Один момент, одно утро Райнер Сара
Алый верх гармонирует с соломенно-светлыми волосами – Стив выглядит наилучшим образом. Анна надела новое платье, купленное специально для этого дня, оно подчеркивает ее фигуру. Они будут красивой парой на юбилее у Саймона.
Ну и что, что она только что покрасила губы, – Анна так гордится Стивом, что просто должна сейчас поцеловать его.
– Нет, это платье не подойдет, – решает Анна и вешает его обратно в шкаф. Оно слишком летнее, слишком открытое – это будет непочтительно, оскорбит вкус Филлис. И все же быть одетой с головы до ног в черное кажется слишком мрачно для Саймона. А если надеть юбку и свитер с высоким воротником, которые она надевала на неделе вместе с темно-зелеными сапогами и каменными бусами? Ей нравятся эти сапоги, и, по крайней мере, она будет чувствовать себя комфортно – наверняка Саймон бы этого хотел.
Так странно – думать о том, чего бы хотел Саймон, когда его там не будет. Она не может вспомнить, когда в последний раз Карен собирала столько гостей без него. Анна слышит его голос, располагающий тон, он смеется над чьей-то глупой шуткой, спорит о политике, со страшным ревом гоняется вокруг дома за детьми…
И снова Анну поражают печальный факт: жизнь несправедлива.
Если она справедлива, то почему Стив живет себе, в ус не дуя, почему его наградили такими физическими данными, телом, которое способно переносить бесконечное пренебрежение здоровьем, в то время как Саймон – чьим единственным проступком было чрезмерное усердие на работе и излишние стрессы – был проклят в этом отношении и здоровье подвело его?
Стив на удивление крепок физически, и это подталкивает его на разные злоупотребления – его трудно убедить ограничить пьянки, ведь он так быстро восстанавливается.
Боже, как изменились ее чувства к нему с тех пор, как он готовил то барбекю.
Конечно, она по-прежнему его любит, но уже не боготворит так слепо. Просто не может, потому что, если быть честной с самой собой, – а ей почти всегда это удается, – Стив пьет все больше и больше с тех пор, как поселился у нее, а характер его портится.
Анне вспоминается вечер, когда он впервые встревожил ее. Они только что поужинали, и она попыталась предостеречь его от лишней выпивки: он – они – уже достаточно выпили. Она уж точно.
– Ты не сможешь меня остановить, – провокационно заявил он и проворно схватил свой бокал с кухонного стола.
Его реакция замедлилась, и, наливая вино в бокал, он расплескал вино повсюду, а когда в ярости выхватил бокал у нее, то сломал ножку. Тогда он схватил сломанный бокал, бросил его на пол и растоптал.
– Вот! – прорычал он. – Довольна?
Испуганная тем, что он может вытворить дальше, она убежала к Карен и Саймону, хотя было уже поздно. Они ее утешили и успокоили, но она еще несколько дней ходила потрясенная.
Конечно, потом Стив переживал и клялся, что исправится. В результате оба еще целый месяц не притрагивались к алкоголю – у Анны никогда не было с этим проблемы, но она надеялась, что ее воздержание облегчит задачу ему.
И все же, когда месяц истек, через несколько дней Стив опять взялся за старое.
С тех пор он то и дело срывался, и Анна выслушала бессчетное число его обещаний употреблять алкоголь умеренно. Но слова его ничего не значили, а смирение оказалось притворным. Он обманывал ее снова и снова и в итоге замучил совершенно.
А где он теперь? Точно. Валяется внизу.
Она злобно встряхивает юбку.
Черт с ним.
В это утро Стив может выбрать себе одежду сам. А она сбережет силы для Саймона. В конце концов, это его день.
– Что в нем не так? – Карен поднимает темно-синее бархатное платьице.
Молли топает ножкой:
– Хочу надеть новое платье!
– Но новое платье не подходит для похорон, – терпеливо объясняет Карен.
Как втолковать дочурке, что пурпурные и розовые цветы не годятся для такой церемонии? Кажется иронией, что Саймон любил это ее новое платьице.
– Это платье для Рождества, – убеждает она малышку и, пока Молли не устроила истерику, накидывает ей на голову синее платье. – Вот. – Карен поворачивает ее лицом к себе и одергивает подол. – Ты в нем очень хорошенькая. Теперь можно тебя причесать?
– Не-е-е-е-е-т! – вопит Молли.
Ее волосы мягкие и тонкие, как сахарная вата, и в них при малейшей возможности образуются спутанные клочки.
– Нельзя идти к папе с такими спутанными волосами.
– Ой!
Карен продолжает, несмотря на протесты Молли.
– Вот и все. – Она целует дочурку в макушку. – Хорошая девочка.
«Который час?» – думает она и смотрит на часы, чтобы понять, сколько у них остается времени.
– Уже почти девять, – говорит Лу, подходя к краю кровати с двумя чашками. – Ты хотела, чтобы я тебя разбудила.
– Я хотела? – бормочет Вик. Она поворачивается на бок и накрывается одеялом.
– Да. Я принесла тебе чаю. – Лу ставит чашку на столик у кровати. – У тебя сегодня гости.
– Черт бы их побрал. – Вик взмахивает руками над одеялом. – Мой дом рухнул.
– Не может быть! – дразнит ее Лу.
От шума просыпается София.
– Привет… – сквозь сон говорит она и улыбается Лу.
«Она выглядит очаровательно, – думает та, – такая растрепанная и с затуманенными глазами», – но говорит только:
– Чай.
– Спасибо.
София садится и через Вик тянется за чашкой.
Лу садится на край матраца.
– Тебе спешить некуда.
Вик с шумом отхлебывает.
– Я думала, ты едешь к своей маме.
– Еду, но могу подождать до полудня.
– Мне нужно домой, прибраться, – надувает губы Вик. – Зачем ты позволила мне так напиться?
– Я думала, ты этого хочешь, – смеется Лу. Ей всегда нравится шутить с Вик, но сегодня присутствие Софии добавляет особое возбуждение. – А ты как себя чувствуешь? – спрашивает она ее с дрожью в сердце.
Сама она не спит с шести часов, захваченная надеждой и трепетом. Вечером София говорила прекрасные вещи, но, может быть, это лишь следствие выпитого? Лу не уверена, что эта восхитительная девушка захочет снова ее увидеть.
– Хорошо. Немного с похмелья, может быть… но да, в общем, хорошо. – София широко открывает глаза и не отрывает взгляда от Лу. – Это был восхитительный вечер.
Это сигнал, конечно, сигнал! Внутренне Лу подпрыгивает от радости.
– Для меня тоже. – Она снова чувствует, что краснеет.
Вик нарочито покашливает.
– Прекрасно, – громко заявляет она. – Я рада за вас, что вы так хорошо провели время. А вот я себя чувствую просто дерьмово.
– Эх ты! – София пихает Вик локтем, едва не расплескав ее чай. – Вот что я тебе скажу. Я сегодня ничем не занята. Могу помочь тебе прибраться в квартире.
– Ты ее видела? – предупреждает Лу.
– Нет…
– Вик не врет, когда называет ее свинарником.
– Не знаю, что ты хочешь сказать, – протестует Вик. – Там несколько бумажек и еще кое-что.
Лу качает головой:
– Это просто мусорная свалка!
– Ничего, – пожимает плечами София. – Я выросла в большой семье, привыкла к беспорядку.
– Я в восторге, что ты поможешь. – Вик целует Софию в щеку.
Лу испытывает укол зависти. Ей хочется остаться с Софией наедине, ей бы хотелось провести с ней день, она бы даже не возражала, если бы им пришлось заняться неприятной работой. Про себя она клянет мать.
Но потом отвлекается:
– Что хотите на завтрак? У меня много чего есть.
«Интересно, что они поняли?» – думает Карен, спускаясь вслед за Люком по лестнице и более осторожно ведя Молли. Они как будто то понимали, то не понимали; то проявляли удивительную сообразительность, то отвлекались на более насущные вопросы, например: «Папа умер, потому что сделал что-то плохое?», или «После этих похорон он вернется?», или душераздирающее «Это я виноват?», и тут же «Там будет торт?» или «Когда мы поедем на блестящей машине?».
Ей приходилось повторять некоторые ответы снова и снова. Дети, кажется, поняли столько, сколько смогли, а потом резко сменили тему.
Но если задуматься: а разве она не делала то же самое? Сосредоточиваясь и отвлекаясь, погружаясь в печаль, а потом вновь выныривая из нее? То ее захватывают мелочи: не заболят ли ноги от стояния на шпильках в церкви? Хватит ли еды? Не испугается ли котенок десятков незнакомых людей, не запереть ли его наверху? А потом она безудержно рыдает, преодолевая боль такую глубокую, что едва может двигаться. А потом был случай с салатной миской, и ее испугала собственная злость.
Но может быть, это разные способы совладать с событиями? Молли и Люк – это детское эхо ее самой, их эмоции ограничены, их реакции проще, но похожи, и если им трудно воспринять, что произошло, то и ей нелегко.
Например, зачем она наряжается? Почему ей не одеться в первое, что попадет под руку, – в спортивный костюм, дырявый свитер, грязные джинсы? Почему она не может остаться лохматой, ненакрашенной? Обезумевшей и убитой горем Карен нет дела до того, как она выглядит. И все же она должна пройти через эту процедуру, держа себя в руках, ей надо навести на себя лоск и привести в порядок детей. Расклеиваться нельзя! О да, она может поплакать, это позволяется, люди даже ждут этого, они будут сочувствовать. А кричать? Выть и швырять посуду, как она сделала вчера? Она представляет шокированные лица гостей, если они увидят, как она кричит и с руганью крушит все, что попадет под руку. Но она же так огорчена, и другие, конечно, должны чувствовать то же.
Может быть, ритуал швыряния тарелок в такой ситуации подходит больше, чем церковь. Тогда все могут выйти и бить посуду о заднюю стену сада.
10 ч. 23 мин
– Я ухожу, – говорит Анна Стиву; ей не терпится уйти, пока она не взорвалась.
– А, да. – Он удивлен. – Я думал, похороны не начнутся до полдвенадцатого.
– Не начнутся. Мне хочется прогуляться. Но тебе надо поторопиться, а то ты не застанешь Карен.
– Конечно, конечно.
– Вообще, тебе лучше позвонить ей, уточнить, когда она уходит, если ей придется где-то спрятать ключи.
Вот она снова увещевает его: не напейся он накануне, то не проспал бы сегодня и не был бы таким заторможенным и смурным.
И так плохо, что он не идет с ней на похороны – втайне ее это очень ранило, но если он подведет еще и Карен, она не сможет сдерживать свою злость, а сейчас не время выходить из себя.
– У меня нет ее номера, – осторожно говорит Стив.
– О господи! – Анна выхватывает из сумки мобильник. – Я сама ей позвоню. Ты совсем никчемный. – Она направляется к выходу и распахивает дверь.
– Куда ты хочешь, чтобы она положила ключи? – съежившись, спрашивает Стив.
– Понятия не имею. Под горшок или куда-нибудь еще. Подумай! – Она спохватывается: для Карен действительно важно, чтобы Стив смог выполнить свое обещание и позаботиться о еде. Анна нажимает кнопку быстрого вызова и, пока ждет ответа Карен, говорит: – Ей сейчас совсем не время думать о том, где оставить тебе ключи.
– Мне очень жаль.
– Врешь! – не выдерживает она. – Если бы было жаль, ты бы перестал все время пить!
– Я не могу бросить, – тихо говорит он.
– Наверное, нам лучше уйти поскорее, – говорит Вик.
– Так рано? – разочарованно спрашивает Лу: у нее еще больше часа, прежде чем ехать к матери.
– У меня куча дел, – вздыхает Вик. – И дело не только в том, что в квартире свалка; мне нужно принести бухла и жратвы.
– Да. – Лу ничего не может поделать, но немного обижена, что неорганизованность Вик сокращает время ее общения с Софией. Да и присутствие Вик сейчас ей очень мешает. Как они с Софией договорятся о новой встрече или обменяются номерами, когда Вик здесь сидит? Вик ее самая давняя подруга, но Лу все же стесняется ее.
И тут Вик демонстрирует истинное понимание.
– Я выйду не террасу на крыше, мне нужно сделать пару звонков, прежде чем уйти, – говорит она.
Лу хочется ее обнять. «Вот почему она моя подруга», – напоминает она себе. При всей своей взбалмошности, эгоцентризме и бестактности, Вик держит в сердце ее главные интересы, ее счастье.
«Господи Иисусе, кто еще мне звонит?» – думает Карен, хватая телефон. О, это Анна.
– Извини, – без предисловий начинает та, – я вдруг подумала: ты, наверное, уже выходишь, так что Стиву нужно, чтобы ты оставила ключи.
– Хорошо, – говорит Карен, спохватываясь.
Она не подумала об этом – думала, он придет с минуты на минуту. «Глупо с моей стороны», – думает она. Когда это на Стива можно было положиться?
Однако нет времени выражать свое отчаяние, и все равно это не главная ее печаль. Ей очень трудно удерживать Молли и Люка на месте – оба елозят, им нужно куда-то идти и что-то делать, а не сидеть и смотреть телевизор, чем она попыталась их занять. И вот-вот должна приехать мать – она позвонила и сказала, что быстро прошла таможню и сначала заедет домой, чтобы бросить вещи.
– Я положу их под самшитом у двери, – говорит Карен.
– Отлично, спасибо. – Следует небольшая пауза. – Как ты?
– Схожу с ума.
– Нужно от меня что-нибудь?
Карен на секунду задумывается. И вдруг чувствует прилив благодарности. Она бы не перенесла всей этой недели без своей подруги, но почти не задумывалась о том, что Анна тоже потеряла дорогого для нее человека. Наверняка от Стива не было и не будет большой поддержки. Анна будет в основном переживать свое горе одна. Голос Карен смягчается:
– Нет-нет, ничего. Увидимся в церкви. Но большое спасибо, что спросила.
Только Вик открыла дверь на террасу на крыше, как София спрашивает:
– Ты занята на следующей неделе?
– Очень. Хотя, думаю, могу освободиться на пару вечеров. А что?
– Тогда, может быть, сходим куда-нибудь? – без обиняков предлагает София.
Лу кивает:
– Это было бы хорошо. Я работаю с понедельника по четверг в городе, если тебе удобнее встретиться там.
– Как насчет четверга? Тогда тебе не придется беспокоиться, что на следующий день рано вставать.
«Тоже мне, забота!» – думает Лу. Или София очень внимательна, или планирует задержаться допоздна. И то и другое хорошо, хотя предпочтительнее второе. Сама эта мысль вызывает возбуждение, и Лу краснеет. Ей не верится, как быстро они поладили.
– А как насчет того, чтобы зайти на ужин? – спрашивает София, словно почувствовав желание Лу найти местечко, где легко поддаться обольщению. – Я приготовлю что-нибудь для тебя.
– Это было бы восхитительно, – отвечает Лу. Внутренне она кувыркается, ходит колесом и делает сальто одновременно.
– У тебя есть электронная почта? Я пришлю тебе свой адрес.
– Конечно. Подожди минутку – я дам тебе свою визитку.
Это тоже хорошо: может быть, до четверга они смогут общаться виртуально.
Она ищет свой кошелек, когда возвращается Вик.
– Я закончила. Ну, София, пожалуй, нам пора отправляться.
Через пять минут Лу заранее поздравляет Вик с завтрашним днем рождения, и они уходят. Сначала Лу в каком-то тумане, София произвела на нее просто неотразимое впечатление. Она какое-то время радуется, а потом вспоминает с внезапным чувством вины: Анна. Пожалуй, сейчас удобно позвонить.
– Привет, – отвечает Анна. – Спасибо, что позвонили.
– Не стоит благодарности.
– Извините, что в такой поздний час послала сообщение. Надеюсь, не потревожила.
– Вовсе нет, я была в пабе и не слышала. Все в порядке?
– Ну!.. – фыркает Анна. – Я бы не сказала. Сейчас иду на похороны Саймона.
– Боже, простите. – Лу стремительно возвращается на землю – как она могла забыть? – Перезвонить позже?
– На самом деле сейчас довольно удобно поговорить. Я иду пешком в церковь, и у меня есть время. Иначе мне не удастся с вами поговорить, в лучшем случае до завтра, а мне нужен ваш совет… м-м-м… поскорее.
– Конечно. Чем могу помочь?
Анна глубоко вздыхает:
– Это касается… м-м-м… моего бойфренда, Стива.
Лу так и подозревала: у нее было очень сильное ощущение, что Анна чего-то недоговаривает, а это для нее очень важно.
– Что с ним?
– Он много пьет.
Лу ждет.
– На самом деле не просто много. Думаю, он алкоголик.
– А-а-а. – У Лу выпрыгивает сердце. Если в своей работе она встречалась с практически неодолимыми проблемами, то, похоже, это была алкогольная зависимость. Разве трагедия с Джимом не лишнее тому доказательство? А близкие алкоголиков неизбежно получают главный удар. Но если сказать об этом Анне, это ей не поможет, и потому Лу спрашивает:
– Он сейчас не с вами?
– Нет. Он предложил свою помощь в готовке, поэтому отправится прямо к Карен домой. Его не будет на похоронах.
«Это кажется эмоциональным увиливанием, – думает Лу, – это типично для поведения людей, имеющих зависимость». Но она оставляет это мнение при себе.
Звонок в дверь. Карен бежит открывать.
– Дорогая! – говорит мать, раскрывая объятия. – Моя бедная девочка…
– Привет, мама. – Карен коротко обнимает ее и отстраняется, вспомнив о ключах. – Погоди… – Она берет со стола в прихожей запасные ключи и кладет их под горшок у двери. – Извини, я просто боялась забыть.
– Ничего. – Мать сжимает ей руку. – Постой. – Она отступает, чтобы посмотреть на нее.
Карен выдыхает, в изнеможении закрывает глаза и прислоняется к стене, чтобы не упасть.
– Подойди снова, – велит мать и прижимает Карен к себе. Точно так же ее обнимал Стив, и от физического контакта Карен снова плачет. Однако объятия матери ощущаются по-другому – они совсем не напоминают о Саймоне, а вызывают отголоски далекого прошлого. Она вдыхает знакомый материнский запах – мать душится Рив Гош[25] с тех пор, как Карен была еще маленькой – и ощущает ладонями мягкую ткань ее кардигана из шерсти ягненка. Он как будто утешает. Их отношения с матерью изменились за последние годы: мама теперь нуждается в уходе, она двигается медленнее, чем раньше, как-то сжалась – и все же это по-прежнему ее мать, ее нерушимая скала.
Впервые после смерти Саймона Карен чувствует себя защищенной.
– Не знаю, что делать, – признается Анна. – Я все перепробовала.
– Это не вам нужно что-то делать, – осторожно замечает Лу.
– Что вы хотите сказать?
– Если он много пьет, то это его проблема, а не ваша.
– Это понятно, но…
Лу перебивает ее:
– Надеюсь, вы не возражаете, если я буду с вами честной, но я работала с несколькими алкоголиками, поэтому имею представление, через что вам, возможно, придется пройти.
– Я так и думала, что у вас, может быть, есть опыт, потому и решила поговорить.
– Вам, наверное, кажется, что вы сможете его вылечить…
– Да.
– Боюсь, это невозможно.
– Вот как?
– Он должен сделать это сам.
Анна молчит. Голова кажется такой тяжелой, что она едва может ясно мыслить. Менее чем через час начнутся похороны Саймона, и хотя она сказала, что сейчас подходящее время, тема слишком сложна, чтобы обсуждать ее в данный момент. Она чувствует, как ее сознание захлопывается, оставляя все эмоции снаружи. Даже ноги шагают как будто отдельно от нее, они где-то далеко внизу. Она словно в тумане, все как будто окутано дымкой.
– Пожалуй, вы правы, – говорит Анна, но ее собственный голос кажется ей далеким, как будто говорит кто-то другой. И вдруг: – Ой, прошу прощения, подождите… – Она спешит к водосточной канаве.
И ее выворачивает.
Это в основном кофе, она почти ничего не ела. Ей жарко, выступает липкий пот, ее трясет.
Через несколько секунд до нее доносится приглушенный голос:
– Анна? Анна?
Это Лу, она все еще на связи.
Дрожащими руками Анна подбирает с тротуара свой телефон.
– Да-да, извините.
– Я думаю, вам надо где-то посидеть.
– Да, конечно. – Анна присаживается на низкую садовую ограду рядом. – Нашла где сесть.
– Вы в порядке?
Она про себя усмехается.
– Угу, думаю, да.
– Вас только что стошнило?
– Угу.
– Это плохо, – говорит Лу. – Хотите встретиться?
– О нет, не беспокойтесь.
– Это ничего – я могу приехать. Я еду к маме, но могу немного опоздать. И я не задержусь, только посмотрю, что вы в порядке…
– Честно, не надо, я не могу об этом вас просить.
– Можете. – Лу не дает ей возразить: – Я еду. Я пойду с вами на похороны. Думаю, вам нужна хоть какая-то поддержка.
– Нет-нет, это невозможно.
– Возможно. О вас некому позаботиться. А вам это необходимо. Дайте мне несколько минут. Я только соберусь. Потом возьму такси и приеду к вам. Я могу отсюда доехать до Герфордшира. Это в самом деле не представляет никакой проблемы. М-м-м… – Анна слышит, что она задумалась. – В общем, мне все равно хочется прийти на похороны. Почтить память. Как бы то ни было, но я чувствую, что тоже немного знала Саймона.
Анне немного легче от этих слов: может быть, она не так уж нагружает Лу.
– Если вы уверены…
Но Лу уже все решила.
– Вы где?
– Сижу на ограде. – Анна беспомощно озирается. Вдоль улицы растут деревья, в отдалении от тротуара дома тридцатых годов с густыми палисадниками, она перед чьим-то участком. Таблички с названием улицы нигде не видно. У нее такое чувство, которое она испытала однажды, когда она потеряла родителей на каком-то деревенском празднике: смесь паники, страха и беспомощности. Ее голос дрожит.
– Не знаю названия улицы.
– Ладно… Никуда не уходите, но посмотрите, не увидите ли какого-нибудь ориентира.
Анна смотрит на деревья на другой стороне улицы.
– Ах да, рядом парк между Даелсом и пляжем. Отсюда виден пляж. Могу вас встретить здесь.
– Я поняла, где вы. А где будут похороны, во сколько?
– В церкви за углом отсюда, в полдвенадцатого.
– Хорошо, у нас еще три четверти часа. Что вас заставило так рано выйти? Это же не так далеко от вас.
– Мне не хотелось оставаться со Стивом.