Верные, безумные, виновные Мориарти Лиана

Глава 69

– Дзинь, дзинь, дзинь! – Пэм постучала ложкой по стакану для воды и поднялась из-за стола. – Прошу вашего внимания!

Клементина могла бы и догадаться. Будет произнесена речь. Разумеется. Ее мать всю жизнь произносила речи. Каждый день рождения, каждый праздник, каждое незначительное учебное, спортивное или музыкальное достижение сопровождалось речью.

– О господи, Пэм, ты собираешься петь для нас? – Сильвия повернулась на стуле, чтобы посмотреть на Пэм.

При этом она подмигнула Клементине.

Клементина укоризненно покачала головой. Она знала, что Сильвия была для Эрики ужасной матерью, что она много лет говорила и делала непростительные вещи, и все это в придачу к проблеме накопительства. Тем не менее Клементина всегда относилась к ней с предательской симпатией. Ей нравился бунтарский нрав Сильвии, ее нелепые замечания, бессвязные рассказы и язвительные, лукавые колкости. В противоположность ей собственная мать всегда казалась такой положительной и серьезной, подобно исполненной благих намерений супруге священника. Клементине особенно нравились наряды Сильвии. Она с одинаковой легкостью могла предстать в виде богемной интеллектуалки, русской княгини или бездомной бродяжки. К несчастью, для свадьбы Эрики она избрала образ бездомной бродяжки, чтобы доказать какую-то давно забытую, запутанную и бессмысленную идею.

В этот вечер Сильвия выглядела как дама, пришедшая на званый обед. Можно было представить, как она едет в свой шикарный особняк с мужем-банкиром.

– Надеюсь, вы позволите мне сказать несколько слов, – начала Пэм. – Сегодня здесь с нами два человека, которых можно назвать… – Она помолчала и судорожно вздохнула. – Скромными героями.

– Слушайте, слушайте! – слишком громко произнес отец Клементины.

Он пил больше обычного. Мать Эрики заставляла его нервничать. Как-то она сидела рядом с ним на школьном концерте и, обсуждая местные дела, положила свою руку очень близко к его… «вы знаете чему» (так описала это Пэм), отчего папа Клементины издал очень странный звук, напоминающий повизгивание.

– Да, вот они какие – тихие, непритязательные, невоспетые герои, но тем не менее герои, – продолжала Пэм.

– О-о!

Сильвия наклонила голову набок, как бы говоря: «Какая чушь!»

Эрика покрутила плечом, словно у нее свело шею. Оливер поправил очки и откашлялся. Оба, судя по всему, чувствовали себя очень неловко.

– Зачем ты пригласила мать Эрики? – спросила Клементина у Пэм перед ужином.

– Я подумала, Эрике это будет приятно, – смущенно ответила Пэм. – Мы давно не виделись с Сильвией, и в последнее время ее накопительство обострилось. Я подумала, это поможет.

– Но Эрика ненавидит свою мать.

– Это неправда, – возразила Пэм, но вид у нее был растерянный. – О господи, наверное, и правда не стоило ее приглашать, ты права. Эрике было бы лучше без нее. Пытаешься сделать что-то хорошее, верно? Но не всегда получается.

А сейчас Пэм оживленно оглядывала комнату.

– Им не нужны похвалы. Им не нужны медали. Возможно, им не нужна даже эта речь!

Она весело рассмеялась.

– Мне нужна медаль, – заявила Холли.

– Ш-ш-ш, Холли, – сказал Сэм, сидевший рядом с ней.

Он едва притронулся к еде.

– И все же некоторые вещи просто невозможно обойти молчанием, – продолжала Пэм.

– Но я очень хочу медаль! – потребовала Холли.

– Нет никакой медали, – зашипела Клементина.

– Ну а почему бабушка сказала, что есть?

– Она этого не говорила! – сказал Сэм.

Мать Эрики очаровательно рассмеялась.

– Долг нашей благодарности Эрике и Оливеру настолько велик, – промолвила Пэм, – что я не могу даже…

– Мартин, можно попросить тебя передать воду? – громким шепотом обратилась Сильвия к отцу Клементины.

Пэм замолчала и стала смотреть, как ее муж, привстав и избегая глядеть на Сильвию, неловко поставил кувшин с водой рядом с ней.

– Извини, Пэм, – сказала Сильвия. – Продолжай. Кстати, милые серьги.

Пэм смущенно дотронулась до уха. В ушах у нее были простые золотые гвоздики, которые она всегда носила.

– Спасибо, Сильвия. На чем я остановилась?

– Долг благодарности, – подсказала Сильвия, наливая себе стакан воды.

Оливер откинул голову назад и стал изучать потолок, словно для вдохновения или спасения души.

– Да, долг благодарности, – повторила Пэм.

Руби, до этого сидевшая на подушке на стуле рядом с Клементиной, вдруг с важным видом положила ложку и соскользнула на пол.

– Куда ты собралась? – прошептала Клементина.

Руби прижала ладонь к щеке:

– Хочу посидеть на коленях у дедушки.

– Это я хотела посидеть у дедушки, – обиделась Холли. – Я как раз собиралась пойти и сесть к дедушке на колени.

– Есть одна цитата, – сказала Пэм. (Всегда находилась какая-нибудь цитата.) Она широко раскинула руки, обратив ладони к потолку. Она любила сопровождать цитаты этим жестом политического деятеля. – «Друзья – это семья, которую мы выбираем для себя».

– Действительно, – заметила Сильвия. – Как верно.

– Не знаю точно, кто это сказал, – призналась Пэм. Ей нравилось называть автора цитаты. – Я хотела проверить.

– Не беспокойся, Пэм, всегда можно посмотреть позже, – сказал отец Клементины.

– Оливер может посмотреть прямо сейчас! – предложила Сильвия. – Оливер! Где твой сотовый? Он такой проворный. Пам-пам-пам – и готов ответ!

– Мама! – воззвала Эрика.

– Что такое?

– Друзья – это семья, которую мы выбираем для себя, – повторила Пэм. – И я так рада, что Клементина с Эрикой стали друзьями. – Взглянув на Клементину, она поспешно отвела глаза. – Эрика. Оливер. Ваши поразительные действия в тот день спасли жизнь нашей милой Руби. Очевидно, мы никогда не сможем отплатить вам сполна. Долг благодарности, который мы…

– Думаю, вы уже отдали долг благодарности, – сказала Сильвия. – Разве нет? Как бы то ни было, из того, что я слышала, так оно и есть…

– Сильвия! – сказал Оливер.

Сильвия бросила на Клементину игривый взгляд. Близко наклонившись к ней, она прошептала так, чтобы не услышали Оливер и Эрика:

– Ты с Оливером, а?

Клементина нахмурилась. Она не поняла намека.

– Вместе сделаете ребенка! – уточнила Сильвия.

Ее глаза злобно сверкнули. Клементина заметила, что Эрика стискивает зубы, как человек, которому приходится терпеть болезненную, но необходимую медицинскую процедуру.

– Эрика и Оливер! Мы вас любим. Мы благодарны вам. Мы вас приветствуем. – Пэм подняла свой бокал. – За Эрику и Оливера!

Гости суматошно потянулись к своим бокалам с вином или водой и тоже подняли их.

– Будьте здоровы! – прокричала Холли, пытаясь чокнуться своим стаканом с лимонадом с бокалом Клементины. – Будь здорова, мамочка!

– Да, будь здорова. Холли, осторожней! – предупредила Клементина.

Она видела, что Холли становится неуправляемой. Последнее время невозможно было сказать, что она сделает в следующий момент.

– Будь здоров, папочка! – сказала Холли.

Однако Сэм не замечал ее. Не опуская бокала с вином, он смотрел на Руби, сидящую на коленях у Мартина и шепчущую что-то Веничку.

– Я сказала: будь здоров, папа! – сердито проговорила Холли, встала на колени на свой стул и сильно стукнула своим стаканом по бокалу отца, отчего он разбился в руке у Сэма.

– Господи! – Сэм вскочил с места, словно в него выстрелили. Повернувшись к Холли, он заорал: – Это ужасно! Ты очень противная и плохая девочка!

Холли съежилась:

– Папочка, прости. Я нечаянно.

– Это было очень глупо! – прорычал он.

– Ладно, довольно, – сказала Клементина.

Сэм поднялся. На руке у него была кровь. Несколько мгновений слышен был лишь шелест дождя.

– Хочешь, чтобы я взглянула на ранку? – предложила Сильвия.

– Нет! – грубо ответил Сэм, слизывая языком кровь и тяжело дыша. – Мне нужно подышать.

Он вышел из комнаты. В последнее время Сэм только это и делал – выходил из комнаты.

– Ну что ж! – сказала Сильвия. – Маленькая драма придает остроты.

Оливер встал и принялся собирать осколки стекла.

– Иди, Холли, посиди у меня, – предложила Эрика, отодвигая стул и хлопая себя по коленям.

К удивлению Клементины, Холли соскользнула со своего стула и подбежала к ней.

– Холли, я же просила тебя быть осторожной, – сказала Клементина.

Она понимала, что упрекает Холли только потому, что хотела, чтобы та села на колени к ней, а не к Эрике. Это было ребячеством. Все ее эмоции стали какими-то мелкими и запутанными. Ей действительно следует отменить прослушивание. Ее чувства перестали развиваться, и она не сможет стать хорошим музыкантом. Она представила себе, как ее смычок скрежещет по струнам, словно она вдруг превратилась в новичка, – скрипучие неприятные ноты под стать ее скрипучим неприятным эмоциям.

– Хорошо. Ну что – чай, кофе? – спросила Пэм. – Эрика принесла к чаю очень вкусные шоколадные орешки. Как раз то, что нужно!

– Ну разве не умница? – вставила Сильвия.

– Я просто необыкновенная, – сказала Эрика.

Пэм занялась сложным процессом уточнения заказов гостей на чай и кофе, а Клементина собрала тарелки и отнесла на кухню. За ней следом пошел ее отец с Руби на руках; у девочки был тот спокойный, недосягаемый вид, какой всегда бывает у детей на руках высокого мужчины, – толстощекий маленький султан.

– С тобой все в порядке? – спросил ее отец.

– Нормально. Жалко Сэма. Думаю, он расстраивается из-за работы.

– Да, он, кажется, действительно переживает из-за новой работы, – согласился Мартин. Руби начала извиваться, и он опустил ее на пол. – Но я полагаю, не только это.

– Ну, он никак не может прийти в себя после… несчастного случая.

Она не знала, может ли называть это несчастным случаем – ведь тогда получается, что она не чувствует своей ответственности.

– Сэм винит себя за то, что не уследил за Руби, и, я знаю, винит также меня, – добавила Клементина.

Ей почему-то проще было искренне признаться отцу, который просто примет то, что она скажет, чем матери, которая будет напряженно и сочувственно слушать, пропуская все через себя.

– И наверное, я виню его. Но в то же время мы оба делаем вид, что совершенно не виним друг друга.

– Верно. Это и называется жить в браке. Всегда винишь другого в чем-то. – Он открыл кухонный шкаф и начал доставать кружки. – А что, если я достал не те? – Он повернулся к Клементине, повесив две кружки на кончики пальцев. – Но я считаю, происходит нечто большее. Он не прав. У него что-то не то с головой.

– Не эти, Мартин! – В кухню ворвалась Пэм. – Нам нужны красивые. – Взяв у него кружки, она быстро убрала их. – У кого что-то не то с головой?

– У Сэма, – сказала Клементина.

– Я уже давно об этом говорю, – отозвалась Пэм.

Глава 70

– Еще раз здравствуйте.

Тиффани подняла зонтик, чтобы посмотреть, кто говорит. Она шла через четырехугольный двор к магазину «Сейнт-Анастейша», чтобы купить Дакоте форму на следующий год.

Это снова была жена Эндрю. Ну конечно. По закону подлости Тиффани, входя в школу, будет каждый раз натыкаться на эту женщину и/или ее мужа и встречать их на каждом школьном мероприятии вплоть до выпуска Дакоты. В этом не будет ничего неудобного. Нет! Это будет чертовски здорово! Кара с Дакотой станут лучшими подругами. Вид и Тиффани пригласят их на барбекю. «Где вы познакомились, чуваки?» – с невинным видом спросит его милая жена, и муж схватится за грудь и замертво свалится с инфарктом. Правда, из соседней двери выскочит Оливер и оживит его.

– Вы Тиффани, верно? Я – Лайза, – сказала жена Эндрю, отводя назад свой потрепанный зонт. У нее под глазами были чуть заметные розовые мешки. Одна из металлических спиц зонта оторвалась и тыкала ей в лицо, как пика. – Вероятно, вы меня не помните. Я сидела рядом с вами на информационном собрании.

– Помню. Как поживаете? – спросила Тиффани.

– Не очень. Этот непрекращающийся дождь просто убивает. – Лайза окинула взглядом Тиффани. – Вот вы выглядите прекрасно. Принимаете какие-то волшебные добавки?

– Кофеин?

– Серьезно, на вас просто приятно смотреть.

Тиффани смущенно рассмеялась. Неужели Лайза собирается спросить: «Насколько мне известно, мой муж, бывало, платил большие деньги, только чтобы посмотреть на вас?»

– Вы тоже покупаете школьную форму для Кары?

Тиффани знала, что этот магазин, в котором торговали школьной формой «наши чудесные волонтеры», открыт как раз в это время всего на сорок пять минут, и «ни минутой больше», поэтому «кто пришел первым, тот лучше оделся».

Не странно ли, что она помнит имя дочери Лайзы? Подозрительно?

– На самом деле я уже купила ей форму, а сейчас хочу вернуть. На следующие пять лет мы переезжаем в Дубай, так что Кара не будет посещать «Сейнт-Анастейша».

– О-о, какая это…

Тиффани подыскивала подходящие слова для завершения фразы, помимо «чудесная новость», хотя, вопреки всякой логике, испытывала едва ли не разочарование. Лайза ей нравилась. «На вас приятно смотреть». И кто же это сказал? Как мило.

– И что вы думаете на этот счет? – спросила она.

– Стараюсь не принимать близко к сердцу. Когда дети были маленькими, мы уже были экспатриантами и все было нормально, но теперь, боюсь, у меня не хватит энергии проделать это снова. В Сиднее мы хорошо устроены, и это было как гром среди ясного неба. Это случилось в среду, фактически в день информационного собрания…

Мой муж узнает о какой-то чудесной, невероятной возможности, которую нельзя упустить, или… или это какая-то чушь собачья. – Она прикрыла рот рукой. – Наверное, нельзя говорить бранные слова на территории католической школы. – Она подняла глаза. – Богу это не понравится.

– Разве у вас нет права голоса в этом деле?

Лайза обреченно подняла руку:

– Некоторые сражения невозможно выиграть, и это одно из них. Думаю, в Дубае дожди нечасты, и это уже кое-что. – Она вдруг протянула Тиффани пакет, который держала в руке. – Вот. Возьмите. Купила это здесь. Наши девочки примерно одного размера. Не хочу канителиться с возвратом денег. Магазином заведует Роксана Силвермен. Она всегда спрашивает, не похудела ли я, а у нее это пассивно-агрессивный способ намекнуть, что мне следует похудеть.

Тиффани неохотно взяла пакет:

– Я верну вам деньги.

– Нет! – возразила Лайза. – Возьмите так. Я настаиваю. Очевидно, мы можем позволить себе потерять все эти невозвращаемые депозиты в оплату за обучение.

– Прошу вас! Прошу вас, позвольте мне заплатить…

Она поставила пакет у ног и стала доставать из сумки бумажник, продолжая держать в одной руке зонт.

– Мне пора идти, – сказала Лайза. – Удачи вам.

Повернувшись, она пошла прочь под раздувающимся от ветра зонтом.

– Что ж, спасибо вам! – прокричала Тиффани.

Лайза в ответ махнула зонтом и продолжала идти.

Тиффани смотрела, как она уходит. Прозвенел звонок, и из ближайшего здания донесся гомон девчачьих голосов, напоминающих крики чаек. Чаек с приятным выговором девочек из частной школы.

Она стала думать о муже Лайзы.

Муж Лайзы был вежливым мужчиной с тихим голосом. Он одобрял ее учебу в университете. Ему больше всего нравился ее наряд школьницы – форма в зеленую и белую клетку, очень похожая на ту, что лежала в целлофановой обертке в пакете, который она сейчас держала в руке, – ту самую, что носила бы его дочь, останься она в этой школе. Муж Лайзы пил «Бейлиз» с молоком. Девичий напиток; она, бывало, дразнила его из-за этого. Муж Лайзы, бывало, засунет ей под подвязку пухлую пачку долларов, вместо того чтобы заставлять работать за них или, хуже того, дразнить, словно доллары – собачьи галеты. А пошли они все…

Муж Лайзы несколько раз приглашал ее после работы в ресторан. Однажды он пришел на ее шоу днем, и после окончания работы они не смогли найти ни одного заведения, подходящего для ланча, поэтому он снял гостиничный номер, чтобы они просто смогли заказать еду и напитки в номер. Для Тиффани это было откровением – как можно при помощи денег решать любые проблемы. Когда что-то не ладится, достаточно взмахнуть кредитной картой, как волшебной палочкой. После обеда он вернулся на службу, и гостиничный номер в центре города остался ей на ночь. Она пригласила университетских подруг в гости. Ни одна не поверила, что она не спала с ним, но она не спала. Они просто поедали клубные сэндвичи и смотрели кино. Он был другом. Она была чем-то вроде его парикмахера, только не стригла ему волосы, а танцевала для него. Их отношения казались ей вполне нравственными.

Прошел, наверное, целый год после этого, и как-то после приватного шоу муж Лайзы спросил Тиффани своим вежливым сдержанным голосом, видела ли она фильм «Непристойное предложение». Тот, где играют Роберт Редфорд и Деми Мур? Тот, в котором Роберт Редфорд платит баснословную сумму, чтобы переспать с Деми Мур?

Тиффани видела этот фильм. Она поняла вопрос.

– Сто тысяч долларов, – не дожидаясь уточнений, сказала она.

Она установила планку достаточно низко, чтобы это было реально, но и высоко, так чтобы все это оставалось шуткой, вызовом, фантазией и не делало из нее проститутку.

«Возьмешь чеком?» – без раздумий спросил он. Это был чек какой-то холдинговой компании, и суммы оказалось достаточно для взноса за квартиру, которую она купила на аукционе, где познакомилась с Видом. Эта сумма заложила основу ее финансовой крепости.

Она всегда повторяла Виду, что никогда не спала ни с одним из клиентов – она была танцовщицей, а не проституткой, – и это по-прежнему казалось правдой. Происшедшее с Эндрю, богатым другом старше ее, было единичным случаем. Шутка. Вызов. Забавная идея. Если бы она познакомилась с ним в баре и он развеселил бы ее, она сделала бы это за две порции спиртного. Даже переспав с ним, она по-прежнему считала, что в их отношениях есть что-то целомудренное. У них был незатейливый секс в миссионерской позе с презервативом. С Видом они вели себя в постели более раскованно.

Она вспомнила об этом позже, пока они были в постели. Эндрю завел разговор о квартире с одной спальней, которая была у него в городе, говорил что-то о трастовом фонде, о выгоде при уплате налогов. До нее не сразу дошло, что он предлагает ей «благоприятную возможность», взаимовыгодное долговременное соглашение. Она вежливо отклонила предложение. Он попросил дать ему знать, если она передумает.

Примерно полгода спустя он пришел в клуб и ангажировал ее на приватное шоу. Сказал ей, что на год уезжает с семьей за границу. Вскоре после этого Тиффани защитила диплом, бросила танцы и получила первую работу на полный рабочий день.

При общении с Эндрю она никогда не думала о его жене. «А как же их жены?» – спросила Клементина в тот вечер в машине. «Жены сидят дома с детьми».

Тиффани ответила тогда, беспечно пожав плечами. Безликие жены средних лет никогда ее не волновали. Она не желала им зла. Она ничем не была им обязана. Возможно, они не обладали восхитительным телом, но у них были восхитительные кредитные карты.

Интрижка с Эндрю была ее единственной тайной от Вида. Ей не было стыдно, и она даже не считала, что это обязательно, но каждый раз за все эти годы, когда она готова была открыть рот и выдать свою тайну, инстинкт предупреждал ее: «Молчи, черт побери!» Даже такой свободный человек, как Вид, имеет свои границы, и она не собиралась выяснять, каковы они, переходя их.

Так что нет – она никогда не стыдилась того, что было у нее с Эндрю. Устыдилась только теперь, стоя под дождем с тяжелым пакетом, в котором лежала даром доставшаяся ей дорогая школьная форма, и глядя, как усталая, полноватая и разочарованная жена средних лет спешит под дождем к черному «порше». Возможно, неожиданный переезд в Дубай – это удивительное совпадение, а возможно, и нет.

Глава 71

Это случилось из-за дождя.

Если бы только дождь прекратился, Эрика не стояла бы здесь, в гостиной, в субботу утром, со стучащим в ушах пульсом, чувствуя себя арестованной. Правда, в роли полицейского выступал ее собственный муж.

На самом деле Оливер не походил на полицейского. У него был грустный и смущенный вид. Она подумала, что в детстве, находя спрятанные родителями по всему дому бутылки водки и джина, он носил на лице такое же выражение, пока не перестал верить их горячим обещаниям завязать с выпивкой. Они и сейчас по-прежнему дают сумасбродные обещания: «У нас будет сухой июль!», «Начинается трезвый ноябрь!».

Это случилось, когда она поехала обновлять свою лицензию. Она вернулась домой в хорошем настроении. Ей нравилось перед выходными завершать бумажные дела, которые ее мать в свое время часто игнорировала, – неоплаченные счета, уведомления об отключении, неподписанные бланки разрешений, утерянные в ворохе бумаг.

Оливер встретил ее у двери:

– У нас протечка. Крыша протекла. В кладовой.

У них была небольшая кладовка, где они держали чемоданы, туристское снаряжение и лыжи.

– Ну это же не конец света, правда? – спросила она, но сердце у нее учащенно забилось от какого-то предчувствия.

Верный себе, Оливер сразу взялся за дело и принялся переносить вещи в коридор. И наткнулся на тот старый запертый чемодан, прикрытый одеялом. Чемодан был чем-то забит, и Оливер не представлял, что там может быть. Он моментально нашел единственный немаркированный ключ в ящике, где они держали ключи.

Понятно. Будь она истинной дочерью своей матери, он ни за что не нашел бы ключ.

– Значит, я отпер его, – сказал он, осторожно взяв ее за руку, и отвел в столовую.

Там ровными рядами было разложено содержимое чемодана, словно следователь выложил вещественные доказательства с места преступления. Вещдок один. Вещдок два.

– Это просто глупая привычка, – смущенно проговорила Эрика. К своему ужасу, она ощутила, как на ее лице появляется выражение, как у матери – трусливое, вороватое. – Если ты вдруг подумал, это не накопительство.

– Сначала мне показалось, что это случайное барахло. Но потом я узнал кроссовку Руби. – Подняв кроссовку, он ударил ею по ладони, и вспыхнули цветные огоньки. – И вспомнил, как Клементина с Сэмом говорили, что потеряли одну из ее светящихся кроссовок. Это вещь Руби, да?

Эрика кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

– А это браслет. – Он поднял цепочку. – Браслет Клементины, да? Тот самый, что ты купила ей в Греции.

– Да. – Эрика почувствовала, как по шее поднимается горячая зудящая волна, как при аллергической реакции. – Он ей не понравился. Я точно знаю, что не понравился.

– Здесь все принадлежит Клементине, да?

Он взял ножницы. Это были ножницы с перламутровыми ручками, принадлежавшие бабушке Клементины. Эрика даже не помнила, когда взяла их.

Она прижала палец к футболке Холли с длинными рукавами и земляничиной спереди. Рядом лежала большая сумка с изображением скрипичного ключа – ее подарил Клементине на двадцатилетие ее первый бойфренд, валторнист.

– Зачем все это? – спросил Оливер. – Можешь объяснить – зачем?

– Просто привычка, – ответила Эрика, не находя слов для объяснения. – Что-то вроде… гм… компульсивного побуждения. Здесь нет никаких ценных вещей.

Компульсивное побуждение: одно из этих веских внушительных слов из области психологии, мило маскирующих правду. Да она просто Безумный Шляпник.

Она почесала шею.

– Не заставляй меня это выбрасывать, – сказала вдруг она.

– Выбрасывать? – переспросил Оливер. – Шутишь? Ты должна все это вернуть назад! Надо сказать ей, будто ты… что? Воруешь ее вещи? Дело в этом? Ты страдаешь клептоманией? Господи, Эрика, неужели ты крадешь из магазинов?

– Конечно нет!

Она никогда не стала бы заниматься чем-то незаконным.

– Клементина, наверное, думает, что сходит с ума.

– Ну, ей действительно следует быть более аккуратной и организованной… – начала Эрика, но по какой-то причине это вывело Оливера из состояния неустойчивого равновесия.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? Ей нужна подруга, которая не крадет ее вещи!

Он действительно закричал. Прежде он никогда на нее не кричал. Он всегда был на ее стороне.

Она, разумеется, понимала, что содеянное ею, пожалуй, не совсем нормально. Это была странная, неприятная привычка, как обгрызание ногтей и ковыряние в носу, и она понимала, что нужно держать себя в руках, но какая-то ее часть допускала, что Оливер поймет или, по крайней мере, примет это, как он принимал все в ней. Он видел дом ее матери и все же любил ее. Он никогда не критиковал ее, как это делают по мелочам некоторые мужья. «Эта женщина не в состоянии закрыть дверцу шкафа», – мог сказать Сэм о Клементине. Оливер с его преданностью никогда не говорил об Эрике подобные вещи на публике, но сейчас он был не просто раздражен, а по-настоящему потрясен.

Глаза Эрики наполнились слезами, и все в комнате расплылось. Он собирается бросить ее. Она пыталась спрятать свое помешательство в одном маленьком чемодане, но в глубине души подозревала, что однажды он бросит ее, и сейчас вид этих бесполезных предметов подтверждал ее подозрение – она такая же, как ее мать.

Она испытала приступ ярости, почему-то направленный на Клементину.

– Угу, знаешь, она не такая уж хорошая. Клементина не такая уж безупречная, – дрожащим голосом по-детски обиженно произнесла Эрика, не в силах сдержать поток слов. – Послушал бы ты, что она говорила Сэму на барбекю! Когда я поднялась наверх и случайно услышала! Она говорила о том, что «испытывает отвращение» от одной мысли стать для нас донором яйцеклеток. Вот какое слово она произнесла. «Отвращение».

Оливер не смотрел на нее. Взяв со стола ложку для мороженого, он стал вертеть ее в руках. На ручке у нее был северный медведь. Эрика положила ложку к себе в сумку однажды в жаркий летний день, после того как они съели мороженое на лужайке у Клементины. В тот день Клементина участвовала в исполнении «Симфонии под звездами». Как раз перед тем Эрике позвонили по поводу очередной неудачной попытки ЭКО, но ЭКО было здесь ни при чем. Первый предмет своей коллекции – ожерелье из ракушек, привезенное Клементиной с Фиджи, – Эрика взяла, когда ей было всего тринадцать. Где оно? Да вот же. Эрике очень захотелось потрогать эти шероховатые ракушки с неровными краями.

– Почему ты мне не сказала? – спросил он.

– Об этом? Потому что знаю, это странно и нехорошо и…

– Нет. Почему не сказала мне, что подслушала тогда Клементину?

– Не знаю. – Она помолчала. – Наверное, мне было неловко… Не хотела, чтобы ты знал, как ко мне относится лучшая подруга.

Оливер положил ложку для мороженого. Рот его едва заметно смягчился, но этого было достаточно, чтобы Эрика с облегчением перевела дух. Выдвинув стул, она села и посмотрела на него снизу вверх, изучая еле заметную щетину на подбородке. Она вспомнила, как несколько лет назад они впервые уселись вместе, чтобы составить график соревнований по сквошу. Он, чисто выбритый ботан в очках и рубашке в полоску, хмурился над электронной таблицей, принимая все слишком серьезно, как и она, намереваясь все сделать правильно и честно. Она рассматривала тогда твердую линию его челюсти и вдруг подумала, что он похож на Кларка Кента, а может быть, он на самом деле Супермен.

Оливер сел за стол напротив нее, снял очки и потер глаза.

– Эрика, это я – твоя лучшая подруга, – грустно произнес он. – Неужели не знаешь?

Глава 72

– Жаль, что на ужине у мамы и папы на днях не все прошло гладко, – сказала Клементина, протягивая Эрике чашку кофе.

Они сидели в гостиной Клементины с их оригинальным (но не действующим) камином, круглыми окнами с цветными стеклами и широкими досками пола. Впервые увидев с Сэмом эту комнату, они обменялись взволнованными довольными взглядами за спиной агента по недвижимости. Эта комната имела свой характер, вполне подходящий для них. Другими словами, она была противоположностью «современному, стерильному и бездушному» жилищу, которое выбрали для себя Эрика с Оливером. Клементина начинала подозревать, что ее индивидуальность в целом придумана, что это не более чем отклик на индивидуальность Эрики. Ты вот такая, и поэтому я этакая!

Но сейчас гостиная казалась безвкусной, темной и очень сырой. Она принюхалась:

– Чувствуешь сырость? У нас повсюду появилась плесень. Отвратительно. Если дожди вскоре не прекратятся, не знаю, что мы будем делать.

Эрика взяла чашку с кофе обеими руками, словно хотела согреться.

– Тебе холодно? – Клементина привстала. – Я могла бы…

– Все нормально, – кратко отозвалась Эрика.

Клементина откинулась на стуле:

– Помнишь, когда мы покупали этот дом, в его описании говорилось о проблеме с повышением влажности, а ты сказала, что надо подумать дважды, прежде чем покупать, но я сказала: кого волнует эта влажность? Что ж, ты была права. Это действительно серьезно. Нужно что-то предпринять. Я слышала одно мнение…