Один момент, одно утро Райнер Сара
– Я тоже это помню.
– И я выключила свой ай-под. Потом, помню, он схватился за грудь, и я услышала его слова: «Прости»
– Действительно? Он сказал «Прости»?
– Да, определенно так сказал.
– Мне кажется, я не слышала.
– Он точно это сказал.
– Благослови его Бог… – сдавленным голосом произносит Карен. – За что, как вы думаете, он извинялся? Вероятно, за рвоту. Как это типично… Всегда беспокоился. И у него была гордость – он терпеть не мог проявлять нездоровье на людях. Глупость какая – мало ли что бывает.
– Может быть, он извинялся, что покидает тебя, – замечает Анна.
– Ты так думаешь?
– Да, – говорит Анна, доставая из сумочки бумажный платочек. Когда она протягивает его Карен, Лу замечает, что он уже мокрый – вероятно, Анна сама раньше плакала. – Это были его последние слова?
– Насколько я помню, – кивает Лу.
– Я тоже больше ничего от него не слышала, – осторожно соглашается Карен. Она берет платочек и вытират слезы.
– Я думаю… – Лу замолкает, стараясь вспомнить что-то еще. Она видит, как Саймон схватился за грудь, как повисла его голова. – Да, несомненно, он умер сразу после этого. Похоже, обширный инфаркт, это произошло так быстро.
– Так врачи и сказали… – медленно выговаривает Карен. – Но все равно у меня чувство, что я могла что-то для него сделать.
– И у меня, – пожимает плечами Лу.
– Нет, вы и так много сделали.
– Это вы много сделали, – говорит Лу. – Я вас видела.
Карен всхлипывает.
– Я стояла там в панике. И ничего не делала.
– Вы не просто стояли. Вы звали на помощь. Вы знали, где найти кондуктора.
– Да?
– В среднем вагоне. Я бы этого не сообразила. – Лу смеется над собой. – Я бы, наверное, послала кого-нибудь не туда, и время было бы потеряно. Откуда вы знали, где он?
Карен перестает плакать и всхлипывает.
– Однажды мне пришлось покупать билет у кондуктора. Мы ехали с Саймоном и опоздывали. У него сезонный билет, а я купила себе в поезде.
– Вот – прекрасный пример. Видишь, ты не оказалась бесполезной, – говорит Анна.
– Просто повезло, что кондуктор находился там. Я была в полной панике и потому просто сказала первое, что пришло в голову. Он запросто мог быть где-нибудь еще.
– Но он был там, – говорит Анна. – А большинство людей не догадались бы об этом сразу, уверяю тебя.
– Думаю, я немного понимаю, что вам пришлось пережить, – вмешивается Лу. – Я чувствовала примерно то же, когда умер папа. Сначала мне было так тяжело оттого, что рак не выявили раньше, но потом я поняла, что так всегда бывает.
– Что вы хотите сказать?
– Ну, мы идем к врачу, когда уже заболели, верно? Не до того, не раньше.
– Я жалею, что он не обратился к врачу раньше, – признает Карен.
– Еще бы не жалеть, это естественно. Но то-то и оно – и это меняет дело, – ведь в том, что он не обратился к врачу, больше виноват он, чем вы.
– Я могла бы заставить его показаться врачу.
– Когда это Саймон ходил к врачу, потому что ты велела? – спрашивает Анна. Она берет бутылку и доливает вина себе и Карен, потом открывает холодильник и наливает Лу тоже. – Ты сама знаешь, милая, что он бы все равно не пошел, ему это было ни к чему.
– Представляю, – кивает Лу. – Мой папа был таким же. Он бы ни за что не пошел к врачу.
– Пожалуй, вы правы…
– Но я-то все равно думала, да, что отец мог бы сходить к врачу, но кто сказал, что доктор бы понял его состояние? Он бы мог всю жизнь протаскаться по врачам, но он не был ипохондриком, и на самом деле я рада, что не был. – Лу отпивает из бокала. – Не думаю, что ипохондрики получают большое удовольствие от жизни.
– А Саймон получал, – говорит Анна.
– Но вы же не чувствовали, что ваш папа умер по вашей вине? – спрашивает Карен.
