Верные, безумные, виновные Мориарти Лиана

Глава 85

– Тебе ведь не надо нестись обратно в офис, а? – спросил Оливер, натягивая на уши шапочку для плавания и надевая на глаза защитные очки.

В таком виде он казался Эрике глуповатым инопланетянином.

Они встретились в обеденный перерыв в бассейне «Норт Сидней», находящемся в нескольких минутах ходьбы от обоих их офисов, для первого заплыва после краткого «зимнего пробела», как называл это Оливер. На время зимних месяцев они заменяли плавание на получасовые интенсивные занятия в спортзале для укрепления сердечно-сосудистой системы.

– Мне надо вернуться к полвторого.

Эрика натянула свои защитные очки, и мир приобрел бирюзовый оттенок.

– Отлично, – сказал Оливер.

Он казался серьезным.

Проплыв дорожку, Эрика задумалась: что у него на уме? С тех пор как он обнаружил ее «привычку», она почувствовала, что низведена в их браке до подчиненного положения. Он заставил ее пообещать, что она поговорит со своим психологом о своей «клептомании».

– Это не клептомания! – воскликнула Эрика. – Это просто…

– Кража вещей твоей подруги! – подхватил Оливер.

В последнее время в Оливере появилось что-то новое – нечто вроде безрассудства, хотя нет, ибо Оливер никогда не стал бы безрассудным. Почти агрессивность? Не совсем. Энергичность. Честно говоря, это было не лишено привлекательности. У них часто бывал весьма активный секс. Это было здорово.

Она еще не обсуждала с психологом свою «клептоманию», поскольку не виделась с ней. Недавно Не Пэт в последнюю минуту отменила несколько сеансов. Вероятно, у нее самой были личные проблемы. Эрика втайне надеялась, что та будет вынуждена взять творческий отпуск.

Поворачивая голову на каждом втором вдохе, она смотрела наверх и видела серые сводчатые пилоны Харбор-Бридж, парящие над ними в голубом небе. Изумительное место для плавания. Разве этого не достаточно для жизни? Хорошая работа, хорошие тренировки, хороший секс. Она стала искать глазами Оливера. Он был далеко впереди, быстро разрезая воду. Хорошо, что народу было не очень много, потому что он плыл слишком быстро даже для скоростной дорожки.

Ребенок. Вот о чем он хочет с ней поговорить. Ребенок был его проектом, а его навыки в управлении проектом просто великолепны. Теперь, когда Клементина перестала быть частью картины, он захочет рассмотреть «другие опции, другие средства». Он захочет поговорить обо всех за и против. При этой мысли Эрика оцепенела. Ноги показались тяжелыми гирями, которые приходилось тащить за собой.

Ей в голову пришла мысль: «С меня довольно. Не хочу больше планировать детей». Но разумеется, решение зависит не только от нее, но и от Оливера.

Это просто преграда. Каждый раз, когда бежишь марафон, ударяешься о преграду. Преграда – это как физический, так и психологический барьер, но его можно преодолеть (прием углеводов, гидратация, внимание к технике). Она продолжала плыть. Непохоже, что она сможет миновать это, но такова природа преграды.

После плавания они сидели на солнечной террасе снаружи кафе с видом на гавань, лакомились салатом с тунцом и листовой капустой. На них снова были костюмы. Солнцезащитные очки. Волосы слегка влажные на концах.

– Хочу послать тебе ссылку на статью, – сказал Оливер. – Вчера прочитал и до сих пор продолжаю ее обдумывать.

– О’кей, – сказала Эрика.

Какая-нибудь новая репродуктивная технология. Отлично. Это всего-навсего преграда, сказала она себе. Дыши глубже.

– Это про усыновление, – продолжал Оливер. – Усыновление детей старшего возраста.

– Усыновление?

Вилка Эрики остановилась на полпути ко рту.

– Статья о том, как это трудно. О том, как люди проникаются этой по-настоящему романтической идеей об усыновлении, а на деле оказывается совсем не так. О том, что большинство усыновителей не имеют понятия о том, во что ввязываются. Это откровенная и честная статья.

– А-а. – Из-за темных очков Эрика не видела его глаз. Она чувствовала, как в нем гаснет крошечная искра надежды. – Значит, ты хочешь послать мне эту статью, чтобы…

– Думаю, мы должны это сделать.

– Ты думаешь, мы должны это сделать, – повторила Эрика.

– Я размышлял о Клементине и Сэме. И как ужасно на них подействовало происшествие с Руби. Хочешь знать, почему на них это так плохо подействовало? – Он не стал ждать ответа. – Потому что прежде с ними не случалось ничего плохого!

– Ну… – задумавшись, начала Эрика. – Не знаю, полностью ли это…

– А мы с тобой, мы ждем худшего! У нас мало надежд. Мы жесткие. Мы умеем контролировать ситуацию!

– Умеем? – спросила Эрика.

Она сомневалась, стоит ли напомнить ему, что она лечится у психотерапевта.

– Все хотят детишек. – Оливер проигнорировал ее. – Славных маленьких детишек. Но на самом деле нужны приемные родители для детей постарше. Рассерженных. Сломленных. – Он умолк и, казалось, вдруг потерял уверенность. Потом взял стакан с фруктовым коктейлем. – Просто я решил… ну, решил, мы можем обдумать это, потому что имеем представление о том, через что проходят такие дети.

Он стал пить через соломинку. Она видела, как в его очках отражается гавань.

Эрика ела салат и думала о родителях Клементины. Представила себе, как Пэм застилает ей раскладушку, чтобы она осталась на ночь, резкими движениями рук расправляя хрустящие белые простыни, которые на миг зависают в воздухе. До сих пор аромат чистого отбеленного белья был любимым запахом Эрики. Она представляла себе, как отец Клементины сидит в машине на пассажирском месте, а Эрика впервые сидит за рулем. Он показывал ей, как располагать руки на руле в положении «без четверти три». «Все прочие говорят „без десяти два“, – сказал он. – Но все прочие не правы». Она по-прежнему водила машину, держа руки на руле в положении «без четверти три».

Как это говорится? Долг платежом красен.

– Ну, допустим, мы это сделаем, – сказала Эрика. – Возьмем одного из этих трудных детей…

Оливер поднял глаза:

– Допустим, да.

– Если верить той статье, это будет ужасно.

– Да, там так написано, – согласился Оливер. – Тяжело. Напряженно. Ужасно. Мы можем полюбить ребенка, который в конце концов вернется к биологическому родителю. У нас может оказаться ребенок с ужасными поведенческими проблемами. Может оказаться, что наши отношения подвергнутся таким испытаниям, которые трудно себе представить.

Эрика вытерла рот салфеткой и закинула руки за голову. Солнце пригревало ей макушку расплавленным теплом.

– Или это может быть здорово, – сказала она.

– Угу, – сказал Оливер с улыбкой. – Думаю, это может быть здорово.

Глава 86

– Хочешь поговорить, чтобы отвлечься? – спросил Сэм, сидя за рулем по дороге в город. – Или помолчим?

– Не знаю, – сказала Клементина. – Не могу решить.

Было начало одиннадцатого, суббота. Прослушивание начнется в два. Они выехали так рано на случай возможных задержек.

– Я могу сама вести машину, – сказала накануне Клементина Сэму.

– О чем ты? – спросил Сэм. – Я всегда вожу тебя на прослушивание.

Она подумала с некоторым удивлением: «Значит, это по-прежнему мы?» Наверное, так и было, хотя они все еще спали в разных комнатах.

Что-то изменилось за последнюю неделю после первого занятия на курсах неотложной помощи – ничего существенного, скорей наоборот. Словно на них снизошел покой обыденной жизни, как бывает при смене времен года, – свежее и одновременно знакомое чувство. Раздражение и взаимные упреки кончились, иссякли. Это напомнило Клементине о том ощущении, когда оправляешься от болезни, когда симптомы прошли, но голова еще как в тумане.

Девочки сегодня с родителями Клементины, и обе в хорошей форме. Вчера Холли вернулась из школы с грамотой за отличное поведение в классе, и это означает, как подозревала Клементина, что она перестала быть неуправляемой. На игровой площадке учительница сказала Клементине, что «вернулась прежняя Холли», слегка ударив себя по лбу ладонью. Это навело Клементину на мысль, что поведение Холли в школе было гораздо хуже того, о чем сообщали ей и Сэму.

Руби сказала, что Веничек может остаться дома и немного отдохнуть. Похоже было, она теряет интерес к Веничку. Клементина догадывалась, что бедный Веничек незаметно исчезнет из их жизни, как бывает иногда с друзьями.

– О’кей, нет нужды волноваться, потому что у нас большой запас времени на случай такой возможности, – промолвил Сэм, когда на мосту остановился транспорт и красными буквами вспыхнул неоновый знак: «ВПЕРЕДИ АВАРИЯ. ОЖИДАЙТЕ ЗАДЕРЖЕК».

Клементина глубоко вдыхала через нос и выдыхала через рот.

– Я в порядке, – сказала она. – Я не волнуюсь, я в порядке.

Сэм выставил вперед ладони, как при медитации:

– Мы – мастера дзен.

Клементина рассматривала четкие белые изгибы парусов Оперы на фоне голубого неба. К счастью, Опера – одно из тех мест, где ей предоставят отдельную комнату для подготовки, и ей не придется делить ее с другими виолончелистами или, хуже того, разговаривать с болтунами. Там полно гримерных, некоторые с видом на бухту. Процесс будет удобным и приятным. Прослушивание пройдет в изысканной атмосфере концертного зала.

Она вновь посмотрела на дорогу. Транспорт медленно полз вперед мимо двух автомобилей с разбитыми капотами. Там была уже полицейская машина и «скорая помощь» с открытой задней дверью. На бордюре сидел мужчина в костюме, опустив голову на руки.

– На днях Эрика кое-что сказала, и это меня зацепило, – заметила Клементина.

Она не собиралась этого говорить, но вдруг сказала, как будто подсознательно все-таки собиралась.

– И что же это? – осторожно спросил Сэм.

– Она сказала: «Я выбираю свой брак».

– Она выбирает брак. Что это значит? Это не имеет смысла. Выбирает брак в противовес чему?

– Думаю, в этом есть смысл, – возразила Клементина. – Это значит сделать брак приоритетным, поставить его во главу угла, как формулировку задания или типа того.

– Клементина Харт, неужели вы сейчас пользуетесь формальным корпоративным жаргоном?

– Успокойся. Просто я хочу воспользоваться этой возможностью и сказать…

Сэм фыркнул:

– Сейчас ты говоришь совсем как твоя мать во время одной из своих речей.

– Хочу воспользоваться этой возможностью и сказать, что я тоже выбираю свой брак.

– Гм… спасибо.

– Значит, если, к примеру, ты искренне хочешь третьего ребенка, – быстро заговорила Клементина, – то нам следует хотя бы это обсудить. Я не могу просто проигнорировать это или думать, что ты забудешь об этом, хотя именно это я и делаю. Знаю, что, когда недели две назад я спрашивала тебя об этом, ты сказал, что не хочешь еще одного ребенка, но это было, когда ты все еще… когда мы оба были все еще…

– Не в себе, – закончил за нее Сэм. – А ты хочешь еще одного ребенка?

– На самом деле нет. Но если ты действительно хочешь, нам надо поговорить об этом.

– Что? И тогда мы решим, хочу ли я ребенка больше, чем ты не хочешь?

– Именно. Думаю, именно это мы и сделаем.

– Я действительно хотел третьего ребенка. Но теперь… ну, прямо сейчас я об этом не думаю.

– Понимаю. Понимаю. Но однажды мы сможем… не забыть, конечно, но сможем простить. Сможем простить друг друга. Во всяком случае, я не знаю, зачем сегодня заговорила об этом. Непохоже, что мы даже…

Будем еще заниматься сексом. Спать в одной постели. Говорить друг другу «я люблю тебя».

– Наверное, мне просто захотелось вынести это на обсуждение, – сказала она.

– Считай, что вынесла, – откликнулся Сэм.

– Отлично.

– Знаешь, чего я сейчас искренне хочу?

– Чего?

– Чтобы ты получила эту работу.

– Правильно, – сказала Клементина.

– Мне не хочется, чтобы ты вышла на эту сцену, думая о младенцах. Хочу, чтобы ты думала о нужных вещах – интонации, высоте тона, темпе, – обо всех тех вещах, о которых тебе посоветовали бы думать твои бывшие бойфренды.

– Что ж, я постараюсь, – сказала Клементина. И тихо добавила: – Ты хороший человек, Сэмюэль.

– Знаю, что хороший. Ешь свой банан.

– Нет, – возразила Клементина.

– Ты говоришь, как твоя дочь.

– Которая?

– На самом деле обе.

Теперь транспорт ехал свободно.

В следующий момент Сэм откашлялся:

– Хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы сказать: я тоже выбираю наш брак.

– О да, и что это значит?

– Не имею понятия. Просто хотел прояснить свою позицию.

– Может быть, это значит, что ты больше не хочешь спать в кабинете? – предположила Клементина, устремив глаза на дорогу впереди.

– Может быть.

Клементина рассматривала его профиль.

– Ты хочешь вернуться?

– Я хочу вернуться, – ответил Сэм, посмотрев через плечо, чтобы перестроиться. – Из ада, в котором я был.

– Что ж… Разрешаю тебе подать заявление.

– Я могу пройти прослушивание. Знаю несколько клёвых приемов. – Он помолчал. – Можно надеть тебе повязку на глаза. Мы сделаем слепое прослушивание, чтобы исключить предвзятое отношение.

Она почувствовала, как душа ее наполняется бешеным счастьем. Всего-навсего глупый пошловатый флирт, но это их глупый флирт. Она уже знала, как все будет вечером – восхитительная близость и опьянение от того, что они едва не потеряли. Она не знала, насколько близко их семейная жизнь была от столкновения с айсбергом – достаточно близко, ведь на них упала ледяная тень, – но они его миновали.

– Да, я выбираю наш брак. – Сэм резко свернул направо. – И я также временно и незаконно выбираю эту автобусную полосу, потому что я полоумный придурок.

Клементина достала из сумки банан и очистила его.

– Ты купишь билет, – сказала она, откусывая большой кусок и дожидаясь, пока не подействуют эти естественные бета-блокаторы.

Вероятно, сезон для бананов был очень удачный, потому что она никогда не ела такого вкусного банана.

Глава 87

В половине четвертого ее наконец вызвали.

Она прошла по ковровой дорожке с виолончелью и смычком к одиноко стоящему стулу. Яркий, горячий, белый свет слепил глаза. За черной ширмой кашлянула какая-то женщина. Ей показалось, что это Энсли.

Клементина села и обняла виолончель. Кивнула пианисту. Он улыбнулся. Она наняла в аккомпаниаторы своего пианиста. Грант Мортон был пожилым мужчиной, который жил с взрослой дочерью, страдающей синдромом Дауна. Его жена умерла в прошлом году, на следующий день после своего пятидесятилетия. Несмотря на это, его лицо часто освещалось обаятельной улыбкой. Клементина радовалась, что он здесь, потому что хотела, чтобы ее прослушивание началось с этой обаятельной улыбки.

Настраивая инструмент, она чувствовала, как сильно бьется сердце, но контролировала ситуацию. Вздохнув, прикоснулась рукой к крошечному стикеру на воротничке блузки.

– Это тебе на удачу при прослушивании, – сказала ей Холли, когда они уезжали утром, и осторожно приклеила стикер с фиолетовой бабочкой на блузку мамы, а потом с важностью, как взрослая, поцеловала Клементину в щеку.

– Я тоже хочу удачу! – прокричала Руби, словно удача – лакомство, которое будет всем раздавать Клементина.

Руби повторяла все, что делала сестра, только у нее на стикере было желтое улыбающееся лицо, и ее поцелуй был очень влажным и пах арахисовым маслом. Клементина все еще ощущала на щеке его липкий отпечаток.

Сделав глубокий вдох, она посмотрела на ноты на пюпитре.

Все это было внутри ее. Бесконечные часы занятий ранним утром, прослушивание записей, десятки мелких технических находок.

Она увидела, как ее девчушки бегают под китайскими фонариками, как Вид смеется, откинув назад голову. Увидела лежащий на боку стул, сомкнутые руки Оливера на груди Руби, черную тень вертолета, разгневанное лицо матери. Увидела себя в шестнадцать лет, как она встает и уходит со сцены. Увидела парня в плохо сидящем смокинге, который смотрит, как она убирает в футляр виолончель, и говорит: «Спорю, ты жалеешь, что не выбрала флейту». Недоверчивое выражение на лице Эрики, когда впервые села напротив нее на игровой площадке.

Вспомнила слова Марианны: «Не просто играй для них, а исполняй».

Вспомнила, как Хью говорил: «Тебе надо найти равновесие. Как будто идешь по канату между техникой и музыкой».

И еще она вспомнила слова Энсли: «Да, но в какой-то момент тебе надо просто расслабиться».

Она подняла смычок. Она расслабилась.

Глава 88

Пэм и Мартин подъехали к опрятному маленькому коттеджу Эрики и Оливера.

– Холли, наверное, уже спит, – сказала Пэм мужу.

Было около девяти часов.

– Может быть, да, – сказал Мартин. – А может быть, нет.

– Наверное, здесь это и произошло.

Она с неприязнью указала на большой соседний дом. Все эти башенки, завитушки и шпили. Этот дом всегда казался ей аляповатым и показушным.

– Где и что произошло? – безучастно спросил Мартин.

Иногда Пэм могла бы поклясться, что у него наступает ранняя деменция.

– Где произошел несчастный случай. Они были у соседей. Очевидно, они их даже толком не знают.

– О-о, – произнес Мартин. Отвернувшись от дома, он отстегнул ремень безопасности. – Верно.

Они вышли из машины и двинулись по вымощенной плиткой дорожке с ровными краями.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она у Мартина.

– Что? Я? Хорошо.

– Просто хочу убедиться, что у тебя нет болей в груди и тому подобное, поскольку бывает, что люди нашего возраста внезапно падают замертво.

– У меня нет болей в груди. А у тебя есть боли в груди? Ты тоже человек нашего возраста.

– Я три раза в неделю играю в теннис, – чопорно произнесла Пэм.

– Меня больше беспокоит то, что наш зять может свалиться замертво от сердечного приступа. – Мартин засунул руки в карманы. – Он выглядит ужасно.

Он был прав. В больнице Сэм действительно выглядел ужасно. Казалось невозможным, что одно событие может оказать на человека столь сильное физическое воздействие. Они видели Сэма только накануне, когда он заехал к ним, чтобы помочь Мартину убрать их старую стиральную машину, и он был в прекрасной форме, рассказывал о прослушивании Клементины и о том, как он собирается помочь ей справиться с волнением, а сам радовался ее новой работе. Но сегодня вечером он выглядел как человек, которого спасли откуда-то, как те люди, которых показывают в новостях, – завернутые в одеяла, с покрасневшими глазами и мертвенно-бледными лицами. Разумеется, он был в страшном шоке.

– Ты очень грубо обошлась с Клементиной, – мягко пожурил Мартин Пэм, когда она нажала на кнопку дверного звонка и они услышали отдаленный звон.

– Ей надо было следить за Руби.

– Ради бога, это могло случиться со всяким.

Но не со мной, подумала Пэм.

– Они оба должны были следить, – сказал Мартин. – Они совершили ошибку и едва не заплатили ужасную цену. Люди совершают ошибки.

– Ну да, я понимаю.

Но в глазах Пэм это был промах Клементины. Вот почему она противилась этому жуткому грубому приступу ярости в отношении любимой дочери. Она знала, что гнев постепенно ослабнет и что ей, вероятно, будет очень стыдно за свои резкие слова в больнице, но пока она была очень, очень рассержена. Следить за ребенком – обязанность матери. Забудь про феминизм. Забудь все это. Пэм могла бы кричать с трибуны о равной оплате труда, однако каждая женщина знает, что нельзя требовать от мужчины, чтобы он, находясь на людях, следил за детьми. Научно доказано, что они не могут одновременно заниматься двумя делами!

Клементина всегда была готова чересчур полагаться на Сэма, но тот факт, что она музыкант, творческая личность, «художник», не дает ей права игнорировать свою ответственность как матери. На первом месте должны быть ее материнские обязанности.

Иногда у Клементины появлялось на лице то же рассеянное, мечтательное выражение, какое бывало за обеденным столом у отца Пэм, когда Пэм пыталась что-то ему сказать, а он где-то блуждал в своих мыслях. Пэм не было дела до того, что он мог стать чертовым Эрнстом Хемингуэем. Он посвящал все свое время сочинению романа, который никто никогда не прочитает, игнорируя детей, запираясь в кабинете, в то время как мог бы нормально жить. «Это могло бы стать шедевром», – повторяла Клементина, словно это было трагедией, словно дело было именно в этом. Но суть заключалась в том, что у Пэм не было отца, а она очень нуждалась в отце. Хотя бы время от времени.

Какой прок был бы Руби, если бы ее мама стала лучшей виолончелисткой в мире? Клементине надо было следить за ней. Прислушиваться. Ей следовало бы сосредоточиться на ребенке.

Разумеется, музыка Клементины не имеет никакого отношения к тому, что произошло сегодня. Она это знает.

Если Руби не доживет до утра, если ее здоровью нанесен какой-то долговременный вред, Пэм трудно будет справиться со своим гневом. Ей надо будет найти в себе силы забыть о нем и поддержать Клементину. Пэм положила ладонь себе на грудь. Руби стабильна, напомнила она себе. Это розовое личико с пухлыми щечками. Эти озорные, немного раскосые кошачьи глазки.

– Пэм? – проговорил Мартин.

– Что? – вскинулась она.

Он внимательно ее рассматривал.

– У тебя такой вид, будто тебе плохо с сердцем.

– Ну нет, большое спасибо, я прекрасно…

Распахнулась дверь, и на пороге появился Оливер, в тренировочных брюках и футболке.

– Здравствуй, Оливер.

До сих пор Пэм не видела его в повседневной одежде. Обычно он носил симпатичную клетчатую рубашку, заправленную в брюки. За много лет Пэм часто встречалась с ним по разным поводам, но так и не узнала его хорошо. Он всегда расхваливал фирменное блюдо Пэм, морковный торт с грецкими орехами. Похоже, он вбил себе в голову, что этот торт не содержит сахара, и это было заблуждение, но она не торопилась поправить его – он такой худой, немного сахара ему не повредит.

– Холли сейчас смотрит мультик. Конечно, мы с удовольствием оставили бы ее на ночь, – печально произнес Оливер.

– О-о, ей бы это понравилось, – сказала Пэм. – Но понимаешь, все мы боролись за нее, чтобы отвлечься от тревоги за Руби.

– Как я понимаю, вы стали героями дня. – Мартин протянул Оливеру руку.

Оливер подошел, чтобы ответить на рукопожатие.

– Не знаю насчет…

Но к удивлению Пэм, ее муж в последний момент передумал пожимать Оливеру руку и вместо этого неловко обнял, похлопывая по спине, вероятно, слишком сильно.

Пэм ласково погладила Оливера по плечу.

– Ты герой, – с чувством произнесла она. – Вы с Эрикой герои. Когда Руби привезут домой и она поправится, мы пригласим вас на особый ужин. Ужин, посвященный героям! Я приготовлю тот морковный торт, который тебе, я знаю, нравится.