Один момент, одно утро Райнер Сара
– Это будет очень мило, – говорит мать.
– Прекрасно. – Умиротворение, похоже, сработало. – Слушай, у меня сейчас теннис, так что я ухожу. Мы наверстаем завтра. Жду с нетерпением. Значит, увидимся после двух. До завтра.
Она сидит, тяжело положив голову на руки. «Жду с нетерпением» – если бы! Ей нужно утрясти эти вопросы с матерью. Ей страшно не нравится, как они обе себя ведут – столько лицемерия и манипуляций, поэтому и в их взаимоотношениях мало искренности. Такой контраст с откровенными разговорами вчера вечером – а ведь Карен и Анна почти совсем чужие люди. Вести себя так лживо с женщиной, которая дала ей жизнь, теперь, больше чем когда-либо, кажется неправильным.
Проснувшись, Анна понемногу складывает воедино события прошлого дня. Внезапно она вспоминает: Саймон умер… Ах да, вот почему ее тревога не уходит – сегодня она не пойдет на работу. Она будет помогать Карен готовиться к поминкам. И все-таки, учитывая обстоятельства, вчера они хорошо провели вечер с Карен и Лу. Лу искренне хотела помочь, да и помогла. Хорошо, что она их познакомила.
«Лу мне нравится», – думает Анна.
Потом новая мысль: Стив.
Когда пришел домой, он был омерзителен. Она действительно подумала, что он может ее ударить… мельком подумала. Разве нет? Тогда она это отрицала, не признавалась в этом. Только теперь, обернувшись назад, она признает, что он был способен на это. Теперь, после сна, его пьяное поведение кажется почти нереальным. Его выходки так не соизмеряются со всем ранее пережитым, что трудно найти для них место в повседневной жизни. Она знает, что, если бы судила его по тем же критериям, которые применяет к себе и прочим, он бы не вписался ни в какие рамки, но она делает для него исключение. Может быть, из-за того, что его поведение часто проявляется в самом неприглядном виде исключительно в вечерние часы, создается ощущение, будто они живут в каком-то странном, ином мире, где обычные стандарты неприменимы. В зазеркалье.
Но, может быть, пора прекратить извинять. Саймон был человеком принципов, он никогда не проявлял чрезмерности в следовании своим убеждениям, но всегда обращался с людьми справедливо.
Это его качество восхищало Анну. А теперь, когда Саймон умер, двойные стандарты, которые она практикует, обозначились слишком резко. Жить с компромиссами стало труднее. А она то и дело идет на компромиссы, разве не так?
Анна повернулась к Стиву спиной, но все равно чувствует запах алкоголя, даже отсюда. Она на самом краю кровати, словно и во сне стремилась держать дистанцию.
Анна медленно поворачивается, чтобы не разбудить его.
И в этот момент она его не любит. И даже не ненавидит. Она его жалеет. А если началась жалость, любые отношения…
К черту, думает она. И его к черту. Стив и так уже забрал у нее слишком много энергии: с тех пор, как проснулась, она только и думает о нем. Их проблемы могут подождать. Он не заслуживает внимания. По крайней мере, пока не пройдут похороны, она будет думать только о Карен.
В супермаркете толпа: утро пятницы – горячее время. Карен среди других мам толкает большую тележку по проходам, наполняя ее на выходные. В отличие от многих, она без детей, и ей от этого легче. Хорошо иметь такую возможность, она ей не очень часто представляется. Но каждую пятницу у нее есть несколько часов, чтобы побыть наедине с самой собой. Она не идет на работу, Люк в школе, а Молли у Трейси. Она не считает хождение по магазинам захватывающим времяпрепровождением, но ей все-таки это нравится. Это облегчение – быть без детей и прицениваться к вещам, зная, что ты не хочешь их покупать. Поэтому она позволяет себе плавать по проходам в снисходительном бездумье. Ближе к выходу она замечает ящик ярких розовых плодов, которые не может распознать. «Питайя» – написано на карточке. Она берет один. Он холодный, гладкий на ощупь, почти как пластмассовый. Карен гадает, каков он на вкус, что у него внутри. Он дорогой и им не нужен, но Люку может понравиться, а Карен старается поощрять его питаться здоровой пищей. Она кладет плод в тележку вместе с обычными фруктами – бананами, виноградом, яблоками.
Она заканчивает обходить отдел фруктов и переходит в другие – нужно купить хлеб, макароны, рыбу, курицу. В конце прохода она видит пшеничное пиво. Саймон всегда говорил, что североевропейское светлое пиво самое лучшее – простит ли Бельгия такую обиду? Карен не уверена, что Саймону оно придется по вкусу, но ей нравится форма бутылок, завлекающая туманность жидкости, и цена кажется приемлемой, поэтому она берет упаковку из шести бутылок.
Пройдя мимо хозтоваров и парфюмерии, она натыкается на вешалку с детской одеждой, все для зимы, распродажа. На пурпурное плисовое платьице в розах скидка сорок процентов от первоначальной цены. Карен редко делает детям подарки просто так, но это практичная покупка. Цвета пойдут Молли, а на бирке написано «для детей 4 лет», поэтому сейчас оно будет ей немного великовато, а может подойти и в следующем году тоже, поэтому покупка действительно выгодная. Карен кладет платьице в тележку.
Вот так: три импульсивные покупки, вряд ли это буйство.
У кассы она рассудительно раскладывает покупки по мешкам. Печеные бобы, помидоры в жестяных банках, пюре, сладкую кукурузу – в один мешок, стиральную жидкость, туалетную бумагу, мочалку для ванной – в другой… Она расплачивается дебетовой карточкой и, пока ждет, когда будет проверен пин-код, смотрит на часы. До того как забирать Молли, еще остается масса времени. Можно поехать домой, выгрузить продукты, подготовиться к выходным. Запланировано не так уж много, но она рада перспективе провести время в семье и что Саймон будет дома.
Этих двух выходных она ждет особенно.
– Подъем, подъем!
Карен вздрагивает.
Она стоит у выхода из супермаркета. Какой-то мужчина задевает ее пустой тележкой, пытаясь проехать в двери.
– О, м-м-м, прошу прощения.
Она отходит с дороги, и он со вздохом катит мимо.
Она в супермаркете, в который заходит всегда, в Хоуве.
Сегодня пятница, день, когда она обычно ходит по магазинам, и снова она одна.
Последний раз она покупала здесь продукты для Саймона. Неделю назад, в тот день, Саймон позвонил ей сказать, что ушел с работы на час раньше. Неделю назад вечером Саймон, как только вошел, полез в холодильник за пивом, застонал, что она купила не тот сорт, потом пожалел о своей неблагодарности и подошел поцеловать ее у плиты.
– Ты прелесть, – сказал он, компенсируя свою невежливость, и, хотя она читала его мысли, это заставило ее улыбнуться. Неделю назад они с Люком разрезали питайю, полюбовались экзотической бледной мякотью внутри и, попробовав, с вытянувшимися лицами воскликнули «Бэ-э!», а потом рассмеялись. Неделю назад он восхищался Молли в ее новом платьице.
– Ты такая хорошенькая! – приговаривал он и ласково ворчал на Карен: – Хотя я не думал, что нашей дочке не хватает одежды. – И его тон говорил, что он ее прощает за расточительность.
Неделю назад…
Семь дней – и всё.
И она снова здесь, готовится к его похоронам.
Ей по-прежнему кажется, что все это случилось с кем-то другим, а ее настоящая жизнь – та, что была раньше, а это просто какое-то помрачение ума.
И все-таки что она делает? Наверное, сошла с ума, думая, что может обслужить десятки людей. В такие моменты она едва соображает. Ей нужно было попросить представителей похоронного бюро организовать поминки, они и предлагали это сделать, да и Филлис вчера советовала то же. Но Карен не подумала рационально, не обратилась к здравому смыслу. Как будто некоторые стороны ее личности исчезли вместе с Саймоном, оставив ее в растерянности, как альпиниста на покрытом туманом, коварном склоне.
12 ч. 21 мин
– Я чувствую, что все время зову тебя на помощь, – говорит Карен.
– Ничего подобного. Вчера вечером я сама напросилась. Ну, куда это положить? – Анна держит пару стянутых целлофаном жестяных банок с тунцом.
Они вдвоем у Карен на кухне, выгружают покупки. Стол и стойка уставлены бумажными нераспакованными мешками. По полу разбросаны коробки с вином и бутылки с безалкогольными напитками. Котенок Тобби занят исследованиями, он бродит среди покупок, заинтересованный разнообразными запахами.
– Положим туда, где они понадобятся. – Карен снимает мешки со стола, чтобы освободить место. – Тунец для пирога. С майонезом.
Анна смеется:
– Ты не ищешь легких путей, а?
– Я не подумала сразу. Даже составила список, но теперь понимаю, что это было бесполезно. Сама не представляю, чем я занимаюсь все время.
Анна кладет майонез рядом с тунцом. Они какое-то время молчат, сосредотачиваясь. Наконец, она спрашивает:
– Так сколько гостей ты ждешь?
– Даже не знаю…
– Хотя бы примерно.
– Ну, я многим послала имейлы, в списке было человек шестьдесят, потом некоторым позвонила, еще наши соседи…
Анна старается сдерживать себя. Удивительно, как все любили Саймона.
– Думаешь, все придут?
– Нет-нет, конечно нет.
Анна надеялась, что у Карен есть план, что готовить, но, насколько видит, ее подруга даже не знает, с чего начать.
– У тебя есть на уме какие-нибудь рецепты?
– М-м-м… Вроде бы…
– А когда забирать Молли и Люка?
– Утром они у Трейси. Филлис привезет их примерно полвторого.
– Значит, довольно скоро.
– Да.
– Ничего, – бодро говорит Анна. – Используем время, которое есть. Когда они придут, могут помочь.
– Правильно, могут помочь, – эхом откликается Карен.
Они отходят назад.
Стол уже завален разными продуктами – козьим сыром и банками с турецким горошком, мешками с замороженными креветками, окороком, виноградом, луком, оливками, лежит баклажан…
У Карен начинается истерический смех. Вскоре от смеха из глаз начинают течь слезы.
– Извини. – Она сдерживается. – Это идея Молли – помогать делать чертову лазанью… О боже… – Она еще пуще хохочет.
– Не извиняйся, – тоже смеется Анна. Делать канапе – безумная затея, и трехлетние ручки вряд ли ускорят процесс. Но в смехе Карен есть что-то очищающее. Карен снова смеется, уже по-настоящему, и ругается на чем свет стоит, и как бы нелепо это ни выглядело, но стоит дюжины всяких тупых советов.
И тут звонят в дверь. Обе от неожиданности вздрагивают.
– Ты кого-то ждешь?
– Нет, – хмурится Карен. – Наверное, кто-то из местных бросил открытку, или цветы, или что-то такое. Гостиная уже забита. – У нее вытягивается лицо, и она явно не рада такой перспективе. – Может быть, не будем открывать? – заговорщическим тоном шепчет она.
Это напоминает Анне их студенческие дни, когда они подначивали друг друга пойти вместо занятий в паб.
– Решай сама, – говорит Анна.
– Я больше не могу выносить сочувствия от незнакомых людей.
Анна понижает голос:
– Тогда нам лучше спрятаться. А то могут увидеть, что мы здесь. Входная дверь ведь застеклена цветным и рифленым стеклом. Если прижать к нему нос, можно заметить, что внутри кто-то есть. А мы прямо напротив прихожей.
– Ой, да! – Карен быстро все бросает и ныряет под стол.
Анна лезет к ней. Они теперь рядом с Тоби – он тоже спрятался под стол и замурлыкал.
– Я на этой неделе уже второй раз сижу под кухонным столом, – шепчет Карен. – Неудивительно, что схожу с ума.
– Почему?
– Молли пряталась под столом у Трейси, когда устроила скандал.
– А!
Через некоторое время Карен шепчет:
– Они уже ушли?
– Я проверю. – Анна отодвигает стул и высовывает голову. – Ой! – Она быстро прячется обратно. – Меня увидели!
– Черт!
– Они подглядывают через щель для писем!
– Что они о нас подумают?
– Что мы совсем рехнулись? – Их плечи трясутся от едва сдерживаемого смеха.
В это время слышится рев:
– Анна! Какого черта ты там делаешь?
– Негодяй, – шипит Анна.
– Кто это?
– Стив.
– Ты знала, что он придет?
– Нет.
– Тогда лучше его впустить. – Карен вылезает и встает. – Подожди минутку! – кричит она, потом шепчет: – Что он тут делает?
– Не знаю, – пожимает плечами Анна. Она явно совсем не рада его приходу. – Когда я уходила, он спал, – объясняет она, отряхивая брюки и вслед за Карен подходя к двери.