– На самом деле в некотором роде чувствовала. Он бы мог лучше питаться, больше делать физических упражнений, а я бы могла подталкивать его к этому, помогать ему, – я люблю спорт, слежу за своим здоровьем, так что могла бы показать ему пример, но я этого не делала. Определенно, я бы могла больше пилить его, чтобы он бросил курить.
– О!
– Но теперь – когда прошло много лет и многое видится иначе, – я вижу, что он умер не в результате какой-то одной причины, и поэтому что-то одно не могло его спасти.
– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду…
– Похоже, что к болезни моего отца привела целая совокупность причин: он курил, испытывал постоянный стресс от мамы, ел всякую дрянь, волновался, ненавидел ходить по врачам…
– И многое из этого можно просто назвать невезением? – подсказывает Анна.
– Да. Некоторые заболевают раком, некоторые нет.
– То есть вы считаете, что обвинять себя было неправильно, – заключает Анна.
Лу понимает, что именно этого Анна и хочет – отчаянно хочет – внушить Карен, что она не виновата, но, объясняя, сама еще более запутывает проблему. Лу тщательно подбирает слова:
– Не знаю, я думаю, что оно возникает само собой, это чувство вины. Со мной так и случилось. И это вполне понятно. Что касается Саймона, то, пожалуй, мы все были причастны к его смерти, учитывая, как мы отреагировали на нее – вы, я, медсестры, врачи и другие пассажиры. Но обвинять некого, даже если мы – все – чувствуем, что могли что-то сделать. Я действительно в этом уверена.
Карен глубоко вдыхает и медленно выдыхает.
– Спасибо… Вы и правда помогли.
– Я рада. – Лу удивляется себе: она сказала больше, чем предполагала.
Они снова молчат.
– Вы действительно думаете, что он извинялся, что покидает меня? – наконец тихо спрашивает Карен.
И снова Лу пронзает мощь непоправимой утраты этой женщины. При всех схожих отголосках, это все же не то же самое, что смерть ее отца: у Карен не было времени свыкнуться с мыслью о том, что ее муж скоро умрет. Хотя отец Лу был сравнительно молод – шестьдесят лет, – он был все же намного старше Саймона. Потерять партнера – Лу это трудно себе представить. Она одинока и неизбежно время от времени ощущает свое одиночество, но это чувство должно быть невыносимо мучительным после потери человека, с которым прожила двадцать лет. Это и есть трагедия любви: она приносит с собой возможность утраты. Бедная Карен: половина жизни, проведенная в любви, внезапно оторвана.
Лу понимает, что профессиональный психолог, специализирующийся на работе с теми, кто потерял близких людей, иначе вел бы беседу с Карен. И, кроме того, она здесь присутствует неофициально. Увидев горе Карен и ее потребность в ободрении, Лу захотелось всеми силами утешить ее.
– Да, думаю, так. И действительно не думаю, что вы могли бы сделать больше того, что сделали.
– Может быть, и так… – Карен смотрит в пол. – Мне просто жаль, что я не успела с ним попрощаться. Все бы отдала, чтобы попрощаться с Саймоном.
Еще бы, думает Лу. В этом случае смерть ее отца не идет в сравнение: она имела возможность с ним попрощаться.
Снова они молчат.
Наконец, Лу с уверенностью повторяет:
– Главным образом, думаю, вы должны помнить, что в последние свои минуты он был поистине, поистине счастлив.
– Да… – Карен сморкается. Платочек такой мокрый, что расползается на крошечные белые кусочки. Потом она через силу улыбается: – Спасибо. Вы даже представить себе не можете, как много это для меня значит.
23 ч. 41 мин
Анна приходит домой позже Стива, он на коленях в кухне роется в шкафчике под раковиной.
– Если ты ищешь ту бутылку, – сообщает она ему, входя, – то я ее выбросила.
Он оборачивается:
– Ты ее что?
– Выбросила на помойку.
– Кто дал тебе такое право?
Анна сейчас не находит в себе сил терпеть или сдерживаться, чтобы скрыть свою злость. За вечер, проведенный с Карен и Лу, она израсходовала все внутренние резервы. Энергии на Стива у нее просто не хватает. В ней не осталось места эмоциям, которые требуются, чтобы выносить его. Обычно она старалась успокоить Стива, не ссориться, уклонилась бы от бессмысленного спора. Но сегодня ей просто наплевать. Если нужно, она примет бой. На самом деле ей чуть ли не хочется ссоры, не только потому, что Стив ее раздражает, что она в нем разочаровалась, а потому, что она злится на весь мир, на Бога, на Судьбу за то, что отняли Саймона. Ей хочется выпустить пар. И она повторяет:
– Я выбросила бутылку в мусорный бак.
Конечно, Стив – одна из худших кандидатур для того, чтобы дать волю своему раздражению. Он не равнодушная боксерская груша, а в пьяном виде он вполне способен ответить ей, причем жестоко. Анна знает об этом и должна была это учесть. Но ее уже понесло:
– В ней почти ничего не оставалось, и ты знаешь: я не люблю держать дома спиртное.
Разумеется, Стив заглатывает наживку. Он встает:
– Ах, маленькая леди, вам это не нравится, да? Я забыл, какой праведной мадам вы умеете быть!
Он делает шаг по направлению к ней. Хотя Анна высокого роста, он выше, шире и силен от многолетней физической работы. Его вид действительно устрашает.
Но Анна не поддается на угрозы, как могла бы – или должна бы, – если бы думала о себе, она слишком взбешена.
– Не груби, Стив.
– Не грубить? – Он строит рожу, кривит губы: – Хочу грубить – и буду.
– Только не в моем доме.
Она знает, что это вызовет в нем раздражение.
– Твоем доме, – щерится он. – Этим все сказано, да? Я думал, это «наш» дом. Не так ли ты мне говорила? «Приходи и живи в моем доме, милый, это будет наш дом».
– Прекрати, Стив.
Анна идет в коридор, чтобы повесить свое пальто, потом возвращается к двери кухни.
– Если хочешь, чтобы это был «наш дом», постарайся вести себя поуважительнее ко мне – и к дому.
Но эти слова не доходят до Стива. Такой аргумент он сейчас не принимает и даже не хочет в него вникать.
– Ты всегда считала этот дом своим, правда? – уже кричит он. – В этом вся чертова проблема.
Это верно. Она купила его до того, как встретила Стива, и он платит ей за аренду, а она выплачивает ипотеку. Но его вклад минимальный – гораздо меньше половины, поэтому его вполне устраивает такое положение дел.
– Кто я? Я тебе не пара, всего лишь чертов маляр.
Вечно одно и то же. Неравенство между ними откупоривает в Стиве чувство неполноценности, которое подпитывает его низкую самооценку, а та, в свою очередь, вызывает пьянство. Только, конечно, эта злоба, когда он пьет, направляется не внутрь, а выплескивается на всех, кто попадется на пути, как кассетная бомба. И чаще всего жертвой становится Анна.
У них уже случались такие ссоры, и от этого спор приобретает привычную занудливость.
– Я пригласила тебя жить до того, как узнала, какой ты алкаш, – огрызается Анна и думает: «просто безобразный алкаш». – Так что пеняй на себя.
– Я не алкаш! – орет Стив.
Она хохочет. Это смешно, он очевидно смешон.
– Ты вечно говоришь, что я алкаш, а это не так.
Она качает головой, потом хочет что-то сказать, но просто буквально выплевывает:
– Проваливай, Стив!
Конечно, это красная тряпка. Он надвигается на нее, берет руками за подбородок и, сжав, говорит:
– Знаешь что? Ты сука!
Она вздрагивает от этого слова, но он понимает ее движение неправильно и думает, что она отпрянула по другой причине.
– Не бойся. Думаешь, я ударю тебя? Нет.
– Я вовсе и не думаю, – отвечает она. Пока что он никогда ее не бил.
Но то, как он нависает над ней – угрожающе набычившись, злобно напрягая руки, – страшно. Однако он всегда на этом останавливался, не доходя до насилия. Он как будто знает, что если когда-нибудь ударит ее, то переступит черту, после чего для него – для них – дороги назад не будет: Анна спускает ему многое, но этого не простит.
– Ты гребаная сука, – снова говорит он и бьет кулаком по стене.
Анна пользуется возможностью и ныряет ему под руку. Перед лестницей она останавливается и, обернувшись, говорит:
– Стив, брось. Я ложусь спать.
– Нет, не ложишься. – Он пытается схватить ее, но она уворачивается. – Мне нужно с тобой поговорить.
– Извини, но я не хочу. – Она поднимается на пару ступенек. – Если не хочешь спать, предлагаю тебе посмотреть телевизор и лечь там.
– ПОГОВОРИ СО МНОЙ! – ревет он.
– Не хочу. Уже скоро полночь, а мне завтра на работу. Я устала.
– Почему ты не будешь со мной разговаривать? – вопит он.
Она чувствует, что его настроение изменилось. Конечно!
– Я люблю тебя, Анна. – Потом гротескно, безумно, он падает на колени и начинает упрашивать ее. Пол выложен плиткой, это должно быть довольно больно. – Я люблю тебя!
Анна не чувствует себя ни любимой, ни любящей. Она чувствует, что Стив отталкивает ее, и почти готова порвать с ним окончательно. Но ее злоба отхлынула, Анна хочет отдохнуть от нее, ей нужно поспать.
И она произносит:
– Я тоже тебя люблю, но пора спать. – И, пока он стоит на коленях, она поворачивается и поднимается по лестнице.
Раздевшись, Анна думает, какая большая разница между ее отношениями со Стивом и отношениями Карен с Саймоном. Нежность, о которой говорила Лу, которую она сумела разглядеть за несколько секунд – ведь это любовь, не так ли? И забота, о которой говорила Карен, как они с Саймоном все время заботились друг о друге… Но Стив разочаровывал Анну раньше и теперь разочаровал снова.
Стив.
Саймон.
Схожие имена. Во многих отношениях схожие партнеры. Но между ними целый мир.
– Знаешь, я беспокоюсь о ней. – Карен вешает свою блузку в шкаф.
– Знаю, любовь моя. – Саймон уже в постели, полулежит, опершись на подушки. Он наклоняется, чтобы включить ночник.
– Ну, по крайней мере, сегодня она здесь. Но утром вернется к нему, я хорошо ее знаю.
– Она взрослая женщина, – говорит Саймон.
– И упрямая.
– Если хочешь, назови это упрямством. Но она знает, что делает.
– Она влюблена в него, в этом вся беда.
– Не пойми меня превратно, мне нравится этот парень. Но не думаю, что он ей пара.
– Ты мне это говоришь! – Карен достает очиститель и стирает макияж более яростно, чем обычно. – Она говорит, что он ее не бьет. Ты веришь?
– Думаю, да.
Карен снимает трусики, расстегивает лифчик и бросает все в корзину для стирки. От расстройства она делает это с чрезмерной силой, но все напрасно – они зависают в воздухе и падают, не долетев до цели. Она подбирает белье.
– Но сколько пройдет времени, пока он не начнет пускать в ход кулаки? – Она садится на край кровати обнаженная, угрюмая.
– Если бы ударил, он бы мне ответил за это.
– Мне нравится, что ты так ее защищаешь. – Карен целует Саймона в макушку.
Он поворачивается, чтобы дотянуться до нее, и гладит по спине.
– Если немного повезет, до этого не дойдет.
От его прикосновения Карен становится легче.
– Никогда не знаешь наперед, может быть, он исправится.
– Может быть… – Саймон продолжает ее гладить. – Если хочешь, я мог бы поговорить с ним.
Она оборачивается к нему:
– Мог бы?
Он пожимает плечами:
– Если ты думаешь, что это принесет какую-то пользу.
– И что ты ему скажешь?
– Не знаю. Сходить с ним в паб? – Он усмехается: – Сказать, как мужчина мужчине, что у него проблема с выпивкой?
Карен смеется – пропустить пару кружек пива – обычный способ Саймона подружиться с человеком. Потом она думает о своей подруге, спящей внизу на диване. Она понимает, что Анне было нелегко прийти: наверное, дело плохо.
– Нет, – она качает головой. – А если подумать, то поговорить с ним – вряд ли хорошая мысль. Это может произвести обратный эффект. Ты заставишь его оправдываться, и он может начать вести себя еще хуже.
– Как угодно, как скажешь. Вы давние подруги, но, знаешь, я тоже ее очень люблю.
Карен грустно улыбается:
– Я жалею, что познакомила их. Но после разрыва с Нейлом я подумала, что ей не помешает поддержка, и сначала Стив мне понравился – он казался таким уверенным в себе и прочно стоял на земле. Ты ее знаешь – если бы он дал слабину, она из него веревки вить начала. Нейл просто не был достаточно силен для нее. И, скажем прямо, Стив – красавчик.
– И вообще симпатяга – когда трезвый, – замечает Саймон. – Даже я это вижу.
– Ну да, пожалуй. Но это полбеды, правда? Если бы он не был таким, она бы с ним даже не поздоровалась. Она упрямая и самолюбивая, но не полная идиотка.
– Нет, нет.
Карен достает из-под подушки ночную рубашку и стоя надевает ее.
– Пожалуй, пока мы сделали все, что могли. Что-то мне подсказывает, он не первый раз так отвратительно себя повел – она просто скрывала от нас раньше. Но и не последний. Мы можем помочь только тем, что мы рядом. В сравнении со Стивом я понимаю, какой у меня хороший муж! – Карен ложится рядом с ним. – Свет, дорогой.
Саймон выключает ночник.
– Поцелуй меня, – просит он, подкатываясь к ней.
«Это нечестно, – думает она, прильнув к вьющимся волосам на спине мужа, когда его дыхание успокаивается. – Почему у меня Саймон, а у Анны Стив?»
Но жизнь вообще несправедлива, не правда ли?
Пятница
8 ч. 06 мин
По тому, как свет льется сквозь занавески, Лу понимает, что на улице солнце.
«О, хорошо, – думает она, – сегодня пятница». Не надо на работу, не надо ехать в поезде, к тому же сегодня теннис. Она играет уже год, а сегодня погода позволяет выйти на корт. И это еще не все – она с нетерпением ждет вечера. Знакомство с новой девушкой!
Лу понимает, что ее оптимизм иррационален. Девушка вполне может ей даже не понравиться, не говоря уж о страстном желании. Но, возможно, на этот раз повезет. Вик торопит, а это о многом говорит. Вик считает, что Лу на нее западет, а Вик знает ее вкусы. Если она менеджер в интернет-компании, то, наверное, соображает. И потом ее имя – София. Оно особенно нравится Лу – в нем чувствуется зрелый потенциал.
И все же в затылке появляется тупая боль, словно мозг иссох.
«Дура, – ругает она себя. – Слишком много выпила вчера у Карен».
Но Лу понимает, почему она столько выпила. Она «запивала переживания», как говорят психологи, – нелепое выражение, которым часто описывают сложное поведение. И это тем более глупо с ее стороны, что в том же списке, который она дала Карен, рекомендуется избегать алкоголя. Но она стремилась не сказать какую-нибудь глупость и поэтому, возможно, выпила лишнего. Вообще, Лу еще та выпивоха, и ей не много нужно, чтобы опьянеть.
«Ай, ладно! – решает она. – Что тут поделаешь, лучше браться за работу. Вечером у меня встреча, и, может быть, снова напьюсь – зная Вик, наверняка будем пить, – поэтому нужно избавиться от головной боли, пока не началась новая».
Она сбрасывает одеяло, идет в гостиную и раздвигает занавески. В окно льется солнце, ясное, яркое, заставляя зажмуриться.
Напротив она видит старика, тоже выглядывающего из окна своей мансарды. Он всегда здесь по утрам в это время, пьет чай из чашки с блюдечком – улица такая узкая, что он всего лишь футах в двадцати. Его непричесанные легкие волосы образуют длинные безумные паутинки, как у сказочного персонажа, и он все еще в широких узорчатых домашних штанах, которые застегнуты наперекосяк. Лу машет ему рукой, но он плохо видит и не замечает ее. Но она говорила с ним у газетного киоска на углу рядом. Он прожил в одной и той же квартире больше сорока лет, и ей это почему-то нравится. Может быть, ей нравится так думать, но что-то ей подсказывает, что он гей, и ей эта мысль приходится по вкусу. Очевидно, он живет здесь с давних времен. Лу с теплотой представляет, как он был гомосексуальным крестоносцем в шестидесятые и жил в окружении, которое было тогда куда недружелюбнее, чем сейчас. Каковы бы ни были его убеждения, теперь он слаб и одинок; она подозревает, что нынче он не особенно активен в своем братстве.
Посмотрев вдаль, Лу видит, что чайки чем-то заняты. Брайтонские мусорщики ведут с ними безуспешную войну, и сегодня птицы налетели на пару мешков с мусором, разодрали их и разбрасывают содержимое.
Лу это раздражает: ей хочется, чтобы люди бросали мусор в коммунальные баки, а то всегда что-то остается на земле рядом – объедки, старая мебель, какой-нибудь ржавый велосипед с погнутыми колесами. Но в городе все время кто-то куда-то переезжает, и многие местные жители, похоже, не знают, что такое сбор мусора, или не желают этого знать.
Потом она напоминает себе, что мусор, грязь, безразличие – все это часть брайтонского богатого, но довольно потертого «гобелена». И надо признать, она живет лучше большинства. Потому что там, в конце улицы, подмигивая ей своим мерцанием, находится море. Оно совершенно плоское под ясным голубым небом, полоска ярчайшей лазури на горизонте, бледнеющая у полосы гальки. Прекрасный день. Если понесенная Карен утрата что-то прояснила для Лу, то это вот что: нужно быть благодарной за маленькое счастье.
Она не удосуживается принять душ – все равно вспотеет, играя в теннис, и ей хочется совершить ритуал очищения перед встречей с Вик и Софией вечером. В мытье после физических упражнений есть что-то особенно приятное. Но прежде всего надо позвонить матери.
– Привет, мам, – говорит она, когда мать снимает трубку. – Просто подумала, что нужно тебе сообщить, когда буду у тебя.
– О, отлично. Когда же?
Лу знает, что ее гости, скорее всего, задержатся надолго, и ей не хочется торопить их утром – это кроме скрытых мотивов.
– Я надеялась приехать вскоре после полудня. Скажем, часа в два.
Молчание.
– Хорошо?
– Пожалуй.
«Пожалуй, нет», – думает Лу. Если недавние события научили ее оценивать, что важнее, то, с другой стороны, она стала менее терпима к мелким досадным неприятностям. И она тут же выходит из себя. Мать кажется такой второстепенной.
– В чем дело?
– Ну, просто я думала, что ты приедешь пораньше. Ведь ты сказала, что приедешь на выходные. В субботу после полудня – это поздновато.
– Никогда я этого не говорила, – резко отвечает Лу, однако ощущает вину: может быть, говорила? Она вполне уверена, что нет, но такое часто случалось в последние дни, и она не может вспомнить точно. – Я, кажется, сказала, что собираюсь в субботу утром…
– Два часа не назовешь утром, дорогая.
Гр-р-р! Прекрасный пример того, как мама умеет манипулировать: слово «дорогая» используется для того, чтобы вызвать чувство дочерней ответственности, а вовсе не является проявлением нежности.
– Я имела в виду, что выеду утром, а не что буду у тебя.
– Да, конечно, я неправильно поняла, – говорит мать, явно так не считая.
– Мне до тебя два часа добираться, – оправдывается Лу.
– Угу.
Лу чувствует, как она подсчитывает время на поездку – по телефону чуть ли не слышится вопрос: а чем моя дочь занимается до полудня? – не говоря о сопутствующем порицании.
Она уже хочет огрызнуться, когда пожилой человек напротив меняет свое положение у окна, смотрит в ее направлении и вдруг видит ее в лучах солнца. Он машет рукой и улыбается, и это гасит злобу Лу. Оно не стоит того; жизнь слишком коротка, как недавно ей напомнили. Лу меняет тон:
– Извини, мама, я не хотела вводить тебя в заблуждение. Видишь ли, ко мне вечером придут друзья, и вряд ли я могу их вышвырнуть на улицу до завтрака. Ты ведь сама такая гостеприимная хозяйка, ты ведь не одобрила бы, если бы я выставила их за дверь, верно?
Лесть срабатывает.
– Ты считаешь меня гостеприимной хозяйкой, дорогая? Что ж, спасибо.
– Конечно, мама, – лжет Лу. – Ты самая лучшая. И знаешь что? У меня есть несколько прелестных фотографий, я покажу тебе, когда приеду.
– О, правда, дорогая? Что за фотографии?
– Там Джорджия с детьми. Я снимала их на Рождество, помнишь? – Втайне она гордится своим умением делать хорошие снимки.
Читать бесплатно другие книги:
