Два билета в никогда Платова Виктория

– Теперь нет, – спокойно произнесла она. – Я приняла меры.

– Твоя предосторожность излишня. Во всяком случае в том, что касается… Изабо.

– Где она?

Так и не получив ответа, Ба продолжила:

– Я могла бы узнать сама. Средств и возможностей хватает. Но это было бы унизительно по отношению к тебе.

– Ты и так достаточно меня унизила, мама.

– Тебя унижает твоя шлюха. Не я.

От всего этого разговора веяло могильным холодом. И холод был так ощутим, что я тряслась, как осиновый лист, думая только о том, как бы не вывалиться на дорожку. Лица Ба и дяди Вити были неразличимы в сумерках, хорошо просматривались лишь их силуэты на фоне заснеженного окна.

Зомби, вот кто они такие!

Самые настоящие зомбаки, которые жаждут сожрать все самое лучшее, что есть в жизни. Не только у Анечко-деточко – вообще. Колечки, ветер, тысячи дорог… Но это им не по зубам.

Нет.

Нет-нет-нет.

– Оставь ее в покое, мама. Оставь нас в покое.

– И не подумаю.

– Не можешь простить ей, что она такая настоящая? Такая живая? Что она в тысячу раз лучше тех, кем ты себя окружила?

Ба снова захихикала. Странное дело, если в голосе у нее всегда слышится металл, то смех представляет собой полную противоположность. Он мягкий, складчатый и в то же время – неприятный, как кусок половой тряпки. Наверное, так Ба удобнее хлестать по лицу всех желающих.

– Ты уверен, что она – живая?

– В каком смысле?

Ответить Ба не успела. Чей-то голос вежливо и негромко окликнул ее:

– Белла Романовна?

– Фу ты черт! – Плечи Ба вздрогнули. – Я уже просила тебя, Карина. Не подкрадываться и не стоять у меня за спиной. Если ты не усвоишь этих элементарных вещей, нам придется расстаться.

– Простите.

– Что еще произошло?

– Звонил Печатников. Что-то срочное.

– Хорошо. Я поднимусь в кабинет.

Через секунду Ба как ветром сдуло. За ней, шаркая ногами, потянулся дядя Витя. А я еще некоторое время сидела в своем укрытии, ухватившись пальцами за стебель тростника. Интересно, куда подевались Ма с Папито? Почему не ищут свою лапочку-дочку?

– …Долго еще будешь прятаться?

Голос, раздавшийся где-то совсем близко, заставил меня вздрогнуть.

– Я знаю, что ты там. Вылезай.

Карина Габитовна сидела в том же кресле, в котором до того сидела Анечко-деточко. Включив миниатюрный, размером с половину авторучки фонарик, она посветила мне в лицо.

– Вам неясно было сказано? – щурясь от света и обмирая от собственной наглости, процедила я. – Будете подкрадываться – вылетите с работы.

– А чем занималась здесь ты?

– Не ваше дело, – огрызнулась я. – Чем бы не занималась – меня точно не уволят. Сами понимаете. Уберите свет.

Карина Габитовна недовольно хмыкнула, но фонарик все же отключила.

– Тебя искали родители, – примирительно сказала она.

– Да.

– Мне кажется, имеет смысл вернуться к ним.

– Сама решу, что делать.

Снежный свет, идущий от окна, падал на лицо робота-андроида, нисколько не смягчая его. Даже странно, что Карина Габитовна может двигаться бесшумно: с такими физическими данными она просто обязана издавать скрип и лязг при ходьбе.

Я все пялилась и пялилась на нее, пока в роботе-андроиде что-то не щелкнуло. Клянусь, я слышала этот щелчок! Он запустил в недрах Карины Габитовны неведомую мне реакцию, и ее губы раздвинулись в подобии улыбки:

– Я не враг, Аня.

– Я знаю. Вы – никто.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. А улыбка, кажется, стала еще шире.

– Нам пора. Или ты собираешься здесь ночевать?

– А если так – то что? Это мой дом.

– Боюсь, ты ошибаешься.

Секунду назад она еще сидела в кресле – и вот уже нависает надо мной, ухватив рукой за плечо. Хватка у Карины Габитовны железная.

Я и пискнуть не успела, как она уже подталкивала меня к выходу из сада. Сопротивляться этому было неразумно – черт его знает, что написано у робота-андроида в инструкции по эксплуатации? Вдруг он обязан аннигилировать объект при малейшем противодействии?

– Странное у вас имя, – сказала я, когда мы вырулили в коридор.

– Ты полагаешь?

– Ну, Карина – еще куда ни шло. Даже красиво. А Габитовна – это что такое?

– Отчество, – коротко ответил робот-андроид. – Если оно тебя смущает, можешь звать меня Карина.

– А можно я буду звать вас КарГа? Такой… сокращенный вариант от имени и отчества…

Выпалив это, я остановилась и пристально посмотрела на Карину Габитовну. В тайной надежде, что у робота-андроида перегорят предохранители и он задымится.

Но возгорания не произошло.

– Тогда я буду звать тебя маленькой сучкой. Ты не против?

– Смущает слово «маленькая», – бестрепетно ответила я. – Не такая уж я маленькая, если разобраться.

– Ты права. Тогда просто – сучка.

Неизвестно, чем бы закончился наш разговор, если бы на горизонте не появилась Ма. Она стояла в холле, уже облаченная в пальто и застегнутая на все пуговицы. В руках Ма держала мою куртку.

Нас выперли, ага. Кто бы сомневался.

В прошлом году мы ночевали здесь, в гостевых комнатах, и уехали на следующий день с утра. Теперь, после моих показательных выступлений, никто даже не подумал оставить «Анатолия-Софью-Анну-Артёма», несмотря на снегопад, приближающуюся ночь и плохую дорогу. Представляю, что успела наговорить родителям Ба, прежде чем Ма застегнула пальто на все пуговицы.

Нет, не представляю.

– Сколько можно ждать тебя, Анна! – Ма прожгла меня взглядом.

Анна. Ого. Всё серьезно.

– Уже уезжаем? – Я постаралась придать своему голосу беспечность. И даже наивность, свойственную Анечко-деточко периода кукольного дома и воскресных катаний на карусели в «Диво-острове».

– Да. Марш в машину.

Затем Ма повернула голову в сторону робота-андроида, и голос ее смягчился:

– Спасибо, что нашли ее… э-э…

– Карина, – подсказал робот. И, слегка подтолкнув вперед, прошептал мне в затылок: – Прощай, сучка.

– Ага. Прощайте, – так же шепотом ответила я. – Думаю, больше не увидимся.

* * *

Первые полчаса мы ехали в полном молчании. Папито за рулем, Ма – рядом с ним, на пассажирском сиденье, а мы с Тёмой – сзади. Тёма давно уже спал в своем детском кресле, а я слушала музыку в наушниках.

По обыкновению последних полутора лет – испанскую.

С тех пор, как от Из нет вестей, я учу испанский, да.

Por qu? Por qu no ests aqu? – грустили «Почилл» и Жанаина,

Почему, почему тебя здесь нет?

Эти слова я написала тебе.

Почему? Ведь ты нужен мне.

Слушай!

Я пою тебе эти слова.

Забывшись, я даже стала подпевать «Почиллу», в том месте, где «мое одиночество – это ты». И пришла в себя только тогда, когда Ма перегнулась через сиденье и стала дергать меня за полу куртки.

– Совсем уже? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, отчеканила она.

– Подумаешь… Уже и спеть нельзя.

– Поражаюсь твоей наглости, Анюта. Сотворить такое, а потом песенки распевать? Ты хоть знаешь, сколько стоил этот проклятый фарфор?

– Как алмаз «Граф Орлов»? – предположила я.

– Господи ты боже мой! – Ма судорожно приоткрыла рот, как будто ей не хватало воздуха, а потом обратилась за поддержкой к Папито: – Ты только посмотри на эту засранку! Она еще и издевается. Подожди, доберемся до дома.

Призрак офицерского ремня встал передо мной в полный рост.

– Только не пряжкой, – сказала я.

– Что?

– Пряжкой бить не надо.

– Вот и что прикажешь с ней делать, дорогой?

Папито молчал. Ма вздыхала и раздувала ноздри, но тоже молчала. Так мы проехали еще минут пять, а потом…

– По-моему, это было круто! – Папито ударил ладонью по рулю. – Нет, это было просто здорово!

И засмеялся. Сначала тихо, как будто про себя. А потом – все громче и громче. Через пару мгновений он уже ржал в голос. Ма посмотрела на него со страхом. Затем страх сменило недоумение, но в конечном итоге заулыбалась и она

– Нет, Сонь, это была фантастическая сцена, разве не так?

– Да я вообще очумела. – Теперь Ма тоже смеялась, вторя Папито.

– Жаль, не засняли эту феерию!

– Нужно было все там разнести к чертям!

– К чертям, точно!

– И шторы поджечь! – веселилась Ма.

– И высадить пару стекол! – веселился Папито.

– И скрутить краны!

– И сорвать в ванной занавеску!

– И… и выбросить телек с третьего этажа! На голову ее охраннику! – Воображение Ма заработало с бешеной скоростью.

Они никак не могли остановиться, предлагая все новые способы расправы с ненавистным домом Ба. А я пыталась припомнить, когда видела своих родаков такими отчаянно-веселыми. Пыталась – и не могла.

Отсмеявшись, Ма всё-таки вспомнила о том, что родители не должны поощрять детский вандализм.

– Но на будущее учти, Анюта, – согнав с лица улыбку, сказала она. – Крушить посуду, поддаваясь неконтролируемым импульсам, – последнее дело. Ты уже взрослая и должна держать себя в руках. Обещаешь мне?

– Я постараюсь, Ма. Только думаю, что в следующий раз нам поставят бумажные тарелки.

– И всучат пластиковые вилки, – поддержал меня Папито.

– Да ну вас! – снова улыбнулась Ма.

Мы проехали еще немного, и когда в своем кресле зашевелился и открыл глаза Тёма, Папито неожиданно съехал на обочину. И выключил двигатель.

– Что случилось, дорогой?

Ма коснулась плеча Папито, и он накрыл ее руку своей ладонью:

– Снег.

– Снег, – зачарованно повторила Ма.

– Выйдем ненадолго? Подышим воздухом?

Не дожидаясь ответа, он выбрался из машины и прошел чуть вперед. А затем спустился с обочины вниз – туда, где простиралась снежная целина. И, стоя почти по колено в снегу, помахал нам рукой:

– Идите сюда!

Мы с Ма подхватили Тёму и спустя пару минут присоединились к Папито, который уже успел подготовиться: первые три снежка полетели в нашу сторону. Мне удалось увернуться, но Ма оказалась вовсе не такой ловкой: снежок угодил ей в плечо.

– Значит, так? – крикнула она. – Ну, держись, злодей!

И началось невообразимое!

Забрасывая друг друга снежками, мы валялись в снегу, и неизвестно, кто веселился больше: радостно визжащий Тёма или радостно визжащая Ма. Или Папито, оглашающий окрестности львиным рыком.

Я люблю вас, семейка придурков!

Да, именно так я и думала в те минуты: я люблю вас, чуваки, и как же я счастлива, что вы – это вы, никто другой!

А потом, среди этого падающего с неба счастья вдруг возникло какое-то щемящее чувство потерянности… Ну да, я потеряла что-то важное. Которое ничем не заменить – ни любовью других людей, хоть бы их и было сто пятьсот миллионов. Ни очками 3-D, ни куриными богами, ни самолетами, ни новогодними елками, ни тоннами свежего и мягкого снега – такого белого, что он даже синий.

Я потеряла что-то важное.

Кого-то.

Мне нужно было крепче держать её за хренову кожаную куртку, может быть, тогда бы она не уехала?..

Нет.

Нет-нет-нет.

Она отдала бы мне эту куртку – и всё равно ускользнула. «Нравится куртка?»

Нравишься ты.

Я лежала в снегу, и сверху тоже падал снег и касался моего лица легкими и нежными пальцами. А потом в наушниках зазвучал Ману Чао. Я знала, что он зазвучит. Я ждала его.

Который час, сердце моё?

(оставайтесь у радиоприемников)

(12 ночи в Гаване, Куба)

(11 ночи в Сан-Сальвадоре, Эль Сальвадор)

(11 ночи в Манагуа, Никарагуа)

А где же Буэнос-Айрес, Аргентина? Где, я вас спрашиваю? И сколько сейчас там – одиннадцать? Двенадцать?..

Мне нравятся самолеты, мне нравишься ты

Мне нравится путешествовать, мне нравишься ты

Мне нравится утро, мне нравишься ты

Мне нравится ветер, мне нравишься ты

Мне нравится мечтать, мне нравишься ты

Мне нравится море, мне нравишься ты

Что я буду делать? Не знаю

Что я буду делать? Я уже не знаю

Что я буду делать? Я потерян

Который час, сердце моё?

Мне нравятся мотоциклы…

О, Локо! Я скучаю по тебе, красавчик, amigo, как же мне не хватает тебя!..

Мне нравятся мотоциклы, мне нравишься ты

Мне нравится бежать, мне нравишься ты

Мне нравится дождь, мне нравишься ты

Мне нравится возвращаться, мне нравишься ты

Мне нравится марихуана, мне нравишься ты

Мне нравится кокаин, мне нравишься ты

Мне нравится гора, мне нравишься ты

Мне нравится ночь, мне нравишься ты

Что я буду делать? Я потерян

Который час, сердце моё?..

Анечко-деточко – противник наркотиков, а в остальном Ману Чао прав.

Я просто запомню это. И закрою главу, которая никогда не будет написана. Которая не войдет в мой роман, состоящий пока только из четырех глав. А будут еще пятая, шестая и девятнадцатая – на радость Котовщиковой, которая считает, что «Нюсипусик – гений» .

Имя героини я оставлю прежним, хотя теперь это не имеет никакого значения.

Лети, как снег, Из. Падай, как снег.

Я отпускаю тебя.

Спасибо за тринадцать и тридцать один – мой самый счастливый год. Он нарисован на салфетке из «Макдоналдса» и обведен красной помадой. Ужасно вульгарной, безвкусной, но тебе идет. Надеюсь, что и китам она понравилась.

И всему полуострову, название которого я не запомню ни за что. Хотя… Теперь можно. Вальдес. Полуостров Вальдес.

Я отпускаю тебя, Из.

Лети, падай.

Осталось только зафиксировать время падения. Время полёта.

Который час, сердце моё?

– …Ух ты черт! – раздался где-то вдалеке голос Папито. – Уже полдевятого! Ну и дали мы гари! Сворачиваемся, ребятишки! Анюта?

– Я здесь, пап! – бодро крикнула я. – Уже иду!

Прощай, Изабо.

* * *

– …Слишком экстремально. Это, конечно, твой свободный выбор, – осторожно говорит Ма.

Я так и чувствую, как внутри себя она замерла «солдатиком» и вытянула руки по швам – лишь бы не задеть меня. Ничем не ущемить мой свободный выбор.

– А тебе нравится, дорогой?

– Ну… Имеет право на существование – Папито дипломатичен даже больше, чем обычно. – Почему нет?

– Просто хотелось бы узнать… – Каким бы ни был «солдатик», он все равно мечтает стать генералом от психоаналитики. – Почему именно этот цвет? Черный?

– Просто так. – Я пожимаю плечами. – Захотела покрасить волосы – и покрасила.

– По-моему, твой естественный цвет не так уж плох. Редкий каштановый оттенок…

– Редкий? Не смеши, Ма.

– А… что говорит Настя Котовщикова?

С Котовщиковой мы больше не друзья, гори в аду, Котовщикова!

Гори в аду! После того, как ты сдала мои мотобайки с ружьями «Кригхофф» нескольким мудакам, а те – раззвонили о недописанном романе по всему классу. Кое-кто из мудаков даже распечатал отдельные куски, где упоминались марихуана и кокаин. Почему это до сих пор не дошло до классной – непонятно. Но наверняка когда-нибудь дойдет и Ма снова придется лететь в школу и тушить пожар.

Теперь меня дразнят писакой.

И это – самое невинное из определений.

– Котовщиковой нравитс. – Я лаконична.

– Не знаю… В этом есть что-то тревожаще-субкультурное.

– Ну, и с каких пор ты против субкультуры как проявления индивидуальности, Ма?

– Нисколько не против. – Ма делает круглые глаза. – Скажи, Анюта… Ты… эмо?

– Что? – Теперь уже я округляю глаза. – Эмо?

– Ну, да… Или как это называется?

– Успокойся. Я не эмо и даже не фотографирую свое отражение в зеркале. И вообще… Эмо как субкультура уже не актуально. Лет пять как. Я просто покрасила волосы. Это эксперимент. Вот и всё.

Единственный, у кого мой новый облик не вызывает вопросов, – урод Старостин.

Враги и друзья – это одни и те же люди.

Кто это сказал? Я не помню.

Мы с уродом сидим в «Макдоналдсе» – друг напротив друга.

– Посмотри на меня, – говорю я.

– Я смотрю.

Он мог бы не произносить этого. Его глаза преследуют меня повсюду. На переменах, на уроках и после уроков. Когда бы я ни обернулась, я натыкаюсь на его взгляд. Я не знаю, как давно это началось. Может, это и не заканчивалось никогда – даже в те времена, когда он разбил мне нос. Тогда урод Старостин легко шел на сближение, вторгаясь в мое личное пространство: в основном чтобы взорвать его, наводнить страхом, посеять панику. Теперь Старостин не приближается больше чем на три метра.

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

Что растет на берникловом дереве, и почему гадюка зовется гадюкой? Чем котище отличается от кота мор...
Новая книга экономиста Михаила Делягина и предпринимателя Вячеслава Шеянова посвящена Китаю.Сплав гл...
Поздним вечером на автостоянке торгового центра была найдена задушенная женщина. Ее тело обнаружила ...
В современной культуре принято сосредоточиваться на достижениях и игнорировать провалы. Ошибки воспр...
«Дом на хвосте паровоза» – литературный путеводитель по сказкам Ханса Кристиана Андерсена и экспедиц...
Земляне снова и снова получают сигналы из космоса, отправная точка которых – далекая звездная систем...