Стив стоит на ступеньке у двери. Анна сразу с облегчением понимает, что он трезв. Запах алкоголя исчез, и она чувствует запах дезодоранта. Лицо Стива свежевыбрито.
Более того, он размахивает картонной коробкой. На мгновение Анна усомнилась, не подводит ли ее зрение. Но нет, не подводит: коробка полна кухонных принадлежностей – формочками для рифленых пирогов, противнями, контейнерами для пирогов и тарталеток, – и в ней еще лежит книга рецептов Делии Смит. Он даже засунул в мерную кружку ее клетчатый передник.
– Черт возьми! – говорит она.
– Я подумал, что могу вам понадобиться, – заявляет Стив. – Не знал, что вы уже принялись за готовку. Можно войти?
– О, м-м-м… да, – говорит Карен.
Обе отходят в сторону, уступая дорогу.
Анна в замешательстве.
– Ты сегодня не на работе?
– Утром позвонил Майк. Штукатурка должна высохнуть, прежде чем мне браться за покраску. Он сказал оставить это дело до понедельника.
Майк – это штукатур, который часто берет заказы вместе со Стивом.
– Значит, ты видел мою записку? – Анна оставила ее в прихожей на столике, чтобы Стив знал, где ее искать.
– Да. Я подумал, что надо прийти помочь. – Он оглядывает помещение. – Похоже, вам нужна помощь.
Стив такой мастер в кулинарии, что готовка для множества гостей совсем его не смущает. По сути, когда трезвый, он даже находит в этом удовольствие.
– Черт, милый, это великолепно! – Анна целует его.
Теперь, когда он сказал это – и напомнил ей, каким внимательным и великодушным умеет быть, – она действительно рада его видеть, а Карен просто сияет. Но Анна в восторге не только от этого. Дело в том, что его не пришлось просить. Он сам понял, что ей – и Карен – нужно. Он на самом деле пришел на помощь. И пока Стив распаковывает свою коробку на сушилке – единственной поверхности, где есть место, – она думает про себя, что пока еще он не совсем искупил свое поведение вчера вечером, но дело, похоже, идет к тому.
Стив через голову надевает передник.
– Карен, я не сказал, как я тебе сочувствую. – Он отступает и смотрит на нее.
– Спасибо, – говорит Карен. Она видит в его глазах боль, и снова ее поражает печаль, прямо в солнечное сплетение, лишая дыхания. Как она могла смеяться?
Стив открывает объятия, словно инстинктивно угадав, что ей сейчас нужно. Карен чуть ли не падает на него, и он крепко прижимает ее к груди. Она сразу понимает, что он впервые прижимает ее к себе, ее действительно обнимает мужчина после смерти Саймона. Стив не такой большой, как Саймон. Он не такой высокий и поменьше в обхвате. Его передник не так мягок, как был бы свитер Саймона, и сам он не такой милый. От него по-другому пахнет. И все же Карен охватывает чувство безопасности, близости и защищенности, которое она связывает с Саймоном, и зацепляет что-то глубоко в душе. Она начинает плакать.
У нее было много-много слов, но мало физического утешения, и совсем не было такого. Всеми фибрами она ощущает боль по Саймону: по его запаху, его прикосновениям, его теплу, по ощущению его самого. В этот момент она бы сделала все, чтобы это оказался Саймон, чтобы это он стоял здесь и обнимал ее. Что угодно. Вскоре она так разрыдалась, что намочила Стиву передник.
Стив тихо повторяет: «Карен, бедная наша Карен», – и ласково гладит ее по голове.
Несколько минут они так и стоят, прижавшись друг к другу.
Наконец, Карен отступает назад, отстраняется от него и с улыбкой говорит:
– Спасибо.
Обсуждать нечего. Он дал ей нечто бесценное, и оба это понимают.
– Да. – Стив глубоко вздыхает и завязывает за спиной передник. – Так с чего начнем?
Лу крутит педали вдоль моря, ее мышцы разогрелись, ей все еще жарко от тенниса. Сразу после Брайтонского мола она сворачивает налево в боковую улицу и через несколько ярдов тормозит, перебрасывает ногу через седло и прицепляет велосипед на замок к каким-то черным железным перилам. Снаружи мало кто может предположить, что здание в стиле эпохи Регентства – с некогда величественной витиеватой лепниной и стрельчатыми окнами – теперь служит приютом для бездомных. Здесь Лу волонтерствует по пятницам, проводя групповые сеансы.
Обычно она набирает до десяти человек, половина из которых меняется от недели к неделе, а половина – более-менее постоянные участники. Она старается не позволить тем, кто ходит регулярно, доминировать над остальными, но это трудно. Работать с теми, кто бывает постоянно, гораздо легче – и результативнее. С новичками все иначе: обычно к концу сеанса она чувствует, что они теряют интерес, и она ничего не может с этим поделать. Это люди со сложной биографией, и, несмотря на свою схожесть, все они личности. Они стали бездомными по очень разным причинам – среди них есть алкоголики и наркоманы, люди с психическими нарушениями, люди, чьи отношения распались, или тот, кто потерял работу или переживает какую-нибудь душевную травму.
Лу быстро осматривает кружок: их сегодня восемь, лишь трое постоянных и – она вздыхает про себя – пять человек, которых она раньше не видела. Почему сегодня так мало знакомых лиц? Деревянный стул с красным матерчатым сиденьем пуст. На спинке несмываемым маркером выведено:
СТУЛ ДЖИМА. НЕ ЗАНИМАТЬ!!!
Лу знает, что Джим не агрессивный человек, далеко не агрессивный – это просто проявление той борьбы, с которой эти люди сталкиваются каждый день, чтобы сохранить хоть какую-никакую материальную собственность, которой владеют.
Джим ходил в ее группу почти все время с тех пор, как она занялась волонтерством, то есть уже почти два года. Иногда он пропадал на несколько недель и никогда много не говорил, иногда не произносил ни слова, но что-то в нем Лу очень нравилось. Сначала, до того как он начал ходить в центр, она встречала его на углу рядом со своим домом в Кемптауне. Он сидел у входа в дом, белым пластмассовым ножиком делая себе бутерброды из черного хлеба, масла и творога. Ее глаз привлекло старание, с которым он все это проделывал – хотя был в старом просторном суконном пальто и сгорбился от ветра и сырости. Потом, когда познакомилась с ним поближе, она спросила его, почему он особенно любит ржаной хлеб и творог. Он объяснил, что любит питаться хорошо, что бутерброды для его здоровья лучше, чем то, что дают в хостеле. Сначала Лу поразилась нелепости этого заявления – что бездомный так заботится о своем здоровье: она считала, что они в основном наркоманы, склонные к разрушению собственного организма. Но чем дольше она работала в центре, тем яснее понимала, что в этом нет ничего странного. Ее предположение было ложным – Джим мог быть пропащей душой, отшельником, но, насколько она знала, никогда не прикасался к наркотикам или алкоголю. Несмотря на то что у него было место в хостеле, она часто видела его на улице, он бродил по Кемптауну, подбирая с тротуара мусор. Но он не искал пищу и не набивал мешки, чтобы носить их с собой. Он убирал тротуары. Он складывал мусор в урны, убирая грязь, оставленную другими, менее сознательными людьми, и чайками. Его прилежание и аккуратность тронули ее.
Кружок готов к сеансу.
– А где Джим? – спрашивает Лу. – Его не было и на прошлой неделе.
– Ушел, – говорит Родди. Он постарше и тоже постоянный участник. Родди не так интересен, и его речь гораздо проще, но он доброжелателен, честен и дружелюбен с большинством других бездомных.
– Ушел? – Лу привыкла к быстротечности: люди все время приходят в центр и уходят оттуда. Тем не менее очень печально видеть, что Джим ушел.
Родди кивает.
– На прошлой неделе вы не знали, где он, – говорит Лу. – Вы сказали, что он, может быть, вернется.
– А теперь знаем, где он был, – отвечает Родди.
Что-то в его тоне звучит зловеще.
– Где?
– В море.
– Как?
Другой член кружка начинает вовсю раскачиваться на стуле, словно давая понять, чтобы на него обратили внимание. Он стучит по стене, отвлекая их от разговора. Лу пытается сосредоточиться.
– Ш-ш-ш, тише, Тим. Через секунду мы тобой займемся. Пожалуйста, продолжай, Родди.
Родди поясняет:
– Он пошел гулять. В море.
– В море? – Она содрогается. Сейчас февраль, вода холоднющая.
– Его нашли, когда он плавал. Во вторник его тело выбросило у мола.
Во вторник.
– Боже! – У Лу захватило дыхание. – Что случилось?
– Запой.
– Но я думала, Джим не пьет.
– Не пил, много лет.
– Что же заставило его напиться теперь?
Родди пожимает плечами:
– Он узнал, что его жена не так давно вышла за другого.
– Джим был женат? Я не знала. – Лу стыдно: она так давно была знакома с ним, и все же не знала.
– Да. Они разошлись лет десять назад. Она бросила его – так он и оказался на улице. Я думал, вы знали.
– Нет. – У нее сдавило горло. Джим так много держал в себе. – Как он узнал, что она вышла замуж?
– Наткнулся на нее. Она по-прежнему живет в Брайтоне, в Уайтхоке. Сама ему и сказала.
– А-а-а. – Лу трудно это осознать.
– Первая выпивка за много лет. Его выловили рано утром. Весь серый, как рыба.
Лу потрясена. Уже не первый человек из ее группы умирает, но раньше были заметны какие-то признаки приближающегося несчастья: замкнутость, чрезмерная агрессия или, наоборот, депрессия. Она видела, что смерть где-то рядом. Но Джима она считала другим. Она не знала, что в прошлом он пил, но даже если бы знала, никогда бы не подумала, что он опять ступит на эту дорогу. Она восхищалась им, как он умудрялся быть чистым, даже когда у него ничего не было – ни семьи, чтобы ухаживать за ним, ни работы, ни своего дома. И она думала, что у него скорее, чем у кого-либо из окружающих, все будет хорошо. А оказывается, он был уязвим, как и все остальные, и, похоже, даже больше: они здесь, а он умер.
Лу глубоко вздыхает и пытается прийти в себя.
– Может быть, мы помолчим, чтобы вспомнить его.
А когда все садятся, склонив головы, она думает: вот почему он так серьезно берег здоровье – знал свою хрупкость. Это напоминает ей многочисленные случаи из практики. Люди с какой-либо неизлечимой зависимостью… Даже когда они лечатся, их жизнь ненадежна, над ними, как нож гильотины, всегда нависает возможность рецидива.
17 ч. 02 мин
Стив открывает духовку.
– Прекрасно. Передайте мне перчатки.
Анна подает их ему. Теперь кухня Карен – его территория, сегодня он установил здесь свою власть – даже котенка выгнали в гостиную. Анна чувствует, как пышет жар, когда Стив достает два пирога снизу духовки и один из верхней ее части, все пышные, с печеными яйцами и сыром, искусно подрумяненные.
– Один тунец, один окорок с грибами, одну овощную смесь, – требует Стив и выкладывает пироги на салфетки, чтобы не обжечь рабочую поверхность.
Анна ощущает смесь облегчения и гордости. Облегчение от того, что за последние несколько часов они так продвинулись с готовкой, и гордость за таланты Стива.
– Думаю, на сегодня хватит, – говорит он, оглядывая кухню.
Поверхности, которые раньше были заставлены банками, пакетами и горшками, свидетельствуют о его успехах. Чудесным образом он превратил совершенно разнородные продукты в аппетитные блюда. Он приготовил большие чаши сальсы и хумуса, собрал подносы фиников, начиненных завернутым в бекон пармезаном, и трюфелей с козьим сыром, виноградом и фисташками. Испек четыре пиццы и два пирога, один из которых – с карамелизированным луком, а еще приготовил три сногсшибательных салата – один с пшеничной крупой и два с бобами – которые, как он заверил Карен, станут гораздо лучше, если за ночь пропитаются приправой. Анне пришлось сходить в местный гастроном за дополнительными ингредиентами, и не раз, а два, и на обеих женщин он не раз рявкал, но тем не менее получилось что-то поистине замечательное.
– Теперь осталось только засунуть волованы и филло с бри в духовку на несколько минут, но это сделаете завтра, – инструктирует он. – И еще сделать зеленые салаты, разложить чипсы и хлеб и запечь картошку. Пирожки, пироги и пиццу тоже можете разогреть, если хотите подавать горячими.
Анна смотрит на подругу. Карен кивает, но Анна видит, что она ошеломлена.
Это одна из странностей Стива – он может быть совершенно никчемным одну минуту и столь способным в следующую. Но когда он хорош, то забывает свои неудачи – а иногда и чужие – и может быть веселым, даже оптимистичным.
Анна сочувствует Карен. Когда она успеет доделать все остальное? Это будет не просто прием гостей, где ее заботы – лишь угощение, а ей стоит лишь принять душ и надеть нарядное платье. Ей нужно присутствовать на похоронах, похоронах мужа. Это будет страшно тяжело для нее. Она вряд ли освободится рано, чтобы включить духовку и разложить листья латука. К тому же она будет в ужасном состоянии.
Однако Анне не хочется это говорить, и она просто замечает:
– Твои наставления не так просто запомнить.
– А что тут такого? – бормочет Стив. Анна понимает, что он обижен, как будто ему сказали, что он плохо помог, и возлагает на Карен слишком сложную задачу. Он так противоречив, думает она, моментально выходит из себя. Сейчас может быть чересчур чувствительным, а через минуту совсем бесчувственным. И все же иногда он деликатен и внимателен, как сегодня.
Пытаясь разрядить ситуацию, она обращается к Стиву:
– Впрочем, мы справимся, верно?
– Конечно. – Он замолкает, будто только что вспомнил, по какому поводу все это угощение, и заявляет: – Ну да, конечно, почему нет? Слушайте, мне ведь действительно не обязательно быть на похоронах. Я могу остаться здесь, если хотите, и сделать все это.
– Как это? – Карен не может понять, что он сказал.
– Мне не обязательно идти на похороны, – повторяет он. – Честно сказать, не люблю похороны. Знаю, Саймон был твоим мужем и все такое, но… черт!.. Я их просто не выношу: гроб, все плачут…
Карен вздыхает:
– Да, я тоже не люблю.
– То есть, если хочешь, я, конечно, приду, – быстро добавляет Стив, явно обеспокоенный, что может показаться черствым. – Я любил Саймона и хочу оказать ему почтение.
– Нет-нет, если не хочешь, не надо. Там и так будет много народу.
«А я хочу, чтобы он пришел», – думает Анна, но, пожалуй, сейчас не время выражать свои желания.
– Серьезно, если тебе удобно, я бы мог сразу прийти сюда. Если хочешь. Пока вас не будет, я тут все сделаю, как надо. Включу духовку, приготовлю остальное, приберусь. Даже накрою стол, если хочешь.
– Ты не возражаешь? Правда?
– Ни капельки, – говорит Стив. – Мне это доставит удовольствие, и этим я выражу свое почтение Саймону.
Анна уже видит, как он в переднике накладывает щедрые порции и очаровывает гостей. Он будет в своей стихии, будет наслаждаться похвалами, не чувствуя стресса от ответственности. На долю секунду она обеспокоилась, что он может напиться, но, конечно, этого не случится… Во всяком случае, похороны состоятся до полудня, это достаточно рано, чтобы не беспокоиться. Но ей бы хотелось, чтобы он пошел с ней – или, по крайней мере, спросил, не возражает ли она, если он останется, – ну да ладно, можно простить. Ведь она всегда его прощает? И, кроме того, он так помогает Карен. И Анна снова чувствует гордость за Стива.
– А теперь, дети, – говорит Карен, заходя в гостиную после того, как распрощалась с Анной и Стивом, – телевизор надо выключить. Вам на сегодня достаточно.
– Нет! – пищит Молли. Не то чтобы она пристально смотрела на экран; она заставляет одну из множества своих Барби танцевать по спинке дивана на ее постоянно вытянутых носках.
– Так ты все приготовила? – спрашивает Филлис.
– Уф! На сегодня – да.
– Ты выглядишь измученной. Хочешь, дети поужинают со мной?
Карен думает, что могла бы посидеть с детьми, но она в таком физическом состоянии, что едва может говорить.
И Филлис тоже выглядит разбитой – она целый день приглядывала за Молли и Люком.
– Нет, не беспокойтесь, я приготовлю для них ужин. Отдохните. Хотите чашку чего-нибудь?
– Чаю с лимоном – это было бы здорово. – Но вместо того, чтобы остаться на диване, Филлис идет вместе с Карен на кухню и тихо прикрывает дверь. – Хм, я не хотела упоминать об этом при других, – тихо говорит она, – но, думаю, тебе нужно знать: Люк сказал, что не хочет завтра идти на похороны.
– Как?
Читать бесплатно другие книги:
