Верные, безумные, виновные Мориарти Лиана
– Мне жаль. Я провожу беседу под названием «Один обыкновенный день».
Ради всего святого.
Она чувствовала ужасное утомление. Есть ли во всем этом какой-то смысл? Помогает ли она кому-то или просто занимается этим, чтобы почувствовать себя лучше, искупить свою вину, отдать долги, выровнять чаши весов добра и зла?
Идея о лекциях в общине возникла потому, что она пыталась оправдаться в глазах матери. Через несколько дней после возвращения Руби из больницы Клементина пила с матерью чай и сказала (в ушах у нее до сих пор звучал ее тихий смущенный голос), что испытывает потребность сделать что-то, что помогло бы людям осознать, насколько легко могут случиться подобные происшествия, и не повторять ее ошибок. Она чувствовала, что должна «рассказать свою историю».
Она имела в виду, что должна написать один из этих трогательных постов в «Фейсбуке», «хочу поделиться». Возможно, она не собралась бы сделать даже это.
Но ее мать была в восторге. «Какая замечательная идея!» Клементина может проводить беседы в группах общины, группах матерей, ассоциациях – там всегда не хватает приглашенных лекторов. Она может «сотрудничать» с провайдером курсов первой помощи типа станции скорой помощи Святого Иоанна, в конце лекции раздавать брошюры, может быть, предлагать скидку на обучение. Пэм все устроит. У нее есть все контакты. У нее широкий круг друзей, входящих в общинные группы попечения по всему Сиднею. Они всегда отчаянно нуждаются в приглашенных лекторах. Она станет агентом Клементины. «Это может спасти чью-то жизнь!» – говорила Пэт с хорошо знакомым евангелическим блеском в глазах. О господи, подумала Клементина. Но было слишком поздно. Как сказал бы ее отец: «Поезд Пэт тронулся. Теперь его ничто не остановит».
Она действительно чувствовала, что это надо сделать. Просто трудно было втиснуть эти лекции в суматошную жизнь, когда ей приходилось ездить по всему Сиднею, чтобы прочитать лекции в перерывах между репетициями, уроками, заездами за детьми в школу и концертами.
И потом был тот факт, что й предстояло заново пережить наихудший, самый постыдный день своей жизни.
– Эта история начинается с барбекю, – говорила она сегодня членам Ассоциации пенсионеров округа Хилз. И пока она говорила, они ели за обедом ягнятину под соусом с жареным картофелем. – Обычное соседское барбекю на обычной лужайке за домом.
Нужно сделать из этого рассказ, сказала ей мать. Рассказ имеет силу воздействия.
– Мы вас не слышим! – прокричал кто-то из задней части зала. – Вы ее слышите? Я не слышу ни единого слова.
Клементина ближе наклонилась к микрофону.
Она услышала, как кто-то сидящий вблизи от кафедры сказал:
– Мы думали, сегодня к нам придет виолончелистка.
По ее спине стекали ручейки пота.
Она продолжала говорить. Она рассказывала свою историю под скрежет ножей и вилок по тарелкам. Она оперировала фактами и цифрами. Ребенок может погрузиться под воду за десять секунд, потерять сознание через две минуты, а через четыре-шесть минут может наступить повреждение мозга. Девять из десяти детей, погибших в воде, находились под присмотром взрослых. Ребенок может захлебнуться всего в пяти сантиметрах воды. Она говорила о важности обучения основам первой помощи, о том, что ежегодно тридцать тысяч австралийцев умирают от остановки сердца, потому что рядом не оказалось никого умеющего делать искусственное дыхание и закрытый массаж сердца. Она говорила о прекрасной работе, выполняемой «Кэрфлайт», и о том, что они всегда благодарны за пожертвования.
Когда она закончила, президент ассоциации подарила ей коробку шоколадных конфет, попросив слушателей поаплодировать их очень интересному приглашенному лектору. Очень познавательно, и, слава богу, ее дочь полностью выздоровела, и, может быть, в следующий раз Клементина сыграет им на виолончели!
Позже, когда она со вспотевшей спиной шла к двери, к ней подошел какой-то мужчина, на ходу вытирая губы салфеткой. Она сжалась. Иногда люди не могли удержаться, чтобы не подойти к ней после лекции и не пожурить ее, говоря, что ни в коем случае нельзя было спускать с ребенка глаз.
Но, едва увидев лицо этого человека, она поняла, что он не из таких. Он был другого сорта. В его облике чувствовалась спокойная властность человека, бывшего когда-то большим начальником, но тоскливое выражение глаз говорило об ужасной перенесенной потере.
У него была своя история, которой он хотел поделиться. Она должна его выслушать. Это ее настоящее искупление.
Вероятно, он заплачет. Женщины не плачут. Пожилые женщины бывают суровыми, а вот мужчины с возрастом, похоже, делаются мягче, эмоции захватывают их врасплох, словно со временем изнашивается некий защитный барьер.
Она взяла себя в руки.
– На этой неделе моему внуку исполнилось бы тридцать два, – сказал он.
– А-а, – откликнулась Клементина.
Она ждала рассказа. Всегда существовала цепь событий, требующих объяснений, – если бы этого не случилось, если бы то случилось. В его истории все началось со сломанного телефона. Телефон дочери на первом этаже не работал, и она побежала наверх, чтобы ответить на звонок, и в этот момент в дверь постучал сосед и разговорился с его зятем, и в это самое время мальчик вышел из дому. Он подтащил стул к загородке у бассейна. В бассейне плавал теннисный мяч. Мальчуган пытался достать мяч. Он любил играть в крикет, и у него хорошо получалось. Он был ужасный непоседа, не мог усидеть на месте. Боевой. Никто не подумал бы, что у него хватит сил подтащить стул.
– Мне очень жаль, – сказала Клементина.
– Ну, я просто хотел сказать вам, что вы делаете хорошее дело. – Слава богу, мужчина не плакал. – Заставить людей задуматься. Это хорошо. Когда случается что-то в этом роде, многие семьи не могут с этим справиться. Брак моей дочери распался. Жена сильно изменилась. Понимаете, это она тогда звонила. Так и не смогла простить себе, что позвонила в тот момент. Конечно, это не ее вина и не вина соседа, просто невезение, стечение обстоятельств – и вот вам! Иногда происходят несчастные случаи. Как бы то ни было, вы сегодня хорошо потрудились. Очень хорошо говорили.
– Спасибо.
– Вы точно не хотите остаться с нами на десерт? Здесь делают очень вкусный торт с взбитыми сливками и фруктами.
– Очень любезно с вашей стороны. Но мне пора.
– Нет проблем, идите. Не сомневаюсь, вы очень заняты. – Мужчина похлопал ее по руке.
Вздохнув с облегчением, она направилась к двери.
– Том, – неожиданно вымолвил он.
Она в напряжении обернулась. Вот оно!
Глаза старика наполнились слезами.
– Имя нашего мальчугана. Если вам интересно. Его звали Том.
Всю дорогу домой она плакала: из-за мальчика, из-за бабушки, позвонившей по телефону, из-за деда, рассказавшего эту историю, из-за родителей, потому что их брак не сохранился. И потому, что похоже было, брак Клементины тоже не сохранится.
Глава 67
Был ранний вечер четверга. Тиффани вошла в гостиную и увидела Дакоту, сидевшую скрестив ноги на диванчике у окна. Девочка читала книгу, освещенную маленьким кругом света от лампы. На ноги ее было накинуто пушистое голубое одеяло, а по оконному стеклу за спиной ползли дождевые капли. У нее на коленях свернулся клубком Барни. Читая, Дакота рассеянно гладила его ухо.
Тиффани вовремя остановила себя, едва не воскликнув: «Ты читаешь!», а вместо этого сказала:
– Ты здесь!
Дакота вопросительно взглянула на нее.
– Я не знала, где ты, – пояснила Тиффани.
– Я здесь, – откликнулась Дакота, возвращаясь взглядом к книге.
– Да. – Тиффани отступила назад. – Ты определенно здесь.
Она нашла Вида за кухонным столом с ноутбуком. Он смотрел мастер-класс приготовления идеального жидкого взбитого теста для темпуры. Вчерашний ужин привел его в состояние эйфории.
– Она снова читает, – указывая через плечо, прошептала Тиффани.
Вид рассеянно поднял большие пальцы, не отрывая глаз от экрана.
– Надо жарить по звуку, не по виду, – сказал он. – Любопытно, а?
Для наглядности он приложил ладонь к уху.
Тиффани села рядом с ним и стала смотреть на экран, где шеф-повар демонстрировал, как надо «осторожно растянуть» креветку.
– Хорошо, что вчера мы зашли к ним, – сказала она.
Вид пожал плечами:
– Они странно себя вели. Ничего не говорили. Молчали.
– Это потому, что ты не дал им сказать ни слова.
Когда Вид волновался, он говорил. Накануне вечером он, похоже, все десять минут их странного короткого визита не мог перевести дух.
Вели себя нормально только три девочки. Холли и Руби страшно обрадовались Дакоте и потащили ее посмотреть спальни, игрушки и все прочее в доме.
– Это наш холодильник, – говорила Холли. – А это телевизор. А это мамина виолончель. Не трогай ее! Ее нельзя трогать ни при каких об-слонятельствах.
Между тем четверо взрослых в смущении стояли в гостиной. Сэм избегал смотреть на Тиффани, словно это было запрещено. Он был какой-то напряженный.
– Они даже не предложили нам выпить! – сказал Вид.
Для него это было непостижимо. Он предлагал бы выпивку даже во время землетрясения.
– Ну что ж… – отозвалась Тиффани. – Они ведь нас не приглашали.
– Гм… – хмыкнул Вид. – Малышка выглядит хорошо. Вполне здоровый вид. Розовые щечки. Мы все должны радоваться. Праздновать.
– Думаю, они винят себя.
– Но с ней все хорошо, она великолепна, она прекрасна! – с чувством произнес Вид. – Благодаря Эрике и Оливеру. Все хорошо. Никаких унылых лиц! А теперь – ш-ш-ш, я пытаюсь сосредоточиться на моей темпуре.
– Ты же сам болтаешь.
Вставая, она щелкнула его пальцем по шее. В ответ он хлопнул ее по заду. Она подошла к раковине налить себе стакан воды и остановилась посмотреть, как Дакота читает. Она была очень довольна собой, словно сделала трудное дело. Визит к Клементине и Сэму был просто необходим. Несмотря на некоторую неловкость ситуации, поступок для семьи был очень правильным.
Накануне вечером, когда они стояли в прихожей, собираясь уходить, и Вид все говорил о полах из камедного дерева, Клементина отвела Дакоту в сторону, зажала ее руку между своими ладонями и сказала:
– Твоя мама говорила мне, ты очень переживаешь из-за того, что случилось в вашем доме с Руби. Дакота, пожалуйста, больше ни минуты, ни секунды не переживай по этому поводу. Отвечаю за это только я.
Тиффани ожидала тогда, что Дакота ничего не ответит, просто хмуро кивнет, но, к ее удивлению, Дакота четко проговорила, правда, не поднимая глаз от своей зажатой в ладонях Клементины руки:
– Я должна была сказать вам, что пойду в дом почитать.
– Но я знала, что ты пошла в дом. Знала, в какой момент ты ушла, мне сказала об этом твоя мама, так что это не имеет никакого отношения… ни к чему! Когда ты вырастешь, то, возможно, будешь работать няней и будешь очень ответственной, просто замечательной – не сомневаюсь, – но в тот день ты не отвечала за моих девочек. Поэтому ты должна пообещать мне, что не станешь больше волноваться из-за этого, потому что… – Голос Клементины на миг дрогнул. – Потому что я просто не вынесу, если ты тоже будешь расстраиваться из-за того дня. Честно, не вынесу.
Тиффани заметила, как напряглась Дакота, испугавшись откровенных взрослых эмоций в голосе Клементины. Клементина выпустила ее руку, и в тот момент стало почти зримо видно, что Дакота приняла решение – решение отказаться от ответственности и вновь стать ребенком.
И вот она вернулась к чтению.
Перед этим Дакота призналась Тиффани, что отказалась от чтения в качестве наказания себе, поскольку это было самое ее любимое занятие. «Ты собиралась навсегда отказаться от чтения?» – спросила тогда Тиффани, и Дакота пожала плечами. Она также призналась, что уничтожила «Голодные игры», потому что читала именно эту книгу, когда Руби чуть не утонула. Тиффани собиралась сказать ей, что не стоит портить свои вещи – книги стоят денег, деньги не растут на деревьях и так далее, – но вместо этого сказала: «Я куплю тебе другую книгу», и в ответ Дакота тихо промолвила: «О, хорошо», а потом добавила: «Спасибо, мама, это будет здорово, потому что книга потрясающая».
И вот теперь Тиффани смотрит, как дочь, погрузившись в свой мир, переворачивает страницы. За все эти недели не сказать ни единого слова о своих переживаниях, о терзающем ее чувстве вины. Господи, надо неустанно следить за этим ребенком. Дакота похожа на сестру Тиффани Луизу, которая «принимает все близко к сердцу», как говорила их мать, а Тиффани, по-видимому, на многое наплевать.
Раздался звонок входной двери.
– Я открою, – сказала Тиффани.
Но это было лишнее: судя по всему, ни Вид, ни Дакота не собирались вставать.
У нее возникло ощущение дежавю. Дакота лежит на диванчике у окна. Раздается звонок входной двери. Утро барбекю.
– Привет всем, я…
Мужчина замер на пороге. Сверху вниз окинул взглядом Тиффани. На ней были штаны для йоги и старая футболка, но мужчина смотрел так, словно она была одета в школьное платьице клубных времен. Отставив бедро, Тиффани ждала эффекта (по правде сказать, ей это нравилось, она была в настроении).
Его взгляд вернулся к ее лицу.
«Это будет стоить десять баксов, приятель».
– Здравствуйте, – откашлявшись, проговорил мужчина.
Ему было около тридцати, очень светлые волосы, и он залился румянцем. Это было восхитительно. «Ладно, для тебя бесплатно».
– Привет, – с хрипотцой произнесла Тиффани, посмотрев ему в глаза, чтобы узнать, может ли она заставить его покраснеть еще больше.
Да, похоже, может. Бедняга стал теперь малинового цвета.
– Я – Стив. – Он протянул ей руку. – Стив Лант. – Он говорил с изысканным акцентом. Один из тех четко произносящих слова голосов, который хочется передразнивать. – Рядом с вами жил мой дядя, то есть двоюродный дедушка, Гарри Лант.
– О-о, понятно. – Пожимая ему руку, Тиффани выпрямилась. Черт! – Здравствуйте. Я – Тиффани. Очень сочувствуем по поводу вашего дяди.
– Что ж, спасибо, но я встречался с ним только один раз, в детстве. И, честно говоря, он тогда напугал меня до смерти.
– Не знала, что у него есть родные.
– Мы все из Аделаиды, – сказал Стив. Теперь цвет его лица пришел в норму. – И я уверен, вы в курсе, что Гарри не отличался общительностью.
– Ну… – промычала Тиффани.
– Мы были единственными родственниками Гарри, и моя мать делала все, что в ее силах, но мы лишь изредка получали от него открытки на Рождество. Бедной маме приходилось иногда выносить от него оскорбления, когда она бывала здесь.
– Всем нам, соседям, страшно неловко, что только по прошествии нескольких недель мы узнали, что…
Тиффани умолкла.
– Как я понимаю, это вы обнаружили тело, – сказал Стив. – Должно быть, это было ужасно.
– Да. Ужасно. – Она вспомнила, как ее вырвало в цветочный горшок из песчаника. Что стало с тем горшком? Теперь это собственность этого бедняги. – Я переживаю, что мы недостаточно присматривали за ним.
– Сомневаюсь, что ему понравилось бы, если бы кто-то за ним присматривал. Если вам от этого станет лучше, он говорил моей матери, что вы симпатичные.
– Он говорил, что мы симпатичные? – с изумлением промолвила Тиффани.
Стив улыбнулся:
– Ну, его точные слова были «довольно симпатичные». Как бы то ни было, я лишь хотел вам сказать, что, прежде чем выставить его дом на продажу, мы займемся небольшим ремонтом. Надеюсь, это не слишком вам помешает.
– Спасибо. – Тиффани мысленно прикинула приблизительную стоимость дома Гарри. Может быть, ей предложить цену? – Уверена, все будет нормально. Мы ранние пташки.
– Отлично. Ну, приятно было познакомиться. Вернемся к этому позже.
Тиффани закрыла дверь. Ей вдруг припомнилась жалкая согнутая спина Гарри, когда он, шаркая ногами, шел через лужайку к своему дому. И еще она вспомнила ярость в его глазах, когда он прокричал ей: «Вы что – дура?»
Любопытно, что гнев и страх настолько похожи.
Глава 68
– Похоже, мама не собирается отказываться от визита, – сказала Эрика.
Весь день Эрика ждала звонка от матери, объясняющего, что у той разболелась голова, или «нет настроения», или слишком дождливо, или, возмущенно, что «она немного занялась домашними делами», поэтому не сможет поехать с ними к родителям Клементины на ужин.
Но звонка так и не последовало. Через минуту они заедут к Сильвии и узнают, какую роль она выбрала для себя на этот вечер.
Часто Сильвия при встрече с родителями Клементины представлялась мечтательной богемной персоной, своего рода творческой личностью, а они якобы скучная сельская пара, иногда помогающая дочери, когда та занимается своей музыкой. Другой популярный вариант – пресытившаяся пьющая сексапилка (в подражание Элизабет Тейлор), с той разницей, что Сильвия не пила, а просто с небрежным изяществом держала стакан воды, воображая, что это мартини, и разговаривала низким хриплым голосом. Независимо от выбранного образа важно было дать понять, что она особенная и отличается от прочих, и поэтому нет смысла винить себя или испытывать чрезмерную благодарность за то, что в детстве Эрика много времени проводила в доме Клементины.
– Ну и ладно, – промолвил Оливер. – Родители Клементины умеют обращаться с Сильвией.
Он был в прекрасном настроении. Клементина уже заполнила все предварительные документы, сдала анализ крови и записалась на прием к консультанту в клинике ЭКО. Дело двигалось. Когда сегодня вечером Клементина будет передавать ему что-то за столом, он будет изучать строение ее костей, воображая себе, как его сверхэффективная сперма (тесты показали идеальную подвижность) кружится по чашке Петри вместе с ее яйцеклетками.
Телефон Эрики просигналил, как только Оливер свернул на улицу, где жила ее мать, и она обрадовалась. Мать просила сообщить, когда они подъедут.
Эрика написала:
Прямо сейчас подъедем.
Мать написала в ответ:
Отлично!! Целую.
Боже правый. Два восклицательных знака и поцелуй. Что бы это значило?
– Похоже, соседи уже вывесили свое объявление: «Продается», – паркуя машину, сказал Оливер. – Ух ты! – воскликнул он. – Она превзошла себя.
– Я же тебе говорила.
Лужайка перед домом матери выглядела так же, как во время предыдущего визита. Или, может быть, хуже? Ей было не вспомнить.
– Думаю, надо вызвать профессионалов, – оглядывая двор, промолвил Оливер. – Отвезти ее куда-нибудь и сделать все в ее отсутствие.
– Она больше не поддастся на это.
Однажды она увезла мать на выходные и вызвала уборщиков. Мать вернулась в красивый до неузнаваемости дом. Когда они приехали назад, мать отвесила Эрике оплеуху и полгода не разговаривала с ней из-за ее «предательства». Эрика понимала, что предает ее. Все выходные она чувствовала себя иудой.
– Мы что-нибудь придумаем. Вот она. Она выглядит… Боже, она выглядит прекрасно.
Выскочив из машины под дождь, он открыл для Сильвии заднюю дверь. У нее в руке был большой белый зонт с деревянной ручкой. Одета она была в нарядный кремовый костюм, какой могла бы надеть Джейн Фонда на вручение награды за достижения в киноискусстве. Волосы пышные и блестящие, вероятно после парикмахерской. Когда она садилась в машину, Эрика почувствовала аромат духов – никаких запахов сырости, плесени или гниения.
Эта была хитрость. Совершенная хитрость. Сегодня им не придется притворяться, будто существовала какая-то причина, по которой родители Клементины фактически удочерили Эрику. Сегодня они будут притворяться, что этого вовсе не произошло, и, конечно, все они согласятся с этим и позволят ей выйти сухой из воды. Все они будут держаться так, словно Сильвия жила в доме, гармонирующим с ее новым красивым нарядом.
– Здравствуй, дорогая, – затаив дыхание, произнесла Сильвия ласковым голосом любящей матери.
– Хорошо выглядишь.
– Правда? Спасибо, – откликнулась ее мать. – Я заранее позвонила Пэм и предложила принести что-нибудь, но она отказалась. Она сказала что-то очень таинственное на тот счет, что этот вечер устраивается в честь тебя и Оливера, хотя и знает, что вы оба не любите об этом говорить, но, очевидно, она перед вами в вечном долгу. Я подумала: боже правый, неужели старая добрая Пэм немного свихнулась?
Оливер откашлялся и удрученно улыбнулся Эрике.
Естественно, Эрика ни слова не сказала матери о происшествии на барбекю. Можно было счесть эту историю простой, но кто знал, как она отреагирует?
– Мы были на барбекю у соседей, и Руби упала в фонтан, – сказала Эрика. – Мы с Оливером вроде как… спасли ее. Пришлось делать искусственное дыхание и массаж сердца. С ней все хорошо.
С заднего сиденья не отвечали.
– Руби – это младшая, да? – своим обычным голосом спросила наконец мать Эрики. – Сколько ей? Два?
– Да, – ответил Оливер.
– Что произошло? Никто не видел, как она туда свалилась? Где была ее мать? Что делала Клементина?
– Никто не видел, как она свалилась, – сказала Эрика. – Это был один из этих несчастных случаев.
– Значит… она не дышала, когда ее вытащили?
– Нет, – ответила Эрика.
Она видела, как напряглись руки Оливера на руле.
– Вы работали вместе?
– Оливер сжимал грудную клетку, а я делала искусственное дыхание.
– Сколько прошло времени, пока она не очнулась?
– Казалось, целая жизнь.
– Не сомневаюсь, – тихо проговорила Сильвия. – Не сомневаюсь.
Наклонившись вперед, она похлопала каждого по плечу:
– Отлично. Я очень горжусь вами обоими. Очень горжусь.
Ни Эрика, ни Оливер ничего не сказали в ответ, но Эрика почувствовала, что салон машины заполняется их общим счастьем. Когда дело доходило до родительского одобрения, оба они реагировали, как высохшие растения на воду.
– Значит, мисс Клементина, Само Совершенство, в конце концов, не так уж идеальна! – прокаркала Сильвия, откинувшись на спинку сиденья. В ее голосе послышались злобно-ликующие нотки. – Ха! Что скажет на это Пэм? Моя дочь спасла жизнь ее внучке!
Эрика вздохнула, а плечи Оливера поникли. Разумеется, она все испортит, все испортит.
– Пэм очень благодарна, – без выражения произнесла она.
– Что ж, тогда это определенно выравнивает счет, да? Учитывая все, что предположительно сделала для тебя та семья.
– Они сделали не предположительно, мама. Их дом был для меня прибежищем.
– Прибежищем! – фыркнула Сильвия.
– Да, верно, прибежищем – с водой, и электричеством, и настоящей едой в холодильнике. Да, и без крыс. Это было здорово. Отсутствие крыс.
– Перестань, – тихо проговорил Оливер.
– Все, что я хочу сказать, мое дорогое дитя, – это то, что теперь мы не обязаны испытывать к ним такую большую благодарность, верно? Нет нужды раболепствовать. Словно они наши повелители. Вы спасли жизнь того ребенка!
– Ну да, а теперь Клементина собирается пожертвовать нам свои яйцеклетки, чтобы у нас родился ребенок, так что мы снова будем им обязаны, – сказала Эрика.
Это было ошибкой. Едва произнеся эти слова, она поняла, что совершила ошибку.
У Эрики сильно заколотилось сердце. Она взглянула на Оливера. Покачав головой, он включил правый поворотник.
– Извини… что ты сказала?
Сильвия наклонилась вперед, насколько позволял ремень безопасности.
– Черт побери, Эрика, – вздохнул Оливер.
– Последние два года мы занимаемся ЭКО, – пояснила Эрика. – И мои яйцеклетки… гнилые.
«Из-за тебя, – подумала она. – Потому что я выросла в грязи, в окружении гнили и плесени, так что микробы, споры грибов и всякого рода вредоносные влияния проникли в мой организм». Она совсем не удивилась, что не может забеременеть. Конечно, ее яйцеклетки погибли. Ничего неожиданного!
– Они не гнилые, – страдальческим тоном произнес Оливер. – Не говори так.
– Ты не говорила мне, что вы проходили ЭКО, – сказала Сильвия. – Неужели забыла мне сказать? Я же медсестра! Могла бы поддержать, помочь… советом!
– Угу, верно, – откликнулась Эрика.
– Что значит «угу, верно»?
– Мы никому не говорили, – промолвил Оливер. – Просто держали это при себе.
– Мы странные люди, – сказала Эрика. – Мы это знаем.
– Ты всегда говорила, что не хочешь детей, – заметила Сильвия.
– Я передумала.
По тому, как люди напоминают ей об этом, можно подумать, она подписала контракт.
– Значит, Клементина вызвалась стать донором яйцеклеток?
– Мы сами ее попросили. Мы просили ее еще до… происшествия с Руби.
– Так можно поспорить на последний доллар, что она согласилась именно поэтому.
– Послушайте, еще нет ничего определенного, – вмешался Оливер. – Мы на ранних этапах. Клементине еще предстоит сдать анализы, посетить консультанта…
– Это ужасная идея, – промолвила мать Эрики. – Совершенно ужасная идея. Наверняка есть другие варианты.
– Сильвия… – начал Оливер.
– Мой внук, по сути дела, даже не будет моим! – возмутилась Сильвия.
Самовлюбленная особа. Так описала ее психолог Эрики. Классический «нарцисс».
– Мой внук будет внуком Пэм, – продолжала Сильвия. – Мало того что она забрала мою дочь, о нет, теперь она будет помыкать мной, говоря: «Мы так рады помочь, Сильвия». До чего снисходительно и самодовольно! Это ужасная идея! Не делайте этого. Это будет катастрофой.
– Сильвия, это вас не касается, – сказал Оливер.
Эрика уловила в его голосе гневные нотки и занервничала. Он редко выходил из себя и всегда разговаривал с тещей с безупречной вежливостью.
– Почему, черт возьми, вы попросили именно ее? Найдите анонимного донора. Не хочу, чтобы у моего внука была ДНК Пэм! У нее такие большие слоновьи уши! Эрика! Что, если твой ребенок унаследует уши Пэм?
– Ради бога, мама! Я где-то читала, что существует ген, связанный с патологическим накопительством. Пожалуй, я предпочла бы, чтобы мой ребенок имел большие уши, а не стал барахольщиком.
– Прошу тебя, не произноси это слово. Я ненавижу это слово. Оно такое…
– Точное? – пробормотала Эрика.
На несколько секунд воцарилось молчание, но Сильвия быстро овладела собой.
– Что вы скажете, когда к вам в гости придет Клементина? – спросила она. – О, посмотри, дорогой, вот твоя настоящая мама! Идите и сыграйте вместе на виолончели.
– Сильвия, прошу вас, – сказал Оливер.
– Это противоестественно, вот что это такое. Наука зашла чересчур далеко. Только потому, что вы можете что-то сделать, не означает, что делать это нужно.
Они свернули на улицу, где жили родители Клементины. В детстве Эрика за десять минут доходила туда, чтобы оставить за спиной всю грязь и стыд. Когда они подъехали к опрятному одноэтажному дому с верандой и входной дверью оливкового цвета, Эрика выглянула в окно машины. Обычно она успокаивалась при одном виде этой оливковой двери.
Оливер выключил стеклоочистители, повернул ключ зажигания, отстегнул ремень безопасности и оглянулся на тещу:
– Прошу вас, не будем говорить об этом за ужином. Можно попросить вас об этом, Сильвия?
– Ну конечно не будем. – Сильвия заговорила тише. – Только взгляните на уши Пэм, это все, о чем я прошу. – Она погладила себя по мочке уха. – Вот у меня уши такие изящные.