Один момент, одно утро Райнер Сара
Анна качает головой.
– А я выпью.
Она вздыхает:
– Уже поздно.
Конечно, не так уж поздно, но Анна не знает, как сказать о том, что она прекрасно понимает: бокал красного будет лишь первой его дозой в этот вечер. Следующие несколько минут выдали его: он купил водки, в лучшем случае четвертинку, но скорее всего, пол-литра, и выпил ее на улице, возможно, с банкой «Ред булла». И все же Анна не может обвинить его в этом, не устроив сцены, поэтому просто говорит про поздний час, хотя и знает, что это бессмысленно и кажется просто брюзжанием.
– Еще нет и десяти!
Этот тон как удар – в нем слышится и оправдание, и агрессия. И хотя на несколько дней Анна позволила себе забыть об этом, теперь она понимает, как важна честность в отношениях. Она не может понять, что заставило его пойти на холодную улицу, тайно купить бутылку и украдкой выпить ее за углом. Она этого не видела – он прячется от нее, – но знает. Это так гадко, так безысходно.
Ее передергивает.
Нужно всего лишь несколько сантилитров спирта и несколько мгновений, чтобы разрушить безмятежность. По телевизору все то же пятничное вечернее шоу, но теперь смех кажется неестественным и фальшивым; пламя в камине все еще освещает комнату, но как будто больше не согревает ее. Анна по-прежнему все еще укутана одеялом, но теперь оно служит ей для защиты, а не для комфорта, – своеобразная скорлупа, которая, очень хотелось бы, стала бы твердой и прочной.
– Так что вас привело в это захолустье? – снова спрашивает девушка.
– О, м-м-м… – запинается София – она тоже покраснела?
Лу быстро соображает. Она уверена, что их связывают явно не платонические чувства.
– Мои… гм… друзья, – мямлит София.
Девушка осматривает сидящих за столом. Увидев Лу, запоздало узнаёт ее.
– Вас я тоже знаю?
– Угу, – кивает Лу, сожалея об этом знакомстве.
– А вас я откуда знаю?
Лу ловит взгляд Хоуи. Она видит, что его воображение работает со скоростью тысячи миль в час. Несомненно, он думает, что у всех троих богатая общая история.
Лу пожимает плечами, чтобы сразу внести ясность:
– Я видела вас пару дней назад в «Лорде Нельсоне».
– Да, вот оно что! – смеется девушка, явно не смущаясь сложившейся ситуацией.
– Значит, вы здесь тоже с друзьями? – спрашивает Лу в надежде, что выглядит спокойнее, чем есть на самом деле. Не то чтобы ее действительно интересовало, почему эта девушка сюда пришла, – ее больше заботят ее отношения с Софией, почему они знакомы друг с другом. В воздухе такое напряжение, что Лу не может подавить укол ревности.
Девушка кивает на большую компанию неподалеку:
– Одному из моих друзей исполнился двадцать один. Мы почти закончили. – («Прекрасно!» – думает Лу.) – Но потом мы собираемся пойти в «Кэнди-бар». Если хотите, присоединяйтесь.
У Лу снова падает сердце.
– А… понятно, – кивает София. – Гм… да. Может быть…
Лу едва сдерживает эмоции: минуту назад она была на коне, думая, что девушка нацелилась на нее, а теперь – через несколько секунд – поняла, что ее интересует София, и София ей отвечает. Весь вечер, похоже, пошел насмарку, но она ничего не может поделать. Когда девушка удаляется, соблазнительно покачивая бедрами, Лу подавляет дрожь.
И вдруг Вик провозглашает:
– Терпеть не могу «Кэнди-бар». Это для молодежи.
– И меня туда не пустят, – говорит Хоуи.
Лу хочется захлопать в ладоши. Но только она слегка успокоилась, как девушка оборачивается, возвращается и говорит Софии:
– Да, пока мы не ушли. Вы обещали мне дать свой номер, помните?
Лу не может поверить в такое нахальство.
– Угу… м-м-м… да, – отвечает София в крайней нерешительности. Она поспешно достает из сумки ручку, пишет на салфетке номер и протягивает девушке.
Анна и Стив сидят молча. Телевизор включен, но Анна уже не смотрит на экран. Она не может сосредоточиться, не может говорить. Она так рассержена на Стива, так разочарована в нем, что знает: если скажет что-нибудь, то не сможет скрыть своей злобы. Это только спровоцирует враждебность, которая неизбежно сопровождает его пьянство, поэтому лучше промолчать. Впрочем, то, что она сдерживает раздражение и злость, только еще более усугубляет ее внутреннее напряжение, она чувствует себя как упавшая на пол и помявшаяся жестянка с шипучкой, цилиндр накачан до такой степени, что, как только откроешь, жидкость с бешеной силой разлетится во все стороны.
Так они сидят полчаса. Наконец, Анна убирает одеяло с коленей, берет с кофейного столика мобильник и встает.
– А ты теперь куда? – спрашивает Стив.
– Приготовлю чашку кофе. – Анна не может сдержать злости. – А что, тоже хочешь?
– Конечно, не хочу.
– Ну и ладно.
– А зачем берешь мобильник?
– Потому что хочу позвонить.
– Не поздновато ли звонить?
Анна смотрит на часы. Он прав. Половина одиннадцатого. Единственный человек, кому она обычно может звонить в такое время, – это Карен, а ей в эту ночь – накануне похорон – вряд ли стоит звонить.
Анна задерживается в коридоре, задумавшись. Пожалуй, есть с кем поговорить или хотя бы послать сообщение… Она идет на кухню и ставит чайник. Пока он греется, она набирает эсэмэс:
Привет, Лу. Надеюсь, у вас приятный вечер, что бы вы ни делали. Извините, что беспокою так поздно, но, может быть, позвоните мне, когда будет минутка? Завтра или когда-нибудь. Хочу спросить вашего совета. Не имеет отношения к Карен – на этот раз насчет моего болвана бойфренда. Всего хорошего. Анна.
Она перечитывает написанное. Даже в этот час в ней не может уснуть профессионал. Она стирает «моего болвана бойфренда» и заменяет на фразу «меня самой». Таким образом она снимает обвинение со Стива. Анна прекрасно понимает, что неразумно вываливать свое настроение на Лу в половине одиннадцатого вечера в пятницу. Она нажимает копку «послать» и барабанит пальцами по стойке.
Ей бы хотелось поговорить с Лу прямо сейчас, но вероятность того, что ее телефон сейчас включен или что она услышит его, ничтожна. И Анна вынуждена ждать и сдерживать свои чувства.
– Так куда? – спрашивает Хоуи. Они столпились около ресторана. – Как насчет «Головы королевы»? Там открыто допоздна.
– Конечно, – говорит Вик, и Лу с облегчением видит, что София согласно кивает.
Пока они с Софией прекрасно ладят. София довольно подробно рассказала Лу о большей части своей жизни, и как-то так получилось, что Лу в ответ поведала о себе гораздо больше, чем намеревалась. Она рассказала Софии не только о своей работе и друзьях в Брайтоне, но коснулась и того, что привело ее в этот город, о своих политических убеждениях и многом другом. Сигналы были бы хороши, но…
Лу не дает покоя воспоминание о том, с какой готовностью София дала номер телефона той девушке в ресторане. Хотя она сама точно не знает, что это может означать, но ей становится неловко от возможных вариантов. Не собирается ли София провести с той девушкой ночь? Она так привлекательна, считает Лу, что легко может встречаться с несколькими женщинами одновременно. И как она ни нравится Лу, ей не хочется стать просто еще одной меткой на покрытом зарубками столбике Софии.
Когда они входят в бар, София предлагает заплатить за первый круг.
– Бутылку «Бекс», пожалуйста, – говорит Вик и объявляет: – Мне нужно в туалет.
Лу идет с ней, чтобы получить возможность поговорить тет-а-тет.
– Ну? – сразу же спрашивает Вик.
Лу кивает:
– Она милая. – Ей не хочется пускаться в долгие разговоры.
– Милая? – вопит Вик. – Еще бы! Конечно, она чертовски милая! Она бы не была моей подругой, если бы не была такой. Так ты запала на нее или что?
– Ой, если честно, то – да, Вик. – Лу переминается, глядя под ноги. Она чувствует, что другие женщины в кабинках слушают их.
– Ага! – Вик уставилась ей в лицо, потом хлопает в ладоши: – Так я и знала! – Она явно возбуждена, хотя непонятно отчего: то ли радуется, что познакомила двух хороших подруг, то ли просто своей способности к сводничеству. – Полагаю, ты ей тоже понравилась, – глубокомысленно кивает Вик.
– Полагаешь?
– Она определенно неровно к тебе дышит, я это вижу.
– Правда?
– Конечно. – Все эти расспросы про твою жизнь – она соображает.
– А что с той девушкой? – спрашивает Лу.
– С какой?
– Ты знаешь. Которой София дала номер телефона.
– Ах, той! Да ничего особенного, я уверена.
Но Лу не может отделаться от своих подозрений. Вик заинтересована свести их, и пока что Лу не уверена, что все сложится хорошо.
В этот момент кабинка освобождается.
– Иди первой, – командует Вик, и Лу послушно повинуется.
Сидя внутри, она слышит, как Вик, очевидно, не сознавая, что от выпивки говорит громче, чем обычно, тихо бормочет:
– Ну, выкладывай, что ты думаешь?
Она может говорить только с Софией. Оплатив первый круг, та, видимо тоже спустилась вниз. Лу, затаив дыхание, ждет ответа.
– Она прелестная, – говорит София.
Лу улыбается. Значит, понравилась! Но по ее голосу понимает: София знает, что ее слушают. Может быть, она говорит так из вежливости: она не так пьяна, как Вик, и потому следит за собой.
– Но ты запала на нее? – напирает Вик.
– Она разве не здесь? – София указывает на кабинку. – Я не встретила ее, когда спускалась.
– Здесь, но не услышит.
– Думаю, услышит, – твердо говорит София, и Лу не может удержаться от смеха.
– Я слышу, – говорит она, выходя.
И когда Вик направляется в кабинку, София улыбается Лу и понимающе качает головой.
Карен лежит в ванне и разглядывает свое искаженное толщей воды тело. Она добавила в воду пузырьков, и, когда поднимает ногу, они скользят вниз миниатюрной лавиной. Карен поворачивает бедро и критически вглядывается в него. Кожа бледная, малейший намек на летний загар давно исчез. Можно было бы повысить мышечный тонус, немного сбросить вес. Как будто теперь это важно. Она переносит внимание ближе: грудь, некогда ее гордость и радость, теперь, после вскармливания двоих детей, уже не та, потеряла свою упругость и округлость и уныло обвисла, слегка поддерживаемая водой.
– Но я ее люблю, – слышит она голос Саймона. Он опустил крышку унитаза, чтобы можно было сидеть, как на стуле, и разговаривает с ней, пока она принимает ванну. Она кивает, зная, что это правда – он по-прежнему уделяет ее груди много внимания. И не только, когда они любят друг друга, а иногда и в самые неподходящие моменты: подкрадывается, когда никто не видит, и, неожиданно набрасывается сзади, сжимает ее грудь и шепчет в ухо:
– О-о-о!
Но и его тело тоже изменилось: за двадцать лет он прибавил в весе почти два стоуна, его брюшной пресс не так упруг, как когда-то, на животе проступают жировые складки, его грудь не так тверда, и бицепсы тоже одрябли. Ее это тревожит? Нет, конечно нет, от этого ей даже лучше, это позволяет ей чувствовать себя желанной, несмотря на собственные недостатки. Теперь, на третьем десятке их совместной жизни, она чувствует себя уязвимой – неважно, каким бы стал Саймон в будущем, но он мертв.
– Как могло твое тело так тебя подвести? – шепчет она.
Его несовершенство было столь ничтожно, так естественно, такие изъяны были характерны для любого мужчины средних лет. Не было никаких признаков чего-то серьезного.
– Не спрашивай меня, – говорит он. – Думаешь, я хотел, чтобы так получилось?
– Конечно нет. – Ей нравится лежать так, спиной к унитазу; она не видит его, но знает, что он там. – Завтра твои похороны.
– Бедняжка, – говорит он. – Надеюсь, ты не очень суетишься из-за этого.
Ее волнение в ожидании гостей стало в семье легендой: она становится раздражительной и возбужденной, и даже Люк это заметил.
– Мама не очень добрая перед моим днем рождения, – однажды он серьезно сказал Анне. Карен тогда посмеялась, тронутая его наблюдательностью.
Звонит телефон, прерывая ход ее мыслей. Ей не хочется вылезать из ванны, не хочется брать трубку, и все равно она не успеет. Автоматически щелкает автоответчик.
– Вы позвонили в дом Карен, Саймона, Люка и Молли, – говорит Саймон. Впервые после его смерти Карен слышит его голос. У нее захватывает дыхание, голос усиливает ощущение присутствия Саймона. Она закрывает глаза, впитывая тембр голоса мужа, буквально всасывая его, словно это пища, а она страшно изголодалась. Но это всего лишь слова, холодные и бесстрастные. – К сожалению, сейчас нас нет дома. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудка, – но каждое слово Саймона – редкая драгоценность.
– Привет, дорогая, это мама. – Знакомый голос застал ее врасплох. Что-то поздновато для материнского звонка. Ее родители живут в Алгарве, где время опережает местное на час, и там сейчас должно быть около полуночи. – Я просто подумала, что надо напомнить тебе, что завтра в девять утра я прибываю в Гатвик, так что буду у тебя к одиннадцати или около того. Мне удалось найти, кто присмотрел бы за отцом несколько дней, так что я могу остаться у тебя, по крайней мере, до вторника или даже до среды или четверга, если с отцом все будет в порядке.
Услышав, как телефон отключился, Карен с облегчением вздыхает.
Как только мать сказала, что приезжает, Карен поняла, как сильно она истосковалась по ней. Ничто не может заменить материнской любви, но ее родителям за семьдесят, и они живут далеко. Хуже того, у отца болезнь Альцгеймера, и его нельзя надолго оставлять без сиделки. Эту роль мать выполняет круглосуточно, и найти подмену нелегко. С тех пор как отцу поставили диагноз, Карен привыкла считать свои собственные нужды второстепенными – прошло много лет с тех пор, как она что-либо требовала от матери, не говоря уж про отца. Даже в прошлые выходные она сказала матери, что прекрасно справится, что Филлис и Анна помогут ей и что, несмотря на возражения мамы, ей ни к чему приезжать пораньше. Но теперь она поняла, что, как бы ни поддерживали ее другие, это совсем не то, что материнская поддержка. У Филлис свое горе, и Анна не ее мать.
Удивительно, что когда, наконец, Карен поняла, что завтра увидит маму, ей стало еще печальнее, и она заплакала.
– Как мне нужна мама, – всхлипывает она.
Она по-прежнему ощущает, как Саймон сидит у нее за спиной и с пониманием кивает. На мгновение она чувствует себя не старше Люка или даже Молли и по-детски вытирает руками щеки. Во влажной атмосфере ванной не понять, где слезы, а где конденсат.
Суббота
1 ч. 07 мин
Они выбираются из бара уже во втором часу ночи.
– Хотите выпить у меня кофе? – предлагает Хоуи.
Лу хочется продлить вечер как можно дольше, а Хоуи живет рядом с ней.
– Я хочу.
– Я тоже, – говорят София и Вик.
Все идет гладко, но Лу еще нужно удостовериться, что собой представляет София. Учитывая язык ее тела, Лу почти понимает, что физически привлекает ее. Например, в пабе, где они два часа сидели вместе, София положила руку на спинку скамьи, почти обняв ее за плечи. И она много смеялась. Но в присутствии других у них не было возможности на большее проявление чувств, поэтому было трудно удостовериться наверняка. И Лу так и не может избавиться от тревоги, что у Софии есть несколько женщин, привлекательных и заинтересованных – взаимно – в близости с ней.
Черт побери! Как хочется узнать, о чем думает София! Почему все так сложно? Лу мысленно ругает себя. Когда простая встреча с кем-то сопровождается такой тревогой и страхами, что же удивляться, что ей так отчаянно не везет в отношениях?
Господи, она вдруг осознает, что, погрузившись в свои мысли, отстала от остальных. Но София задержалась на углу, чтобы ее подождать. Лу бегом догоняет своих друзей.
– Извини, – говорит она, – я бродила в собственном мире.
– Ничего, – отвечает София, – это хорошо, – и, прежде чем Лу успевает остановить ее или отстраниться, берет ее за руку.
Ее ладонь в самом деле восхитительна, и жест кажется таким искренним, таким нежным, таким интимным, что Лу больше не может сдерживаться. Она смущена, но ее так тянет к Софии, что ей непременно нужно знать, ответит ли она ей взаимностью, прежде чем они пойдут дальше.
– М-м-м… Можно тебя спросить?
– Да, что?
Лу вся трепещет – ей трудно на это решиться. Но на улице темно, и они выпили, так что ее смущение, хотя бы слегка, скрыто. Наконец, она выговаривает:
– Та девушка в ресторане…
– Что та девушка?
– Ты дала ей свой номер телефона, – тихо говорит Лу.
София готова рассмеяться, но потом, видимо расслышав тревогу в голосе Лу, поворачивается к ней:
– Ты ведь не подумала, что я ею заинтересовалась?
Лу молчит. Она чувствует себя такой беззащитной, неловкой, что не может открыто признаться в своем волнении.
А София продолжает:
– Я встретилась с ней на вечеринке в Лондоне несколько недель назад.
У Лу начинает колотиться сердце. Ее реакция может показаться чрезмерной, но она ничего не может с собой поделать, ее надежды взмывают вверх, и все же она сдерживается, боясь разочарования.
София продолжает:
– Думаю, да, она слегка запала на меня…
Лу может не выдержать, услышав остальное, но ей все-таки нужно знать.
– …хотя, честно сказать, не думаю, что она так уж разборчива.
Мысли Лу возвращаются в «Лорд Нельсон». «Это похоже на правду, – думает она. – она и ко мне немного подкатывалась тогда».
– Все равно она скоро уезжает в Испанию.
– А…
– И я сказала ей, что у меня есть подруга в Мадриде, которая ищет, с кем можно разделить комнату, – заканчивает София. – Она хотела взять мой телефон, чтобы я их познакомила.
– Понятно.
И вдруг Лу чувствует себя полной дурой, а София добавляет:
– Я действительно ушла с той вечеринки, не дав ей номера, потому что она показалась мне сначала немного настырной. И в ресторане я ощутила себя – как это сказать? – застигнутой врасплох. Я стушевалась.
– Понятно, – говорит Лу.
Они идут дальше молча, Лу по-прежнему погружена в свои мысли. Она рада, что между Софией и этой девушкой ничего такого не было, но тем не менее ее охватывает ужас.
«Я показала себя полной идиоткой, – думает она. – И теперь София знает, что она мне очень понравилась. Какой стыд! Когда я научусь вести себя правильно?»
Они уже почти дошли до дома Хоуви, а Лу все продолжала переживать.
Но тут София поворачивается к ней и целует.
Сначала Лу изумлена – ей показалось это так легко, так быстро. Но через несколько секунд она уже поглощена анализом случившегося. Она просто уступила ему, и, боже, что это за поцелуй! Это то, к чему Лу стремилась, а София пахнет великолепно – великолепно! – а ее рот восхитителен, такой мягкий, влажный и теплый – Лу не хочется отрываться. Они целуются целую вечность. Вечность. Она уже забыла, как здрово это может быть.
– Я мечтала об этом весь вечер, – произносит, наконец, София, – но не могла остаться с тобой наедине.
– Правда? – Сердце у Лу скачет вприпрыжку.
– Угу, уже несколько часов.
– Я тоже, – улыбается ей Лу. – Но нас сейчас хватятся, нам лучше пойти к ним.
– Да, пожалуй. – София явно с неохотой морщит носик.
Они идут вперед, но через несколько шагов София хватает Лу за воротник и ведет к фонарному столбу.
– Мне показалось так мило, что ты ревнуешь! – говорит она и целует ее снова.
На этот раз Лу ощущает, что все ее тело растаяло – словно ее уносят куда-то волны чистого физического наслаждения, и все мысли полностью исчезают. София прижимается к ней всем телом, и Лу ощущает такой наплыв желания, что, кажется, упала бы, если бы не опиралась на фонарный столб.
Этот второй поцелуй утверждает их отношения: если у Лу раньше и были какие-то сомнения насчет их взаимной тяги, то теперь их не осталось.
Анна ненавидит такие ночи, когда никак не может уснуть. Кажется, что чем больше думаешь о сне, тем труднее заснуть, потом, в конце концов, ее охватывает паника. Тревоги кружатся и кружатся в голове, она не может с ними справиться, не может унять их. Они как желтые сливки в маслобойке – жидкая бесформенная масса. Тревоги о Стиве. Тревоги о работе. Тревоги о Карен. Тревоги о Молли и Люке. Даже тревоги о Лу, от которой ничего не слышно с тех пор, как она послала ей эсэмэс. Тревоги, тревоги, тревоги…
А теперь еще нужно в туалет.
Она встает и идет. Из туалетной комнаты слышно, что телевизор внизу по-прежнему включен, громко. Должно быть, Стив в гостиной, он не пришел к ней в спальню.
Он или уснул перед включенным телевизором, или не спит и смотрит какой-нибудь кошмарный фильм. Она надеется на первое. Если пойти проверить, спит он или нет, то ей даже представить себе страшно, что ее может ожидать. Он может быть в совершенно невменяемом состоянии, и она чувствует, что будет не в силах это перенести.
Но если Стив все-таки спит, ей бы хотелось выключить телевизор. Шум может разбудить его позже, а нужно, чтобы к утру он проспался. Анна тихонько спускается вниз и осторожно приоткрывает дверь.
Единственный свет исходит от экрана в углу, насыщенные красные и синие цвета ужастика шестидесятых бьют в глаза. Стив все-таки спит, растянувшись на полу, без одеяла, без подушки, одетый, в туфлях.
Ей хочется пнуть его.
Но она на цыпочках проходит мимо и выключает телевизор. Стив что-то бормочет, дескать, не надо, и снова продолжает храпеть.
Анна даже не накрывает его одеялом и не подкладывает под голову подушку, не желая будить, а закрывает дверь и быстро поднимается обратно.
В спальне она приоткрывает шторы, только чтобы посмотреть, что на улице.
Наискосок, напротив дома, какой-то офис с широким крыльцом, где иногда спал бездомный. Раньше она часто видела его там, но в последнее время он появляется лишь изредка.
Когда Стив только переехал к Анне, то спросил, почему она не пожалуется на этого человека людям в офисе. Она сказала, что он ее не беспокоит, он не причиняет никакого вреда.
– Он очень опрятный, – сказала она. – Каждое утро убирает картонки – я видела. Не думаю, что он наркоман или что-то такое.
Он был там даже на Рождество, и Стив решил предложить ему стаканчик бренди.
– Не хочет, – сказал он в замешательстве, когда вернулся с полным стаканом.
– Видишь? – ответила Анна. – Я тебе говорила.
– Ты не поверишь, чем он занимается.
– Чем?
– Делает бутерброды с творогом. Я предложил ему рождественский ужин, но он и этого не хочет.
– Ну что ж, каждому свое.
Сегодня ночью его нет. «Интересно, что с ним?» – думает Анна, снова задвинув шторы и ложась на кровать. Она надеется, что он нашел другое место, постоянное, где можно жить.
Она думает о Стиве и понимает, что теперь его пьянство тревожит ее гораздо сильнее, чем в начале их отношений. Что будет, если она порвет с ним? Сможет ли он следить за собой сам, будет ли пить, как сейчас? Она не уверена, хотя до их встречи он прекрасно справлялся. Или он тоже окажется на улице? Это еще одна забота, которая гложет ее и которая добавляется к желтой жиже в ее голове.
Лу раздевается, сознавая, что София совсем рядом. Уважая просьбу Вик не заниматься с Софией ничем в пределах слышимости и не желая быть бесцеремонной со своей новой подругой, она уступила им свой матрац.
Теперь, когда ее никто не видит, Лу стягивает джинсы, соблазнительно виляя бедрами. К черту аккуратно их складывать, ей наплевать. Она вешает их на лодыжку, швыряет ногой и радостно следит, как они летят через комнату. Приземляются они с неожиданным стуком, и из кармана на деревянный пол вылетает мобильник. Лучше бы проверить, не сломался ли он. Вроде бы в порядке, она кладет его на стол и залезает в спальный мешок на диване, а потом все-таки смотрит на экран телефона, и ее внимание привлекает маленький значок в виде конверта. Кто это прислал сообщение? Она открывает, читает.
Боже, Анне нужно поговорить.
Лу смотрит, когда сообщение было послано: в 22:33. Это довольно поздно, чтобы звонить. Черт! Если бы Лу услышала звонок, то сразу перезонила бы, но в пабе было слишком шумно. Хотя, может быть, все к лучшему – все равно она не могла бы уделить Анне должного внимания.
Она позвонит завтра, как только сможет.
Карен вдруг просыпается. Она замерзла и так дрожит, что зубы стучат. Ей приснился кошмар, будто она попала в водоворот, и ее тянет на дно, в какую-то глубокую черную дыру, и она хватает ртом воздух.
Карен включает свет.
«Все в порядке, – говорит она себе, озираясь. – Ты здесь, в своей комнате. Все хорошо».
Она в холодном поту, ее ночная рубашка промокла. Карен встает, стягивает ее, надевает вместо нее чистую футболку и снова ложится в постель. Но не перестает дрожать, и ей даже становится еще холоднее. Она заворачивается в пуховое одеяло, плотно укутывается и прячется в нем, как в черепашьем панцире.
Карен всегда любила чувство защищенности во сне, чувство тепла и уюта. Когда была маленькой, она брала с собой все мягкие игрушки и укладывала на кровати в ряд под простыней. Потом залезала сама и прижимала их спиной и только потом засыпала.
– Это довольно жестоко, – вспоминает она слова Саймона, когда сказала ему об этом.
– Это были не настоящие животные, дорогой, – рассмеялась тогда она.
Может быть, она и выросла, но по-прежнему любит, когда кто-то прижимается к ней сзади. И зимой Саймон обхватывал ее, был ее черепашьим панцирем. По самой меньшей мере, их тела где-то соприкасались, ноги переплетались, или они держались за руки, и она знала, что ее любят и она любит.
Вот почему она не может унять дрожь. Это не порядок, что Саймона нет.
Ее мышцы дрожат, дрожат, дрожат, непроизвольно сокращаясь. Она старается сдержаться, но безрезультатно. Ее зубы стучат, стучат, стучат.
Она подтягивает колени к животу и принимает позу зародыша.
Возможно, дрожь – еще один симптом шока, физическая реакция на психологическую травму. Она напоминает сбитую машиной кошку, которую однажды нашла. Кошка в предсмертной агонии лежала на обочине дороги рядом с домом и дрожала так же, как она сейчас. Тогда Саймон пошел и сломал ей шею, из милосердия. Карен не могла это сделать сама, а он смог.
Какая-то ее часть хочет, чтобы кто-то и ей сломал шею, избавил бы ее от этой муки. Но никто не сломает, это не вариант. Нужно жить дальше ради Молли и Люка. Она никак не может оставить детей, они нужны ей, как никогда. Она сосредотачивается на них, своих малышах. И когда думает о них – какие они маленькие, беззащитные, как они любят ее, как она их любит, – постепенно, постепенно дрожь начинает утихать.
8 ч. 33 мин
– Почему ты не хочешь надеть красную футболку? Она тебе действительно идет, а когда будешь делать барбекю, тебе в ней будет тепло, – говорит Анна.
Стив стягивает темно-синий свитер. Она открывает окно, чтобы понять, какая температура, и вздыхает. Улыбается. Ах! Как она любит этот вид. Дом стоит почти на вершине брайтонских холмов, и перед ней, как игрушечный городок, раскинулись ряды окрашенных в пастельные тона террас. По сравнению с бесконечно растянувшимся во все стороны Лондоном этот город имеет отчетливые границы, и вдали, на Южном Даунсе, уходят вниз зелено-бурые поля. Сверху сияет подернутое дымкой голубое небо.
– Похоже, опять будет адская жара.
Анна замолкает, нанося макияж, а потом смотрит на Стива.
У него широкая сильная спина, его кожу покрывает золотистый загар от работы на улице, и когда он лезет в ящик стола, она видит его рельефные мускулы. «Повезло ему, – думает она, – такое красивое тело!»
– Ну, мадам, – оборачивается он к ней, – это вас устраивает?