта между Президентом и Верховным Советом в вынесении принципиальных вопросов российской политики на всенародный референдум. Он был уверен, что, несмотря на жизненные трудности, большинство граждан не желают возвращения в советское «вчера». Депутаты наложили вето на проект референдума, пытаясь, как и прежде, опираться на старую конституцию. Тогда 20 марта президент собственным указом назначил на 25 апреля общенародный референдум о доверии Президенту, а также по вопросу о проекте новой Конституции. Депутаты в ответ попытались подвергнуть Президента импичменту (отстранение от власти за злоупотребление ею), но, потерпев неудачу, согласились провести референдум с формулировкой вопросов, утвержденных законодательной ветвью. На голосование были поставлены вопросы о доверии Президенту лично, о доверии его социально-экономической политике, о необходимости досрочных выборов Президента и досрочных выборов народных депутатов. Люди проголосовали «Да», «Да», «Нет», «Нет». В голосовании участвовали 64,2 % избирателей, из которых 58,7 % выразили доверие Президенту, а 53 % – его социально-экономической политике. Референдум отклонил идею досрочных перевыборов и президента, и законодателей. Только 31,7 % были за его досрочные выборы и 43,1 % за досрочные выборы народных депутатов. При этом «запас прочности» у Ельцина оказался много больше, чем у его оппонентов (за досрочные перевыборы президента высказалось 34 млн человек, а народных депутатов – 46,2 млн). На исходе референдума сказалась полная политическая прострация народа, в сравнении с 1990–1991 гг. А все каналы телевидения вдалбливали избирателями «ДА-ДА-НЕТ-ДА».

Эти результаты не обрадовали оппозицию, и 1 мая она провела в Москве многолюдные манифестации на Садовом кольце. Произошли беспорядки. Масла в огонь подлила публикация несовместимых проектов новой конституции – президентского и советского. Верховный Совет выдвинул и свой, инфляционный проект бюджета, который Президент отверг. Ельцин еще в декабре 1992 г. на Съезде народных депутатов заявил, что «с таким Съездом работать невозможно», но терпел его. К роспуску Верховного Совета его призывала «Демократическая Россия».

Социально-экономическая и политическая платформа Верховного Совета все более смыкалась с реставрационными требованиями коммунистов и национал-коммунистов. Дальнейшее существование Российского государства в рамках сохранявшегося конституционного поля было затруднительно. Любые договоренности между законодательной и исполнительной властями о его изменении были также исключены. Вопрос – вперед в некоммунистическую Россию или назад в СССР – стоял летом 1993 г. очень явственно.

21 сентября 1993 г. президент подписал Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе», который отменял Съезды народных депутатов и распускал Верховный Совет. Последний обвинялся в том, что он противодействует социально-экономическим реформам, проводит обструкцию политики Президента, стремится взять на себя функции исполнительной власти вместо Совета Министров, стремится узурпировать и судебную власть, причем сам нарушает свой собственный регламент работы. Президентским указом назначались на 11–12 декабря 1993 г. выборы в Государственную Думу, которая должна была стать вновь, как и в 1906–1917 гг., главным институтом российского парламентаризма. Одновременно должен был состояться всенародный референдум по проекту новой Конституции России.

Указ Президента, по его собственному признанию, «вошёл в формальное противоречие с действующей Конституцией и резко обострил отношения с Верховным Советом». Но такое противоречие, такой разрыв конституционного преемства был совершенно естественным. Нельзя было выйти из коммунизма, оставаясь в системе созданного коммунистическим режимом закона. Так же, как в коммунизм русское общество было введено через совершение насилия над российским правопорядком, через его разрушение, так и из коммунизма оно могло выйти только через разрушение правопорядка коммунистического. Указ № 1400, при всех оговорках и непоследовательностях, был тараном, разрушающим советский, в основании своём порочный правопорядок.

В ночь с 21 на 22 сентября Конституционный суд признал указ № 1400 не соответствующим Конституции, что дало депутатам Верховного Совета формальное право объявить о прекращении президентских полномочий Ельцина. Той же ночью Александр Руцкой, стоя на трибуне Верховного Совета, принёс присягу в качестве исполняющего обязанности Президента РФ. Верховный Совет призвал население к демонстрациям, забастовкам, другим актам неповиновения и попытался создать собственные исполнительные органы. В Белый дом собирались вооруженные боевые отряды националистов РНЕ (Русское национальное единство), Союза офицеров из Преднестровья. Здание парламента фактически превращалось в центр военного мятежа. Вокруг Белого дома собралась толпа. Вожди Верховного Совета – Руцкой и Хасбулатов – рассчитывали на то, что активная часть общества, испытав на себе трудности экономической реформы, пойдет за ними, что Ельцин и «ДемРоссия» утратили доверие народа. Вновь, как и два года назад, в августе 1991 г., от того, за кем пойдет общество, его политически активное меньшинство, зависела судьба России. Конфликт двух ветвей власти стремительно перерос в силовую фазу. Инициативу силовых действий проявил Верховный Совет. В ночь с 23 на 24 сентября вооруженные сторонники Белого дома, в котором располагался Верховный Совет, предприняли неудачную попытку захватить штаб Объединенных вооруженных сил СНГ, в результате чего пролилась первая кровь.

Делались разные попытки мирного решения конфликта. Представители регионов предлагали одновременные перевыборы Президента и народных депутатов. Патриарх Алексий II в Даниловом монастыре вел переговоры с обеими сторонами. Президент предлагал депутатам выйти из Белого дома, мирно разойтись, перешедшим на сторону Президента обещали высокие посты на государственной службе, различные блага. Но большинство депутатов отказалось покинуть здание.

Тогда от Белого дома отключили все бытовые коммуникации – водопровод, электроэнергию, телефонную связь. Вокруг Белого дома были поставлены бетонные ограждения, натянута колючая проволока. Сторонники советской власти устроили несколько демонстраций в центре Москвы под красными флагами, сопровождавшихся драками и пожарами. Многолюдные митинги под трехцветными русскими флагами собирали перед зданием городской управы на Тверской и сторонники Президента.

Около трех часов дня в воскресенье 3 октября от Крымского моста к Белому дому по Садовому кольцу двинулась вооруженная стальными прутьями и камнями многотысячная толпа. Она легко смяла кордоны милиции и ОМОНа и разблокировала здание Верховного Совета. Торжествующий Руслан Хасбулатов с балкона Белого дома, совсем как за два года до того Ельцин, обратился к толпе своих сторонников: «Я призываю наших доблестных воинов привести сейчас, сюда войска, танки для того, чтобы взять Кремль с узурпатором… Ельцин сегодня же должен быть посажен в Матросскую Тишину (следственный изолятор. – Отв. ред.), вся его продажная клика должна быть размещена в одиночках». Толпа приветствовала эти призывы рёвом согласия. «Над толпой повис, – как вспоминает один из участников тех событий, – один-единственный, повторяемый на десятки ладов возглас: «Оружия, оружия…».

Тогда в Белом доме, где были собраны значительные запасы оружия, депутаты приняли решение начать вооруженное наступление. Вечером 3 октября вооруженные автоматами, гранатометами, пистолетами сторонники Белого дома, среди которых немало было «гвардейцев» из Приднестровской республики и бывших «афганцев», по призыву Руцкого и генерала Альберта Макашова штурмом взяли близлежащее здание Московской мэрии, захватили в плен и избили дежурного вице-премьера Московского правительства Александра Брагинского (это избиение привело его к тяжкой болезни, вызвавшей мучительную смерть). Вооруженные формирования Верховного Совета также захватили здание ИТАР-ТАСС, краснопресненское УВД, организовали пулеметные гнезда на чердаках зданий в районе Новинского бульвара и двинулись, под командованием генерала Альберта Макашова, к студиям Центрального телевидения в Останкино. Грузовые машины, мчавшиеся от Белого дома по пустынной Москве в Останкино, были буквально набиты добровольцами, большей частью с огнестрельным оружием в руках. Опытные «афганцы» поучали новичков-добровольцев: «Ребята, если и дадут оружие, то всем его едва ли хватит. Но в бою автоматчика могут убить. Идите следом, только не вплотную, подбирайте. Автомат не должен молчать».

Грузовики пробили стеклянные двери телецентра в Останкино. Нападавшие бросились в здание, но хорошо подготовленные войска спецназа тут же открыли огонь на поражение. Слышались взрывы гранат, пулеметные и автоматные очереди, отрывисто хлопали пистолетные выстрелы. Бой в Останкино продолжался всю ночь с воскресенья на понедельник. Телепередачи были прерваны. Только РТР вещало через передатчик на Шаболовке. Потери среди нападавших были очень велики. В Москве с улиц исчезла милиция. Город был совершенно пуст.

Когда помощники арестованного Александра Брагинского смогли дозвониться в эту ночь в Данилов монастырь «духовному отцу» советских депутатов, чтобы узнать об участи вице-премьера, то сам иеромонах-духовник говорить с ними отказался, а его келейник от себя добавил: «Скоро мы всех вас, жидов проклятых, перестреляем».

Армия и войска милицейского спецназа, памятуя недавние прецеденты, не желали участвовать в операциях против граджданских лиц, вмешиваться в разгоравшуюся гражданскую войну. Они остались верны своему главнокомандующему – Президенту. Ельцин в эту ночь проявил железную волю – он не дал себя запугать даже перспективой кровопролития. Впрочем, его поддержали и многие москвичи, собравшиеся ночью по призыву Егора Гайдара на митинг на Тверской у здания городской управы (мэрии). Бледный Гайдар по телевизору обещал, что добровольцам будут раздавать на митинге оружие, но оружия раздавать не стали. Митинг прошел вполне мирно – демонстрация поддержки заполнила всю Тверскую улицу от Страстной до Манежной площади.

Утром в понедельник центр Москвы проснулся от грохота винтов десантных вертолетов, низко летевших над домами. По Кутузовскому проспекту к Белому дому подтягивались танки. Указом Президента в Москве было введено чрезвычайное положение. «Населению» Белого дома было предложено сложить оружие. Но защитники Верховного Совета отказались это сделать. В 11:20 утра четыре танка с Новоарбатского моста дали залп по Белому дому. Из окон Белого дома и из ранее подготовленных пулеметных и снайперских гнёзд на президентские войска обрушился ответный огонь. Вскоре Белый дом горел, а пулеметные точки были подавлены. Ко второй половине дня 4 октября стрельба прекратилась – отряды спецназа «Альфа» и «Вымпел» проникли в Белый дом и вывели оттуда всех депутатов – целых и невредимых во главе с Александром Руцким и Русланом Хасбулатовым. Многие тут же были арестованы. Руцкой и Хасбулатов были препровождены в одиночные камеры Лефортовского следственного изолятора.

Число жертв этих трагических дней точно не известно, но, по разным подсчетам, погибло от 140 до 1000 человек, в том числе и среди зрителей и случайных прохожих, много сотен людей были ранены. Антипрезидентская сторона всю ответственность за трагические события возложила на исполнительную власть и персонально на Президента Ельцина. Президентская сторона – на Верховный Совет и законодательную власть. Исторический смысл трагических событий в оценке сторонников Президента заключался в крушении системы советов и советской власти, которая после ухода с исторической сцены КПСС оставалась последним оплотом большевицкого строя и главным барьером на пути декоммунизации.

6 октября Борис Ельцин обратился к народу по телевидению и назвал участвовавшие в мятеже организации. В их числе был Фронт национального спасения, входившие в него коммунистическая «Трудовая Россия», неонацистское «Русское национальное единство». Президент сказал: «В этом черном деле сомкнулись фашисты с коммунистами, свастика с серпом и молотом».

Егор Гайдар вернулся в правительство уже в конце сентября. Сельскохозяйственные цены были отпущены, сокращена раздача дешевых кредитов, и на следующий год инфляция уменьшилась с 18 % до 4,6 % в месяц. Ельцин специальным указом разрешил частную собственность на землю, но это решение позже не было утверждено законодателями. А 9 октября был издан президентский указ, упразднявший всю систему местных советов (хотя некоторые из них и имели проельцинское большинство). Это ознаменовало собой – через 76 лет – формальное окончание советской власти.

Замечание ответственного редактора:

Примечательно, что и конец Советского Союза и конец власти Советов в России произошёл по их же инициативе и подобен актам самоубийства. Конца союзному государству не было бы, если бы ГКЧП не выступил против Новоогаревских соглашений. И расстрела сторонников Верховного Совета не было бы, если бы они не подняли вооруженного восстания.

Расстрел этот и в России, и на Западе стали называть «расстрелом избранного народом парламента», что во всех отношениях неверно.

Во-первых, ни один народный депутат расстрелян не был. Со временем все они получили возможность продолжать политическую деятельность.

Во-вторых, весьма многие из них были избраны народом отнюдь не свободно, как Ельцин, а по-большевицки, как единственные кандидаты от КПСС.

И в-третьих, Верховный Совет никак парламентом не был. Для коммунистов парламент существовал в буржуазных странах, а Советский Союз был государством нового типа, где Советы от парламента четко отличались. Они не признавали разделения властей (законодательной, исполнительной, судебной), а могли совмещать все три, то есть олицетворять собой диктатуру, и повестку дня им диктовала компартия. Когда ее не стало, Верховый Совет занял позицию «Верховный Совет может всё». На такой основе строить демократическое государство и настоящий парламентаризм невозможно.

Место прежней государственности должна была занять новая система, принципы которой закреплялись в проекте российской Конституции. 12 декабря он был вынесен на всенародный референдум.

На референдуме за конституцию проголосовало 32,9 млн избирателей, против – 23,4 млн. Конституция провозглашала Россию демократическим федеративным государством с республиканской формой правления. Страна, границы которой соответствовали большевицкой РСФСР, приняла имя исторического Российского государства и стала именоваться равнозначно Россией или Российской Федерацией. Все субъекты федерации, невзирая на их название (республика, край, область, автономный округ) стали равноправны, их отношения с центром определили конституция и ранее принятые договоры о разграничении полномочий. Внутри федерации было обеспечено верховенство федеральных законов, свободное передвижение не только людей, но и товаров, услуг и финансовых средств.

Гербом новой России стал несколько изменённый старый герб Российской Империи – двуглавый орел под тремя императорскими коронами, со скипетром и державой в лапах и с гербом Москвы (св. Георгий, поражающий копьем дракона) на груди. Вместе с восстановлением имени «Государственная Дума», герб и название страны также стали ясными знаками преемства новой России со старым Российским государством. Чтобы укрепить свое положение, Ельцин осенью 1993 г. поступил так же, как и в августе 1991 г. – он от коммунистического режима еще дальше отошел в сторону исторической докоммунистической России. Но, как и в 1991 г., он и на этот раз не прошел весь путь, а, сделав шаг-другой, остановился и дальше идти не решался и так и не решился. Собственное и народа коммунистическое прошлое сковывало его политическую волю. Преодолевать прошлое было чрезвычайно нелегко.

Новый Высший закон России воплотил классические принципы либерально-демократического конституционного права. В нём, в полном соответствии с общепризнанными международными нормами, закреплялись неотчуждаемые права человека на жизнь, свободу, владение и свободное распоряжение собственностью, неприкосновенность частной жизни. После 70 лет бесправия конституция новой России должна была быть в этом отношении безупречной. Например, конституция позволила российским гражданам обращаться в международные судебные инстанции, «если исчерпаны все внутригосударственные средства правовой защиты». Допустила конституция и двойное гражданство, и альтернативную военной гражданскую службу. Свобода слова была теперь ограничена только запретом на пропаганду, «возбуждающую социальную, расовую, национальную или религиозную вражду». Конституция закрепила политическое и идейное многообразие, свободу религиозных объединений и одновременно их отделение от государства, равенство перед законом. Российская Федерация объявлялась социальным (т. е. ориентированным на интересы людей) государством, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека.

Конституция закрепляла принципы правового государства и разделения властей. Исполнительная, законодательная и судебная ветви не только были разделены, но и получили возможность контролировать друг друга. Так, законодательная власть могла отстранить Президента от должности в случае свершения им тяжкого преступления, подтвержденного Верховным судом.

В Основном законе отразился опыт политических конфликтов предыдущих лет. Еще в Белом движении бытовала идея, что переход от большевицкого режима к демократическому потребует твердой единоличной власти. И конституция наделила Президента широкими полномочиями. Он не только «гарант конституции», но и фактический руководитель исполнительной власти. Законодатели только одобряют назначение премьера, а в остальном на состав правительства влияния не имеют. Если законодатели трижды отклоняют намеченного Президентом кандидата в премьеры, он имеет право назначить его, распустить Думу и назначить новые выборы. Выражение недоверия правительству не обязательно вызывает его отставку. Президент имеет право отлагательного вето в отношении законодательных инициатив Федерального Собрания, а для преодоления президентского вето в каждой из палат при повторном голосовании необходимо собрать не менее двух третей голосов, что сводит возможность отклонения вето к минимуму. Зато бюджет, по которому живет правительство, проходит через ежегодную процедуру утверждения парламентом.

В духе преемственности с дореволюционной Россией нижняя палата парламента названа Государственной Думой, а верхняя – Советом Федерации (вместо Государственного совета). В Совет Федерации входят по два представителя от каждого субъекта федерации (от региональной исполнительной и законодательной власти), а Дума состоит из 450 депутатов, избираемых всеми гражданами. Конституция не дает никаких правил, которым эти выборы должны следовать, оставляя возможность менять избирательный закон.

Специалисты по государственному праву многократно отмечали близость многих положений Конституции 12 декабря к положениям Основных законов 23 апреля 1906 г. Это произошло не из-за копирования конституции России начала XX в. (о ней тогда никто и не вспоминал), а в силу объективных обстоятельств. Так как участники конституционного совещания, разрабатывавшего проект Основного закона, понимали, что на этот раз они создают не правовую фикцию, не идеологическую ширму диктатуры, как в 1936 или 1977 гг., а закон, по которому действительно надо будет жить, они его и сообразовали с условиями русской жизни, и получилась государственно-правовая система, похожая на ту, что была разработана Сергеем Витте в начале XX в. Но формальное преемство с Российским государством, разрушенным большевиками в ходе Гражданской войны 1917–1922 гг., в новой Конституции объявлено не было.

Расхождения между нормами конституции и реальностью жизни вызывали два обстоятельства. Первое – проблема социально-экономических прав (на медицинское обслуживание, обеспечение старости и т. д.), которые, в отличие от прав политических и личных (свобода слова, неприкосновенность жилища) можно продекларировать, но нельзя гарантировать без необходимых бюджетных средств. Другое состояло в том, что множество положений конституции были оговорены условием: «в соответствии с федеральным законом». А законов этих долгие годы не было. Например, конституция утверждает право граждан иметь землю в частной собственности, но Дума 10 лет не могла принять земельный кодекс.

Но, пожалуй, главная беда была в том, что политически совершенно безграмотное русское общество, привыкшее в советских конституциях видеть только «агитку», с полным равнодушием отнеслась к Основному закону 12 декабря, не веря в его реальность и даже не сознавая того объема прав, свобод и институциональных возможностей, которые утверждала новая Конституция России.

Принятие новой Конституции 12 декабря 1993 г. подвело итог процессу формирования правовых основ современного демократического государства в России. Наступил не менее ответственный период испытания их жизнеспособности общественно-политической практикой.

Из истории создания Конституции Российской Федерации / Ред. О. Г. Румянцев. В 6 т. М.: Волтерс Клувер, 2008.

Б. Н. Ельцин. Записки президента. М.: Огонек, 1994.

В. В. Согрин. Политическая история современной России. 1985–2001: От Горбачева до Путина. М.: Весь Мир, 2001.

Е. Т. Гайдар. Гибель империи. Уроки для современной России. М., 2006.

6.1.5. Выборы в Государственную Думу 12 декабря 1993 г.

Согласно положению, утвержденному указом Президента Ельцина в октябре 1993 г., половина депутатов Государственной Думы должна была избираться по пропорциональной системе (как избирались в ноябре 1917 г. депутаты Учредительного собрания). Вторая половина депутатов избиралась по одномандатным мажоритарным округам. Такая система, по идее авторов закона, должна была способствовать возникновению общенациональных партий.

Однако после 70 лет диктатуры русское общество было явно не готово к введению пропорциональной системы – в 1917 г. за плечами русских людей было 12 лет активной думской жизни и давно сложившийся общественный строй. Теперь же новая структура общества еще только начинала складываться, и интересы социальных групп не были осознаны и артикулированы их представителями. Советские стереотипы сознания оставались чрезвычайно сильными. Как показывали опросы 1990-х гг., российские граждане с недоверием относились к политическим партиям и не выражали готовности принимать активное участие в законных формах политической деятельности. Люди считали, что партии служат средством достижения их лидерами своих корыстных целей.

Тем не менее, голосование по пропорциональной системе на декабрьских выборах 1993 г. впервые детально выявило политические ориентации избирателей в разных регионах и населенных пунктах. Ведь выбирая партийный список, избиратели в большей степени руководствуются своими ценностными политическими ориентациями, чем голосуя за конкретного кандидата в одномандатном округе при мажоритарной системе. Конечно, и при пропорциональной системе людей привлекают часто не столько программные установки партий, сколько известные им лидеры, возглавляющие избирательные списки. Однако в 1993 г. воспользоваться общероссийской популярностью могли далеко не все руководители партийных структур, по большей части наспех сколоченных в короткий промежуток между восстанием начала октября в Москве и днем выборов. Всего в выборах приняло участие 13 избирательных объединений. За исключением КПРФ и отчасти ЛДПР, они не имели тогда определенной социальной базы и разветвленной сети региональных отделений, были малочисленны.

Большинство граждан определяло свое отношение к партиям по нескольким характерным лозунгам: за или против Ельцина; за возвращение к коммунистической эпохе или за продолжение рыночных реформ; за демократические, правовые формы государственного управления или за силовые чрезвычайные меры, «революционную целесообразность», «твердую руку»; наконец, за строительство обособленной от враждебного мира «Великой России» или за интеграцию страны в мировое хозяйство, западное сообщество. Эти антитезы представляют собой четыре оси координат, по которым структурировалось многомерное российское политическое пространство.

Наиболее значительные избирательные объединения, выступавшие на выборах 1993 г., можно разделить на три группы. Основной «партией власти» стал блок «Выбор России» (ВР), в котором объединились занимающие крупные правительственные посты «демократы», стремившиеся к продолжению радикальных рыночных реформ (лидер Егор Гайдар). Учредителями блока стали движение «Демократическая Россия» и ряд более мелких партий и организаций.

Разновидностью ВР предстало Российское движение демократических реформ (РДДР), ассоциировавшееся в представлениях россиян с первой волной демократической оппозиции Михаилу Горбачеву, выдвинувшей лидеров партии, мэров Москвы и Петербурга Гавриила Попова и Анатолия Собчака. Многие руководители РДДР сохранили властные посты и избегали критиковать администрацию Ельцина. Идея рыночной экономики рассматривалась партией как универсальная общечеловеческая ценность. Поэтому она воспринималась как партия, выступавшая за сохранение существующего порядка.

Еще одной «партией власти» стала Партия российского единства и согласия (ПРЕС) во главе с министром Сергеем Шахраем. Она была призвана представлять на общероссийском уровне интересы регионов, обеспечивать развитие федерализма и местного самоуправления. С. Шахраю, министру регионального развития, удалось привлечь на свою сторону руководителей нескольких республик и регионов, где ПРЕС собрала намного больше голосов, чем в среднем по стране. Вопреки желанию ее создателей дистанцироваться от ВР, избирателям эта партия виделась как его инвариант.

Влиятельным демократическим объединением считался блок «Явлинский – Болдырев – Лукин» («ЯБЛоко»), включивший социал-демократическую, республиканскую и христианско-демократическую партии, несколько независимых профсоюзов и др. Его поддерживали финансовая группа «Мост», возглавляемая миллиардером В. Гусинским, принадлежавшие ей телеканал НТВ и другие СМИ.

К политическому центру принадлежала Демократическая партия (ДПР) бывшего «прораба перестройки» Николая Травкина, пережившая множество расколов. В конце 1993 г. в ДПР состояло несколько известных политиков и деятелей науки и культуры; Гражданский союз Аркадия Вольского – партия «генералов промышленности», желавших сохранить власть в новых условиях; движение «Женщины России» (лидер А. Федулова) и множество мелких группировок.

Наконец, к крупным партиям радикальной оппозиции, ратовавшим за коренные изменения в политической системе, относились Коммунистическая партия Российской Федерации (КПРФ), Аграрная партия России (АПР) и Либерально-демократическая партия России (ЛДПР).

КПРФ во главе с Геннадием Зюгановым была воссоздана незадолго до выборов как преемница запрещенной КП РСФСР. Она отстаивала сохранение советов и социалистический путь развития, социальные гарантии, целостность России и воссоединение бывших союзных республик в СССР, низвержение законным путем режима Ельцина. Коммунисты выступали за народную собственность в форме государственной, корпоративной и собственности общественных организаций, а частную собственность допускали лишь на индивидуально-трудовой основе. Провозглашая «свободное и равноправное развитие всех народов России», КПРФ подчеркивала, что именно русский народ является «становым хребтом» страны, и что государство обязано защищать интересы соотечественников за ее пределами. Согласно опросам, за КПРФ голосовало больше женщин, чем мужчин, больше людей пожилого возраста, неквалифицированных работников, жителей села и малых городов. Ее поддерживала и немалая часть интеллигенции и служащих.

АПР была создана еще до октябрьских событий 1993 г. бывшими крупными руководителями советского сельского хозяйства и претендовала на выражение интересов крестьянства и фермеров. Партия протестовала против правительственной политики в области сельского хозяйства, учреждения частной собственности на землю, добивалась государственных субсидий и гарантий аграрному сектору и разделяла большинство идеологических установок КПРФ.

ЛДПР была учреждена еще в советское время, в марте 1990 г. (см. 5.3.12). В августе 1991 г. она поддержала путчистов, осенью 1993 г. оказалась на стороне Верховного Совета. Вместе с тем её подозревали в тайных связях с администрацией Ельцина и называли лоббистским предприятием ее единоличного лидера Владимира Жириновского. Позже, несмотря на декоративную оппозиционность, ЛДПР во время решающих голосований в Думе защищала позицию правительства. Однако не вызывает сомнений, что ЛДПР выражала протестные настроения значительной части общества. Официально партия Жириновского выступала за многоукладную экономику и политический плюрализм. Пропаганда Жириновского отличалась крайним популизмом, противоречивостью и эклектичностью. Она основывалась на резкой критике правительственного курса, непризнании распада СССР и, вместе с тем, на принципиальном антикоммунизме. Опросы показывали, что избирательную базу ЛДПР составляли преимущественно мужчины среднего возраста, квалифицированные рабочие и служащие, инженерно-технические работники, жители малых и средних городов.

Главными темами избирательной кампании стали отношение к рынку и российской государственности. В зависимости от восприятия избирателями отношения партий к этим двум темам их можно расположить в политическом пространстве следующим образом.

ВР, «Яблоко», ПРЕС, РДДР, ДПР ясно провозгласили в своих программных документах и лозунгах ориентацию на рыночную экономику и приватизацию (их также называли реформаторскими). Напротив, КПРФ, АПР и Гражданский союз представали партиями социалистического направления, резко критиковавшими рыночные реформы и призывавшими к восстановлению обобществленной экономики, широкому вмешательству в нее государства, протекционизм.

КПРФ, АПР, Гражданский союз, ЛДПР, ДПР и отчасти «Яблоко» декларировали государственнические, «почвеннические» или даже националистические лозунги, призывая к восстановлению сильного и влиятельного государства, которое могло бы играть важную роль в мире и стать центром реинтеграции послесоветского пространства.

ВР и РДДР были относительно индифферентны к лозунгам державности, полагая, что укрепление государственности есть производная от решения наиболее приоритетной задачи – развития экономики на основе рыночных и либерально-демократических принципов, включения России в мировое хозяйство и сообщество демократических стран.

Из четырех возможных сочетаний, которые условно можно назвать «почвенничество – капитализм», «почвенничество – социализм», «интернационализм – капитализм» и «интернационализм – социализм», реально представлены в предвыборной кампании оказались первые три. КПРФ и близкие к ней группировки шли на выборы под жестко государственническими, державными лозунгами. «Государственническо-капиталистическую» позицию заняли ЛДПР, ПРЕС, ДПР и «Яблоко». В сущности, это была типичная для дореволюционной России идеология, варьировавшая от крайне правых («Союз русского народа», «Палаты Михаила Архангела») до либеральных и даже «левых» версий конституционных демократов и прогрессистов в палитре III и IV Дум.

Чисто западнической, «глобально-капиталистической» ориентации придерживались ВР и РДДР (несмотря на некоторые государственнические высказывания Гавриила Попова), связанные в сознании избирателей с «Демократической Россией» и Межрегиональной депутатской группой времен перестройки.

Всего установленный новым избирательным законом пятипроцентный порог для получения депутатских мандатов преодолели восемь избирательных объединений. АПР получила 8,0 % голосов (21 мандат по спискам), КПРФ – 12,4 % (32 места), ЛДПР – 22,9 % (59), «Женщины России» – 8,1 % (21), ДПР – 5,5 % (14), ВР – 15,5 % (40), ПРЕС – 6,7 % (17), «Яблоко» – 7,9 % (20). РДДР завоевала только 3,6 % голосов и не участвовала в распределении мандатов (правда, некоторые его члены стали депутатами от одномандатных округов).

Таким образом, триумфатором стала ЛДПР, победа которой при голосовании по партийным спискам вызвала сенсацию (но в одномандатных округах либерал-демократам победить почти не удалось). Наибольшую поддержку им оказали почти все регионы европейской части страны к югу от Карелии, Республики Коми, Архангельской и Ленинградской областей и к северу от Калмыкии, Ростовской и Астраханской областей, а на востоке – все области западнее Самарской и Ульяновской и республик Поволжья. В Сибири мощным ареалом поддержки ЛДПР стали Красноярский и Алтайский края, Кемеровская и Новосибирская области, Хакасия. За нее активно голосовали также избиратели средних и малых промышленных центров, всего нового южного приграничья, где люди ближе всего столкнулись с катастрофическими последствиями распада СССР – спадом производства, этническими конфликтами, потоками беженцев и т. п., а также на Дальнем Востоке, хозяйство которого всегда держалось на прямой и косвенной государственной поддержке – «северных коэффициентах» к зарплате, военной промышленности и обслуживании гарнизонов.

Результаты выборов для главной правящей партии – ВР – оказались столь же катастрофическими, сколь для Жириновского – триумфальными. В 20 субъектах РФ ее поддержка составляла менее 10 % и только в четырех – выше 25 %, лишь в Москве достигая трети электората. Больше всего избирателей за блок Гайдара проголосовало на Европейском Севере, на Урале, в центральных и северных округах Западной Сибири, Московской и нескольких соседних с ней областях Центра, а также в Хабаровском крае. Наиболее слабыми оказались позиции ВР в автономиях и приграничных областях. Почти никто не проголосовал за сторонников Гайдара в большинстве республик Северного Кавказа, на Ставрополье, во многих областях Центрально-Черноземного района. Титульные народы республик не усматривали в ВР защитника своих особых интересов, а русские в бывших автономиях были еще менее склонны связывать с ним свои упования, чем во «внутренней» России.

Но поражение главной партии реформаторов отнюдь не сопровождалось коммунистической «реконкистой». Нигде, кроме нескольких бывших автономий (в том числе Дагестана), в 1993 г. КПРФ не удалось получить более 20 % голосов. В наибольшей степени отозвалась на призывы коммунистов южная половина европейской части России. От Башкирии и Оренбурга на востоке до Смоленска на западе протянулся сплошной массив регионов, где 13–20 % избирателей оказало доверие КПРФ. Но за пределами этого массива высокий уровень поддержки коммунистов был редкостью (Ставрополье, Бурятия, Омская и Амурская области). АПР нашла опору не столько в основных земледельческих районах юга, сколько в Европейском Нечерноземье, но особенно – в Дагестане, Башкирии, Оренбургской области и Алтайском крае.

Если суммировать результаты голосования за партии разной ориентации, то обращает на себя внимание безусловное доминирование двух из названных четырех ориентаций – государственнической и рыночно-«капиталистической». За партии, провозгласившие национально-государственные лозунги, проголосовало в общей сложности 66,9 % избирателей, за движение к рыночной экономике – 60,4 %. В то же время интернационализацию России поддержало только 17,3 %, а социалистическую альтернативу – 23,8 %. Выборы 1993 г. ясно показали, что в России имеют будущее только партии, исповедующие, с одной стороны, идею построения эффективной рыночной экономики, а с другой – национально-государственного возрождения.

Усиление государственнических и патриотических настроений оказалось самым значительным сдвигом в политических ориентациях российских граждан со времени президентских выборов 1991 г. Распад Советского Союза, всесторонний общественный кризис, беспрецедентное ослабление государства, оказавшегося неспособными выполнять даже минимальные обязательства перед гражданами, мощные сепаратистские движения в республиках уже самой Российской Федерации глубоко травмировали сознание многих людей. Вместе с тем, эйфория, вызванная заманчивой, но оказавшейся несбыточной надеждой в короткие сроки войти в клуб самых богатых стран мира, к декабрю 1993 г. уже почти прошла. Не было ни одного субъекта РФ, в котором поддержка государственно-патриотических идей опустилась бы ниже 54 % активного электората. Но особенно популярны они оказались на юге и в центре Европейской России, где их поддержало более двух третей избирателей.

В этом сказались фундаментальные особенности региональных политических культур, сформировавшихся в ходе длительного исторического развития. Достаточно отчетливо прослеживалось влияние на расстановку партийно-политических сил в конце XX в. распространения барщины и оброка (отходничества) до отмены крепостного права, т. е. за 150 лет до того. Барщина, более прочно привязывавшая крестьян к узкому мирку своей деревни, была распространена в основном в более плодородных губерниях юга России. В этих же районах устойчивее традиции коллективизма – крестьянской общины (мира). Южные области России были сравнительно меньше и позже затронуты индустриализацией, в том числе в советское время. Большинство этих территорий к концу 1993 г. относились к числу депрессивных или отсталых. Избиратели здесь оказали высокую поддержку ЛДПР и/или КПРФ и другим радикальным силам. Либералы назвали их «красно-коричневым» (позже – «красным») поясом.

Напротив, на севере европейской территории в эпоху крепостного права практиковалось главным образом отходничество. Работая по найму в Петербурге, Москве и других крупных городах, крестьяне приобретали более широкий кругозор и общественный опыт. За пределами зоны устойчивого земледелия на Европейском Севере, в регионах нового освоения – в старопромышленных областях Урала, в северных регионах Западной Сибири, на Дальнем Востоке дворянских усадеб и прочных традиций крестьянской общины не было, что способствовало формированию иной региональной политической культуры, отличавшейся активностью, самоответственностью и открытостью. Большая часть населения здесь уже давно жила в крупных городах, отличалась высокой социальной и территориальной мобильностью и потеряла всякую связь с сельским хозяйством.

Именно в этой части страны расположены экспортно ориентированные регионы, экономика которых основана преимущественно на добыче топлива и сырья, большая часть сравнительно более благополучных крупных городов и территорий с многообразным хозяйством. Хотя жесткой, определяющей зависимости между социально-экономической структурой региона и уровнем жизни людей не наблюдалось, жители большинства северных районов и особенно крупных городов были скорее склонны поддерживать партии и кандидатов, выступавших в поддержку правительственного курса на рыночные реформы, скорейшую интеграцию России в мировое сообщество, использование западных моделей развития. Если сложить результаты всех «партий власти», то зона максимальной поддержки реформаторов была почти зеркальна зоне радикально-коммунистических предпочтений – Север, Урал, большая часть Сибири, север Дальнего Востока, особенно Хабаровский край, обе столицы, Московская, Ярославская и Калининградская области. Некоторые республики (Бурятия, Тува, Башкирия, Якутия, Кабардино-Балкария) оказались в этой же зоне только из-за исключительно высокой доли голосов за ПРЕС, поскольку избиратели послушно последовали за руководителями, заключившими альянс с С. Шахраем. Политическая поляризация России, отмеченная еще на первых демократических выборах 1989 г. («демократический север – северо-восток» и «радикальный юг – юго-запад») проявилась на выборах 1993 г. со всей определенностью.

Универсальные ценности западной либеральной демократии отошли на периферию массового сознания. Им остались верны лишь отдельные социальные группы – прежде всего, интеллигенция, сосредоточенная в столицах и других крупных городах. В то же время стало ясно, что Россия входит в рыночную экономику не через национально-освободительную революцию, а через очередную волну модернизации (вестернизации), и поэтому все издержки перехода были списаны на западников-реформаторов, а не на вчерашних «аппаратчиков»-коммунистов, в один миг ставших и патриотами, и рыночниками. Выборы 1993 г., при всей неоднозначности результатов, означали шаг к формированию гражданского общества в России.

А. А. Собянин, В. Г. Суховольский. Демократия, ограниченная фальсификациями: выборы и референдумы в России в 1991–1993 гг. М., 1995.

А. Б. Зубов, В. А. Колосов. Что ищет Россия? // Полис. 1994. № 1.

В. Л. Шейнис. Взлет и падение парламента. Т. 2. М.: Московский Центр Карнеги, Фонд Индем, 2005.

6.1.6. Режим Бориса Ельцина. Развитие народного хозяйства. Залоговые аукционы. Складывание государственно-олигархического капитализма

Развитие России в период от принятия новой Конституции до окончания президентства Б. Ельцина оставалось глубоко противоречивым. С одной стороны, сохранялись провозглашенные конституцией начала политической свободы, плюрализма, многопартийности, рыночной экономики, с другой стороны, под воздействием как объективных отечественных реалий и перипетий, так и политического выбора самого российского Президента и его окружения стали все более проявляться негативные черты нового режима.

Используя данное ей Конституцией право, Государственная Дума уже 23 февраля 1994 г. объявила амнистию не только участникам восстания 3–4 октября 1993 г. в Москве, но и участникам ГКЧП августа 1991 г. Президент выступил против такого начинания, уволил Генпрокурора А. И. Казанника за его отказ подчиниться Б. Н. Ельцину и не исполнять думское постановление об амнистии. Однако Дума амнистию не отменила. Тогда, опасаясь новой гражданской смуты, Б. Н. Ельцин предложил Договор об общественном согласии, подписанный в апреле 1994 г. На деле это означало прекращение официальной критики советского прошлого. Так, например, в начале 1994 г. Московское городское правительство отменило советские названия 150 улиц в центре города, возвратив им исторические имена, – но переименования такого масштаба потом прекратились. Праздник Великой Октябрьской социалистической революции – 7 ноября, известный в Русском Зарубежье как «День скорби и непримиримости», превратился по инициативе А. Б. Чубайса в ноябре 1996 г. в «День согласия и примирения» и был окончательно упразднен только в 2005 г.

После декабрьских выборов 1993 г. главные реформаторы Гайдар и Федоров ушли из правительства. Его возглавила коалиция советских ведомственных группировок: топливно-энергетического комплекса, представленного самим премьером Черномырдиным, металлургического (О. Н. Сосковец) и агропромышленного (А. Х. Заверюха). Деятели металлургии в это время зарабатывали большие деньги на экспорте алюминия и других цветных металлов, не нужных более в таком объеме военной промышленности; у аграрников дела шли хуже, но богатели и они.

Серьезное обострение конфликта произошло в конце 1994 г. в связи с решением российского Президента и правительства вернуть Чечню в состав России вооруженным способом (см. 6.1.10). Это решение было осуждено, по разным мотивам, как левыми, так и правыми партиями. Многие демократы, прежде поддерживавшие Ельцина, теперь открыто заявили о переходе в оппозицию. Общественно-политическая конфронтация ярко проявилась в ходе выборов в Государственную Думу летом 1995 г. Сами выборы проходили в соответствии с демократическими принципами конституции и, по мнению многих отечественных политологов, были более честными и свободными как в сравнении с выборами 1993 г., так и с последующими избирательными кампаниями. К участию в выборах были допущены все партии, все они на федеральном уровне имели доступ к проведению агитации и не были в ней ограничены, результаты выборов были признаны всеми политическими силами и никем не оспаривались.

По результатам выборов оппозиционные партии – коммунисты и их союзники «слева», с одной стороны, и Либерально-демократическая партия, с другой, имели в Думе большинство и могли блокировать любые действия главы государства и правительства. В начале 1996 г. ими даже была предпринята совместная попытка отстранить Ельцина от власти (она не принесла успеха). В ситуации конфронтации с законодательной ветвью Ельцин стал ещё более активно укреплять вертикаль исполнительной власти, опираться на авторитарные методы правления.

Одной из основ режима, созданного Ельциным, явился механизм, который стал именоваться политологами, по аналогии с зарубежными примерами, «клиентельными» отношениями. Последние представляли тесные неформальные взаимосвязи вышестоящих «патронов» и нижестоящих «клиентов» по вертикали и горизонтали исполнительной власти. Своя «клиентела» была у президента страны, губернаторов регионов, мэров городов. Среди «клиентов» Ельцина после 1993 г. на ведущие позиции стали выдвигаться люди, назначаемые им самим, никак не зависящие от представительных органов власти и не известные в обществе. Среди властных институтов выделялась Администрация Президента, в которой «келейно» планировалась вся государственная стратегия, продумывались и предрешались все кадровые перемещения. В 1994–1996 гг. с руководством Администрации Президента во влиянии на власть активно соперничал еще один представитель президентской клиентелы – Анатолий Коржаков, начальник Службы безопасности Президента. Этот «серый кардинал» во многих вопросах пользовался большим влиянием, чем премьер-министр Черномырдин.

По мере приближения президентских выборов 1996 г. главной задачей окружения Ельцина стало обеспечить его переизбрание на эту должность. К тому времени популярность Президента среди избирателей опустилась до минимального уровня – 3–5 %. В 1993–1996 гг. во всех послекоммунистических странах Европы популярность антикоммунистических рыночных режимов существенно сократилась – сказались крайне тяжелые для общества результаты «шоковой терапии». В Польше, Венгрии, Литве, Словакии, Албании, Болгарии, бывшей ГДР на выборах побеждали бывшие коммунисты, объявившие себя социал-демократами. Но, придя к власти, они мало что могли изменить – собственность уже была приватизирована и возвращена по реституции и никто в народе ее снова обобществлять не желал. Через один-два избирательных срока антикоммунистические партии повсюду вновь вернулись к власти в восточноевропейских странах. Такая мирная и законная ротация партий различной идейной настроенности утвердила принципы демократической государственности в послекоммунистической Европе.

Иначе произошло в России. После приватизации 1991–1994 гг. основная масса граждан оставалась нищими, лишенными производящей доход собственности люмпенами. В этой среде лозунги коммунистов звучали всё более привлекательно, а гражданские права и свободы, полученные после августа 1991 г., ценились всё меньше. Поэтому у Ельцина перспективы победить на честных выборах практически не было, как, скажем, и у Леха Валенсы в Польше в 1995 г., но, в отличие от последнего, у российского Президента не было шансов и законно вернуться к власти на следующих выборах в 2000 г. Большинство россиян считали себя обворованными «прихватизацией» – они не получили от нее никаких материальных выгод (в противоположность восточноевропейцам, немало получившим от реституции вещных прав). Лидер КПРФ обещал расправиться с нуворишами и «вернуть собственность народу», то есть восстановить социалистические принципы хозяйствования. Скорее всего, это ему не удалось бы, но тогда, в 1996 г. нищий и голодный народ жаждал справедливости, и над новой элитой России нависла смертельная опасность. Она бы собственности лишилась навсегда.

Ельцин говорил в близком окружении, что он готов уйти, если народ его больше не желает, но люди, связавшие с его режимом свою судьбу и благополучие, были настроены на борьбу «до конца». Они мобилизовали все возможные средства, чтобы исправить ситуацию. Были использованы популистские приемы – приняты указы и распоряжения о незамедлительном погашении задолженности государства по выплате заработной платы, пенсий, пособий, студенческих стипендий, о мерах по поддержке военно-промышленного комплекса и армии. Президент пообещал в кратчайший срок прекратить военные действия в Чечне. На помощь Ельцину пришли самые богатые люди страны, сделавшие состояния благодаря новому режиму. Во время всемирного экономического форума в Давосе крупнейшие российские бизнесмены, названные позднее «давосской семеркой», а также «семибанкирщиной», заключили соглашение о финансовой поддержке ельцинской кампании.

Но денег всё равно катастрофически не хватало для погашения долгов по пенсиям и зарплатам. Ельцин тайно от правительства и, тем более, парламента, договорился с Францией и Германией о предоставлении быстрых кредитов, «чтобы не победили коммунисты». Личные друзья русского Президента, Президент Франции Жак Ширак и Канцлер Германии Гельмут Коль обещали помочь, хотя это была трудная задача – негласное изъятие из утвержденных национальных бюджетов крупных денежных сумм. На переговоры по составлению кредитных обязательств в Бонн и Париж были отправлены в феврале 2006 г. глава Управления делами Президента Павел Бородин и заместитель министра финансов Михаил Касьянов. Об их миссии не знал даже министр финансов Владимир Пансков. В итоге кредиты были выделены. Франция дала около полутора миллиардов долларов, Германия – три с половиной миллиарда. Деньги поступили на счета России к 1 мая 2006 г. Но так как переговоры велись тайно и в интересах конкретного лица, в случае победы Зюганова на президентских выборах международный скандал был бы теперь неминуем, а возврат долга – проблематичен.